Мюллер вынырнул из подпространства на расстоянии в двадцать световых секунд от шестой планеты. Корабль автоматически вышел на поисковую орбиту, и механизмы приступили к наблюдениям. Экраны демонстрировали поверхность планеты, наложенная на них прозрачная карта колоний позволяла сравнивать прежнее положение дел с теперешним, вызванным влиянием этих таинственных существ. Изображения эти при достаточном увеличении оказалмись достаточно интересными.
Первые поселения колонистов обозначились на экране фиолетовым цветом, новые постройки были красными. Мюллер заметил, что вокруг каждого поселка, вне зависимости от их первоначального плана, раскинулась сеть улиц и бульваров, имеющих извилистую, местами нарушающую форму. Он инстиктивно почувствовал в этом чуждую людям геометрию. И сразу свпомнил лабиринт: и хотя эти строения ничем не напоминали здания лабиринта, их также характеризовала причудливая асимметрия. Он даже выдвинул предположение, что лабиринт на Лемносе был в свое время выстроен под руководством радиосуществ. То, на что глядел он, сочеталось с лабиринтом только с точки зрения непривычности. Чуждые нам существа и строят чуждым нам способом.
Над восьмой планетой на расстоянии в семь тысяч километров кружила по орбите какая-то капсула в форме конуса, размеров с межзвездный грузовик. Точно такую же капсулу Мюллер обнаружил на орбите вокруг пятой планеты. Он понял, что это надсмотрщики.
Он не смог установить связи ни с одной из этих капсул, ни с планетами под ними. Все каналы были блокированы. Он по очереди перебрал все диапазоны на протяжении более часа, игнорируя недовольную реакцию мозга корабля, постоянно напоминающего, чтобы он прекратил бесцельное занятие. А потом уступил.
Он направился в сторону капсулы, которая оказалась ближе к нему. К своему изумлению он все еще продолжал сохранять власть над кораблем. Снаряды, которые люди направляли на эти капсулы, отбрасывались, он же вел свой кораль без помех. Хороший признак? Он задумался. Может, они следят за мной, или уже как-то установили, что это не вражеское оружие? Или попросту не воспринимают меня всерьез?
На расстоянии в тысячу километров он уравнял свою скорость со скоростью этого спутника и вышел на стационарную орбиту вокруг него. Перешел в посадочную капсулу. И в капсуле провалился во тьму.
Первые поселения колонистов обозначились на экране фиолетовым цветом, новые постройки были красными. Мюллер заметил, что вокруг каждого поселка, вне зависимости от их первоначального плана, раскинулась сеть улиц и бульваров, имеющих извилистую, местами нарушающую форму. Он инстиктивно почувствовал в этом чуждую людям геометрию. И сразу свпомнил лабиринт: и хотя эти строения ничем не напоминали здания лабиринта, их также характеризовала причудливая асимметрия. Он даже выдвинул предположение, что лабиринт на Лемносе был в свое время выстроен под руководством радиосуществ. То, на что глядел он, сочеталось с лабиринтом только с точки зрения непривычности. Чуждые нам существа и строят чуждым нам способом.
Над восьмой планетой на расстоянии в семь тысяч километров кружила по орбите какая-то капсула в форме конуса, размеров с межзвездный грузовик. Точно такую же капсулу Мюллер обнаружил на орбите вокруг пятой планеты. Он понял, что это надсмотрщики.
Он не смог установить связи ни с одной из этих капсул, ни с планетами под ними. Все каналы были блокированы. Он по очереди перебрал все диапазоны на протяжении более часа, игнорируя недовольную реакцию мозга корабля, постоянно напоминающего, чтобы он прекратил бесцельное занятие. А потом уступил.
Он направился в сторону капсулы, которая оказалась ближе к нему. К своему изумлению он все еще продолжал сохранять власть над кораблем. Снаряды, которые люди направляли на эти капсулы, отбрасывались, он же вел свой кораль без помех. Хороший признак? Он задумался. Может, они следят за мной, или уже как-то установили, что это не вражеское оружие? Или попросту не воспринимают меня всерьез?
На расстоянии в тысячу километров он уравнял свою скорость со скоростью этого спутника и вышел на стационарную орбиту вокруг него. Перешел в посадочную капсулу. И в капсуле провалился во тьму.
3
Он оказался в чужой власти. В этом не было никакого сомения. Посадочная капсула была запрограмированна таким образом чтобы в нужное время пролететь мимо спутника, но он быстро обнаружил, что она сбилась с этого курсу. Отклонения никогда не бывают случайными. Посадочная капсула приобрела скорость и направление, не предусмотренное программой, а значит
— что-то притягивало ее. Он отметил это. С ледяным спокойствием он ни на что не рассчитывал и ко всему был готов. Скорость уменьшилась. Он с близкого расстояния увидел поблескивающий борт огромного чужого спутника.
