— Какой участок до сих пор был для тебя наихудшим? — спросил Раулинс.
— Дезориентирующий экран.
— Это не так страшно… если человек сможет заставить себя пройти мимо всех этих смертоносных пакостей с закрытыми глазами.
— Я смотрел, — сказал Бордман.
— В зоне дезориентации?
— Недолго. Не выдержал искушения. Не буду даже рассказывать, что я видел, но это было одно из самых причудливых переживаний в моей жизни.
Раулинс улыбнулся. Значит и Бордман способен сделать что-то нелогичное, безрассудное.
— И что? Ты просто стоял без движения и смотрел? А потом с закрытыми глазами пошел дальше? И не было никакой критической ситуации?
— Была. Засмотревшись, я чуть было не тронулся с места. Но тут же опомнился.
— Наверно, я попробую, когда мы будем возвращаться. Ведь беглый взгляд не повредит, — сказал Раулинс.
— Откуда ты знаешь, что экран действует в обратном направлени?
— Я над этим не задумывался. Мы еще не отрабатывали возвращения. Может, в обратном направлении все по другому? У нас нет карты обратной дороги. Может быть, когда мы будем возвращаться, то все погибнем.
— Снова вышлем роботов, — сказал Бордман. — Уж об этом можешь не волноваться.
Раулинс отозвался только через минуту:
— кстати, а зачем нужны были какие-нибудь ловушки для выходящих? Или стороители лоабиринта так же заперли себя в центре города, как не пускали туда своих врагов? С чего бы им так делать?
— Кто же может знать, Нед? Это были неизвестные существа.
— Ннеизвестные. Это верно.
— Дезориентирующий экран.
— Это не так страшно… если человек сможет заставить себя пройти мимо всех этих смертоносных пакостей с закрытыми глазами.
— Я смотрел, — сказал Бордман.
— В зоне дезориентации?
— Недолго. Не выдержал искушения. Не буду даже рассказывать, что я видел, но это было одно из самых причудливых переживаний в моей жизни.
Раулинс улыбнулся. Значит и Бордман способен сделать что-то нелогичное, безрассудное.
— И что? Ты просто стоял без движения и смотрел? А потом с закрытыми глазами пошел дальше? И не было никакой критической ситуации?
— Была. Засмотревшись, я чуть было не тронулся с места. Но тут же опомнился.
— Наверно, я попробую, когда мы будем возвращаться. Ведь беглый взгляд не повредит, — сказал Раулинс.
— Откуда ты знаешь, что экран действует в обратном направлени?
— Я над этим не задумывался. Мы еще не отрабатывали возвращения. Может, в обратном направлении все по другому? У нас нет карты обратной дороги. Может быть, когда мы будем возвращаться, то все погибнем.
— Снова вышлем роботов, — сказал Бордман. — Уж об этом можешь не волноваться.
Раулинс отозвался только через минуту:
— кстати, а зачем нужны были какие-нибудь ловушки для выходящих? Или стороители лоабиринта так же заперли себя в центре города, как не пускали туда своих врагов? С чего бы им так делать?
— Кто же может знать, Нед? Это были неизвестные существа.
— Ннеизвестные. Это верно.
19
Бордман сообразил, что тема разговора еще не исчерпана. Он спросил:
— А для тебя какое место было самым трудным?
— Тот экран далеко за нами, — ответил Раулинс. — Я в нем видел всякие паскудства, которые клубяться в подсознании.
— Что за экран?
— В глубине зоны «Х». Я на него посмотрел несколько секунд видел своего отца. А потом девушку… которую я знал. На экране она разоблачалась. Но разве у кого-нибудь подсознание другое?
— Я таких вещей не видел.
— Но ведь ты не мог обойти тот экран. Он был в пятидесяти метрах от места, где ты убил первого зверя, и по нему перемещались цвета, фигуры…
— Да, этот экран я видел. Но он показывал только геометрические фигуры.
— А я видел, как Мерибель раздевается, — заявил Раулинс в рсстерянности. А ты значит видел геометрические фигуры.
— А для тебя какое место было самым трудным?
— Тот экран далеко за нами, — ответил Раулинс. — Я в нем видел всякие паскудства, которые клубяться в подсознании.
— Что за экран?
— В глубине зоны «Х». Я на него посмотрел несколько секунд видел своего отца. А потом девушку… которую я знал. На экране она разоблачалась. Но разве у кого-нибудь подсознание другое?
— Я таких вещей не видел.
— Но ведь ты не мог обойти тот экран. Он был в пятидесяти метрах от места, где ты убил первого зверя, и по нему перемещались цвета, фигуры…
— Да, этот экран я видел. Но он показывал только геометрические фигуры.
— А я видел, как Мерибель раздевается, — заявил Раулинс в рсстерянности. А ты значит видел геометрические фигуры.
20
В зоне «Ф» также угрожали смертельные опасности. Небольшой перламутровый пузырь лопнул, и из него потекла струйка шариков. Эти шарики двигались в ногах Раулинса с какой-то зловещей целенаправленностью. Кусали через ботинки. Он растоптал их множество, но чуть см не оказался слишком близко от источника света, который неожданно засиял голубым глазом. Он пнул три шарика в сторону света. Они расплавились.
21
Бордману все это надоело, чуть ли не до отрыжки.
22
С того момента как они вошли в лабиринт, прошло 1 час 48 минут. Трасса в зоне «Ф» вела через зал с розовыми стенками, где из скрытых отверстий вырывались клубы дыма. В противоположном конце розового зала помещалась ловушка. Если бы они не прошли ее в точно рассчитанное время, то были бы разможжены. За залом был длинный коридор. Этот коридор выводил на открытые площади с шестью наклонно установленными обелисками из белого металла. Из фонтана на стометровую высоту била вода. По бокам площади возвышались три башни с множеством окон разной величины. Стекла внизу были нетронуты. На стуненях одной из них лежал расчлененный ударами скелет какого-то создания.
В лагере несли службу Элтон, Антонелли, Камерон, Гринфилд и Стейн. Сейчас же Антонелли и Стейн вышли на площадь в центре зоны навстречу Раулинсу и Бордману.
— Уже недалеко, — сказал Стейн. — Или же вы предпочли бы отдохнуть несколько минут, мистер Бордман?
Старик хмуро глянул на него.
