Щербинин Дмитрий. Светолия

   Сережа поднялся с кровати, подошел к окну - хоть бы издали увидеть лес ничего, только снег да снег, и ветер воет тоскливо, заунывно, словно серый волк, голодный, одинокий.
   - Сережа, ложись немедленно в кровать. - усталый голос матери; она остановилась в дверях, а когда Сережа улегся, пошла обратно на кухню; загремела там посудой, тоскливо и неразборчиво молвила что-то.
   Белый потолок, люстра, вой ветра за окном и невыносимо тяжелый, недвижимый воздух - стоило Сереже только представить как ручеек бежит, звенит в канаве, как золотится ледовое озеро под светло-синим небом, как березки белеют - так болью сердце сжалось - ведь не вырваться ему из комнаты - так и смотреть на эти стены, так и слушать вой ледяного ветра за окном...
   Он сел на кровати, переводил взгляд с компьютера на "видик" - тогда он и позабыл уже о своей клятве... Хотя воспоминания о монстрах и узких лабиринтах, под ядовитым небом совсем не радовали его, он даже и понимал, что принесут они ему боль да усталость, что будет кружиться голова, и где-то среди стен тех лабиринтов померкнут лики Светлицы и Светолии - он все-же подошел к компьютеру и через минуту с каменным, посеревшим лицом с затуманенными глазами уже видел перед собой и лабиринты, и выпрыгивающих навстречу чудищ, и он стрелял по ним (предварительно сделав потише звук, чтобы не услышала мать), а потом, через час игры; бросился к окну, со скрипом провел по нему мокрой ладошкой и застонал:
   - Светолия... Светолия... Может быть, ну где же ты?!
   Но некто не отозвался и только ветер свистел со страшной тоскою, и метель выла зло, беспрерывно...
   Тогда Сережа попытался представить, как через такую же метель пробивалась Светлица; делала шаг за шагом, все вперед, совсем одинокая, знающая, что не будет у нее счастья молодости... Голова невыносимо разболелась: чудилось, что из метели тянуться, извиваются слизкие щупальца, ревут чудища, а в руках у него какое-то оружие, которое он хочет бросить да не может и все стреляет и стреляет бес перерыва в этих отвратительных созданий.
   Со стоном бросился он к компьютеру, выключил его, рухнул на кровать...
   Ночь - ветер по прежнему воет, в комнате темно и одиноко; Сережа лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушку и беззвучно плачет; голова кружится, ему хочется убежать куда-то из этого дома, обнять постигнуть что-то прекрасное, чего он еще и постигнуть не может, в тоже время какая-то сила тянет его сесть около "видика" посмотреть еще один фильм про слизистых мертвецов - ему все это уже отвратительно, но так хочется вырваться, увидеть хоть что-то! Хоть что-то! Необычное!
   Скрипнула дверь и вместе с полоской света в комнату ворвался и чуть более чем обычно оживленный голос его матери:
   - Сережа, не спишь? Завтра передавали - никаких снегопадов, погода ясная; до плюс десяти - весна наступила!
   - Правда?! - Сережа подскочил с кровати, бросился к двери, обнял мать. Значит, завтра я смогу пойти гулять?! Да ведь?! Да ведь?!
   - Нет, и не думай. Когда солнце нагреет, можешь выйти на балкон.
   - Как, а в лес? Я бы сразу исцелился...
   - Тебе надо соблюдать постельный режим. Когда выздоровеешь, пойдешь в лес.
   - Но я бы очень-очень хотел... - Сережа, понимая, что уговоры бесполезны, вернулся к своей кровати, а только мать ушла, сразу бросился к окну.
   Сначала он ждал, когда успокоится метель и все поторапливал:
   - Ну же уходи, старая, довольно ты свистела да морозила! Звезды, звезды...
   И звезды засияли; метель вдруг оборвалась, вместе с обессилевшим северным ветром рухнула куда-то к земли, уползли последние рваные тучи, и вот уже засиял за окном сказочный, озаренный месяцем пейзаж: за белой рекой, гладкими серебристыми раздольими спали перед утренним пробуждением поля и дальше леса озаренные небесами...