Металл коснулся металла, стыковка осуществилась.
В металлическрй оболочке спутника разошелся какой-то люк.
Капсула Мюллера вплыла внутрь.
И остановилась на возвышении в огромном, напоминающем пещеру зале — высоком, шириной и длиной в несколько сотен метров. Мюллер в космическом комбинезоне вышел наружу. Привел в действие гравитационные прокладки, так как сила притяжения здесь, как он и предполагал, была почти не заметной. Во мраке он различал слабое пурпурное зарево. Тишина стояла могильная, и в то же время что-то билось вдалеке, словно балки и распорки спутника сотрясало чье-то мощное дыхание.
Несмотря на работу грвитационных прокладок у него кружилась голова, пол раскачивался под ногами. Он не мог избавиться от впечатления, что его окружает бурное время, огромные волны накатывают на изьеденнные берега, водная масса в своем шарообразном, глубоком ложе волнуется и шумит. Мир содрогается от этого груза.
Он ощутил, как холод проникает под его обогреваемый комбинезон. Его влекла вперед какя-то необоримая сила. Он шел неуверенно, и в то же время замечал, что ноги послушны ему, хотя он и не в полной мере сохраняет над ними контроль. Близость чего-то огромного, чего-то волнуещего, подрагивающего, дышащего была все ощутимей.
Он шел, погруженный во мрак, по набержной. Наткнулся на невысокое ограждение — темно-красную полосу на фоне угольной тьмы — прижался к ней ногой и дальше уже шел вдоль нее. В одном месте он поскользнулся и когда ударился локтем об ограждение, вся конструкция отозвалась потревоженным металлом. Нечеткое эхо вернулось к нему. Словно сквозь лабиринт он шел дальше по коридорам и чередой комнат: то там, то здесь поднимался на мостики, переброшенные над темной бездной, по некрутым лестницам спускался в просторные залы, потолки которых были еле видны.
Ничего не опасясь, он шел так, полный уверенности в себе. Правда, ориентировки почти не было. Он не знал, какова внутренняя планировка этого спутника. Он даже не мог понять, для какой цели служат внутренние переборы. От этой близости скрытого гиганта плыли бесшумные волны и делались все сиьнее. Он содрагался от давления их, пока не выбрался на какую-то центральную галерею и, глянув вниз, не увидел в тусклом голубоватом полусвете уменьшающиеся по мере удаления бессчисленные этажи и глубоко под его балконом этакий огромный бассейн — нечто гигантское, а в том бассейне-нечто гигантское, полыхающее искрами.
— Вот я, — сказал он, — Ричард Мюллер. Человек с Земли. Он сжал руки на парапете и смотрел туда вниз, готовый ко всему. Может , это огромное создание шевельнется, двинется? Откашляется? Отзовется на языке, который ему доступен? Но он ничего не услышал, но ощущал многое: неторопливо, постепенно он понял, что происходит какой-то контакт, общение, беседа.
Он почувствовал, как его душа просачивается сквозь поры кожи.
Это было неприятно, но он предпочел не сопротивлятся. Он охотно раскрывался, не жалея себя. Кошмарное чудише под ним высасывало из него его сущность, словно пило из отвернутых кранов его энергию — и не могло насытиться.
— Ну, пожалуйста! — признес он, и эхо от его голоса задрожало вокруг, отражаясь, изменяясь. — Пей! Тебе нравится? Это ведь горький напиток, правда. Пей! Пей!
Колени его подгибались, и он оперся о баллюстраду, прижав лоб к ее холодной поверхности. Источнок его эманации иссякал.
Но теперь он отдавал свое «я» с радостью. Поблескивающими капельками из него выцеживалось все: его первая любовь и первое разочарование, майский дождь, страсть и боль. Гордость и надежды, тепло и холод, пот и кровь. Запах разомлевшего тела, прикосновение гладкой ухоженной кожи, гром музыки, музыка грома, бархатистость волос под его пальцами, уравнения, нечитанные на губчатом грунте. Фыркающие верблюды, серебрянные стайки крохотных рыбок, башни Второго Чикаго, бордели подземелий Нового Орлеана. Снег. Молоко. Вино. Голод. Пламя. Страдание. Сон. Печаль. Яблоки. Свет. Слезы. Фуги Баха. Шипенье мяса на огне. Смех стариков. Солнце почти за горизантом. Луна над морем. Свет иных звезд, стартующие корабли, летние цветы на краю ледника. Отец. Мать. Иисус. Полдень. Ревность. Радость.
Он выдавливал из себя все это и значительно больше. И ждал ответа. Но напрасно. а когда ничего не осталось в нем, он обвис на баллюстраде, лицом вниз, изможденный, пустой, слепо уставившийся в бездну под ним.
— что-то притягивало ее. Он отметил это. С ледяным спокойствием он ни на что не рассчитывал и ко всему был готов. Скорость уменьшилась. Он с близкого расстояния увидел поблескивающий борт огромного чужого спутника.
