Страница:
– Нормально. Главное только, чтобы за пределами вашего поселка про нас никто не узнал. Как твои соплеменники, умеют язык за зубами держать?
– Насчет этого не волнуйся. Тут же весь поселок – родственники между собой, – сказал якут. – Кто же захочет на всех неприятности навлекать?
– А участковый у вас есть? – вклинился в разговор Череп.
– Сейчас нет. Предыдущий слишком любил водку. Наш, из саха. Вот и умер два года назад. А нового еще не прислали.
– Эх, завидую я тебе, дед, – Череп широко улыбнулся. – Два года ни одного мусора не видеть – это ж не жизнь, а сплошной праздник.
– Праздник-то праздник, – невесело усмехнулся якут. – Но мы не только ментов два года не видели. Врач, например, у нас в поселке последний раз был еще при советской власти. Читать, писать детей тоже сами учим – до ближайшей школы полтораста километров. Так что не волнуйся, Андрей, некому тут про вас рассказывать.
– Что, во всей округе кроме вашего поселка никаких людей нет?
– Есть. Но такие, что лучше бы не было, – хмыкнул якут. – Появились у нас недавно соседи.
– Что за соседи? – удивленно спросил Колыма. – Когда ты нас с корешами на охоту водил, никаких соседей у вас тут вроде не было.
– Так то было в девяносто девятом. А они два года назад появились.
– Кто? Геологи, что ли?
– Если бы... Старатели. «Дикая» артель.
Колыма понимающе кивнул. Что такое «дикая» артель, ему объяснять было не надо – как раз на таких и делала бизнес магаданская группировка блатных. Так что из каких людей состоят такие артели и какие там царят нравы, Колыма прекрасно представлял.
– Да, не повезло вам. Говоришь, два года назад они тут осели?
– Да. Последнее время совсем житья от них не стало. – Старейшина якутов покачал головой и принялся рассказывать Колыме о своих проблемах.
– Не позавидуешь тебе, – сказал Колыма, когда Нэхату закончил свой рассказ. Ладно, глядишь, когда я в Магадан вернусь, найду способ тебе помочь. Хотя, пока я в розыске, это будет трудно.
Якут хотел что-то ответить, но в этот момент ведущая на улицу дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая молодая девушка с длинными черными волосами.
– Все в порядке, Нэхату Эрэкович, – сказала она. – Мальчик родился... – Взгляд девушки остановился на Колыме и Черепе, и брови удивленно поползли вверх.
– Даша, это мои друзья, геологи, – предупреждая вопрос девушки, сказал Нэхату. – Это Коля, а это Андрей. А это Даша, фельдшер с прииска, приехала к нам роды принимать.
– Здравствуйте, – сказала Даша, внимательно рассматривая «геологов».
Она достаточно долго прожила на отцовском прииске, чтобы научиться немного разбираться в «мастях». То, что к геологам сидящие за столом мужчины отношения не имели, было ясно сразу. И даже не по татуированным рукам, не по одежде явно зоновского происхождения, а в первую очередь по выражениям лиц, по глазам. Оба «геолога» были похожи на принюхивающихся волков – настороженные, напряженные и опасные даже на вид.
Но внешне Даша, разумеется, не показала, что все поняла. Да и зачем? Сбежавшие с какой-то зоны зэки вызывали у нее скорее жалость, чем страх или ненависть. И уж сообщать о них милиции она точно не собиралась.
Колыма и Череп тоже поздоровались с Дашей, потом Нэхату пригласил ее за стол, она села и тут же принялась рассказывать якуту о родившемся мальчике и его матери.
– Очень здоровый малыш, с матерью тоже все в порядке. Да, пока не забыла – Нэхату Эрэкович, я вам сейчас оставлю мазь, нужно будет смазывать ему пуповину...
– Слышь, Колян, смотри, какие буфера, – шепотом сказал Череп, незаметно ткнув Колыму локтем в бок. – Так и ходят. Неплохая телочка, а?
Колыма неодобрительно покосился на кореша и не ответил. Но Череп не унимался. Теперь он обратился уже к самой девушке:
– Даша, а вам сколько лет?
– Двадцать, – ответила девушка. – Так вот, Нэхату Эрэкович...
– А вы замужем? – перебил девушку Череп.
– Нет, – коротко ответила девушка, поворачиваясь к нему.
Череп ухмыльнулся и опустил глаза, демонстративно уставившись на грудь девушки. Даша сделала вид, что ничего не заметила, и снова повернулась к Нэхату.
– Эх, я бы ей и вдул, – негромко, но так, чтобы девушка услышала, сказал Череп.
Даша покраснела, а Череп уже явно собирался отмочить следующую непристойность, но осекся, словно на стенку наткнувшись на тяжелый и мрачный взгляд Коли Колымы.
– Что такое, Колян? Какие проблемы? Сколько можно сеансами пробавляться? Я год уж считай живой бабы не щупал.
– Доберемся, куда собирались – снимешь и пощупаешь. А пока потерпи. – Колыма говорил вроде бы совершенно спокойно, но спокойствие это было обманчиво. Череп прекрасно знал, что оно может в любой момент смениться холодной яростью – в такие моменты Колыма становился по-настоящему опасен.
– Да ладно тебе, Колян, пошутить уж нельзя.
Колыма не ответил, а девушка снова заговорила со старым якутом. Череп налил себе еще спирта и выпил залпом.
10
11
– Насчет этого не волнуйся. Тут же весь поселок – родственники между собой, – сказал якут. – Кто же захочет на всех неприятности навлекать?
– А участковый у вас есть? – вклинился в разговор Череп.
– Сейчас нет. Предыдущий слишком любил водку. Наш, из саха. Вот и умер два года назад. А нового еще не прислали.
– Эх, завидую я тебе, дед, – Череп широко улыбнулся. – Два года ни одного мусора не видеть – это ж не жизнь, а сплошной праздник.
– Праздник-то праздник, – невесело усмехнулся якут. – Но мы не только ментов два года не видели. Врач, например, у нас в поселке последний раз был еще при советской власти. Читать, писать детей тоже сами учим – до ближайшей школы полтораста километров. Так что не волнуйся, Андрей, некому тут про вас рассказывать.
– Что, во всей округе кроме вашего поселка никаких людей нет?
– Есть. Но такие, что лучше бы не было, – хмыкнул якут. – Появились у нас недавно соседи.
– Что за соседи? – удивленно спросил Колыма. – Когда ты нас с корешами на охоту водил, никаких соседей у вас тут вроде не было.
– Так то было в девяносто девятом. А они два года назад появились.
