Страница:
Зоечка совершила тот же странный обряд, который с Леночкой уже проделывали Дора Михайловна и её подруга Нино: ощупала и огладила новенькую со всех сторон — груди, ляжки, ягодицы. Безошибочно определила размеры: сорок шесть, третий рост, девяносто, шестьдесят, девяносто пять. Спросила:
— Сколько лет? Давай паспорт.
Внимательно прочитала документ. Записала данные в книгу учета.
— Наше дело знаешь?
Леночка качнула головой и опустила глаза.
— Это нетрудно. Будешь сопровождать по городу ВИПов. Город знаешь?
— Знаю.
— Впрочем, это не обязательно. Шофера вас будут возить. Куда ВИПа поедет — туда и ты. Для начала в день пятьдесят зеленых. Пойдут на тебя персональные заявки — получишь сто.
— Кто такие ВИПы?
— Вери импортные приезжие. По большей части япошки-самураи. Богатые. С ними требуется обхождение. Вид у тебя ничего. Только почаще подмывайся, чтобы селедочного духу не было. И улыбайся, улыбайся.
— А если? — Леночка задала вопрос таким тоном, что сразу было понятно, о чем она.
Зоечка посмотрела на неё проницательно. Строго поджала губы.
— Что я тебе скажу? Сопровождение ВИПов — дело серьезное. Ты не проститутка. Ты для них эскортная сопровождающая. Конечно, без игры не обходится. Но в ней, деточка, все от тебя зависит. Сама не падай сразу на спину. Для начала постарайся убедить, что на хоботок надо надевать противогазик. В обоюдных интересах. Ты меня понимаешь?
— Да. — Леночка ответила еле слышно.
— А если хочешь узнать обо всем поподробнее, побеседуй с Эльзой. Она большой специалист в таких делах. Как ты понимаешь, для практики я уже старовата стала. А жизнь, она каждый день новое выдает: тибет, минет… Не успеваешь быть в курсе дел. Да, кстати, ты хоть понимаешь, что профессия не самая легкая?
— Да. — Леночка все ещё не собралась с силами.
— Реквизит у тебя свой?
— Что это?
— Здравствуйте вам, приехали! Бижутерия, косметика, полоскания…
— Не-ет.
— Ладно, поначалу необязательно. На время возьмешь казенное под отчет. Забогатеешь — заведешь свое. Понятно?
— Да. — Леночка помолчала. — Зоечка, какая у вас должность?
— Красный директор.
— Это что?!
— Это то, милочка, что когда ты оказываешься не в строю из-за своей физиологии, я тебе назначаю отгулы. Потому веду красный календарик. Ладно, все, пошли к Сундуку.
— Кто это?
— Кто? Шеф эскорт-безопасности. Тебе работать по городу, он будет бодигарду обеспечивать. Обережение твоего тела от посторонних. На красоту всякая сволочь зарится…
Проста баба Зоя, а вот объяснила все понятно.
Сундук — шеф охраны заведения, фигура размерами полтора метра на два, с головой, обритой до блеска, сидел в тесной комнатке с пультами и телефонами и пил баночное пиво «Гессер».
— Новый кадр? — Он оглядел Леночку с интересом.
— Категория ВИПа, — пояснила Зоечка.
— Понял. — Сундук махнул рукой. — Ты, мать, можешь идти. — Поманил Леночку: — А ты подойди поближе.
Обряд ощупывания Леночку уже не удивлял. Она терпеливо снесла блуждание чужих рук по своему телу.
— Ладно, детка, будем знакомы.
Глаза у Сундука безразлично-холодные, если лучше вглядеться, то можно было заметить в них и брезгливость. Все люди для него делились на две категории: те, которые выше его по возможностям и влиянию, таких не так уж много, и те, кто ниже его. Таких тьма-тьмущая. У каждого из этих пигмеев, верящих в свое конституционное право на безопасность личности, есть брюхо, сердце и голова, которые при необходимости можно проткнуть, прострелить, разнести на куски. При этом не стоит чего-то бояться, поскольку нынешние менты все ещё ничего не умеют, да и не стараются. Особенно за те копейки, которые им от щедрот своих отстегивает государство.
— Девок я не обижаю, если они не дуры… — Сундук говорил медовым голосом. — Понравишься, буду для тебя папа и мама. По субботникам у меня не пойдешь…
Она видела, как расширяются его зрачки в момент ощупывания её груди и бедер. Он начинал тяжело сопеть и отдуваться, как при подъеме в гору.
Как потом узнала Леночка, имя Сундука девочки заведения произносили шепотом. Слава у него мрачная, хотя, любую режь на куски и пытай, не заложит, поскольку знает — от его длинных рук не спасет ни милиция, ни расстояние.
— Что такое субботник?
— Субботник? — Сундук приложил к губам зеленую поллитровую банку, сделал несколько булькающих глотков. Смял банку, сжав в ладони. Швырнул в угол, где стояла красная пластиковая корзина для мусора. Попал. Улыбнулся довольно. — Субботник, детка, это когда хозяйка обслуге платит натурой. Тогда каждый, кому девочки понравятся, берет их по желанию. Понравишься ты дворнику — дворник тебя уведет, мусорщику — мусорщик. А я тебя от этого сберегу…
Казино «Уссури» приподнимало перед Леночкой занавески, скрывающие от публики то, чего ей видеть не полагалось.
«Бодигарда», как с большим знанием дела назвала службу Сундука Зоечка, в самом деле оказалась силой серьезной.
— Вот тебе игрушечка, детка. — Сундук вручил Леночке электронные часики. — Вот на них пыпочка. В случае какой беды ты её нажимаешь. И все.
— А какая беда? — Леночка не побоялась наивного вопроса.
— Сахарок ты мой необученный! — Сундук пришел в хорошее настроение. — На такую сладость как ты, осы сами потянутся. А мы им будем крылышки обрывать. Ладненько?
Предупреждение оказалось более чем кстати.
Старая, возникшая ещё до революции, главная городская магистраль придавала центральной части города черты патриархальной провинциальности, но ничего с этим нельзя было поделать. Здесь каждое здание в кои-то времена постановлениями правительства отнесли к историческим, и менять их облик, а тем более сносить, чтобы расширить проезжую часть, категорически воспрещалось.
До революции улица носила имя императора Александра I. Советская власть переименовала её в проспект Революции. Свежий ветер демократии, задышавший запахами прошлого, вернул улице забытое название, однако обыватели, знавшие скрытую от глаз действительность, называли её Александриной улицей.
