- Ради спасения Светланы и ее будущего, понял?
- Да, действительно. И чего же ты хочешь?
- Продолжаю популярно объяснять. Так как Светланы сейчас рядом со мной нет, то и резона сотрудничать с тобой я не вижу! Чао, как говорится, какао!
- Что? - закричал Черных, - что ты сказал?
«Ага, пробрало», - подумал я, а вслух произнес жестким стальным голосом, так подходящим к моему новому лицу:
- Я сказал, что не вижу смысла в нашем дальнейшем сотрудничестве.
- Нет, это я понял, а потом?
- Потом? - переспросил я. - Потом - чао-какао.
- Подожди, - голос Черных изменился, стал каким-то другим, человеческим, что ли, - подожди минутку, пожалуйста…
- Пожалуйста, - ответил я и стал ждать.
Черных у себя в Германии глубоко вздохнул, шмыгнул носом и снова замолчал. Я вытащил платок и протер Наташкину фотографию, глаза у нее стали смотреть веселее.
- Леша, ты слушаешь? У твоей Светланы вшита капсула, я тебе говорил, что ее можно активировать радиоимпульсом. Так вот, этот чип, реагирующий на радиоволны, может служить в качестве маяка, по нему можно определить, где находится субъект-носитель. Ты меня понял?
- Понял, - сказал я.
Все-таки этот Черных - голова, хоть и сволочь.
- Завтра… Нет, завтра не получится, послезавтра свяжись со мной, я переправлю в Питер датчик, по которому можно определить местонахождение носителя. Отсюда, из Германии, не получится - далеко, а в Питере, если она в Питере, точность локации до нескольких метров. Все понял? Послезавтра обязательно свяжись со мной, ты мне нужен, у нас впереди великие дела!
- Понял, - сказал я, - свяжусь, - и добавил назло Черных: - Чао тебе, какао!..
Наташка на фотографии смотрела совсем весело, я поцеловал ее в холодные эмалевые губы и бодро пошел на станцию. Нужно было думать, где провести эти два дня.
Глава десятая
Я набрал номер и приготовился ждать. По моему разумению, трубку должны были снять не сразу.
- Слушаю вас внимательно, - ответил дрожащий мужской голос.
- Палыч? - спросил я сурово. - Господин Совков с вами говорит.
- Да! Я слушаю вас, господин Совков! - голос Палыча изменился, стал бодр и услужлив.
- Мне нужно встретиться с вами! Крайне необходимо! Продиктуйте ваш адрес!
- Но я…
- Диктуйте, Палыч, время не ждет! Вы живете в Ульянке?
- Да, но откуда… Ну, конечно, у партии длинные руки… Я понимаю…
- Говорите адрес, - сказал я совсем сурово.
Палыч вздохнул и продиктовал мне адрес: улица Лени Голикова, дом… квартира…
- Через полчаса буду, ждите!
Палыч снова вздохнул.
«А не фиг было в политику влезать», - мстительно подумал я и пошел к станции метро. От «Балтийской» до «Проспекта Ветеранов» можно доехать без пересадок.
Дверь мне открыл здоровый рыжий кот со злыми глазами, рядом стояла девушка в шортах и старой футболке с дырой на животе.
- Вы - господин Совков? - спросила девушка. - Здравствуйте! Меня зовут Маша, а это - Сеня. Папа сейчас придет, он в магазин пошел.
Она посторонилась, пропуская меня в квартиру. Сеня с места не сдвинулся.
- А я думал, это кот мне дверь открыл.
- Нет, Сеня умный, он посторонним дверь не открывает! На кухню, на кухню, - направила она меня, - мы ремонт делать собираемся, в комнатах - бардак!
Сеня первый прошел на кухню и рухнул на пол.
- Садитесь, - Маша поставила мне табуретку, а сама уселась на подоконник и начала меня рассматривать.
- А вы не похожи на «путейца», - заключила она, окончив оценку моей внешности.
- Да? - удивился я. Ни одного «путейца», кроме Палыча, я до сих пор не видел, а на него действительно был не похож.
- Да! - подтвердила она - Вы больше на Джеймса Бонда похожи. Такое мужественное, волевое лицо, так и хочется в вас влюбиться.
Она спрыгнула с подоконника и, перешагнув через Сеню, пошла к дверям.
- Или отдаться, - закончила она свою мысль, - без большой и светлой любви. Папа сейчас придет, а я пока переоденусь.
Оставшись один, я подумал о том, что, может быть, имеет смысл уехать к Годунову и провести двое суток на паруснике или, в крайнем случае, в клубе…
Входная дверь скрипнула, и на кухне возник Палыч с клеенчатой сумкой в руках.
- Вот, - сказал он, выгружая на стол бутылку водки, пакет с морщинистыми солеными огурцами и полбуханки хлеба. - Купил! Здравствуйте, господин Совков!
- Что это? - спросил я.
- Водка, огурцы, хлеб, - удивился моему неведению Палыч, - капусты квашеной не было, извините.
- Зачем?
Палыч хитро улыбнулся и, закрыв глаза, процитировал неведомый мне документ:
- Член «Партии угнетенного русского народа „Русский путь“ свято блюдет и совершает национальные обычаи и обряды Великого Русского Народа и…
- Ясно, - сказал я, - хорошо.
Палыч достал два граненых стакана и тарелку под огурцы.
- Хлеб ломать будем, как положено? - уточнил он.
- Как положено, - подтвердил я.
Палыч неумело открыл бутылку, разлил по стаканам, сильно ошибившись в мою пользу, и сказал:
- Вздрогнем?
Вздрогнули, отчего Палыч сморщился, как соленый огурец, и начал хватать ртом воздух.
- Закусите, - подвинул я к нему огурцы.
- После первой не закусываю, - с трудом произнес Палыч.
- Расскажите-ка мне, что вы знаете о партии? - попросил я.
Палыч вскочил, опрокинув табуретку и едва не своротив стол.
- «Партия угнетенного русского народа „Русский путь“» была создана в…
- Я все это знаю, - остановил я его, - вы о себе расскажите, как давно в партии, какие задания выполняли, и вообще…
- Понимаю, понимаю… Задание хотите дать? Что ж, я готов! - Палыч задумался. - А давайте выпьем!
Я сам налил по чуть-чуть обоим, мне пить не хотелось, а Палычу было достаточно и этого. Он выпил, понюхал огурец и задумался.
Сейчас песню петь будет, решил я.
Но Палыч петь передумал и начал рассказывать.
- Я же в партии с самого начала, еще и партии никакой не было, а я уже был. - Он начал зачем-то пересчитывать пальцы, сначала на одной руке, потом на другой и, наконец, сказал: - В 92-м году я познакомился с удивительным человеком, уникальным, самобытным… Мы с ним немножко это… - он провел пальцами по горлу, - немного, совсем по капельке, для разговора, и познакомились. Смешная такая фамилия у него - Демушкин, имени-отчества не знаю, инициалы - А. А. Он организовал тогда кружок, именно кружок, не партию, назывался «Кружок любителей русской нации». Собирались где придется, где-нибудь в садике, у кого-то на квартире, один-два раза в неделю… Время-то какое было, помните? Страна только что распалась, и какая страна - империя, держава! Умы - бурлили, как жить, что делать, вы же понимаете, нас, интеллигентов, такие вопросы будоражили всегда… Сколько умнейших вещей было сказано! Никаких стенограмм, конечно, не вели, и все пропало, ушло в песок…
Палыч шмыгнул носом и потянул руку к стакану:
- Плесните, Совков!
