Щербинин Дмитрий. Светолия

   - Вижу в каждом из вас есть мечта, за которую, вы все, что угодно отдать можете?
   - Да. - хором братья отвечали.
   - Вот скажи, Андрей - согласен ли ты, за свою мечту, за то, чтоб все задуманное исполнить и, более того, встретится с той девой - готов ли ты за это отдать мне свою душу после смерти?
   - Готов! - Андрей отвечает, а дева с огненными волосами улыбается:
   - А ты Михаил, чтобы были и книги у тебя нужные и деньги для опытов своих, готов ли душу свою отдать?
   - Ради наук, ради блага людского - готов. Забирай - черт с тобой!
   - Ну а ты, Иван, ради того, чтобы до конца века своего не в чем нужды не знал, и все, чтобы не пожелал, для себя тут же исполнялось - отдал бы за это свою душу.
   - Угу, угу! - Иван кивает, да трясется весь, как лист осиновый - он то и не представлял, что такое смерть и душа; главное - не упустить такой шанс как еще так сразу разбогатеть можно?
   - Ну что же. - засмеялась дева, да огнем изо рта дохнула. - Сейчас я ваши желанья исполню, но и о награде не забуду; вместе смертью за нею приду. Начнем с тебя, Иван: твоя просьба самая легкая, улетишь ты сейчас на берег моря-океана, там уже стоит дворец для тебя ; вокруг сады райские цветут, там рабы и рабыни все сделают для тебя и никто до конца жизни не тронет, не потревожит твой покой. - хлопнула в ладоши и исчез Иван.
   - Теперь твоя просьба, Михаил. Со всего света, из подземелий пыльных, всеми забытых собрала я для тебя книги; возвела дом, заставила его всем, что в трудах научных может помочь тебе; денег для новых изысканий в довольстве дала. Иди же, и ищи что-то для блага людского. - хлопнула в ладоши - исчез Михаил.
   - Ты последним, Андрей, остался. Сложнее всего исполнить то, что ты хочешь. Право - мертва уж ныне любовь твоя, но я перенесу тебя через века назад, прямо к ней. Дам тебе полотно и краски, а рисовать ты уже сам научился. Согласен ли?
   - Конечно! Быстрее же! - вскричал Андрей, ибо забыл он уже и о цене страшной, и о том, что перед ним сам дьявол стоит.
   Взяла тогда дева Андрей за руку, зарычала, точно стадо бычье и закрутился лес, вверх взмыл, а они сквозь тьму, сквозь вспышки молний пролетели; и вот на лугу цветами усеянном остановились.
   Выпустила огненно-власая Андрея, а сама в воздухе без следа растаяла.
   Стоит Андрей на поле, по сторонам смотрит и вот видит - идет она, мечта его, цветы собирает, песнь прекрасную, словно ветер весенний, поет. Тут и встретились они - друг другу сужденные, но временем разлученные.
   И как встретились, так сильнее прежнего любовь в сердце Андрея разгорелась; только в глаза они друг другу взглянули да и поняли все, без лишних слов.
   И с тех пор, прошла печаль в сердце художника, день и ночь рисует он, все больше в мастерстве своем совершенствуется; вот уже люди приходят на полотна его светлые смотреть; любуются - некоторые и по несколько часов, и уходят с лицами светлыми, желая сделать что-нибудь для других людей прекрасное уходят, чтобы потом еще возвратится, еще раз на полотна эти взглянуть...
   А у Андрея и у девы уж дети появились; растят они их, живут счастливо сами беды не знают, а другим в беде помогают.
   Годы летят словно листья с древа осеннего, кружатся в прекрасном листопаде; нет художника равного Андрею, как природа, в глазах его влюбленных, прекрасны полотна...
   А Михаил, в своем времени, поселился в уготовленном ему доме: глядит, там и впрямь все книгами учеными заставлено, лежат на полках порошки, да минералы земные, и заготовлено уж всякое добро для поисков его.
