Страница:
Ведущий шоу быстро-быстро говорил что-то в мобильник... Заметив на арене новое лицо, он вопросительно взглянул на него.
— Я хотел бы провести сеанс фехтования с той милой дамой, — проговорил Влад.
— Вы же видите, что я не могу, — быстро отозвался тот, — этот бык Кирилл опять скандалит. Мы в свое время уволили его из охраны, вот он тут с дружками и сшивается.
— Ничего страшного, — сказал Влад, — разрешите?
Это он сказал уже толстяку, которого несколькими мгновениями раньше так нелюбезно сопроводил на ринг, а теперь отстранил картинным жестом прожженного позера — и проговорил прямо в гневно набрякшее синими жилами лицо Кирилла Геннадьевича:
— По-моему, вы несколько пьяны. Как говаривал Антон Павлович Чехов, тезка моего почтенного родителя, водка бела, но красит нос и чернит репутацию. А эта последняя, репутация, стало быть, у вас, кажется, не ахти.
— Да ты че, парень.., в своем уме? — пробормотал тот и запыхтел, как тюлень.
— Врежь ему, Кирюха!
— Заряди в табло крашеному пидору!
— Пришли в торец этому в маечке!
(Пиджак Влад тоже уже снял и отдал в древнеримский гардероб, оставшись в белой обтягивающей майке с короткими рукавами — он всегда предпочитал надевать под пиджак и даже под костюм майку, а не рубашку.) Кирюха все понял. Он поднял здоровенную ручищу и попытался ткнуть ею Свиридову в лицо, но эта попытка провалилась еще более позорно, чем предшествующие ей потуги пробить оборону девушки-гладиатора, которая, кстати, не подавала признаков жизни, стоя в углу ринга на манер манекена.
Влад без особых усилий перехватил руку здоровяка, сжал пальцами толстенное запястье так, что кровь бросилась тому в лицо, и потом развернул Кирилла Геннадьевича с легкостью, с коей танцовщик кружит свою партнершу, и оделил его здоровенным тычком в основание черепа, от которого перед глазами буяна закружились звездочки и с надсадным уханьем наползла мутная дурнотная пелена.
Он рухнул на подломившихся коленях, а потом ткнулся носом в красную обивку ринга и растянулся во весь свой немалый рост.
Желтый смокинг икнул и изумленно уставился на изящного и статного молодого человека, казавшегося таким изнеженным, расслабленным и несерьезным, позволявшего себе такие идиотские выходки, как выкидывание на ринг различных жиртрестов, — , и вдруг двумя легкими касаниями этот человек вырубает громилу, с которым не сумели справиться двое охранников «Центуриона»...
— Теперь я могу пофехтовать с девушкой? — спросил Свиридов и непринужденно уселся на спину упавшего без чувств Кирилла.
— М-можете. Только.., только, кажется, у нас возникнут проблемы. Ну ничего.., сейчас сюда придет начальник охраны с ребятами, они наведут порядок.
— А, нам бы только ночь простоять да день продержаться! — усмехнулся Влад. — Только, кажется, парни из числа друзей вот этого господина, — и хлопнул Кирилла Геннадьевича по заднице, — вскарабкаются на ринг немного раньше.
— Уу-у-у! — — протянул «рефери» и тут же свалился на пол, потому что со спины на него напал какой-то субъект мелкоуголовного вида в синем пиджаке и от души приложился к уху штатной единицы «Центуриона».
Вслед за первой ласточкой в синем пиджаке на ринг взобрались еще несколько человек, находящихся в последнем градусе алкогольной лихорадки и, по всей видимости, тоже когда-то работавших в охране. Если исходить из габаритов и выражения лиц.
— О! — сказал Свиридов и встал с «трупа»
Кирилла Геннадьевича. — Кажется, меня сейчас будут бить. Возможно, ногами. Как говаривал персонаж незабвенной книги классиков. Вы читали «Двенадцать стульев»?
Со звукосочетанием «двенадцать стульев» до ближайшего наперсника Кирилла Геннадьевича долетела сочная владовская оплеуха, тот отшатнулся, полетел на пол и пропахал физиономией полринга.
Свиридов взял выпавшую из рук ведущего тупую саблю, которой фехтовала еще Белая Акула, и картинно кивнул Алой Пантере:
— Благоволите подойти к барьеру.
Та сделала вид, что не слышит.
Тем временем музыка оборвалась, и в гулком пространстве — у помещения были бесспорные акустические достоинства — заклубились нестройные голоса.
— Ты глянь, Леха, какой децил!
— Отвязной комп получился!
— Ща, по ходу, кипешнет администряк!
— Чо?
— Кто счубайсил мой стакан?
— Не, в натуре, ща!..
— Аа-а!
— Нет, пришли спокойно посидеть, в самом деле, и тут не могут обеспечить порядок. За такие деньги.
— Спокойствие, гос-спода!
— Отзынь, козел, че ты м-меня торрркаешь...
— Зима, весна, в-веселые каникулы!!
...Свиридов чувствовал себя актером в большом бенефисном спектакле. Ему всегда — еще в «Капелле», говорили, что в его лице театр и кинематограф потеряли не меньше, чем приобрели секретные спецслужбы.
Он прекрасно понимал, что все эти люди, друзья и товарищи Кирилла Геннадьевича, несмотря на их грубую физическую мощь, не в состоянии справиться с ним или хотя бы причинить какой-нибудь вред. И потому, не выпуская из левой руки толстостенного бокала с рубиново-красным коктейлем, с нарочитой картинностью, сильно смахивающей на издевательство, он давал грубиянам урок хороших манер.
Эффектные, отточенные удары, за которыми следовала показная неторопливая дегустация содержимого бокала, тот эффект, который вызывали у приятелей Кирилла Геннадьевича эти удары, — все это, как магнитом, притянуло взгляды возбужденных посетителей еще похлеще гладиаторского стриптиз-шоу.
Больше всех досталось Кириллу Геннадьевичу, который совершенно не ко времени очнулся и полез в драку. Свиридов провел прямой удар с левой ноги прямо в челюсть бойца за справедливость, и тот, по всей видимости, временно потерял не только способность безболезненно жевать, но и дар членораздельной речи.
Впрочем, потерять такой дар, какой щедро наличествовал у Кирилла Геннадьевича, — это фактически означает ничего не потерять.
— Стой, братец! — внезапно прогремел чей-то властный насмешливый голос. — Погоди потрошить этих голубков. Хорош.., и так видим, что крутой.
Влад отпустил запястье последнего из парней, которому он только что выкрутил руку и уже примеривался, как бы поэффектнее отправить его к товарищам, валяющимся по всему рингу и вяло пускающим кровавые пузыри, но насмешка, звучавшая в голосе, заставила его остановиться.