   Сережа понял, что не сможет заснуть, зная, что за окном его такая красота, такое раздолье, такие звезды, такие дороги под этим небом! И еще он вспомнил, как в прошлом году он с мамой ходил в зоопарк, там в одной застекленной клетке сидела тропическая птица и люди стояли и смотрели на диковинку, теперь он почувствовал себя этакой птичкой за стеклом, этакой диковинкой необычайной, на которую с удивлением смотрели все эти бескрайние просторы. Он осторожно открыл дверь на балкон и вышел из своей клетки; выгнулся над улицей навстречу лесу, протянул к нему руки, и не опасаясь уже, что его услышат, закричал со всей силы, срывая свой и без того хриплый голос:
   - Светолия!
   Потом замер, с наслаждением вдыхая морозный, свежий воздух; вдохнул так, что заболело в груди и выдохнул со всех сил:
   - СВЕТОЛИЯ!
   Эхо заметалось среди городских стен и вскоре затухло где-то вдали, а вот на самой окраине леса будто бы белая свеча зажглась, пошла медленно и услышал Сережа голос далекий-далекий будто из омута долетающий, будто через преграду невидимую рвущийся, он выгнулся до пояса, рискуя упасть со своего восьмого этажа на мостовую.
   Конечно этот голос нельзя было спутать ни с каким иным: то Светолия, или, как он ее звал - Светолия пела колыбельную, тихие слова мягко касались его ушей - все там было про спокойный и долгий сон, когда тихо шелестят листья на деревьях, когда спокойно на земле и из безбрежных звездных глубин спускаются на серебряных кораблях сны, веют огромные облачные паруса, и высоченные дворцы высятся над лесами, над водами рек и озер, и крылья легкие раскрыты за спиной.
   Далекий голос Светолии понес Сережу обратно в комнату, прикрыл за его спиною балконную дверь, пронесся по комнате, а он, легкий словно перышко, уже падал в кровать... нет летел к сияющему сыну солнца - Перуну, подставлял лицо его мягкому, сильному свету и вдыхал солнечное пение. Он смеялся, и сон был крепок - всю ночь целительный мед разливался по его телу...
   * * *
   Солнечные лучи, теплые пушистые, зовущие разбудили его следующим утром, только поднялся с кровати - сразу бросился к окну, увидел лес, белые поля, по которым уже кое-где спешили первые ручейки; он засмеялся, чувствуя, как все в нем рвется пробежать сквозь эти поля, навстречу со Светолией.
   Он быстро оделся и прошел на кухню.
   - Да ты никак выздоровел? - устало улыбнулась ему мать, а он и впрямь выглядел совсем здоровым, будто и не было никакой болезни, будто дни эти он провел на свежем воздухе.
   - Да, мама. Я совсем, совсем выздоровел. А теперь я должен пойти погулять. - сказал он голосом столь уверенным, столь здоровым, что мать и не нашла, что ему возразить - он и впрямь был здоров.
   И через несколько минут, позавтракав, он уже бежал по мосту; еще через несколько минут, запыхавшийся, но смеющийся, перепрыгивал через многочисленные уже ручейки, звенящие на ясном поле. И еще не добегая до леса он подняв голову к небу закричал громким, свободным голосом:
   - Светолия! Светолия!
   И она уже, светлая, с венком из подснежников, белая, словно береза, стояла у края леса, улыбалась ему.
   - Здравствуй, помогла ли тебе вчерашняя моя колыбельная?
   - Да, ты настоящая волшебница, ты исцелила меня! - с восхищением разглядывая ее озаренный солнцем лик, сказал Сережа.
   - Ну, пойдем. Сегодня я покажу тебе подземные хоромы, познакомлю с некоторыми жителями этого леса, а пока, если хочешь, расскажу тебе историю, которую вспомнила сейчас, когда ты молвил про исцеление. Случилось это в дальнюю годину, на земле Русской. Посаженный в тот год дуб возрос бы за это время в великана могучего, которого бы и десять человек не обхватило. Тогда и городов каменных не строили, только деревянные...
   - Расскажи! Расскажи!
