Симмонс Сюзанна. Ложе из роз

   — Мадам, вы не откажетесь выпить со мной бокал шампанского и присоединиться к легкому ужину?
   Элисса была уверена, что не сможет проглотить ни кусочка, но шампанское, вероятно, поможет ей прогнать странное тревожное ощущение.
   — Принимаю ваше любезное приглашение, сэр, — ответила она, проходя через гостиную и молясь, чтобы ноги внезапно не подвели ее.
   С подчеркнутой учтивостью Майлс усадил ее за стол и сам сел напротив.
   — Какая прелесть! — воскликнула Элисса непослушным языком, оглядывая стол.
   Майлс невозмутимо окинул взглядом ее, а затем стол.
   — Это плод совместных усилий Бланта, мисс Пиббл, миссис Фетчетт и кухарки.
   — Непременно надо поблагодарить их утром.
   — Мы вместе поблагодарим их.
   — Разумеется, это я и имела в виду, — Элисса смутилась. — Мы вместе поблагодарим их, — она оглядела многочисленные серебряные вазочки и накрытые крышками блюда. — Думаю, их чувства будут уязвлены, если мы забудем отведать хоть что-нибудь.
   — Пожалуй, да, — Майлс разлил шампанское в два бокала и протянул ей один прежде, чем объявить: — Предлагаю тост!
   Элисса ждала, держа высокий хрустальный бокал в руке.
   Майлс поднял свой бокал и посмотрел ей в глаза.
   — За миледи Элиссу, мою жену, «что красотою затмевает ночь»!
   — Лорд Байрон?
   — Да, лорд Байрон.
   Они поднесли бокалы к губам. Прохладное шампанское приятно согрело ее и помогло расслабиться.
   — Думаю, теперь моя очередь предложить тост, — произнесла Элисса, спустя некоторое время.
   Майлс взглянул на нее, с удивлением приподняв брови.
   — Отлично. Тогда позвольте вновь наполнить бокалы.
   Элисса подняла свой пенящийся бокал к свече и минуту разглядывала игру хрусталя. Затем повернулась к Майлсу:
   — За милорда Майлса, моего мужа, моего рыцаря в сияющих доспехах!
   Последовало продолжительное молчание.
   — Позволите поухаживать за вами? — спросил наконец Майлс.
   — Да, благодарю вас. — Элисса заставила себя вежливо улыбнуться.
   Майлс наполнил две тарелки соблазнительной едой: тонкими ломтиками говяжьего филе, сочным салатом из омаров, кусочками жареной перепелки и нежными грудками куропатки, настоящей русской икрой и свежими фруктами всех видов и цветов.
   Он поставил одну тарелку с золотым ободком перед Элиссой, а другую — перед собой. Несколько минут они сидели молча, не прикасаясь к еде. Наконец Майлс нарушил молчание.
   — Элисса, нам надо поговорить.
   Именно этим они и занимались до сих пор.
   Он продолжал:
   — Мы говорили, что свобода будет неотъемлемой принадлежностью нашего брака.
   — Да.
   — Свобода может быть различной — например, свобода сказать «я хочу подождать с этим» или свобода сказать «нет». Вы понимаете, что я пытаюсь объяснить?
   — Нет.
   Майлс провел рукой по волосам.
   — Вероятно, нам следует начать с самого начала. Если бы сейчас вы могли сказать мне только одну вещь, что бы это было?
   Элисса смутилась.
   — Вы вольны говорить все, что думаете, — напомнил ей Майлс.
   Она с трудом глотнула.
   — Я очень волнуюсь, милорд.
   — И я тоже, миледи.
   — Я совершенно не представляю, что значит быть женой, — сказала Элисса, ободренная его откровенностью.
   — А я не знаю, что значит быть мужем.
   — Это неправда. Это не может быть правдой, — возразила она. — Вы много знаете об отношениях между мужчинами и женщинами.
   — Но я такой же невежда в отношениях между мужем и женой, как и вы, — заметил Майлс. — Нам придется учиться вместе.