— Дэвис, Оттавио и Рейнолдс уже добрались сегодня до зоны «Е». Элтон, Камерон и Гринфилд присоединились к ним. Петронелли и Уолкер исследуют внутреннюю границу зоны «Е» и заглядывают в зону «Д». Говорят, что там все выглядит несравнено лучше.
— Я с них шкуру спущу, если они туда полезут. Антонелли невесело улыбнулся. Промежуточная база состояла из двух куполообразных полаток. Территория была тщательно обследована, И здесь наверняка ничто не грозило. В палатке Раулинс снял ботинки, получил очищаюший препарат и пакет с пищей. Он чувствовал себя как-то не по себе среди этих людей. Он знал, что они лишены тех возможностей жизни, которые даны ему. Они не получили образования, и даже если они уцелеют, то не будут жить так долго, как он. Ни у кого из них не было светлых волос, голубых глаз и, наверное, не хватало бы средств, чобы подвергнуться дорогостоящей операции. И все же они выглядели счастливыми. Может потому, что их не волновали моральные аспекты извлечения Мюллера из лабиринта.
В палатку вошел Бордман.
— Предайте капитану Хостину, что он проиграл. Мы сюда добрались.
— Что проиграл? — не понял Антонелли. Гринфильд говорил о чем-то другом:
— Допустим, что Мюллер как-то следит за нами. Он перемещается очень регулярно. Сейчас он находиться в заднем квадрате зоны «А»… если входом туда являются ворота, которые мы знаем… и описывает небольшую дугу по мере того, как к нему приближаются наши передовые.
Бордман пояснил Антонелли:
— Хостин ставил три к одному, что мы не дойдем досюда. Сам слышал. И спросил у Камерона, техника-связиста:
— Это возможно, чтобы Мюллер пользовался какой-нибудь следящей системой?
— Вполне правдоподобно.
— Системой, позволяющей различать лица?
— Я допускаю, что порой так. Но у него было множество времени на ознакомление с устройствами этого лабиринта.
— Если он видел мое лицо, — заявил Бордман, — самое лучшее буде вернуться и не ломать головы над остальным. У кого-нибудь есть термопластичный аппарат? Я немедленно должен изменить свое лицо.
В лагере несли службу Элтон, Антонелли, Камерон, Гринфилд и Стейн. Сейчас же Антонелли и Стейн вышли на площадь в центре зоны навстречу Раулинсу и Бордману.
— Уже недалеко, — сказал Стейн. — Или же вы предпочли бы отдохнуть несколько минут, мистер Бордман?
Старик хмуро глянул на него.
— Дэвис, Оттавио и Рейнолдс уже добрались сегодня до зоны «Е». Элтон, Камерон и Гринфилд присоединились к ним. Петронелли и Уолкер исследуют внутреннюю границу зоны «Е» и заглядывают в зону «Д». Говорят, что там все выглядит несравнено лучше.
— Я с них шкуру спущу, если они туда полезут. Антонелли невесело улыбнулся. Промежуточная база состояла из двух куполообразных полаток. Территория была тщательно обследована, И здесь наверняка ничто не грозило. В палатке Раулинс снял ботинки, получил очищаюший препарат и пакет с пищей. Он чувствовал себя как-то не по себе среди этих людей. Он знал, что они лишены тех возможностей жизни, которые даны ему. Они не получили образования, и даже если они уцелеют, то не будут жить так долго, как он. Ни у кого из них не было светлых волос, голубых глаз и, наверное, не хватало бы средств, чобы подвергнуться дорогостоящей операции. И все же они выглядели счастливыми. Может потому, что их не волновали моральные аспекты извлечения Мюллера из лабиринта.
В палатку вошел Бордман.
— Предайте капитану Хостину, что он проиграл. Мы сюда добрались.
— Что проиграл? — не понял Антонелли. Гринфильд говорил о чем-то другом:
— Допустим, что Мюллер как-то следит за нами. Он перемещается очень регулярно. Сейчас он находиться в заднем квадрате зоны «А»… если входом туда являются ворота, которые мы знаем… и описывает небольшую дугу по мере того, как к нему приближаются наши передовые.
Бордман пояснил Антонелли:
— Хостин ставил три к одному, что мы не дойдем досюда. Сам слышал. И спросил у Камерона, техника-связиста:
— Это возможно, чтобы Мюллер пользовался какой-нибудь следящей системой?
— Вполне правдоподобно.
— Системой, позволяющей различать лица?
— Я допускаю, что порой так. Но у него было множество времени на ознакомление с устройствами этого лабиринта.
— Если он видел мое лицо, — заявил Бордман, — самое лучшее буде вернуться и не ломать головы над остальным. У кого-нибудь есть термопластичный аппарат? Я немедленно должен изменить свое лицо.
24
Он не стал объяснять, почему. Но когда процедура закончилась, нос у него стал длинный, резко очерченый, губы тонкими и подбородок как у ведьмы. Лицо это трудно было назвать симпатичным.
25
После неспокойно проведенной ночи, Раулинс начал приготовляться к тому, чтобы дойти до передового лагеря в зоне «Е». Бордман должен был остаться на базе, но поддерживать с ним связь — видеть то, что видел он, слышать то, что слышал он, и давать ему шепотом указания.
Раулинс вышел из палатки, отсчитал десять шагов и замер в неподвижности, наблюдая, как рассвет покрывает украшеннные клювами стены оранжевым блеском.
— Подними правую руку, — приказал Бордман, — если ты меня слышишь, Нед! Раулинс поднял.
— Теперь скажи мне что-нибудь.
— Где ты говоришь родился Мюллер?
— На Земле. Я слышу тебя превосходно.
— Где на Земле?
— В Северо-Американской Директории. А где точно, не знаю.
— Я тоже оттуда, — сказал Раулинс.
— Знаю, — ответил Брдман. — Мюллер, кажеться, из западной части Северной Америки. Но я в этом не уверен. Я так мало времени провожу на Земле, Нед, что уже не помню в деталях земной географии. Если это так важно для тебя, то нас может проинформировать мозг корабля.
— Попозже, — сказал Раулинс. — Не пора ли мне трогаться?
— Сначала послушай, что я тебе скажу. Мы с большим трудом пробрались внутрь лабиринта, и не забывай, что все, что мы до сих пор сделали, было всего лишь вступлением к достижению настоящей цели. Мы прилетели сюда за Мюллером, не забывай этого.