   - Ты зовешь меня теперь Светолия? - улыбнувшись спросила лесная царевна, подняв лик, к спускающимся между ветвей, частым световым колоннам.
   - Да... но если хотите, буду звать, как вы сказали.
   - Нет, нет - зови, как хочешь - мне это имя понравилось. А меня люди по разному звали, каждый, кто, как увидит, так и называл. Вам людям свойственно обозначать каким-то звуковым созвучием что-либо. Вот сколько вас Саш в этом городе, а ведь каждый Сережа совершенно не похож на другого Сережу, каждый целый мир в себе несет...
   Она улыбалась и глаза ее, погруженные в солнечный свет сияли.
   - А история? - напомнил Сережа.
   - Да, конечно. Я просто вспоминаю... как давно, как давно это было! ослепительные слезы вспыхнули в глазах ее. - Был такой же день ранней весны и тоже прошло последнее ненастье, только лес был несравненно больший...
   * * *
   Лучезар почувствовал, как что-то теплое, должно быть солнечные лучи, коснулись его густых, русых волос. Чувствуя, горячее жжение в разодранном кабаном боку, с трудом приподнял голову: и впрямь он лежал на залитой теплым солнцем полянке, плотно окруженной старыми, раскидистыми тополями. На полянке снег уже сошел и в центре нежной россыпью поднялись подснежники.
   "Эх, надо же было так оплошать. Такого кабана опустил!" - Лучезар хорошо помнил эту последнюю охоту, пошел на кабана один, без лука, с одним только отцовским кинжалом в руке, хотел принести домой большого зверя, чтобы доказать, что он уже настоящий мужчина - а то ведь уже двадцать лет, пора и имя свое прославить. Кабан попался здоровенный, едва ли не с Лучезара ростом. Юноша выжидал его на ветвях, и бросился на зверя с верху, хотел перерезать кабану глотку, но зверь вывернулся, распорол юноше бок и убежал: "Никто не знал, где я охотился. Никто не найдет." - он попытался подняться и заскрипел зубами от невыносимой боли; вновь пробежали в густых его волосах солнечные лучи и неожиданно девичий голос молвил:
   - Полежи ты спокойно, добрый молодец. Сейчас брат мой Ворон-воронович, целебных трав из кладовой моей принесет, я твою рану и заживлю.
   - Дай же взглянуть на тебя, красна девица. - Лучезар простонал.
   - Так и я на лик твой, добрый молодец, взглянуть хочу, да нельзя; лежи, как лежишь.
   Прилетел тут ворон, в клюве мешочек с травами целебными принес, разгорелся костерок, целебным варевом повеяло - тут и заснул Лучезар.
   А очнулся он уже в горнице: глядь за окошечком, озерцо, по нему льдины последние плавают, а на них лебеди сидят; глядь по сторонам - во горнице, все светло, да прибрано, на стенах шитье висит, то на полотнах, как наяву вышиты то виды лесные, то поля просторные, то облака - только что не плывут, а так - словно живые. А у кровати его сидит за рукодельем девица такой красоты, что не в сказке сказать, ни пером описать; сама в платье кружевном, светлом; а волосы светлые точно нити, из которых облака сшиты.
   Как увидела, что очнулся Лучезар, так и спрашивает:
   - Как ты жив здоров?
   Засмеялся Лучезар:
   - Да я совсем здоров! Теперь бы спасибо кабану тому сказал - не распорол бы он бок, так не встретились бы мы с тобой, краса! Как же звать тебя?
   - Березой зови - мать моя береза; березы сестрички мои, птицы да звери лесные - братья.
   Подивился Лучезар:
   - Ну что ж - будь по твоему. Буду звать Березой.
   Тут слово за словом - разговорились они и узнал Лучезар, что живет Береза в лесу без людей; колдовству учится у духов лесных, а по ночам ткет полотна.
   - Что же ты одна живешь, пойдем к нам в деревню, живи в нашем доме, места для всех хватит и родители обласкают тебя, спасительницу сына.
   - Нет, нет. Не зови, страшусь я с людьми жить. Всего милее мне спокойствие лесное, и тебя спасла из жалости я... - потупилась тут Береза.