   Рассмеялся Михаил, говорит:
   - Ну вот - вся жизнь впереди. Материал лежит, стоит только руку протянуть - ну что ж, дело за мной!
   И взялся он за постижение наук. Забыл он и про еду, и про все радости жизни; днями и ночами над древними книгами сидит, что надо выписывает, кое-что и сам добавляет. Исхудал он, давно уж и света солнечного не видел, все жажда постичь мир, и создать многое для благо человека затмила.
   Год напряженного труда проходит, второй - не знает он, что такое отдых. Постигает он многие науки, ибо чует, что только из сплава их, сможет достичь задуманного... Третий, четвертый, пятый года проходят - уж не похож на себя Михаил - щеки впали, посерела кожа, будто в темнице он эти годы провел.
   Горы книг он прочел, толстые тетради выписок сделал, постиг мудрость ученых древности; сам творить начал.
   Многое он изобрел, много для благо людского дал. Что-то принимали люди, что-то за дьявольское принимали, и тогда едва ему удавалось от гнева толпы спасаться.
   От того что приняли люди от Михаила - легче их труд стал; больше времени для созерцания мира появилась, для своего совершенствования. А Михаил не унимается: одно изобретет, тут же за другое примется - хочет он на дно океана опустится, до звезд в небо подняться; все болезни победить, весь труд тяжелый да грязный с людских плеч сложить...
   Что-то ему удалось: многие болезни победил, много механизмов изобрел еще большее не успел; смерть уж близка, а замыслов в голове еще на целую сотню лет!
   А что же Иван? Перенес его дьявол в хрустальный дворец, на брег лазурного моря. Здесь тихо волны о янтарный песок шелестят; жемчужины на дне морском, словно сердца живые переливаются, мерцают. На брегу же, у дворца хрустального, сады да парки раскинулись и звенят в тех парках фонтаны, между деревьями птицы райские перелетают, трелями заливаются. На деревьях плоды круглый год растут и прекрасные девушки-служанки те плоды Ивану приносят, танец кружат перед ним. Ходят по мраморным залам распушив хвосты, словно веера, павлины. Льется в теплом воздухе музыка небесная...
   Днем за днем лежит Иван на подушках, плоды ест; зевает, мед в себя заливает; пение слушает; ходит и по парку, на солнышке сидит, млеет. Он уж и забыл, что такое труд, забыл и что такое люди; забыл и про братьев, и про отца своего. Забыл и про то, что дьяволу был должен. Он уж, чтобы совсем ничего не беспокоило, уверил себя, что всегда так и было, что это и есть жизнь, что так и будет вечно...
   Слились пустые, похожие друг на друга дни в года - года в десятилетия, и чем дальше тем быстрее летело однообразное время - где не было ни мыслей, ничего кроме зевания, да поглощения в себя плодов. К большему Иван и не стремился, и знать ничего не хотел.
   Но вот и смерть подошла: хоть и жил Андрей с возлюбленной своей за сотню лет, до истинного рождения своего; а все же, колдовством дьявола, умерли все они как бы в один день.
   Вот три духа - три светоча, среди великих просторов, где нет ни времени, ни тьмы, ни света; между миров, между раем и адом.
   Летит из черной бездны, под ними поднимается облако великое; кровавыми молниями блистает, тысячью волчьих стай завывает; темны щупальца к трем братьям простирает.
   Загремели тут ветры, и голос рокочущий из тучи вопрошал:
   - Ну что, довольно ли вы пожили? Готовы ли теперь со мною в ад спустится?
   Сжалась, побледнела от ужаса душа Ивана:
   - Может не надо? - спрашивает.
   Облако только потешается; только тьмою наливается, громче хохот...
   А два брата Андрей и Михаил не испугались, ибо готовы были к этому моменту, только ярче их души запылали; точно два облака солнечных пред дьяволом горят. Ему и больно на этот свет смотреть.
