- Понимаю, - сказал я, - а если совсем подопрет, узнаешь?
- Если подопрет - узнаю, - пообещал он. - Кеша, принеси-ка еще бутылочку. В горле уже от разговоров першит.
Кеша сходил на кухню, и следующая бутылка была такой же холодной и запотевшей, как и все предыдущие.
- Слушай, а как ты на Светлану вышел? - спросил Годунов, когда мы оценили качество новой бутылки.
- Я ж говорил тебе на «Ксении», помнишь?
- Что-то говорил, что-то - нет. Здесь помню, а здесь не помню, - Годунов показал на голове участки с разным уровнем усвоения информации.
Я рассказал капитану Годунову о том, как побывал в особняке партии «Русский путь», что там видел и слышал, про Тимофея Рукосуя, дородную Софьюшку, Левшу по фамилии Штраус и здорового привратника-детину, бойко лопочущего на церковно-славянском языке…
- Софья, говоришь, девицу зовут? - оживился Годунов. - А мы к этой Софье подошлем кой-кого, пусть при девице побудет! А за Тимофеем твоим, Рукосуем, у меня уже три дня «топтун» ходит. Ничего пока не выходит, но, Бог даст…
- А как, ты говоришь, твоего «топтуна» зовут? - между прочим спросил я.
- А я не говорил, как его зовут, - трезво ответил Годунов, - зачем тебе лишним мусором голову забивать!
- И то верно! - согласился я. - Передай, пожалуйста, селедочку, что-то на соленое потянуло…
- А у мужиков это - к выпивке, точно говорю, примета такая народная.
Я опять вспомнил «Русский путь» и Палыча, который цитировал устав партии:
- Член «Партии угнетенного русского народа» свято блюдет и совершает национальные обряды и обычаи Великого Русского народа!
- О чем задумался? - Годунов тронул меня за руку, пододвинул налитый стопарик. - Есть чего выпить - уже хорошо, а у нас и закуски полон стол!
- О жизни, Саня, задумался, о жизни! Дерьмо жизнь, одни непонятки, с чего начать - не знаю!
- Начинать надо с водки! А что касается жизни, - Годунов поднялся, вышел из комнаты и вскоре вернулся с толстой книгой в руке. - Я когда здесь ночую, знаешь, чего читаю? Фрейда! - Он показал обложку толстой книги. - А старина Фрейд что говорит? Старина Фрейд говорит: «Если человек начинает интересоваться смыслом жизни, это значит, что он болен»!
- А я о смысле жизни ничего не говорил, - запротестовал я, - я говорил о жизни в том плане, как она течет, чего в ней происходит…
- Так, этому больше не наливать! - торжественно объявил Годунов. - А то он сейчас спросит, уважаю ли я его и заявит, что он меня уважает!
- Ну, не до такой же степени! - обиделся я. - Хотя, может быть, и действительно хватит.
- Лады! - легко согласился Годунов. - Вот эту литруху раскатаем, и все!
Кеша на кухню вроде не выходил, а на столе появилась нераспечатанная литровая бутылка водки. Я оглядел собутыльников, чтобы воззвать к их совести и состраданию. Паук-Порфирин спал, свесив длинные конечности до самого пола, зато Кеша Бессонов уснул традиционно, на столе, совсем немного разминувшись с блюдом салата.
- Хорошо, - сказал я Годунову. - Допьем, и все?
- Точно, допьем, и все!
- Тогда я сначала позвоню.
Я набрал номер Кирея.
- Блин, ты куца пропал? - заорал на меня Кирей в трубку. - Мы, бля, тут все изошлись, а ты…
- Погоди, Кирей, не кипятись. В чем дело? - я обычно называл его по имени-отчеству - Всеволод Иванович, но слово «Всеволод» мне сейчас было не произнести.
- В чем, бля, дело, говоришь? Как Светлана? Получилось у тебя, нет? Слышу, водку трескаешь - от радости или от горя?
- От радости, Всевылд Иваныч, от радости!
- Ну и слава Богу! Тогда и мы сейчас от радости выпьем. Петрович, слышишь, он Светланку освободил! Привет ей от меня и от Сергачева тоже. Он же на могилку к Наташке каждый выходной ездит, помнит, сволочь лысая…
Похоже, Кирей шмыгнул носом. Не знаю, как его, а меня на слезу прошибло, и я ладонью вытер глаза.
- Ты мозги не все пропил, понимаешь, чего я скажу?
- Понимаю, - ответил я.
- На завтра у меня сходка в «Медведе» забита, о тебе толковать будем, и о том, что ты мне тогда сказал. Так что вечером я тебе на трубу позвоню. К завтрему-то протрезвеешь?
- Нужно, - сказал я почти трезвым голосом, - дел невпроворот!
- Ну и добре. Тогда до завтра! Петрович, наливай! - и Киреев положил трубку.
- Годунов, наливай! - повторил я приказ Кирея. - Выпьем, и спать!
Голова Годунова лежала на протезной руке, а здоровая тянулась к бутылке, но сам он спал и чему-то улыбался во сне…
* * *
Я проснулся оттого, что в моих ногах сидел кот Сеня и шуршал бумажками. Я с удовольствием лягнул его и сипло крикнул:
- Пошел вон, скотина!
- Ты чего, Леша, больно же! - ответил кот Сеня женским голосом.
Я удивился, а потом в голове, как на недодержанной фотографии, начал медленно проявляться вчерашний вечер.
Светлана, водка, Годунов, водка, Кеша-паук, водка… Нет, Кеша - это Бессонов, а паук - это Порфирин… Потом опять водка…
Пришлось открывать глаза.
На краю постели, возле моих ног, сидела Светлана с огромной книгой на коленях. Она водила пальцем по большим страницам и шевелила губами, произнося про себя отдельные, наиболее «вкусные» слова.
«Боже мой! - подумал я. - Читать книгу, разбирать эти маленькие черные закорючки, расползающиеся по всей странице, и еще пытаться понять их закорючечный смысл…»
От одной мысли об этом разболелась голова и пересохло во рту.
- Пить! - сказал я и протянул руку за стаканом.
- Ага! - злорадно откликнулась Светлана. - Сушняк давит!
- Пи-ить! - жалобно повторил я и изобразил пальцами хватательное движение.
- Сейчас, - сказала Светлана, отложила книгу и вышла из комнаты.
«Хорошая моя!» - ласково подумал я, мечтая о пиве.
- Молодец этот твой Годунов! - похвалила моего друга Светлана. - Холостяк, а холодильник битком набит, ломится просто от продуктов. И напитков, - осторожно добавила она. - Тебе - только пиво!
- А остальным что? - поинтересовался я, вылив в себя полбутылки пива.
- Смотри, что я нашла! - вместо ответа она ткнула мне под нос огромный фолиант в красном сафьяновом переплете.
