Симмонс Сюзанна. Ложе из роз

   «День — для честных людей, а ночь — для негодяев», — как говаривал древнегреческий драматург Эврипид.
   Кроме того, ночь предназначена для влюбленных, но Майлс не верил, что в этот момент леди Элисса спешит на свидание. Сэр Хью никогда бы не отважился на такую дерзость — этот баронет был приверженцем благопристойного поведения.
   — Ладно, если она идет не на свидание с этим олухом Пыорхартом, тогда какого дьявола она там делает? — пробормотал Майлс, захлопывая крышку часов.
   Продолжая размышлять, Майлс Сент-Олдфорд обнаружил, что уже натягивает брюки и разыскивает рубашку и сапоги.
   «Леди не пристало бродить по саду посреди ночи», — именно об этом Майлс собирался сказать Элиссе, направляясь к розарию.

Глава 7

   Наконец-то она на свободе. Ночные туфли всю дорогу сваливались с ее ног. Подолы ее тонкой ночной рубашки и льняного халата промокли от росы, но Элисса не замечала этого. Она пересекла лужайку, направляясь к своей излюбленной скамье в «Будуаре миледи». С каждым шагом Элисса чувствовала, как пережитый ею кошмар отступает.
   Она почти упала на каменную скамью меж розовых кустов, сбросила туфли и устроилась поудобнее, подогнув ноги под себя. В этом укромном уголке она любила бывать одна. Ее никто не видел, а она могла следить за всем аббатством, воротами, ведущими в сад, стеной и даже небесами над ней.
   Уже не в первый раз Элисса искала спасения в розарии. Еще подростком — в беспокойные годы между детством и юностью — она часто просыпалась посреди ночи, потом не могла заснуть и тогда сад становился ее убежищем.
   Но сейчас почему-то она не чувствовала успокоения. Элисса не могла подобрать слов, чтобы описать свои ощущения. Ей всегда казалось, что эта странная лихорадка у нее достигает пика в чудесные июньские ночи, когда розарий стоит в полном цвету — в такие июньские ночи, как сегодняшняя.
   Элисса запрокинула голову и уставилась на небо. Звезды казались светящимися капельками на черном фоне полночного неба. Луна была огромной, полной и яркой, ее серебристый свет заливал всю округу. Розы, цвет которых изменился в лунном свете, приобрели радужные оттенки винно-красных, карминовых, багровых, розовых и алебастрово-белых тонов.
   — «Луна, будто мячик, на небе маячит, молчит, улыбаясь, тишиной наслаждаясь», — процитировала она вслух.
   Мистер Уильям Блейк был прав — луна улыбалась, глядя на нее. Эта же луна улыбалась тысячам, миллионам других женщин, которые сегодня сидели в своих садах на Майорке, в Марракеше, Мирзапуре, Дарджилинге, Денизли и Сантьяго — эти названия казались ей удивительно поэтичными. О чем думают эти женщины? Какие чувства владеют ими? Наверняка их надежды и мечты не слишком отличаются от ее собственных.
   Но на что она надеется? О чем мечтает?
   Она хотела… ждала… жаждала — какое название подобрать ее ощущению нестерпимого желания?
   Разум и сердце подсказывали Элиссе, что это чувство касается интимных отношений между мужчиной и женщиной, однако она слишком мало знала об этом. Подобно большинству женщин ее возраста и круга, она оставалась совершенно невежественной. И это таинственное молчание, этот заговор нельзя было нарушить до брачной ночи.
   Неужели то, что происходит между мужем и женой, настолько отвратительно, отталкивающе, столь омерзительно по природе, что об этом никто не отваживается заговорить? Вряд ли.
   Она не могла поверить, что это правда, ибо помнила, какими глазами смотрели друг на друга ее мать и отец, когда думали, что их никто не видит. Они явно не могли дождаться, когда останутся одни!
   Может быть, это чудо, радость, не поддающаяся описанию? Может быть, это настоящее блаженство?
   Что, если она никогда не выйдет замуж? И у нее никогда не будет брачной ночи? Неужели она проживет всю жизнь, даже не испытав страсть, желание, учащенное биение сердца при виде возлюбленного, о котором так красиво говорят поэты?..