– Кто? Геологи, что ли?
– Если бы... Старатели. «Дикая» артель.
Колыма понимающе кивнул. Что такое «дикая» артель, ему объяснять было не надо – как раз на таких и делала бизнес магаданская группировка блатных. Так что из каких людей состоят такие артели и какие там царят нравы, Колыма прекрасно представлял.
– Да, не повезло вам. Говоришь, два года назад они тут осели?
– Да. Последнее время совсем житья от них не стало. – Старейшина якутов покачал головой и принялся рассказывать Колыме о своих проблемах.
– Не позавидуешь тебе, – сказал Колыма, когда Нэхату закончил свой рассказ. Ладно, глядишь, когда я в Магадан вернусь, найду способ тебе помочь. Хотя, пока я в розыске, это будет трудно.
Якут хотел что-то ответить, но в этот момент ведущая на улицу дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая молодая девушка с длинными черными волосами.
– Все в порядке, Нэхату Эрэкович, – сказала она. – Мальчик родился... – Взгляд девушки остановился на Колыме и Черепе, и брови удивленно поползли вверх.
– Даша, это мои друзья, геологи, – предупреждая вопрос девушки, сказал Нэхату. – Это Коля, а это Андрей. А это Даша, фельдшер с прииска, приехала к нам роды принимать.
– Здравствуйте, – сказала Даша, внимательно рассматривая «геологов».
Она достаточно долго прожила на отцовском прииске, чтобы научиться немного разбираться в «мастях». То, что к геологам сидящие за столом мужчины отношения не имели, было ясно сразу. И даже не по татуированным рукам, не по одежде явно зоновского происхождения, а в первую очередь по выражениям лиц, по глазам. Оба «геолога» были похожи на принюхивающихся волков – настороженные, напряженные и опасные даже на вид.
Но внешне Даша, разумеется, не показала, что все поняла. Да и зачем? Сбежавшие с какой-то зоны зэки вызывали у нее скорее жалость, чем страх или ненависть. И уж сообщать о них милиции она точно не собиралась.
Колыма и Череп тоже поздоровались с Дашей, потом Нэхату пригласил ее за стол, она села и тут же принялась рассказывать якуту о родившемся мальчике и его матери.
– Очень здоровый малыш, с матерью тоже все в порядке. Да, пока не забыла – Нэхату Эрэкович, я вам сейчас оставлю мазь, нужно будет смазывать ему пуповину...
– Слышь, Колян, смотри, какие буфера, – шепотом сказал Череп, незаметно ткнув Колыму локтем в бок. – Так и ходят. Неплохая телочка, а?
Колыма неодобрительно покосился на кореша и не ответил. Но Череп не унимался. Теперь он обратился уже к самой девушке:
– Даша, а вам сколько лет?
– Двадцать, – ответила девушка. – Так вот, Нэхату Эрэкович...
– А вы замужем? – перебил девушку Череп.
– Нет, – коротко ответила девушка, поворачиваясь к нему.
Череп ухмыльнулся и опустил глаза, демонстративно уставившись на грудь девушки. Даша сделала вид, что ничего не заметила, и снова повернулась к Нэхату.
– Эх, я бы ей и вдул, – негромко, но так, чтобы девушка услышала, сказал Череп.
Даша покраснела, а Череп уже явно собирался отмочить следующую непристойность, но осекся, словно на стенку наткнувшись на тяжелый и мрачный взгляд Коли Колымы.
– Что такое, Колян? Какие проблемы? Сколько можно сеансами пробавляться? Я год уж считай живой бабы не щупал.
– Доберемся, куда собирались – снимешь и пощупаешь. А пока потерпи. – Колыма говорил вроде бы совершенно спокойно, но спокойствие это было обманчиво. Череп прекрасно знал, что оно может в любой момент смениться холодной яростью – в такие моменты Колыма становился по-настоящему опасен.
– Да ладно тебе, Колян, пошутить уж нельзя.
Колыма не ответил, а девушка снова заговорила со старым якутом. Череп налил себе еще спирта и выпил залпом.
10
– Хороший кабак, – довольным голосом сказал Захарович, отодвинув от себя пустую тарелку и придвигая горшочек с тушеным мясом. – И еда классная, и поговорить спокойно можно.
– Еще бы. В плохой я вас и не позвал бы, – ответил сидевший напротив Сизоку Токудзаки.
Сейчас старый японец выглядел совершенно не так, как у себя в кабинете иглотерапии – строгий черный костюм, галстук, ботинки – никаких восточных элементов в одежде. Токудзаки считал, что японская одежда уместна только в Японии – ну, или в таких «кусочках» Японии, каким был его кабинет. А в других странах нужно одеваться так, как принято там. Вот и сейчас – для встречи с Захаровичем он оделся в стандартный деловой костюм, и только длинная коса выбивалась из общей картины.
Японец и Захарович сидели в отдельном кабинете одного из магаданских ресторанов – небольшого, но респектабельного. Токудзаки часто использовал этот ресторан для деловых встреч – маленькие кабинеты были как специально для этого предназначены. В отличие от большинства посетителей ресторанов, Токудзаки было важно не «на людей посмотреть и себя показать», а наоборот, по-возможности остаться незамеченным, чтобы поменьше народу знало, когда и с кем Токудзаки разговаривает. Кроме того, как совершенно справедливо заметил Захарович, здесь отлично кормили.
– Ну, рассказывай, зачем ты встретиться-то хотел? – спросил Захарович, запуская ложку в горшочек с мясом. – Я думал, что-то важное случилось, раз такая срочность, а ты все никак о деле не заговоришь. Или у тебя опять эти восточные церемонии начались?
– Нет, Андрей Михайлович, – спокойно ответил Токудзаки, – просто срочность моей информации не такая, чтобы не позволить себе и вам сначала поесть.
– Ладно, поесть мы уже поели, так что давай выкладывай, что там у тебя.
«Удивительно, до чего все же они грубые, – подумал японец. – Хотя бы ради вежливости мог спросить, закончил ли уже есть я. Странная все-таки страна Россия. Ведь есть же здесь воспитанные люди, и много. Почему же все, у кого хоть какая-нибудь власть есть или деньги, так невежливы? У нас все как раз наоборот».
– Вас по-прежнему интересует Дмитрий Родионович Лопатников? – вслух спросил Токудзаки, как обычно опустив все свои размышления.
– Конечно! Я же тебе говорил! А что, ты узнал что-то? – Глаза Захаровича заинтересованно блеснули.