   «Она прекрасна, и потому ее внимания добиваются. Она женщина, и потому ее стремятся завоевать».
   Может быть, Шекспир прав. Майлс видел, что Элисса дрожала, как котенок. Ему не хотелось спешить или настаивать — ради них обоих.
   Он попытался представить все, поставив себя на ее место. Даже если женщина влюблена — а о любви они еще никогда не говорили, — ей должно быть страшно вступать в брак, не зная его физической стороны.
   Майлс наблюдал, как Элисса поднесла высокий хрустальный бокал к губам и торопливо сделала несколько глотков. Она, несомненно, пыталась «поддержать свою храбрость» с помощью превосходного французского вина.
   — Эта свобода, о которой вы говорите, — начала Элисса, устремив сосредоточенный взгляд на свои руки, — включает свободу задавать вопросы?
   Теперь они были мужем и женой. Майлс знал, что он должен сделать все возможное, чтобы удовлетворить любопытство своей жены и не причинить ей боль.
   — Разумеется. — Он сделал глоток.
   — Тогда я хотела бы знать точно, что происходит между мужем и женой на брачном ложе.
   Майлс на мгновение задумался.
   — Они целуются.
   — Это я уже знаю.
   — Они ласкают друг друга.
   — Это я тоже подозревала.
   Она нахмурилась.
   — Почему бы вам не объяснить мне это простыми, понятными словами, сэр?
   — Это не поможет, мадам.
   — Почему же? — спросила Элисса, прихватывая кончик языка зубами.
   Ее язык был розовым и острым, зубы — маленькими и белыми, и они могли бы довести мужчину до безумия, если бы она внезапно прикусила мочку его уха, или его чувствительную нижнюю губу, попробовала на вкус его соски или спустилась бы еще ниже…
   Майлс очнулся.
   — Почему — что?
   — Почему это не поможет? — терпеливо переспросила Элисса.
   — Это считается неприличным и неподобающим, — ответил Майлс, искренне пожалев, что вообще завел этот дьявольски трудный разговор.
   Ему следовало утащить Элиссу в постель и продемонстрировать все на деле. Зачастую действия оказываются более убедительными, чем слова — как бывшему солдату, ему надлежало помнить об этом. Проклятие, он допустил смертельную стратегическую ошибку!
   Элисса продолжала допытываться:
   — Потому, что я незамужем? Или потому, что я женщина?
   — Вы замужем, — напомнил Майлс.
   — Значит, мы опять вернулись к вопросу пола?
   Майлс обуздал свое нетерпение.
   — По-видимому, да.
   Элисса отставила бокал и уставилась на каплю, сползающую по его стенке.
   — Должна признаться, что я не намерена оставаться невеждой после свадьбы, сэр.
   — Вы не останетесь невеждой, мадам, — пообещал Майлс. — Опыт научит вас всему, что вы желаете узнать, — Майлс замолчал. Затем внезапно решил применить иную тактику. — Попробуйте думать об отношениях между мужчиной и женщиной, как о пиршестве чувств.
   Элисса вздернула голову и с живым интересом уставилась на него.
   — Вы опять говорите о еде в переносном смысле, милорд?
   — Вот именно, — Майлс потянулся через стол и снял крышки с нескольких блюд. — Обещаю вам, мы откроем для себя множество разнообразных вкусов и оттенков. И мы выясним, что кое-что пришлось нам по душе. Кое-что может оказаться слишком острым или приторным для нас. Кое-что мы сможем позволять себе отведать только иногда.
   Элисса выглядела заинтригованной.
   — Продолжайте.
   — Мы можем позволять себе простой, скромный ужин, а иногда, когда изголодаемся, он будет продолжаться всю ночь напролет, — добавил Майлс.
   — Всю ночь? — Ее серые глаза расширились.
   — Да, целую ночь.
   Очевидно, Элисса продолжала размышлять над его словами, пока Майлс оглядывал блюдо с фруктами. Он выбрал большую, спелую, бордовую землянику. Наклонившись через стол, он протянул ее Элиссе.