   Ее мечты внезапно прервались: кто-то вошел в «Будуар миледи».
   Элисса обернулась и поняла, что это Майлс Сент-Олдфорд. Она сразу узнала его шаги по мощеной камнем дорожке — уверенные и твердые, его походку, очертания его головы, широких плеч, его впечатляющий рост — он был значительно выше других знакомых ей мужчин.
   Майлс направлялся к ней в темноте, и сердце Элиссы заколотилось. Казалась, она не в силах перевести дыхание — воздух задержался в ее легких. Она вздрогнула, несмотря на теплоту ночи. Дрожь пробежала по ее спине, и каждый нерв ее тела отозвался на нее. Прежде приближение джентльмена никогда не вызывало у нее такой реакции. Что же такого особенного было в Майлсе Сент-ОлДфорде?
   Каким-то непостижимым образом Элисса понимала, в чем дело: этот мужчина был способен ответить ей, если только она отважится задать вопрос.
   — Десять фунтов за ваши мысли, миледи, — произнес маркиз, приближаясь к каменной скамье.
   — Это маленькое состояние, — заметила она.
   — Вот именно, — кивнул он, усмехнувшись.
   — Уже второй раз за сегодняшний вечер вы делаете мне столь великодушное предложение, милорд. Кажется, цена будет повышаться и впредь. Так почему же вы готовы заплатить десять фунтов — или один фунт, если угодно — чтобы узнать, о чем я думаю?
   — Ваши мысли пленили меня. — Он приблизился.
   Неужели он говорит это всерьез? Или же шутит?
   — Не понимаю, почему.
   — Главное, что я это понимаю.
   Элисса решила вести себя так, как будто беседа с Майлсом Сент-Олдфордом посреди ночи, да еще в одной ночной рубашке, была для нее заурядным делом.
   — И вы не хотите попытаться объяснить мне это, милорд?
   Он глубоко вздохнул.
   — Вы отличаетесь от других светских дам.
   Она подавила вздох и подтянула подол халата, чтобы прикрыть кончики пальцев ног.
   — Этого я и боялась.
   — Здесь нечего бояться, — заверил Майлс. — Этому надо радоваться.
   — Не понимаю вас. — Она облизнула пересохшие губы кончиком языка.
   — Я знаю об этом, — тоном безусловного превосходства заявил он.
   «Джентльмен оказался скучным, впрочем, как и большинство других джентльменов», — с досадой подумала Элисса.
   — Прошу вас, продолжайте, сэр.
   — Женщины, с которыми мне доводилось встречаться в светском обществе…
   — Вы имеете в виду дам свиты Мальборо? — перебила она.
   — Да. — Черная бровь слегка приподнялась. — Кстати, а что вы слышали о придворных дамах принца Уэльского?
   — Довольно мало, — призналась Элисса. — Говорят, что они прекрасно одеваются — обычно в чрезвычайно дорогие туалеты от мистера Шарля Уорса с Рю-де-ла-Пэ в Париже, что они умны, остроумны, образованы и…
   — Безнравственны, — закончил за нее Майлс.
   — Они и в самом деле безнравственны? — Элисса поплотнее обхватила руками колени и с любопытством взглянула на собеседника.
   — Некоторые из них.
   — Как удивительно…
   По-видимому, лорд Корк ожидал от нее совсем других слов.
   — Вы действительно считаете это «удивительным»?
   Элисса кивнула.
   — Я никогда не встречала людей, которые переступали рамки общепринятого поведения, когда дело касалось нравственности. Конечно, можно было бы поспорить насчет того, какое поведение считается безнравственным или распущенным.
   — Можно было бы, но мы не будем спорить.
   — Впрочем, мне придется сделать оговорку, милорд, — на мгновение она прикусила нижнюю губу. — Я встречала человека сомнительных нравственных качеств.
   Она почувствовала, как Майлс воззрился прямо на нее.
   — Кто же это?
   — Спесивый принц из рода Бурбонов, который когда-то навещал моего отца, — Элисса покраснела, вспомнив о Филиппе — да, именно так его звали. — Теперь, вспоминая это, я уверена, что виной всему была моя юность и наивность. Я не могла понять, каковы его намерения.