Я плеснул, Палыч выпил, уронил голову на руки.
«Сейчас заплачет», - подумал я.
Но Палыч затянул:
- Черный ворон, что ты вьешься…
- Вот этого не надо, - строго сказал я.
- Вроде как положено, - обиженно заметил Палыч.
- Не сейчас, позже…
- Ладно. Вся эта наша благодать продолжалась до… - он задумался, снова начал пересчитывать пальцы, - до девяносто пятого года. В наш кружок пришел, нет, затесался человек, теперь-то я понимаю - инородец! Я и фамилии его не помню, шустрый такой, чернявый, он без ведома уважаемого господина Демушкина зарегистрировал партию - «Партию угнетенного русского народа „Русский путь“» и себя - в качестве главы партии. Истинный наш глава, духовный вождь, гуру - ушел, с ним многие ушли, где они, что, - я не знаю…
- А вы остались?
- А я остался, - вздохнул Палыч. - Куда я денусь, здесь хоть деньги какие-то платят и идейно я близок. Плесните, Совков!
Он выпил, понюхал обтрепанный рукав пиджака, спросил, не пора ли затягивать песню, я ответил, что все еще рано, и спросил, что же было дальше.
- Дальше, - Палыч задумался совсем ненадолго. - Шустрый и чернявый куда-то исчез, с партийной кассой, между прочим, и в двухтысячном году пришел кто-то другой, богатый, я его даже не видел… Особняк купили, развернулись, дай Бог каждому. Филиалы по всей стране, а откуда люди берутся - неясно, в партию никого не принимают, я сколько людей приводил, хороших, честных, истинных россиян… С Тимофеем поговорят - и все! Не подходят, червоточина в них! Почему не подходят, какая червоточина, черт его знает!
- Что за Тимофей? - спросил я.
Палыч удивился, попросил плеснуть, выпил.
- Тимофей - это ж региональный председатель «Русского пути», вы разве не знаете?
- Знаю, - успокоил я его.
Палыч пристально на меня посмотрел.
- Что-то лицо у вас другое, господин Совков, не такое, как в гостинице было!
- Водка плохая, - объяснил я.
- Плесните, - грозно сказал Палыч, понюхал стакан, залпом выпил и согласился. - Плохая. Травят людей, инородцы! Ужо им, недолго осталось!
- Дело у меня к вам, Палыч!
- Слушаю, - Палыч опять вскочил, роняя мебель и пугая кота Сеню.
- Могу я у вас пожить день или два? Из гостиницы пришлось съехать, враги прознали, вы понимаете?
- Понимаю, - он уронил голову на грудь, - инородцы!.. Черный ворон, что ты вьешься над моею головой…
- Так я могу у вас пожить пару дней?
- Конечно! Мы, правда, ремонт затеяли делать, но ради партии… Живите, сколько нужно!..
- Вы у нас жить будете? - в дверях появилась ушедшая переодеваться девушка Маша. - Кайф! Мне кажется, вы такой интересный человек, так хочется узнать вас поближе…
- Дочурка моя, Маша! - объяснил Палыч.
- Да мы знакомы.
- Уже? Ну, Машка, ты даешь! Выпьем, как у нас принято, на троих!
- Я водки не буду, - сказала Маша. - Пойдемте, Совков, у меня шампанское есть!
Я посмотрел на уснувшего Палыча и поднялся.
- А может, пойдем погуляем?..
- А потом погуляем, - Маша подхватила меня под руку и повела в глубь квартиры…
* * *
Ночью снился ужасный, кошмарный сон - огромная каменная глыба рухнула на меня со страшной высоты, придавила грудь, мешая дышать, и время от времени ворочалась, чтобы усугубить мои страдания. Было в этом что-то эпическое, пришедшее из греческой мифологии - Прометей с пожираемой печенью, Сизиф с камнем, Данаиды с бездонной бочкой…
Дышать становилось все тяжелее и тяжелее, и я попробовал пошевелиться. Получалось плохо, и я открыл глаза - в нескольких сантиметрах от меня тлели два злых зеленых огонька.
- Боже! - прошептал я, - Боже ж ты мой!
- Что ты сказал, милый? - донесся до меня женский голос, в комнате вспыхнул свет, и я взглянул правде в глаза - у меня на груди лежал кот Сеня - рыжая мясистая туша с огромными, недовольными жизнью глазами. Он поднялся, выгнул горбом спину и зевнул мне прямо в лицо.
- Кисонька, ты кушать, наверно, хочешь? Пойдем я тебя покормлю.
Кот спрыгнул, позволив мне вздохнуть полной грудью.
- Ты не спишь, милый? Я покормлю Сеню и приду, ладно?..
А утром позвонил Черных, злой, дерганый, говорил почему-то с трудом, через силу, как астматик в разгар приступа.
- Леша, датчик я переправил, подъезжай по адресу, - он продиктовал адрес на Фонтанке. - Получишь датчик и выручай свою девку, а потом - за дело. Время не ждет!
- А что это за адрес? - поинтересовался я.
- Региональный комитет «Русского пути», тебя ждут.
Не прощаясь, Черных отключился.
На пороге возник Палыч, помятый, с отпечатком хлебной буханки на щеке и крошками в волосах.
- Дайте денег, Совков, - сказал Палыч сухими губами, - опохмеляться буду. Обычай такой, русский, национальный…
- Не давайте, - зашептала мне в ухо Машка, - он и так всю ночь пил, лучше мне дайте, так честнее будет!..
Я достал из кармана баксовый стольник, дал Машке.
- Сейчас пойдешь с ним, купишь водки, пива, джин-тоника, сдачу возьмешь себе. Проводишь отца домой, джин-тоник в холодильник поставь! Приду - проверю!
Пришел кот Сеня, с размаху ткнулся мне в ногу, едва не уронив на пол.
- Он вчера у меня огурец сожрал! - пожаловался Палыч.
- И коту еще что-нибудь купи, вискаса какого-нибудь, что он там жрет…
- Он все жрет, - сказала Маша, - что увидит, то и жрет. Хлеб, рыбу, мясо…
При слове «мясо» кот Сеня обхватил мою ногу лапами и начал карабкаться наверх. Я стряхнул кота и стал озираться в поисках рубашки и куртки, которые были сброшены раньше штанов.
- Не хватит, - сказала Маша, - мне на колготки не останется!
- Тебе без колготок лучше…
- Когда лучше, когда - нет, - философски заметила девушка. - Но денег мало.
* * *
Особняк регионального отделения партии «Русский путь» выходил окнами на Фонтанку, вокруг особняка рос яблоневый сад. Это было непривычно и здорово - видеть в центре города наливающиеся соком яблоки!