– Во время последнего сеанса Лопатников попросил меня, чтобы я определил для него, что это такое. – С этими словами японец вытащил из кармана красный шелковый платок и, развернув его, показал московскому следователю небольшой кусок породы с вкраплениями серебристого металла.
Захаровичу даже не пришлось пристально вглядываться, чтобы понять – порода такая же, как и та, что он отобрал у Лопатникова-младшего.
– И что ты определил? – спросил он.
– Платина, – коротко ответил Токудзаки. – Причем порода богатая, если месторождение большое, то можно деньги лопатой грести.
– А кто тебе анализ породы проводил?
– Ну вы же знаете, у меня в Магадане связи хорошие. С год назад директор института минералогии в моем кабинете лечился, вот с ним я насчет анализа и договорился. Болтать он об этом никому не будет, не тот человек.
– Хорошо, если так... – задумчиво произнес Захарович. – А сам ты что об этом думаешь?
– Что тут думать, дело ясное. Лопатников месторождение нашел где-то рядом со своим прииском или на нем самом. Может, случайно, а может, разговоры какие-нибудь слышал, да по ним и сориентировался. Слухи про то, что в том районе платина есть, давно ходят. Я в пятьдесят первом как раз в том районе сидел. В лагпункте под Охотском. Про золото все знали, да только тогда руки у МГБ не доходили до промышленной добычи. А может, и доходили, только по-тихому, кто их теперь знает. В общем, слышал я тогда и про платину. Якобы якуты что-то нашли. Но дальше слухов дело тогда так и не пошло – времена были не те. А потом, когда Сталин умер и большую часть лагерей посокращали, на тот район никто особого внимания не обращал.
– Почему?
– Да потому, что тогда частных контор не было, а официальных экспедиций в район Ини не пускали. Какой-то тогдашний большой ученый научно доказал, что драгметаллов, таких, как золото или платина, в районе этой реки залегать не может. Ну и позаботился, наверное, чтобы проверять его догадку никто не полез. А ведь времена тогда суровые были – против начальства никто не пер, а то не успеешь оглянуться, как в том же районе окажешься, но не геологом, а зэком.
– Ясно. А теперь послушай меня. – И Захарович коротко рассказал японцу о своем разговоре с младшим братом Лопатникова и о взятой у него породе.
– Ну, значит, все сходится, – кивнул японец, выслушав рассказ москвича. – Лопатников и мне говорил, что не только через меня эту породу на анализ отдает. Хочет, дескать, чтобы информация была из двух независимых источников.
– Ну да, – хмыкнул Захарович. – Вот она и получилась из двух независимых. Но не только ему.
Некоторое время оба молчали, но думали явно об одном и том же. Наконец Захарович, словно приняв какое-то решение, нарушил молчание:
– Ты уже сказал Лопатникову, что это такое?
– Сказал, – кивнул японец. – Скрывать смысла не было, он бы все равно рано или поздно узнал. Но доверять мне перестал бы.
– А так он тебе доверяет?
– Полностью. Даже на какой-то совместный бизнес намекал, но это пока что вилами по воде писано, там необходима серьезная геологическая разведка.
– Понятно. В общем, Токудзаки, ты человек умный, так что давай с тобой поговорим начистоту, – начал Захарович, но неожиданно замолчал, словно вспомнив о чем-то. – Подожди-ка секунду.
Москвич наклонился, открыл свой дипломат и вытащил оттуда какой-то небольшой черный приборчик. Пощелкал клавишами, покрутил какой-то барабанчик. На приборчике зажглась зеленая лампочка, и москвич, удовлетворенно хмыкнув, вернул его в дипломат.
– Вот, теперь можно говорить спокойно. А то мало ли...
– Жучков боитесь, Андрей Михайлович?
– Не то чтобы боюсь, но осторожность никогда не помешает. Мало ли чего в этот кабинетик хозяин ресторана напихал.
– Тоже верно, – согласился японец. – Так что вы хотели мне сказать?
Вежливость японца, постоянно говорящего «вы», несколько смущала Захаровича, он к такому не привык. Ему было даже трудно начать говорить, о чем он собирался, слишком официален был его собеседник. Но Захарович сумел взять себя в руки, напомнив себе, что Токудзаки, видимо, по-другому просто не может. Азиат, что с него взять. Переборов нерешительность, Захарович ответил:
– А вот что. Тебе не кажется, что такой жирный кусок, как платиновый прииск, для Лопатникова слишком хорош?
Японец промолчал, но по его лицу было видно, что он ждет продолжения.
– Нужно этот прииск перехватить, – решительно заключил Захарович.
– А как? Даже собака, и та свой кусок просто так не отдаст. А Лопатников человек решительный, его так просто не запугаешь.
Захарович усмехнулся.
– То есть, надо понимать, что в принципе ты против такой попытки не возражаешь?
– Если вы скажете, как собираетесь это сделать, то нет. Лопатников мне не родственник и не друг.
– Найдем способ. Во-первых, говоришь, он тебе доверяет, даже общее дело предлагал. Значит, источник информации у нас уже есть. Во-вторых, брат Лопатникова, тот самый, которого я в казино брал, – полная дешевка. Весь на понтах, но когда я на него надавил, хрупнул, как сухое печенье. Он нам сдаст братца, как в упаковке. Ведь Лопатников добывать платину собирается нелегально, значит, если подобрать еще пару свидетелей, то можно будет ему сроком пригрозить. В этом нам младшенький помочь очень даже может. А еще у Лопатникова дочь есть. Все, кого я про нее спрашивал, говорят, что папаша ее любит и ради нее пойдет на все. Так что рычаги давления у нас. Пригрозим сроком, пообещаем дочке и брату неприятностей устроить, и отдаст он нам прииск как миленький. Жаловаться не побежит – только себе хуже сделает. К тому же в Магадане органы мне обязаны содействие оказывать.
– Вы во многом правы, Андрей Михайлович. Но я не понимаю одного – зачем вам в таком случае нужен я? – По непроницаемому лицу японца было совершенно непонятно, о чем он думает. Глазки-щелочки были совершенно спокойны. Захаровича это раздражало, но он сдерживал себя. Токудзаки был ему нужен.
– Как зачем? Информация – раз, твои связи – два. К тому же я сам дела вести не хочу, официально всем рулить ты будешь. Да и вообще, Сизоку, мы с тобой вроде как уже не первый год знакомы, и за это время друг от друга нам только польза была. Зачем мне теперь тебя обманывать?
– Деньги часто людей меняют. И чем больше деньги, тем больше перемены.