Дело в том, что вдоль проспекта от ресторана «Золотой якорь» до гостиницы «Каравелла» с утра до вечера прохаживались проститутки. Всех форм, разных национальностей, с самым широким диапазоном тарифов, они предлагали все виды интимных услуг.
Рыбак пришедшего с океана рефрижератора, до того как доберется к законной супруге, за пять долларов мог прихватить девицу и получить всестороннее обслуживание в подъезде ближайшего дома. Японец, приплывший на материк, мог тут же снять «пампушечку» с квартирой и сервисом, но уже значительно дороже.
Хозяйкой всего этого разнообразия полового сервиса была Александра Павловна Перевалова, владелица морского клуба «Флибустьер». Имя её в городе было хорошо известно (одно время мадам возглавляла отдел культуры в исполкоме городского совета). Теперь она безраздельно владела пространством и ограничила на нем свою власть лишь после появления в городе Гулливера. Он внес в организованный половой бизнес строгое деловое начало, прижал Перевалову к ногтю и принудил платить солидную дань. Тем не менее в представлении горожан улица так и оставалась Александриной. Первопроходцев и первопроходимцев на Руси всегда долго помнят.
Своего клиента, богатого токийского бизнесмена, господина Накамуру Леночка ждала у витрины ювелирного магазина «Жемчуг». Легко угадав в ней новенькую, к ней подошли двое. Она заметила их издалека, но опасности не почувствовала. По виду оба были процветающими провинциальными дельцами: белые брюки, темные синие клубные пиджаки с золочеными пуговицами, шелковые платки на шеях. Загорелые лица, очки с тонированными стеклами. Шли они ровно, спокойно беседуя.
Поравнявшись с Леночкой, один из них легким движением сложенных пальцев коснулся виска — эдакое гусарское отдание чести, и спросил вполголоса:
— Как нам пройти…
Куда они собирались пройти, Леночка не поняла, поскольку второй господин приставил ей к животу острие заточки. Оно укололо через платье, хотя всего лезвия не было видно: его маскировала газета, свернутая трубочкой.
По правилам безопасности, которые ей объяснил Сундук, Леночка должна была произнести слова предупреждения: «Мужики, я застрахована». После этого тем надлежало спросить: «У кого?» Ответ «у Сундука» должен был заставить их немедленно отступить. Так, во всяком случае, поступили бы любые мужики их города.
— Я застрахована, — произнесла Леночка чуть более взволнованно, чем ей самой хотелось.
— Тихо! — прервал её тот, что приставил шило к животу. — Застрахована, значит, получишь компенсацию. А пока шагай вперед.
Свистящий шепот звучал зловеще. Что-то не сработало в системе страхования.
Леночка испугалась и сразу же нажала «пыпочку» на часах, назначение которой ей объяснил Сундук. Подталкиваемая плечами прихвативших её мужчин, двинулась с ними.
В переулке демонстративный лоск с налетчиков сошел мгновенно. Злые безжалостные глаза, шипящие голоса; откровенное желание запугать, оскорбить и унизить поперло из них.
— Пикнешь, сука, замочу!
Это сказал тот, который по-гусарски прикладывал пальчики к виску. А второй тут же подколол её для устрашения заточкой. Теперь острие упиралось не в живот, а в горло.
Чужие руки сорвали с шеи тяжелую золотую цепочку итальянского дорогого витья, сумочку вырвали и кинули в бездонный портфель, который один из налетчиков держал в руке.
— Снимай кольца, сучка! Иначе пообрубаю с пальцами.
Трясущимися пальцами Леночка стянула тугие кольца. Одно, два, три…
— Лицом к стене! — приказал ей налетчик, завершив чистку. — И замри! Раньше чем через пять минут с места не уходи.
Она понимала — пять минут стоять необязательно. Подонки уже за три минуты умотают так далеко, что поиск их окажется бессмысленным.
От кирпичной стены, к которой её подтолкнули носом, пахло известью и сыростью. Слезы страха и злости навернулись на глаза. Леночка не видела, а только слышала, как с двух сторон в переулок разом влетели машины. Завизжали на камнях мостовой колеса, резко зажатые тормозами. Хлопнули дверцы.
Леночка полуобернулась и увидела, как почистивших её мужиков окружили шестеро ребят из команды Сундука. Это не было нежной встречей старых друзей. Замелькали резиновые полицейские палки. Минуту спустя налетчики уже лежали на мостовой. Крепкие руки втолкнули их по одному в каждую машину. Один из охранников подскочил к Леночке:
— В машину, быстро! Едешь с нами. По дороге расскажешь.
Перед ней распахнули дверцу. Она забралась на заднее сиденье, стараясь успокоиться и прийти в себя.
Опять завизжали шины. Трогаться с места лихим рывком — особый шик у крутых.
Леночку придавило к спинке сиденья. Машина сразу пошла в гору и полетела, не снижая скорости на поворотах.
Один из грабителей, тот, что грозил ей пообрубать пальцы вместе с кольцами, лежал на полу под сиденьем, а в затылок ему упирался набалдашник глушителя. И амбал, державший пистолет в левой руке, повторял с равными промежутками:
— Ну, козлы, доигрались? Ну, козлы… — Он повернулся к Леночке. — Ты предупреждала, что застрахована?
— Они мне такое ответили…
— Может, не городские. Да ладно, разберемся. Машины выехали за город к мусорной свалке. Здесь обоих залетных, не знавших городских слов-оберегов, вытащили наружу. Раздели начисто, догола, не оставив ни трусов, ни маек. Швырнули на кучи мусора и долго охаживали дубинками по спинам и задницам. Затем уже недвижимых — черт знает, живых или мертвых, — оставили лежать там, где те упали.
На обратном пути один из охранников высыпал на сиденье содержимое большого портфеля — добычу грабителей. Сказал Леночке:
— Что твое, выбери.
В куче блестящих украшений Леночка нашла свои три кольца, золотую цепочку, сережки. Потом её взгляд остановился на двух перстнях — с сапфиром и александритом. Она взяла их и небрежно бросила в сумочку: разве не было у неё права на часть добычи?
— Все.
Охранник собрал оставшиеся цацки в портфель.
— Окончен бал, погасли свечи.
Злые языки говорят, что у губернатора есть график, по которому он ласкает то Женечку — темненькую, то Валечку — беленькую. Впрочем, злые языки для того и нужны, чтобы злословить.