- Это что? - спросил я, прислушиваясь к движению пива внутри организма. Пиво двигалось легко и свободно, щедро отдавая свою живительную силу изнуренному мужскому телу.
- Это - Даль! - восторженно сказала она. - Дореволюционное издание!
«А! - злорадно подумал я. - Слово „дореволюционный“ далось Светлане с явным трудом».
- Ну и чего там пишут? - спросил я и барственно откинулся на подушки. Оставалось только призвать «человека», чтобы пятки чесал - и все!
- Слова разные, - обиделась Светлана. - Это же Даль!
- Ну, Даль. А чего пишут-то?
- Смотри: «любить - избранье или предпочтение кого или чего-либо по воле, иногда и вовсе безотчетно и безрассудно»! Или вот - «любиться - более говорится о любви половой»!
Слова о половой любви показались мне грязным, совсем неуместным намеком, и я сказал:
- Дай-ка сюда! - подтянул к себе тяжеленный фолиант и сфокусировал взгляд. - Вот - «излюбился - истощился», «любострастие - впадение в скотское состояние». Хорошая книга! Читай дальше, только пива сперва принеси!
- Сам принесешь, не барин! - обиделась Светлана.
А чего обижаться, это ж не я, это Даль сказал, а из Даля слов не выкинешь!
И только я собрался вытащить ноги из-под одеяла, как в дверь тихонько постучали, и в комнате появился Годунов с двумя бутылками пива.
- Проснулся? Молодец! - он сунул мне открытое пиво и присел на край постели. - Телевизор ты не смотрел, конечно?
- Конечно! - коротко ответил я.
- Ну да, влюбленные котлов не рассекают! - вздохнул Годунов и сделал мощный глоток пива. - Клинику вчера взорвали, на Гагаринской…
- Иди ты!
- Погиб главный хирург и две медсестры - операционная и процедурная, уничтожен банк данных и какая-то аппаратура, по мелочи.
- Кого-то из них ты знал? - догадался я.
- Главного хирурга и знал, через него все делалось. С медсестрами тоже знаком был, но так - цветочки, шоколадки, ты ж понимаешь…
- А больные?
- А чего - больные? Кто их считал, больных-то? Половина разбежалась, наверное. Там такие люди лежат, что с милицией им контактировать никак нельзя!
- Думаешь - наш двойник?
- Похоже на то. Во всяком случае, его акции сильно поднялись в цене.
- И теперь на него не выйти?
- Есть там еще один человек, - Годунов залпом допил пиво, вытер ладонью рот, подумал мгновение, - о нем в «Криминальном Петербурге» ничего не говорилось, надеюсь - жив, здоров… Будем работать!
- Будем, - согласился я. - Показывай, где у тебя душ!
Глава двенадцатая
Традицинным, еще с советских времен, местом воровских сходняков был ресторан «Медведь». Но если тридцать-сорок лет назад воры в законе пробирались туда, как Ленин в Финляндию, украдкой и изменив внешность, то теперь они съезжались на роскошных иномарках, которым гаишники давали зеленую улицу и услужливо прогибались, отдавая честь темным тонированным стеклам.
Первым, по понятиям, приехал Кирей. Его джип въехал на территорию «Медведя» и остановился у самого входа, где уже ждали три человека - швейцар, как положено, из бывших гэбэшников в немалых чинах, и два «бодигарда» из службы безопасности самого Кирея. Они с прошлого вечера находились в «Медведе», облазили за это время не только здание ресторана, но и всю прилегающую территорию, не заглянув разве что в задницы павлинам, которые по летнему времени гуляли в специальном вольере и за бутерброд с колбасой охотно распускали хвосты перед пьяными посетителями.
* * *
Я сидел за столом в годуновской гостиной и оглядывал свою гвардию. Годунов и Порфирин выглядели бодрыми, здоровыми и готовыми выполнить любую поставленную перед ними боевую задачу. А вот Кеша Бессонов был плох, он беспокойно шевелил пальцами, морщился, негромко рыгая, и оборачивался при этом на сидящую в сторонке Светлану. Она сидела, вытянувшись и прямо держа спину, с ладонями на коленях, и твердо, трезво смотрела мне в глаза. Ни дать, ни взять - строгая классная дама из Смольного института благородных девиц, разве что без пенсне и указки в руках.
- Господа, - начал я свою программную речь, - я считаю, что неведомый двойник является ключевой фигурой в нашем деле и он каким-то образом связан с Романовым-Черных. Почему я так считаю - не спрашивайте, я не знаю, не могу объяснить, интуиция. Проще всего было бы спросить об этом господина Романова, но он далеко, в Германии, а мы, как известно, в России. Поэтому, чтобы раскрыть его тайные замыслы, я предлагаю немного помутить воду и побросать туда камушки, а потом посмотрим на круги, от них исходящие, и, может быть, что-нибудь да поймем.
Я гордо посмотрел на Светлану, ожидая, что она оценит изящество моей речи. Она сидела так же - прямо и неподвижно, никак не выказывая восхищение моим ораторским даром.
- Кругов пойдет много, - продолжил я, - и один из них обязательно приведет нас к Романову, заставит его шевелиться, что-то делать, кого-то искать. В конце концов, он меня отправил в Россию не водку пить, а для какого-то непростого задания…
- Что надо делать? - спросил Годунов.
Я помолчал, план, который я должен был изложить своей команде, только-только рождался в моей голове.
«Не надо было пить вчера», - сказал я сам себе, потом вздохнул и сказал уже вслух:
- Кеша, принеси пивка!
Бессонов ожил и, как джинн из арабской сказки, мгновенно исчез и столь же мгновенно появился с шестью бутылками пива в руках.
- Опять! - с укоризной сказала Светлана, но пиво взяла и, изображая отвращение, стала пить.
Я сделал глоток, насладился пивными пузырьками, ударившими в нос, и почувствовал себя уже другим, решительным человеком, имеющим четкий, разработанный план.
- Саня Годунов, тебе узнать все, что можно, об этом двойнике. Самое главное - чью морду ему пришили, это - самое главное. Остальное тоже важно - кто он, где он, кто заказчик, оплативший его операцию. Но самое главное - узнать, кого он сейчас изображает. Признаюсь, есть у меня одна мысль, но озвучивать ее пока преждевременно.
- А мы? - в один голос спросили Порфирин и Бессонов.
- А вы пока в подчинении у Годунова, что скажет, то и делаете. И не бойтесь, без работы не останетесь!
- А я? - спросила Светлана.
- А ты создаешь мне все условия для напряженной работы ума.
- А что делать надо? - подозрительно спросила она.
- Отгонять мух, чесать пятки, ну, и вообще…
- А вот «вообще» не будет, тебя это «вообще» только от дела отвлекает. «Вообще» только по окончании операции, - твердо сказала она.