Я прошел в кованые ворота с графским гербом на каждой половинке и по посыпанной золотым песком дорожке направился к особняку. Дорожку перебежал настоящий лесной ежик с яблоком на иголках. Я улыбнулся - здорово, когда есть хороший хозяин, у которого в саду живут ежики!
У дверей особняка, рядом с бронзовой табличкой, где двуглавый орел царственно парил над словами «Русский путь», стоял рослый детина в расшитой косоворотке, портупее и картузе.
На картузе красовался все тот же орел-мутант.
- Вы к кому? - недобро спросил детина.
- Моя фамилия Совков, - скромно сказал я, - меня ждут.
Детина приоткрыл дверь и крикнул:
- Совков пришел, пущать?
Что ответили детине, я не слышал, но он согнулся вдвое и произнес елейным голосом:
- Исполать вам, добрый молодец… и это, гой еси еще!
- Гой еси! - ответил я и прошел внутрь.
В глубине коридора открылась дверь и вышла дебелая девица в кокошнике и цветастом сарафане. Она поклонилась в пояс, сказала:
- Милости прошу! - и сделала размашистый жест руками, обозначающий, видимо, широту русской натуры.
Я вошел в кабинет и огляделся, одна стена была полностью занята иконами, в центре - образ Георгия Победоносца, поражающего дракона. Перед образом Георгия и перед несколькими другими горели свечи, отчего в кабинете пахло церковью и смирением. Я перекрестился на образа и подошел к столу, за которым сидел крепкий бритоголовый мужчина с запорожскими усами. Вышитая болгарским крестом косоворотка плотно облегала широкую грудь. Мужчина поднялся мне навстречу, улыбнулся и протянул руку:
- Рукосуй! - сказал он радостно.
Я посмотрел на руку и на мужчину.
- Тимофей Рукосуй, - уточнил он.
Я пожал его горячую потную руку, похожую на только снятую со сковороды оладью.
- Совков? - на всякий случай уточнил он.
- Совков, - согласился я, как мог согласиться и с любой другой фамилией.
- Всеволод Николаевич говорил мне о вас, - сказал Рукосуй и хитро посмотрел мне в глаза.
- Николай Всеволодович, - поправил я его.
- А и верно! - воскликнул Рукосуй и хлопнул себя по лысой голове. - Ну и память у меня, ни к черту!
Он опасливо оглянулся на образа и на всякий случай перекрестился.
- Вот, - сказал он и вытащил из стола какой-то прибор. - Просили вам передать.
Я взял в руки датчик, о котором мне говорил Черных. Две шкалы, вертикальная и горизонтальная, в центре круг с перекрестием, наподобие прицела, ручки настройки…
- Я в этой механике ничего не понимаю, - признался Рукосуй, - и вам в помощь придам специалиста. Мастер - золотые руки, Левша!
Невесть откуда появился мастер-золотые руки, одетый почему-то не в рубаху-косоворотку и шаровары, а в обычный костюм.
- Иоганн Карлович Штраус, - представил мне его Рукосуй, - член партии с 1996 года!
- Совков, - представился я и пожал крепкую мастеровую руку Левши.
- Софьюшка, проводи гостя, пусть работают, - сказал Рукосуй и помахал на прощанье рукой.
Софьюшка взяла нас со Штраусом под руки и вывела во двор.
Привратный детина ловко выплюнул в кулак жвачку и поклонился.
- Исполать вам, добры молодцы!
- И тебе исполать, - ответил я и под руку с Левшой пошел через сад к выходу.
Пахло яблоками, и где-то в траве шуршали хозяйственные ежики.
* * *
Мы перешли дорогу и спустились к Фонтанке.
Сели на выщербленные ступени, и мастер Иоганн Штраус взял из моих рук прибор или датчик, как его называл Черных.
- Хорошая вещь, иностранная, - наставительно сказал Штраус, - наши так не могут.
Сказал и покосился на меня, а я начал внимательно смотреть на воду. Прошел катер, и разбегающиеся волны касались наших ног.
- Я так понимаю, это вроде локатора, настроен на одну волну. Здесь и здесь указывает направление, а здесь, в перекрестье - приближение к объекту поиска.
- Какой радиус действия? - спросил я.
- Судя по этим шкалам, - Штраус провел мятым ногтем по стеклянным дужкам прибора, - максимум 10 километров, а минимум, вот здесь и здесь, - он опять отчеркнул ногтем, - меньше метра. Удивительная точность!
Он покрутил локатор.
- Шильдика нету. Наверное, японский…
- А далеко сейчас объект? - спросил я, мучаясь от того, что приходится называть Светлану таким неживым словом.
Штраус медленно повернулся с прибором в одну сторону, в другую, замер, сказал:
- Там! - и показал в сторону Литейного моста.
- Точно там? - переспросил я.
- Точно! Видите, - он осторожно постучал по одной и другой стрелке, - и индикатор объекта в круге появился. Точно, абсолютно точно!
«Прибор-то, похоже, на Большой дом показывает», - подумал я.
- Объясните мне, пожалуйста, как им пользоваться.
- Да ничего сложного, я ж говорю, японская штуковина, наши таких не делают! Этой кнопочкой включаете и поворачиваете прибор, пока стрелки не установятся на нолях, или близко от нолей, как получится… И идете, как по компасу, в этом направлении, - он махнул в сторону Литейного моста, - а эти ручечки не трогайте, это - тонкая настройка, когда меньше метра останется. Понятно?
- Вполне, - ответил я. - Большое вам спасибо!
- Это вам спасибо, такую штуку в руках подержал! Мы-то там, - он с ненавистью посмотрел на особняк, скрытый за решеткой с графским гербом, - все больше с русскими приборами дело имеем. Ноготь вот давеча сломал, винт молотком забили, а я его отвернуть хотел…
- Ну и что? - поинтересовался я.
- Да ничего, высверлил его, к едрене фене, и все. Инструмент-то у меня «бошевский», - сказал он шепотом, - я только шильдики снял и краской масляной покрасил, чтобы как наш был. Тимофей ругается сильно, когда что иностранное увидит, побить даже может. А инструмент, им ведь работать надо, это тебе не былины читать, да на гуслях тренькать… Ну так что, пойду я, дальше сами справитесь?
- Справлюсь!
- Мне еще в магазин забежать надо, бутылку купить.
- Праздник какой-нибудь?
- Какой праздник! - рассмеялся он. - Я ж вам вроде как халтуру сделал, а вы со мной за это водкой рассчитались. Русский национальный обычай!
И не успел я предложить ему денег на бутылку, как Иоганн Карлович Штраус, член партии с 1996 года, перемахнул через несколько гранитных ступенек и стремительно удалился в сторону ближайшего магазина.
Я встал и не спеша пошел по набережной, время от времени поглядывая на стрелки прибора. Чем ближе я подходил к Неве и началу Литейного проспекта, тем однозначнее прибор говорил о том, что моя догадка правильна. А уж когда я встал напротив Большого дома, индикатор остановился почти в перекрестье линий.