   - Только ли из жалости?
   - Нет, правду скажу: сердцем почувствовала, что мы одного частицы. Еще только увидела лежащим, окровавленным тебя - сразу почувствовала...
   - А я уже сказал, что никогда тебя не оставлю. А это слово мое, к этому и добавить нечего. - он и сдержал свое слово, хотя и не думал тогда, что все так страшно обернется, но это впереди, а пока же остался он на несколько дней в доме Березы.
   На пятый день и говорит:
   - Проведаем же родителей моих, а то они убиваются, за мертвого меня почитают. Только три дня у них погостим и обратно, в лес вернемся.
   - Что же, воля твоя. - вздохнула Береза. - Только сердце мое беду чует.
   - Но не могу же я оставить в неведении родителей своих...
   - Воля твоя, Лучезар любимый.
   И пошли они через лес дремучий; под старыми то древами еще снег лежит темнеет, а на светлых то прогалинах уж и трава молодая пробивается; птицы поют, звери говорят.
   Лес-то дремучий, путник простой и заплутает в нем и вовек дороги домой не найдет, а Березе лес тот, что дом родной; без труда нужную тропку нашла, вот и вышли они к деревеньке.
   Может, из той деревеньки через века большой град белокаменный взрастет, а тогда стояли одни терема крепкие, дубовые, да с фигурками резными на крышах; ну а в центре деревушки главный терем стоял в коем правитель их жил.
   Вошли они в дом Лучезаров; как вошли - Лучезару навстречу мать вскочила, плачет, за шею обнимает; и отец седоусый, слезу смахнул, сказал что-то...
   Тут встает из-за стола правитель их деревни: сам в меха собольи одет, да с браслетами, да с камнями драгоценными - он то, как раз зашел в их дом, считать дань новую от того, что Лучезар пропал.
   На Лучезара то он и не взглянул - навстречу Березе, словно медведь поднялся. Оглядел ее, причмокнул и говорит:
   - Ну, чай теперь гуляйте! На год вас совсем от дани освобожу за то, что такую девицу-красу привели. Будешь мне женой!
   Выступил вперед Лучезар, загородил Березу:
   - Мы уж соединены с нею. Хочешь бей нас Крутояр, все одно вместе будем.
   Тут аж побагровел от ярости Крутояр-правитель. Сжал кулачищи свои, из избы как выбежит, и топчет по улице, мрачнее тучи снеговой, черную думу в себе растит, как бы Лучезара извести, чтобы Береза его осталась.
   Тут подходит к нему советник его, мужичок хиленький, щуплый, да хитроумный.
   - Ну. - говорит. - Крутояр-крутоярович, расскажи-ка мне, что тебя терзает и коль смогу, так исхитрюсь, да помогу тебе.
   Рассказал ему все Крутояр. Смеется мужичок и так говорит:
   - Коли кружку меду нальешь, так и все тебе расскажу.
   Налил ему Крутояр кружку меда, мужичок выпил, с уса смахнул и так учить стал:
   - Толи то, слышал я, правитель Царьградский созывает под стены града своего войско вас, русичей.
   - Что за чудо, что под свои то стены, да войско чужеземное созывать?
   - А то-то и то, что и не дойти тебе, Крутояр-крутоярович, в хитроумии до него, правителя Царьградского. Он то к вести той еще одну весточку не для многих ушей сказанную шлет. А то-то и то, что нужны ему рабы: и как мужи-то, русичи, крепкие все да статные воины соберутся; так и выведет он на них войско несметное и все союзники к нему перейдут, одни русичи останутся; придется им в полон сдаваться, ну а тех, кто меч не бросит - сетями закидают. Ну чаи понял тепереча?
   - Чо ты мелешь ничего не понял! Ты скажи, как мне от Лучезара ненавистного избавиться!
   - Ну раз так - налей мне еще кружку, тогда все тебе доскажу.