Объективно же система безопасности обеспечивает губернатору рабочее спокойствие на сто десять процентов.
Однажды в город приехал важный чин из Москвы из администрации президента. Его физиономия была всем хорошо известна, поскольку независимое столичное телевидение от этого господина зависело очень сильно. Так вот к губернатору он с ходу прорваться не мог. Сановного гостя проманежили у дверей более часа. Конечно, Носенко потом принес ему извинения, руку пожал. Объяснил убедительно, что к Москве все относятся с неимоверным почтением, но в охране состоят люди тупые, неумные, толщина шеи которых не свидетельствует о наличии извилин в мозгах, но он их все же научит разбираться в том, кто есть кто. Ну и так далее. Короче, сказано было все, что положено говорить в таких случаях. А когда москвич уехал, вся дежурная смена получила премию — по миллиону на рыло. И поняли ребята, что промахов не допустили.
Гулливер проходил к губернатору запросто, без задержек. Потому как был круче всех крутых, оберегавших сановное тело Носенко, и все знали — если идет, значит, так нужно.
Обеспокоенный кознями Муллы, Гулливер зашел к Носенко в неурочный час. Помахав ручкой, гость проследовал все посты, в приемной ласково тронул попочку Валечки, легонько ткнул пальцем в грудочку Женечки, бросил им на столы блестящие пакеты с колготками «Санпелегрино» и, сопровождаемый ласковыми улыбками секретарш, открыл тяжелую дверь губернаторского кабинета.
У Носенко сидел начальник управления железной дороги, но кто он против Гулливера? Потому Носенко сказал:
— Главное, Василий Егорович, мы обговорили. Зайди к помощнику, скажи, что я дал добро. Ко мне вот товарищ по очень важному делу.
Когда железнодорожник вышел, Гулливер вынул из внутреннего кармана пиджака плотный желтый конверт. Небрежно шлепнул его на стол.
— Это тебе, Игнат, на табак.
Носенко не курил, но не на чай же ему давать?
Впрочем, проделай подобное в этом кабинете кто-то другой, последствия могли быть самыми печальными: от возможности вылететь в дверь и скатиться по губернаторской лестнице до судебного дела за попытку всучить взятку должностному лицу. Губернатор не нуждался в крохах. Миллионные доходы ему давали акции ПАКТа. Он был достаточно обеспечен, чтобы не брать без разбору, и в то же время недостаточно богат, чтобы не брать вообще. Носенко брал с разбором, у тех, кому доверял, кого поддерживал.
Они обменялись рукопожатием.
— Садись, Алексей. Что скажешь?
— Пришел идею провентилировать.
— Крути.
— Сколько у тебя, Игнат, в городе казино?
— А хрен его знает. Задай вопрос полегче. У меня и без казино забот выше макушки.
— Плохо, Игнат. Не владеешь обстановкой. Спроси у меня.
— Сколько?
— Восемнадцать.
— И что?
— Нашему городу такого множества бардаков не требуется.
Носенко помял подбородок пальцами, стараясь понять, что имел в виду Гулливер. Понял. В смышлености губернатору отказать трудно: умен, хитер, изворотлив.
— Что предлагаешь?
— Двенадцать надо закрыть. Оставить шесть.
— Твои?
— Значит, понял.
— А как я их закрою? Сразу спросят: почему именно двенадцать, а не все сразу.
Гулливер знал, зачем шел к губернатору, и заранее все продумал.
— Как ты думаешь, Игнат, сколько казино в Баку содержат русские? А в Тбилиси?
Носенко сразу поймал нить логики.
— Так, так. Интересно. А что, все те двенадцать…
— Не все, но десять точно. Хозяин — Мулла. По паспорту Махмуд Салимов. Шнырь из Ленкорани. Анашист. Правда, у него все расписано на подставных лиц.
— На чем же его можно прищучить?
— Связи с террористами. Все эти казино давно превратились в малины. Ко всему налоги утаивают. Короче, тебе требуется упорядочить в городе игорный бизнес. И все.
— Мысль разумная. — Носенко уже проникся пониманием проблемы. Ликвидация мелких игорных заведений позволит увеличить доходы крупных, которые принадлежат Гулливеру. А это сулит немалые выгоды. Хотя на пути решения стоят досадные мелочи. Не учтешь их — провалишь дело.
— По-моему, насчет терроризма ты загнул. — Носенко постучал карандашом по столу. — Слава те господи, кроме разных психов, у нас этого племени нет.
— Это нетрудно поправить.
— Алексей, я понимаю, но ты смотри… Скоро выборы. Жертвы мне не нужны.
— Какие жертвы? Небольшой выбух и большой шум. Выбух делаю я, шум — твой.
— Забито. — Губернатор взглянул на часы. — Ты прости, но через минуту у меня начальник порта. И давай так, не торопись. Все должно быть сделано чисто.
— Все так и будет. Я расстараюсь.
Через переднюю дверь в салон вошли две женщины — седая толстая и молодая, габаритами ещё не догнавшая маму, но к этому упорно стремившаяся. Обе тащили огромные хозяйственные сумки, наполненные чем-то тяжелым. Не глядя на Тюфяка, они устроились на переднем сиденье, опустив на пол свой груз.
— Осторожно, двери закрываются! Следующая остановка Партизанская. Конечная.
Троллейбус тронулся, подпрыгивая колесами на выбоинах асфальта. В этом месте ещё весной вскрывали теплотрассу, однако положить асфальт до сих пор не удосужились — у мэрии не оказалось денег.
Взглянув под ноги, Тюфяк осторожно по кожуху колеса опустил сумку под сиденье, находившееся впереди. Пластик скользнул и лег на пол, мало чем отличаясь по цвету от затоптанного ногами пола.
Свернув с Корабельной направо, троллейбус подъехал к конечной и остановился.
Тюфяк встал и прошел к средней двери. Лязгнули створки. Двери отворились. Тюфяк спрыгнул со ступенек. Хотелось побежать, но он помнил предупреждение заказчика вести себя так, как всегда. Тем более он всей спиной ощущал, что за ним наблюдают. Кто именно, Тюфяк не знал. Народу вокруг сновало немало.
Он слышал, как троллейбус тронулся и поехал по маршруту.
