Страница:
– А народ, каков в ваше время народ, – опять взялась за свое революционерка. – Ну, те люди, что выжили после войн.
– Народ как народ, «ленивый и равнодушный», как и во времена Пушкина. А вот грамоте бывшие революционеры научили всех. Тут мечта Натальи Александровны полностью сбылась. До последних лет у нас для всех детей было обязательным среднее десятилетнее образование.
– А теперь не обязательно? – тут же спросил генерал.
– Сейчас в России ничего не обязательно, у нас, наконец, победила контрреволюция, бывшие товарищи стали новыми господами, и настали новые смутные времена. Правда, без былой большой крови и эпидемий.
– Да, – задумчиво сказал Александр Иванович, – все, что вы говорите, так чудовищно и непонятно, что я даже не могу представить эту вашу новую Россию.
Глава 3
– Народ как народ, «ленивый и равнодушный», как и во времена Пушкина. А вот грамоте бывшие революционеры научили всех. Тут мечта Натальи Александровны полностью сбылась. До последних лет у нас для всех детей было обязательным среднее десятилетнее образование.
– А теперь не обязательно? – тут же спросил генерал.
– Сейчас в России ничего не обязательно, у нас, наконец, победила контрреволюция, бывшие товарищи стали новыми господами, и настали новые смутные времена. Правда, без былой большой крови и эпидемий.
– Да, – задумчиво сказал Александр Иванович, – все, что вы говорите, так чудовищно и непонятно, что я даже не могу представить эту вашу новую Россию.
Глава 3
Барин, можноть войти, – раздался чей-то знакомый голос, и в кабинет без приглашения вошел слуга по имени Тихон, с которым я имел удовольствие быть знакомым ровно сто один год назад. За то время, что мы не виделись, он не очень изменился, только что сделал другую прическу, смазал волосы лампадным маслом и расчесал их на прямой пробор. У него была все та же полупьяная, наглая, с брезгливым выражением рожа. Я от удивления даже оторопел. Получалось, что не один я такой редкий «уникум», болтающийся по эпохам, есть и другие.
– Что вам, Максим? – повернулся в его сторону Александр Иванович.
Я с облегчением вздохнул – встретить через столько лет не изменившегося человека было для меня большой неожиданностью.
– Так что, тама варнаков привезли, мужики спрашивают, что с ими делать.
– Каких варнаков? – удивленно переспросил хозяин.
– А кто их знает каких, по всему видать, китайских, – равнодушно ответствовал слуга.
– Ничего не понимаю, ты можешь яснее выражаться?
– А чего здесь понимать, – наглым тоном, начиная раздражаться, ответил Максим. – Варнаки они и есть варнаки, хоть китайские, хоть какие. Мужики интересуются, в сарай их сажать или станового подождать?
– Извините, я пойду разберусь, кого там все-таки привезли, – извиняющимся голосом сказал подследственный либерал и вышел вслед за Максимом из комнаты.
– А что такое «варнаки» ? – риторически поинтересовалась Софья Аркадьевна.
– Варнак – значит разбойник, – объяснил я.
– Этого еще нам только не хватало, – не совсем тактично сказала хозяйка. – Идемте, посмотрим, что там случилось.
Мы с Натальей Александровной отправились вслед за маменькой в залу и подошли к окнам выходящим во двор. Не знаю, как на обитателей поместья, а на меня открывшееся зрелище произвело большое впечатление, Во дворе стояла обычная крестьянская телега, в которой связанными по рукам и ногам лежали Гутмахер и Ольга Дубова. Рядом, сняв шапки, стояли трое крестьян и что-то оживленно рассказывали Александру Ивановичу.
– Погодите, я сейчас! – нервно сказал я дамам и выскочил на крыльцо.
– Вы что, подлецы, наделали! – закричал я на крестьян. – Немедленно развязать!
Мое неожиданное появление смутило не только мужиков, но и хозяина, он от удивления даже дернул плечом, но потом все-таки нашелся:
– Действительно, братцы, вы это, того, развяжите, как можно…
– Так мы, барин, ничего, мы как их споймали, так Иван и говорит, давайте, мол, его превосходительству свезем, а так мы ничего…
– Хорошенькое дело «ничего», да вы их убили! – опять закричал я на крестьян.
Меня испугал Гутмахер, лежавший словно мертвый, Ольга была жива, но молчала и испугано таращила на меня глаза.
– А ну, развязать! – снова приказал я и сам начал помогать распутывать мочальные веревки.
– Так мы, вашблародь, хотели как лучше, вона и Максимка говорит, что оне какие-то кикайцы, – начал оправдываться второй мужик.
– Легче, придурок! – ругнулась на неловкое движение одного из крестьян ожившая Ольга. – Мало того, что напали как бандиты, еще и везли как картошку!
Судя по тому, как Дубова сбрасывала с себя остатки пут, она была зла, но в относительном порядке, а вот Аарон Моисеевич лежал молча и не подавал признаков жизни.
– Софья Аркадьевна, – безо всяких церемоний закричал я вышедшей на крыльцо хозяйке. – Здесь раненый, покажите, куда его можно отнести, и прикажите принести какое-нибудь покрывало или ковер.
Софья Аркадьевна что-то сказала выбежавшей вслед за нами на крики горничной, а сама спустилась во двор. Пока она подходила, я проверил у Гутмахера пульс. Он был без сознания, но, слава богу, жив.
– А кто это? – робко поинтересовалась хозяйка, видя мое волнение.
– Мои друзья, из нашего времени, – кратко ответил я. – Оля, что случилось?
– Да вот эти вахлаки на нас напали! – возмущенно сообщила девушка. – Набросились, как бандиты!
Дубова возмущенно тряхнула головой и разметала по плечам волосы. Крестьяне, как завороженные, уставились на нее.
– Никак баба?! – то ли испуганно, то ли восторженно произнес один из них, с удивлением рассматривая одетую в куртку и джинсы девушку.
– Точно баба, – оторопело подтвердил другой. – А мы-то думали варнаки или, – он с надеждой оглянулся на слугу Максима, брезгливо наблюдавшего за всем этим переполохом, и старательно произнес слышанное от того слово, – кикайцы.
Я не стал объясняться с деревенщиной, тем более, что к нам уже спешила кормившая меня завтраком горничная с гобеленом. Я вырвал у нее из рук полотно, расстелил его на дне телеги рядом с Гутмахером. По моей команде мы с крестьянами переложили ученого на материю.