– Оно так. Но есть люди, которых обманывать опасно. И ты как раз из их числа. Я это прекрасно знаю и предпочту честно поделиться и иметь тебя союзником, чем выиграть в деньгах, но заполучить такого врага. Так что, согласен?
Японец молчал почти минуту, почти закрыв узкие глаза. Со стороны могло показаться, что старик уснул – но Захарович прекрасно понимал, что на самом деле в голове Токудзаки сейчас идет напряженнейшая работа. Москвич нервно побарабанил пальцами по столу – если Токудзаки откажется, то найти ему замену будет очень трудно. Да и знает он уже много.
– Согласен, – наконец коротко сказал японец. – Как делиться будем?
– Пополам, – со вздохом облегчения отозвался Захарович.
– Я согласен, – на этот раз почти без раздумий ответил Сизоку. – Только сразу скажу: я считаю, что платину лучше добывать официально. Пробить фирму, оформить все бумаги с нашими связями проблем не будет. Денег, конечно, со всеми налогами будет меньше, но зато это дело верное. И никто отнять у нас прииск уже не сможет.
– Я хотел добывать нелегально, – недовольно сказал Захарович.
– Нет, – покачал головой японец. – Слишком опасно. Узнает кто, организует наезд и собьет прикуп на себя. А если все официально будет, то так просто собственность не переоформишь.
– Ну ладно, – не стал спорить Захарович. – Я-то думал переправлять платину за границу, чтобы она на мировом рынке появлялась под видом африканской, но на это денег бы ушло, может, и не меньше, чем мы так налогами отдадим.
– И плюс постоянная опасность, – добавил японец. – Хотя... – Он немного помолчал. – Может быть, вы и правы, Андрей Михайлович. Насчет переправки за границу можно будет еще поразмыслить. Может быть, и не нужно официально фирму организовывать. Есть у меня пара идей на этот счет. Но об этом позже.
– Ладно, убедил. А на кого прииск оформлять будем? На меня нельзя.
– Я тоже светиться не хочу, – сказал Токудзаки. – Кто-нибудь может задаться вопросом, откуда у скромного врача деньги на прииск. Давай лучше по-другому сделаем. Ты говоришь, что на младшего брата Лопатникова влиять легко?
– Да.
– Давай тогда постараемся сделать так, чтобы старший все на него переоформил. Дадим младшенькому маленький процент, и пусть все по бумагам будет на нем. А мы останемся в тени.
– Хм... А почему бы и нет. Из этого дурачка веревки вить будет легче легкого. Слушай! – Захарович широко раскрыл глаза. – Да ведь так есть и еще одно преимущество!
– Какое?
– Можно будет не париться с тем, чтобы Лопатников от прииска отказался! Если с ним несчастный случай стрясется, то кто ему наследовать будет? Ясное дело – брат!
– У него еще дочь есть, – напомнил японец.
– Подумаешь! Несчастный случай с ними одновременно случиться может. В автокатастрофу попадут или пожар у них там на прииске случится. Мало ли! А младшенький уцелеет, потому что его мы предупредим заранее.
– Да, так может получиться, – кивнул японец. – А согласится младший?
– Наверняка, – уверенно сказал москвич. – Я с такими, как он, не первый раз дело имею. За бабки мать родную в рабство продаст, а отца на мясозаготовки, что уж про сводного брата говорить.
– Если он такой, то почему сам уже давно от старшего не избавился?
– Трус он. Я с ним и разговаривал-то не больше получаса, но такое не спрячешь. Сам он на такое дело никогда бы не решился, но вот если мы ему предложим все устроить, да еще и пригрозим, что в случае отказа с ним самим может что-нибудь нехорошее случиться, он двумя руками «за» будет. О! Кажется, я придумал! Нужно так устранение Лопатникова обтяпать, чтобы подозрение на младшего падало. Это, кстати говоря, и несложно – мотив у него есть. А отбиться от обвинений ему мы поможем. Вот и получается и кнут, и пряник.
– Ну если так, – задумчиво протянул японец. – Тогда и я двумя руками «за». Считайте, что мы договорились, Андрей Михайлович.
– Еще бы. В плохой я вас и не позвал бы, – ответил сидевший напротив Сизоку Токудзаки.
Сейчас старый японец выглядел совершенно не так, как у себя в кабинете иглотерапии – строгий черный костюм, галстук, ботинки – никаких восточных элементов в одежде. Токудзаки считал, что японская одежда уместна только в Японии – ну, или в таких «кусочках» Японии, каким был его кабинет. А в других странах нужно одеваться так, как принято там. Вот и сейчас – для встречи с Захаровичем он оделся в стандартный деловой костюм, и только длинная коса выбивалась из общей картины.
Японец и Захарович сидели в отдельном кабинете одного из магаданских ресторанов – небольшого, но респектабельного. Токудзаки часто использовал этот ресторан для деловых встреч – маленькие кабинеты были как специально для этого предназначены. В отличие от большинства посетителей ресторанов, Токудзаки было важно не «на людей посмотреть и себя показать», а наоборот, по-возможности остаться незамеченным, чтобы поменьше народу знало, когда и с кем Токудзаки разговаривает. Кроме того, как совершенно справедливо заметил Захарович, здесь отлично кормили.
– Ну, рассказывай, зачем ты встретиться-то хотел? – спросил Захарович, запуская ложку в горшочек с мясом. – Я думал, что-то важное случилось, раз такая срочность, а ты все никак о деле не заговоришь. Или у тебя опять эти восточные церемонии начались?
– Нет, Андрей Михайлович, – спокойно ответил Токудзаки, – просто срочность моей информации не такая, чтобы не позволить себе и вам сначала поесть.
– Ладно, поесть мы уже поели, так что давай выкладывай, что там у тебя.
«Удивительно, до чего все же они грубые, – подумал японец. – Хотя бы ради вежливости мог спросить, закончил ли уже есть я. Странная все-таки страна Россия. Ведь есть же здесь воспитанные люди, и много. Почему же все, у кого хоть какая-нибудь власть есть или деньги, так невежливы? У нас все как раз наоборот».
– Вас по-прежнему интересует Дмитрий Родионович Лопатников? – вслух спросил Токудзаки, как обычно опустив все свои размышления.
– Конечно! Я же тебе говорил! А что, ты узнал что-то? – Глаза Захаровича заинтересованно блеснули.
– Во время последнего сеанса Лопатников попросил меня, чтобы я определил для него, что это такое. – С этими словами японец вытащил из кармана красный шелковый платок и, развернув его, показал московскому следователю небольшой кусок породы с вкраплениями серебристого металла.
Захаровичу даже не пришлось пристально вглядываться, чтобы понять – порода такая же, как и та, что он отобрал у Лопатникова-младшего.