   Засмеялись тут они и от смеха этого, первым громам весенним подобного, отдернулся дьявол; великая сила в голосах их звучала:
   - Нет, мы не пойдем с тобой в ад! Мы свободны! Слышишь - твой ад тесен для нас; мы все равно прожжем своей жаждой творения, жаждой любви его стены! Тебе не удержать нас, нечистый!
   Заревело, налилось от ярости кровью, черное облако; бросилось на братьев, поглотило их, но вот они уже вырвались из него:
   - Ну что, видишь?! Тем чем мы жили, что развивали всю свою жизнь оказалось сильнее твоей тьмы! Отныне и навечно, мы будем свободны!
   - Ну хоть одного из вас то я возьму! - заскрежетало, мириадами зимних вьюг черное облако и направилось к Ивану. - Уж ему то, слабому и безвольному; проведшему свою жизнь в бездействии не вырваться от меня! О, я чувствую, как он боится, он не чувствует ничего кроме страха!
   Весь сжался, побледнел Иван, шепчет еле слышно:
   - Спасите вы меня, братья. Не дайте, в ад сойти!
   А они уж окружили его со всех сторон сиянием своим:
   - Не получишь души брата нашего, нечистый! Убирайся обратно в свой ад!
   Бросился на них дьявол, да крепко держали Андрей и Михаил, светлым облакам подобные своего брата; вновь пришлось отступить дьяволу; с проклятьями, с ревом, черной горой, в одиночестве рухнул он в бездну; ну а братья взмыли вверх, где разливался через всю бесконечность чистый свет"
   * * *
   Сережа смотрел на высокое небо, яркое бело-золотистое; в лесу было по весеннему прохладно, пели птицы, ручьи, голые еще ветви; хрустела орешками белочка на его плече.
   - Да, я понимаю. - прошептал мальчик. - Не важно чем ты занимаешься: искусством или же точными науками; рисуешь ты картину, борешься с болезнями, или изобретаешь аппарат, чтобы подняться к звездам. Главное, чтобы это было во благо людям, чтобы это было во благо и всему миру. И если так: то душа изобретателя космического корабля, ничем не хуже, души великого поэта. И тот и другой видит великую цель, и тот и другой живет - по настоящему живет. Так я говорю, правильно Светолия?
   - Да, прав. В вас есть эта жажда созидания чего-то нового; такое уж у вас сердце человеческое: все понять, все как-то обустроить, все изменить на свой лад. Просто, нам бесконечно ближе сердце поэта, чем изобретателя космического корабля; помнишь, я говорила тебе о двух путях: о душевном, и о техническом. Вы избрали технический, вы полетите сквозь космос в железных недрах, а могли бы - оседлав солнечных драконов своего воображения. Да, нам горько на это смотреть - ибо, когда вы заполоните все своей техникой, все просветите своими лучами, все просчитаете - для нас совсем не останется места и мы уйдем из этого мира. Дело все в том, что большинство из вас как Иван! Мне больно смотреть, как проходит жизнь большинства из вас: созданные для великого, вы погрязаете в мелочном, вы смеряетесь с этим мелочным; это мелочное, в конце концов становится для вас просто жизнью. А с этим нельзя смирятся; всегда надо гореть, всегда стремится к созиданию прекрасного! Поверь - это самый верный, для вас, людей, путь! В каждом есть жилка, в каждом талант, а сколькие становятся, как Иван - они, может, и трудятся, но трудятся без жара; без развития собственного, только, чтобы как-то прожить дальше.
   В глазах Светолии сияли слезы:
   - Я вижу, что-то ты еще не понимаешь разумом; но сердцем принимаешь все, а значит - не забудутся мои слова. Настанет день все ты и разумом поймешь.
   - Да, обязательно! Светолия, как многому я уже у тебя научился, я стал совсем другим человеком!