— Я, что могу забыть?
— До сих пор мы думали главным образом о себе самих. Выживем или умрем — вот и вся проблема. А это ограничивает перспективу. Теперь же мы можем перейти к более широкой точке зрения. Дар, которым обладает Мюлле р… или же висящие над ним проклятие, не знаю, как это определить… имеет потенциальное значение, и нашим заданием является использование его, Нед. Судьба Галактик зависит от того, что произойдет в ближайшие дни между тобой и Мюллером. Это поворотный пункт во времени. Миллиарды еще не рожденных существ получат жизнь, изменненую во зло или на благо, в результате событий, которые разыграються здесь.
— Вроде бы ты это серьезно говоришь, Чарльз.
— Абсолютно серьезно. Порой приходит мговение, когда все напыщенные слова начинают что-нибудь значить. Ты стоишь на развилке галактической истории. И потому, Нед, ты пойдешь и будешь лгать, клятвопреступничать, идти на компромисы. Допустим, что сомнения не оставят тебя на какое-то время, и ты возненавидишь себя за это, но в конце концов ты поймешь, что совершил богатырский поступок. Проверка связи окончена. А теперь возвращайся и готовся к походу.
Раулинс вышел из палатки, отсчитал десять шагов и замер в неподвижности, наблюдая, как рассвет покрывает украшеннные клювами стены оранжевым блеском.
— Подними правую руку, — приказал Бордман, — если ты меня слышишь, Нед! Раулинс поднял.
— Теперь скажи мне что-нибудь.
— Где ты говоришь родился Мюллер?
— На Земле. Я слышу тебя превосходно.
— Где на Земле?
— В Северо-Американской Директории. А где точно, не знаю.
— Я тоже оттуда, — сказал Раулинс.
— Знаю, — ответил Брдман. — Мюллер, кажеться, из западной части Северной Америки. Но я в этом не уверен. Я так мало времени провожу на Земле, Нед, что уже не помню в деталях земной географии. Если это так важно для тебя, то нас может проинформировать мозг корабля.
— Попозже, — сказал Раулинс. — Не пора ли мне трогаться?
— Сначала послушай, что я тебе скажу. Мы с большим трудом пробрались внутрь лабиринта, и не забывай, что все, что мы до сих пор сделали, было всего лишь вступлением к достижению настоящей цели. Мы прилетели сюда за Мюллером, не забывай этого.
— Я, что могу забыть?
— До сих пор мы думали главным образом о себе самих. Выживем или умрем — вот и вся проблема. А это ограничивает перспективу. Теперь же мы можем перейти к более широкой точке зрения. Дар, которым обладает Мюлле р… или же висящие над ним проклятие, не знаю, как это определить… имеет потенциальное значение, и нашим заданием является использование его, Нед. Судьба Галактик зависит от того, что произойдет в ближайшие дни между тобой и Мюллером. Это поворотный пункт во времени. Миллиарды еще не рожденных существ получат жизнь, изменненую во зло или на благо, в результате событий, которые разыграються здесь.
— Вроде бы ты это серьезно говоришь, Чарльз.
— Абсолютно серьезно. Порой приходит мговение, когда все напыщенные слова начинают что-нибудь значить. Ты стоишь на развилке галактической истории. И потому, Нед, ты пойдешь и будешь лгать, клятвопреступничать, идти на компромисы. Допустим, что сомнения не оставят тебя на какое-то время, и ты возненавидишь себя за это, но в конце концов ты поймешь, что совершил богатырский поступок. Проверка связи окончена. А теперь возвращайся и готовся к походу.
26
На этот раз один он шел недолго. Стейн и Элтон проводили его вплоть до ворот в зону «Е». Никаких приключений небыло. Они указали ему тропинку вправо, и он выскочил из этой зоны, суровой и угрюмой. Спускаясь с покатой плиты у ворот, он увидел в одной из стрельчатых колон какое-то гнездо. Во тьме гнезда что-то поблескивало, что-то подвижное, могущее оказаться глазам.
— Мне кажеться, мы нашли часть следящей системы Мюллерв, — сообщил он. — что-то тут со стены глядит на меня.
— Опрыскай это нивелируюшей жидкостью, — посоветовал Бордман.
— Он может отнестись к этому как к враждебному акту. С чего археолог стал бы уничтожать такую редкость?
— Логично иди дальше. В зоне «Е» остновка казалась менее грозной. Темные, невысокие дома стояли как перепуганные воробьи. Все здесь выглядело иначе, поднимались высокие стены и поблескивала какая-то башня. Каждая из зон отличалась от уже пройденых, так что Раулинс предположил, что все они строились в разное время. Сперва был возведен центр, или жилые кварталы, а потом постепенно наслаивались наружные зоны, снабженные ловушками, по мере того, как враги делались все более настырными. Это была концепция, достойная археолога. Он отметил ее в памяти, чтобы позднее использовать.
Он уже отошел на некоторое расстояние от ворот, когда увидел туманный силует идущего к нему Уолкера. Уолкер был тощим несимпатичным человеком. Утверждали, что он несколько раз брал в жены одну и туже женщину. Ему исполнилось около сорока лет, и он думал в первую очередь о своей карьере.
— Я рад, что с тобой все в порядке, Раулинс. Отсюда спокойно иди влево. Эта стена поворачивает.
— Значит, все впорядке?
— Более-менее. Полчаса назад мы потеряли Петронелли. Раулинс окаменел.
— Но ведь эта зона сравнительно безопасна!
— Нет. Она более опасна, чем зона «Ф», и так же полна ловушек, как и зона «Г». Мы ее недооценили, когда высылали роботов. Кстати, нет причин, по которым эти зоны должны были бы становиться все более безопасными по мере пприближения к центру, правда? Так что эта одна из самых скверных.
— Усыпляют бдительность, — предположил Раулинс. — Делают вид, что теперь ничего не угрожает.
— Если бы я знал! Ну, пошли. Иди за мной и особо не утруждай извилины. Индивидуализм здесь гроша ломаного не стоит. Или ты идешь протоптанной дорожкой, или никуда не приходишь.