– И что ты определил? – спросил он.
– Платина, – коротко ответил Токудзаки. – Причем порода богатая, если месторождение большое, то можно деньги лопатой грести.
– А кто тебе анализ породы проводил?
– Ну вы же знаете, у меня в Магадане связи хорошие. С год назад директор института минералогии в моем кабинете лечился, вот с ним я насчет анализа и договорился. Болтать он об этом никому не будет, не тот человек.
– Хорошо, если так... – задумчиво произнес Захарович. – А сам ты что об этом думаешь?
– Что тут думать, дело ясное. Лопатников месторождение нашел где-то рядом со своим прииском или на нем самом. Может, случайно, а может, разговоры какие-нибудь слышал, да по ним и сориентировался. Слухи про то, что в том районе платина есть, давно ходят. Я в пятьдесят первом как раз в том районе сидел. В лагпункте под Охотском. Про золото все знали, да только тогда руки у МГБ не доходили до промышленной добычи. А может, и доходили, только по-тихому, кто их теперь знает. В общем, слышал я тогда и про платину. Якобы якуты что-то нашли. Но дальше слухов дело тогда так и не пошло – времена были не те. А потом, когда Сталин умер и большую часть лагерей посокращали, на тот район никто особого внимания не обращал.
– Почему?
– Да потому, что тогда частных контор не было, а официальных экспедиций в район Ини не пускали. Какой-то тогдашний большой ученый научно доказал, что драгметаллов, таких, как золото или платина, в районе этой реки залегать не может. Ну и позаботился, наверное, чтобы проверять его догадку никто не полез. А ведь времена тогда суровые были – против начальства никто не пер, а то не успеешь оглянуться, как в том же районе окажешься, но не геологом, а зэком.
– Ясно. А теперь послушай меня. – И Захарович коротко рассказал японцу о своем разговоре с младшим братом Лопатникова и о взятой у него породе.
– Ну, значит, все сходится, – кивнул японец, выслушав рассказ москвича. – Лопатников и мне говорил, что не только через меня эту породу на анализ отдает. Хочет, дескать, чтобы информация была из двух независимых источников.
– Ну да, – хмыкнул Захарович. – Вот она и получилась из двух независимых. Но не только ему.
Некоторое время оба молчали, но думали явно об одном и том же. Наконец Захарович, словно приняв какое-то решение, нарушил молчание:
– Ты уже сказал Лопатникову, что это такое?
– Сказал, – кивнул японец. – Скрывать смысла не было, он бы все равно рано или поздно узнал. Но доверять мне перестал бы.
– А так он тебе доверяет?
– Полностью. Даже на какой-то совместный бизнес намекал, но это пока что вилами по воде писано, там необходима серьезная геологическая разведка.
– Понятно. В общем, Токудзаки, ты человек умный, так что давай с тобой поговорим начистоту, – начал Захарович, но неожиданно замолчал, словно вспомнив о чем-то. – Подожди-ка секунду.
Москвич наклонился, открыл свой дипломат и вытащил оттуда какой-то небольшой черный приборчик. Пощелкал клавишами, покрутил какой-то барабанчик. На приборчике зажглась зеленая лампочка, и москвич, удовлетворенно хмыкнув, вернул его в дипломат.
– Вот, теперь можно говорить спокойно. А то мало ли...
– Жучков боитесь, Андрей Михайлович?
– Не то чтобы боюсь, но осторожность никогда не помешает. Мало ли чего в этот кабинетик хозяин ресторана напихал.
– Тоже верно, – согласился японец. – Так что вы хотели мне сказать?
Вежливость японца, постоянно говорящего «вы», несколько смущала Захаровича, он к такому не привык. Ему было даже трудно начать говорить, о чем он собирался, слишком официален был его собеседник. Но Захарович сумел взять себя в руки, напомнив себе, что Токудзаки, видимо, по-другому просто не может. Азиат, что с него взять. Переборов нерешительность, Захарович ответил:
– А вот что. Тебе не кажется, что такой жирный кусок, как платиновый прииск, для Лопатникова слишком хорош?
Японец промолчал, но по его лицу было видно, что он ждет продолжения.
– Нужно этот прииск перехватить, – решительно заключил Захарович.
– А как? Даже собака, и та свой кусок просто так не отдаст. А Лопатников человек решительный, его так просто не запугаешь.
Захарович усмехнулся.
– То есть, надо понимать, что в принципе ты против такой попытки не возражаешь?
– Если вы скажете, как собираетесь это сделать, то нет. Лопатников мне не родственник и не друг.
– Найдем способ. Во-первых, говоришь, он тебе доверяет, даже общее дело предлагал. Значит, источник информации у нас уже есть. Во-вторых, брат Лопатникова, тот самый, которого я в казино брал, – полная дешевка. Весь на понтах, но когда я на него надавил, хрупнул, как сухое печенье. Он нам сдаст братца, как в упаковке. Ведь Лопатников добывать платину собирается нелегально, значит, если подобрать еще пару свидетелей, то можно будет ему сроком пригрозить. В этом нам младшенький помочь очень даже может. А еще у Лопатникова дочь есть. Все, кого я про нее спрашивал, говорят, что папаша ее любит и ради нее пойдет на все. Так что рычаги давления у нас. Пригрозим сроком, пообещаем дочке и брату неприятностей устроить, и отдаст он нам прииск как миленький. Жаловаться не побежит – только себе хуже сделает. К тому же в Магадане органы мне обязаны содействие оказывать.
– Вы во многом правы, Андрей Михайлович. Но я не понимаю одного – зачем вам в таком случае нужен я? – По непроницаемому лицу японца было совершенно непонятно, о чем он думает. Глазки-щелочки были совершенно спокойны. Захаровича это раздражало, но он сдерживал себя. Токудзаки был ему нужен.
– Как зачем? Информация – раз, твои связи – два. К тому же я сам дела вести не хочу, официально всем рулить ты будешь. Да и вообще, Сизоку, мы с тобой вроде как уже не первый год знакомы, и за это время друг от друга нам только польза была. Зачем мне теперь тебя обманывать?
– Деньги часто людей меняют. И чем больше деньги, тем больше перемены.
– Оно так. Но есть люди, которых обманывать опасно. И ты как раз из их числа. Я это прекрасно знаю и предпочту честно поделиться и иметь тебя союзником, чем выиграть в деньгах, но заполучить такого врага. Так что, согласен?