- Женщина, мы с тобой говорим на разных языках! Однако дальше… Саня, предоставь мне список филиалов «Русского пути», с точными адресами.
- Нет проблем, - ответил Годунов, - сегодня же вечером. Если, конечно, выйдем отсюда.
- Выйдем, - сказал я и сделал глоток пива.
* * *
- Ша! - Кирей стукнул кулаком по столу. Да так стукнул, что стоявший у приоткрытых дверей швейцар схватился за сердце и медленно опустился на стул.
- Ша! Я сказал! - Кирей обвел присутствующих суровым взглядом. - И больше говорить не о чем! Хотите - о телках побазлаем, хотите - еще о чем, но эта тема закрыта!
Гена Есаул, давно уже готовый вскочить, достать ствол и пробиваться к выходу, начал потихоньку расслабляться. Он еще зыркал на тот край стола, где плотной кожаной группой сидел городской молодняк - бритоголовые насупленные мужики со злыми неумными лицами и пудовыми кулаками, зыркал, но убрал ладонь с рукоятки «ТТ» и даже сунул ствол поглубже за пояс.
Никогда не было такого сходняка в городе!
«Бардак, полный бардак!» - думал Кирей, еще раз обводя присутствующих взглядом. При Дяде Феде такого не было, но при нем и молодняк на сходы не ходил, игнорировал, считая воровские сходы пережитком советских времен, как Пленумы ЦК или заседания Совнаркома, а Дядю Федю, смотрящего по городу, назначенного Большим Сходом в советском о ту пору Грозном, чем-то вроде ожившего динозавра из фильма «Парк Юрского периода»…
Началось все с того, что молодых пришлось долго уговаривать, упрашивать, едва ли не умолять, чтобы они прислали хоть кого-нибудь на сход. Просто прислали, - послушать, что думают о жизни авторитетные воры.
А сход был нужен, очень нужен, много событий произошло в городе за последнее время. Как будто кто-то кинул гранату в старое болото, все перемутив и подняв со дна много грязи. Юбилей и появившийся перед юбилеем Господин Голова, покушение на Кирея и его «смерть», в которую все охотно поверили, арест и смерть в Крестах смотрящего Дяди Феди, коронация Кастета, теракты и последующие за этим аресты, частым ситом просеявшие уголовные ряды…
А потом молодые внезапно собрали свой собственный сход, арендовав под него ресторан в центре города и собрав в номера всех проституток с Невского, оставив таким образом «своих» ментов без ночного заработка. На этом-то сходе, больше похожем на пьяный купеческий гулеж середины XIX века с цыганами, шампанским и девочками, и было решено, что Кастета нужно мочить, а если он появится в городе, приставить к нему «топтуна», чтобы вызнать его тайные планы, найти деньги, которых, по общему мнению, у Кастета было немеряно, а потом замочить, чтобы другим неповадно было… Что не должно быть повадно другим, молодые решить не успели, потому что уже во всю предавались купеческому разгулу, но это никого и не интересовало. Главное было сказано - Кастета мочить! И с этим все согласились…
Все, кроме Кирея.
Всеволод Иванович Киреев не хотел смерти никому.
Он, по старинке уважал человеческую жизнь и предпочитал решать споры словами, а не стволами. Кроме того, он знал о Кастете много больше, чем кто-либо в городе, знал, что денег у него особых нет, и уж тем более нет многочисленных тайников с сокровищами, о которых перешептывалась питерская братва. И вообще, жизни Кирея и Кастета за эти месяцы так переплелись, что допустить его гибель Киреев не мог никак.
Поэтому он решил созвать большой сход, где будут не только молодые группировки, но и все уважаемые в городе люди, и снова поставить вопрос о Кастете, выслушав претензии молодых к Кастету.
Претензий на самом деле не было никаких, пути Кастета с молодыми никак не пересекались, и в их дела он не вмешивался, это Кирей знал точно, как знал и то, что молодые поднялись на Кастета только за то, что он был один, сам по себе, и по их молодежным понятиям поэтому должен был с кем-нибудь делиться. «Кто-нибудь» по их понятиям означало только их самих.
По счастью, незадолго до схода Кастет объявился в городе, сам вышел на Кирея и рассказал ему о подлянке органов. Доказательств не было, были только слова, но Кирей верил Кастету и думал убедить остальных в его правоте.
И вот состоялся этот дурной сход.
Дурной, потому что никогда прежде такого не было, чтобы кто-нибудь приезжал на сход с командой бойцов-автоматчиков, которые окружили здание «Медведя», встав у каждого окна и двери, готовые стрелять в любого, кто в них покажется.
А молодые именно так и приперлись.
Сели они демонстративно на другой край стола, далеко от воров, чтобы случайно не попасть под автоматную очередь, сели, положив перед собой стволы, и слушали молча, угрюмо и не видно было по их лицам, соглашаются они с Киреем или нет, не говорили ни слова, сидели и слушали, даже не переглядываясь друг с другом, а глядя на свои кулаки и стволы, лежащие рядом с кулаками.
А когда Кирей кончил говорить, потому что сказал уже все, что мог, что-то повторив по два и три раза, и когда он кончил, молодые сдвинули бритые головы и долго о чем-то шептались, а потом потянулись к стволам и убрали их в карманы своих кожаных курток, а старший из них, по прозвищу Сила, поднялся и сказал:
- Перетереть это надо!
Вот тут-то Кирей и взорвался, и крикнул:
«Ша!» - уложив швейцара с инфарктом, и стукнул по столу кулаком…
Молодые снова сдвинули в кучу бритые головы, снова пошептались, яростно и серьезно, и снова поднялся Сила и сказал:
- Это все понятно, но перетереть все-таки надо!
Кирей опустился на стул и спрятал лицо в ладонях. Чтобы молодые, не дай бог, не увидели его смеха и его слез.
- Ты, это, - сказал Сила, - ты не думай, мы все понимаем, но надо перетереть. Мы с тобой вдвоем, как друзья, сядем где-нибудь в кабаке, девочек позовем и потихонечку перетрем это дело. Я, честно, кой-чего еще не понимаю! Хорошо? - и это «хорошо» сказано было так по-детски, что отказать ему было невозможно.
Да Кирей и не собирался отказывать, всегда стремясь решить все миром.
- Хорошо, - согласился он, - посидим, перетрем, как друзья.
Сила радостно улыбнулся, с видом победителя посмотрел на своих спутников и добавил, уже усаживаясь на место:
- Только не сегодня, ладно? Через пару дней. Мне обдумать все надо!
- Хорошо, - повторил Кирей, - обдумай, и встретимся, как друзья.
Сила опять с удовольствием посмотрел на своих, важно кивнул головой и сказал:
- Мы договоримся!