   - Нет, ты больше узнал, а человеком ты остался прежнем. Если бы ты не любил природу - мать сыру землю, так разве же бежал так ко мне через поля. Если бы не было в сердце твоем борьбы, стремления к прекрасному; так разве же не бушевала бы в душе твоей та борьба, что ночами бушевала?! Разве же, не любовался ты, еще задолго до знакомства со мной статуей в парке...
   - Нимфой, в руках которой арфа?.. - Сережа вздрогнул. - Той самой где эти... - он погладил белочку. - Но почему они такие? Понимаешь, я так уже теперь настроился - это весь наш человеческий мир их таковыми сделал... Почему они такие, как чудища из тех игр. Да, как те чудища которые слизью брызгают, в которых ни капли разума нет, только желание убить, да желудок свой набить?
   - Послушай еще одно сказание...
   * * *
   В лихую годину, когда вступили в пределы земли нашей полчища татарские, князья русские враждой разделены были - уж давно враждовали, силы свои в войнах во множестве потратили, ослабли, а объединится против врага истинного и не желали.
   И были у одного князя два сына: Святополк и Юрий; а также дочь именем Ольга. Сынам разделил старый князь два града; только Святополк дележом остался недоволен - мол Юрию лучший град достался и пошла у них вражда; были и вооруженные стачки, грызлись они, злобу свою растили, да о власти, о злате мечтали.
   Ольга же душой была чиста, как источник лесной; мудрость из книг черпала; лики святые для знамен ткала, да рядом с батюшкой своим сидела, то сказку ему скажет, то песнь споет: не нарадуется сердце отцовское на дочь.
   А когда подоспели первые вести о татарском войске; стали к отцу, то Святополк, то Юрий являться - стояли гордые, красовались перед ним; речи правильные, с чужих слов заученные перед ним говорили. Похвалялся каждый, что нет ему воина равного, с гордо поднятой головой клялись, что за отца, за владения его не жалко и головы сложить. В общем, пользуясь случаем, старались отцовского расположения заслужить. Ольга же сидела тихо в своем уголочке, да пряжу пряла.
   Святополк и Юрий и впрямь себя героями почитали: вспоминали свои стычки каждый то свои победы помнил, а вот пораженья забывал. Так же каждый размышлял - как бы из всей этой войны выгоду извлечь: брата загубить, и его город себе присвоить.
   Тем временем, подошло татарское войско совсем близко ко граду, где князь-отец с Ольгой сидел; кричит гонец:
   - Видел я издали войско татарское! Что море живое: нет ему конца и края, все поля, все луга, ворогами запружены! Земля трясется от их коней; а от криков птицы с неба падают!
   Услышали про то Святополк и Юрий, испугались; заперлись в своих городишках - сидят, размышляют, как бы все-таки изловчиться и выгоду для себя извлечь.
   А Ольга, как услышала ту весть, встала из своего уголка, батюшке поклонилась и так молвит:
   - Знаю я, батюшка, как отвлечь войско татарское: хоть и не надолго, но все ж дать людям время к осаде подготовиться.
   - Как же? Сказывай, доченька моя. - тут князь вопрошает.
   - Обращусь я ласточкой быстрокрылой; со стен твоих в степи полечу; там на просторах гуляет один конь вольный; одной меня он послушается; одной мне позволит оседлать его. Тот конь белогривый - всем коням конь. И все кони, стоит ему только позвать, за ним поскачут. Он что молния; не по травам, но по воздуху летает - быстро нагоню я войско татарское: позовет их коней белогривый скакун; они все и повернут за ним. Когда-то удастся усмирить их наездникам...
   - А стрел ли не боишься, доченька? Ведь метка стрела татарская...
   - Не достанут меня стрелы: быстр конь белогривый, и от метких стрел убежит. Не волнуйся батюшка - все со мной хорошо будет. Только благослови.
   - Благословляю, радость ты моя. Только вернись, а иначе не выдержит сердце мое.
   Поклонилась Ольга, в воздухе взметнулась да в ласточку обратилась; в окошко терема княжеского вылетела - только ее и видели.