Металл коснулся металла, стыковка осуществилась.
В металлическрй оболочке спутника разошелся какой-то люк.
Капсула Мюллера вплыла внутрь.
И остановилась на возвышении в огромном, напоминающем пещеру зале — высоком, шириной и длиной в несколько сотен метров. Мюллер в космическом комбинезоне вышел наружу. Привел в действие гравитационные прокладки, так как сила притяжения здесь, как он и предполагал, была почти не заметной. Во мраке он различал слабое пурпурное зарево. Тишина стояла могильная, и в то же время что-то билось вдалеке, словно балки и распорки спутника сотрясало чье-то мощное дыхание.
Несмотря на работу грвитационных прокладок у него кружилась голова, пол раскачивался под ногами. Он не мог избавиться от впечатления, что его окружает бурное время, огромные волны накатывают на изьеденнные берега, водная масса в своем шарообразном, глубоком ложе волнуется и шумит. Мир содрогается от этого груза.
Он ощутил, как холод проникает под его обогреваемый комбинезон. Его влекла вперед какя-то необоримая сила. Он шел неуверенно, и в то же время замечал, что ноги послушны ему, хотя он и не в полной мере сохраняет над ними контроль. Близость чего-то огромного, чего-то волнуещего, подрагивающего, дышащего была все ощутимей.
Он шел, погруженный во мрак, по набержной. Наткнулся на невысокое ограждение — темно-красную полосу на фоне угольной тьмы — прижался к ней ногой и дальше уже шел вдоль нее. В одном месте он поскользнулся и когда ударился локтем об ограждение, вся конструкция отозвалась потревоженным металлом. Нечеткое эхо вернулось к нему. Словно сквозь лабиринт он шел дальше по коридорам и чередой комнат: то там, то здесь поднимался на мостики, переброшенные над темной бездной, по некрутым лестницам спускался в просторные залы, потолки которых были еле видны.
Ничего не опасясь, он шел так, полный уверенности в себе. Правда, ориентировки почти не было. Он не знал, какова внутренняя планировка этого спутника. Он даже не мог понять, для какой цели служат внутренние переборы. От этой близости скрытого гиганта плыли бесшумные волны и делались все сиьнее. Он содрагался от давления их, пока не выбрался на какую-то центральную галерею и, глянув вниз, не увидел в тусклом голубоватом полусвете уменьшающиеся по мере удаления бессчисленные этажи и глубоко под его балконом этакий огромный бассейн — нечто гигантское, а в том бассейне-нечто гигантское, полыхающее искрами.
— Вот я, — сказал он, — Ричард Мюллер. Человек с Земли. Он сжал руки на парапете и смотрел туда вниз, готовый ко всему. Может , это огромное создание шевельнется, двинется? Откашляется? Отзовется на языке, который ему доступен? Но он ничего не услышал, но ощущал многое: неторопливо, постепенно он понял, что происходит какой-то контакт, общение, беседа.
Он почувствовал, как его душа просачивается сквозь поры кожи.
Это было неприятно, но он предпочел не сопротивлятся. Он охотно раскрывался, не жалея себя. Кошмарное чудише под ним высасывало из него его сущность, словно пило из отвернутых кранов его энергию — и не могло насытиться.
— Ну, пожалуйста! — признес он, и эхо от его голоса задрожало вокруг, отражаясь, изменяясь. — Пей! Тебе нравится? Это ведь горький напиток, правда. Пей! Пей!
Колени его подгибались, и он оперся о баллюстраду, прижав лоб к ее холодной поверхности. Источнок его эманации иссякал.
Но теперь он отдавал свое «я» с радостью. Поблескивающими капельками из него выцеживалось все: его первая любовь и первое разочарование, майский дождь, страсть и боль. Гордость и надежды, тепло и холод, пот и кровь. Запах разомлевшего тела, прикосновение гладкой ухоженной кожи, гром музыки, музыка грома, бархатистость волос под его пальцами, уравнения, нечитанные на губчатом грунте. Фыркающие верблюды, серебрянные стайки крохотных рыбок, башни Второго Чикаго, бордели подземелий Нового Орлеана. Снег. Молоко. Вино. Голод. Пламя. Страдание. Сон. Печаль. Яблоки. Свет. Слезы. Фуги Баха. Шипенье мяса на огне. Смех стариков. Солнце почти за горизантом. Луна над морем. Свет иных звезд, стартующие корабли, летние цветы на краю ледника. Отец. Мать. Иисус. Полдень. Ревность. Радость.
Он выдавливал из себя все это и значительно больше. И ждал ответа. Но напрасно. а когда ничего не осталось в нем, он обвис на баллюстраде, лицом вниз, изможденный, пустой, слепо уставившийся в бездну под ним.