- Конечно, Сила, конечно. Ведь мы же друзья! И не понимали молодые отморозки, что с этой самой минуты, когда Сила почувствовал себя победителем и героем, с этой самой минуты и этих слов Кирея о дружбе, которые вроде и не он сам сказал, а просто повторил вслед за Силой, именно он, Всеволод Иванович Киреев, будет руководить всеми поступками Силы и его людей, и те будут делать только то, что скажет им Кирей, и будут они вот так же счастливо улыбаться, выполняя его приказы…
Потому что они - друзья!
* * *
Кирей рассказал все это Лехе Кастету, добавляя разные смешные подробности, которых, может, и не было на самом деле, но которые так украшают всякий рассказ, особенно, если говорит человек, любящий и умеющий говорить.
А Всеволод Иванович Киреев, проведший половину немаленькой своей жизни на зоне, говорить умел, и это умение очень ценилось в блатной среде, где жизнь проходит в четырех казенных стенах среди людей с непростыми характерами и непростым прошлым, где слово ценится на вес человеческой жизни и его долго обдумывают, прежде чем сказать вслух.
Все рассказал Кирей о большом сходе в ресторане «Медведь» и даже много чего добавил от себя, но не сказал одного - что ночью приезжала к нему, Кирею, бригада реаниматоров и провела у него всю ночь, уехав только с выстрелом полуденной пушки. И рядом с врачами-реаниматорами всю ночь просидел важный профессор, самый главный специалист в городе по сердечным болезням, которого поднял с постели Сергачев, поднял и привез в особняк на Каменном острове.
И врачи «Скорой», и профессор-сердцевед в один голос твердили, что Кирею нужно ложиться в больницу, потому что обширный инфаркт - это не шутки, а годы у Киреева немалые, да и срока за спиной камнем на сердце давят.
Но Кирей, едва открыл глаза и смог говорить, сказал свое решительное «нет» и больше на эту тему не говорил, а призвал к себе Сергачева и один на один, без врачей, долго с ним говорил о каких-то своих делах, а после этого закрыл глаза и спокойно проспал до утра, не чувствуя, как к нему подключают хитрую японскую аппаратуру, делают уколы и меняют капельницу.
В полдень, словно разбуженный выстрелом петропавловской пушки, он открыл глаза и встал, резко, решительно, уронив металлическую стойку с банкой лекарства, которое по резиновой трубочке шло в его вену.
Сергачев, за эту ночь похудевший и постаревший на добрый десяток лет, пытался уложить его обратно, но услышав - Уйди, сволочь лысая! - поспешно ретировался за дверь и следил за происходящим в оставленную щелку, всегда готовый прийти на помощь врачам. Впрочем, врачей Кирей не обидел, отблагодарил их и деньгами, и словами, но от госпитализации отказался, уступив лишь в том, что в доме постоянно будут дежурить врач и медсестра. Но только чтобы сестричка была молодая и фигуристая.
А днем позвонил Леха Кастет и попросил встретиться с ним в Летнем саду для какого-то важного дела.
Поговорив с Кастетом, Всеволод Иванович начал решительно одеваться, не отвечая на вопросы «лысого черта», вызвал машину, поехал в Летний сад и вот теперь рассказывал Лехе о прошедшем сходняке, о том, кто что там говорил и делал, добавляя разные смешные вещи, которых и не было на самом деле…
В ответ Леха рассказал о том, как спасали Светлану, несколько раз повторив Кирею, что она не пострадала и никакого вреда ей сволочи-менты не нанесли, и что жива она и здорова, шлет горячий привет ему, Кирею, а также Петру Петровичу Сергачеву, который - «лысая сволочь», но Светлана об этом не знает, и знать ей это совсем ни к чему… В Лехином пересказе операция по спасению Светланы выглядела смешным и увлекательным приключением, где менты были дураки-дураками, а полковник ФСБ, лежащий в куче собственного дерьма, вообще комической фигурой из романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»…
И лишь потом Леха Кастет перешел к тому делу, ради которого он и сорвал с места уважаемого вора Кирея, попросив того приехать в царский сад для летних прогулок.
- Просьба у меня к тебе, Всеволод Иванович, большая и очень для меня важная. Видит Бог, если бы у меня были люди, ни в жисть бы тебя не побеспокоил, обошелся своими силами. Но нет сейчас у меня никого, ну, почти никого, а дело, повторяю, срочное, может быть, судьба России решается.
Леха достал свои вонючие сигареты «Ява» и закурил, думая о том, как сказать дальше. А Киреев отодвинулся от этого гадкого дыма подальше и подумал, что теперь, как собака-Сергачев, будет всю жизнь сосать карамельки «Барбарис» и с ненавистью смотреть на курящих людей.
- Ты, Всеволод Иванович, о такой партии «Русский путь» слышал? Ты ж в депутаты готовишься.
Киреев подумал, полез было за сигаретами, но отдернул руку, сказал:
- Я только крупные знаю: ПСП - Партия свободных предпринимателей, «Груша», еще бабу там, в Думе, видел, кореянка, что ли, красивая, черт! Из-за нее одной депутатом можно заделаться! Она и по телевизору-то - ничего, а в натуре с ней рядом стоишь, а от нее - так и прет…
- Чего прет? - не понял Кастет.
- Да вот либидо это самое так и прет! А этой партии, что ты сказал, не знаю, не слышал…
- Штаб-квартира этого «Русского пути» - в Питере, а филиалы - в 27 городах. Мне нужно взорвать эти 27 филиалов. Нет, погоди, - Кастет увидел, что Киреев встает, собираясь уйти, - погоди, Всеволод Иванович, я не так сказал. Нужно организовать взрывы без жертв, упаси бог, главное, чтобы шума много было - огонь, дым, грохот, понимаешь?
- Ну, - ответил Киреев, садясь обратно на скамейку.
- Мне нужно много шума, - повторил Кастет, - нужно, чтобы об этом писали газеты, показывало телевидение. Чтобы это было зрелище, спектакль, но при этом выглядело серьезно, опасно… Скажем, выжгло одну комнату, сгорели стол и два стула, но, - Кастет поднял вверх палец, - но в кладовой лежало еще двадцать килограммов тротила, и если бы он взорвался, то случилась бы трагедия. Поэтому сгоревший стул - это уже не комедия, это уже страшно! Так вот, мне нужно, чтобы стало страшно, эффектно и страшно, и мне нужно, чтобы ты мне в этом помог.
Кирей хотел что-то сказать, но схватился рукой за грудь, открыл рот, попытался закрыть и не смог, повалился на бок, на нечистую, со следами ног, скамейку…
- Кирей, ты чего, Кирей? - Леха вскочил, хотел подхватить падающее тело, уложить его удобнее, лучше, но Киреев открыл глаза и произнес, еле шевеля губами, но вполне отчетливо и понятно:
- Лысого вызови сюда… Сергачева… Срочно!..
