Полистав книгу, он пристально посмотрел на Александра и передал сборник человеку в бескозырке.
   Старший сел на табурет, поставленный посреди комнаты, закинул ногу на ногу и скомандовал:
   — Приступайте.
   Матрос и человек в кожанке начали обыск. Они педантично перетряхивали книги, которые так любовно собирал Александр. Некоторые из них сохранились еще от старых времен, но пришедшим людям вряд ли это было интересно. Александр молча сидел на диване рядом с матерью. Поначалу он пытался что-то сказать, но потом вспомнил свои мытарства по разным учреждениям, где ему всегда безнадежно отказывали, указывая пальцем на графу в анкете, им же заполненную. В графе «социальное происхождение» значилось: из дворян.
   «И в самом деле, — старался не распалять себя Александр, — мать — княгиня, окончила Смольный институт. Отец — офицер царской армии, правда, еще в 1915 году убитый, но опять же за царя-батюшку. Почти весь круг бывших знакомых находится в эмиграции и не питает больших симпатий к советской власти. Они звали маму и меня с собой, убеждая в необходимости такого шага, твердя о гибели России. Но нас всегда коробил их непримиримый тон, их враждебность по отношению к большевикам, а сама мысль о жизни на чужбине повергала в уныние. И если уж нам с мамой были неприятны их слова и поступки, то что говорить о людях, поставленных новой властью для защиты ее интересов». И он молча следил, как чекисты рылись в любимых книгах.
   — А там кто живет? — спросил старший, показывая рукой на комнату матери.
   — Там — мама, — ответил Александр.
   Обыск переместился в другую комнату. Ночные гости перетряхнули весь платяной шкаф, обшаривая каждую складку одежды. Вид скудного гардероба заставил чекистов недоуменно пожать плечами. По-видимому, они не ожидали увидеть такое: непростые все-таки люди, дворяне. Переглянувшись, представители новой власти начали перетряхивать постель, на которой спала Мария Николаевна, Тщательно прощупали одеяло и подушки, загнули матрац и увидели скомканную грязную тряпку. Матрос взял тряпку и, не спуская глаз с Александра, медленно начал разворачивать ее. В тряпке, весь в масле, лежал небольшой «браунинг».
   Александру показалось, что он видит дурной сон. Он окаменел и не мигая смотрел на чекистов, а те молча смотрели на него. Эту напряженную мизансцену нарушил удивленный голос матери:
   — Саша, что это такое?
   Старший подчеркнуто вежливо ответил:
   — Это, гражданка, как видите, пистолет. Оружие вашего сына, которое он прятал под матрацем вашей кровати.
   «Провокация», — мелькнуло в голове у Александра. Он понял, что за этим они и пришли. Вот только когда и как успели подложить пистолет? Конечно же, пока он был на работе. Матери тоже часто не бывает дома. А для чего, собственно, все это им нужно? Его мозг лихорадочно работал в поисках ответа. Говорить что-либо в свою защиту, оправдываться было бесполезно. Вот только жаль мать. «И почему они приходят обязательно ночью?» — тоскливо подумал он.
   — Все ясно, — сказал старший. — Одевайтесь, молодой человек. Вам придется проехать с нами.
   Выходя из квартиры, Александр заметил, что мать, тихо произнеся: «Саша», бессильно опустилась на диван и закрыла лицо руками. Он запомнил также грустное, изумленное лицо старого дворника да гадливую ухмылку бабы, пришедшей с ним.
   У подъезда дома стояла полуторка с высокими бортами, половина кузова которой была закрыта брезентом. Старший сел в кабину рядом с шофером, а матрос, человек в кожанке и Александр — в кузов. Машина помчалась по ночному городу на Литейный проспект. В проеме кузова, не закрытого брезентом, промелькнул и шпиль Адмиралтейства, Исаакиевский собор и, наконец, так любимый Александром Медный всадник.