4
Он улетел, как только хоть немного пришел в себя. Люк спутника разошелся, чтобы выпустить его капсулу, которая сразу взяла направление на корабль. Вскоре после этого он был уже в подпространстве.
Почти весь обратный путь он проспал. Лишь в районе Антареса он взял на себя контроль над кораблем и запрограмировал перемену курса. Ему незачем было возвращаться на Землю. Станция слежения проанализировала его задание, в рамках нормальной процедры проверила, свободный ли канал, и позволила ему направиться прямо на Лемнос. Он вновь сразу же ушел в подпространство.
Когда он вновь выскочил из него вблизи Лемноса, то убедился, что какой-то корабль ждет его на орбите. Он не стал обращать на него внимания, но с того корабля так настойчиво пытались наладить с ним связь, что он в конце концов согласился на переговоры.
— Это Нед Раулинс, — раздался на удивление тихий голос. — Почему ты изменил курс?
— Разве это важно? Свое задание я выполнил.
— Ты не сделал доклад.
— Ну так сейчас его сделаю. Я навестил одно из этих чужих существ. Прошел милую приятельскую беседу. Потом оно позволило мне вернуться домой. Вот я и почти дома. Я не знаю, какие последствия окажет моя миссия на грядущие судьбы человечества. На этом конец.
— Что ты сбираешься делать?
— Вернуться домой. Я же сказал, это мой дом.
— Лемнос?
— Лемнос.
— Дик, пусти меня на свой корабль. Я хочу поговорить с тобой минут десять… лично. Прошу тебя, не отказывай.
— Я не отказываю, — сказал Мюллер. Минуту спустя от того звездолета отделилась ракета и поравнялась с его кораблем. Он вооружился терпением и впустил гостя. Раулинс вошел и скинул шлем скафандра. Он был бледный, похудевший и словно бы повзрослевший. И выражение его глаз было не тем, что раньше. Достаточно долго они молча разглядывали друг друга. Потом Раулинс подошел поближе и поздоровался, пожав запястье.
— Я бы никогда не предполжил, что снова встречусь с тобой, Дик, — сказал он. — Я только хотел… — и он внезапно замолк.
— Ну? — спросил Мюллер.
— Я не чувствую его! — выкрикнул Раулинс. — Я не чувствую его!
— Чего?
— Тебя. Твоего поля. Смотри, я стою совсем рядом. И не чувствую. Этой обиды, этой боли, этого отчаяния… Это не эманирует!
— То чужое существо все выпило, — спокойно сообщил Мюллер. — Я нисколько не удивлен, что ты ничего не чуствуешь. Моя душа меня покинула. И была возвращена мне не полностью.
— О чем ты говоришь?
— Я чувствовал, как то существо высасывает все, что было во мне. Я понимал, что оно меня изменяет. Не намеренно. Это было случайное изменение. Побочный продукт.
Раулинс медленно произнес:
— Значит, ты знал об этом. Еще до того как я появился.
— Ты только подтвердил это.
— И все-таки ты хочешь вернуться в лабиринт? Почему?
— Потому что там мой дом.
— Твой дом на Земле, Дик. Почему бы тебе не вернуться туда? Ведь ты излечился.
— Да, — согласился Мюллер. — Счастливое завершение моей несчастливой истории. Я снова годен для общения с человечеством. Вознаграждение за то, что я во второй раз соизволил рискнуть ради ее блага. Какая радость! Но годится ли человечество для общения со мной?
— Не надо садиться на Лемнос, Дик. Ты совершаешь глупость. Чарльз прислал меня за тобой. Он страшно переживает за тебя. Мы все за тебя переживаем. С твоей стороны было бы величайшей ошибкой вновь запереться в лабиринте.
— Возвращайся на свой корабль, Нед, — сказал Мюллер.
— Я вернусь с тобой в лабиринт, если ты решил туда вернуться.
— Если ты это сделаешь, я покончу с собой. Я хочу остаться один, как тебе этого не понять, Нед? Я выполнил задание. Последние задание. Я освободившись от своих кошмаров, выхожу на пенсию. — Мюлер выдавил слабую улыбку. — не надо навязываться мне в спутники, Нед. Я уважал тебя, а ты пытался меня предать. Все остальное было лишь случайностью. А теперь уходи с моего корабля. Мы уже вроде бы сказали друг другу все, что собирались, за исключением: «прощаю».
— Дик…
— Прощай, Нед. привет от меня Чарльзу. И всем прочим.
— Не делай этого.
— Там, на Лемносе есть что-то такое, чего я не хочу утратить, — сказал Мюллер. — и у меня есть на это полное право. Так что держись подальше. Я знаю правду о людях Земли. Все вы держитесь подальше… Ну, так ты идешь?
Раулинс молча выслушал все это. Потом направился к люку. Когда он выходил, Мюллер сказал:
— Попрощайся с ними со всеми от меня, Нед. Я рад, что ты оказался последним человеком, которого я вижу. От этого мне легче.