До вокзала Тюфяк добрался без приключений. Он уже шел по бульвару Водников, когда навстречу понеслись спецмашины. Сперва, истерично завывая визгливой сиреной, сверкая огнями красных и синих мигалок, прошмыгнули два милицейских «Мерседеса». Затем со стороны Заводского района, уныло постанывая, пролетели две машины «Скорой помощи»…
Был бы Тюфяк верующим — перекрестился бы…
Михаил Иванович Капитан был спокойным, на удивление уравновешенным офицером-розыскником, который никогда не выходил из себя, ни в какой обстановке не терял самообладания. Он нравился Комкову открытостью и честностью. На него можно было положиться.
Еще вчера Капитан дежурил по отделению, и Комков стал свидетелем его беседы с одним из посетителей.
Мужчина лет тридцати пяти стоял перед дежурным и нервно кричал:
— Надо запретить эти игры! Эту обдуриловку. Жулье ничего не боится. Меня обирали, а два милиционера стояли в стороне.
Глаза жалобщика пылали гневом. Говорил он горячо, уверенный в своей правоте. Капитан, подперши щеку рукой, сидел и слушал. Выглядел он устало и явно тяготился необходимостью выслушивать пустые разговоры.
— Скажите, гражданин Крылов, эти люди держали вас за руки, выворачивали вам карманы, отнимали деньги?
Что-что, а угадывать, зачем тот или иной факт интересует чиновника, наш грамотный гражданин умеет мгновенно.
— Какая разница? — Крылов откровенно злился. Он не ощущал поддержки, на которую надеялся. Он шел в милицию, уверенный, что сейчас же на рынок отправится милиционер и вернет деньги, на которые мошенники облегчили его, Крылова, кошелек.
— Большая. Если бы вас ограбили…
— Да, меня ограбили.
— Принимаю. Тогда вам предстоит доказать факт похищения у вас ваших ценностей. Только мне кажется, что вы клали деньги на кон собственноручно. Разве не так?
— Когда человеку приставляют нож к горлу, он вынужден отдавать деньги сам, разве это не грабеж?
— Какого рода нож и кто приставлял к горлу вам?
— Я проиграл сто кусков…
— Кусков? — Глаза Капитана насмешливо блеснули. — Вы играли на хлеб? На сахар?
Крылов так и взвился: над ним ещё и издевались!
— Ладно вам прикидываться, будто не понимаете…
— Вы в государственном учреждении, гражданин. Государственный язык у нас русский, а вы пытаетесь говорить на воровском жаргоне.
Наблюдавшие за сценой улыбались.
— Я проиграл сто тысяч рублей. Сто кусков — это сто тысяч. Ясно?
— Да ну?! Это много. Лично мой бюджет от такого разора треснул бы на четыре части. И вы эти деньги выложили сами?
— Я буду писать в Верховный Совет…
— Опоздали. Пишите лучше в Государственную Думу. Верховным у нас остался только главнокомандующий.
Жалобщик опешил. Он вдруг понял, что память вернула его к советским временам, когда можно было писать жалобы в государственные органы и надеяться получить ответ.
— Да, напишу в Думу.
— Тогда напишите заодно предложение, чтобы дали милиции право отлавливать больных корью.
— Вы что?! — Крылов резко повернулся к стоявшим рядом. — Граждане, будьте свидетелями! Он издевается! Где ваш начальник?
— Гражданин Крылов, — Капитан сохранял спокойствие, — охолоните. Я высказал мысль, вы её отвергаете, но зачем же считать, что это издевательство?
— Это разве мысль? Ловить больных? — Крылов будто споткнулся на бегу и даже рот открыл от удивления.
— Конечно, поскольку заразу распространяют больные.
— Я сам корью болел, — Крылов снова заговорил возбужденно, — меня тоже надо ловить и сажать?
— За прошлое? Нет, конечно. Закон обратной силы иметь не будет. — Капитан говорил серьезно, и его тон сбивал Крылова с толку. — Только тех, кто заболел сейчас. Вот вы встретите такого, и пойдет болезнь по второму кругу…
— Да что вы, капитан? — Крылов чуть не плакал. — Граждане, он ненормальный!
— Почему же?
— Иммунитет у меня!
— Во! — Лицо Капитана озарилось победной улыбкой. — Во! Золотое слово, гражданин Крылов. И теперь он у вас не только от кори. От игр на базарах — тоже. За это стоило заплатить сто тысяч. За излечение. Стоило, я вас уверяю.
Крылов ошеломленно соображал, в какой мере капитан прав и в какой он все ещё издевается. А тот продолжал:
— Вы знаете, как эта публика именует вас, любителей дармовщины? Тех, кто надеется на тысячу выиграть сто, хотя в этих играх такого не бывает?
— Передо мной женщина выиграла пол-лимона. На моих глазах…
— Вернитесь туда, гражданин Крылов. Понаблюдайте. Эта женщина на ваших глазах выиграет ещё два-три раза. Эта мадам входит в команду мандеров. А у мандера задача — выцепить лоха на карту. Лох, или, как они ещё говорят, Володя, это и были вы. Вас втянули в игру. Как говорят, приготовили пассажира. А уже потом исполнитель облегчил ваш загашник.
— Выходит, вы все знаете. — Крылов опять закипел. — Почему же не пресечете?
— Корь тоже пресекать? Нет, гражданин Крылов. У нас демократия. Даже дуракам запретов делать нельзя. Когда вы потянули первый выигрыш, я бы подошел и запретил вам играть. Представляю, сколько шуму было бы. Разве не так? Проигрывать или даже разбрасывать собственные деньги — ваше конституционное право.
— Ладно! — Крылов махнул рукой и отошел. — У вас никогда правды не добьешься.
Его проводили улыбками.
Капитан был не только дипломатом, но и человеком дела. Он всегда выглядел по-спортивному: подтянуто, собранно. Жилистый, длиннорукий, с лицом, загорелым до черноты — загар к нему лип мгновенно, — с пронзительными глазами, он в любое время был готов к резкому броску.
— Сколько лет? Давай паспорт.
Внимательно прочитала документ. Записала данные в книгу учета.
— Наше дело знаешь?
Леночка качнула головой и опустила глаза.
— Это нетрудно. Будешь сопровождать по городу ВИПов. Город знаешь?
— Знаю.
— Впрочем, это не обязательно. Шофера вас будут возить. Куда ВИПа поедет — туда и ты. Для начала в день пятьдесят зеленых. Пойдут на тебя персональные заявки — получишь сто.
— Кто такие ВИПы?