   А на улице зима: ветер дует, метель воет; снег летит. Летит над родной землею ласточка и везде боль да разорения видит: вон деревни горят, вон города; вон люди посеченные на снегу лежит, и красный снег от их крови.
   Сквозь ветер ласточка прорывается; быстрее, быстрее на юг; к степям раздольным. Час, другой, третий летит; устала, крылья болят, ветер, словно нож ледяной тело рвет, но по прежнему рвется ласточка...
   Вот и степи - белые океаны; летят над ними волны снежные, ветры воют.
   Тут пала на землю ласточка - Ольгой княжеской дочерью поднялась.
   - Конь белогривый! Сослужи мне службу; спаси матерей и детей их, помоги мне, а потом возвращайся к своим просторам ветристым!
   И вот вылетел из снежных вихрей конь белогривый, на колени перед Ольгою встал, молвил:
   - Для тебя одной, ласточка зимняя, службу сослужу! Садись скорее: уж близко войско татарское от стен твоего града!
   Вот взметнулась на него Ольга, вот сорвался конь; быстрее ветра, быстрее птицы летит - снега едва копытами касается. Через реки, через озера перескакивает; леса да холмы за собою оставляет.
   И боль, тоска на сердце Олином - опять видит она города да села сожженные; видит детей над родителями своими мертвыми плачущих; на морозе, у пепелищ без хлеба стонущих. И дым плывет над полями, и вороны за добычу дерутся.
   Но вот и войско татарское: сзади нагнала его Ольга и тут молвил конь белогривый:
   - Ну, теперь держись!
   А сам на задние лапы поднялся, да такой зов издал, что с деревьев снег посыпался; и все кони татарские вздрогнули; они то тоже в степях когда-то паслись - и вот по голосу признали вожака своего.
   Развернулись все разом; да за ним - на волю бросились!
   Земля трясется, вороги ругаются, коней поворотить хотят, да какой там! Кони, точно обезумели - не слушаются своих наездников.
   Кричит тогда командир татарский:
   - Вон он конь колдовской - видите, воины, впереди скачет?! Стреляете по нему из своих луков! Тому кто попадет дам пуд золота!
   Засвистели стрелы...
   У татар луки сильные, стрелы меткие да острые - нет им равным стрелков! Свистят стрелы вокруг белогривого; едва он успевает от них увертываться и еще шепчет:
   - Не подымай головушки, ласточка зимняя.
   Слушает его Ольга, в спину конскую вжалась; глаза открыть не смеет - над головой стрелы звенят, по бокам звенят.
   Вот вздрогнул конь - настигла его стрела, но дальше он бежит, через рвы, через канавы перепрыгивает, конницу татарскую за собой уводит; красную нить за собой на снегу оставляет.
   Еще одна стрела коня белогривого поразила, но все ж, еще бежит он, своих братьев от городов русских прочь зазывает.
   Уже израненный он весь; весь снег за ним кровью залит.
   - Ну вот, обратись ты теперь ласточкой, да возвращайся поскорее в свой город. - из последних сил шепчет.
   Плачет Ольга, да слезами горю не поможешь - вот последний прыжок и бездыханным конь падает, но от него ласточка отлетела, в небо снежное взмыла.
   Остановились кони татарские, горестно головы перед вожаком своим склонили...
   А ласточка-Ольга, тем временем, домой вернулась; перед отцом своим голову склонила, рассказала, как все было.
   - Ну что же, спасибо тебе доченька. На три дня ты беду отсрочила. За это время успеем мы к осаде хорошенько подготовиться.
   А в это время Святополк и Юрий, не сговариваясь, в одно и тоже время пришли в стан к хану татарскому. Каждый из них замыслил предательство: решили они так - если предать свой народ, отдать города без боя на разорение, так каждый в награду получит и город своего брата.