Он обернулся и увидел, как под ограждением арены пролазит невысокий плотный человек лет сорока пяти, с сильной проседью в каштановых волосах и сардонической складкой на переносице.
По всему было видно, что это большой и острый балагур. Тонкий рот растягивался в длинной насмешливой улыбке, которую неисправимый романтик Александр Дюма любил называть улыбкой тигра. Небольшие проницательные глаза смотрели весело и открыто.
За ним следовали несколько одинаковых, словно подогнанных один под другого парней — в серых костюмах, с табличкой «Служба безопасности» на груди, с индифферентными широкими лицами и аккуратными проборами закрепленных лаком коротких темных волос.
— Паясничаем, братцы? — спросил он. — Буяним, добры молодцы?
— Кирилл Геннадьевич начал.., он, — заговорил было молодой человек в желтом смокинге, но человек с насмешливым лицом бесцеремонно перебил его:
— Да не то ты говоришь, Коля. Почему вот эти два охламона пьяные? А? Опять с Кирюхой безобразничают? Кирюху уволили, он тут тусуется, это его право — плати деньги и заходи. Но эти.., на рабочем месте.., охраннички!
— Я так понял, что двое из шести ребят работают под вашим началом в охране этого заведения? — спросил Свиридов, носком туфли поддевая лежащую на полу полупустую бутылку джин-тоника и, подкинув ее высоко в воздух, поймал за спиной с видом циркового акробата.
Начальник охраны «Центуриона» окинул его взглядом и спросил:
— Ты, брат, случаем, в цирке не работал?
— Нет, не работал. Но, я думаю, это у меня получилось бы.
— Почему-то я тоже так думаю. — Невысокий подошел к Свиридову вплотную и неожиданно рассмеялся. — А весело это у тебя вышло.
Прямо артист. Как в мультфильме про остров сокровищ, где доктор Ливси дерется с тремя пиратами, ухмыляется и демонстративно нюхает цветочек.., так его эти пиратские наскоки мало занимают. Чего это ты с Кирюхой сцепился?
— Я? — Свиридов широко улыбнулся и выписал ногами нечто похожее на старомодный книксен, которым институтки в дореволюционной России приветствовали свое начальство. — Да он сам на меня накинулся. Я хотел пригласить девушку на сеанс.., а этот тип приревновал и хотел меня поколотить. Нехорошо, паньстфо.
И Свиридов, одним глотком допив джинтоник и демонстративно раздавив в пальцах бутылку, уронил осколки на Кирилла Геннадьевича.
Потом поднес к глазам ладонь с длинными тонкими, как у пианиста, пальцами.
Ни одной царапины.
— Это как? — резко спросил шеф охраны.
— Что — как? — переспросил Влад.
— Вот это.., как ты сделал? С бутылкой... чтобы не порезаться?
— Это просто, — скроив умную мину, ответил Свиридов и откинул назад упавшие на лоб светлые пряди, — нужно особым образом нажимать на стекло, чтобы оно при демонтаже не пошло колом и не покалечило пальцы. Разумеется, воздействовать на стекло нужно с известной силой. Вот так.
Он вытянул вперед левую руку с зажатым в ней толстостенным бокалом и сломал его так, словно это была жестяная банка кока-колы.
И опять ни одного пореза.
— Да ты фокусник, брат, — одобрительно проговорил начальник секьюрити и подобрал с пола осколки бокала, в то время как его люди с куда меньшей церемонностью поднимали пострадавших от свиридовского произвола задир. — Нет.., не фокусник.., черт, ну и силища! Где тебя всему этому научили, брат?
— Да так, — неопределенно ответил Влад и подмигнул слепо упершемуся в него бледным взглядом «рефери» в желтом пиджаке. — Много где.
— А щас что делаешь?
Свиридов смерил того пристальным взглядом и махнул рукой:
— В основном ничего. А что? Вы хотите дать мне шанс изменить свою судьбу, как это складно говорится в подобных душещипательных случаях? Нескафе — изменим жизнь к лучшему, так, что ли?
— Люблю веселых людей, — ответил тот. — Когда веселье уместно. Впрочем, — он пристально посмотрел на Влада и снова рассмеялся, не обратив никакого внимания на то, что за его спиной один из разделанных Свиридовым под орех молодых людей зашевелился и тут же попал под раздачу вторично, уже силами охраны «Центуриона», — впрочем, такого обостренного чувства смешного, как у тебя, я давно не встречал. — Он энергично зажестикулировал охранникам, вероятно указывая, что делать, и снова повернулся к Владу с похвальными словами:
— Это надо же — пить коктейль, беседовать с девушкой и между делом раздернуть по полной программе шестерых остолопов. Ты прирожденный шоумен, братец. Паяц — в лучшем смысле этого слова. Я мог вмешаться сразу, но ты в тот момент троих уже вырубил, так что дело оставалось за малым — вырубить еще троих. Вот что... — он сразу посерьезнел, и Влад понял, что он может сказать, — пойдешь к нам работать?
— Мочить кого-нибудь? — беспечно проговорил Свиридов. — Или как?
Тот положил руку ему на плечо и сказал:
— Ты вот что.., как тебя зовут?
— Алексей.
— А я Николай Алимович. Мои зовут меня проще — Налимыч, или Налим. За глаза, понятное дело. Ты вот что, Алексей.., пройдем наверх.
Поговорим.
— О чем?
— Хотя бы о том, что появилась вакансия после того, как только что уволил двух этих уродов. Из компании Кирюхи Казакова.
— Почему бы и нет. Нальете — выпью.
— А теперь о деле. Откуда ты такой прыткий взялся?
— Вообще-то примерно оттуда же, откуда и вы, Николай Алимович. Пока что иных способов воспроизведения потомства не выдумали.
Правда, клонирование практиковали, но так то с мышами...
— Спецназ?
Это прозвучало серьезно и резко, как выстрел. Предупредительный контрольный выстрел в голову, как говаривал в таких случаях Афанасий Фокин.
Влад с готовностью кивнул.
— Воевал?
— Ну да. Афган. Война в Персидском заливе.., в составе американских морпехов. Босния и Герцеговина. Приднестровье. Чечня, разумеется.
Свиридов не врал: он в самом деле рассказывал биографию Алексея Каледина, реального человека, наемника, убитого в девяносто пятом в одной из секретных операций российских спецслужб. Этот человек, чью биографию отдали Свиридову, был отморозок и беспределыцик.
Даже несмотря на то, что к его услугам прибегали и ФСБ, и ГРУ.