Раулинс исчез в люке.
Вскоре после этого Мюллер запрограмировал корабль на гиперболическую орбиту с уничтожением через двадцать минут, забрался в посадочную капсулу и приготовился к высадке на Лемнос. Он спусился быстро, приземлился удачно. И направился прямо в нужное место, отстоящее на два километра от входа в лабиритн. Солнце, застывшее высоко на небе, ясно светило. Быстрыми шагами Мюллер приближался к лабиринту.
Он сделал то, о чем его попросили.
И теперь возвращался домой.
Почти весь обратный путь он проспал. Лишь в районе Антареса он взял на себя контроль над кораблем и запрограмировал перемену курса. Ему незачем было возвращаться на Землю. Станция слежения проанализировала его задание, в рамках нормальной процедры проверила, свободный ли канал, и позволила ему направиться прямо на Лемнос. Он вновь сразу же ушел в подпространство.
Когда он вновь выскочил из него вблизи Лемноса, то убедился, что какой-то корабль ждет его на орбите. Он не стал обращать на него внимания, но с того корабля так настойчиво пытались наладить с ним связь, что он в конце концов согласился на переговоры.
— Это Нед Раулинс, — раздался на удивление тихий голос. — Почему ты изменил курс?
— Разве это важно? Свое задание я выполнил.
— Ты не сделал доклад.
— Ну так сейчас его сделаю. Я навестил одно из этих чужих существ. Прошел милую приятельскую беседу. Потом оно позволило мне вернуться домой. Вот я и почти дома. Я не знаю, какие последствия окажет моя миссия на грядущие судьбы человечества. На этом конец.
— Что ты сбираешься делать?
— Вернуться домой. Я же сказал, это мой дом.
— Лемнос?
— Лемнос.
— Дик, пусти меня на свой корабль. Я хочу поговорить с тобой минут десять… лично. Прошу тебя, не отказывай.
— Я не отказываю, — сказал Мюллер. Минуту спустя от того звездолета отделилась ракета и поравнялась с его кораблем. Он вооружился терпением и впустил гостя. Раулинс вошел и скинул шлем скафандра. Он был бледный, похудевший и словно бы повзрослевший. И выражение его глаз было не тем, что раньше. Достаточно долго они молча разглядывали друг друга. Потом Раулинс подошел поближе и поздоровался, пожав запястье.
— Я бы никогда не предполжил, что снова встречусь с тобой, Дик, — сказал он. — Я только хотел… — и он внезапно замолк.
— Ну? — спросил Мюллер.
— Я не чувствую его! — выкрикнул Раулинс. — Я не чувствую его!
— Чего?
— Тебя. Твоего поля. Смотри, я стою совсем рядом. И не чувствую. Этой обиды, этой боли, этого отчаяния… Это не эманирует!
— То чужое существо все выпило, — спокойно сообщил Мюллер. — Я нисколько не удивлен, что ты ничего не чуствуешь. Моя душа меня покинула. И была возвращена мне не полностью.
— О чем ты говоришь?
— Я чувствовал, как то существо высасывает все, что было во мне. Я понимал, что оно меня изменяет. Не намеренно. Это было случайное изменение. Побочный продукт.
Раулинс медленно произнес:
— Значит, ты знал об этом. Еще до того как я появился.
— Ты только подтвердил это.
— И все-таки ты хочешь вернуться в лабиринт? Почему?
— Потому что там мой дом.
— Твой дом на Земле, Дик. Почему бы тебе не вернуться туда? Ведь ты излечился.
— Да, — согласился Мюллер. — Счастливое завершение моей несчастливой истории. Я снова годен для общения с человечеством. Вознаграждение за то, что я во второй раз соизволил рискнуть ради ее блага. Какая радость! Но годится ли человечество для общения со мной?
— Не надо садиться на Лемнос, Дик. Ты совершаешь глупость. Чарльз прислал меня за тобой. Он страшно переживает за тебя. Мы все за тебя переживаем. С твоей стороны было бы величайшей ошибкой вновь запереться в лабиринте.
— Возвращайся на свой корабль, Нед, — сказал Мюллер.
— Я вернусь с тобой в лабиринт, если ты решил туда вернуться.
— Если ты это сделаешь, я покончу с собой. Я хочу остаться один, как тебе этого не понять, Нед? Я выполнил задание. Последние задание. Я освободившись от своих кошмаров, выхожу на пенсию. — Мюлер выдавил слабую улыбку. — не надо навязываться мне в спутники, Нед. Я уважал тебя, а ты пытался меня предать. Все остальное было лишь случайностью. А теперь уходи с моего корабля. Мы уже вроде бы сказали друг другу все, что собирались, за исключением: «прощаю».
— Дик…
— Прощай, Нед. привет от меня Чарльзу. И всем прочим.
— Не делай этого.