Раулинс пошел за Уолкером. Он не видел явной опасности, но подпрыгнул там, где подрыгнул Уолкер, и свернул за ним в сторону. Лагерь в зоне «Е» был не слишком далеко. Там сидели Девис, Оттавио, Рейнольдс и смотрели на верхнюю часть тела Петронелли.
— Ждем приказа о похорнах, — пояснил Оттавио. — От пояса и вниз от него ничего не осталось. Хостин наверняка прикажет вынести его из лабиринта.
— Закрой его, по крайней мере, — попросил Раулинс.
— Ты сегодня пойдешь дальше, в зону «Д»? — спросил Уолкер.
— Надо бы.
— Тогда мы тебе скажем, чего надо избежать. Это новинка. Именно там погиб Петронелли. Это метрах в пяти от границы зоны «Д»… по ту сторону. Ты вступаешь в какое-то поле, и оно перерезает тебя пополам. Ни один из роботов на такое не натыкался.
— А если оно перерезает пополам всех, то кто туда проходил? — спросил Раулинс. — Всех, кроме роботов?
— Мюллера не перерезало, — заметил Уолкер. — И тебя не перережет, если ты его обогнешь. Мы тебе покажем, как.
— А за этим полем что?
— Это уже забота для твоей головы.
— Мне кажеться, мы нашли часть следящей системы Мюллерв, — сообщил он. — что-то тут со стены глядит на меня.
— Опрыскай это нивелируюшей жидкостью, — посоветовал Бордман.
— Он может отнестись к этому как к враждебному акту. С чего археолог стал бы уничтожать такую редкость?
— Логично иди дальше. В зоне «Е» остновка казалась менее грозной. Темные, невысокие дома стояли как перепуганные воробьи. Все здесь выглядело иначе, поднимались высокие стены и поблескивала какая-то башня. Каждая из зон отличалась от уже пройденых, так что Раулинс предположил, что все они строились в разное время. Сперва был возведен центр, или жилые кварталы, а потом постепенно наслаивались наружные зоны, снабженные ловушками, по мере того, как враги делались все более настырными. Это была концепция, достойная археолога. Он отметил ее в памяти, чтобы позднее использовать.
Он уже отошел на некоторое расстояние от ворот, когда увидел туманный силует идущего к нему Уолкера. Уолкер был тощим несимпатичным человеком. Утверждали, что он несколько раз брал в жены одну и туже женщину. Ему исполнилось около сорока лет, и он думал в первую очередь о своей карьере.
— Я рад, что с тобой все в порядке, Раулинс. Отсюда спокойно иди влево. Эта стена поворачивает.
— Значит, все впорядке?
— Более-менее. Полчаса назад мы потеряли Петронелли. Раулинс окаменел.
— Но ведь эта зона сравнительно безопасна!
— Нет. Она более опасна, чем зона «Ф», и так же полна ловушек, как и зона «Г». Мы ее недооценили, когда высылали роботов. Кстати, нет причин, по которым эти зоны должны были бы становиться все более безопасными по мере пприближения к центру, правда? Так что эта одна из самых скверных.
— Усыпляют бдительность, — предположил Раулинс. — Делают вид, что теперь ничего не угрожает.
— Если бы я знал! Ну, пошли. Иди за мной и особо не утруждай извилины. Индивидуализм здесь гроша ломаного не стоит. Или ты идешь протоптанной дорожкой, или никуда не приходишь.
Раулинс пошел за Уолкером. Он не видел явной опасности, но подпрыгнул там, где подрыгнул Уолкер, и свернул за ним в сторону. Лагерь в зоне «Е» был не слишком далеко. Там сидели Девис, Оттавио, Рейнольдс и смотрели на верхнюю часть тела Петронелли.
— Ждем приказа о похорнах, — пояснил Оттавио. — От пояса и вниз от него ничего не осталось. Хостин наверняка прикажет вынести его из лабиринта.
— Закрой его, по крайней мере, — попросил Раулинс.
— Ты сегодня пойдешь дальше, в зону «Д»? — спросил Уолкер.
— Надо бы.
— Тогда мы тебе скажем, чего надо избежать. Это новинка. Именно там погиб Петронелли. Это метрах в пяти от границы зоны «Д»… по ту сторону. Ты вступаешь в какое-то поле, и оно перерезает тебя пополам. Ни один из роботов на такое не натыкался.
— А если оно перерезает пополам всех, то кто туда проходил? — спросил Раулинс. — Всех, кроме роботов?
— Мюллера не перерезало, — заметил Уолкер. — И тебя не перережет, если ты его обогнешь. Мы тебе покажем, как.
— А за этим полем что?
— Это уже забота для твоей головы.
27
Бордман сказал:
— Ты устал, задержись на ночь в лагере.
— Я бы предпочел пойти сразу.
— Но тебе придеться идти одному. Не лучше ли сперва отдохнуть?
— Пусть мозг корабля проверит мое состояние и определит степень усталости. Я готов идти дальше.
Бордман проверил. Организм Раулинса находился под постоянным контролем: знали его пульс, возбудимость, гормональный баланс. Компьютер сообщил, что он можеть идти дальше без отдыха.
— Ладно, — сказал Бордман. — Давай…
— Я должен войти в зону «Д», Чарльз. Вот здесь погиб Петронелли. Я вижу эти нити, которых он коснулся… очень тонкие, превосходно замаскированные. Огибаю их. Вот я и в зоне «Д». Останавливаюсь, и пусть мозг корабля определит мое положение. В зоне «Д» вроде бы поспокойнее, чем в зоне «Е», я должен быстро преодолеть ее.
— Ты устал, задержись на ночь в лагере.
— Я бы предпочел пойти сразу.
— Но тебе придеться идти одному. Не лучше ли сперва отдохнуть?
— Пусть мозг корабля проверит мое состояние и определит степень усталости. Я готов идти дальше.
Бордман проверил. Организм Раулинса находился под постоянным контролем: знали его пульс, возбудимость, гормональный баланс. Компьютер сообщил, что он можеть идти дальше без отдыха.
— Ладно, — сказал Бордман. — Давай…
— Я должен войти в зону «Д», Чарльз. Вот здесь погиб Петронелли. Я вижу эти нити, которых он коснулся… очень тонкие, превосходно замаскированные. Огибаю их. Вот я и в зоне «Д». Останавливаюсь, и пусть мозг корабля определит мое положение. В зоне «Д» вроде бы поспокойнее, чем в зоне «Е», я должен быстро преодолеть ее.