– Берите за концы, – приказал я смущенным помощникам. – Подняли!
Аарон Моисеевич, пока мы несли его в дом, так и не пришел в себя. Судя по фингалам на лице, прежде чем взять в плен, крестьяне его сильно побили. Мы внесли его в комнату на первом этаже и осторожно переложили на широкий диван.
– Я сейчас пошлю за доктором, – взволнованно предложил Александр Иванович, растерявшийся от такого напора событий.
– Пока не нужно, – остановил я его, – попробую сам разобраться. Лучше распорядитесь, чтобы все вышли из комнаты, а вы, – строго приказал я мужикам, – чтобы не болтали лишнего!
Мужики согласно закивали головами.
– Да, да, конечно, никому ничего не говорите, – поддержал меня генерал. – Сейчас вам дадут на водку.
– Арик, что эти гады с тобой сделали! – вдруг вмешала в общий ор визгливый крик Ольга. – Куда они подевали наши вещи! – дополнила она вопль души меркантильными счетами.
– Все, вашство, в целости, вы не сумлевайтесь, – ответил один из мужиков. – Нечто мы без понятия, на тати какие…
– Да, в целости! А где, я тебя спрашиваю, мой чемодан! – уперла руки в бока Ольга.
– А ну все вон отсюда! – закричал я на распоясавшуюся компанию, выгоняя лишний народ из комнаты.
Гутмахер, между тем, неподвижно лежал на диване, не подавая признаков жизни. Я еще раз проверил у него пульс, вытянул над ним руки и начал сосредотачиваться.
За то время, что я не занимался экстрасенсорной практикой, кое-какие нюансы состояния больного я перестал чувствовать, но, в общем, навыки к лечению у меня сохранились. Судя по ощущениям, ничего страшного с Аароном Моисеевичем не произошло, во всяком случае, серьезных травм у него не было.
Я закрыл глаза и сосредоточил все внимания на ладонях. Через минуту меня начало трясти и, когда прошел пик нервного возбуждения, навалилась обычная после сеанса слабость. Я расслабился, немного отдохнул, а потом вновь сконцентрировал на руки всю свою нервную энергию. Напряжение сделалось непереносимым, и я начал терять чувство реальности. Вывел меня из транса голос Гутмахера:
– Алексей, это вы? Что со мной? Слава богу…
Я расслабился, несколько секунд отдыхал, и только тогда, когда нервное напряжение прошло, открыл глаза. Аарон Моисеевич лежал все в той же позе, но вполне осмысленно смотрел на меня.
– Что у вас болит? – спросил я, преодолевая подступившую к горлу тошноту.
– Голова, – членораздельно ответил больной. – Меня, кажется, стукнули чем-то тяжелым по голове.
– Закройте глаза и ни о чем не. думайте, – распорядился я и как бы обхватил его голову руками в сантиметре от волос.
Теперь мне было не так трудно. С головой у Аарона Моисеевича, за исключением здоровенной шишки, все было в порядке. Однако, вскоре силы опять меня оставили. Тогда я сел на диван рядом с больным и спросил:
– Как вы теперь?
– Прекрасно! – ответил Гутмахер своим прежним, напористым голосом. – Как это я раньше не додумался измерить ваше биополе! Что, собственно, произошло, и где Олюшка?
– Это я должен вас спросить, что произошло, как вы сюда попали?
– Что с Олюшкой? – повторил престарелый влюбленный.
– Она в соседней комнате, отбирает у мужиков свой чемодан. Так что, все-таки, с вами случилось?
– Собственно, ничего особенного, наша обычная российская безалаберность. Милиционеры нечаянно подожгли дом и нам, чтобы не сгореть, пришлось переместиться следом за вами.
– То есть как подожгли?
– Ну, как обычно бывает, не соразмерили силы, немного перепили и устроили сначала драку, а потом пожар.
– А вы куда смотрели? Вы же могли ими управлять?
– Что делать, – миролюбиво ответил Гутмахер, – в тот момент, был занят…
– Что значит, занят! Вам поджигают дом, а у вас нет времени это предотвратить!
– Вы зря возмущаетесь, Алексей, у каждого человека бывают такие возвышенные, интимные моменты…
– Все понятно, – перебил я. – У вас с Ольгой начался медовый месяц…
– Только давайте без пошлых намеков…
– Давайте, – согласился я, – заодно придумаем, что нам теперь делать. Если ваш дом сгорел, то как мы вернемся назад?
– Об этом я подумать не успел, все так быстро произошло, а потом на нас напали эти смешные крестьяне… Впрочем, выход всегда можно найти, что-нибудь придумаем… А где мы, собственно, находимся?
– К счастью, у моих предков, иначе…
– Да, я уже понял, что к чужой культуре без посторонней помощи сложно приспособиться, – легкомысленно произнес профессор и потер ушибленное место. – Надеюсь, ваши родственники приличные люди?
– Сейчас я вас с ними познакомлю. Вы уже можете встать, или вам лучше полежать?
– Попробую, – смиренно произнес Гутмахер и без большого усилия поднялся с дивана. – Кажется, со мной ничего страшного не произошло, хотя тело и побаливает.
– Когда вы посмотритесь в зеркало, вам так не покажется, – мстительно пообещал я.
Действительно, мужики так отделали предполагаемого китайца, что ему вряд ли скоро представится возможность начать нравиться девушкам.
– Вас, кстати, приняли за китайца..
– Почему?
– Понятия не имею, сейчас начнем разбираться. В этот момент в двери деликатно постучали, и послышался голос хозяина:
– Алексей Григорьевич, вам ничего не нужно, может быть, все-таки послать за доктором?
– Входите, Александр Иванович, я уже кончил.
Генерал не заставил себя просить дважды и тут же появился на пороге. Вид воспрянувшего к жизни Гутмахера его заметно успокоил. Вместе с тем в его глазах светилось любопытство, колоритный Аарон Моисеевич Александра Ивановича явно заинтриговал.
Я замешкался представить их друг другу, и хозяин взял инициативу на себя:
– Позвольте отрекомендоваться, Крылов Александр Иванович, предок… то есть, я хотел сказать, старший родственник Алексея Григорьевича.
Гутмахер так же церемонно назвал себя. Углубляться в перечисление должностей и накопленных за жизнь регалий они не стали.
– Все мы очень обеспокоены вашим здоровьем, надеюсь, мужички не причинили вам больших неудобств? – изысканно вежливо спросил хозяин.
– Какие там неудобства! – заразительно засмеялся Гутмахер. – Только слегка проломили голову.