   Машина с шумом въехала во двор многоэтажного здания НКВД по Ленинградской области, более известного в народе под названием «Большой дом». Железные ворота с гулом закрылись. Саша оказался в каменном мешке. Его со всех сторон окружали мрачные стены с выходящими во двор зарешеченными окнами. В некоторых из них, несмотря на позднее время, горел свет. «А где же всадник с пьедестала? — подумал узник. — Отстал, видимо, бедняга». Человек в кожанке и Александр прошли внутрь здания, мимо охраны и поднялись на лифте на четвертый этаж. Они остановились у двери с табличкой «Старший следователь». Чекист постучал: «Разрешите?» — и пропустил вперед Александра. За столом сидел человек в форме. Увидев входящего Демьянова, он довольно приветливо спросил:
   — Александр Петрович Демьянов? Прошу садиться, — и указал рукой на стул возле стола. Одновременно кивком он отпустил «кожаного» человека.
   Оставшись один на один с Демьяновым, следователь начал разговор издалека. Он долго и подробно расспрашивал Александра о детстве, проведенном еще при старом режиме в Петербурге, о поездке с матерью в Анапу, о теперешней жизни, о родственниках по линии отца и матери. О страшной находке — пистолете системы «браунинг» не было сказано ни слова. Речь зашла о литературе, и, к удивлению Александра, следователь показал неплохое знание поэзии. Незаметно он перевел разговор на политику. Стал рассказывать Александру, в каком тяжелом положении оказалась молодая республика Советов, окруженная со всех сторон врагами. Неожиданно следователь нажал на кнопку, вмонтированную в стол. В дверях появился военный в такой же форме, как и следователь, и застыл на пороге.
   — Два стакана чая, — произнес следователь, — и покрепче, пожалуйста.
   Военный вышел, а следователь продолжал рассказывать о врагах советской власти, среди которых могут быть знакомые и даже родственники Александра. Снова вошел тот же военный, неся поднос, на котором стояли два стакана чая в подстаканниках и маленькая розеточка с мелко наколотым сахаром. Следователь встал, привычным движением поправил туго затянутый ремень, взял один стакан с чаем, а другой пододвинул Александру. Задумчиво помешивая сахар в стакане, он неожиданно спросил:
   — А скажите, Александр Петрович, могу я называть вас просто по имени?
   — Да, пожалуйста, — смутился Демьянов. Его сбивал с толку тон разговора. Казалось, что он не на допросе у следователя НКВД, а чаевничает с другом в его холостяцкой квартире.
   — Скажите, Саша, ведь вполне может быть так, что кто-либо из знакомых вашего отца или матери захочет установить с вами контакт, так сказать, по старой дружбе? Ведь в эмиграции сотни ваших знакомых?
   — Ну уж и сотни, — Александр впервые усмехнулся.
   — Хорошо, пусть десятки или даже пять человек из бывших знакомых вашей семьи. Но ведь они могут попробовать связаться с вами? — настаивал следователь.
   — Могут, конечно, — нехотя согласился Александр.
   Он все больше и больше убеждался в том, что пистолет ему подбросили специально для того, чтобы провести эту беседу. Он начинал понимать, что от теперешнего разговора зависит вся его дальнейшая жизнь. Интуиция подсказывала ему, что эта ночь станет переломной в судьбе. Чувство, сродни чувству загнанного охотниками зверя, сжало его сердце. За окном забрезжил рассвет. Следователь прошелся по комнате и остановился у окна. Постоял там несколько минут, вернулся к столу, сел рядом с Александром и, положив ему руку на колено, доверительно спросил:
   — Так вы поможете нам?
   — В чем, простите?
   — В борьбе советской власти с ее врагами, — с раздражением произнес следователь и снова принялся убеждать Александра, что советская власть ничего плохого не сделала ни ему, ни его матери. Он нарисовал красочный образ молодой республики, которая, как мощный локомотив, устремленный вперед, набирает скорость, и принялся доказывать, что Александру необходимо быть вместе со строителями светлого будущего, основанного на равноправии, а не с теми, кто пытается помешать осуществлению замечательных планов и ставит палки в колеса. Александр молча слушал, опустив голову, и наконец решился:
   — А пистолет?