28
Медно-золотистые лучи, которые стерегли проход в зону «С», были иллюзией.
Раулинс тихонько прошептал:
— Передай созвездиям, что их судьба в надежных руках. Скорее всего я столкнулсь с Мюллером не позднее, чем через пятнадцать минут.
Раулинс тихонько прошептал:
— Передай созвездиям, что их судьба в надежных руках. Скорее всего я столкнулсь с Мюллером не позднее, чем через пятнадцать минут.
Глава седьмая
1
Мюллеру часто и подолгу приходилось бывать в одиночестве. При заключении первого супружеского контракта он настаивал о включении в него параграфа о разлуке — разлуке классической и типичной. Лорейн не выдвинула возражений, так как знала, что его работа может время от времени потребовать поездок туда, куда она или не сможет, или не захочет отправиться. На протяжении восьми лет его супружества он воспьзовался этим параграфом три раза, причем в сумме времени его отсутствия равнялось четырем годам.
Периоды отсутствия Мюллера однако не были на самом деле решающим фактором. Супружеский контракт они не возобновили. В те годы Мюллер убедился, что способен выносить одиночество, и что оно идет ему дажее на пользу. В одиночестве мы развиваем все, кроме характера, писал Стендаль. Под этим высказыванием Мюллер, может и не подписался бы, но ведь его характер был уже полностью сформирован до того, как ему стали поручать задния, требующие одиночного пребывания на безлюдных, опасных планетах. Он добровольно изьявлял желание. Так же добровольно, но в другом сысле, он отправился на Лемнос, но изгнание досаждало ему здесь гораздо больше, чем во время предыдущих отшельнеческих странствий. И все же он держал себя в руках. Его прямо-таки удивляла и поражала собственная способность к приспособлению. До этого он не мог и предположить, что так легко сбросит узы, связывающие его с обществом людей. Только сексуальные вопросы заключали в себе трудности, да и то не такие серьезные, как он себе воображал, а остальное — возбуждающие интеллект дискусии, перемена обстановки, взаимовлияние личностей — как-то очень быстро стало неважным. У него было достаточно много развлекательных кубиков и достаточно много задач ставила перед ним жизнь в лабиринте. Недостаток в воспоминаниях он тоже не ощущал.
Он мог вспомнить пейзажи сотен планет. Человечество протянулось повсюду, посеяло зерно Земли в колониях тысяч звезд. На На Дельте Павониса 6, к примеру, отстоящей на двадцать световых лет: эта планета внезапно стала возбуждать удивление. Ее окрестили именем Локи, совершенно здесь не подходящим, так как Локи был хитрым, вертким и худощавым, а переселенцы на Локи после пятидесятилетнего пребывания вдали от Земли неожиданно сделались поклонниками культа чрезмерной полноты, достигающей путем задержки сахара в организме. За десять лет до своей неудачной экспедициик гидрянам Мюллер побывал на Локи. По сути дела это была хлопотная миссия для колонии, не поддерживающей связи со своим родным миром. Он помнил эту горячую планету, где люди могли жить лишь в узком поясе умеренной температуры. Продирался сквозь стену зеленых джунглей вдоль черной реки, на болотистых берегах которой обитали животные с клыками словно из драгоценностей, пока не добрался до поселка пропотевших толстяков, весящих, наверное, по полтонны каждый. У порогов хижин, крытых сухими листьями, сидели люди истинно по-буддийски погруженные в торжественную медитацю. Никогда прежде он не видел столько плоти на один кубический метр . Действенными должны быть снадобья, используемые локитянами, чтобы соответствующим образом усваивать глюкозу и толстеть. Это не было порождено какой-либо необходимостью, вытекающей из условий местной жизни, им просто захотелось быть толстыми. Мюллер на Лемносе вспоминал предплечья, выглядящие как бедра, и бедра, напоминающие колонны, округлые еще раз округлые торжествующе-огромны животы.
Невероятно гостепреимные они подыскали прибывшему с Земли шпиону даму для времяпровождения. Тогда Мюллер и понял, в какой степени относительны все понятия. В этой деревушке была пара женщин, которые будучи весьма упитанными, расценивались соглано местным критериям худыми, хотя и превышали в несколько раз норму, принятую у него на родине. Локитяне представили ему не одну из них-этих жалких недоразвитых стокилограммовых пышек. Вероятней всего, принципы гостепреимства не позволяли этого. Они наградали Мюллера светловолосою исполиншей с грудями, как арбузы, и ягодицами, напоминающими горы подрагивающего мяса.
В любом случае это было незабываемым впечатлением.
Сколько же существует самых разных миров! Мюллеру никогда не надоедали путешествия. Занятия хитрыми политическими махинациями он оставлял таким людям, как Бордман, он сам, если возникала в том необходимость, тоже мог быть достаточно хитрым в той степени, в какой это пристойно государственному деятелю. Самого себя он воспринимал скорее как исследователя-путешественника, чем дипломата. Он дрожал от холода в метоновых озерах, задыхался от жары в пустынях — Сахара им слабо соответствовала — пересекал с кочевыми повозками фиолетовые равнины в поисках отбившихся от стада одомашненых членистоногих животных. Он счастливо выкарабкался из крушения звездолета в одном из безвоздушных миров — даже такое с ним приключилось, поскольку и компьютеры иногда ошибаються. Он видел медные обрывы планеты Дамбала высотой девяносто километров, плавал в озере гравитации на планете Мордед. Спал на берегу ручья, радужно меняющего свой цвет, под небом с тремя яркими солнцами на планете Процион 14. Он мало о чем сожалел.
И теперь, притаившись в центре лабиринта, он смотрел на экран и ждал, пока этот чужак не приблизиться к нему. Оружие, маленькое, холодное, притаилось в его руке.