— Вери импортные приезжие. По большей части япошки-самураи. Богатые. С ними требуется обхождение. Вид у тебя ничего. Только почаще подмывайся, чтобы селедочного духу не было. И улыбайся, улыбайся.
— А если? — Леночка задала вопрос таким тоном, что сразу было понятно, о чем она.
Зоечка посмотрела на неё проницательно. Строго поджала губы.
— Что я тебе скажу? Сопровождение ВИПов — дело серьезное. Ты не проститутка. Ты для них эскортная сопровождающая. Конечно, без игры не обходится. Но в ней, деточка, все от тебя зависит. Сама не падай сразу на спину. Для начала постарайся убедить, что на хоботок надо надевать противогазик. В обоюдных интересах. Ты меня понимаешь?
— Да. — Леночка ответила еле слышно.
— А если хочешь узнать обо всем поподробнее, побеседуй с Эльзой. Она большой специалист в таких делах. Как ты понимаешь, для практики я уже старовата стала. А жизнь, она каждый день новое выдает: тибет, минет… Не успеваешь быть в курсе дел. Да, кстати, ты хоть понимаешь, что профессия не самая легкая?
— Да. — Леночка все ещё не собралась с силами.
— Реквизит у тебя свой?
— Что это?
— Здравствуйте вам, приехали! Бижутерия, косметика, полоскания…
— Не-ет.
— Ладно, поначалу необязательно. На время возьмешь казенное под отчет. Забогатеешь — заведешь свое. Понятно?
— Да. — Леночка помолчала. — Зоечка, какая у вас должность?
— Красный директор.
— Это что?!
— Это то, милочка, что когда ты оказываешься не в строю из-за своей физиологии, я тебе назначаю отгулы. Потому веду красный календарик. Ладно, все, пошли к Сундуку.
— Кто это?
— Кто? Шеф эскорт-безопасности. Тебе работать по городу, он будет бодигарду обеспечивать. Обережение твоего тела от посторонних. На красоту всякая сволочь зарится…
Проста баба Зоя, а вот объяснила все понятно.
Сундук — шеф охраны заведения, фигура размерами полтора метра на два, с головой, обритой до блеска, сидел в тесной комнатке с пультами и телефонами и пил баночное пиво «Гессер».
— Новый кадр? — Он оглядел Леночку с интересом.
— Категория ВИПа, — пояснила Зоечка.
— Понял. — Сундук махнул рукой. — Ты, мать, можешь идти. — Поманил Леночку: — А ты подойди поближе.
Обряд ощупывания Леночку уже не удивлял. Она терпеливо снесла блуждание чужих рук по своему телу.
— Ладно, детка, будем знакомы.
Глаза у Сундука безразлично-холодные, если лучше вглядеться, то можно было заметить в них и брезгливость. Все люди для него делились на две категории: те, которые выше его по возможностям и влиянию, таких не так уж много, и те, кто ниже его. Таких тьма-тьмущая. У каждого из этих пигмеев, верящих в свое конституционное право на безопасность личности, есть брюхо, сердце и голова, которые при необходимости можно проткнуть, прострелить, разнести на куски. При этом не стоит чего-то бояться, поскольку нынешние менты все ещё ничего не умеют, да и не стараются. Особенно за те копейки, которые им от щедрот своих отстегивает государство.
— Девок я не обижаю, если они не дуры… — Сундук говорил медовым голосом. — Понравишься, буду для тебя папа и мама. По субботникам у меня не пойдешь…
Она видела, как расширяются его зрачки в момент ощупывания её груди и бедер. Он начинал тяжело сопеть и отдуваться, как при подъеме в гору.
Как потом узнала Леночка, имя Сундука девочки заведения произносили шепотом. Слава у него мрачная, хотя, любую режь на куски и пытай, не заложит, поскольку знает — от его длинных рук не спасет ни милиция, ни расстояние.
— Что такое субботник?
— Субботник? — Сундук приложил к губам зеленую поллитровую банку, сделал несколько булькающих глотков. Смял банку, сжав в ладони. Швырнул в угол, где стояла красная пластиковая корзина для мусора. Попал. Улыбнулся довольно. — Субботник, детка, это когда хозяйка обслуге платит натурой. Тогда каждый, кому девочки понравятся, берет их по желанию. Понравишься ты дворнику — дворник тебя уведет, мусорщику — мусорщик. А я тебя от этого сберегу…
Казино «Уссури» приподнимало перед Леночкой занавески, скрывающие от публики то, чего ей видеть не полагалось.
«Бодигарда», как с большим знанием дела назвала службу Сундука Зоечка, в самом деле оказалась силой серьезной.
— Вот тебе игрушечка, детка. — Сундук вручил Леночке электронные часики. — Вот на них пыпочка. В случае какой беды ты её нажимаешь. И все.
— А какая беда? — Леночка не побоялась наивного вопроса.
— Сахарок ты мой необученный! — Сундук пришел в хорошее настроение. — На такую сладость как ты, осы сами потянутся. А мы им будем крылышки обрывать. Ладненько?
Предупреждение оказалось более чем кстати.
Старая, возникшая ещё до революции, главная городская магистраль придавала центральной части города черты патриархальной провинциальности, но ничего с этим нельзя было поделать. Здесь каждое здание в кои-то времена постановлениями правительства отнесли к историческим, и менять их облик, а тем более сносить, чтобы расширить проезжую часть, категорически воспрещалось.
До революции улица носила имя императора Александра I. Советская власть переименовала её в проспект Революции. Свежий ветер демократии, задышавший запахами прошлого, вернул улице забытое название, однако обыватели, знавшие скрытую от глаз действительность, называли её Александриной улицей.
Дело в том, что вдоль проспекта от ресторана «Золотой якорь» до гостиницы «Каравелла» с утра до вечера прохаживались проститутки. Всех форм, разных национальностей, с самым широким диапазоном тарифов, они предлагали все виды интимных услуг.
Рыбак пришедшего с океана рефрижератора, до того как доберется к законной супруге, за пять долларов мог прихватить девицу и получить всестороннее обслуживание в подъезде ближайшего дома. Японец, приплывший на материк, мог тут же снять «пампушечку» с квартирой и сервисом, но уже значительно дороже.
Хозяйкой всего этого разнообразия полового сервиса была Александра Павловна Перевалова, владелица морского клуба «Флибустьер». Имя её в городе было хорошо известно (одно время мадам возглавляла отдел культуры в исполкоме городского совета). Теперь она безраздельно владела пространством и ограничила на нем свою власть лишь после появления в городе Гулливера. Он внес в организованный половой бизнес строгое деловое начало, прижал Перевалову к ногтю и принудил платить солидную дань. Тем не менее в представлении горожан улица так и оставалась Александриной. Первопроходцев и первопроходимцев на Руси всегда долго помнят.