Жизненный принцип один: кто платит, тот и прав. Достаточно сказать, что он принимал участие в войне против Ирака на стороне американцев (в то время, как Россия выступала против), потом в Боснии убивал все тех же американцев и их европейских союзничков-миротворцев.
Милый и законопослушный человек.
А биография Каледина — компьютерная распечатка на листе формата А4 — была вложена в паспорт, врученный Владу еще Игорем Анатольевичем Книгиным.
По мере того, как Свиридов продвигался от начала к концу своего боевого списка, лицо Николая Алимовича все более вытягивалось, а затем он хлопнул широкой ладонью по колену и воскликнул, выразив в коротком возгласе целую гамму обуревающих его чувств:
— Ну чтоб я сдох!..
— Зачем же это? — резонно поинтересовался Свиридов. — По-моему, у вас вполне цветущий вид, Николай Алимыч.
— Ничего.., просто давно не приходилось слышать такого послужного списка. Ну что... хотите работать у нас, если, разумеется, это вам подходит?
Николай Алимович аж перешел на «вы», что случалось с ним примерно раз в год. Да и то високосный.
— Кем?
— Пока охранником, — ответил тот. — А там.., там посмотрим.
— То есть?
— То есть для тебя всегда есть перспективы роста. Нет, я все-таки не пойму, в чем фокус.
Вот этот.., со стаканами. Раздавить — это еще ничего, но как ты при этом умудряешься не порезаться, это, конечно, здорово. Не пойму...
— Это как в анекдоте, — сказал Свиридов, — явился «новому русскому» дьявол и говорит: выполняю три любых твоих желания, а ты мне подписываешь договор и отдаешь душу. Ну, «новый русский» говорит: лады. Значит, так, брателло, типа доставь мне пятьсот «тонн» баксов.
Сделано.
Еще, говорит, подгони товарный состав типа с цветными металлами.
Готово.
"И еще, значит, — говорит «новый русский», — документы мне подчисти, а то, понимаешь, налоговая чисто совсем заколебала...
Пропало желание — заплати налоги, вощем...
Нет, мужик, типа я не пойму.., в чем тут прикол?"
Налимыч усмехнулся.
— Ты хочешь сказать, что я не желаю видеть очевидного?
— Ну.., зачем же так серьезно.
— Ладно... Девушка та понравилась? — спросил начальник службы безопасности «Центуриона».
— Которая? Которая киска или которая рыбка?
— Да хоть обе!
— А что, вы хотите предложить их мне за счет заведения? — вкрадчиво спросил Свиридов.
Николай Алимович весело рассмеялся — в который раз за время их короткого знакомства.
— Это зависит от ряда обстоятельств, — сказал он. — Например, от того, примешь ли ты мое предложение. Отдел кадров в претензии не будет.
— Какой еще отдел кадров? Это который принимает на работу в цех станочников широкого профиля?
— Угу. Ну так как? По рукам?
— Мне надо подумать, — проговорил Свиридов и, приложив указательный палец правой руки ко лбу, застыл на несколько секунд в позе роденовского мыслителя. Потом скривил угол рта — все в той же картинно-шутовской манере — и сказал:
— Подумал.
— И как?
— Это зависит от многих обстоятельств, — явно перекликаясь с недавними словами начальника охраны, отозвался Влад. — Как однажды Наполеон спросил у коменданта порта, где при его приближении почему-то не дали из пушек торжественного салюта: «В чем дело?» — «О, тому есть двадцать две причины, сир. Во-первых, нет пороха...»
— Денег, что ль, сколько положим? — быстро спросил Николай Алимович.
— Вы все-таки умеете смотреть в корень проблемы, — сказал Свиридов с тем выражением, который у девушки назвали бы кокетливым. — Двадцать два обстоятельства, но главное все равно — одно.
Николай Алимович назвал цифру.
— Так, так, — резюмировал свое впечатление от услышанного Свиридов, — конечно, это не сокровища Древней Индии и не «Бэнк оф Нью-Йорк», но все-таки порой в жизни приходится довольствоваться малым. Прикажете приступать к исполнению обязанностей с сегодняшнего вечера встреч?
— Узнают коней ретивых по высоким чепракам, — разве что не пропел Николай Алимович. — Да не спеши ты так. Еще успеешь. Кроме того, будет второе условие.
— Это еще какое? — настороженно спросил новоиспеченный охранник «Центуриона».
— Непременно научишь меня ломать стаканы.
— Вот этого не обещаю, — хитро прищурившись, сказал Свиридов.
Глава 5
— Я хотел бы провести сеанс фехтования с той милой дамой, — проговорил Влад.
— Вы же видите, что я не могу, — быстро отозвался тот, — этот бык Кирилл опять скандалит. Мы в свое время уволили его из охраны, вот он тут с дружками и сшивается.
— Ничего страшного, — сказал Влад, — разрешите?
Это он сказал уже толстяку, которого несколькими мгновениями раньше так нелюбезно сопроводил на ринг, а теперь отстранил картинным жестом прожженного позера — и проговорил прямо в гневно набрякшее синими жилами лицо Кирилла Геннадьевича:
— По-моему, вы несколько пьяны. Как говаривал Антон Павлович Чехов, тезка моего почтенного родителя, водка бела, но красит нос и чернит репутацию. А эта последняя, репутация, стало быть, у вас, кажется, не ахти.
— Да ты че, парень.., в своем уме? — пробормотал тот и запыхтел, как тюлень.
— Врежь ему, Кирюха!
— Заряди в табло крашеному пидору!
— Пришли в торец этому в маечке!
(Пиджак Влад тоже уже снял и отдал в древнеримский гардероб, оставшись в белой обтягивающей майке с короткими рукавами — он всегда предпочитал надевать под пиджак и даже под костюм майку, а не рубашку.) Кирюха все понял. Он поднял здоровенную ручищу и попытался ткнуть ею Свиридову в лицо, но эта попытка провалилась еще более позорно, чем предшествующие ей потуги пробить оборону девушки-гладиатора, которая, кстати, не подавала признаков жизни, стоя в углу ринга на манер манекена.
Влад без особых усилий перехватил руку здоровяка, сжал пальцами толстенное запястье так, что кровь бросилась тому в лицо, и потом развернул Кирилла Геннадьевича с легкостью, с коей танцовщик кружит свою партнершу, и оделил его здоровенным тычком в основание черепа, от которого перед глазами буяна закружились звездочки и с надсадным уханьем наползла мутная дурнотная пелена.
Он рухнул на подломившихся коленях, а потом ткнулся носом в красную обивку ринга и растянулся во весь свой немалый рост.