Периоды отсутствия Мюллера однако не были на самом деле решающим фактором. Супружеский контракт они не возобновили. В те годы Мюллер убедился, что способен выносить одиночество, и что оно идет ему дажее на пользу. В одиночестве мы развиваем все, кроме характера, писал Стендаль. Под этим высказыванием Мюллер, может и не подписался бы, но ведь его характер был уже полностью сформирован до того, как ему стали поручать задния, требующие одиночного пребывания на безлюдных, опасных планетах. Он добровольно изьявлял желание. Так же добровольно, но в другом сысле, он отправился на Лемнос, но изгнание досаждало ему здесь гораздо больше, чем во время предыдущих отшельнеческих странствий. И все же он держал себя в руках. Его прямо-таки удивляла и поражала собственная способность к приспособлению. До этого он не мог и предположить, что так легко сбросит узы, связывающие его с обществом людей. Только сексуальные вопросы заключали в себе трудности, да и то не такие серьезные, как он себе воображал, а остальное — возбуждающие интеллект дискусии, перемена обстановки, взаимовлияние личностей — как-то очень быстро стало неважным. У него было достаточно много развлекательных кубиков и достаточно много задач ставила перед ним жизнь в лабиринте. Недостаток в воспоминаниях он тоже не ощущал.
Он мог вспомнить пейзажи сотен планет. Человечество протянулось повсюду, посеяло зерно Земли в колониях тысяч звезд. На На Дельте Павониса 6, к примеру, отстоящей на двадцать световых лет: эта планета внезапно стала возбуждать удивление. Ее окрестили именем Локи, совершенно здесь не подходящим, так как Локи был хитрым, вертким и худощавым, а переселенцы на Локи после пятидесятилетнего пребывания вдали от Земли неожиданно сделались поклонниками культа чрезмерной полноты, достигающей путем задержки сахара в организме. За десять лет до своей неудачной экспедициик гидрянам Мюллер побывал на Локи. По сути дела это была хлопотная миссия для колонии, не поддерживающей связи со своим родным миром. Он помнил эту горячую планету, где люди могли жить лишь в узком поясе умеренной температуры. Продирался сквозь стену зеленых джунглей вдоль черной реки, на болотистых берегах которой обитали животные с клыками словно из драгоценностей, пока не добрался до поселка пропотевших толстяков, весящих, наверное, по полтонны каждый. У порогов хижин, крытых сухими листьями, сидели люди истинно по-буддийски погруженные в торжественную медитацю. Никогда прежде он не видел столько плоти на один кубический метр . Действенными должны быть снадобья, используемые локитянами, чтобы соответствующим образом усваивать глюкозу и толстеть. Это не было порождено какой-либо необходимостью, вытекающей из условий местной жизни, им просто захотелось быть толстыми. Мюллер на Лемносе вспоминал предплечья, выглядящие как бедра, и бедра, напоминающие колонны, округлые еще раз округлые торжествующе-огромны животы.
Невероятно гостепреимные они подыскали прибывшему с Земли шпиону даму для времяпровождения. Тогда Мюллер и понял, в какой степени относительны все понятия. В этой деревушке была пара женщин, которые будучи весьма упитанными, расценивались соглано местным критериям худыми, хотя и превышали в несколько раз норму, принятую у него на родине. Локитяне представили ему не одну из них-этих жалких недоразвитых стокилограммовых пышек. Вероятней всего, принципы гостепреимства не позволяли этого. Они наградали Мюллера светловолосою исполиншей с грудями, как арбузы, и ягодицами, напоминающими горы подрагивающего мяса.
В любом случае это было незабываемым впечатлением.
Сколько же существует самых разных миров! Мюллеру никогда не надоедали путешествия. Занятия хитрыми политическими махинациями он оставлял таким людям, как Бордман, он сам, если возникала в том необходимость, тоже мог быть достаточно хитрым в той степени, в какой это пристойно государственному деятелю. Самого себя он воспринимал скорее как исследователя-путешественника, чем дипломата. Он дрожал от холода в метоновых озерах, задыхался от жары в пустынях — Сахара им слабо соответствовала — пересекал с кочевыми повозками фиолетовые равнины в поисках отбившихся от стада одомашненых членистоногих животных. Он счастливо выкарабкался из крушения звездолета в одном из безвоздушных миров — даже такое с ним приключилось, поскольку и компьютеры иногда ошибаються. Он видел медные обрывы планеты Дамбала высотой девяносто километров, плавал в озере гравитации на планете Мордед. Спал на берегу ручья, радужно меняющего свой цвет, под небом с тремя яркими солнцами на планете Процион 14. Он мало о чем сожалел.
И теперь, притаившись в центре лабиринта, он смотрел на экран и ждал, пока этот чужак не приблизиться к нему. Оружие, маленькое, холодное, притаилось в его руке.
2
Полдень наступил быстро. Раулинс подумал, что поступил бы вернее, если бы послушался Бордмана и переночевал в лагере, а не отправлялся бы сразу на поиски Мюллера. Достаточно трех часов глубокого сна, чтобы мозг отдохнул, и ему было бы совсем хорошо. Теперь же у него не было возможности вздремнуть. сенсорные устройства сообщили ему, что Мюллер где-то неподалеку.
Неожиданно к мучавшим его проблемам прибавилось отсутствие обыкновенного мужества.
До сих пор ему не приходилось заниматься ничем столь ответственным. Он получал образование, выполнял свои повседневные обязанности в бюро Бордмана, время от времени улаживал кое-какие деликатные делишки. Он думал, что еще и не приступил к настоящей карьере, что все это лишь вступление. Ощущение, что он все еще стоит на пороге будущего, оставалось и сейчас, и все же он знал, что наконец-то этот порог переступил. Это уже не стажировка. Высокий, светловолосый, молодой Нед Раулинс, собразительный и чечтолюбивый, приступил к операции, которая — вот здесь Чарльз Бордман не так уж и преувеличивал — могла в определенной степени повлиять на ход истории!
Дзинь!
Он огляделся. Сенсорные устройства не подвели. Из тени перед ним выступил силуэт мужчины — Мюллер.
Они остановились друг против друга на расстоянии двадцати метров. Раулинсу Мюллер запомнился гигантом, и он поразился увидев, что этот мужчина немногим выше двух метров, а значит, чуть выше его. Одет он был в темный поблескивающий комбинезон. Лицо его в освещении начинающихся сумерек напоминало чередование плоскостей и выступов, сплошные горы и долины. на его ладони лежал аппаратик размером не больше яблока, при помощи которого он уничтожил робота.
Раулинс услышал тихий, звенящий голос Бордмана:
— подойди поближе. Делай вид, что ты робкий, неуверенный, дружелюбный и очень проголодавшийся. И держи руки так, чтобы он все время мог их видеть.