Своего клиента, богатого токийского бизнесмена, господина Накамуру Леночка ждала у витрины ювелирного магазина «Жемчуг». Легко угадав в ней новенькую, к ней подошли двое. Она заметила их издалека, но опасности не почувствовала. По виду оба были процветающими провинциальными дельцами: белые брюки, темные синие клубные пиджаки с золочеными пуговицами, шелковые платки на шеях. Загорелые лица, очки с тонированными стеклами. Шли они ровно, спокойно беседуя.
Поравнявшись с Леночкой, один из них легким движением сложенных пальцев коснулся виска — эдакое гусарское отдание чести, и спросил вполголоса:
— Как нам пройти…
Куда они собирались пройти, Леночка не поняла, поскольку второй господин приставил ей к животу острие заточки. Оно укололо через платье, хотя всего лезвия не было видно: его маскировала газета, свернутая трубочкой.
По правилам безопасности, которые ей объяснил Сундук, Леночка должна была произнести слова предупреждения: «Мужики, я застрахована». После этого тем надлежало спросить: «У кого?» Ответ «у Сундука» должен был заставить их немедленно отступить. Так, во всяком случае, поступили бы любые мужики их города.
— Я застрахована, — произнесла Леночка чуть более взволнованно, чем ей самой хотелось.
— Тихо! — прервал её тот, что приставил шило к животу. — Застрахована, значит, получишь компенсацию. А пока шагай вперед.
Свистящий шепот звучал зловеще. Что-то не сработало в системе страхования.
Леночка испугалась и сразу же нажала «пыпочку» на часах, назначение которой ей объяснил Сундук. Подталкиваемая плечами прихвативших её мужчин, двинулась с ними.
В переулке демонстративный лоск с налетчиков сошел мгновенно. Злые безжалостные глаза, шипящие голоса; откровенное желание запугать, оскорбить и унизить поперло из них.
— Пикнешь, сука, замочу!
Это сказал тот, который по-гусарски прикладывал пальчики к виску. А второй тут же подколол её для устрашения заточкой. Теперь острие упиралось не в живот, а в горло.
Чужие руки сорвали с шеи тяжелую золотую цепочку итальянского дорогого витья, сумочку вырвали и кинули в бездонный портфель, который один из налетчиков держал в руке.
— Снимай кольца, сучка! Иначе пообрубаю с пальцами.
Трясущимися пальцами Леночка стянула тугие кольца. Одно, два, три…
— Лицом к стене! — приказал ей налетчик, завершив чистку. — И замри! Раньше чем через пять минут с места не уходи.
Она понимала — пять минут стоять необязательно. Подонки уже за три минуты умотают так далеко, что поиск их окажется бессмысленным.
От кирпичной стены, к которой её подтолкнули носом, пахло известью и сыростью. Слезы страха и злости навернулись на глаза. Леночка не видела, а только слышала, как с двух сторон в переулок разом влетели машины. Завизжали на камнях мостовой колеса, резко зажатые тормозами. Хлопнули дверцы.
Леночка полуобернулась и увидела, как почистивших её мужиков окружили шестеро ребят из команды Сундука. Это не было нежной встречей старых друзей. Замелькали резиновые полицейские палки. Минуту спустя налетчики уже лежали на мостовой. Крепкие руки втолкнули их по одному в каждую машину. Один из охранников подскочил к Леночке:
— В машину, быстро! Едешь с нами. По дороге расскажешь.
Перед ней распахнули дверцу. Она забралась на заднее сиденье, стараясь успокоиться и прийти в себя.
Опять завизжали шины. Трогаться с места лихим рывком — особый шик у крутых.
Леночку придавило к спинке сиденья. Машина сразу пошла в гору и полетела, не снижая скорости на поворотах.
Один из грабителей, тот, что грозил ей пообрубать пальцы вместе с кольцами, лежал на полу под сиденьем, а в затылок ему упирался набалдашник глушителя. И амбал, державший пистолет в левой руке, повторял с равными промежутками:
— Ну, козлы, доигрались? Ну, козлы… — Он повернулся к Леночке. — Ты предупреждала, что застрахована?
— Они мне такое ответили…
— Может, не городские. Да ладно, разберемся. Машины выехали за город к мусорной свалке. Здесь обоих залетных, не знавших городских слов-оберегов, вытащили наружу. Раздели начисто, догола, не оставив ни трусов, ни маек. Швырнули на кучи мусора и долго охаживали дубинками по спинам и задницам. Затем уже недвижимых — черт знает, живых или мертвых, — оставили лежать там, где те упали.
На обратном пути один из охранников высыпал на сиденье содержимое большого портфеля — добычу грабителей. Сказал Леночке:
— Что твое, выбери.
В куче блестящих украшений Леночка нашла свои три кольца, золотую цепочку, сережки. Потом её взгляд остановился на двух перстнях — с сапфиром и александритом. Она взяла их и небрежно бросила в сумочку: разве не было у неё права на часть добычи?
— Все.
Охранник собрал оставшиеся цацки в портфель.
— Окончен бал, погасли свечи.
***
Каждый гражданин общества процветающей демократии, желавший попасть на прием к губернатору, должен был миновать сперва милицейский пост у входа в здание администрации, затем пост у входа в лифт, который ходил только до третьего, губернаторского, этажа. В большом предбаннике, через который нужно проследовать, прежде чем достигнешь приемной, сидят четыре мужика. Двое в штатском с хорошей выправкой, двое — в сером камуфляже. Все четверо похожи один на другого — мышцы из-под одежды прут буграми, прямые затылки без изгибов переходят в шеи, толстые, крепкие. Это уже личная стража. И только в конце пути, похожем на чистилище пред вратами рая, человек попадает в светлую комнату, где за компьютерами сидят две милашки — брюнетка и блондинка.Злые языки говорят, что у губернатора есть график, по которому он ласкает то Женечку — темненькую, то Валечку — беленькую. Впрочем, злые языки для того и нужны, чтобы злословить.
Объективно же система безопасности обеспечивает губернатору рабочее спокойствие на сто десять процентов.