– Я надеюсь, вы их правильно поймете и не будете в большой претензии, народ у нас еще темный, а вы так оригинально одеты, да еще волосы собраны в пучок, вот они по простоте душевной, видимо, и решили, что вы китаец.
– А почему именно китаец? – спросил я. – Откуда вообще крестьяне про китайцев знают?
– Сам удивляюсь, может быть, в Москве китайцев с косичками видели. Возможно, о них ходят слухи в связи с военными действиями в Поднебесной империи.
– А мы разве с Китам когда-нибудь воевали? – удивился я второй раз, услышав о неведомой мне войне.
– Там не вполне война, в Китае сейчас идет междоусобица, и в ней участвуют европейские страны и Россия.
– Что-нибудь делят? – поинтересовался Аарон Моисеевич.
– Как всегда, влияние. Притом Россия строит Китайско-Восточную железную дорогу, а в стране идет война между разными наследниками династии Цинь, которые пытаются втянуть европейцев в свои отношения.
Как часто бывает у нас в стране, разговор из частного грозил перерасти в политическую дискуссию, но этому помешала без стука влетевшая в комнату Ольга.
– Арик, Леша, чего вы здесь застряли, мы же волнуемся! Ну, хулиганье, как они тебя отделали! Пойдемте скорее, вас ждут Софья Аркадьевна и Наташа. Александр Иванович, у вас дочка просто отпадная, просто – суперовская, она мне уже все и про революцию рассказала, и про тяжелую судьбу народа! Я от нее просто тащусь!
Судя по выражению лица, генерал из того, что сказала ему Ольга, кроме упоминания о революции, ничего не понял и натянуто улыбнулся:
– Да, Наташа очень увлечена общественным благом. Вы этим тоже интересуетесь?
– Нет, мне по фигу, – призналась Ольга, – у меня и без того своих проблем хватает. Правда, Арик?
«Арик» вместо того, чтобы устыдиться приземленности своей молодой возлюбленной, счастливо улыбнулся и согласился:
– Конечно, конечно, Олюшка.
Действительный статский советник посмотрел на гостей странным взглядом и больше ничего не спросил. Мне сделалось неловко за представителей моего времени, но вмешиваться в разговор я не стал.
Обедали мои предки в небольшой столовой. Особых изысков в сервировке не было, но обставлено все было прилично и, как говорится, со вкусом. Мои ностальгические надежды на широкое, изобильное застолье восемнадцатого века не оправдались. Кухня была смешанная русско-французская, что, впрочем, имело свои вкусовые прелести.
Оля, впервые в жизни столкнувшись с полной сервировкой стола, не растерялась в избыточном количестве ножей, вилок, рюмок с фужерами и вела себя очень непосредственно. Единственно, кого коробили ее простецкие замашки, это революционерку-народницу. Когда перед обедом она очередной раз начала распинаться в своей любви к «простому народу», я порекомендовал Наталье Александровне присмотреться к его типичной представительнице, получившей не только среднее, но и незаконченное высшее образование, После этого революционерка слегка привяла и с повышенным вниманием слушала речения и суждения очаровательной «Олюшки» из народа.
Впрочем, в основном контакт поколений проходил доброжелательно. Генерал интересовался ближайшими историческими перспективами России. Софью Аркадьевну больше занимали семейные отношения в недалеком будущем и карьерные перспективы ее сыновей, которые учились в частной Поливановской гимназии на Пречистенке,
Мы с Гутмахером просвещали собравшихся на этот счет, а Ольга вносила в разговор элементы футуристической обреченности, которые пугали почтенную хозяйку.
После обеда дамы уединились в малой гостиной, а мы, мужчины, отправились курить сигары и пить кофей с ликером в диванную комнату. Аарон Моисеевич в барской обстановке чувствовал себя вполне комфортно и, пользуясь своей феноменальной памятью, довольно подробно пересказывал генералу исторические реалии начала двадцатого века.
Почти все из услышанного Александра Ивановича огорчало, особенно предстоящее поражение России в войне с Японией. Поначалу у него даже возникло желание как-то использовать полученную информацию и попытаться вмешаться в историю на стороне Отечества, но мы с Гутмахером довольно быстро сумели его убедить, что дело это совершенно бесперспективное, Когда начинают совершаться какие-нибудь значительные исторические события, в них задействуются многие силы и факторы, не подвластные воле одного человека, какое бы значительное место в социальной иерархии он не занимал.
– Но ведь можно попытаться объяснить все государю, как-никак, он имеет возможность влиять на внешнюю политику, – попытался найти контрдоводы генерал.
– А он вам поверит? Вы сможете его убедить? – не без насмешки поинтересовался я.
Александр Иванович подумал и удрученно махнул рукой.
– А вы знаете, что ваш прямой, непосредственный начальник граф Витте на днях получит из казны двести тысяч рублей в награду за успешные действия русских войск в Китае? – совершенно неожиданно спросил Гутмахер.
– С каких это пор Сергей Юльевич стал графом и про какие двести тысяч вы говорите? – не понял его действительный статский советник. – Тем более что в государственной казне сейчас шаром покати.
– А он разве не граф ? Даже я помню, что он граф, – вмешался я.
Гутмахер согласно кивнул:
– Про эти деньги я вспомнил случайно, где-то недавно читал. Такими суммами наградили генерала Куропаткина, Ламздорфа и Витте в самом конце девятисотого года.
– Ничего об этом не знаю, да и странно, Государь не очень жалует Куропаткина, хотя и вынужден был назначить его в позапрошлом году военным министром.
– А я, честно говоря, ни о каких Куропаткиных и Ламздорфах даже не слышал, – признался я. – Как и о войне в Китае.
– Ламздорф – наш министр иностранных дел, Куропаткин – военный министр, – машинально прокомментировал Александр Иванович. – Когда же Витте получит графский титул?
– Кажется, в то время, когда был, вернее сказать, будет, премьер-министром, – ответил Гутмахер.
– Он что, еще и премьер-министром станет! – поразился хозяин. – Ну, это уже ни в какие рамки…
– Так Витте вроде бы провел денежную реформу, укрепил рубль, – решил и я показать свою образованность.
– Сейчас у нас довольно часто поминают деятелей вашего времени, особенно его и Столыпина.
– Какого Столыпина?
– Петра Аркадьевича, – пояснил всезнающий Гутмахер. – Саратовского губернатора, в будущем премьера.