Желтый смокинг икнул и изумленно уставился на изящного и статного молодого человека, казавшегося таким изнеженным, расслабленным и несерьезным, позволявшего себе такие идиотские выходки, как выкидывание на ринг различных жиртрестов, — , и вдруг двумя легкими касаниями этот человек вырубает громилу, с которым не сумели справиться двое охранников «Центуриона»...
— Теперь я могу пофехтовать с девушкой? — спросил Свиридов и непринужденно уселся на спину упавшего без чувств Кирилла.
— М-можете. Только.., только, кажется, у нас возникнут проблемы. Ну ничего.., сейчас сюда придет начальник охраны с ребятами, они наведут порядок.
— А, нам бы только ночь простоять да день продержаться! — усмехнулся Влад. — Только, кажется, парни из числа друзей вот этого господина, — и хлопнул Кирилла Геннадьевича по заднице, — вскарабкаются на ринг немного раньше.
— Уу-у-у! — — протянул «рефери» и тут же свалился на пол, потому что со спины на него напал какой-то субъект мелкоуголовного вида в синем пиджаке и от души приложился к уху штатной единицы «Центуриона».
Вслед за первой ласточкой в синем пиджаке на ринг взобрались еще несколько человек, находящихся в последнем градусе алкогольной лихорадки и, по всей видимости, тоже когда-то работавших в охране. Если исходить из габаритов и выражения лиц.
— О! — сказал Свиридов и встал с «трупа»
Кирилла Геннадьевича. — Кажется, меня сейчас будут бить. Возможно, ногами. Как говаривал персонаж незабвенной книги классиков. Вы читали «Двенадцать стульев»?
Со звукосочетанием «двенадцать стульев» до ближайшего наперсника Кирилла Геннадьевича долетела сочная владовская оплеуха, тот отшатнулся, полетел на пол и пропахал физиономией полринга.
Свиридов взял выпавшую из рук ведущего тупую саблю, которой фехтовала еще Белая Акула, и картинно кивнул Алой Пантере:
— Благоволите подойти к барьеру.
Та сделала вид, что не слышит.
Тем временем музыка оборвалась, и в гулком пространстве — у помещения были бесспорные акустические достоинства — заклубились нестройные голоса.
— Ты глянь, Леха, какой децил!
— Отвязной комп получился!
— Ща, по ходу, кипешнет администряк!
— Чо?
— Кто счубайсил мой стакан?
— Не, в натуре, ща!..
— Аа-а!
— Нет, пришли спокойно посидеть, в самом деле, и тут не могут обеспечить порядок. За такие деньги.
— Спокойствие, гос-спода!
— Отзынь, козел, че ты м-меня торрркаешь...
— Зима, весна, в-веселые каникулы!!
...Свиридов чувствовал себя актером в большом бенефисном спектакле. Ему всегда — еще в «Капелле», говорили, что в его лице театр и кинематограф потеряли не меньше, чем приобрели секретные спецслужбы.
Он прекрасно понимал, что все эти люди, друзья и товарищи Кирилла Геннадьевича, несмотря на их грубую физическую мощь, не в состоянии справиться с ним или хотя бы причинить какой-нибудь вред. И потому, не выпуская из левой руки толстостенного бокала с рубиново-красным коктейлем, с нарочитой картинностью, сильно смахивающей на издевательство, он давал грубиянам урок хороших манер.
Эффектные, отточенные удары, за которыми следовала показная неторопливая дегустация содержимого бокала, тот эффект, который вызывали у приятелей Кирилла Геннадьевича эти удары, — все это, как магнитом, притянуло взгляды возбужденных посетителей еще похлеще гладиаторского стриптиз-шоу.
Больше всех досталось Кириллу Геннадьевичу, который совершенно не ко времени очнулся и полез в драку. Свиридов провел прямой удар с левой ноги прямо в челюсть бойца за справедливость, и тот, по всей видимости, временно потерял не только способность безболезненно жевать, но и дар членораздельной речи.
Впрочем, потерять такой дар, какой щедро наличествовал у Кирилла Геннадьевича, — это фактически означает ничего не потерять.
— Стой, братец! — внезапно прогремел чей-то властный насмешливый голос. — Погоди потрошить этих голубков. Хорош.., и так видим, что крутой.
Влад отпустил запястье последнего из парней, которому он только что выкрутил руку и уже примеривался, как бы поэффектнее отправить его к товарищам, валяющимся по всему рингу и вяло пускающим кровавые пузыри, но насмешка, звучавшая в голосе, заставила его остановиться.
Он обернулся и увидел, как под ограждением арены пролазит невысокий плотный человек лет сорока пяти, с сильной проседью в каштановых волосах и сардонической складкой на переносице.
По всему было видно, что это большой и острый балагур. Тонкий рот растягивался в длинной насмешливой улыбке, которую неисправимый романтик Александр Дюма любил называть улыбкой тигра. Небольшие проницательные глаза смотрели весело и открыто.
За ним следовали несколько одинаковых, словно подогнанных один под другого парней — в серых костюмах, с табличкой «Служба безопасности» на груди, с индифферентными широкими лицами и аккуратными проборами закрепленных лаком коротких темных волос.
— Паясничаем, братцы? — спросил он. — Буяним, добры молодцы?
— Кирилл Геннадьевич начал.., он, — заговорил было молодой человек в желтом смокинге, но человек с насмешливым лицом бесцеремонно перебил его:
— Да не то ты говоришь, Коля. Почему вот эти два охламона пьяные? А? Опять с Кирюхой безобразничают? Кирюху уволили, он тут тусуется, это его право — плати деньги и заходи. Но эти.., на рабочем месте.., охраннички!
— Я так понял, что двое из шести ребят работают под вашим началом в охране этого заведения? — спросил Свиридов, носком туфли поддевая лежащую на полу полупустую бутылку джин-тоника и, подкинув ее высоко в воздух, поймал за спиной с видом циркового акробата.
Начальник охраны «Центуриона» окинул его взглядом и спросил:
— Ты, брат, случаем, в цирке не работал?
— Нет, не работал. Но, я думаю, это у меня получилось бы.
— Почему-то я тоже так думаю. — Невысокий подошел к Свиридову вплотную и неожиданно рассмеялся. — А весело это у тебя вышло.
Прямо артист. Как в мультфильме про остров сокровищ, где доктор Ливси дерется с тремя пиратами, ухмыляется и демонстративно нюхает цветочек.., так его эти пиратские наскоки мало занимают. Чего это ты с Кирюхой сцепился?
— Я? — Свиридов широко улыбнулся и выписал ногами нечто похожее на старомодный книксен, которым институтки в дореволюционной России приветствовали свое начальство. — Да он сам на меня накинулся. Я хотел пригласить девушку на сеанс.., а этот тип приревновал и хотел меня поколотить. Нехорошо, паньстфо.