— Там, на Лемносе есть что-то такое, чего я не хочу утратить, — сказал Мюллер. — и у меня есть на это полное право. Так что держись подальше. Я знаю правду о людях Земли. Все вы держитесь подальше… Ну, так ты идешь?
Раулинс молча выслушал все это. Потом направился к люку. Когда он выходил, Мюллер сказал:
— Попрощайся с ними со всеми от меня, Нед. Я рад, что ты оказался последним человеком, которого я вижу. От этого мне легче.
Раулинс исчез в люке.
Вскоре после этого Мюллер запрограмировал корабль на гиперболическую орбиту с уничтожением через двадцать минут, забрался в посадочную капсулу и приготовился к высадке на Лемнос. Он спусился быстро, приземлился удачно. И направился прямо в нужное место, отстоящее на два километра от входа в лабиритн. Солнце, застывшее высоко на небе, ясно светило. Быстрыми шагами Мюллер приближался к лабиринту.
Он сделал то, о чем его попросили.
И теперь возвращался домой.
5
— Снова эта его поза, — заявил Бордман. — Он оттуда вылезет.
— Вряд ли, — сказал Раулинс. — Он говорил серьзно.
— Ты стоял рядом и ничего не чувствовал?
— Ничего. Он больше не эманирует.
— Сам-то он это понимает?
— Да.
— В таком случае он выйдет, — сказал Бордман. — Мы будем за ним наблюдать, и когда он попросит, чтобы мы забрали его с Лемноса, мы за ним прилетим. Рано или поздно ему вновь захочется оказаться среди людей. О столько испытал за последнее время, что ему необходимо обдумать все это, и ему наверняка кажеться, что лабиринт для этого самое подходящее место. Он еще не готов для того, чтобы вновь вернуться к нормальной жизни. Дадим ему два, три, четыре года. И он оттуда выйдет. Зло, которое ему причинил один вид чужих существ, другой исправил. Дик вновь может жить в обществе.
— Не думаю, — тихо признес Раулинс. — Я не думаю, что это не оставило никаких следов, Чарльз, он вроде бы уже не человек, уже нет.
Бордман рассмеялся.
— Хочешь поспорить? Ставлю пять к одному, что Мюллер покинет лабиритнт не позже, чем через пять лет. И по собственному желанию.
— Хм-м…
— Стоит рискнуть. Раулинс вышел из бюро Бордмана. Начиналсь ночь. Он поднялся на мост перед зданием. Через час у него был назначен ужин с ласковой, милой и желанной девушкой, самолюбию которой страшно льстило, что она — подружка знаменитого Неда Раулинса. Эта девушка умела слушать, любила, чтобы он рассказывал о своих работах, и очень серьезно кивал головой, когда он рассказывал о своих новых смелых планах. Не менее хороша она была и в постели.
Идя через мост, он остановился и посмотрел на звезды.
Миллиарды светящихся точек сияли на небе. Лемнос и Бета Гидры 4, планеты, находящиеся под окупацией радиосущетсв, и все земные колонии, и даже невидимая, но реальная родная галактика этих существ. Где-то там раскинулся лабиринт на просторной равнине, где-то там была чаща грибообразных деревьев стометровой высоты, и где-то там же росли молодые города переселенцев с Земли, и кружились капсулы над покоренными мирами, и находился в капсуле некто незнакомый и чужой.
На тысяче планет растерянные люди боялись будущего. Среди грибообразных деревьев грациозно перемещались немые многорукие существа. И жил в лабиринте одинокий… человек.
Он знал, что еще не пришло время строить планы. Еще неизвестно, как прореагируют, если вообще прореагируют радиосущества на то, что они узнали от Ричарда Мюллера. Роль гидрян, попытки людей к самозащите, выход Мюллера из лабиринта — все это тайны, которые еще предстоит выяснить. Вдохновляла и несколько поражала Раулинса та мысль, что все это произойдет на его веку.
Он прошел по мосту. Полюбовался, как космические корабли разбивают тьму пространства. Потом снова остановился в неподвижности, вслушивясь в зов звезд. Вся Вселенная влекла его к себе, каждая из звезд действовала в этом своей силой притяжения. Бездна небес ошеломляла. Открытые пути манили, уходя в бесконечность.
Он подумал о человеке в лабиринте. И подумал о той девушке, гибкой и грациозной, темноволосой и с глазами как серебрянные зеркальца, подумал о ее ждущем теле. И неожиданно сделался Диком Мюллером, которому тоже когда-то было двадцать — двадцать четыре года и галактика лежала у его ног. А ты, Дик, чувствовал себя тогда по другому? — спросил он. — О чем ты думал, когда поднимал голову и глядел на звезды? Волновало ли тебя это? Тянуло ли туда? Вот так. Так как манит сейчас меня. И ты там оказался. И нашел свое. И потерял. И обрел что-то другое. Ты помнишь, Дик, что ты чувствовал тогда, много лет назад? Сегодня, в эту ночь, укрывшийся у себя в лабиринте — о чем ты думаешь? Что вспоминаешь?