Японец молчал почти минуту, почти закрыв узкие глаза. Со стороны могло показаться, что старик уснул – но Захарович прекрасно понимал, что на самом деле в голове Токудзаки сейчас идет напряженнейшая работа. Москвич нервно побарабанил пальцами по столу – если Токудзаки откажется, то найти ему замену будет очень трудно. Да и знает он уже много.
– Согласен, – наконец коротко сказал японец. – Как делиться будем?
– Пополам, – со вздохом облегчения отозвался Захарович.
– Я согласен, – на этот раз почти без раздумий ответил Сизоку. – Только сразу скажу: я считаю, что платину лучше добывать официально. Пробить фирму, оформить все бумаги с нашими связями проблем не будет. Денег, конечно, со всеми налогами будет меньше, но зато это дело верное. И никто отнять у нас прииск уже не сможет.
– Я хотел добывать нелегально, – недовольно сказал Захарович.
– Нет, – покачал головой японец. – Слишком опасно. Узнает кто, организует наезд и собьет прикуп на себя. А если все официально будет, то так просто собственность не переоформишь.
– Ну ладно, – не стал спорить Захарович. – Я-то думал переправлять платину за границу, чтобы она на мировом рынке появлялась под видом африканской, но на это денег бы ушло, может, и не меньше, чем мы так налогами отдадим.
– И плюс постоянная опасность, – добавил японец. – Хотя... – Он немного помолчал. – Может быть, вы и правы, Андрей Михайлович. Насчет переправки за границу можно будет еще поразмыслить. Может быть, и не нужно официально фирму организовывать. Есть у меня пара идей на этот счет. Но об этом позже.
– Ладно, убедил. А на кого прииск оформлять будем? На меня нельзя.
– Я тоже светиться не хочу, – сказал Токудзаки. – Кто-нибудь может задаться вопросом, откуда у скромного врача деньги на прииск. Давай лучше по-другому сделаем. Ты говоришь, что на младшего брата Лопатникова влиять легко?
– Да.
– Давай тогда постараемся сделать так, чтобы старший все на него переоформил. Дадим младшенькому маленький процент, и пусть все по бумагам будет на нем. А мы останемся в тени.
– Хм... А почему бы и нет. Из этого дурачка веревки вить будет легче легкого. Слушай! – Захарович широко раскрыл глаза. – Да ведь так есть и еще одно преимущество!
– Какое?
– Можно будет не париться с тем, чтобы Лопатников от прииска отказался! Если с ним несчастный случай стрясется, то кто ему наследовать будет? Ясное дело – брат!
– У него еще дочь есть, – напомнил японец.
– Подумаешь! Несчастный случай с ними одновременно случиться может. В автокатастрофу попадут или пожар у них там на прииске случится. Мало ли! А младшенький уцелеет, потому что его мы предупредим заранее.
– Да, так может получиться, – кивнул японец. – А согласится младший?
– Наверняка, – уверенно сказал москвич. – Я с такими, как он, не первый раз дело имею. За бабки мать родную в рабство продаст, а отца на мясозаготовки, что уж про сводного брата говорить.
– Если он такой, то почему сам уже давно от старшего не избавился?
– Трус он. Я с ним и разговаривал-то не больше получаса, но такое не спрячешь. Сам он на такое дело никогда бы не решился, но вот если мы ему предложим все устроить, да еще и пригрозим, что в случае отказа с ним самим может что-нибудь нехорошее случиться, он двумя руками «за» будет. О! Кажется, я придумал! Нужно так устранение Лопатникова обтяпать, чтобы подозрение на младшего падало. Это, кстати говоря, и несложно – мотив у него есть. А отбиться от обвинений ему мы поможем. Вот и получается и кнут, и пряник.
– Ну если так, – задумчиво протянул японец. – Тогда и я двумя руками «за». Считайте, что мы договорились, Андрей Михайлович.
11
Дмитрий Родионович Лопатников задумчиво смотрел на зажатую в своей руке клюшку для гольфа. Ему было муторно – болела спина, ныли кости и слегка кружилась голова.
Проклятый радикулит снова обострился, да еще и какая-то новая, неизвестная напасть навалилась. Лопатников надеялся, что после выпитых таблеток на свежем воздухе ему полегчает, но надежда оказалось напрасной. Вообще последнее время помогало ему только иглоукалывание в кабинете Токудзаки, и ничто другое. Лопатников тяжело вздохнул, повел плечами, пытаясь отогнать противную, ноющую боль, и смерил взглядом расстояние от лежащего у него под ногами мячика для гольфа до лунки. Метров пять, не больше. Совсем простой удар.
Лопатников несильно размахнулся и ударил. Мяч прокатился мимо лунки. Лопатников тяжело вздохнул, бросил клюшку на траву и медленно пошел к краю площадки, где на скамейке стояла бутылка с минеральной водой. Вообще-то Лопатников, как и большинство россиян, выросших еще при Советском Союзе, не любил гольф и не умел в него играть. Но когда он строил себе загородный особняк, ушлый менеджер строительной фирмы умудрился убедить его в том, что площадка для гольфа ему просто позарез необходима. Что это круто, модно, современно и исключительно полезно для здоровья. Лопатников поморщился. Да, только за счет этой дурацкой площадки цена дома подскочила тысяч на пять зелеными. А вот теперь спрашивается – нужен ему этот гольф? Понтов от площадки, конечно, до фига, как же, много ли в Магаданской области площадок для гольфа? Когда он сюда знакомых приводит, те офигевают. Но когда это последний раз было? Все дела, дела, а для чего, спрашивается, если он с этим своим прииском свету белого совершенно не видит? Даже дома бывает раз в месяц по обещанию. Зачем он его тогда строил?
«Как зачем? Ради Лешки хотя бы, – мысленно ответил сам себе Лопатников. – Он здесь живет. Хоть сейчас пацан нормально устроен, не то что в детстве. Дашке опять же в наследство оставлю». Настроение Лопатникова чуть улучшилось – так всегда бывало, когда он вспоминал о младшем брате или дочери.
Лопатников попил воды и, оставив бутылку на скамейке, неторопливым, прогулочным шагом двинулся в сторону дома. Пройдя шагов тридцать, он свернул налево – неожиданно ему захотелось зайти в зимний сад, посмотреть на недавно приобретенных братом павлинов. Лопатников хмыкнул, вспомнив, как пару месяцев назад младший брат сообщил ему о том, что заказал павлинов для сада. Да не простых, а каких-то особенно породистых и ценных. Тогда Лопатников подумал, что младший шутит, но когда тот предъявил ему счет за этих экзотических куриц, ему стало не до смеха – они обошлись в пятьдесят пять тысяч баксов. Правда, птицы были и в самом деле очень красивые, в прошлый свой приезд он их хоть посмотрел, а то так и не знал, за что деньги отдал. Лопатников дошел до вольера с птицами и остановился, глядя на расхаживающего вдоль сетки павлина. Роскошный хвост птицы переливался всеми цветами радуги, Лопатников не удержался и восхищенно покачал головой. Второго павлина видно не было – наверное, спрятался в стоящий в глубине вольера деревянный домик.