И Свиридов, одним глотком допив джинтоник и демонстративно раздавив в пальцах бутылку, уронил осколки на Кирилла Геннадьевича.
Потом поднес к глазам ладонь с длинными тонкими, как у пианиста, пальцами.
Ни одной царапины.
— Это как? — резко спросил шеф охраны.
— Что — как? — переспросил Влад.
— Вот это.., как ты сделал? С бутылкой... чтобы не порезаться?
— Это просто, — скроив умную мину, ответил Свиридов и откинул назад упавшие на лоб светлые пряди, — нужно особым образом нажимать на стекло, чтобы оно при демонтаже не пошло колом и не покалечило пальцы. Разумеется, воздействовать на стекло нужно с известной силой. Вот так.
Он вытянул вперед левую руку с зажатым в ней толстостенным бокалом и сломал его так, словно это была жестяная банка кока-колы.
И опять ни одного пореза.
— Да ты фокусник, брат, — одобрительно проговорил начальник секьюрити и подобрал с пола осколки бокала, в то время как его люди с куда меньшей церемонностью поднимали пострадавших от свиридовского произвола задир. — Нет.., не фокусник.., черт, ну и силища! Где тебя всему этому научили, брат?
— Да так, — неопределенно ответил Влад и подмигнул слепо упершемуся в него бледным взглядом «рефери» в желтом пиджаке. — Много где.
— А щас что делаешь?
Свиридов смерил того пристальным взглядом и махнул рукой:
— В основном ничего. А что? Вы хотите дать мне шанс изменить свою судьбу, как это складно говорится в подобных душещипательных случаях? Нескафе — изменим жизнь к лучшему, так, что ли?
— Люблю веселых людей, — ответил тот. — Когда веселье уместно. Впрочем, — он пристально посмотрел на Влада и снова рассмеялся, не обратив никакого внимания на то, что за его спиной один из разделанных Свиридовым под орех молодых людей зашевелился и тут же попал под раздачу вторично, уже силами охраны «Центуриона», — впрочем, такого обостренного чувства смешного, как у тебя, я давно не встречал. — Он энергично зажестикулировал охранникам, вероятно указывая, что делать, и снова повернулся к Владу с похвальными словами:
— Это надо же — пить коктейль, беседовать с девушкой и между делом раздернуть по полной программе шестерых остолопов. Ты прирожденный шоумен, братец. Паяц — в лучшем смысле этого слова. Я мог вмешаться сразу, но ты в тот момент троих уже вырубил, так что дело оставалось за малым — вырубить еще троих. Вот что... — он сразу посерьезнел, и Влад понял, что он может сказать, — пойдешь к нам работать?
— Мочить кого-нибудь? — беспечно проговорил Свиридов. — Или как?
Тот положил руку ему на плечо и сказал:
— Ты вот что.., как тебя зовут?
— Алексей.
— А я Николай Алимович. Мои зовут меня проще — Налимыч, или Налим. За глаза, понятное дело. Ты вот что, Алексей.., пройдем наверх.
Поговорим.
— О чем?
— Хотя бы о том, что появилась вакансия после того, как только что уволил двух этих уродов. Из компании Кирюхи Казакова.
* * *
— Выпьешь? — спросил Налимыч.— Почему бы и нет. Нальете — выпью.
— А теперь о деле. Откуда ты такой прыткий взялся?
— Вообще-то примерно оттуда же, откуда и вы, Николай Алимович. Пока что иных способов воспроизведения потомства не выдумали.
Правда, клонирование практиковали, но так то с мышами...
— Спецназ?
Это прозвучало серьезно и резко, как выстрел. Предупредительный контрольный выстрел в голову, как говаривал в таких случаях Афанасий Фокин.
Влад с готовностью кивнул.
— Воевал?
— Ну да. Афган. Война в Персидском заливе.., в составе американских морпехов. Босния и Герцеговина. Приднестровье. Чечня, разумеется.
Свиридов не врал: он в самом деле рассказывал биографию Алексея Каледина, реального человека, наемника, убитого в девяносто пятом в одной из секретных операций российских спецслужб. Этот человек, чью биографию отдали Свиридову, был отморозок и беспределыцик.
Даже несмотря на то, что к его услугам прибегали и ФСБ, и ГРУ.
Жизненный принцип один: кто платит, тот и прав. Достаточно сказать, что он принимал участие в войне против Ирака на стороне американцев (в то время, как Россия выступала против), потом в Боснии убивал все тех же американцев и их европейских союзничков-миротворцев.
Милый и законопослушный человек.
А биография Каледина — компьютерная распечатка на листе формата А4 — была вложена в паспорт, врученный Владу еще Игорем Анатольевичем Книгиным.
По мере того, как Свиридов продвигался от начала к концу своего боевого списка, лицо Николая Алимовича все более вытягивалось, а затем он хлопнул широкой ладонью по колену и воскликнул, выразив в коротком возгласе целую гамму обуревающих его чувств:
— Ну чтоб я сдох!..
— Зачем же это? — резонно поинтересовался Свиридов. — По-моему, у вас вполне цветущий вид, Николай Алимыч.
— Ничего.., просто давно не приходилось слышать такого послужного списка. Ну что... хотите работать у нас, если, разумеется, это вам подходит?
Николай Алимович аж перешел на «вы», что случалось с ним примерно раз в год. Да и то високосный.
— Кем?
— Пока охранником, — ответил тот. — А там.., там посмотрим.
— То есть?
— То есть для тебя всегда есть перспективы роста. Нет, я все-таки не пойму, в чем фокус.
Вот этот.., со стаканами. Раздавить — это еще ничего, но как ты при этом умудряешься не порезаться, это, конечно, здорово. Не пойму...
— Это как в анекдоте, — сказал Свиридов, — явился «новому русскому» дьявол и говорит: выполняю три любых твоих желания, а ты мне подписываешь договор и отдаешь душу. Ну, «новый русский» говорит: лады. Значит, так, брателло, типа доставь мне пятьсот «тонн» баксов.
Сделано.
Еще, говорит, подгони товарный состав типа с цветными металлами.
Готово.
"И еще, значит, — говорит «новый русский», — документы мне подчисти, а то, понимаешь, налоговая чисто совсем заколебала...
Пропало желание — заплати налоги, вощем...
Нет, мужик, типа я не пойму.., в чем тут прикол?"
Налимыч усмехнулся.
— Ты хочешь сказать, что я не желаю видеть очевидного?
— Ну.., зачем же так серьезно.
— Ладно... Девушка та понравилась? — спросил начальник службы безопасности «Центуриона».