- Если подопрет - узнаю, - пообещал он. - Кеша, принеси-ка еще бутылочку. В горле уже от разговоров першит.
Кеша сходил на кухню, и следующая бутылка была такой же холодной и запотевшей, как и все предыдущие.
- Слушай, а как ты на Светлану вышел? - спросил Годунов, когда мы оценили качество новой бутылки.
- Я ж говорил тебе на «Ксении», помнишь?
- Что-то говорил, что-то - нет. Здесь помню, а здесь не помню, - Годунов показал на голове участки с разным уровнем усвоения информации.
Я рассказал капитану Годунову о том, как побывал в особняке партии «Русский путь», что там видел и слышал, про Тимофея Рукосуя, дородную Софьюшку, Левшу по фамилии Штраус и здорового привратника-детину, бойко лопочущего на церковно-славянском языке…
- Софья, говоришь, девицу зовут? - оживился Годунов. - А мы к этой Софье подошлем кой-кого, пусть при девице побудет! А за Тимофеем твоим, Рукосуем, у меня уже три дня «топтун» ходит. Ничего пока не выходит, но, Бог даст…
- А как, ты говоришь, твоего «топтуна» зовут? - между прочим спросил я.
- А я не говорил, как его зовут, - трезво ответил Годунов, - зачем тебе лишним мусором голову забивать!
- И то верно! - согласился я. - Передай, пожалуйста, селедочку, что-то на соленое потянуло…
- А у мужиков это - к выпивке, точно говорю, примета такая народная.
Я опять вспомнил «Русский путь» и Палыча, который цитировал устав партии:
- Член «Партии угнетенного русского народа» свято блюдет и совершает национальные обряды и обычаи Великого Русского народа!
- О чем задумался? - Годунов тронул меня за руку, пододвинул налитый стопарик. - Есть чего выпить - уже хорошо, а у нас и закуски полон стол!
- О жизни, Саня, задумался, о жизни! Дерьмо жизнь, одни непонятки, с чего начать - не знаю!
- Начинать надо с водки! А что касается жизни, - Годунов поднялся, вышел из комнаты и вскоре вернулся с толстой книгой в руке. - Я когда здесь ночую, знаешь, чего читаю? Фрейда! - Он показал обложку толстой книги. - А старина Фрейд что говорит? Старина Фрейд говорит: «Если человек начинает интересоваться смыслом жизни, это значит, что он болен»!
- А я о смысле жизни ничего не говорил, - запротестовал я, - я говорил о жизни в том плане, как она течет, чего в ней происходит…
- Так, этому больше не наливать! - торжественно объявил Годунов. - А то он сейчас спросит, уважаю ли я его и заявит, что он меня уважает!
- Ну, не до такой же степени! - обиделся я. - Хотя, может быть, и действительно хватит.
- Лады! - легко согласился Годунов. - Вот эту литруху раскатаем, и все!
Кеша на кухню вроде не выходил, а на столе появилась нераспечатанная литровая бутылка водки. Я оглядел собутыльников, чтобы воззвать к их совести и состраданию. Паук-Порфирин спал, свесив длинные конечности до самого пола, зато Кеша Бессонов уснул традиционно, на столе, совсем немного разминувшись с блюдом салата.
- Хорошо, - сказал я Годунову. - Допьем, и все?
- Точно, допьем, и все!
- Тогда я сначала позвоню.
Я набрал номер Кирея.
- Блин, ты куца пропал? - заорал на меня Кирей в трубку. - Мы, бля, тут все изошлись, а ты…
- Погоди, Кирей, не кипятись. В чем дело? - я обычно называл его по имени-отчеству - Всеволод Иванович, но слово «Всеволод» мне сейчас было не произнести.
- В чем, бля, дело, говоришь? Как Светлана? Получилось у тебя, нет? Слышу, водку трескаешь - от радости или от горя?
- От радости, Всевылд Иваныч, от радости!
- Ну и слава Богу! Тогда и мы сейчас от радости выпьем. Петрович, слышишь, он Светланку освободил! Привет ей от меня и от Сергачева тоже. Он же на могилку к Наташке каждый выходной ездит, помнит, сволочь лысая…
Похоже, Кирей шмыгнул носом. Не знаю, как его, а меня на слезу прошибло, и я ладонью вытер глаза.
- Ты мозги не все пропил, понимаешь, чего я скажу?
- Понимаю, - ответил я.
- На завтра у меня сходка в «Медведе» забита, о тебе толковать будем, и о том, что ты мне тогда сказал. Так что вечером я тебе на трубу позвоню. К завтрему-то протрезвеешь?
- Нужно, - сказал я почти трезвым голосом, - дел невпроворот!
- Ну и добре. Тогда до завтра! Петрович, наливай! - и Киреев положил трубку.
- Годунов, наливай! - повторил я приказ Кирея. - Выпьем, и спать!
Голова Годунова лежала на протезной руке, а здоровая тянулась к бутылке, но сам он спал и чему-то улыбался во сне…
* * *
Я проснулся оттого, что в моих ногах сидел кот Сеня и шуршал бумажками. Я с удовольствием лягнул его и сипло крикнул:
- Пошел вон, скотина!
- Ты чего, Леша, больно же! - ответил кот Сеня женским голосом.
Я удивился, а потом в голове, как на недодержанной фотографии, начал медленно проявляться вчерашний вечер.
Светлана, водка, Годунов, водка, Кеша-паук, водка… Нет, Кеша - это Бессонов, а паук - это Порфирин… Потом опять водка…
Пришлось открывать глаза.
На краю постели, возле моих ног, сидела Светлана с огромной книгой на коленях. Она водила пальцем по большим страницам и шевелила губами, произнося про себя отдельные, наиболее «вкусные» слова.
«Боже мой! - подумал я. - Читать книгу, разбирать эти маленькие черные закорючки, расползающиеся по всей странице, и еще пытаться понять их закорючечный смысл…»
От одной мысли об этом разболелась голова и пересохло во рту.
- Пить! - сказал я и протянул руку за стаканом.
- Ага! - злорадно откликнулась Светлана. - Сушняк давит!
- Пи-ить! - жалобно повторил я и изобразил пальцами хватательное движение.
- Сейчас, - сказала Светлана, отложила книгу и вышла из комнаты.
«Хорошая моя!» - ласково подумал я, мечтая о пиве.
- Молодец этот твой Годунов! - похвалила моего друга Светлана. - Холостяк, а холодильник битком набит, ломится просто от продуктов. И напитков, - осторожно добавила она. - Тебе - только пиво!
- А остальным что? - поинтересовался я, вылив в себя полбутылки пива.
- Смотри, что я нашла! - вместо ответа она ткнула мне под нос огромный фолиант в красном сафьяновом переплете.