   — Возьмите ягоду передними зубами, обхватите губами. Ощутите ее неровную поверхность, ощупайте языком мелкие семена. А теперь откусите ягоду и впитайте ее нежный вкус.
   Элисса последовала его совету, затем проглотила землянику и слизнула с губ ее сок.
   — Это замечательно, — заявила она.
   Майлс взял вторую ягоду и так же проглотил ее сам, а затем, невинными глазами взглянув на жену, заметил:
   — Но она не настолько сладкая, вкусная и приятная, как та ягода, что растет у вас на груди, мадам.
   На мгновение Элисса потеряла дар речи. Однако довольно быстро оправилась.
   — А на этом столе есть другая еда, которой можно воспользоваться в переносном смысле?
   — Есть.
   Элисса оглядела стол и выбрала вазочку с коричневыми лесными орехами.
   — Объясните мне вот это, если вам угодно.
   Майлса бросило в жар.
   — У мужчины есть груди, хотя они совершенно отличаются размерами, формой и функциями от женской груди.
   — Значит, у мужчин есть соски?
   Он кивнул.
   — И они очень напоминают вот эти орехи.
   Элисса положила в рот орех и начала жевать.
   — А на вкус они такие же?
   — Не знаю.
   — Значит, мне предстоит выяснить это самой, верно? — пробормотала Элисса в бессознательно-соблазнительной манере.
   — Да, придется, — хрипло отозвался Майлс.
   Следующей Элисса выбрала крупную спелую сливу. Положив ее на ладонь, она потрогала сливу пальчиками.
   — Мне еще не доводилось видеть обнаженного мужчину. У вас есть сливы, сэр?
   Майлс глубоко вздохнул.
   — Да, мадам.
   — И мне придется их попробовать?
   Майлс покрылся испариной.
   — Только если вы пожелаете это сделать.
   — Непременно пожелаю, — и Элисса запустила зубы в спелый плод.
   Майлс не сдержал стон.
   Элисса удивленно подняла голову:
   — Что с вами, сэр?
   Майлс едва смог сделать неопределенный жест рукой.
   — Насколько мне известно из прочитанных книг, банан, — невозмутимо продолжала Элисса, — распространенный тропический фрукт. Хотя на этом столе нет ничего узкого и продолговатого, должны ли мы включить его в нашу чувственную трапезу?
   Майлс кивнул.
   — И мне пришлось бы его съесть?
   Майлс поперхнулся.
   — С вами все в порядке, милорд?
   Льняная салфетка на коленях показалась Майлсу сущим спасением.
   — Я и не представлял себе, что ваза с фруктами может быть столь удивительной, миледи.
   — Удивительной?
   — Возбуждающей.
   — Значит, вы возбуждены?
   — Да, — чаша терпения Майлса переполнилась во время обсуждения еды, как метафоры плотской любви. — Мадам, уже поздно. Пора ложиться в постель.
   Элисса поднялась, ее пышные шелковые юбки шуршали, пока она шла от накрытого стола до двери гостиной.
   Майлс проводил Элиссу в ее комнату и вернулся к себе. Пройдя в гардеробную, он разделся и, стоя перед огромным, в рост человека, зеркалом, пристально оглядел свое отражение.
   Интересно, каким покажется возбужденный мужчина юной леди, которая никогда прежде не видела обнаженных мужчин? Разумеется, кроме статуй в парке аббатства.
   — Это совсем не то, что щедро одаренный Аполлон — верно, Корк? — упрекнул самого себя Майлс.
   Он выкупался, побрился, почистил зубы и, в общем, был готов предстать перед дамой для завершения свадебной церемонии.
   Майлс набросил халат, затянув пояс вокруг талии, закрыл блюда крышками, подхватил бутылку искрящегося шампанского и подошел к двери гостиной Элиссы в тот момент, когда она показалась из спальни.
   Элисса была по-прежнему одета в свадебное платье. В сущности, в ее виде ничего не изменилось — точно такой же она покинула гостиную пятнадцать — двадцать минут назад.