Хорошо, сказал я себе, номер дома установлен, а квартиру мне Саня Годунов поможет найти.
Я свернул на какую-то боковую, нешумную улочку, достал телефон и набрал номер отставного капитана Годунова.
- Слушаю, - раздался в трубке его голос.
- Саня, нужна помощь, - и я коротко рассказал ему, в чем дело.
- Понято! - ответил он, подумав. - Рандеву в семь вечера, у «Ксении». Бывай!
Часы показывали половину третьего, времени было навалом, и я медленно побрел в сторону набережной.
Когда я подходил к решетке Летнего сада, намереваясь посидеть там в теньке и обдумать сложившийся расклад вещей, впереди, по ходу движения, остановился огромный, как троллейбус, джип, и из него вылез… Кирей.
Ну-ка, ну-ка, сказал я себе, на ловца и зверь бежит! Сейчас проверим, как работает моя новая морда и обсудим с Киреем новый расклад.
Кирей посмотрел на часы, закурил и стал смотреть на Неву.
Оно, конечно, успокаивает, но приехал ты сюда не для этого, решил я и вальяжной походкой прошел мимо Кирея. Он мельком глянул на меня, смерил с головы до ног и снова обратил свое внимание на воду. Пришлось вернуться и снова пройти мимо Кирея, он еще раз осмотрел меня, пожал плечами и отвернулся. Дверца джипа открылась, вылез незнакомый мне «бодигард» и на всякий случай пошел за мной.
Я остановился, повернулся к течению воды и сказал негромко, но слышно для Кирея:
- Всеволод Иванович, что ж вы старых друзей-то не узнаете?
Кирей вздрогнул, пристально, не отрываясь посмотрел на меня, даже очки надел, потом сказал неуверенно:
- Голос вроде знакомый, есть такой человек, а вот лицо… Кастет, ты что ли?
- А то! - сказал я. - Не узнать? Старею, стало быть…
Киреев подошел, взял меня за плечи, внимательно посмотрел в лицо с одной стороны, после - с другой, качнул головой:
- Ты чего, операцию сделал, что ли?
- Ее, родимую! Ништяк получилось?
Киреев кивнул.
- Нормально. Я не узнал - никто не узнает. Умно ты придумал, Кастет, и вовремя. Врагов ты себе много нажил, а так - ходи, где хошь, ты, да не ты! Нормально!
- А ведь это не случай нас сегодня свел - судьба! Беда у меня, Всеволод Иванович, может к тебе за помощью придется прийти.
- Говори, в чем дело, может и помогу, - осторожно сказал Кирей.
Я рассказал ему про Светлану, про убийство тети Глаши и следы, ведущие в Большой дом…
- Светланку выручать надо, - однозначно решил Киреев, - а то, что менты в этом деле запутаны, то для меня даже плюс, всегда рад им подлянку сотворить!
- Я, Всеволод Иванович, о помощи пока не прошу, постараюсь сам управиться, но если что…
- Если что - звони! - закончил за меня Киреев. - А теперь, извини, я не воздухом подышать вышел, у меня стрела тут забита, и по твою душу, между прочим, стрела! Хочу новый сход собрать, да рассказать там все, что от тебя узнал.
- Тогда тем более созвониться надо!
Я дал Кирею номер своей новой трубки, и мы дружески распрощались. Не успел я сделать и десяти шагов, как возле Кирея остановился еще один джип, из которого высыпали молодые плечистые ребята.
Наверное, тот молодняк, что меня к смерти приговорил, подумал я и на всякий случай ускорил шаг.
Заниматься собственной персоной я сейчас не мог, главнее было Светлану из беды выручить, а там, господа молодые, посмотрим, кто и кому приговор в исполнение приведет…
На фрегате «Ксения» меня, понятное дело, не узнали, но встретили, как родного.
Видать, там всех так встречают.
Ровно в девятнадцать на борт парусника поднялся капитан Годунов, встреченный радостным визгом команды.
- По местам стоять! - скомандовал капитан Годунов и сел за мой столик.
- Суров и непобедим! - сказал Годунов, внимательно осмотрев меня. - Значит так…
Он постучал по столу и крикнул:
- Матросня! Пива!
И после чудесного возникновения пива на столе, завел серьезный разговор.
- Светлана твоя в лапах не ментов, а ФСБ. Это и хорошо, и плохо. Плохо, потому что с ментами договориться легко и просто, дать немного денег - переведут в камеру получше, дать денег побольше - отпустят под подписку о невыезде, еще подкинуть деньжат - вообще на волю выпустят. И, главное, менты люди подневольные, в том смысле, что им чтобы человека задержать, я имею в виду по-серьезному, не на сутки-двое, нужна санкция суда, нужно заведенное дело, а значит - следователь, который это дело ведет, в общем, если человека арестовали, то в этом деле столько людей замешано - упаси Боже с этим столкнуться… А вот ФСБ - совсем другое дело. Задержали без санкции, отвезли во внутреннюю тюрьму, и ни один самый генеральный прокурор никогда не узнает, где ты и что с тобой происходит. А если все это делается с ведома или по приказу вышестоящего начальника, то человек и пропасть может, неведомо куда пропасть, и находиться при этом в федеральном розыске. Так было, во всяком случае, да и сейчас, думаю, без злоупотреблений не обходится. Люди, они, понимаешь, всякие…
- Это-то я понимаю, но мне непонятно, что в этом хорошего? Ты сказал - то, что Светлана оказалась в ФСБ - это хорошо, что же тут хорошего?
- А хорошо то, что в питерском ФСБ я много людей знаю, уж так жизнь сложилась. Эх, Кастет, знал бы ты, каким бы я подполковником был, пальчики оближешь!.. Так вот, через этих майоров с подполковниками я узнал, что твоя Светлана находится в противных лапах полковника Кишкина. И дело обстоит очень любопытно. Как ты понимаешь, Светлана никому не нужна, нужен ты. А тебя, весь в мыле, ищет другой полковник, по фамилии Приходько. И полковник Приходько - личный враг полковника Кишкина, в чинах его обходит, по должности старше… В общем, в этой схватке «полканов» ты вроде бы и ни при чем, так, инструмент продвижения по служебной лестнице. И тут возникает вот такой нюанс: операция с похищением Светланы, да еще сопряженная с убийством. Ты говорил, там кого-то убили?
- Да, - кивнул я, - тетю Глашу…
- Так вот эта операция с похищением и убийством - чистая самодеятельность полковника Кишкина, и он теперь ни перед чем не остановится, чтобы тебя схватить. Схватить или уничтожить. Потому что если он тебя не поймает или не убьет, то за эту свою самодеятельность он не только погонов может лишиться, а кой-чего посерьезнее. ФСБ, Леша, это государство в государстве, там свои законы и по этим законам победителей не судят, но уж если ты проиграл… Полковник Кишкин совершил главный грех «фээсбэшника» - грех непослушания. Он без санкции руководства начал проводить операцию, в которой погиб человек, и может погибнуть еще один - Светлана, и этот грех он может покрыть только тобой. Поэтому он будет рвать себе задницу, но сделает все, чтобы тебя взять…
- Да, действительно. И чего же ты хочешь?