Раулинс послушно шагнул вперед. Остановлюсь, когда увижу результаты свего пиближения к Мюллеру, подумал он. До чего сияет и притягивает взгляд этот шарик, который Мюллер держит на манер гранаты. Когда расстояние уменьшилось до десяти метров, он ощутил этанацию. Да, вне сомнения. В конце концов выдержать можно, если расстояние между ними не уменьшиться.
Мюллер заговорил:
— Чего вы… Это прозвучало хрипло, напряженно. Он замолчал и залился краской, явно силясь заставить свою гортань работать как следует. Раулинс прикусил губу. Одна его щека еле заметно подергивалась. В его ушах загрохотал голос Бордмана:
— Чего ты от меня хочешь? — спросил Мюллер голосом глубоким, естественным, полным сдерживаемого раздражения.
— Я хочу просто поговорить. Правда. Я не хочу прчинить вам никаких хлопот, мистер Мюллер.
— Ты меня знаешь?
— Разумеется. Ричарда Мюллера знают все. Ну, понимаете, вы были героем галактики, когда я ходил в школу. Мы писали сочинения о вас. Рефераты. А вы…
— Вон отсюда! — Мюллер снова кричал.
— …я и мой отец, его звали Стивен Раулинс. Я вас знаю давным-давн о… Черное яблоко в руке Мюллера поднялось выше. Маленькое квадратное окошечко было наполнено. Раулинс вдруг вспомнил, как внезапно прервалась связь с роботом.
— Стивен Раулинс? — рука Мюллера опустилась.
— Это мой отец. — пот тек у Раулинса по спине. Испаряясь, он образовывал облачко над его плечами. А значит, эмонация все сильнее: как будто за пару минут произошла настройка на нужную длину волны. Какая мука, печаль, ощущение, что уютная лужайка прревращается неожиданно в зияющую пасть.
— Я давно познакомился с вами, — повторил Раулинс. — Вы тогда как раз вернулись с… сейчас, сейчас… вроде бы с планеты 82 Эридана… Вы были сильно загорелый, чуть ли не обгоревший. Мне тогда было, кажеться, лет восемь, вы меня подняли и подбросили к потолку. Правда, вы отвыкли тогда от земного притяжения и подбросили меня слишком сильно, так что я стукнулся об потолок головой и расплакался, вы мне дали игрушку, чтобы я успокоился… Маленький такой коралл, меняющий цвет…
Мюллер опустил руки. Яблоко исчезло в складках его комбинзона.
— Как же тебя зовут? — произнес он сдавленнм голосом. — Фред, Тэд, Эд… Ну да, Эд. Эдвард Раулинс.
— Позже меня стали называть Недом. Так вы меня помните?
— Немножко. Твоего отца я помню значительно лучше. — Мюллер отвернулся и раскашлялся. — Затем сунул руку в карман и подставил голову свету заходящего солнца, который неприятно задрожал на его лице, окрасив его в темно-оранжевый цвет. Потом нервно погрозил пальцем: — Уходи, Нед! Предай своим приятелям, что я не желаю, чтобы они мешали мне тут. Я тяжело болен и должен находиться один.
— Больны?
— Это какя-то таинственная гангрена души. Послушай, Нед, ты чудный, симпатичный мальчик. Я от всего сердца люблю твоего отца, если ты не соврал мне, говоря, что он — твой отец. Я поэтому я не хочу, чтобы ты был рядом со мной. Ты сам об этом пожале ешь. Я тебе не угрожаю, я просто констатирую факты. Так что уходи. И как можно дальше.
— Не уступай, — сказал Раулинсу Бордман. — Подойди поближе. Прямо туда, где уже ощущается действие.
Раулинс сделал осторожный щаг вперед, думая о шарике в кармане Мюллера, тем более, что голова этоо человека явно не свидетельствовала о логичности в поступках. Он сократил расстояние между ними. И ощутил эманацию чуть ли не в два раза сильнее.
— Прошу вас, — произнес он, — не прогоняйте меня. У меня самые добрые намерения. Если бы отец мог узнать, что я вас видел и ничем не мог помочь вам, он бы мне этого не простил.
— Если бы мог узнать? А что с ним?
— Он мертв.
— Когда он умер? Где?
— Четыре года назад. На Ригеле 22. Он помогал при устройстве сети связи между планетами Ригеля. И произошла катастрофа с амплифекатарами. Источник был изолирован. Весь луч ударил в отца.
— Господи! Он же был еще молодой!
— Через месяц ему исполнилось бы пятьдесят. Мы хотели устроить ему сюрприз на день рождения, навестив его на Ригеле и устроить шумное торжество. А вместо этого я полетел на Ригель один, чтобы доставить его тело на Землю.
Лицо Мюллера стало более ласковым. Глаза сделались спокойнее, несколько расслабились губы. Так бывает, когда чужая боль временно избавляет от собственной.
— Подойди поближе, — посоветовал Бордман. Еще один шаг. Мюллер вроде и не заметил этого. И неожиданно Раулинс ощутил жар, но не физический, психологический. Он вздрогнул, переполненый страхом. До сих пор он не верил в реальность дара, которым гидряне наделили Ричарда Мюллера. Разве может быть реально что-то такое, что невозможно обнаружить в лаборатории? Разве может быть реально нечто, не поддающееся обьяснению? Да и вообще возможно ли перестроить человеческое существо настолько, что оно начинает траслировать свои эмоции? Никакой электрический контур не мог бы исполнить такую функцию. И все же Раулинс ощущал эту выделяемую Мюллером эманацию.
Неожиданно к мучавшим его проблемам прибавилось отсутствие обыкновенного мужества.
До сих пор ему не приходилось заниматься ничем столь ответственным. Он получал образование, выполнял свои повседневные обязанности в бюро Бордмана, время от времени улаживал кое-какие деликатные делишки. Он думал, что еще и не приступил к настоящей карьере, что все это лишь вступление. Ощущение, что он все еще стоит на пороге будущего, оставалось и сейчас, и все же он знал, что наконец-то этот порог переступил. Это уже не стажировка. Высокий, светловолосый, молодой Нед Раулинс, собразительный и чечтолюбивый, приступил к операции, которая — вот здесь Чарльз Бордман не так уж и преувеличивал — могла в определенной степени повлиять на ход истории!
Дзинь!