Однажды в город приехал важный чин из Москвы из администрации президента. Его физиономия была всем хорошо известна, поскольку независимое столичное телевидение от этого господина зависело очень сильно. Так вот к губернатору он с ходу прорваться не мог. Сановного гостя проманежили у дверей более часа. Конечно, Носенко потом принес ему извинения, руку пожал. Объяснил убедительно, что к Москве все относятся с неимоверным почтением, но в охране состоят люди тупые, неумные, толщина шеи которых не свидетельствует о наличии извилин в мозгах, но он их все же научит разбираться в том, кто есть кто. Ну и так далее. Короче, сказано было все, что положено говорить в таких случаях. А когда москвич уехал, вся дежурная смена получила премию — по миллиону на рыло. И поняли ребята, что промахов не допустили.
Гулливер проходил к губернатору запросто, без задержек. Потому как был круче всех крутых, оберегавших сановное тело Носенко, и все знали — если идет, значит, так нужно.
Обеспокоенный кознями Муллы, Гулливер зашел к Носенко в неурочный час. Помахав ручкой, гость проследовал все посты, в приемной ласково тронул попочку Валечки, легонько ткнул пальцем в грудочку Женечки, бросил им на столы блестящие пакеты с колготками «Санпелегрино» и, сопровождаемый ласковыми улыбками секретарш, открыл тяжелую дверь губернаторского кабинета.
У Носенко сидел начальник управления железной дороги, но кто он против Гулливера? Потому Носенко сказал:
— Главное, Василий Егорович, мы обговорили. Зайди к помощнику, скажи, что я дал добро. Ко мне вот товарищ по очень важному делу.
Когда железнодорожник вышел, Гулливер вынул из внутреннего кармана пиджака плотный желтый конверт. Небрежно шлепнул его на стол.
— Это тебе, Игнат, на табак.
Носенко не курил, но не на чай же ему давать?
Впрочем, проделай подобное в этом кабинете кто-то другой, последствия могли быть самыми печальными: от возможности вылететь в дверь и скатиться по губернаторской лестнице до судебного дела за попытку всучить взятку должностному лицу. Губернатор не нуждался в крохах. Миллионные доходы ему давали акции ПАКТа. Он был достаточно обеспечен, чтобы не брать без разбору, и в то же время недостаточно богат, чтобы не брать вообще. Носенко брал с разбором, у тех, кому доверял, кого поддерживал.
Они обменялись рукопожатием.
— Садись, Алексей. Что скажешь?
— Пришел идею провентилировать.
— Крути.
— Сколько у тебя, Игнат, в городе казино?
— А хрен его знает. Задай вопрос полегче. У меня и без казино забот выше макушки.
— Плохо, Игнат. Не владеешь обстановкой. Спроси у меня.
— Сколько?
— Восемнадцать.
— И что?
— Нашему городу такого множества бардаков не требуется.
Носенко помял подбородок пальцами, стараясь понять, что имел в виду Гулливер. Понял. В смышлености губернатору отказать трудно: умен, хитер, изворотлив.
— Что предлагаешь?
— Двенадцать надо закрыть. Оставить шесть.
— Твои?
— Значит, понял.
— А как я их закрою? Сразу спросят: почему именно двенадцать, а не все сразу.
Гулливер знал, зачем шел к губернатору, и заранее все продумал.
— Как ты думаешь, Игнат, сколько казино в Баку содержат русские? А в Тбилиси?
Носенко сразу поймал нить логики.
— Так, так. Интересно. А что, все те двенадцать…
— Не все, но десять точно. Хозяин — Мулла. По паспорту Махмуд Салимов. Шнырь из Ленкорани. Анашист. Правда, у него все расписано на подставных лиц.
— На чем же его можно прищучить?
— Связи с террористами. Все эти казино давно превратились в малины. Ко всему налоги утаивают. Короче, тебе требуется упорядочить в городе игорный бизнес. И все.
— Мысль разумная. — Носенко уже проникся пониманием проблемы. Ликвидация мелких игорных заведений позволит увеличить доходы крупных, которые принадлежат Гулливеру. А это сулит немалые выгоды. Хотя на пути решения стоят досадные мелочи. Не учтешь их — провалишь дело.
— По-моему, насчет терроризма ты загнул. — Носенко постучал карандашом по столу. — Слава те господи, кроме разных психов, у нас этого племени нет.
— Это нетрудно поправить.
— Алексей, я понимаю, но ты смотри… Скоро выборы. Жертвы мне не нужны.
— Какие жертвы? Небольшой выбух и большой шум. Выбух делаю я, шум — твой.
— Забито. — Губернатор взглянул на часы. — Ты прости, но через минуту у меня начальник порта. И давай так, не торопись. Все должно быть сделано чисто.
— Все так и будет. Я расстараюсь.
***
Родион Шишкин, почетный бомж портового города по кличке Тюфяк, поднялся в троллейбус пятого маршрута с задней площадки. Огляделся. Прошел в салон, сел на предпоследнее сиденье справа. Обычно это место он недолюбливал: оно размещалось над колесом, и пассажир возвышался над остальными, будто сидел на скамье подсудимых. Это вызывало далеко не лучшие воспоминания.Через переднюю дверь в салон вошли две женщины — седая толстая и молодая, габаритами ещё не догнавшая маму, но к этому упорно стремившаяся. Обе тащили огромные хозяйственные сумки, наполненные чем-то тяжелым. Не глядя на Тюфяка, они устроились на переднем сиденье, опустив на пол свой груз.
— Осторожно, двери закрываются! Следующая остановка Партизанская. Конечная.
Троллейбус тронулся, подпрыгивая колесами на выбоинах асфальта. В этом месте ещё весной вскрывали теплотрассу, однако положить асфальт до сих пор не удосужились — у мэрии не оказалось денег.
Взглянув под ноги, Тюфяк осторожно по кожуху колеса опустил сумку под сиденье, находившееся впереди. Пластик скользнул и лег на пол, мало чем отличаясь по цвету от затоптанного ногами пола.
Свернув с Корабельной направо, троллейбус подъехал к конечной и остановился.
Тюфяк встал и прошел к средней двери. Лязгнули створки. Двери отворились. Тюфяк спрыгнул со ступенек. Хотелось побежать, но он помнил предупреждение заказчика вести себя так, как всегда. Тем более он всей спиной ощущал, что за ним наблюдают. Кто именно, Тюфяк не знал. Народу вокруг сновало немало.
Он слышал, как троллейбус тронулся и поехал по маршруту.