   Налил ему Крутояр еще меду, выпил его мужичонка и говорит:
   - Набирай ты из деревни нашей мужиков тридцать, за каждого по серебрушке потом получишь, отсылай их в войсковой стан, что на Вологе-реке, среди них и Лучезара пошли, он то со всеми под Царьградом в плену канет, иль от меча падет - главное, избавишься от него.
   - А вот теперь все понял! Так и сделаю! Вот тебе еще меда! Пей не жалей!
   А Лучезар и Береза и не ведали ничего того, сидели они у околицы Лучезаровой избы, да говор такой вели.
   Спрашивал Лучезар:
   - Как родные тебя встретили? Понравился ли обход, да ласка их?
   - Ох, да Лучезар мой, милей людей не видела.
   - Так останься ты у нас, жить будем счастливо. Если ты в лес пойдешь, и я за тобой пойду, но сердце болеть будет: ведь я работник на дому, тяжело им без меня станет. Тяжек тот камень на сердце будет!
   - Останусь я с тобою, останусь коль так суждено. Останусь, милый, хоть и чую беду совсем рядом; чую, что клятву нашу в беде страшной исполнить придется.
   - Не знаю, о чем говоришь ты, но коли остаешься, так хоть завтра свадьбу сыграем. Как же светло, радостно на душе моей!
   Свадьбу собрать недолго: коль погода хорошая, накроют люди на поле столы, принесут и мед и пироги, и хороводы заведут, и птиц и зверей в гости позовут, а коли радуга взойдет - вечным, как и небо тот брак будет.
   Вот на следующий день и собрали люди свадьбу, и столы к лесу вынесли, и сами на траве молодой уселись. Все на Лучезара да на Березу смотрят: сидят, словно два духа, сияют их лица; улыбается Береза, а в глазах ее печаль, чует, что близка беда. Так и есть - только праздник начался, приходит Крутояр-правитель.
   - Эй вы люди мои! - говорит. - Собирает глава родов войско супротив правителя Царьградского. Вставайте же мужи - те кто славу в походе взять хочет, кто на стены Царьградские подняться осмелится.
   А тут надо сказать, что горячи были наши предки. Любили они домашние уют и милыми хозяевами были, но и войны не страшились, и не ради богатств да злата на города заморские шли, не ради убийства, но ради подвига к которым сердца их рвались. Таким же и Лучезар был - увидел он себя стоявшим на вершине этого самого сказочного для него Царьграда и вскочил, среди других мужей, а поднялись почти все.
   - Что же ты? - схватила его за рука Береза. - Али слово свое забыл?
   Потупился Лучезар, покраснел, кулаки сжал, сел рядом с ней.
   - Отберу десять лучших из вас! - говорил тем временем Крутояр.
   Девятерых назвал, останавливается над Лучезаром:
   - Неужто ты откажешься? Неужто испугаешься?
   То были страшные слова для мужа русского. Взглянул Лучезар в глаза Березы: "Прости." - говорит: "Вернусь со славой, а ты жди меня! Мне позор такой страшнее смерти, страшнее царствия подземного".
   С печалью взглянула в ясны очи Лучезара Береза, и молвила негромко:
   - Значит так нам суждено.
   - Я вернусь, вернусь! - клянется Лучезар, чего бы не стоило, а в сердце своем никогда не покину тебя.
   И пошли десять мужей в главное селение, где глава родов собирал войско супротив повелителя Царьградского. Он то и сам о замысле хитроумном ничего не знал: только немногие люди темные о том ведали.
   Вот приходит Лучезар и девять других к месту сбора, а там уж мужей отважных со всех краев, полей да уголков землицы нашей необъятной великое множество собралось. Никто и не заметил, как за новой десяткой и еще одна фигурка прокралась, в длинном плаще да с головой покрытой.
   Долго ли коротко собрались мужи, мечами помахивают к сече готовятся; вот и вышли в поход, впереди правитель на коне белоснежном, а за ним удальцы: охотники, да землепашцы - то за плугом ходили, то на зверя кидались, а теперь супротив стен Царьградских вышли. И нет у них брони; все в рубахах простых, и оружие - едины мечи, да и конь на войско только один - у правителя.