– Вообще-то род Столыпиных довольно известный, бабушка Лермонтова была урожденная Столыпина, но ни о каком Петре Аркадьевиче я не знаю. В Саратове сейчас совсем другой губернатор. Может быть, вы говорите о Гродненском предводителе дворянства? Про такого я слышал.
– Может быть, он еще не получил известность как выдающийся деятель, значит, у него еще все впереди, – успокоил я предка. – Вы не хотите присоединиться к дамам?
– Немного позже, мне еще кое-что хотелось бы узнать у Аарона Моисеевича, – сказал генерал.
Оставив их углубляться в историю, я один отправился проведать наших дам, пивших свой чай в малой гостиной. Здесь царила Ольга, взахлеб рассказывая внимательным слушательницам о своем замечательном времени. Я извинился, что вторгаюсь на сопредельную территорию, и примкнул к пассивной части аудитории. Софья Аркадьевна растеряно улыбнулась и ввела меня в курс дела:
– Ольга Глебовна рассказывает нам с Натали про русское студенчество.
– Ну, да, – воодушевилась Ольга, – у нас студенты делятся на нормальных, кто тусуется, и на ботаников.
– Я тоже любила ботанику, – призналась хозяйка, – сама в детстве собирала гербарий.
– Да, нет, ботаники не в том смысле, что которые ботаники, – прервала ее Оля, – я имела в виду, что наши ботаники – полный отстой, ну, зубрилы по-вашему, а нормальные – тусовщики. Ну, те, которые продвинутые, а другие – полный отстой! Неужели не понятно!
– Оля хочет сказать, что зубрил и тех, кто любит учиться, студенты называют «ботаниками», а те, кто только гуляет и развлекается, нормальные, продвинутые молодые люди, – ехидно перевел я на старорусский язык молодежный сленг.
– Меня больше интересует будущая революция, – вмешалась в разговор Наталья Александровна. – Оля, – обратилась она к Дубовой, – сколько я могу судить, Алексей Григорьевич ретроград и относится к революции отрицательно. Расскажите лучше вы сами, как все было на самом деле.
Ольга озадачено посмотрела на пылкую барышню и пожала плечами:
– Да это когда было! Я, конечно, в школе проходила. Леш, когда революции были – в пятом и семнадцатом? Потом, вроде, была гражданская война. Я в таких вещах не Копенгаген, мне это по барабану. Вот если про музыку, так вы в этом не рубите, у вас даже групп нет. Про революцию вы лучше у Арика спросите, он профессор и вообще чувак правильный, я от него уже который день тащусь. Он вот-вот Нобеля схватит, и мы с ним в Швецию двинем. Я еще не знаю, где лучше жить. Мне лично и здесь некисло, но с нормальной капустой лучше на западе жить.
– Ольга, кончай стебаться, – перебил я Дубову, – не видишь, что ли, что тебя не понимают. Говори нормальным языком.
– Да я, правда, почти ничего о революции не помню. Ну, сначала была революция, потом эта, как ее коллективизация, потом вроде война. Ты, Наташ, правда, не обижайся, ну зачем нам молодежи знать эти ваши разборки?
– А как же эмансипация, вот я вижу, вы, Ольга Глебовна, носите мужской костюм. Разве в ваше время барышни перестали носить платья? – спросила Софья Аркадьевна.
– Это вы про джинсы, что ли? – удивилась Ольга. – Так они женские. Понятно, что джинсы тоже уже отстой, но зато удобно. А если вы про тряпки, то у меня целый чемодан барахла, могу показать, что мы носим. Леш, ты свали отсюда, а то мне при тебе переодеваться неудобно.
Оставшись без дамского общества, я попробовал присоединиться к мужчинам, но те разговоры, что вели представители старшего поколения, только нагнали на меня скуку.
Дождавшись паузы в прениях сторон, я спросил разрешения у хозяина покопаться в его книжных шкафах и отправился в кабинет. Старые книги меня чем-то притягивают, да и многое говорят о своих хозяевах. Библиотека у Александра Ивановича оказалась обширной и разнородной. Художественная часть, в основном, была представлена русской классикой. Здесь были те же неизменные авторы, что и у культурных людей нашего времени. Кроме них, писатели забытые или непопулярные в двадцатом веке, вроде Аксакова, Греча, Кукольника. Потом мне попалась подшивка газеты «Новое время». Об этой газете и ее редакторе, многолетнем приятеле Чехова, Суворине, я читал в письмах Антона Павловича и с интересом начал просматривать его, считающиеся в эти годы реакционными, статьи.
Писал Суворин складно и обоснованно, но в статьях чувствовалось раздражение против не принимающей его левой интеллигенции. Судить слета, не вникнув в реалии современной жизни, насколько он был объективен, я не мог, да и не пытался. Тем более, что долго читать мне не удалось, моё невольное уединение нарушила Софья Аркадьевна. Я, признаться, удивился ее приходу, тем более, что рассматривание нарядов у женщин обычно занимает много времени.
– Я вам, Алексей Григорьевич, не помешала? – спросила она неестественно напряженным голосом. – Извините, но мне необходимо с вами поговорить.
Такое вступление мне не понравилось. Судя по ее расстроенному лицу, разговор предстоял непростой, и я, грешным делом, подумал, что она хочет попросить нашу компанию оставить ее семью в покое. Однако, я ошибся, разговор пошел совсем о другом.
– Алексей Григорьевич, мне очень неловко говорить с вами, мужчиной, пусть даже, возможно, моим правнуком на такую деликатную тему, но больше мне спросить не у кого…
– Ради бога, дорогая Софья Аркадьевна, какие могут быть церемонии, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, – пообещал я.
– Видите ли, я обычная женщина и мать, и мне отнюдь не безразлична будущее моих детей, – издалека начала хозяйка и тут же заговорила горячо и взволновано, так, как будто ее прорвало. – Вы знаете, какие дамские вещи показала мне ваша знакомая?
Я начал догадываться, к чему она клонит:
– Представляю.
– Это правда, что в такие туалеты и… и, простите за фривольность, такое неглиже в ваше время одеваются порядочные женщины?
– Я не знаю, о каких туалетах идет речь, но в наше время многие дамы одеваются весьма экстравагантно.
– И вы таких женщин встречаете на улицах?