   Нет, кое-что в ее внешности изменилось — ее волосы были распущены и спускались по плечам, как золотистый шелк, а щеки порозовели.
   Майлс застыл на месте.
   — В чем дело?
   — Я никогда не понимала причуд моды, сэр.
   «Сейчас не время говорить об этом», — подумал Майлс.
   — Почему бы вам не переодеться?
   — Я не могу.
   — Не можете? — в изумлении повторил Майлс.
   — Я запуталась.
   — Запутались?
   — Вам обязательно повторять все мои слова, сэр? Да, я запуталась. Горничная давно уже спит. Я не решусь побеспокоить Эмму посреди ночи, но сама не могу разобраться со всеми этими завязками.
   — Понятно.
   Майлс внезапно понял, что его молодая жена готова расплакаться. Он никогда еще не видел Элиссу в подобном состоянии. Разумеется, это была ее брачная ночь, она выпила два бокала шампанского — и почти совсем не ела — к тому же в такой поздний час ее клонило в сон.
   Однако она еще не договорила.
   — Какая бессмыслица! Глупость! Просто кошмар, Майлс!
   — В чем дело, дорогая?
   Первые слезы, похожие на крупные капли росы, повисли на кончиках ее ресниц.
   — В том, что взрослая женщина не может самостоятельно раздеться! Какой позор!
   — Совершенно согласен с вами, — сочувственно отозвался Майлс. — Следовало бы призвать за это к ответу мистера Шарля Уорса. Но поскольку он в Париже, а я — здесь, вы позволите мне предложить свою помощь?
   Казалось, она понемногу успокаивается.
   — Если вы мне не поможете, я буду вынуждена спать в свадебном платье, — беспомощно проговорила Элисса.
   — А вам бы этого не хотелось, верно? Не волнуйтесь, Элисса. Мне точно известно, что надо делать.
   Майлс поставил бокалы и бутылку на стол, взял жену за локоть и повел ее в сторону спальни.
   Впервые он видел это недоступное святилище. Спальня оказалась уютной и женственной, но без лишней мишуры, наполненной любопытными безделушками: морскими раковинами, детскими игрушками, семейными фотографиями, стопками книг, целой коллекцией кошечек китайского фарфора и множеством замысловатых вещиц.
   — Во-первых, мы избавимся от этой пышной юбки, — предложил он. — Я расстегну сзади крючки, а вы спустите ее.
   — Но тогда вы увидите меня в нижних юбках, — заметила Элисса.
   — Мадам, прежде, чем завершится эта ночь, я увижу вас в гораздо менее скромном одеянии, — напомнил Майлс.
   Затем наступила очередь атласного лифа.
   — Поднимите волосы, чтобы я смог добраться до застежки на спине, — приказал Майлс.
   Элисса молча повиновалась, приподняв волосы. Ее затылок был безупречным.
   — Не волнуйтесь, миледи, — заметил Майлс. — Возня с этими до смешного крохотными пуговицами займет у меня целую вечность.
   Несомненно, за это также следовало призвать к ответу мистера Шарля Уорса.
   — А теперь приподнимите ноги по очереди, — распорядился Майлс, спуская вниз бесконечные ярды тонкой ткани.
   Он не спешил, вешая свадебное платье на стул и расправляя юбку и шлейф. Он намеренно повернулся к Элиссе спиной, зная, что таким образом предоставит ей необходимую пару минут, чтобы покончить с нижними юбками и кофточкой. Оставалось только одно — распустить сзади шнуровку ее корсета.
   — Можете повернуться, — разрешила она. Элисса стояла посредине спальни, закутанная в белую простыню, повернувшись к мужу спиной, и напоминала греческую богиню.
   Ее спина была великолепной, кожа казалась нежной, податливой и безупречной, как шелк цвета слоновой кости.
   Майлс приступил к сложной задаче распускания тугой шнуровки корсета. Когда он справился с этим, наградой ему стало произнесенное шепотом: «Благодарю вас, сэр».