   Идет Лучезар, по сторонам смотрит, на поля просторны из коих к небу цветы да травы восходят, на поля зелены, где все поет, да тени, словно живые теплеют. День за днем, день за днем на юг, все ближе к Царьграду, кругом уж степи лежат, точно моря травяные. Колышутся от горизонта и до горизонта, жизнью веют. Табуны лошадей вольных, белогривых по волнам тем травяным летят... Идут, идут вперед мужи русские, словно крылья за их спинами: не крови, ни злата они хотят; жаждут удали, жаждут стремленья, жаждут на вершине Царьградской встать. Песни поют, ветрам смеются...
   Раз, уж когда вошли они в земли Царьградские, сидят мужи у костров, сидят кругом, в пламя смотрят, да про славные деяния предков вещают друг другу. Сидит Лучезар в печали, Березу вспоминает и "Прости" в сердце своем шепчет, а в глазах его, словно огни небесные - звезды, слезы горят. Вот он в сторону взглянул и узрел: в отдалении от больших костров, горит другой костер малый, и сидит у него одна только фигурка. Вот и спрашивает он у друга своего:
   - Кто это там?
   - А то никто и не знает. Странный человек: на всех стоянках разведет костер в отдалении, да так и сидит там склонившись и не говорит ни с кем.
   Загорелось тут сердце Лучезарово подозреньем, вскочил он бросился к костру тому, да еще издали закричал:
   - Береза, Береза - ты ли это?!
   Вскочила фигурка, убежать хотела, да видит - поздно, тут ветер подул, в травах запел, да накидку с головы и сбросил; сверкнули в пламени костров белы волосы, глаза чистым светом полны:
   - Да это я! - прошептала негромко. - Ты тогда в словах поклялся, что не оставишь меня, ну а я - в сердце. Прости...
   Обнял ее Лучезар, в уста поцеловал, к сердцу своему прижал и шепчет:
   - Прости, прости ты сердце мое удалое! Но клянусь, слышишь - всегда мы вместе с тобой будем!
   Обнаружил Крутояр-правитель, что пропала Береза, долго ее искали, и в лес всей деревней ходили, и даже в омуте искали - нет нигде ее нет. Тут нашелся один старичок - видел он, как за десятью мужами, которые к войску пошли еще одна фигурка пробралась.
   - Ну вот и все! - говорит мужичишка щуплый, да умом хитрый.
   - Ну и что мне из того? - спрашивает Крутояр-правитель.
   - А то. - мужичок отвечает. - Что если нальешь мне меда так и скажу.
   Налил ему Крутояр меда, мужичок выпил, с уса стряхнул и вещает:
   - Та фигурка Березой была. За своим Лучезаром и в войско она пошла.
   - Что ж делать теперь?
   - Нальешь еще меда, скажу.
   Налил ему Крутояр меда, мужичок выпил, с уса стряхнул и говорит:
   - Пошли скорее человека верного. Пусть коня гонит не жалеет; вдруг, и поспеет до нашего войско к Царьграду. Там пусть выкрадет Березу.
   - Так и сделаю! Ах она! Ну на тебе еще меда за добрый совет!
   И послал Крутояр человека своего, на коне черном, богатырском - как ветер конь по полям полетел, да далече до Царьграда, за тридевять земель он...
   А войско русское подошло к тому граду: стоят мужи отважные и невиданное видят: стены каменные точно горы к самому небу поднимаются, а на стенах тех рать, и шлемов там среброверхих, что капель в море, а за стенами купола, словно солнца на землю сошедшие, и огромен, и прекрасен Царьград! Как хочется взойти в него - познать все чудеса самим, самим по улочкам пробежаться, самим на купола эти взобраться!
   Подходят войска союзников: все поля окрестные ими заполнились.
   Стоят мужи русские под стенами Царьградскими, начала ждут.
   Рядом, рука об руку и Лучезар с Березой.
   - Ушла бы ты от сечи.
   - Я ведь слово дала. Хоть и суждено нам погибнуть - с тобой останусь и счастье мне в том.
   - Отчего же ты знаешь, что погибнем мы?
   - А вон брат мой ворон над кружит. Слышишь, кричит печально - со мною прощается.