Он огляделся. Сенсорные устройства не подвели. Из тени перед ним выступил силуэт мужчины — Мюллер.
Они остановились друг против друга на расстоянии двадцати метров. Раулинсу Мюллер запомнился гигантом, и он поразился увидев, что этот мужчина немногим выше двух метров, а значит, чуть выше его. Одет он был в темный поблескивающий комбинезон. Лицо его в освещении начинающихся сумерек напоминало чередование плоскостей и выступов, сплошные горы и долины. на его ладони лежал аппаратик размером не больше яблока, при помощи которого он уничтожил робота.
Раулинс услышал тихий, звенящий голос Бордмана:
— подойди поближе. Делай вид, что ты робкий, неуверенный, дружелюбный и очень проголодавшийся. И держи руки так, чтобы он все время мог их видеть.
Раулинс послушно шагнул вперед. Остановлюсь, когда увижу результаты свего пиближения к Мюллеру, подумал он. До чего сияет и притягивает взгляд этот шарик, который Мюллер держит на манер гранаты. Когда расстояние уменьшилось до десяти метров, он ощутил этанацию. Да, вне сомнения. В конце концов выдержать можно, если расстояние между ними не уменьшиться.
Мюллер заговорил:
— Чего вы… Это прозвучало хрипло, напряженно. Он замолчал и залился краской, явно силясь заставить свою гортань работать как следует. Раулинс прикусил губу. Одна его щека еле заметно подергивалась. В его ушах загрохотал голос Бордмана:
— Чего ты от меня хочешь? — спросил Мюллер голосом глубоким, естественным, полным сдерживаемого раздражения.
— Я хочу просто поговорить. Правда. Я не хочу прчинить вам никаких хлопот, мистер Мюллер.
— Ты меня знаешь?
— Разумеется. Ричарда Мюллера знают все. Ну, понимаете, вы были героем галактики, когда я ходил в школу. Мы писали сочинения о вас. Рефераты. А вы…
— Вон отсюда! — Мюллер снова кричал.
— …я и мой отец, его звали Стивен Раулинс. Я вас знаю давным-давн о… Черное яблоко в руке Мюллера поднялось выше. Маленькое квадратное окошечко было наполнено. Раулинс вдруг вспомнил, как внезапно прервалась связь с роботом.
— Стивен Раулинс? — рука Мюллера опустилась.
— Это мой отец. — пот тек у Раулинса по спине. Испаряясь, он образовывал облачко над его плечами. А значит, эмонация все сильнее: как будто за пару минут произошла настройка на нужную длину волны. Какая мука, печаль, ощущение, что уютная лужайка прревращается неожиданно в зияющую пасть.
— Я давно познакомился с вами, — повторил Раулинс. — Вы тогда как раз вернулись с… сейчас, сейчас… вроде бы с планеты 82 Эридана… Вы были сильно загорелый, чуть ли не обгоревший. Мне тогда было, кажеться, лет восемь, вы меня подняли и подбросили к потолку. Правда, вы отвыкли тогда от земного притяжения и подбросили меня слишком сильно, так что я стукнулся об потолок головой и расплакался, вы мне дали игрушку, чтобы я успокоился… Маленький такой коралл, меняющий цвет…
Мюллер опустил руки. Яблоко исчезло в складках его комбинзона.
— Как же тебя зовут? — произнес он сдавленнм голосом. — Фред, Тэд, Эд… Ну да, Эд. Эдвард Раулинс.
— Позже меня стали называть Недом. Так вы меня помните?
— Немножко. Твоего отца я помню значительно лучше. — Мюллер отвернулся и раскашлялся. — Затем сунул руку в карман и подставил голову свету заходящего солнца, который неприятно задрожал на его лице, окрасив его в темно-оранжевый цвет. Потом нервно погрозил пальцем: — Уходи, Нед! Предай своим приятелям, что я не желаю, чтобы они мешали мне тут. Я тяжело болен и должен находиться один.
— Больны?
— Это какя-то таинственная гангрена души. Послушай, Нед, ты чудный, симпатичный мальчик. Я от всего сердца люблю твоего отца, если ты не соврал мне, говоря, что он — твой отец. Я поэтому я не хочу, чтобы ты был рядом со мной. Ты сам об этом пожале ешь. Я тебе не угрожаю, я просто констатирую факты. Так что уходи. И как можно дальше.
— Не уступай, — сказал Раулинсу Бордман. — Подойди поближе. Прямо туда, где уже ощущается действие.
Раулинс сделал осторожный щаг вперед, думая о шарике в кармане Мюллера, тем более, что голова этоо человека явно не свидетельствовала о логичности в поступках. Он сократил расстояние между ними. И ощутил эманацию чуть ли не в два раза сильнее.
— Прошу вас, — произнес он, — не прогоняйте меня. У меня самые добрые намерения. Если бы отец мог узнать, что я вас видел и ничем не мог помочь вам, он бы мне этого не простил.
— Если бы мог узнать? А что с ним?
— Он мертв.
— Когда он умер? Где?
— Четыре года назад. На Ригеле 22. Он помогал при устройстве сети связи между планетами Ригеля. И произошла катастрофа с амплифекатарами. Источник был изолирован. Весь луч ударил в отца.
— Господи! Он же был еще молодой!
— Через месяц ему исполнилось бы пятьдесят. Мы хотели устроить ему сюрприз на день рождения, навестив его на Ригеле и устроить шумное торжество. А вместо этого я полетел на Ригель один, чтобы доставить его тело на Землю.
Лицо Мюллера стало более ласковым. Глаза сделались спокойнее, несколько расслабились губы. Так бывает, когда чужая боль временно избавляет от собственной.
— Подойди поближе, — посоветовал Бордман. Еще один шаг. Мюллер вроде и не заметил этого. И неожиданно Раулинс ощутил жар, но не физический, психологический. Он вздрогнул, переполненый страхом. До сих пор он не верил в реальность дара, которым гидряне наделили Ричарда Мюллера. Разве может быть реально что-то такое, что невозможно обнаружить в лаборатории? Разве может быть реально нечто, не поддающееся обьяснению? Да и вообще возможно ли перестроить человеческое существо настолько, что оно начинает траслировать свои эмоции? Никакой электрический контур не мог бы исполнить такую функцию. И все же Раулинс ощущал эту выделяемую Мюллером эманацию.