   — Я был рад помочь вам, мадам. — Он повернулся и вышел.
   Майлс Сент-Олдфорд подошел к окну, глядя на освещенный луной розарий, вдыхая долетающие оттуда ароматы.
   — «О роза, расскажи ей, что своей красой она напоминает мне тебя»… — пробормотал он.
 
   Элисса поняла, что совершенно не представляет, как вести себя в подобных случаях, когда набросила рубашку и пеньюар, причесала волосы на ночь и потушила лампу в спальне. Ее сомнения разрешились самым неожиданным образом.
   — Элисса, сюда кое-кто явился, чтобы повидаться с вами, — позвал ее Майлс из своей гостиной.
   — Кто?
   — Давний друг.
   — Где?
   — Здесь, — отозвался Майлс, указывая на дверь своей спальни.
   Элисса прошла в спальню Рыцарских покоев. Посреди постели, свернувшись клубком, подобрав лапы и следя за каждым ее движением, лежал Том.
   — Где же ты был? — спросила Элисса, присаживаясь на край кровати и лаская кота. — Я не видела тебя с тех пор, как была в церкви. Опять ловил мышей в саду?
   Майлс заглянул в дверь.
   — Значит, Том — первоклассный мышелов?
   — Разумеется. И нам пришлось немало потрудиться, прежде чем удалось научить его оставлять добычу вне дома. Он приносил полузадушенных мышей на кухню и складывал их у ног кухарки, — она взглянула на мужа. — Вы понравились Тому.
   — Откуда вы знаете?
   — Он пришел к вам в комнату.
   — Только потому, что вы здесь, — заметил Майлс.
   — Может быть.
   Последовало несколько минут молчания.
   Элисса поняла, что ее муж пристально наблюдает, как она почесывает Тома за ухом и проводит ладонью по спине мурлыкающего кота — от головы до хвоста.
   — В чем дело?
   — Вы похожи на ангела.
   — Но я не ангел. Я женщина.
   — И моя жена.
   — Да, ваша жена.
   Майлс прошел к ней через всю комнату, потянулся и легко провел рукой по ее волосам.
   — Серебро. Золото.
   — Которое из них?
   — И то, и другое.
   Было уже совсем поздно. Положение становилось все более интимным: Элисса была облачена только в ночную рубашку и пеньюар, а Майлс — в один халат.
   Элисса потянулась и прикоснулась рукой к его темным волосам.
   — А ваши волосы похожи на соболий мех. Он провел по ее щеке.
   — Ваша кожа — настоящий шелк.
   Элисса прикоснулась кончиками пальцев к его подбородку.
   — У вас решительный подбородок, но не слишком выпирающий, густые брови и умные глаза. Ваши уши малы и плотно прижаты к голове, а нос у вас совсем как у патриция, — она улыбнулась. — Вы красивый мужчина, муж. Смотреть на вас доставляет мне больше удовольствия, чем на статуи в саду.
   — Даже больше, чем на щедро одаренного Аполлона?
   — Ну, это мне еще предстоит узнать, не правда ли?
   — Мы займемся этим сию же минуту, — пообещал Майлс. — Но если вас что-нибудь испугает, мы остановимся.
   Элиссу пугало все, но она не была намерена останавливаться. Еще в их первую ночь в «Будуаре миледи» она поняла, что этот мужчина готов дать ей любой ответ, если только она задаст вопрос. Ей пришлось долго ждать. Теперь появилась возможность узнать и вопросы, и ответы.
   — Я повешу ваш пеньюар, — вежливо предложил Майлс, спуская его с плеч Элиссы и вешая на спинку стула.
   — А ваш халат?
   — Под ним ничего нет.
   — Неужели? — Многозначительная улыбка тронула ее губы. — Трудно поверить…
   — Я хотел сказать, что у меня под халатом нет другой одежды — только кожа, кости, мышцы и…
   — Довольно, — Элисса откинулась на спину, не переставая поглаживать Тома. — Насколько я понимаю, милорд, мужчина подобен дереву.