   - Смотри, как велики, войска союзников; победа за нами! Но ты ли драться будешь?..
   Промолчала Береза, но тут знак к началу сечи подали. Придвинулись войска к стенам великим; впереди всех русичи, а среди них - в самых первых рядах, и Лучезар с Березою.
   Как страшно деве беловласой, среди толп этих - она к лесной тиши привыкла, к разговору негромкому с духами, к тканью полотен у брега озера ее родного, она людей ведь всегда сторонилась, даже в деревню ей идти было страшно - ради Лучезара пошла - ради него и в это страшное место попала; вокруг тысячи кричат, лавиной несутся, а она среди них с Лучезаром рядом.
   Распахнулись тут ворота золоченые и из них на конях, в броню закованные воины Царьградские вылетали: ряд за рядом, ряд за рядом и нет им конца и края.
   Впереди всего войска летит правитель русский, на коне белогривом, кричит:
   - Ничего же, братья! За нами союзные войска, сила на нашей стороне!
   Вышел на вершину стены правитель Царьградский, на голове корона золотая, в ней изумруды сверкают; на войско русское смотрит, руки потирает, советникам своим говорит:
   - Словно стая лебединая нынче под наши стены залетела. Ну же ловчие кидайте сети!
   Подали тут со стен знак условный, и правители войск союзных, уже златом подкупленные, кто назад повернул, а кто и в помощь царьграцам сети на русичей кидать стал.
   - Предательство! - по рядам гремит.
   - Ничего! - мечами русичи сотрясают. - Мы их всех сокрушим! Вперед, братья!
   Налетели передние ряды всадников царьградских на русичей: русичи кто зубы сжал, кто ревет, словно зверь - вверх на всадников прыгают, рубят, рубят!
   Тут и сети полетели - да какой там! Разрубаются сети! Вновь ревут, вновь вверх бросаются; все перемешалось перекрутилось, мечи сверкают, брызги крови кругом, топот, рев; кто руками богатырскими, дубовыми, коней валит, всадники летят, русичи падают - окровавленные вновь подымаются.
   Нахмурился правитель царьградские:
   - Уж не белы, а кровавы, стали лебеди! Видят ведь, что нет спасенья, а все одно рубятся! Ведь плен - все равно жизнь, неужто не понимают этого!
   Под стенами вой, скрежет, кровь по земле течет: израненные на коней запрыгивают, вместе с всадниками под копыта, под ноги падают... Ад то был!
   И среди этого ада Лучезар с Березой стоят: Лучезар точно дуб - никто к нему подойти не может - вот всадник с копьем налетел - одним ударом Лучезар копьем перебил, подпрыгнул, вторым ударом, всадника в грудь поразил, вылетел тот из седла, на землю упал - совсем еще юноша молодой...
   И слышит Лучезар - плачет совсем рядом Береза:
   - Что же делаешь ты? Да ты ли это, милый мой?
   И склонилась Береза над юношей тем - всадником Царьградским, целебные травы достала, уж и к ране его приложила, а юноша жив еще, дышит часто-часто и глазами синими в ясно небо смотрит.
   Вот слово какое-то незнакомое прошептал, и понял Лучезар, что маму он свою звал: жалость тут на Лучезара навалилась, слезы на глазах выступили, почувствовал, все то, что и Береза чувствовала, словно в единое с ней слился. Понял тогда, что слава за которой он шел - ничто, а те чувства, которые он испытал, когда увидел ее впервые - есть вечное. Вдруг понял он, что стены Царьградские когда-то прахом станут и есть что-то более вечное, чем они, чем все на свете...
   - Прости! - прошептал он и видит в глазах Березы ужас.
   - Сзади! - закричала она, обернулся Лучезар, видит - на него всадник летит; уже мечом замахнулся. Налетел на всадника того Лучезар, с коня спихнул, а сам уже обратно Березе бежит. А она среди сечи, словно цветок зимний среди ветров смертных негнущийся, над раненым юношей склонилась, уже и к ране его и листья целебные приложила, и перевязала рану и словно добрые, о жизни, да о весне шепчет.