- Это что? - спросил я, прислушиваясь к движению пива внутри организма. Пиво двигалось легко и свободно, щедро отдавая свою живительную силу изнуренному мужскому телу.
- Это - Даль! - восторженно сказала она. - Дореволюционное издание!
«А! - злорадно подумал я. - Слово „дореволюционный“ далось Светлане с явным трудом».
- Ну и чего там пишут? - спросил я и барственно откинулся на подушки. Оставалось только призвать «человека», чтобы пятки чесал - и все!
- Слова разные, - обиделась Светлана. - Это же Даль!
- Ну, Даль. А чего пишут-то?
- Смотри: «любить - избранье или предпочтение кого или чего-либо по воле, иногда и вовсе безотчетно и безрассудно»! Или вот - «любиться - более говорится о любви половой»!
Слова о половой любви показались мне грязным, совсем неуместным намеком, и я сказал:
- Дай-ка сюда! - подтянул к себе тяжеленный фолиант и сфокусировал взгляд. - Вот - «излюбился - истощился», «любострастие - впадение в скотское состояние». Хорошая книга! Читай дальше, только пива сперва принеси!
- Сам принесешь, не барин! - обиделась Светлана.
А чего обижаться, это ж не я, это Даль сказал, а из Даля слов не выкинешь!
И только я собрался вытащить ноги из-под одеяла, как в дверь тихонько постучали, и в комнате появился Годунов с двумя бутылками пива.
- Проснулся? Молодец! - он сунул мне открытое пиво и присел на край постели. - Телевизор ты не смотрел, конечно?
- Конечно! - коротко ответил я.
- Ну да, влюбленные котлов не рассекают! - вздохнул Годунов и сделал мощный глоток пива. - Клинику вчера взорвали, на Гагаринской…
- Иди ты!
- Погиб главный хирург и две медсестры - операционная и процедурная, уничтожен банк данных и какая-то аппаратура, по мелочи.
- Кого-то из них ты знал? - догадался я.
- Главного хирурга и знал, через него все делалось. С медсестрами тоже знаком был, но так - цветочки, шоколадки, ты ж понимаешь…
- А больные?
- А чего - больные? Кто их считал, больных-то? Половина разбежалась, наверное. Там такие люди лежат, что с милицией им контактировать никак нельзя!
- Думаешь - наш двойник?
- Похоже на то. Во всяком случае, его акции сильно поднялись в цене.
- И теперь на него не выйти?
- Есть там еще один человек, - Годунов залпом допил пиво, вытер ладонью рот, подумал мгновение, - о нем в «Криминальном Петербурге» ничего не говорилось, надеюсь - жив, здоров… Будем работать!
- Будем, - согласился я. - Показывай, где у тебя душ!
Глава двенадцатая
Привет от костлявой
Традицинным, еще с советских времен, местом воровских сходняков был ресторан «Медведь». Но если тридцать-сорок лет назад воры в законе пробирались туда, как Ленин в Финляндию, украдкой и изменив внешность, то теперь они съезжались на роскошных иномарках, которым гаишники давали зеленую улицу и услужливо прогибались, отдавая честь темным тонированным стеклам.
Первым, по понятиям, приехал Кирей. Его джип въехал на территорию «Медведя» и остановился у самого входа, где уже ждали три человека - швейцар, как положено, из бывших гэбэшников в немалых чинах, и два «бодигарда» из службы безопасности самого Кирея. Они с прошлого вечера находились в «Медведе», облазили за это время не только здание ресторана, но и всю прилегающую территорию, не заглянув разве что в задницы павлинам, которые по летнему времени гуляли в специальном вольере и за бутерброд с колбасой охотно распускали хвосты перед пьяными посетителями.
* * *
Я сидел за столом в годуновской гостиной и оглядывал свою гвардию. Годунов и Порфирин выглядели бодрыми, здоровыми и готовыми выполнить любую поставленную перед ними боевую задачу. А вот Кеша Бессонов был плох, он беспокойно шевелил пальцами, морщился, негромко рыгая, и оборачивался при этом на сидящую в сторонке Светлану. Она сидела, вытянувшись и прямо держа спину, с ладонями на коленях, и твердо, трезво смотрела мне в глаза. Ни дать, ни взять - строгая классная дама из Смольного института благородных девиц, разве что без пенсне и указки в руках.
- Господа, - начал я свою программную речь, - я считаю, что неведомый двойник является ключевой фигурой в нашем деле и он каким-то образом связан с Романовым-Черных. Почему я так считаю - не спрашивайте, я не знаю, не могу объяснить, интуиция. Проще всего было бы спросить об этом господина Романова, но он далеко, в Германии, а мы, как известно, в России. Поэтому, чтобы раскрыть его тайные замыслы, я предлагаю немного помутить воду и побросать туда камушки, а потом посмотрим на круги, от них исходящие, и, может быть, что-нибудь да поймем.
Я гордо посмотрел на Светлану, ожидая, что она оценит изящество моей речи. Она сидела так же - прямо и неподвижно, никак не выказывая восхищение моим ораторским даром.
- Кругов пойдет много, - продолжил я, - и один из них обязательно приведет нас к Романову, заставит его шевелиться, что-то делать, кого-то искать. В конце концов, он меня отправил в Россию не водку пить, а для какого-то непростого задания…
- Что надо делать? - спросил Годунов.
Я помолчал, план, который я должен был изложить своей команде, только-только рождался в моей голове.
«Не надо было пить вчера», - сказал я сам себе, потом вздохнул и сказал уже вслух:
- Кеша, принеси пивка!
Бессонов ожил и, как джинн из арабской сказки, мгновенно исчез и столь же мгновенно появился с шестью бутылками пива в руках.
- Опять! - с укоризной сказала Светлана, но пиво взяла и, изображая отвращение, стала пить.
Я сделал глоток, насладился пивными пузырьками, ударившими в нос, и почувствовал себя уже другим, решительным человеком, имеющим четкий, разработанный план.
- Саня Годунов, тебе узнать все, что можно, об этом двойнике. Самое главное - чью морду ему пришили, это - самое главное. Остальное тоже важно - кто он, где он, кто заказчик, оплативший его операцию. Но самое главное - узнать, кого он сейчас изображает. Признаюсь, есть у меня одна мысль, но озвучивать ее пока преждевременно.
- А мы? - в один голос спросили Порфирин и Бессонов.
- А вы пока в подчинении у Годунова, что скажет, то и делаете. И не бойтесь, без работы не останетесь!
- А я? - спросила Светлана.
- А ты создаешь мне все условия для напряженной работы ума.
- А что делать надо? - подозрительно спросила она.
- Отгонять мух, чесать пятки, ну, и вообще…
- А вот «вообще» не будет, тебя это «вообще» только от дела отвлекает. «Вообще» только по окончании операции, - твердо сказала она.