   — Что пистолет? — не понял следователь. Затем по его губам пробежала слабая улыбка, и глаза стали хитрыми. — Я же не спрашиваю, откуда у вас пистолет. — Он помолчал и продолжил: — Вы должны понимать, что за хранение оружия несете уголовную ответственность. Вы же умный человек, так ведь? — и он внимательно посмотрел на Демьянова.
   Дневной свет настойчиво врывался в комнату. Следователь погасил настольную лампу. Томительная ночь прошла, а Александр все еще размышлял. Как звуковой фон, раздавался монотонный голос следователя, говорившего о новой жизни, возможно, о новой войне, обещавшей быть куда пострашнее той, на которой погиб отец.
   «Если я откажусь, придется уезжать из России. Это равносильно гибели, — уговаривал себя Александр. — С другой стороны, в нашем роду всегда сочувственно относились к простому народу. И теперь, когда этот народ строит новую жизнь, может, настало и мое время помочь ему?» На мгновение в голове промелькнула мысль: «Пистолет (застрелиться)…» Но он быстро отогнал ее от себя, как ненужную и опасную.
   — Ну так как, Саша? — резко прозвучал голос следователя.
   — Я согласен, — почти прошептал Александр, а у самого вихрем пронеслось в голове: «Прав ли я?»
   Но капитан, к счастью, не умел читать чужие мысли. Он бодро произнес:
   — Отлично. Я почти не сомневался, что мы найдем общий язык. Теперь только формальности — необходимо документально подтвердить нашу договоренность. Он протянул Александру ручку и чистый лист бумаги и, расхаживая по комнате, начал диктовать: «Подписка: я, Демьянов Александр Петрович, добровольно обязуюсь оказывать помощь органам государственной безопасности в борьбе с врагами советской власти. Обо всех известных мне фактах буду сообщать письменно, под псевдонимом…» Следователь замолчал, вопросительно взглянув на Демьянова.
   — Каким? — поинтересовался Александр.
   — Это на ваш выбор. Можете взять любое имя или фамилию.
   . — Обязательно русские? — задумчиво спросил Саша.
   — Нет, какое хотите.
   Демьянов глубоко вдохнул и выдохнул:
   — «Гейне».
   — «Гейне» так «Гейне». И число, — добавил следователь.
   Следователь свернул расписку вчетверо и убрал ее в нагрудный карман гимнастерки.
   Потом они снова пили чай с бутербродами и подробно обсуждали, где, когда и с кем Александр Петрович, теперь уже «Гейне», будет встречаться. В «Большом доме» начался рабочий день. По коридору застучали сапоги. Кто-то заглянул в дверь, но тут же закрыл ее. Наконец, договорившись о том, как ему объяснить матери свое ночное отсутствие и ответить на вопросы любопытных соседей, следователь подписал пропуск.
   Александр вышел на улицу. День уже полыхал солнцем. Свежий ветер с Невы гнал сырой воздух. Дышалось легко и приятно. Александр еще раз взглянул на верхние этажи «Большого дома», где мучительно провел эту долгую ночь, и бодро зашагал к центру города.
   Памятник Петру Первому стоял на прежнем месте. Саша посмотрел на своего любимца. «Красуйся, град Петров, — повторил он строчки поэмы, — и стой
 
Неколебимо, как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия…»
 
   «В конце концов, — мысленно подвел Александр итоги, — главное — Россия. А она, как и этот памятник, по-прежнему стоит и будет стоять на том же месте».
   Так на свет появился агент «Гейне». Сотрудничая с органами государственной безопасности, вначале практически по принуждению, он вскоре почувствовал вкус к оперативной работе. Александр всегда отличался активным восприятием жизни, умением глубоко проникать в психологию людей, с которыми встречался. Он быстро научился концентрировать волю и направлять ее на достижение необходимой цели. У «Гейне» была великолепная память, молниеносная реакция, а главное, способность самостоятельно принимать решения. Его происхождение (из потомственных военных) позволяло нацелить его как агента на разработку связей с иностранной эмиграцией, что было необходимо для предотвращения возможных террористических действий и шпионажа.