– Эй ты, петух с хвостом! – Лопатников слегка потряс сетку, пытаясь обратить на себя внимание птицы. Павлин недовольно покосился на человека и продолжил свою бесцельную прогулку.
– Вот урод, даже внимания не обращает, – пробурчал себе под нос Лопатников. – Интересно, суп из такого вкусный получится или не очень?
Он подобрал с земли небольшой камешек и, тщательно прицелившись, запустил им в птицу. Павлин отскочил и возмущенно заорал – да таким противным голосом, что Лопатников непроизвольно поднял ладони к ушам. Надо же, никогда бы не подумал, что этот красавец может такие мерзкие звуки издавать!
Павлин смерил человека возмущенным взглядом и скрылся в домике. Лопатников постоял у сетки еще немного, потом понял, что в ближайшее время обиженная птица наружу не покажется, развернулся и отошел от вольера.
«Красивая, конечно, тварь, – думал он, неторопливо шагая к дому, – но десяти штук баксов все же не стоит. Переборщил Лешка. Хотя, с другой стороны... Теперь-то я себе и не такое могу позволить. И с одним золотом не бедствовал, а теперь, когда платина пойдет, можно будет не то что павлинов, слона из Африки выписать! Нет, точно, о тех бабках жалеть не стоит – в конце концов, у кого еще на Колыме свои павлины есть? Рассказать ведь кому – не поверят». Тут Лопатников снова помрачнел. Рассказать... Ему про этих птах и рассказать-то даже некому. На этом долбаном прииске половина народу и слова-то «павлин», наверное, не знает, а вторая половина думает, что это порода собак. Эх, среди какого отребья жить приходиться! А он-то, когда из лагерной охраны уходил, так надеялся, что со всеми этими сволочами дело иметь больше не придется! Ладно он сам – а каково там Дашке? И ведь сколько раз ей предлагал – уезжай оттуда, живи как нормальный человек. Не соглашается. Говорит, что одного его оставлять не хочет. Да, с тех пор как он на пенсию уволился и золотую делянку нашел, получается, ничего и не изменилось. Хотя, как сказать. Когда он начальником лагеря работал, такого дома у него не было. Так что жаловаться, пожалуй, не стоит. Вот только Дашка...»
Лопатников тяжело вздохнул. Он уже так привык к жизни на прииске, что ему и в голову не приходило, что можно к лешачьей бабушке повыгонять всю полууголовную сволочь, которая там работает, и нанять нормальных людей. Впрочем, с другой стороны, он прекрасно понимал, что нормальным и платить придется по-другому. У тех же, кто пашет на прииске, сейчас в большинстве своем просто другого выхода нет – больше половины таких, кого уже и уголовный мир приговорил, и менты с фонарями ищут. Вот и пашут за одну жратву. Кроме того, Лопатников за время работы начальником зоны привык к неограниченной власти над людьми. Такая власть у него сейчас на прииске была – в случае чего он мог провинившегося хоть пристрелить – никто его искать не будет. Пару раз, кстати говоря, Лопатников именно так и поступал. А пару раз и не так – невезучие рабочие умирали куда более паршивой смертью.
А если работать по-нормальному, то и власти такой не будет. Однако все эти соображения Лопатников наружу обычно не выпускал, предпочитая просто сетовать на судьбу и жалеть себя, любимого.
Миновав небольшой бассейн, Лопатников поднялся на крыльцо дома, украшенное прихотливой резьбой по дереву. Мастера, который ее делал, пришлось в свое время на три дня брать с одной из зон за ящик вина. Да и то – так дешево это обошлось только потому, что начальник той зоны был старым знакомым. О том, что такие «обмены» здорово напоминают самую натуральную работорговлю, Лопатников никогда не задумывался. Когда он сам был начальником лагеря, ему тоже неоднократно доводилось так поступать, и он привык к этому порядку вещей как к чему-то совершенно естественному.
Боль в спине тем временем немного поутихла, и настроение Лопатникова стало улучшаться. Открыв дверь, он сразу же увидел идущего ему навстречу брата.
– А, ты сам возвращаешься, Димка. А я уже за тобой идти хотел, – сказал Алексей Лопатников, старательно изображая на лице радость. – Пойдем поедим, все уже готово.
Дмитрий тепло улыбнулся и кивнул. Ему не приходилось напряженно изображать радость – младшего брата он действительно любил. Да и прогулка перед едой все же пошла ему на пользу – появился аппетит.
Братья прошли в столовую, сели за стол и принялись за еду. А еда была хороша – густые, жирные щи, овощное рагу с мясом, плов, штук пять разных салатов, фаршированные чем-то уже совершенно невообразимым, яблоки и еще целая куча разных блюд – повар, нанятый Лопатниковым-младшим, полностью оправдывал свою зарплату. А платили ему две штуки зеленых в месяц.
Проклятый радикулит снова обострился, да еще и какая-то новая, неизвестная напасть навалилась. Лопатников надеялся, что после выпитых таблеток на свежем воздухе ему полегчает, но надежда оказалось напрасной. Вообще последнее время помогало ему только иглоукалывание в кабинете Токудзаки, и ничто другое. Лопатников тяжело вздохнул, повел плечами, пытаясь отогнать противную, ноющую боль, и смерил взглядом расстояние от лежащего у него под ногами мячика для гольфа до лунки. Метров пять, не больше. Совсем простой удар.
Лопатников несильно размахнулся и ударил. Мяч прокатился мимо лунки. Лопатников тяжело вздохнул, бросил клюшку на траву и медленно пошел к краю площадки, где на скамейке стояла бутылка с минеральной водой. Вообще-то Лопатников, как и большинство россиян, выросших еще при Советском Союзе, не любил гольф и не умел в него играть. Но когда он строил себе загородный особняк, ушлый менеджер строительной фирмы умудрился убедить его в том, что площадка для гольфа ему просто позарез необходима. Что это круто, модно, современно и исключительно полезно для здоровья. Лопатников поморщился. Да, только за счет этой дурацкой площадки цена дома подскочила тысяч на пять зелеными. А вот теперь спрашивается – нужен ему этот гольф? Понтов от площадки, конечно, до фига, как же, много ли в Магаданской области площадок для гольфа? Когда он сюда знакомых приводит, те офигевают. Но когда это последний раз было? Все дела, дела, а для чего, спрашивается, если он с этим своим прииском свету белого совершенно не видит? Даже дома бывает раз в месяц по обещанию. Зачем он его тогда строил?