- Продолжаю популярно объяснять. Так как Светланы сейчас рядом со мной нет, то и резона сотрудничать с тобой я не вижу! Чао, как говорится, какао!
- Что? - закричал Черных, - что ты сказал?
«Ага, пробрало», - подумал я, а вслух произнес жестким стальным голосом, так подходящим к моему новому лицу:
- Я сказал, что не вижу смысла в нашем дальнейшем сотрудничестве.
- Нет, это я понял, а потом?
- Потом? - переспросил я. - Потом - чао-какао.
- Подожди, - голос Черных изменился, стал каким-то другим, человеческим, что ли, - подожди минутку, пожалуйста…
- Пожалуйста, - ответил я и стал ждать.
Черных у себя в Германии глубоко вздохнул, шмыгнул носом и снова замолчал. Я вытащил платок и протер Наташкину фотографию, глаза у нее стали смотреть веселее.
- Леша, ты слушаешь? У твоей Светланы вшита капсула, я тебе говорил, что ее можно активировать радиоимпульсом. Так вот, этот чип, реагирующий на радиоволны, может служить в качестве маяка, по нему можно определить, где находится субъект-носитель. Ты меня понял?
- Понял, - сказал я.
Все-таки этот Черных - голова, хоть и сволочь.
- Завтра… Нет, завтра не получится, послезавтра свяжись со мной, я переправлю в Питер датчик, по которому можно определить местонахождение носителя. Отсюда, из Германии, не получится - далеко, а в Питере, если она в Питере, точность локации до нескольких метров. Все понял? Послезавтра обязательно свяжись со мной, ты мне нужен, у нас впереди великие дела!
- Понял, - сказал я, - свяжусь, - и добавил назло Черных: - Чао тебе, какао!..
Наташка на фотографии смотрела совсем весело, я поцеловал ее в холодные эмалевые губы и бодро пошел на станцию. Нужно было думать, где провести эти два дня.
Глава десятая
Черный ворон на гербе
Я набрал номер и приготовился ждать. По моему разумению, трубку должны были снять не сразу.
- Слушаю вас внимательно, - ответил дрожащий мужской голос.
- Палыч? - спросил я сурово. - Господин Совков с вами говорит.
- Да! Я слушаю вас, господин Совков! - голос Палыча изменился, стал бодр и услужлив.
- Мне нужно встретиться с вами! Крайне необходимо! Продиктуйте ваш адрес!
- Но я…
- Диктуйте, Палыч, время не ждет! Вы живете в Ульянке?
- Да, но откуда… Ну, конечно, у партии длинные руки… Я понимаю…
- Говорите адрес, - сказал я совсем сурово.
Палыч вздохнул и продиктовал мне адрес: улица Лени Голикова, дом… квартира…
- Через полчаса буду, ждите!
Палыч снова вздохнул.
«А не фиг было в политику влезать», - мстительно подумал я и пошел к станции метро. От «Балтийской» до «Проспекта Ветеранов» можно доехать без пересадок.
Дверь мне открыл здоровый рыжий кот со злыми глазами, рядом стояла девушка в шортах и старой футболке с дырой на животе.
- Вы - господин Совков? - спросила девушка. - Здравствуйте! Меня зовут Маша, а это - Сеня. Папа сейчас придет, он в магазин пошел.
Она посторонилась, пропуская меня в квартиру. Сеня с места не сдвинулся.
- А я думал, это кот мне дверь открыл.
- Нет, Сеня умный, он посторонним дверь не открывает! На кухню, на кухню, - направила она меня, - мы ремонт делать собираемся, в комнатах - бардак!
Сеня первый прошел на кухню и рухнул на пол.
- Садитесь, - Маша поставила мне табуретку, а сама уселась на подоконник и начала меня рассматривать.
- А вы не похожи на «путейца», - заключила она, окончив оценку моей внешности.
- Да? - удивился я. Ни одного «путейца», кроме Палыча, я до сих пор не видел, а на него действительно был не похож.
- Да! - подтвердила она - Вы больше на Джеймса Бонда похожи. Такое мужественное, волевое лицо, так и хочется в вас влюбиться.
Она спрыгнула с подоконника и, перешагнув через Сеню, пошла к дверям.
- Или отдаться, - закончила она свою мысль, - без большой и светлой любви. Папа сейчас придет, а я пока переоденусь.
Оставшись один, я подумал о том, что, может быть, имеет смысл уехать к Годунову и провести двое суток на паруснике или, в крайнем случае, в клубе…
Входная дверь скрипнула, и на кухне возник Палыч с клеенчатой сумкой в руках.
- Вот, - сказал он, выгружая на стол бутылку водки, пакет с морщинистыми солеными огурцами и полбуханки хлеба. - Купил! Здравствуйте, господин Совков!
- Что это? - спросил я.
- Водка, огурцы, хлеб, - удивился моему неведению Палыч, - капусты квашеной не было, извините.
- Зачем?
Палыч хитро улыбнулся и, закрыв глаза, процитировал неведомый мне документ:
- Член «Партии угнетенного русского народа „Русский путь“ свято блюдет и совершает национальные обычаи и обряды Великого Русского Народа и…
- Ясно, - сказал я, - хорошо.
Палыч достал два граненых стакана и тарелку под огурцы.
- Хлеб ломать будем, как положено? - уточнил он.
- Как положено, - подтвердил я.
Палыч неумело открыл бутылку, разлил по стаканам, сильно ошибившись в мою пользу, и сказал:
- Вздрогнем?
Вздрогнули, отчего Палыч сморщился, как соленый огурец, и начал хватать ртом воздух.
- Закусите, - подвинул я к нему огурцы.
- После первой не закусываю, - с трудом произнес Палыч.
- Расскажите-ка мне, что вы знаете о партии? - попросил я.
Палыч вскочил, опрокинув табуретку и едва не своротив стол.
- «Партия угнетенного русского народа „Русский путь“» была создана в…
- Я все это знаю, - остановил я его, - вы о себе расскажите, как давно в партии, какие задания выполняли, и вообще…
- Понимаю, понимаю… Задание хотите дать? Что ж, я готов! - Палыч задумался. - А давайте выпьем!
Я сам налил по чуть-чуть обоим, мне пить не хотелось, а Палычу было достаточно и этого. Он выпил, понюхал огурец и задумался.
Сейчас песню петь будет, решил я.
Но Палыч петь передумал и начал рассказывать.
- Я же в партии с самого начала, еще и партии никакой не было, а я уже был. - Он начал зачем-то пересчитывать пальцы, сначала на одной руке, потом на другой и, наконец, сказал: - В 92-м году я познакомился с удивительным человеком, уникальным, самобытным… Мы с ним немножко это… - он провел пальцами по горлу, - немного, совсем по капельке, для разговора, и познакомились. Смешная такая фамилия у него - Демушкин, имени-отчества не знаю, инициалы - А. А. Он организовал тогда кружок, именно кружок, не партию, назывался «Кружок любителей русской нации». Собирались где придется, где-нибудь в садике, у кого-то на квартире, один-два раза в неделю… Время-то какое было, помните? Страна только что распалась, и какая страна - империя, держава! Умы - бурлили, как жить, что делать, вы же понимаете, нас, интеллигентов, такие вопросы будоражили всегда… Сколько умнейших вещей было сказано! Никаких стенограмм, конечно, не вели, и все пропало, ушло в песок…
Палыч шмыгнул носом и потянул руку к стакану:
- Плесните, Совков!