   В конце 30-х годов Александра перевели в Москву. Здесь он начал работать электриком в Главкинопроекте. Затем инженером-электриком на киностудии «Мосфильм», деля комнату в коммунальной квартире с актером МХАТа.
   Он унаследовал от матери красоту, в свое время она слыла первой красавицей Петербурга. К тому же он был прекрасно воспитан и умел ухаживать за женщинами. Вскоре он вскружил голову дочери профессора медицины Бориса Александровича Березанцева и женился на ней. Психоневролог считался в московских медицинских академических кругах богом и был ведущим консультантом в кремлевских клиниках. Его дочь Татьяна[2] работала на студии «Мосфильм» ассистентом режиссера.
   Березанцева Татьяна Борисовна («Борисова»)
   Родилась 30 сентября 1912 года в Москве.
   В 1931 году окончила балетный техникум при Большом театре.
   Работала ассистентом режиссера на киностудии «Мосфильм».
   В 1941 году окончила режиссерский факультет ВГИКа (экстерном).
   Указом Верховного Совета СССР 20 сентября 1943 года награждена медалью «За боевые заслуги».
   С 1944 по 1946 год — сотрудник «Совэкспортфильма», дублировала советские фильмы в Париже.
   С 1953 по 1955 год — аспирантка ВГИКа.
   С 1965 по 1978 год — режиссер дубляжа .
   Умерла в 1995 году.
   Она пользовалась авторитетом среди деятелей кино и театра и умела расположить к себе нужного человека. Супруги поселились в одном из домов в Брюсовом переулке. Их соседями были многие видные деятели МХАТа. «Гейне» стал вхож в артистический мир. Он дружил с известным режиссером Михаилом Роммом, с сыновьями актеров Москвина и Качалова. Одним словом, вел светскую жизнь и стал довольно известным человеком в Москве. Так, к примеру, тайной страстью Александра была любовь к лошадям. Передалась она ему по наследству от отца и с годами не проходила, а только крепла. Теперь он мог часто бывать на бегах и даже держал свою лошадь в Московском манеже, что было по тем временам редкостью.
   В Москве с Демьяновым работали опытные сотрудники НКВД Виктор Ильин и Михаил Маклярский.
   Ильин Виктор Николаевич[3]
   Родился в 1904 году в Москве.
   Участник Гражданской войны..
   В органах госбезопасности начал работать с 1933 года.
   В 1937—1938 годах отвечал за работу по разработке меньшевиков.
   В декабре 1937 года выполнил спецпоручение Л. Берии о расследовании в Орле и Ростове-на-Дону так называемого дела троцкистских диверсий на дорогах. Как он выяснил, все было сфабриковано. Дело пересмотрели, а его назначили начальником третьего отдела Секретно-политического управления НКВД, занимавшегося работой с творческой интеллигенцией .
   Маклярский (Михаил Исидор) Борисович
   Родился в 1909 году в Одессе. [4]
   С 1924 года — в погранвойсках.
   С 1927 года — в ОГПУ.
   В 1932 году окончил Среднеазиатский университет в Ташкенте.
   Сотрудник секретно-политического отдела НКВД (30-е годы).
   1939—1941 годы — сотрудник Контрразведывательного управления НКВД.
   С 1941 года — начальник третьего отдела Особой группы при наркоме внутренних дел.
   С 1942 года — начальник третьего отдела Четвертого управления НКВД .
   Это были одаренные люди, умеющие относиться к своему делу творчески. Виктор Ильин курировал в Москве артистические и писательские круги. В его ведении был и Большой театр СССР. К Большому театру, особенно к его балетной труппе, пристальное внимание проявляли немецкие дипломаты, среди которых абсолютное большинство были сотрудниками абвера. Балерины всегда пользовались успехом у политической элиты Советского Союза, многие члены правительства покровительствовали им.