   И получилось, что они перед ханом встретились; тот на них глядит хмуро, неприветливо: хоть и враг он государству нашему, но все ж человек чести, ценит мужество, а не предательство.
   - Ладно. - говорит. - Шайтан с вами, окаянными. Коль откроете для меня ворота главного града, где отец ваш сидит - разделю наследие, между вами. Коли нет: велю вас ятаганами зарубить.
   Уж братья и не рады, что пришли; однако, делать нечего; головы в кручине повесили, коней своих оседлали, да поехали - думу думают.
   И говор у них, что не слова, а шипенье злобное - этой-то злобой все они пропитались. Вот Святополк говорит:
   - Примет нас отец в граде своем. Ну а мы уж найдем, как ворота для хана открыть.
   Так говорит, а сам только и думает, как бы братца своего при удобном случае зарубить. Юрий его словам кивает согласно, а сам тоже только и думает о том, как брата родного загубить, да его имением завладеть.
   Так уж злобой сердца их пропитались, что ни отца родного, ради власти не жалко; ни жен, ни детей; а о свободы своей земли, что уж говорить - и вовсе не думали.
   Ольга же, да батюшка, все свои силы, для подготовке к битве отдают.
   Ходит Ольга среди народа простого; стоит, словно лебедушка белая, голосом своим всех утешает, но и так вещает:
   - Доведется нам встретится с ворогом бессчетным. Если удастся отбить ряды его - хорошо. Ну а нет - будем до последнего стоять. То наша свобода, и недюже нам, людям русским, на колени становится!
   Люди ее словам кивают, мечи точат...
   Тем временем, пришли к старому князю Святополк и Юрий.
   - По что вы здесь? - князь седы брови нахмурил.
   - Мы, батюшка, пришли на помощь к тебе.
   - Нет, вам место не здесь. Но в городах вам врученных. Почто их без головы оставили?! Немедленно возвращайтесь, коль не хотите узнать, что есть гнев мой.
   Потемнели, побагровели братья от злобы, да делать нечего: поклонились, на коней своих вскочили да уж и скачут прочь.
   - Надо какую-нибудь хитрость придумать! - скрипит зубами Юрий, да нечего ему в голову не идет.
   Святополк же был более хитроумным и вот что предложил:
   - Есть здесь родник в лесу. Немногие знают: по тайному ходу, он ко граду спешит, водой его снабжает. Коли перекрыть тот тайных ход, останутся они без воды; от жажды скоро все перемрут!
   И поспешили они к хану, который уж совсем близко к городу подошел. Выслушал предателей хан, с призреньем на них взглянул.
   - Ладно. - говорит. - Шайтан с вами. Вот когда сдастся город, тогда и получите свою награду.
   Перекрыли татарские воины доступ воды; сами город окружили.
   Стоит на стене старый князь с Ольгой; смотрит на поля, на леса окрестные: лежать там должен снег белый, да вместо снега темный пепел колышется; и каждая частичка пепла того есть ратник татарский.
   Взглянул князь на дочь свою и молвит:
   - Ты, ведь, можешь птицей обратится. Так стань же ей сейчас, высоко в небо поднимись, дабы стрелы татарские тебя не достали. Лети, лети... - и заплакал.
   Обняла его Ольга, молвила:
   - Не улететь ласточке от гнезда родимого. Да даже, если и разрушится гнездо: вся земля родная ныне в крови, да в пепле. Некуда ласточке податься, да и сердце не велит: до конца с тобой, батюшка, останусь.
   Тут пошли татары на штурм: лестницы к стенам приставили, по ним лезут; ну а сверху на них уж стрелы летят, да смола льется.
   Через час пробились в одном месте на стену; жаркий бой завязался; кровь по камням ручьями течет; мертвые вниз летят; раненные кричат, стонут; на ноги поднимаются, в новый бой спешат.
   Ольга, сердцем нежная, душой любвеобильная, среди резни этой осталась; раненным помогает; из под ног их оттаскивает; и не разбирает уж кого татарина ли, своего ли брата русского - главное, что человек.