Почему ты отвернулся от нас, Дик?
Кто ты теперь?
Он поспешил к девушке, которая ждала его. Они пили молодое вино, терпкое, электризующее. Улыбались друг другу в неверном свете свечей. Еще похоже она отдалась ему, а потом они стояли вдвоем на балконе, и перед ними открывалась перспектива крупнейшего из земных городов. Бесчисленные огоньки перемигивались и поднимались к другим огонькам на небесах. Он обнял ее и привлек к себе, положив руку на ее обнаженное бедро.
Она спросила:
— Ты надолго останешься на этот раз?
— Еще на четыре дня.
— А когда вернешься?
— Когда выполню задание.
— Нед, когда ты, наконец, отдохнешь? Когда ты, наконец, скажешь, что с тебя довольно?.. Что ты не будешь больше летать. Что выберешь одну планету и поселишься на ней окончательно?
— Ну да, — небрежно произнес он. — Так я, наверно, и потуплю. Немного погоди.
— Ты так говоришь, чтобы что-то сказать никто из вас никогда не может усидеть на месте.
— Не можем, — прошептал он. — Мы всегда в пути. Всегда нас ждут новые миры… новые звезды…
— Вы хотите слишком многого. Вы хотите познать всю Вселеную, Нед, а это — грех. Существуют границы, которые не дозволенно переступать.
— Да, — согласился он, — ты права. Я знаю, что ты права. — Он провел пальцем по ее гладкой атласной коже. Она задрожала. — Мы делаем то, что обязаны, — сказал он. — Учимся на чужих ошибках. Служим нашему делу. Стараемся быть достойными самих себя. Да и разве можно иначе?
— Этот человек, который заперся в лабиринте…
— … он счастлив, — завершил Раулинс. — Он идет избранным путем.
— Как это?
— Я не смог бы этого обьяснить.
— Он наверно страшно нас ненавидит, если изолировался от всего мира.
— Он смог возвыситься над своей ненавистью, — обьяснил он, как умел.
— Сумел. И обрел покой. Безотносительно тому, кто он есть.
— Что? Он почувствовал прохладу ночи и отвел ее в комнату. Они остановились у постели.
Он нежно поцеловал ее и вновь подумал о Дике Мюллере. И попытался понять, какой лабринт поджидает его самого в конце его пути. Он обнял ее. Они откинулись на кровать. Его руки искали, ласкали, терзали.
Дик, подумал он, когда мы с тобой увидимся, нам найдется о чем поговорить.
Она спросила:
— Но почему он снова скрылся в лабиринте?
— По тому же, почему раньше полетел к чужим существам. По той самой причине, по какой все это произошло.
— Не понимаю.
— Он любил человечество, — сказал Раулинс. И это было наилучшей эпитафией. Он никогда еще не обладал так девушкой. Но ушел от нее до рассвета.
— Вряд ли, — сказал Раулинс. — Он говорил серьзно.
— Ты стоял рядом и ничего не чувствовал?
— Ничего. Он больше не эманирует.
— Сам-то он это понимает?
— Да.
— В таком случае он выйдет, — сказал Бордман. — Мы будем за ним наблюдать, и когда он попросит, чтобы мы забрали его с Лемноса, мы за ним прилетим. Рано или поздно ему вновь захочется оказаться среди людей. О столько испытал за последнее время, что ему необходимо обдумать все это, и ему наверняка кажеться, что лабиринт для этого самое подходящее место. Он еще не готов для того, чтобы вновь вернуться к нормальной жизни. Дадим ему два, три, четыре года. И он оттуда выйдет. Зло, которое ему причинил один вид чужих существ, другой исправил. Дик вновь может жить в обществе.
— Не думаю, — тихо признес Раулинс. — Я не думаю, что это не оставило никаких следов, Чарльз, он вроде бы уже не человек, уже нет.
Бордман рассмеялся.
— Хочешь поспорить? Ставлю пять к одному, что Мюллер покинет лабиритнт не позже, чем через пять лет. И по собственному желанию.
— Хм-м…
— Стоит рискнуть. Раулинс вышел из бюро Бордмана. Начиналсь ночь. Он поднялся на мост перед зданием. Через час у него был назначен ужин с ласковой, милой и желанной девушкой, самолюбию которой страшно льстило, что она — подружка знаменитого Неда Раулинса. Эта девушка умела слушать, любила, чтобы он рассказывал о своих работах, и очень серьезно кивал головой, когда он рассказывал о своих новых смелых планах. Не менее хороша она была и в постели.
Идя через мост, он остановился и посмотрел на звезды.