Я растерялся, не зная, как правильнее ответить на этот вопрос. Судя по выражению лица, прабабка была женщиной неглупой, и я решил говорить серьезно, а не отшучиваться:
– Софья Аркадьевна, я не смогу вам так прямо ответить. Я не знаю, что вам такого могла показать Ольга, но поверьте, сколько я могу судить, она по нашим меркам одевается достаточно скромно. Между нашими эпохами сто лет, и за это время очень многое изменилось. Все дело в оценке людей и морали того или иного времени. Чтобы понять, что я имею в виду, ответьте, пожалуйста, на такой вопрос, вы читали «Анну Каренину»?
– Конечно, ее все читали.
– По вашему мнению, Каренина порядочная женщина?
– Нет, конечно, она, безусловно, не порядочна.
– В чем это проявилось, в том, что она оставила мужа?
– И в этом тоже,
– А в мое время она считается порядочной. Видите ли, у нас, во всяком случае, в цивилизованных странах, половина браков, к сожалению, распадается. Даже итальянские католики добились у парламента права на развод. Поймите, у нас совсем другая жизнь, чем у вас, потому и мораль стала не так строга к людям, как в ваше время. Мир в двадцатом столетии пережил такие ужасы, что мелочи вроде коротких юбок и символического дамского белья больше никого не волнуют.
– Что вам, Максим? – повернулся в его сторону Александр Иванович.
Я с облегчением вздохнул – встретить через столько лет не изменившегося человека было для меня большой неожиданностью.
– Так что, тама варнаков привезли, мужики спрашивают, что с ими делать.
– Каких варнаков? – удивленно переспросил хозяин.
– А кто их знает каких, по всему видать, китайских, – равнодушно ответствовал слуга.
– Ничего не понимаю, ты можешь яснее выражаться?
– А чего здесь понимать, – наглым тоном, начиная раздражаться, ответил Максим. – Варнаки они и есть варнаки, хоть китайские, хоть какие. Мужики интересуются, в сарай их сажать или станового подождать?
– Извините, я пойду разберусь, кого там все-таки привезли, – извиняющимся голосом сказал подследственный либерал и вышел вслед за Максимом из комнаты.
– А что такое «варнаки» ? – риторически поинтересовалась Софья Аркадьевна.
– Варнак – значит разбойник, – объяснил я.
– Этого еще нам только не хватало, – не совсем тактично сказала хозяйка. – Идемте, посмотрим, что там случилось.
Мы с Натальей Александровной отправились вслед за маменькой в залу и подошли к окнам выходящим во двор. Не знаю, как на обитателей поместья, а на меня открывшееся зрелище произвело большое впечатление, Во дворе стояла обычная крестьянская телега, в которой связанными по рукам и ногам лежали Гутмахер и Ольга Дубова. Рядом, сняв шапки, стояли трое крестьян и что-то оживленно рассказывали Александру Ивановичу.
– Погодите, я сейчас! – нервно сказал я дамам и выскочил на крыльцо.
– Вы что, подлецы, наделали! – закричал я на крестьян. – Немедленно развязать!
Мое неожиданное появление смутило не только мужиков, но и хозяина, он от удивления даже дернул плечом, но потом все-таки нашелся:
– Действительно, братцы, вы это, того, развяжите, как можно…
– Так мы, барин, ничего, мы как их споймали, так Иван и говорит, давайте, мол, его превосходительству свезем, а так мы ничего…
– Хорошенькое дело «ничего», да вы их убили! – опять закричал я на крестьян.
Меня испугал Гутмахер, лежавший словно мертвый, Ольга была жива, но молчала и испугано таращила на меня глаза.
– А ну, развязать! – снова приказал я и сам начал помогать распутывать мочальные веревки.
– Так мы, вашблародь, хотели как лучше, вона и Максимка говорит, что оне какие-то кикайцы, – начал оправдываться второй мужик.
– Легче, придурок! – ругнулась на неловкое движение одного из крестьян ожившая Ольга. – Мало того, что напали как бандиты, еще и везли как картошку!
Судя по тому, как Дубова сбрасывала с себя остатки пут, она была зла, но в относительном порядке, а вот Аарон Моисеевич лежал молча и не подавал признаков жизни.
– Софья Аркадьевна, – безо всяких церемоний закричал я вышедшей на крыльцо хозяйке. – Здесь раненый, покажите, куда его можно отнести, и прикажите принести какое-нибудь покрывало или ковер.
Софья Аркадьевна что-то сказала выбежавшей вслед за нами на крики горничной, а сама спустилась во двор. Пока она подходила, я проверил у Гутмахера пульс. Он был без сознания, но, слава богу, жив.
– А кто это? – робко поинтересовалась хозяйка, видя мое волнение.
– Мои друзья, из нашего времени, – кратко ответил я. – Оля, что случилось?
– Да вот эти вахлаки на нас напали! – возмущенно сообщила девушка. – Набросились, как бандиты!
Дубова возмущенно тряхнула головой и разметала по плечам волосы. Крестьяне, как завороженные, уставились на нее.
– Никак баба?! – то ли испуганно, то ли восторженно произнес один из них, с удивлением рассматривая одетую в куртку и джинсы девушку.
– Точно баба, – оторопело подтвердил другой. – А мы-то думали варнаки или, – он с надеждой оглянулся на слугу Максима, брезгливо наблюдавшего за всем этим переполохом, и старательно произнес слышанное от того слово, – кикайцы.
Я не стал объясняться с деревенщиной, тем более, что к нам уже спешила кормившая меня завтраком горничная с гобеленом. Я вырвал у нее из рук полотно, расстелил его на дне телеги рядом с Гутмахером. По моей команде мы с крестьянами переложили ученого на материю.
– Берите за концы, – приказал я смущенным помощникам. – Подняли!
Аарон Моисеевич, пока мы несли его в дом, так и не пришел в себя. Судя по фингалам на лице, прежде чем взять в плен, крестьяне его сильно побили. Мы внесли его в комнату на первом этаже и осторожно переложили на широкий диван.
– Я сейчас пошлю за доктором, – взволнованно предложил Александр Иванович, растерявшийся от такого напора событий.
– Пока не нужно, – остановил я его, – попробую сам разобраться. Лучше распорядитесь, чтобы все вышли из комнаты, а вы, – строго приказал я мужикам, – чтобы не болтали лишнего!
Мужики согласно закивали головами.
– Да, да, конечно, никому ничего не говорите, – поддержал меня генерал. – Сейчас вам дадут на водку.
– Арик, что эти гады с тобой сделали! – вдруг вмешала в общий ор визгливый крик Ольга. – Куда они подевали наши вещи! – дополнила она вопль души меркантильными счетами.