Я плеснул, Палыч выпил, уронил голову на руки.
«Сейчас заплачет», - подумал я.
Но Палыч затянул:
- Черный ворон, что ты вьешься…
- Вот этого не надо, - строго сказал я.
- Вроде как положено, - обиженно заметил Палыч.
- Не сейчас, позже…
- Ладно. Вся эта наша благодать продолжалась до… - он задумался, снова начал пересчитывать пальцы, - до девяносто пятого года. В наш кружок пришел, нет, затесался человек, теперь-то я понимаю - инородец! Я и фамилии его не помню, шустрый такой, чернявый, он без ведома уважаемого господина Демушкина зарегистрировал партию - «Партию угнетенного русского народа „Русский путь“» и себя - в качестве главы партии. Истинный наш глава, духовный вождь, гуру - ушел, с ним многие ушли, где они, что, - я не знаю…
- А вы остались?
- А я остался, - вздохнул Палыч. - Куда я денусь, здесь хоть деньги какие-то платят и идейно я близок. Плесните, Совков!
Он выпил, понюхал обтрепанный рукав пиджака, спросил, не пора ли затягивать песню, я ответил, что все еще рано, и спросил, что же было дальше.
- Дальше, - Палыч задумался совсем ненадолго. - Шустрый и чернявый куда-то исчез, с партийной кассой, между прочим, и в двухтысячном году пришел кто-то другой, богатый, я его даже не видел… Особняк купили, развернулись, дай Бог каждому. Филиалы по всей стране, а откуда люди берутся - неясно, в партию никого не принимают, я сколько людей приводил, хороших, честных, истинных россиян… С Тимофеем поговорят - и все! Не подходят, червоточина в них! Почему не подходят, какая червоточина, черт его знает!
- Что за Тимофей? - спросил я.
Палыч удивился, попросил плеснуть, выпил.
- Тимофей - это ж региональный председатель «Русского пути», вы разве не знаете?
- Знаю, - успокоил я его.
Палыч пристально на меня посмотрел.
- Что-то лицо у вас другое, господин Совков, не такое, как в гостинице было!
- Водка плохая, - объяснил я.
- Плесните, - грозно сказал Палыч, понюхал стакан, залпом выпил и согласился. - Плохая. Травят людей, инородцы! Ужо им, недолго осталось!
- Дело у меня к вам, Палыч!
- Слушаю, - Палыч опять вскочил, роняя мебель и пугая кота Сеню.
- Могу я у вас пожить день или два? Из гостиницы пришлось съехать, враги прознали, вы понимаете?
- Понимаю, - он уронил голову на грудь, - инородцы!.. Черный ворон, что ты вьешься над моею головой…
- Так я могу у вас пожить пару дней?
- Конечно! Мы, правда, ремонт затеяли делать, но ради партии… Живите, сколько нужно!..
- Вы у нас жить будете? - в дверях появилась ушедшая переодеваться девушка Маша. - Кайф! Мне кажется, вы такой интересный человек, так хочется узнать вас поближе…
- Дочурка моя, Маша! - объяснил Палыч.
- Да мы знакомы.
- Уже? Ну, Машка, ты даешь! Выпьем, как у нас принято, на троих!
- Я водки не буду, - сказала Маша. - Пойдемте, Совков, у меня шампанское есть!
Я посмотрел на уснувшего Палыча и поднялся.
- А может, пойдем погуляем?..
- А потом погуляем, - Маша подхватила меня под руку и повела в глубь квартиры…
* * *
Ночью снился ужасный, кошмарный сон - огромная каменная глыба рухнула на меня со страшной высоты, придавила грудь, мешая дышать, и время от времени ворочалась, чтобы усугубить мои страдания. Было в этом что-то эпическое, пришедшее из греческой мифологии - Прометей с пожираемой печенью, Сизиф с камнем, Данаиды с бездонной бочкой…
Дышать становилось все тяжелее и тяжелее, и я попробовал пошевелиться. Получалось плохо, и я открыл глаза - в нескольких сантиметрах от меня тлели два злых зеленых огонька.
- Боже! - прошептал я, - Боже ж ты мой!
- Что ты сказал, милый? - донесся до меня женский голос, в комнате вспыхнул свет, и я взглянул правде в глаза - у меня на груди лежал кот Сеня - рыжая мясистая туша с огромными, недовольными жизнью глазами. Он поднялся, выгнул горбом спину и зевнул мне прямо в лицо.
- Кисонька, ты кушать, наверно, хочешь? Пойдем я тебя покормлю.
Кот спрыгнул, позволив мне вздохнуть полной грудью.
- Ты не спишь, милый? Я покормлю Сеню и приду, ладно?..
А утром позвонил Черных, злой, дерганый, говорил почему-то с трудом, через силу, как астматик в разгар приступа.
- Леша, датчик я переправил, подъезжай по адресу, - он продиктовал адрес на Фонтанке. - Получишь датчик и выручай свою девку, а потом - за дело. Время не ждет!
- А что это за адрес? - поинтересовался я.
- Региональный комитет «Русского пути», тебя ждут.
Не прощаясь, Черных отключился.
На пороге возник Палыч, помятый, с отпечатком хлебной буханки на щеке и крошками в волосах.
- Дайте денег, Совков, - сказал Палыч сухими губами, - опохмеляться буду. Обычай такой, русский, национальный…
- Не давайте, - зашептала мне в ухо Машка, - он и так всю ночь пил, лучше мне дайте, так честнее будет!..
Я достал из кармана баксовый стольник, дал Машке.
- Сейчас пойдешь с ним, купишь водки, пива, джин-тоника, сдачу возьмешь себе. Проводишь отца домой, джин-тоник в холодильник поставь! Приду - проверю!
Пришел кот Сеня, с размаху ткнулся мне в ногу, едва не уронив на пол.
- Он вчера у меня огурец сожрал! - пожаловался Палыч.
- И коту еще что-нибудь купи, вискаса какого-нибудь, что он там жрет…
- Он все жрет, - сказала Маша, - что увидит, то и жрет. Хлеб, рыбу, мясо…
При слове «мясо» кот Сеня обхватил мою ногу лапами и начал карабкаться наверх. Я стряхнул кота и стал озираться в поисках рубашки и куртки, которые были сброшены раньше штанов.
- Не хватит, - сказала Маша, - мне на колготки не останется!
- Тебе без колготок лучше…
- Когда лучше, когда - нет, - философски заметила девушка. - Но денег мало.
* * *
Особняк регионального отделения партии «Русский путь» выходил окнами на Фонтанку, вокруг особняка рос яблоневый сад. Это было непривычно и здорово - видеть в центре города наливающиеся соком яблоки!