— Которая? Которая киска или которая рыбка?
— Да хоть обе!
— А что, вы хотите предложить их мне за счет заведения? — вкрадчиво спросил Свиридов.
Николай Алимович весело рассмеялся — в который раз за время их короткого знакомства.
— Это зависит от ряда обстоятельств, — сказал он. — Например, от того, примешь ли ты мое предложение. Отдел кадров в претензии не будет.
— Какой еще отдел кадров? Это который принимает на работу в цех станочников широкого профиля?
— Угу. Ну так как? По рукам?
— Мне надо подумать, — проговорил Свиридов и, приложив указательный палец правой руки ко лбу, застыл на несколько секунд в позе роденовского мыслителя. Потом скривил угол рта — все в той же картинно-шутовской манере — и сказал:
— Подумал.
— И как?
— Это зависит от многих обстоятельств, — явно перекликаясь с недавними словами начальника охраны, отозвался Влад. — Как однажды Наполеон спросил у коменданта порта, где при его приближении почему-то не дали из пушек торжественного салюта: «В чем дело?» — «О, тому есть двадцать две причины, сир. Во-первых, нет пороха...»
— Денег, что ль, сколько положим? — быстро спросил Николай Алимович.
— Вы все-таки умеете смотреть в корень проблемы, — сказал Свиридов с тем выражением, который у девушки назвали бы кокетливым. — Двадцать два обстоятельства, но главное все равно — одно.
Николай Алимович назвал цифру.
— Так, так, — резюмировал свое впечатление от услышанного Свиридов, — конечно, это не сокровища Древней Индии и не «Бэнк оф Нью-Йорк», но все-таки порой в жизни приходится довольствоваться малым. Прикажете приступать к исполнению обязанностей с сегодняшнего вечера встреч?
— Узнают коней ретивых по высоким чепракам, — разве что не пропел Николай Алимович. — Да не спеши ты так. Еще успеешь. Кроме того, будет второе условие.
— Это еще какое? — настороженно спросил новоиспеченный охранник «Центуриона».
— Непременно научишь меня ломать стаканы.
— Вот этого не обещаю, — хитро прищурившись, сказал Свиридов.
Глава 5
НАСТАВНИК АЛОЙ ПАНТЕРЫ
— Интересно, кто бы победил, если бы ты попробовал спарринг с нашим главным инструктором?
Перед Свиридовым на нескольких подушках, выгнувшись всем телом так, как это может сделать только очень гибкий человек, полуприкрыв глаза, лежала девушка. Почти обнаженная, если не считать скомканной простынки где-то в ногах.
— М-да-а-а... — протянул Влад, проводя по ней взглядом так, как за несколько минут до того проводил рукой, — как вас, таких, только вылепляют? А, Катя?
Катя — та самая Алая Пантера, что показала такой класс фехтования и позирования на ринге, — дрогнула веками, и ее затянутые влажной дымкой глаза остановились на улыбающемся лице человека, в чьи объятия ее бросили так неожиданно — и так счастливо, как оказалось чуть позже.
— Я не понимаю, Алеша... — пробормотала она.
— А я не понимаю, как тебе отвечать про твоего главного инструктора. Он что, вас тренирует.., или как?
— Общефизическая подготовка.
— Откуда ты нахваталась таких казарменных терминов?
— А это еще когда я занималась сначала спортивной гимнастикой.., до пятнадцати лет, а потом фехтованием. Я же мастер спорта международного класса.
— По гимнастике или по фехтованию?
— По.., фехтованию. Даже на Олимпиаде была.., почти. Отправили в обоз в последний момент.
Свиридов кивнул и, положив руку на горячее — как и полагается Алой Пантере — бедро девушки, спросил:
— А в ночной клуб что подалась?
— А что мне делать.., большой спорт — это же игра на выживание. Рулетка. Чуть что, и оттирают. И тогда — конец. Если ты становишься невыездной, то можно отправляться на вокзал просить милостыню.
— Понятно, — протянул Влад. — Кто же, в таком случае, может тренировать бывших спортсменок экстра-класса.., ведь у вас много таких?
— Да, в основном. Девчонки из гимнастики, опять же фехтования, есть теннисистки.., пловчихи. Фигуры у всех дай боже, ну там пластика, тренировка... А наш инструктор.., я не знаю, кто он, но говорят, что бывший спецназовец. Спецназ ГРУ, слыхал такое? Или сам работал? Ты ведь много где послужил?
Влад облизнул губы. Конечно, шансов на то, что вот так, глупо, наобум, напролом, он сможет нащупать след Кардинала или выйти на него самого, тем более бессмысленно предполагать, что этот инструктор и есть Кардинал.., но ведь это может оказаться и так.
— Спецназ ГРУ? — переспросил он. — Нет, не работал. Хотя знаком с некоторыми.
— Да? Может, тогда ты знаешь Свиридова?
Владимир поднялся на локте и пристально посмотрел сначала на ровно вздымающуюся высокую грудь Кати, потом статную шею и, наконец, добрался до полуоткрытых ярких губ, еще не остывших от его поцелуев. Губ, которые только что — непостижимо, непонятно! — но назвали его фамилию. Его настоящую и такую гибельную теперь фамилию.
— А где ты слышала это.., о Свиридове?
— Да ну, — покачала она головой, — наш Иван Сергеич только и делает, что читает про него самые разнокалиберные публикации. И нам зачитывает. Значит, ты знаком с ним?
— Что за Иван Сергеич?
— Тихомиров. Наш инструктор. Все уши прожужжал про своего Свиридова.
«Кто такой Тихомиров, не помню такого», — едва не сказал Свиридов, но тут же вспомнил, что он уже не принадлежит самому себе и потому не может говорить от имени Владимира Свиридова.
— Владимир Свиридов умер.
Последнюю фразу он все-таки сказал вслух, и Катя легла на него всем телом и проговорила в самое ухо:
— А вот Тихомиров говорит, что такого не может быть. Свиридов — это его чуть ли не самая любимая тема для разговоров. И еще церковь.
— Церковь? — удивленно спросил Свиридов.
— Ну да.., он удивительно набожный человек. Молится.., странный он, конечно, но специалист.., специалистов такого уровня в Москве можно пересчитать по пальцам. Ты сам увидишь... Налимыч собирается еще чуть-чуть проверить тебя.., потренировать. Хотя, откровенно говоря, то, что он мне наговорил про тебя за минуту.., столько комплиментов, например, про меня он не говорил за все время работы. А я тут уже год. Даже немного больше.
— Вероятно, интересный человек этот ваш Тихомиров, — сказал Влад. — Непременно с ним познакомлюсь.