- Женщина, мы с тобой говорим на разных языках! Однако дальше… Саня, предоставь мне список филиалов «Русского пути», с точными адресами.
- Нет проблем, - ответил Годунов, - сегодня же вечером. Если, конечно, выйдем отсюда.
- Выйдем, - сказал я и сделал глоток пива.
* * *
- Ша! - Кирей стукнул кулаком по столу. Да так стукнул, что стоявший у приоткрытых дверей швейцар схватился за сердце и медленно опустился на стул.
- Ша! Я сказал! - Кирей обвел присутствующих суровым взглядом. - И больше говорить не о чем! Хотите - о телках побазлаем, хотите - еще о чем, но эта тема закрыта!
Гена Есаул, давно уже готовый вскочить, достать ствол и пробиваться к выходу, начал потихоньку расслабляться. Он еще зыркал на тот край стола, где плотной кожаной группой сидел городской молодняк - бритоголовые насупленные мужики со злыми неумными лицами и пудовыми кулаками, зыркал, но убрал ладонь с рукоятки «ТТ» и даже сунул ствол поглубже за пояс.
Никогда не было такого сходняка в городе!
«Бардак, полный бардак!» - думал Кирей, еще раз обводя присутствующих взглядом. При Дяде Феде такого не было, но при нем и молодняк на сходы не ходил, игнорировал, считая воровские сходы пережитком советских времен, как Пленумы ЦК или заседания Совнаркома, а Дядю Федю, смотрящего по городу, назначенного Большим Сходом в советском о ту пору Грозном, чем-то вроде ожившего динозавра из фильма «Парк Юрского периода»…
Началось все с того, что молодых пришлось долго уговаривать, упрашивать, едва ли не умолять, чтобы они прислали хоть кого-нибудь на сход. Просто прислали, - послушать, что думают о жизни авторитетные воры.
А сход был нужен, очень нужен, много событий произошло в городе за последнее время. Как будто кто-то кинул гранату в старое болото, все перемутив и подняв со дна много грязи. Юбилей и появившийся перед юбилеем Господин Голова, покушение на Кирея и его «смерть», в которую все охотно поверили, арест и смерть в Крестах смотрящего Дяди Феди, коронация Кастета, теракты и последующие за этим аресты, частым ситом просеявшие уголовные ряды…
А потом молодые внезапно собрали свой собственный сход, арендовав под него ресторан в центре города и собрав в номера всех проституток с Невского, оставив таким образом «своих» ментов без ночного заработка. На этом-то сходе, больше похожем на пьяный купеческий гулеж середины XIX века с цыганами, шампанским и девочками, и было решено, что Кастета нужно мочить, а если он появится в городе, приставить к нему «топтуна», чтобы вызнать его тайные планы, найти деньги, которых, по общему мнению, у Кастета было немеряно, а потом замочить, чтобы другим неповадно было… Что не должно быть повадно другим, молодые решить не успели, потому что уже во всю предавались купеческому разгулу, но это никого и не интересовало. Главное было сказано - Кастета мочить! И с этим все согласились…
Все, кроме Кирея.
Всеволод Иванович Киреев не хотел смерти никому.
Он, по старинке уважал человеческую жизнь и предпочитал решать споры словами, а не стволами. Кроме того, он знал о Кастете много больше, чем кто-либо в городе, знал, что денег у него особых нет, и уж тем более нет многочисленных тайников с сокровищами, о которых перешептывалась питерская братва. И вообще, жизни Кирея и Кастета за эти месяцы так переплелись, что допустить его гибель Киреев не мог никак.
Поэтому он решил созвать большой сход, где будут не только молодые группировки, но и все уважаемые в городе люди, и снова поставить вопрос о Кастете, выслушав претензии молодых к Кастету.
Претензий на самом деле не было никаких, пути Кастета с молодыми никак не пересекались, и в их дела он не вмешивался, это Кирей знал точно, как знал и то, что молодые поднялись на Кастета только за то, что он был один, сам по себе, и по их молодежным понятиям поэтому должен был с кем-нибудь делиться. «Кто-нибудь» по их понятиям означало только их самих.
По счастью, незадолго до схода Кастет объявился в городе, сам вышел на Кирея и рассказал ему о подлянке органов. Доказательств не было, были только слова, но Кирей верил Кастету и думал убедить остальных в его правоте.
И вот состоялся этот дурной сход.
Дурной, потому что никогда прежде такого не было, чтобы кто-нибудь приезжал на сход с командой бойцов-автоматчиков, которые окружили здание «Медведя», встав у каждого окна и двери, готовые стрелять в любого, кто в них покажется.
А молодые именно так и приперлись.
Сели они демонстративно на другой край стола, далеко от воров, чтобы случайно не попасть под автоматную очередь, сели, положив перед собой стволы, и слушали молча, угрюмо и не видно было по их лицам, соглашаются они с Киреем или нет, не говорили ни слова, сидели и слушали, даже не переглядываясь друг с другом, а глядя на свои кулаки и стволы, лежащие рядом с кулаками.
А когда Кирей кончил говорить, потому что сказал уже все, что мог, что-то повторив по два и три раза, и когда он кончил, молодые сдвинули бритые головы и долго о чем-то шептались, а потом потянулись к стволам и убрали их в карманы своих кожаных курток, а старший из них, по прозвищу Сила, поднялся и сказал:
- Перетереть это надо!
Вот тут-то Кирей и взорвался, и крикнул:
«Ша!» - уложив швейцара с инфарктом, и стукнул по столу кулаком…
Молодые снова сдвинули в кучу бритые головы, снова пошептались, яростно и серьезно, и снова поднялся Сила и сказал:
- Это все понятно, но перетереть все-таки надо!
Кирей опустился на стул и спрятал лицо в ладонях. Чтобы молодые, не дай бог, не увидели его смеха и его слез.
- Ты, это, - сказал Сила, - ты не думай, мы все понимаем, но надо перетереть. Мы с тобой вдвоем, как друзья, сядем где-нибудь в кабаке, девочек позовем и потихонечку перетрем это дело. Я, честно, кой-чего еще не понимаю! Хорошо? - и это «хорошо» сказано было так по-детски, что отказать ему было невозможно.
Да Кирей и не собирался отказывать, всегда стремясь решить все миром.
- Хорошо, - согласился он, - посидим, перетрем, как друзья.
Сила радостно улыбнулся, с видом победителя посмотрел на своих спутников и добавил, уже усаживаясь на место:
- Только не сегодня, ладно? Через пару дней. Мне обдумать все надо!
- Хорошо, - повторил Кирей, - обдумай, и встретимся, как друзья.
Сила опять с удовольствием посмотрел на своих, важно кивнул головой и сказал:
- Мы договоримся!