Я прошел в кованые ворота с графским гербом на каждой половинке и по посыпанной золотым песком дорожке направился к особняку. Дорожку перебежал настоящий лесной ежик с яблоком на иголках. Я улыбнулся - здорово, когда есть хороший хозяин, у которого в саду живут ежики!
У дверей особняка, рядом с бронзовой табличкой, где двуглавый орел царственно парил над словами «Русский путь», стоял рослый детина в расшитой косоворотке, портупее и картузе.
На картузе красовался все тот же орел-мутант.
- Вы к кому? - недобро спросил детина.
- Моя фамилия Совков, - скромно сказал я, - меня ждут.
Детина приоткрыл дверь и крикнул:
- Совков пришел, пущать?
Что ответили детине, я не слышал, но он согнулся вдвое и произнес елейным голосом:
- Исполать вам, добрый молодец… и это, гой еси еще!
- Гой еси! - ответил я и прошел внутрь.
В глубине коридора открылась дверь и вышла дебелая девица в кокошнике и цветастом сарафане. Она поклонилась в пояс, сказала:
- Милости прошу! - и сделала размашистый жест руками, обозначающий, видимо, широту русской натуры.
Я вошел в кабинет и огляделся, одна стена была полностью занята иконами, в центре - образ Георгия Победоносца, поражающего дракона. Перед образом Георгия и перед несколькими другими горели свечи, отчего в кабинете пахло церковью и смирением. Я перекрестился на образа и подошел к столу, за которым сидел крепкий бритоголовый мужчина с запорожскими усами. Вышитая болгарским крестом косоворотка плотно облегала широкую грудь. Мужчина поднялся мне навстречу, улыбнулся и протянул руку:
- Рукосуй! - сказал он радостно.
Я посмотрел на руку и на мужчину.
- Тимофей Рукосуй, - уточнил он.
Я пожал его горячую потную руку, похожую на только снятую со сковороды оладью.
- Совков? - на всякий случай уточнил он.
- Совков, - согласился я, как мог согласиться и с любой другой фамилией.
- Всеволод Николаевич говорил мне о вас, - сказал Рукосуй и хитро посмотрел мне в глаза.
- Николай Всеволодович, - поправил я его.
- А и верно! - воскликнул Рукосуй и хлопнул себя по лысой голове. - Ну и память у меня, ни к черту!
Он опасливо оглянулся на образа и на всякий случай перекрестился.
- Вот, - сказал он и вытащил из стола какой-то прибор. - Просили вам передать.
Я взял в руки датчик, о котором мне говорил Черных. Две шкалы, вертикальная и горизонтальная, в центре круг с перекрестием, наподобие прицела, ручки настройки…
- Я в этой механике ничего не понимаю, - признался Рукосуй, - и вам в помощь придам специалиста. Мастер - золотые руки, Левша!
Невесть откуда появился мастер-золотые руки, одетый почему-то не в рубаху-косоворотку и шаровары, а в обычный костюм.
- Иоганн Карлович Штраус, - представил мне его Рукосуй, - член партии с 1996 года!
- Совков, - представился я и пожал крепкую мастеровую руку Левши.
- Софьюшка, проводи гостя, пусть работают, - сказал Рукосуй и помахал на прощанье рукой.
Софьюшка взяла нас со Штраусом под руки и вывела во двор.
Привратный детина ловко выплюнул в кулак жвачку и поклонился.
- Исполать вам, добры молодцы!
- И тебе исполать, - ответил я и под руку с Левшой пошел через сад к выходу.
Пахло яблоками, и где-то в траве шуршали хозяйственные ежики.
* * *
Мы перешли дорогу и спустились к Фонтанке.
Сели на выщербленные ступени, и мастер Иоганн Штраус взял из моих рук прибор или датчик, как его называл Черных.
- Хорошая вещь, иностранная, - наставительно сказал Штраус, - наши так не могут.
Сказал и покосился на меня, а я начал внимательно смотреть на воду. Прошел катер, и разбегающиеся волны касались наших ног.
- Я так понимаю, это вроде локатора, настроен на одну волну. Здесь и здесь указывает направление, а здесь, в перекрестье - приближение к объекту поиска.
- Какой радиус действия? - спросил я.
- Судя по этим шкалам, - Штраус провел мятым ногтем по стеклянным дужкам прибора, - максимум 10 километров, а минимум, вот здесь и здесь, - он опять отчеркнул ногтем, - меньше метра. Удивительная точность!
Он покрутил локатор.
- Шильдика нету. Наверное, японский…
- А далеко сейчас объект? - спросил я, мучаясь от того, что приходится называть Светлану таким неживым словом.
Штраус медленно повернулся с прибором в одну сторону, в другую, замер, сказал:
- Там! - и показал в сторону Литейного моста.
- Точно там? - переспросил я.
- Точно! Видите, - он осторожно постучал по одной и другой стрелке, - и индикатор объекта в круге появился. Точно, абсолютно точно!
«Прибор-то, похоже, на Большой дом показывает», - подумал я.
- Объясните мне, пожалуйста, как им пользоваться.
- Да ничего сложного, я ж говорю, японская штуковина, наши таких не делают! Этой кнопочкой включаете и поворачиваете прибор, пока стрелки не установятся на нолях, или близко от нолей, как получится… И идете, как по компасу, в этом направлении, - он махнул в сторону Литейного моста, - а эти ручечки не трогайте, это - тонкая настройка, когда меньше метра останется. Понятно?
- Вполне, - ответил я. - Большое вам спасибо!
- Это вам спасибо, такую штуку в руках подержал! Мы-то там, - он с ненавистью посмотрел на особняк, скрытый за решеткой с графским гербом, - все больше с русскими приборами дело имеем. Ноготь вот давеча сломал, винт молотком забили, а я его отвернуть хотел…
- Ну и что? - поинтересовался я.
- Да ничего, высверлил его, к едрене фене, и все. Инструмент-то у меня «бошевский», - сказал он шепотом, - я только шильдики снял и краской масляной покрасил, чтобы как наш был. Тимофей ругается сильно, когда что иностранное увидит, побить даже может. А инструмент, им ведь работать надо, это тебе не былины читать, да на гуслях тренькать… Ну так что, пойду я, дальше сами справитесь?
- Справлюсь!
- Мне еще в магазин забежать надо, бутылку купить.
- Праздник какой-нибудь?
- Какой праздник! - рассмеялся он. - Я ж вам вроде как халтуру сделал, а вы со мной за это водкой рассчитались. Русский национальный обычай!
И не успел я предложить ему денег на бутылку, как Иоганн Карлович Штраус, член партии с 1996 года, перемахнул через несколько гранитных ступенек и стремительно удалился в сторону ближайшего магазина.
Я встал и не спеша пошел по набережной, время от времени поглядывая на стрелки прибора. Чем ближе я подходил к Неве и началу Литейного проспекта, тем однозначнее прибор говорил о том, что моя догадка правильна. А уж когда я встал напротив Большого дома, индикатор остановился почти в перекрестье линий.