— Только, пожалуйста... — Голос девушки понизился почти до шепота:
— Только не говори Николаю Алимычу, что я говорила тебе про Тихомирова. Он почему-то не любит, когда про Тихомирова.., вот так.
Влад с готовностью кивнул, отмечая, что девушка, несмотря на свою явную нетрезвость и естественное возбуждение от близости с мужчиной, что-то упорно не желает выпускать из себя.
Недоговаривает.
Ну что ж, это ее право. Право на молчание.
Быть может, напрямую сопряженное с другим правом — правом на жизнь. Не исключено, что, потеряв одно право, она рискует потерять и второе.
— Расскажи, как это тебе удается.., с теми бутылками и стаканом, — проговорила она, — это же, наверно, большая тренировка нужна.
— Ну да, — устало протянул Свиридов, которому уже изрядно прискучила эта стаканнодеструктивная тематика, — сначала на спичках тренировался. Зажимаешь спичку между большим пальцем и мизинцем и ломаешь. Потом между безымянным и большим — и снова ломаешь. На грецких орехах там... А один мой приятель рвал колоду карт. Это еще потруднее будет...
...Катя давно заснула, по-детски свернувшись калачиком, а Свиридов все лежал с широко распахнутыми глазами и смотрел в зеркальный потолок, на который легли тусклые блики ночника, и думал о том, что его уже нет.., несмотря на то что он молод, красив, полон сил и здоровья. Но все равно — его нет. Он — отрезанный ломоть от полновесного пирога жизни.
Той самой жизни, что, невзирая на глубокую ночь, не желала замирать в этом огромном городе и наполняла собой каждую улицу, каждый дом, каждый отсвет фонаря в подмерзшей оттепельной луже и каждую клеточку зависшей над постелями москвичей цепкой дремотной тишины.
«...Как я люблю это страдальческое нытье, — упруго билось в висках Влада... — нытье наедине с собой, способное превратить буквально любого человека, истерика, неудачника, просто болвана — в собственных глазах — в душещипательный аналог байроновского героя. Лишнего человека. По образцу — я особенный, ешьте меня таким, бесчувственные троглодиты».
Рефлексия. Термин, придуманный неудачниками.
...И все-таки он может. Он еще все может исправить. Много раз небытие стояло у его изголовья и манило пальцем, тонким и изящным, как вот у этой молодой красивой самки, раскинувшейся рядом с ним. И всякий раз он говорил себе, что в нем слишком много сил и достоинства, чтобы сдаться на милость победителя.
И вот теперь он, даже не Владимир Свиридов, а просто — человек без лица и имени, без прошлого и, быть может, без будущего, к возрасту Христа — тридцати трем годам — не имеющий в своей жизни ничего, что стоило бы того, чтобы эту жизнь продолжать — цели, увлеченности, любви, — должен сделать то, что не смогли осуществить спецслужбы нескольких государств.
Найти Кардинала.
И все это — ради одной, последней ниточки, на которой он, как кукольный паяц, висит в руках того незримого, что мы зовем богом, жребием или судьбой. Ради Ани.
Уже не его Ани.
— Ничего, — ответил Влад, — вкусная девчонка.
— А ты что — людоед?
— Блядоед, — в тон руководителю службы безопасности «Центуриона» отозвался Свиридов. — Ну так как, Николай Алимыч, кого приспело время мочить?
— Ты вот все шутишь, — негромко произнес тот, не гася улыбки на своем ироничном лице, в то время как глаза сузились и стали совсем холодными, — а я вот навел о тебе справочки. По своим каналам. Ага.., справки. Ух и прожженная же ты особа, Алексей Валентинович Каледин! Одно успокаивает — репутация у тебя, кажется, приличная. Аж в федеральный розыск попадал.
— Не понял, — сказал Свиридов. — При чем тут моя репутация? Да еще какой-то федеральный розыск. И какие еще каналы?
— Ну-ну, остынь, — перебил его Николай Алимович. — Я это так, без всякой задней мысли.
Свиридов посмотрел на него беззаботным взглядом и подумал, что неспроста Николай Алимович проверял его по своим каналам. И что это за каналы? Свои люди в контрразведке, в просторечии — ФСБ?
— Поехали, — сказал Николай Алимович, — ты готов для вечерней работы? Можешь не отвечать. Я собираюсь познакомить тебя с одним человеком. Стаканов он, быть может, ломать и не умеет, но зато умеет все остальное.
— Интересно, кто бы победил, если бы ты попробовал спарринг с нашим главным инструктором?
Перед Свиридовым на нескольких подушках, выгнувшись всем телом так, как это может сделать только очень гибкий человек, полуприкрыв глаза, лежала девушка. Почти обнаженная, если не считать скомканной простынки где-то в ногах.
— М-да-а-а... — протянул Влад, проводя по ней взглядом так, как за несколько минут до того проводил рукой, — как вас, таких, только вылепляют? А, Катя?
Катя — та самая Алая Пантера, что показала такой класс фехтования и позирования на ринге, — дрогнула веками, и ее затянутые влажной дымкой глаза остановились на улыбающемся лице человека, в чьи объятия ее бросили так неожиданно — и так счастливо, как оказалось чуть позже.
— Я не понимаю, Алеша... — пробормотала она.
— А я не понимаю, как тебе отвечать про твоего главного инструктора. Он что, вас тренирует.., или как?
— Общефизическая подготовка.
— Откуда ты нахваталась таких казарменных терминов?
— А это еще когда я занималась сначала спортивной гимнастикой.., до пятнадцати лет, а потом фехтованием. Я же мастер спорта международного класса.
— По гимнастике или по фехтованию?
— По.., фехтованию. Даже на Олимпиаде была.., почти. Отправили в обоз в последний момент.
Свиридов кивнул и, положив руку на горячее — как и полагается Алой Пантере — бедро девушки, спросил:
— А в ночной клуб что подалась?
— А что мне делать.., большой спорт — это же игра на выживание. Рулетка. Чуть что, и оттирают. И тогда — конец. Если ты становишься невыездной, то можно отправляться на вокзал просить милостыню.
— Понятно, — протянул Влад. — Кто же, в таком случае, может тренировать бывших спортсменок экстра-класса.., ведь у вас много таких?
— Да, в основном. Девчонки из гимнастики, опять же фехтования, есть теннисистки.., пловчихи. Фигуры у всех дай боже, ну там пластика, тренировка... А наш инструктор.., я не знаю, кто он, но говорят, что бывший спецназовец. Спецназ ГРУ, слыхал такое? Или сам работал? Ты ведь много где послужил?