«Как зачем? Ради Лешки хотя бы, – мысленно ответил сам себе Лопатников. – Он здесь живет. Хоть сейчас пацан нормально устроен, не то что в детстве. Дашке опять же в наследство оставлю». Настроение Лопатникова чуть улучшилось – так всегда бывало, когда он вспоминал о младшем брате или дочери.
Лопатников попил воды и, оставив бутылку на скамейке, неторопливым, прогулочным шагом двинулся в сторону дома. Пройдя шагов тридцать, он свернул налево – неожиданно ему захотелось зайти в зимний сад, посмотреть на недавно приобретенных братом павлинов. Лопатников хмыкнул, вспомнив, как пару месяцев назад младший брат сообщил ему о том, что заказал павлинов для сада. Да не простых, а каких-то особенно породистых и ценных. Тогда Лопатников подумал, что младший шутит, но когда тот предъявил ему счет за этих экзотических куриц, ему стало не до смеха – они обошлись в пятьдесят пять тысяч баксов. Правда, птицы были и в самом деле очень красивые, в прошлый свой приезд он их хоть посмотрел, а то так и не знал, за что деньги отдал. Лопатников дошел до вольера с птицами и остановился, глядя на расхаживающего вдоль сетки павлина. Роскошный хвост птицы переливался всеми цветами радуги, Лопатников не удержался и восхищенно покачал головой. Второго павлина видно не было – наверное, спрятался в стоящий в глубине вольера деревянный домик.
– Эй ты, петух с хвостом! – Лопатников слегка потряс сетку, пытаясь обратить на себя внимание птицы. Павлин недовольно покосился на человека и продолжил свою бесцельную прогулку.
– Вот урод, даже внимания не обращает, – пробурчал себе под нос Лопатников. – Интересно, суп из такого вкусный получится или не очень?
Он подобрал с земли небольшой камешек и, тщательно прицелившись, запустил им в птицу. Павлин отскочил и возмущенно заорал – да таким противным голосом, что Лопатников непроизвольно поднял ладони к ушам. Надо же, никогда бы не подумал, что этот красавец может такие мерзкие звуки издавать!
Павлин смерил человека возмущенным взглядом и скрылся в домике. Лопатников постоял у сетки еще немного, потом понял, что в ближайшее время обиженная птица наружу не покажется, развернулся и отошел от вольера.
«Красивая, конечно, тварь, – думал он, неторопливо шагая к дому, – но десяти штук баксов все же не стоит. Переборщил Лешка. Хотя, с другой стороны... Теперь-то я себе и не такое могу позволить. И с одним золотом не бедствовал, а теперь, когда платина пойдет, можно будет не то что павлинов, слона из Африки выписать! Нет, точно, о тех бабках жалеть не стоит – в конце концов, у кого еще на Колыме свои павлины есть? Рассказать ведь кому – не поверят». Тут Лопатников снова помрачнел. Рассказать... Ему про этих птах и рассказать-то даже некому. На этом долбаном прииске половина народу и слова-то «павлин», наверное, не знает, а вторая половина думает, что это порода собак. Эх, среди какого отребья жить приходиться! А он-то, когда из лагерной охраны уходил, так надеялся, что со всеми этими сволочами дело иметь больше не придется! Ладно он сам – а каково там Дашке? И ведь сколько раз ей предлагал – уезжай оттуда, живи как нормальный человек. Не соглашается. Говорит, что одного его оставлять не хочет. Да, с тех пор как он на пенсию уволился и золотую делянку нашел, получается, ничего и не изменилось. Хотя, как сказать. Когда он начальником лагеря работал, такого дома у него не было. Так что жаловаться, пожалуй, не стоит. Вот только Дашка...»
Лопатников тяжело вздохнул. Он уже так привык к жизни на прииске, что ему и в голову не приходило, что можно к лешачьей бабушке повыгонять всю полууголовную сволочь, которая там работает, и нанять нормальных людей. Впрочем, с другой стороны, он прекрасно понимал, что нормальным и платить придется по-другому. У тех же, кто пашет на прииске, сейчас в большинстве своем просто другого выхода нет – больше половины таких, кого уже и уголовный мир приговорил, и менты с фонарями ищут. Вот и пашут за одну жратву. Кроме того, Лопатников за время работы начальником зоны привык к неограниченной власти над людьми. Такая власть у него сейчас на прииске была – в случае чего он мог провинившегося хоть пристрелить – никто его искать не будет. Пару раз, кстати говоря, Лопатников именно так и поступал. А пару раз и не так – невезучие рабочие умирали куда более паршивой смертью.
А если работать по-нормальному, то и власти такой не будет. Однако все эти соображения Лопатников наружу обычно не выпускал, предпочитая просто сетовать на судьбу и жалеть себя, любимого.
Миновав небольшой бассейн, Лопатников поднялся на крыльцо дома, украшенное прихотливой резьбой по дереву. Мастера, который ее делал, пришлось в свое время на три дня брать с одной из зон за ящик вина. Да и то – так дешево это обошлось только потому, что начальник той зоны был старым знакомым. О том, что такие «обмены» здорово напоминают самую натуральную работорговлю, Лопатников никогда не задумывался. Когда он сам был начальником лагеря, ему тоже неоднократно доводилось так поступать, и он привык к этому порядку вещей как к чему-то совершенно естественному.
Боль в спине тем временем немного поутихла, и настроение Лопатникова стало улучшаться. Открыв дверь, он сразу же увидел идущего ему навстречу брата.
– А, ты сам возвращаешься, Димка. А я уже за тобой идти хотел, – сказал Алексей Лопатников, старательно изображая на лице радость. – Пойдем поедим, все уже готово.
Дмитрий тепло улыбнулся и кивнул. Ему не приходилось напряженно изображать радость – младшего брата он действительно любил. Да и прогулка перед едой все же пошла ему на пользу – появился аппетит.
Братья прошли в столовую, сели за стол и принялись за еду. А еда была хороша – густые, жирные щи, овощное рагу с мясом, плов, штук пять разных салатов, фаршированные чем-то уже совершенно невообразимым, яблоки и еще целая куча разных блюд – повар, нанятый Лопатниковым-младшим, полностью оправдывал свою зарплату. А платили ему две штуки зеленых в месяц.