– Все, вашство, в целости, вы не сумлевайтесь, – ответил один из мужиков. – Нечто мы без понятия, на тати какие…
– Да, в целости! А где, я тебя спрашиваю, мой чемодан! – уперла руки в бока Ольга.
– А ну все вон отсюда! – закричал я на распоясавшуюся компанию, выгоняя лишний народ из комнаты.
Гутмахер, между тем, неподвижно лежал на диване, не подавая признаков жизни. Я еще раз проверил у него пульс, вытянул над ним руки и начал сосредотачиваться.
За то время, что я не занимался экстрасенсорной практикой, кое-какие нюансы состояния больного я перестал чувствовать, но, в общем, навыки к лечению у меня сохранились. Судя по ощущениям, ничего страшного с Аароном Моисеевичем не произошло, во всяком случае, серьезных травм у него не было.
Я закрыл глаза и сосредоточил все внимания на ладонях. Через минуту меня начало трясти и, когда прошел пик нервного возбуждения, навалилась обычная после сеанса слабость. Я расслабился, немного отдохнул, а потом вновь сконцентрировал на руки всю свою нервную энергию. Напряжение сделалось непереносимым, и я начал терять чувство реальности. Вывел меня из транса голос Гутмахера:
– Алексей, это вы? Что со мной? Слава богу…
Я расслабился, несколько секунд отдыхал, и только тогда, когда нервное напряжение прошло, открыл глаза. Аарон Моисеевич лежал все в той же позе, но вполне осмысленно смотрел на меня.
– Что у вас болит? – спросил я, преодолевая подступившую к горлу тошноту.
– Голова, – членораздельно ответил больной. – Меня, кажется, стукнули чем-то тяжелым по голове.
– Закройте глаза и ни о чем не. думайте, – распорядился я и как бы обхватил его голову руками в сантиметре от волос.
Теперь мне было не так трудно. С головой у Аарона Моисеевича, за исключением здоровенной шишки, все было в порядке. Однако, вскоре силы опять меня оставили. Тогда я сел на диван рядом с больным и спросил:
– Как вы теперь?
– Прекрасно! – ответил Гутмахер своим прежним, напористым голосом. – Как это я раньше не додумался измерить ваше биополе! Что, собственно, произошло, и где Олюшка?
– Это я должен вас спросить, что произошло, как вы сюда попали?
– Что с Олюшкой? – повторил престарелый влюбленный.
– Она в соседней комнате, отбирает у мужиков свой чемодан. Так что, все-таки, с вами случилось?
– Собственно, ничего особенного, наша обычная российская безалаберность. Милиционеры нечаянно подожгли дом и нам, чтобы не сгореть, пришлось переместиться следом за вами.
– То есть как подожгли?
– Ну, как обычно бывает, не соразмерили силы, немного перепили и устроили сначала драку, а потом пожар.
– А вы куда смотрели? Вы же могли ими управлять?
– Что делать, – миролюбиво ответил Гутмахер, – в тот момент, был занят…
– Что значит, занят! Вам поджигают дом, а у вас нет времени это предотвратить!
– Вы зря возмущаетесь, Алексей, у каждого человека бывают такие возвышенные, интимные моменты…
– Все понятно, – перебил я. – У вас с Ольгой начался медовый месяц…
– Только давайте без пошлых намеков…
– Давайте, – согласился я, – заодно придумаем, что нам теперь делать. Если ваш дом сгорел, то как мы вернемся назад?
– Об этом я подумать не успел, все так быстро произошло, а потом на нас напали эти смешные крестьяне… Впрочем, выход всегда можно найти, что-нибудь придумаем… А где мы, собственно, находимся?
– К счастью, у моих предков, иначе…
– Да, я уже понял, что к чужой культуре без посторонней помощи сложно приспособиться, – легкомысленно произнес профессор и потер ушибленное место. – Надеюсь, ваши родственники приличные люди?
– Сейчас я вас с ними познакомлю. Вы уже можете встать, или вам лучше полежать?
– Попробую, – смиренно произнес Гутмахер и без большого усилия поднялся с дивана. – Кажется, со мной ничего страшного не произошло, хотя тело и побаливает.
– Когда вы посмотритесь в зеркало, вам так не покажется, – мстительно пообещал я.
Действительно, мужики так отделали предполагаемого китайца, что ему вряд ли скоро представится возможность начать нравиться девушкам.
– Вас, кстати, приняли за китайца..
– Почему?
– Понятия не имею, сейчас начнем разбираться. В этот момент в двери деликатно постучали, и послышался голос хозяина:
– Алексей Григорьевич, вам ничего не нужно, может быть, все-таки послать за доктором?
– Входите, Александр Иванович, я уже кончил.
Генерал не заставил себя просить дважды и тут же появился на пороге. Вид воспрянувшего к жизни Гутмахера его заметно успокоил. Вместе с тем в его глазах светилось любопытство, колоритный Аарон Моисеевич Александра Ивановича явно заинтриговал.
Я замешкался представить их друг другу, и хозяин взял инициативу на себя:
– Позвольте отрекомендоваться, Крылов Александр Иванович, предок… то есть, я хотел сказать, старший родственник Алексея Григорьевича.
Гутмахер так же церемонно назвал себя. Углубляться в перечисление должностей и накопленных за жизнь регалий они не стали.
– Все мы очень обеспокоены вашим здоровьем, надеюсь, мужички не причинили вам больших неудобств? – изысканно вежливо спросил хозяин.
– Какие там неудобства! – заразительно засмеялся Гутмахер. – Только слегка проломили голову.
– Я надеюсь, вы их правильно поймете и не будете в большой претензии, народ у нас еще темный, а вы так оригинально одеты, да еще волосы собраны в пучок, вот они по простоте душевной, видимо, и решили, что вы китаец.
– А почему именно китаец? – спросил я. – Откуда вообще крестьяне про китайцев знают?
– Сам удивляюсь, может быть, в Москве китайцев с косичками видели. Возможно, о них ходят слухи в связи с военными действиями в Поднебесной империи.
– А мы разве с Китам когда-нибудь воевали? – удивился я второй раз, услышав о неведомой мне войне.
– Там не вполне война, в Китае сейчас идет междоусобица, и в ней участвуют европейские страны и Россия.
– Что-нибудь делят? – поинтересовался Аарон Моисеевич.
– Как всегда, влияние. Притом Россия строит Китайско-Восточную железную дорогу, а в стране идет война между разными наследниками династии Цинь, которые пытаются втянуть европейцев в свои отношения.