   До вечера бились на стенах; много доблестных воинов полегло...
   Ястреб тогда по небу летел, на град с высоты своих крыл взглянул: словно рана черная на груди матушки земли град; из домов зажженных дым струится, из под стен - кровь по полям растекается.
   Отступили татары, костры зажгли - словно в море огненном стоят теперь стены, и плач горестный к самым звездам возносится.
   Ольга устала, еле на ногах держится; руки, платье в крови раненных, но заснуть не может - нет ей покоя среди горя людского.
   Возле костров бродит: дома то многие татары стрелами огненными подожгли, теперь люди на площадях греются; руки к пламени тянут; а в глазах слезы и говорят мало, а если говорят, то о вечном - уж знают люди, что их ждет.
   Слышит Ольга в стороне, вроде, плачет, кто - да так жалобно да тонко, словно котенок малый. Подошла княжья дочь: видит средь развалин девочка совсем малышка стоит.
   Забыла Ольга, что княжна, перед девочкой, на колени встала; обнимает, слова нежные шепчет; да и не спрашивает ничего; и без того ясно - без родителей малышка осталась и без дома. Видит Ольга - холодно девочке; накидку свою шерстяную ей отдала; сама в одном платье осталась. В княжеский терем повела, там накормила, напоила, согрела, точно дочь родную приласкала...
   И на следующий день и потом - всю неделю оставались татары под стенами; наученные горьким опытом приступ больше не шли; ждали, когда защитники изнурятся без воды, сами ворота откроют.
   Сердится хан: велел Святополка и Юрия на цепь посадить и сказать:
   - Если на девятый день не сдадутся они; так пойду на второй штурм. А вас велю саблями порубить; все одно, изменники, от советов ваших никакой пользы нет.
   Сидят в темной юрте Святополк и Юрий, прикованными цепями, шипят друг на друга:
   Юрий орет:
   - Все из-за тебя - ты воды перекрыть советовал! Дал бы мне меч, так я бы тебя...
   - Молчи! - ревет Святополк, с глазами красными, выпученными. - Ты во всем виноват! Меньше перед ханом хвастать надо было; а до девятого дня они все равно не выдержат! Все равно передохнут все; как скелеты иссохнут! Так что награда мне, а тебе одни ятаганы достанутся, братец!
   Юрий аж взвился, с цепи рвется, зубами скрипит, изо рта его пена идет, слова уж вымолвить не может; только брату своему глотку перегрызть жаждет.
   Потом, сил не осталась - все их на ругань истратили; скованные лежат, изо рта пена идет; лица темные, страшные - все замышляют, как бы всех соперников извести, как бы выпутаться, да еще бы выгоду из этого извлечь. Отец для них - золотая монета, мать - камушек драгоценный; сестра - пряжка с жемчужиной; родина - сундук со златом.
   А тем временем, во граде и впрямь бедствие с водой: источник перекрыт; люди бы снег в воду плавили, да давно уж весь снег, от пожаров растаял, давно уж на улицах только пепел лежит, а с неба ни снежинки.
   На главной площади городской Ольга к небу руки подняла; о дожде, о силе ветра, песнь всей силой возвела.
   И звала она владыку ветров; птиц молила, чтоб из теплых стран они тучи дождевые призвали. Так, в пении усердном, день и ночь проходит; от усталости уже не стоит на ногах Ольга, на колени опустилась; небу, месяце, звездам, владыке небесному о дожде молится.
   Кто видел ее тогда, молвил: вон святая, дух небесный, из света лунного сотканный, песнь горькую поет, за нас всех молится...
   И на девятый день, когда уж многие совсем засыхать без воды стали, поднялась с юга огромная, в пол неба, чернотой клубящаяся, синими молниями озаряемая туча.
   Молятся татары своим богам, Ольга же кричит из последних сил:
   - Принесите на главную площадь все чаны, да бочки, какие у вас есть!