Влад облизнул губы. Конечно, шансов на то, что вот так, глупо, наобум, напролом, он сможет нащупать след Кардинала или выйти на него самого, тем более бессмысленно предполагать, что этот инструктор и есть Кардинал.., но ведь это может оказаться и так.
— Спецназ ГРУ? — переспросил он. — Нет, не работал. Хотя знаком с некоторыми.
— Да? Может, тогда ты знаешь Свиридова?
Владимир поднялся на локте и пристально посмотрел сначала на ровно вздымающуюся высокую грудь Кати, потом статную шею и, наконец, добрался до полуоткрытых ярких губ, еще не остывших от его поцелуев. Губ, которые только что — непостижимо, непонятно! — но назвали его фамилию. Его настоящую и такую гибельную теперь фамилию.
— А где ты слышала это.., о Свиридове?
— Да ну, — покачала она головой, — наш Иван Сергеич только и делает, что читает про него самые разнокалиберные публикации. И нам зачитывает. Значит, ты знаком с ним?
— Что за Иван Сергеич?
— Тихомиров. Наш инструктор. Все уши прожужжал про своего Свиридова.
«Кто такой Тихомиров, не помню такого», — едва не сказал Свиридов, но тут же вспомнил, что он уже не принадлежит самому себе и потому не может говорить от имени Владимира Свиридова.
— Владимир Свиридов умер.
Последнюю фразу он все-таки сказал вслух, и Катя легла на него всем телом и проговорила в самое ухо:
— А вот Тихомиров говорит, что такого не может быть. Свиридов — это его чуть ли не самая любимая тема для разговоров. И еще церковь.
— Церковь? — удивленно спросил Свиридов.
— Ну да.., он удивительно набожный человек. Молится.., странный он, конечно, но специалист.., специалистов такого уровня в Москве можно пересчитать по пальцам. Ты сам увидишь... Налимыч собирается еще чуть-чуть проверить тебя.., потренировать. Хотя, откровенно говоря, то, что он мне наговорил про тебя за минуту.., столько комплиментов, например, про меня он не говорил за все время работы. А я тут уже год. Даже немного больше.
— Вероятно, интересный человек этот ваш Тихомиров, — сказал Влад. — Непременно с ним познакомлюсь.
— Только, пожалуйста... — Голос девушки понизился почти до шепота:
— Только не говори Николаю Алимычу, что я говорила тебе про Тихомирова. Он почему-то не любит, когда про Тихомирова.., вот так.
Влад с готовностью кивнул, отмечая, что девушка, несмотря на свою явную нетрезвость и естественное возбуждение от близости с мужчиной, что-то упорно не желает выпускать из себя.
Недоговаривает.
Ну что ж, это ее право. Право на молчание.
Быть может, напрямую сопряженное с другим правом — правом на жизнь. Не исключено, что, потеряв одно право, она рискует потерять и второе.
— Расскажи, как это тебе удается.., с теми бутылками и стаканом, — проговорила она, — это же, наверно, большая тренировка нужна.
— Ну да, — устало протянул Свиридов, которому уже изрядно прискучила эта стаканнодеструктивная тематика, — сначала на спичках тренировался. Зажимаешь спичку между большим пальцем и мизинцем и ломаешь. Потом между безымянным и большим — и снова ломаешь. На грецких орехах там... А один мой приятель рвал колоду карт. Это еще потруднее будет...
...Катя давно заснула, по-детски свернувшись калачиком, а Свиридов все лежал с широко распахнутыми глазами и смотрел в зеркальный потолок, на который легли тусклые блики ночника, и думал о том, что его уже нет.., несмотря на то что он молод, красив, полон сил и здоровья. Но все равно — его нет. Он — отрезанный ломоть от полновесного пирога жизни.
Той самой жизни, что, невзирая на глубокую ночь, не желала замирать в этом огромном городе и наполняла собой каждую улицу, каждый дом, каждый отсвет фонаря в подмерзшей оттепельной луже и каждую клеточку зависшей над постелями москвичей цепкой дремотной тишины.
«...Как я люблю это страдальческое нытье, — упруго билось в висках Влада... — нытье наедине с собой, способное превратить буквально любого человека, истерика, неудачника, просто болвана — в собственных глазах — в душещипательный аналог байроновского героя. Лишнего человека. По образцу — я особенный, ешьте меня таким, бесчувственные троглодиты».
Рефлексия. Термин, придуманный неудачниками.
...И все-таки он может. Он еще все может исправить. Много раз небытие стояло у его изголовья и манило пальцем, тонким и изящным, как вот у этой молодой красивой самки, раскинувшейся рядом с ним. И всякий раз он говорил себе, что в нем слишком много сил и достоинства, чтобы сдаться на милость победителя.
И вот теперь он, даже не Владимир Свиридов, а просто — человек без лица и имени, без прошлого и, быть может, без будущего, к возрасту Христа — тридцати трем годам — не имеющий в своей жизни ничего, что стоило бы того, чтобы эту жизнь продолжать — цели, увлеченности, любви, — должен сделать то, что не смогли осуществить спецслужбы нескольких государств.
Найти Кардинала.
И все это — ради одной, последней ниточки, на которой он, как кукольный паяц, висит в руках того незримого, что мы зовем богом, жребием или судьбой. Ради Ани.
Уже не его Ани.
* * *
— Ну как Катя? — весело спросил Налимыч, глядя на Свиридова весело поблескивающими глазами. — Хорошая кошечка.., пантера, а?— Ничего, — ответил Влад, — вкусная девчонка.
— А ты что — людоед?
— Блядоед, — в тон руководителю службы безопасности «Центуриона» отозвался Свиридов. — Ну так как, Николай Алимыч, кого приспело время мочить?
— Ты вот все шутишь, — негромко произнес тот, не гася улыбки на своем ироничном лице, в то время как глаза сузились и стали совсем холодными, — а я вот навел о тебе справочки. По своим каналам. Ага.., справки. Ух и прожженная же ты особа, Алексей Валентинович Каледин! Одно успокаивает — репутация у тебя, кажется, приличная. Аж в федеральный розыск попадал.
— Не понял, — сказал Свиридов. — При чем тут моя репутация? Да еще какой-то федеральный розыск. И какие еще каналы?
— Ну-ну, остынь, — перебил его Николай Алимович. — Я это так, без всякой задней мысли.
Свиридов посмотрел на него беззаботным взглядом и подумал, что неспроста Николай Алимович проверял его по своим каналам. И что это за каналы? Свои люди в контрразведке, в просторечии — ФСБ?
— Поехали, — сказал Николай Алимович, — ты готов для вечерней работы? Можешь не отвечать. Я собираюсь познакомить тебя с одним человеком. Стаканов он, быть может, ломать и не умеет, но зато умеет все остальное.