   Чаще всего с «Гейне» работал Михаил Маклярский. Вместе они вырабатывали общую линию поведения Демьянова. Александр с большим успехом устанавливал контакты с творческой интеллигенцией, знакомился в театре или на ипподроме, у себя дома. За два года до войны «Гейне» вышел на контакт с представителем германской торговой миссии в Москве, и тот в разговоре назвал ряд фамилий русских эмигрантов. Все упомянутые люди были хорошо знакомы Александру и дружили с семьей Демьяновых еще до революции. Александр сразу понял, что немецкая разведка заинтересовалась им и искала контакты с целью вербовки. Много позднее, в найденных после войны мемуарах Гелена[5], говорилось, что в то время Демьянов получил в картотеке абвера кличку «Макс».

Глава третья
ОРГАНИЗАЦИЯ «ПРЕСТОЛ»

   Высокий и сутулый человек преклонного возраста, с седой бородкой клинышком короткими шажками передвигался в сторону Новодевичьего монастыря в Москве. Воротник старенького, видавшего виды дождевика был поднят, а потертая фетровая шляпа сдвинута на затылок. День выдался на редкость теплым, дождя не было, и такой наряд выглядел несколько нелепо. Незнакомец подошел к церкви Новодевичьего монастыря, снял шляпу, перекрестился и вошел внутрь. Купив свечку, он поставил ее перед иконой Богородицы. Несколько минут спустя он вышел и направился в ту часть монастыря, где располагались многочисленные квартиры, в которых ютились представители некогда процветавшего в России дворянства. Нищета соседствовала здесь с остатками былой роскоши. Зайдя в любую из квартир, можно было увидеть рядом с каким-нибудь благородным антикварным столиком XVIII века торчащие трубы, все зеленые от плесени, и ржавую воду, капающую прямо на витую ножку. «Удобства» располагались во дворе, где повсюду виднелись кучи угля для отопления. Но людям, жившим здесь, казалось, что древние стены монастыря надежно укрывают их от царящего вовне всеобщего безумия. В подклети Успенского собора монастыря жил Борис Александрович Садовской[6]— русский поэт, писатель, критик, автор романа «Приключения Карла Вебера» и сатирического рассказа «Двойник».
   Действительно, эти годы ознаменовались знакомством с В. Брюсовым, активным сотрудничеством в журналах «Весы», «Русская мысль», «Северные записки», «Аполлон», «Золотое руно» и других, приобщением к литературному миру Москвы и Петербурга.
   В короткий срок Садовской стал модным автором, которого охотно печатали многочисленные периодические издания. Одинаково успешно выступал как поэт беллетрист, литературный критик, историк литературы и драматург.
   Блестящая литературная карьера омрачилась несчастьем, определившим всю дальнейшую жизнь. В мае 1904 года он заразился сифилисом. Болезнь в то время в принципе уже излечивалась, и поэтому лечился Борис Александрович старательно и даже чрезмерно. В результате наступило общее отравление организма. Спустя десять лет начались местные параличи — то в руке, то в ноге. Осенью 1916 года его поразила спинная сухотка и он остался до конца своих дней парализованным. Тем не менее ему было суждено пережить не только большинство сверстников по Серебряному веку, но и умершую в войну жену (заботы о нем взяла на себя его свояченица).
   Умер он 5 марта 1952 года в Москве[7].
   Его «каморка» была постоянным местом «тайной вечери» для деятелей культуры, горячо обсуждавших судьбу очередного находящегося в опасности объекта и строивших планы его спасения. Именно эти тайные встречи, да еще написанное в июле 1941 года стихотворение, в котором Садовской призывал Гитлера восстановить русское самодержавие, заставили контрразведчиков обратить на него пристальное внимание.
 
   Из сводки НН[8]:
   «Объект „Предводитель“, возвратись из города, зашел в церковь Новодевичьего монастыря, поставил свечку перед иконой Богородицы, затем отправился к себе домой, а еще через некоторое время вышел из дома без плаща и шляпы и прошел в подвал Красной церкви монастыря, где живет известный вам объект „Поэт“. В течение получаса не возвращался. На этом наблюдение за ним было снято».