   Майлс усмехнулся.
   — Не понимаю вас, миледи.
   — Мужчина — как дерево со множеством веток: некоторые из них большие, другие маленькие, а третьи — просто сучки.
   На лице ее мужа появилось ошеломленное выражение.
   — Вы хотите сказать, что некоторые части моего тела можно сравнить с сучками?
   — Не совсем так. В сущности, я хотела сравнить вас с могучим дубом.
   Майлс рассмеялся; смех начался, как гулкое ворчание у него в груди и, наконец, превратился в оглушительный хохот.
   — Вы, мадам, определенно можете быть забавной!
   — Я просто привыкла называть яблоко яблоком, то есть все своими именами, сэр.
   — Только не возвращайтесь снова к обсуждению фруктов! — усмехнулся он.
   — Ни в коем случае. Но посмотрите, что вы наделали: от вашего смеха кот ушел.
   — Тому пора подыскать себе другое уютное местечко, — произнес Майлс, садясь рядом с ней на постель и глядя Элиссе в глаза. Его голос внезапно стал серьезным. — Я хочу целовать вас, Элисса, ласкать. Я хочу сделать вас своей женой в полном смысле этого слова. Пойдемте со мной, вместе мы откроем совершенно новый чудесный мир.
   Элисса прижалась к нему.
   Майлс целовал ее. Его губы хранили вкус шампанского и спелой земляники, и еще чего-то неопределенного и удивительного, но главным образом — вкус его губ. Ей нравилось ощущать этот вкус.
   От него пахло летней ночью, слабым ароматом роз, стоящих на столе, мылом, которым он мылся, но сильнее всего — мужчиной: он пах Майлсом.
   Его тело было сильным и мускулистым, кожа — местами нежной, а кое-где — шершавой, покрытой упругими волосками. Элиссе нравилось его тело.
   Майлс целовал ее, раздвигая губы, лаская языком — сперва шутя, а затем совершенно серьезно, впиваясь в ее рот, как будто он не мог насытиться ею, как будто ему всегда было недостаточно ее, не хватало того, к чему он стремился — чтобы их губы слились воедино.
   Элиссе нравились его поцелуи, ей нравились его прикосновения, ласки его чутких рук и пальцев, которыми он снял с нее одежду, лишил ее дыхания и силы. Она ни в чем не могла ему отказать, ибо в этом случае отказала бы самой себе.
   Некогда она говорила ему, какого мужчину хочет видеть рядом с собой: такого, который будет уважать ее, находить удовольствие в книгах, музыке и работе в саду. Но она так и не сказала, что этот мужчина должен любить ее, обожать, заставлять ее кровь быстрее струиться по жилам. Она не знала ничего о пылкой страсти, или о том, что мужчина способен заставить женщину забыть обо всем, кроме своих чувств. Если бы она имела представление об этом, ее список был бы гораздо длиннее.
   Лицо Майлса нависло над ней, его плечи заслонили ее от остального мира. Он скользнул между ее ног. Элисса чувствовала, как что-то твердое прижимается к ней. Она потянулась и впервые коснулась его.
   — Какая у вас нежная кожа… — пролепетала она, — но в то же время… — Элисса в смущении замолчала.
   — Но в то же время что? — усмехнулся Майлс.
   Элисса оглядела их обнаженные, прижатые друг к другу тела Наверное, она должна испытывать неловкость, но неловкости почему-то не было, может, это естественно?
   — Какие мы оказывается разные, — пробормотала она, изучая его. — Мы отличаемся друг от друга, как день и ночь.
   — Но там, где вы нежная и манящая, я твердый и жаждущий, — заметил Майлс.
   Элисса прикоснулась к своей груди, а затем — к груди Майлса. Она приподнялась на локте и обвела языком вокруг коричневого мужского соска, а затем взяла его в рот и принялась сосать так, как это проделывал Майлс с ее сосками. Она услышала его глубокий вздох.
   — На вкус вы немного напоминаете орех, — пробормотала она.