Хорошо, сказал я себе, номер дома установлен, а квартиру мне Саня Годунов поможет найти.
Я свернул на какую-то боковую, нешумную улочку, достал телефон и набрал номер отставного капитана Годунова.
- Слушаю, - раздался в трубке его голос.
- Саня, нужна помощь, - и я коротко рассказал ему, в чем дело.
- Понято! - ответил он, подумав. - Рандеву в семь вечера, у «Ксении». Бывай!
Часы показывали половину третьего, времени было навалом, и я медленно побрел в сторону набережной.
Когда я подходил к решетке Летнего сада, намереваясь посидеть там в теньке и обдумать сложившийся расклад вещей, впереди, по ходу движения, остановился огромный, как троллейбус, джип, и из него вылез… Кирей.
Ну-ка, ну-ка, сказал я себе, на ловца и зверь бежит! Сейчас проверим, как работает моя новая морда и обсудим с Киреем новый расклад.
Кирей посмотрел на часы, закурил и стал смотреть на Неву.
Оно, конечно, успокаивает, но приехал ты сюда не для этого, решил я и вальяжной походкой прошел мимо Кирея. Он мельком глянул на меня, смерил с головы до ног и снова обратил свое внимание на воду. Пришлось вернуться и снова пройти мимо Кирея, он еще раз осмотрел меня, пожал плечами и отвернулся. Дверца джипа открылась, вылез незнакомый мне «бодигард» и на всякий случай пошел за мной.
Я остановился, повернулся к течению воды и сказал негромко, но слышно для Кирея:
- Всеволод Иванович, что ж вы старых друзей-то не узнаете?
Кирей вздрогнул, пристально, не отрываясь посмотрел на меня, даже очки надел, потом сказал неуверенно:
- Голос вроде знакомый, есть такой человек, а вот лицо… Кастет, ты что ли?
- А то! - сказал я. - Не узнать? Старею, стало быть…
Киреев подошел, взял меня за плечи, внимательно посмотрел в лицо с одной стороны, после - с другой, качнул головой:
- Ты чего, операцию сделал, что ли?
- Ее, родимую! Ништяк получилось?
Киреев кивнул.
- Нормально. Я не узнал - никто не узнает. Умно ты придумал, Кастет, и вовремя. Врагов ты себе много нажил, а так - ходи, где хошь, ты, да не ты! Нормально!
- А ведь это не случай нас сегодня свел - судьба! Беда у меня, Всеволод Иванович, может к тебе за помощью придется прийти.
- Говори, в чем дело, может и помогу, - осторожно сказал Кирей.
Я рассказал ему про Светлану, про убийство тети Глаши и следы, ведущие в Большой дом…
- Светланку выручать надо, - однозначно решил Киреев, - а то, что менты в этом деле запутаны, то для меня даже плюс, всегда рад им подлянку сотворить!
- Я, Всеволод Иванович, о помощи пока не прошу, постараюсь сам управиться, но если что…
- Если что - звони! - закончил за меня Киреев. - А теперь, извини, я не воздухом подышать вышел, у меня стрела тут забита, и по твою душу, между прочим, стрела! Хочу новый сход собрать, да рассказать там все, что от тебя узнал.
- Тогда тем более созвониться надо!
Я дал Кирею номер своей новой трубки, и мы дружески распрощались. Не успел я сделать и десяти шагов, как возле Кирея остановился еще один джип, из которого высыпали молодые плечистые ребята.
Наверное, тот молодняк, что меня к смерти приговорил, подумал я и на всякий случай ускорил шаг.
Заниматься собственной персоной я сейчас не мог, главнее было Светлану из беды выручить, а там, господа молодые, посмотрим, кто и кому приговор в исполнение приведет…
На фрегате «Ксения» меня, понятное дело, не узнали, но встретили, как родного.
Видать, там всех так встречают.
Ровно в девятнадцать на борт парусника поднялся капитан Годунов, встреченный радостным визгом команды.
- По местам стоять! - скомандовал капитан Годунов и сел за мой столик.
- Суров и непобедим! - сказал Годунов, внимательно осмотрев меня. - Значит так…
Он постучал по столу и крикнул:
- Матросня! Пива!
И после чудесного возникновения пива на столе, завел серьезный разговор.
- Светлана твоя в лапах не ментов, а ФСБ. Это и хорошо, и плохо. Плохо, потому что с ментами договориться легко и просто, дать немного денег - переведут в камеру получше, дать денег побольше - отпустят под подписку о невыезде, еще подкинуть деньжат - вообще на волю выпустят. И, главное, менты люди подневольные, в том смысле, что им чтобы человека задержать, я имею в виду по-серьезному, не на сутки-двое, нужна санкция суда, нужно заведенное дело, а значит - следователь, который это дело ведет, в общем, если человека арестовали, то в этом деле столько людей замешано - упаси Боже с этим столкнуться… А вот ФСБ - совсем другое дело. Задержали без санкции, отвезли во внутреннюю тюрьму, и ни один самый генеральный прокурор никогда не узнает, где ты и что с тобой происходит. А если все это делается с ведома или по приказу вышестоящего начальника, то человек и пропасть может, неведомо куда пропасть, и находиться при этом в федеральном розыске. Так было, во всяком случае, да и сейчас, думаю, без злоупотреблений не обходится. Люди, они, понимаешь, всякие…
- Это-то я понимаю, но мне непонятно, что в этом хорошего? Ты сказал - то, что Светлана оказалась в ФСБ - это хорошо, что же тут хорошего?
- А хорошо то, что в питерском ФСБ я много людей знаю, уж так жизнь сложилась. Эх, Кастет, знал бы ты, каким бы я подполковником был, пальчики оближешь!.. Так вот, через этих майоров с подполковниками я узнал, что твоя Светлана находится в противных лапах полковника Кишкина. И дело обстоит очень любопытно. Как ты понимаешь, Светлана никому не нужна, нужен ты. А тебя, весь в мыле, ищет другой полковник, по фамилии Приходько. И полковник Приходько - личный враг полковника Кишкина, в чинах его обходит, по должности старше… В общем, в этой схватке «полканов» ты вроде бы и ни при чем, так, инструмент продвижения по служебной лестнице. И тут возникает вот такой нюанс: операция с похищением Светланы, да еще сопряженная с убийством. Ты говорил, там кого-то убили?
- Да, - кивнул я, - тетю Глашу…
- Так вот эта операция с похищением и убийством - чистая самодеятельность полковника Кишкина, и он теперь ни перед чем не остановится, чтобы тебя схватить. Схватить или уничтожить. Потому что если он тебя не поймает или не убьет, то за эту свою самодеятельность он не только погонов может лишиться, а кой-чего посерьезнее. ФСБ, Леша, это государство в государстве, там свои законы и по этим законам победителей не судят, но уж если ты проиграл… Полковник Кишкин совершил главный грех «фээсбэшника» - грех непослушания. Он без санкции руководства начал проводить операцию, в которой погиб человек, и может погибнуть еще один - Светлана, и этот грех он может покрыть только тобой. Поэтому он будет рвать себе задницу, но сделает все, чтобы тебя взять…