   Справка 1-го Управления НКВД СССР на фигуранта «Предводитель»:
   «Предводитель» — Глебов — бывший предводитель Дворянского собрания Нижнего Новгорода. В настоящее время за семьдесят лет. Тем не менее пользуется большой известностью в кругах бывшей аристократии. В 1915 году именно он приветствовал царскую семью в Костроме по случаю торжественного празднования 300-летия дома Романовых. Жена Глебова была своим человеком при дворе последней российской императрицы Александры Федоровны».
   Справка 1-го Управления НКВД СССР на фигуранта «Поэт»:
   «Поэт» — Садовской Борис Александрович — 1881 года рождения, уроженец Нижнего Новгорода, русский, из дворян. До Октябрьской революции имел в Щербинках (пригород Нижнего Новгорода) свое поместье. Его отец заведовал всеми лесами бывшей Нижегородской губернии. В 1929 году выехал в Москву.
   Его жена — Садовская Надежда Ивановна, из дворян, была фрейлиной императрицы Александры Федоровны, жены Николая II с 1914 по 1917 год, вплоть до ареста последней. Была близка с Вырубовой, главной фрейлиной императрицы. Надежда Ивановна была в дружбе и близких отношениях с Григорием Распутиным, которого она почитала «святым пророком, предсказавшим свою и общую погибель».
   Со слов Надежды Ивановны, последний раз она видела царскую семью во время ареста в 1917 году. Прощаясь с ней, Александра Федоровна «благословила ее идти в народ», т.е. послала ее пропагандировать борьбу за восстановление монархии.
   «Общество спасения царя», со слов Надежды Ивановны, действительно существовало, но было очень законспирированным. Оно финансировалось американцами, давшими 8 млн. долларов на спасение царя. Надежда Ивановна говорила, что она являлась членом этого «общества» и даже должна была в нем сыграть значительную роль. По ее словам, дело спасения царя сорвалось в результате того, что находившиеся под арестом в Тобольске и на Урале Романовы не поверили являвшимся к ним эмиссарам «общества», полагая, что они подставлены большевиками. В связи с этим «Общество» решило послать Надежду Ивановну к царской семье, учитывая, что ее лично хорошо знала Александра Федоровна. С деньгами и иностранными паспортами она должна была уже выехать на Урал и попытаться спасти царскую семью, но в это время пришло известие, что семья уже расстреляна».
   Агентурное донесение «Старого»[9]:
   «Садовской — писатель, живет с женой в подвале Красной церкви Новодевичьего монастыря, в комнате, перегороженной занавеской, за которой находится его библиотека. Садовской при советской власти не опубликовал ни одного своего произведения. Все их складывал за занавеску. Получал пенсию Союза писателей за прошлые заслуги в надежде, что он будет писать и при новой власти. Садовской ранее получал обеды из столовой Союза писателей, которыми делился с приживалками — монашками из секты „федоровок“. Когда Садовской перестал получать обеды, монашки ушли. Садовской парализован, глубокий инвалид, передвигается на коляске».
   Разработка Садовского была поручена особому подразделению, состоявшему из группы сотрудников НКВД во главе с Павлом Анатольевичем Судоплатовым. Летом 1941 года Судоплатов вместе с Маклярским начал операцию, замысел которой первоначально заключался в том, чтобы до немецкого разведцентра довести информацию о якобы существующей в Москве антисоветской религиозно-монархической организации. Необходимо было заставить немецкую разведку поверить в нее, как в реальную силу, пятую колонну в советском тылу. Именно через эту организацию планировалось проникнуть в разведсеть гитлеровцев в Советском Союзе. Садовского было решено использовать в роли руководителя легендируемой организации «Престол». Позже, в октябре 1941 года, разработкой организации «Престол» занимался 2-й отдел НКВД СССР, начальником которого был назначен Судоплатов. В функции отдела входило создание разведывательно-диверсионных групп и партизанских отрядов.