До вокзала Тюфяк добрался без приключений. Он уже шел по бульвару Водников, когда навстречу понеслись спецмашины. Сперва, истерично завывая визгливой сиреной, сверкая огнями красных и синих мигалок, прошмыгнули два милицейских «Мерседеса». Затем со стороны Заводского района, уныло постанывая, пролетели две машины «Скорой помощи»…
Был бы Тюфяк верующим — перекрестился бы…
***
Начальник седьмого отделения городской милиции майор Комков за свою жизнь и годы службы встречал немало людей с военными фамилиями. Во времена его детства гремели имена хоккеистов Майорова и Старшинова. В милицейском училище, которое Комков оканчивал, преподавал криминалистику полковник Солдатов. В районное отделение милиции после военной службы пришел и поступил на работу солдат Полковников. И вот в последние годы под началом Комкова служит капитан Капитан.Михаил Иванович Капитан был спокойным, на удивление уравновешенным офицером-розыскником, который никогда не выходил из себя, ни в какой обстановке не терял самообладания. Он нравился Комкову открытостью и честностью. На него можно было положиться.
Еще вчера Капитан дежурил по отделению, и Комков стал свидетелем его беседы с одним из посетителей.
Мужчина лет тридцати пяти стоял перед дежурным и нервно кричал:
— Надо запретить эти игры! Эту обдуриловку. Жулье ничего не боится. Меня обирали, а два милиционера стояли в стороне.
Глаза жалобщика пылали гневом. Говорил он горячо, уверенный в своей правоте. Капитан, подперши щеку рукой, сидел и слушал. Выглядел он устало и явно тяготился необходимостью выслушивать пустые разговоры.
— Скажите, гражданин Крылов, эти люди держали вас за руки, выворачивали вам карманы, отнимали деньги?
Что-что, а угадывать, зачем тот или иной факт интересует чиновника, наш грамотный гражданин умеет мгновенно.
— Какая разница? — Крылов откровенно злился. Он не ощущал поддержки, на которую надеялся. Он шел в милицию, уверенный, что сейчас же на рынок отправится милиционер и вернет деньги, на которые мошенники облегчили его, Крылова, кошелек.
— Большая. Если бы вас ограбили…
— Да, меня ограбили.
— Принимаю. Тогда вам предстоит доказать факт похищения у вас ваших ценностей. Только мне кажется, что вы клали деньги на кон собственноручно. Разве не так?
— Когда человеку приставляют нож к горлу, он вынужден отдавать деньги сам, разве это не грабеж?
— Какого рода нож и кто приставлял к горлу вам?
— Я проиграл сто кусков…
— Кусков? — Глаза Капитана насмешливо блеснули. — Вы играли на хлеб? На сахар?
Крылов так и взвился: над ним ещё и издевались!
— Ладно вам прикидываться, будто не понимаете…
— Вы в государственном учреждении, гражданин. Государственный язык у нас русский, а вы пытаетесь говорить на воровском жаргоне.
Наблюдавшие за сценой улыбались.
— Я проиграл сто тысяч рублей. Сто кусков — это сто тысяч. Ясно?
— Да ну?! Это много. Лично мой бюджет от такого разора треснул бы на четыре части. И вы эти деньги выложили сами?
— Я буду писать в Верховный Совет…
— Опоздали. Пишите лучше в Государственную Думу. Верховным у нас остался только главнокомандующий.
Жалобщик опешил. Он вдруг понял, что память вернула его к советским временам, когда можно было писать жалобы в государственные органы и надеяться получить ответ.
— Да, напишу в Думу.
— Тогда напишите заодно предложение, чтобы дали милиции право отлавливать больных корью.
— Вы что?! — Крылов резко повернулся к стоявшим рядом. — Граждане, будьте свидетелями! Он издевается! Где ваш начальник?
— Гражданин Крылов, — Капитан сохранял спокойствие, — охолоните. Я высказал мысль, вы её отвергаете, но зачем же считать, что это издевательство?
— Это разве мысль? Ловить больных? — Крылов будто споткнулся на бегу и даже рот открыл от удивления.
— Конечно, поскольку заразу распространяют больные.
— Я сам корью болел, — Крылов снова заговорил возбужденно, — меня тоже надо ловить и сажать?
— За прошлое? Нет, конечно. Закон обратной силы иметь не будет. — Капитан говорил серьезно, и его тон сбивал Крылова с толку. — Только тех, кто заболел сейчас. Вот вы встретите такого, и пойдет болезнь по второму кругу…
— Да что вы, капитан? — Крылов чуть не плакал. — Граждане, он ненормальный!
— Почему же?
— Иммунитет у меня!
— Во! — Лицо Капитана озарилось победной улыбкой. — Во! Золотое слово, гражданин Крылов. И теперь он у вас не только от кори. От игр на базарах — тоже. За это стоило заплатить сто тысяч. За излечение. Стоило, я вас уверяю.
Крылов ошеломленно соображал, в какой мере капитан прав и в какой он все ещё издевается. А тот продолжал:
— Вы знаете, как эта публика именует вас, любителей дармовщины? Тех, кто надеется на тысячу выиграть сто, хотя в этих играх такого не бывает?
— Передо мной женщина выиграла пол-лимона. На моих глазах…
— Вернитесь туда, гражданин Крылов. Понаблюдайте. Эта женщина на ваших глазах выиграет ещё два-три раза. Эта мадам входит в команду мандеров. А у мандера задача — выцепить лоха на карту. Лох, или, как они ещё говорят, Володя, это и были вы. Вас втянули в игру. Как говорят, приготовили пассажира. А уже потом исполнитель облегчил ваш загашник.
— Выходит, вы все знаете. — Крылов опять закипел. — Почему же не пресечете?
— Корь тоже пресекать? Нет, гражданин Крылов. У нас демократия. Даже дуракам запретов делать нельзя. Когда вы потянули первый выигрыш, я бы подошел и запретил вам играть. Представляю, сколько шуму было бы. Разве не так? Проигрывать или даже разбрасывать собственные деньги — ваше конституционное право.
— Ладно! — Крылов махнул рукой и отошел. — У вас никогда правды не добьешься.
Его проводили улыбками.
Капитан был не только дипломатом, но и человеком дела. Он всегда выглядел по-спортивному: подтянуто, собранно. Жилистый, длиннорукий, с лицом, загорелым до черноты — загар к нему лип мгновенно, — с пронзительными глазами, он в любое время был готов к резкому броску.