Как часто бывает у нас в стране, разговор из частного грозил перерасти в политическую дискуссию, но этому помешала без стука влетевшая в комнату Ольга.
– Арик, Леша, чего вы здесь застряли, мы же волнуемся! Ну, хулиганье, как они тебя отделали! Пойдемте скорее, вас ждут Софья Аркадьевна и Наташа. Александр Иванович, у вас дочка просто отпадная, просто – суперовская, она мне уже все и про революцию рассказала, и про тяжелую судьбу народа! Я от нее просто тащусь!
Судя по выражению лица, генерал из того, что сказала ему Ольга, кроме упоминания о революции, ничего не понял и натянуто улыбнулся:
– Да, Наташа очень увлечена общественным благом. Вы этим тоже интересуетесь?
– Нет, мне по фигу, – призналась Ольга, – у меня и без того своих проблем хватает. Правда, Арик?
«Арик» вместо того, чтобы устыдиться приземленности своей молодой возлюбленной, счастливо улыбнулся и согласился:
– Конечно, конечно, Олюшка.
Действительный статский советник посмотрел на гостей странным взглядом и больше ничего не спросил. Мне сделалось неловко за представителей моего времени, но вмешиваться в разговор я не стал.
Обедали мои предки в небольшой столовой. Особых изысков в сервировке не было, но обставлено все было прилично и, как говорится, со вкусом. Мои ностальгические надежды на широкое, изобильное застолье восемнадцатого века не оправдались. Кухня была смешанная русско-французская, что, впрочем, имело свои вкусовые прелести.
Оля, впервые в жизни столкнувшись с полной сервировкой стола, не растерялась в избыточном количестве ножей, вилок, рюмок с фужерами и вела себя очень непосредственно. Единственно, кого коробили ее простецкие замашки, это революционерку-народницу. Когда перед обедом она очередной раз начала распинаться в своей любви к «простому народу», я порекомендовал Наталье Александровне присмотреться к его типичной представительнице, получившей не только среднее, но и незаконченное высшее образование, После этого революционерка слегка привяла и с повышенным вниманием слушала речения и суждения очаровательной «Олюшки» из народа.
Впрочем, в основном контакт поколений проходил доброжелательно. Генерал интересовался ближайшими историческими перспективами России. Софью Аркадьевну больше занимали семейные отношения в недалеком будущем и карьерные перспективы ее сыновей, которые учились в частной Поливановской гимназии на Пречистенке,
Мы с Гутмахером просвещали собравшихся на этот счет, а Ольга вносила в разговор элементы футуристической обреченности, которые пугали почтенную хозяйку.
После обеда дамы уединились в малой гостиной, а мы, мужчины, отправились курить сигары и пить кофей с ликером в диванную комнату. Аарон Моисеевич в барской обстановке чувствовал себя вполне комфортно и, пользуясь своей феноменальной памятью, довольно подробно пересказывал генералу исторические реалии начала двадцатого века.
Почти все из услышанного Александра Ивановича огорчало, особенно предстоящее поражение России в войне с Японией. Поначалу у него даже возникло желание как-то использовать полученную информацию и попытаться вмешаться в историю на стороне Отечества, но мы с Гутмахером довольно быстро сумели его убедить, что дело это совершенно бесперспективное, Когда начинают совершаться какие-нибудь значительные исторические события, в них задействуются многие силы и факторы, не подвластные воле одного человека, какое бы значительное место в социальной иерархии он не занимал.
– Но ведь можно попытаться объяснить все государю, как-никак, он имеет возможность влиять на внешнюю политику, – попытался найти контрдоводы генерал.
– А он вам поверит? Вы сможете его убедить? – не без насмешки поинтересовался я.
Александр Иванович подумал и удрученно махнул рукой.
– А вы знаете, что ваш прямой, непосредственный начальник граф Витте на днях получит из казны двести тысяч рублей в награду за успешные действия русских войск в Китае? – совершенно неожиданно спросил Гутмахер.
– С каких это пор Сергей Юльевич стал графом и про какие двести тысяч вы говорите? – не понял его действительный статский советник. – Тем более что в государственной казне сейчас шаром покати.
– А он разве не граф ? Даже я помню, что он граф, – вмешался я.
Гутмахер согласно кивнул:
– Про эти деньги я вспомнил случайно, где-то недавно читал. Такими суммами наградили генерала Куропаткина, Ламздорфа и Витте в самом конце девятисотого года.
– Ничего об этом не знаю, да и странно, Государь не очень жалует Куропаткина, хотя и вынужден был назначить его в позапрошлом году военным министром.
– А я, честно говоря, ни о каких Куропаткиных и Ламздорфах даже не слышал, – признался я. – Как и о войне в Китае.
– Ламздорф – наш министр иностранных дел, Куропаткин – военный министр, – машинально прокомментировал Александр Иванович. – Когда же Витте получит графский титул?
– Кажется, в то время, когда был, вернее сказать, будет, премьер-министром, – ответил Гутмахер.
– Он что, еще и премьер-министром станет! – поразился хозяин. – Ну, это уже ни в какие рамки…
– Так Витте вроде бы провел денежную реформу, укрепил рубль, – решил и я показать свою образованность.
– Сейчас у нас довольно часто поминают деятелей вашего времени, особенно его и Столыпина.
– Какого Столыпина?
– Петра Аркадьевича, – пояснил всезнающий Гутмахер. – Саратовского губернатора, в будущем премьера.
– Вообще-то род Столыпиных довольно известный, бабушка Лермонтова была урожденная Столыпина, но ни о каком Петре Аркадьевиче я не знаю. В Саратове сейчас совсем другой губернатор. Может быть, вы говорите о Гродненском предводителе дворянства? Про такого я слышал.
– Может быть, он еще не получил известность как выдающийся деятель, значит, у него еще все впереди, – успокоил я предка. – Вы не хотите присоединиться к дамам?
– Немного позже, мне еще кое-что хотелось бы узнать у Аарона Моисеевича, – сказал генерал.
Оставив их углубляться в историю, я один отправился проведать наших дам, пивших свой чай в малой гостиной. Здесь царила Ольга, взахлеб рассказывая внимательным слушательницам о своем замечательном времени. Я извинился, что вторгаюсь на сопредельную территорию, и примкнул к пассивной части аудитории. Софья Аркадьевна растеряно улыбнулась и ввела меня в курс дела:
– Ольга Глебовна рассказывает нам с Натали про русское студенчество.