Миллиарды светящихся точек сияли на небе. Лемнос и Бета Гидры 4, планеты, находящиеся под окупацией радиосущетсв, и все земные колонии, и даже невидимая, но реальная родная галактика этих существ. Где-то там раскинулся лабиринт на просторной равнине, где-то там была чаща грибообразных деревьев стометровой высоты, и где-то там же росли молодые города переселенцев с Земли, и кружились капсулы над покоренными мирами, и находился в капсуле некто незнакомый и чужой.
На тысяче планет растерянные люди боялись будущего. Среди грибообразных деревьев грациозно перемещались немые многорукие существа. И жил в лабиринте одинокий… человек.
Он знал, что еще не пришло время строить планы. Еще неизвестно, как прореагируют, если вообще прореагируют радиосущества на то, что они узнали от Ричарда Мюллера. Роль гидрян, попытки людей к самозащите, выход Мюллера из лабиринта — все это тайны, которые еще предстоит выяснить. Вдохновляла и несколько поражала Раулинса та мысль, что все это произойдет на его веку.
Он прошел по мосту. Полюбовался, как космические корабли разбивают тьму пространства. Потом снова остановился в неподвижности, вслушивясь в зов звезд. Вся Вселенная влекла его к себе, каждая из звезд действовала в этом своей силой притяжения. Бездна небес ошеломляла. Открытые пути манили, уходя в бесконечность.
Он подумал о человеке в лабиринте. И подумал о той девушке, гибкой и грациозной, темноволосой и с глазами как серебрянные зеркальца, подумал о ее ждущем теле. И неожиданно сделался Диком Мюллером, которому тоже когда-то было двадцать — двадцать четыре года и галактика лежала у его ног. А ты, Дик, чувствовал себя тогда по другому? — спросил он. — О чем ты думал, когда поднимал голову и глядел на звезды? Волновало ли тебя это? Тянуло ли туда? Вот так. Так как манит сейчас меня. И ты там оказался. И нашел свое. И потерял. И обрел что-то другое. Ты помнишь, Дик, что ты чувствовал тогда, много лет назад? Сегодня, в эту ночь, укрывшийся у себя в лабиринте — о чем ты думаешь? Что вспоминаешь?
Почему ты отвернулся от нас, Дик?
Кто ты теперь?
Он поспешил к девушке, которая ждала его. Они пили молодое вино, терпкое, электризующее. Улыбались друг другу в неверном свете свечей. Еще похоже она отдалась ему, а потом они стояли вдвоем на балконе, и перед ними открывалась перспектива крупнейшего из земных городов. Бесчисленные огоньки перемигивались и поднимались к другим огонькам на небесах. Он обнял ее и привлек к себе, положив руку на ее обнаженное бедро.
Она спросила:
— Ты надолго останешься на этот раз?
— Еще на четыре дня.
— А когда вернешься?
— Когда выполню задание.
— Нед, когда ты, наконец, отдохнешь? Когда ты, наконец, скажешь, что с тебя довольно?.. Что ты не будешь больше летать. Что выберешь одну планету и поселишься на ней окончательно?
— Ну да, — небрежно произнес он. — Так я, наверно, и потуплю. Немного погоди.
— Ты так говоришь, чтобы что-то сказать никто из вас никогда не может усидеть на месте.
— Не можем, — прошептал он. — Мы всегда в пути. Всегда нас ждут новые миры… новые звезды…
— Вы хотите слишком многого. Вы хотите познать всю Вселеную, Нед, а это — грех. Существуют границы, которые не дозволенно переступать.
— Да, — согласился он, — ты права. Я знаю, что ты права. — Он провел пальцем по ее гладкой атласной коже. Она задрожала. — Мы делаем то, что обязаны, — сказал он. — Учимся на чужих ошибках. Служим нашему делу. Стараемся быть достойными самих себя. Да и разве можно иначе?
— Этот человек, который заперся в лабиринте…
— … он счастлив, — завершил Раулинс. — Он идет избранным путем.
— Как это?
— Я не смог бы этого обьяснить.
— Он наверно страшно нас ненавидит, если изолировался от всего мира.
— Он смог возвыситься над своей ненавистью, — обьяснил он, как умел.
— Сумел. И обрел покой. Безотносительно тому, кто он есть.
— Что? Он почувствовал прохладу ночи и отвел ее в комнату. Они остановились у постели.
Он нежно поцеловал ее и вновь подумал о Дике Мюллере. И попытался понять, какой лабринт поджидает его самого в конце его пути. Он обнял ее. Они откинулись на кровать. Его руки искали, ласкали, терзали.
Дик, подумал он, когда мы с тобой увидимся, нам найдется о чем поговорить.
Она спросила:
— Но почему он снова скрылся в лабиринте?
— По тому же, почему раньше полетел к чужим существам. По той самой причине, по какой все это произошло.
— Не понимаю.
— Он любил человечество, — сказал Раулинс. И это было наилучшей эпитафией. Он никогда еще не обладал так девушкой. Но ушел от нее до рассвета.