   Майлс уложил ее на спину, нагнулся и захватил губами ее сосок, втягивая его все глубже. Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову. Элисса стонала и изгибалась в его руках.
   — А вы на вкус лучше, чем самая спелая земляника, — с горящими от страсти глазами заметил он.
   — Я… я хочу… я жажду…
   — Что? — последовал хриплый вопрос. Элисса открыла глаза и взглянула на него.
   — Вас, Майлс.
   — И я хочу вас, Элисса.
   — Сделайте меня своей женой, — умоляющим голосом проговорила она.
   — Непременно.
   — Прямо сейчас!
   — Да… — Он просунул руку между ее ног. — Я постараюсь не причинить вам боль, миледи, но…
   — Знаю, знаю, — мягко отозвалась Элисса. Она не была уж столь невежественной и знала, что должна ощутить боль и неудобство.
   Майлс прижался губами к ее губам, вызывая в ней своими поцелуями волну желания.
   И когда она была готова кричать от томления, когда в приливе неистовой страсти она готова была сделать для него все, Майлс раздвинул пошире ее ноги и, приподняв за бедра, вонзился в нее.
   — Пресвятая Дева! — вскрикнула Элисса.
   — Все, уже все, — простонал он.
   Он заполнил ее. Она больше не принадлежала самой себе. Больше она уже никогда не будет просто Элиссой.
   Майлс любил ее каждой частицей своего тела, и когда наконец взорвался внутри нее, Элисса познала трепет и ощущение власти, какого не испытывала прежде.
   Майлс сделал ее своей женой, а она его — своим мужем.
 
   После этого мир уже никогда не будет для него таким, как прежде. Эта неожиданная мысль поразила Майлса.
   Он чувствовал себя так, будто никогда не занимался любовью с женщиной. Это было удивительно.
   Он, казалось, заново видел мир глазами Элиссы, и это было чудесно.
   Каким же болваном и самонадеянным мальчишкой он был, когда заявлял, что никогда не женится, так как никогда не найдет незаурядную женщину, женщину, которая не была бы предсказуема, с которой он никогда бы не испытал скуку.
   Ему повезло. Невероятно повезло.
   Элисса зашевелилась — Майлс был слишком тяжел. Он осторожно перекатился на бок и вытянулся, не замечая своей наготы, чувствуя такое расслабление, какого он не испытывал за всю жизнь: он был переполнен, удовлетворен, счастлив и умиротворен.
   Он попытался придвинуться ближе, чтобы взглянуть на жену, но тут его ногу свела судорога, и он, не сдержавшись, застонал.
   Элисса немедленно приподнялась и склонилась над ним, ее обнаженная грудь прижалась к его телу, руки обхватили плечи, а на прелестном лице появилось встревоженное выражение.
   — Что случилось?
   — Боль, — пробормотал он сквозь зубы. Он знал, что она пройдет через несколько минут. Ножевая рана, полученная в Занзибаре, задела одну из мышц бедер. Она редко болела, но и Майлс до сих пор редко использовал свои ноги так, как сегодня ночью.
   — Что болит?
   — Нога.
   — Которая?
   — Левая, — та, что была ближе к Элиссе.
   — Майлс, здесь шрам. Что случилось?
   — Ножевая рана.
   — Когда?
   — Пять лет назад, в Занзибаре.
   Она нахмурилась.
   — На службе у королевы и страны?
   — Вроде того.
   — Вас могли убить.
   — Или даже хуже, — с сардонической усмешкой подтвердил он.
   Элисса не засмеялась.
   — Что же мне делать?
   Майлс поднял руку и указал на свои губы.
   — Поцеловать меня.
   — В такое время?
   Майлс кивнул и улыбнулся ей.
   — Это отвлечет меня, пока не пройдет боль.
   — Другими словами, мой поцелуй излечит вас.
   — Да.
   — Тогда я придумала кое-что получше, — пробормотала Элисса. Она откинула волосы на спину, наклонилась и с нежностью принялась целовать шрам.