– Ну, да, – воодушевилась Ольга, – у нас студенты делятся на нормальных, кто тусуется, и на ботаников.
– Я тоже любила ботанику, – призналась хозяйка, – сама в детстве собирала гербарий.
– Да, нет, ботаники не в том смысле, что которые ботаники, – прервала ее Оля, – я имела в виду, что наши ботаники – полный отстой, ну, зубрилы по-вашему, а нормальные – тусовщики. Ну, те, которые продвинутые, а другие – полный отстой! Неужели не понятно!
– Оля хочет сказать, что зубрил и тех, кто любит учиться, студенты называют «ботаниками», а те, кто только гуляет и развлекается, нормальные, продвинутые молодые люди, – ехидно перевел я на старорусский язык молодежный сленг.
– Меня больше интересует будущая революция, – вмешалась в разговор Наталья Александровна. – Оля, – обратилась она к Дубовой, – сколько я могу судить, Алексей Григорьевич ретроград и относится к революции отрицательно. Расскажите лучше вы сами, как все было на самом деле.
Ольга озадачено посмотрела на пылкую барышню и пожала плечами:
– Да это когда было! Я, конечно, в школе проходила. Леш, когда революции были – в пятом и семнадцатом? Потом, вроде, была гражданская война. Я в таких вещах не Копенгаген, мне это по барабану. Вот если про музыку, так вы в этом не рубите, у вас даже групп нет. Про революцию вы лучше у Арика спросите, он профессор и вообще чувак правильный, я от него уже который день тащусь. Он вот-вот Нобеля схватит, и мы с ним в Швецию двинем. Я еще не знаю, где лучше жить. Мне лично и здесь некисло, но с нормальной капустой лучше на западе жить.
– Ольга, кончай стебаться, – перебил я Дубову, – не видишь, что ли, что тебя не понимают. Говори нормальным языком.
– Да я, правда, почти ничего о революции не помню. Ну, сначала была революция, потом эта, как ее коллективизация, потом вроде война. Ты, Наташ, правда, не обижайся, ну зачем нам молодежи знать эти ваши разборки?
– А как же эмансипация, вот я вижу, вы, Ольга Глебовна, носите мужской костюм. Разве в ваше время барышни перестали носить платья? – спросила Софья Аркадьевна.
– Это вы про джинсы, что ли? – удивилась Ольга. – Так они женские. Понятно, что джинсы тоже уже отстой, но зато удобно. А если вы про тряпки, то у меня целый чемодан барахла, могу показать, что мы носим. Леш, ты свали отсюда, а то мне при тебе переодеваться неудобно.
Оставшись без дамского общества, я попробовал присоединиться к мужчинам, но те разговоры, что вели представители старшего поколения, только нагнали на меня скуку.
Дождавшись паузы в прениях сторон, я спросил разрешения у хозяина покопаться в его книжных шкафах и отправился в кабинет. Старые книги меня чем-то притягивают, да и многое говорят о своих хозяевах. Библиотека у Александра Ивановича оказалась обширной и разнородной. Художественная часть, в основном, была представлена русской классикой. Здесь были те же неизменные авторы, что и у культурных людей нашего времени. Кроме них, писатели забытые или непопулярные в двадцатом веке, вроде Аксакова, Греча, Кукольника. Потом мне попалась подшивка газеты «Новое время». Об этой газете и ее редакторе, многолетнем приятеле Чехова, Суворине, я читал в письмах Антона Павловича и с интересом начал просматривать его, считающиеся в эти годы реакционными, статьи.
Писал Суворин складно и обоснованно, но в статьях чувствовалось раздражение против не принимающей его левой интеллигенции. Судить слета, не вникнув в реалии современной жизни, насколько он был объективен, я не мог, да и не пытался. Тем более, что долго читать мне не удалось, моё невольное уединение нарушила Софья Аркадьевна. Я, признаться, удивился ее приходу, тем более, что рассматривание нарядов у женщин обычно занимает много времени.
– Я вам, Алексей Григорьевич, не помешала? – спросила она неестественно напряженным голосом. – Извините, но мне необходимо с вами поговорить.
Такое вступление мне не понравилось. Судя по ее расстроенному лицу, разговор предстоял непростой, и я, грешным делом, подумал, что она хочет попросить нашу компанию оставить ее семью в покое. Однако, я ошибся, разговор пошел совсем о другом.
– Алексей Григорьевич, мне очень неловко говорить с вами, мужчиной, пусть даже, возможно, моим правнуком на такую деликатную тему, но больше мне спросить не у кого…
– Ради бога, дорогая Софья Аркадьевна, какие могут быть церемонии, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, – пообещал я.
– Видите ли, я обычная женщина и мать, и мне отнюдь не безразлична будущее моих детей, – издалека начала хозяйка и тут же заговорила горячо и взволновано, так, как будто ее прорвало. – Вы знаете, какие дамские вещи показала мне ваша знакомая?
Я начал догадываться, к чему она клонит:
– Представляю.
– Это правда, что в такие туалеты и… и, простите за фривольность, такое неглиже в ваше время одеваются порядочные женщины?
– Я не знаю, о каких туалетах идет речь, но в наше время многие дамы одеваются весьма экстравагантно.
– И вы таких женщин встречаете на улицах?
Я растерялся, не зная, как правильнее ответить на этот вопрос. Судя по выражению лица, прабабка была женщиной неглупой, и я решил говорить серьезно, а не отшучиваться:
– Софья Аркадьевна, я не смогу вам так прямо ответить. Я не знаю, что вам такого могла показать Ольга, но поверьте, сколько я могу судить, она по нашим меркам одевается достаточно скромно. Между нашими эпохами сто лет, и за это время очень многое изменилось. Все дело в оценке людей и морали того или иного времени. Чтобы понять, что я имею в виду, ответьте, пожалуйста, на такой вопрос, вы читали «Анну Каренину»?
– Конечно, ее все читали.
– По вашему мнению, Каренина порядочная женщина?
– Нет, конечно, она, безусловно, не порядочна.
– В чем это проявилось, в том, что она оставила мужа?
– И в этом тоже,
– А в мое время она считается порядочной. Видите ли, у нас, во всяком случае, в цивилизованных странах, половина браков, к сожалению, распадается. Даже итальянские католики добились у парламента права на развод. Поймите, у нас совсем другая жизнь, чем у вас, потому и мораль стала не так строга к людям, как в ваше время. Мир в двадцатом столетии пережил такие ужасы, что мелочи вроде коротких юбок и символического дамского белья больше никого не волнуют.