- Конечно, Сила, конечно. Ведь мы же друзья! И не понимали молодые отморозки, что с этой самой минуты, когда Сила почувствовал себя победителем и героем, с этой самой минуты и этих слов Кирея о дружбе, которые вроде и не он сам сказал, а просто повторил вслед за Силой, именно он, Всеволод Иванович Киреев, будет руководить всеми поступками Силы и его людей, и те будут делать только то, что скажет им Кирей, и будут они вот так же счастливо улыбаться, выполняя его приказы…
Потому что они - друзья!
* * *
Кирей рассказал все это Лехе Кастету, добавляя разные смешные подробности, которых, может, и не было на самом деле, но которые так украшают всякий рассказ, особенно, если говорит человек, любящий и умеющий говорить.
А Всеволод Иванович Киреев, проведший половину немаленькой своей жизни на зоне, говорить умел, и это умение очень ценилось в блатной среде, где жизнь проходит в четырех казенных стенах среди людей с непростыми характерами и непростым прошлым, где слово ценится на вес человеческой жизни и его долго обдумывают, прежде чем сказать вслух.
Все рассказал Кирей о большом сходе в ресторане «Медведь» и даже много чего добавил от себя, но не сказал одного - что ночью приезжала к нему, Кирею, бригада реаниматоров и провела у него всю ночь, уехав только с выстрелом полуденной пушки. И рядом с врачами-реаниматорами всю ночь просидел важный профессор, самый главный специалист в городе по сердечным болезням, которого поднял с постели Сергачев, поднял и привез в особняк на Каменном острове.
И врачи «Скорой», и профессор-сердцевед в один голос твердили, что Кирею нужно ложиться в больницу, потому что обширный инфаркт - это не шутки, а годы у Киреева немалые, да и срока за спиной камнем на сердце давят.
Но Кирей, едва открыл глаза и смог говорить, сказал свое решительное «нет» и больше на эту тему не говорил, а призвал к себе Сергачева и один на один, без врачей, долго с ним говорил о каких-то своих делах, а после этого закрыл глаза и спокойно проспал до утра, не чувствуя, как к нему подключают хитрую японскую аппаратуру, делают уколы и меняют капельницу.
В полдень, словно разбуженный выстрелом петропавловской пушки, он открыл глаза и встал, резко, решительно, уронив металлическую стойку с банкой лекарства, которое по резиновой трубочке шло в его вену.
Сергачев, за эту ночь похудевший и постаревший на добрый десяток лет, пытался уложить его обратно, но услышав - Уйди, сволочь лысая! - поспешно ретировался за дверь и следил за происходящим в оставленную щелку, всегда готовый прийти на помощь врачам. Впрочем, врачей Кирей не обидел, отблагодарил их и деньгами, и словами, но от госпитализации отказался, уступив лишь в том, что в доме постоянно будут дежурить врач и медсестра. Но только чтобы сестричка была молодая и фигуристая.
А днем позвонил Леха Кастет и попросил встретиться с ним в Летнем саду для какого-то важного дела.
Поговорив с Кастетом, Всеволод Иванович начал решительно одеваться, не отвечая на вопросы «лысого черта», вызвал машину, поехал в Летний сад и вот теперь рассказывал Лехе о прошедшем сходняке, о том, кто что там говорил и делал, добавляя разные смешные вещи, которых и не было на самом деле…
В ответ Леха рассказал о том, как спасали Светлану, несколько раз повторив Кирею, что она не пострадала и никакого вреда ей сволочи-менты не нанесли, и что жива она и здорова, шлет горячий привет ему, Кирею, а также Петру Петровичу Сергачеву, который - «лысая сволочь», но Светлана об этом не знает, и знать ей это совсем ни к чему… В Лехином пересказе операция по спасению Светланы выглядела смешным и увлекательным приключением, где менты были дураки-дураками, а полковник ФСБ, лежащий в куче собственного дерьма, вообще комической фигурой из романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»…
И лишь потом Леха Кастет перешел к тому делу, ради которого он и сорвал с места уважаемого вора Кирея, попросив того приехать в царский сад для летних прогулок.
- Просьба у меня к тебе, Всеволод Иванович, большая и очень для меня важная. Видит Бог, если бы у меня были люди, ни в жисть бы тебя не побеспокоил, обошелся своими силами. Но нет сейчас у меня никого, ну, почти никого, а дело, повторяю, срочное, может быть, судьба России решается.
Леха достал свои вонючие сигареты «Ява» и закурил, думая о том, как сказать дальше. А Киреев отодвинулся от этого гадкого дыма подальше и подумал, что теперь, как собака-Сергачев, будет всю жизнь сосать карамельки «Барбарис» и с ненавистью смотреть на курящих людей.
- Ты, Всеволод Иванович, о такой партии «Русский путь» слышал? Ты ж в депутаты готовишься.
Киреев подумал, полез было за сигаретами, но отдернул руку, сказал:
- Я только крупные знаю: ПСП - Партия свободных предпринимателей, «Груша», еще бабу там, в Думе, видел, кореянка, что ли, красивая, черт! Из-за нее одной депутатом можно заделаться! Она и по телевизору-то - ничего, а в натуре с ней рядом стоишь, а от нее - так и прет…
- Чего прет? - не понял Кастет.
- Да вот либидо это самое так и прет! А этой партии, что ты сказал, не знаю, не слышал…
- Штаб-квартира этого «Русского пути» - в Питере, а филиалы - в 27 городах. Мне нужно взорвать эти 27 филиалов. Нет, погоди, - Кастет увидел, что Киреев встает, собираясь уйти, - погоди, Всеволод Иванович, я не так сказал. Нужно организовать взрывы без жертв, упаси бог, главное, чтобы шума много было - огонь, дым, грохот, понимаешь?
- Ну, - ответил Киреев, садясь обратно на скамейку.
- Мне нужно много шума, - повторил Кастет, - нужно, чтобы об этом писали газеты, показывало телевидение. Чтобы это было зрелище, спектакль, но при этом выглядело серьезно, опасно… Скажем, выжгло одну комнату, сгорели стол и два стула, но, - Кастет поднял вверх палец, - но в кладовой лежало еще двадцать килограммов тротила, и если бы он взорвался, то случилась бы трагедия. Поэтому сгоревший стул - это уже не комедия, это уже страшно! Так вот, мне нужно, чтобы стало страшно, эффектно и страшно, и мне нужно, чтобы ты мне в этом помог.
Кирей хотел что-то сказать, но схватился рукой за грудь, открыл рот, попытался закрыть и не смог, повалился на бок, на нечистую, со следами ног, скамейку…
- Кирей, ты чего, Кирей? - Леха вскочил, хотел подхватить падающее тело, уложить его удобнее, лучше, но Киреев открыл глаза и произнес, еле шевеля губами, но вполне отчетливо и понятно:
- Лысого вызови сюда… Сергачева… Срочно!..