   — Что у него были за намерения? — спросил маркиз требовательным, сухим тоном.
   — Намерения жениться, — она помолчала. — По крайней мере, под конец.
   — А каковы были его намерения в начале?
   — Думаю, ему хотелось поцеловать меня, — хрипловатым голосом призналась она, и короткий смешок вырвался у нее помимо воли.
   — Вы только так думаете?
   — Нет, я знаю, что он хотел меня поцеловать.
   — И вы позволили ему эту вольность?
   — Конечно, нет! — Она была ошеломлена. — Ни разу, как только я догадалась, чего он добивается.
   — Чего же он добивался? — непонятное выражение промелькнуло в темных глазах Майлса.
   Элисса пыталась найти наиболее деликатное объяснение.
   — Не следует забывать, милорд, что этот принц был французом.
   — Значит, он пытался соблазнить вас.
   Она застыла на месте. Как мог догадаться об этом лорд Корк? Разумеется, он — светский человек, а мужчины в большом свете прекрасно осведомлены обо всем подобном. По крайней мере он избавил ее от необходимости дальнейших объяснений.
   По-видимому, он не удовлетворился своим предположением.
   — Где же были в то время ваши родители?
   — В библиотеке.
   Элиссе послышалось, как Майлс бормочет сквозь зубы: «Ради подобных случаев не стоит становится завзятым читателем». Поставив обутую в сапог ногу на край скамьи, Майлс склонился к девушке и продолжил допрос:
   — И где же имела место эта попытка соблазнения?
   Элисса почувствовала, что краснеет.
   — Рядом с мраморным, щедро наделенного всеми достоинствами Аполлоном, — и в ответ на удивленно приподнятую бровь она поспешила добавить: — Так мы называем одну из статуй в парке.
   — Насколько я понимаю, на этой скульптуре греческий бог изображен… гм… без одежды? — предположил маркиз.
   — Да, милорд.
   — Этот Аполлон изображен в расцвете мужской красоты: высокий, широкоплечий, с узкой талией и бедрами, длинноногий и мускулистый?
   Его описание статуи оказалось верным.
   — Значит, вы видели этого Аполлона?
   — Нет.
   — Тогда откуда же вы знаете, какой он?
   — Будем считать, что у меня богатое воображение, — Майлс Сент-Олдфорд потер затылок, покачал головой и издал нетерпеливое восклицание: — Мадам, мы отвлеклись. Помню, я предложил вам десять фунтов за ваши мысли, и только теперь понял, что мы вдались в обсуждения садовой статуи. Скажите же, о чем вы думали, пока я направлялся сюда?
   — Я думала о том, как много вы знаете, а я — почти ничего, — как можно осторожнее ответила она.
   Он нахмурился.
   — Это звучит неубедительно. Блант говорит мне, что мисс Пиббл воспевает вас при каждой удобной возможности. По-видимому, вы — ее любимая ученица, и считаетесь весьма образованной особой.
   — Может, кое в чем я и преуспела, но совершенно не понимаю людей.
   — Наверняка на своих занятиях вы обсуждали поведение и наклонности людей.
   — Разумом я понимаю и мужчин, и женщин. Но я имела в виду совсем не это.
   — Что же вы имели в виду?
   Его явная тупость начинала раздражать Элиссу.
   — Я говорила об отношениях между мужчинами и женщинами, — чистосердечно призналась она.
   — А!
   Это восклицание прозвучало чрезвычайно многозначительно. Сардоническая усмешка тронула уголки его губ.
   — Вы, миледи, имели в виду романтические отношения между мужчиной и женщиной?
   — Вот именно, — Элисса с трудом запрокинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — У меня затекла шея, милорд. Не будете ли вы так любезны присесть, чтобы продолжить беседу?
   — Да, благодарю вас, — учтиво кивнув, он обошел скамью и сел.
   Должно быть, Майлс одевался второпях — его одежда выглядела небрежно: рубашка, как заметила Элисса, была застегнута всего на пару пуговиц. На нем не было галстука, а подол рубашки свисал над поясом брюк. Она подозревала, что под этой одеждой у него совсем ничего нет и попыталась отвести взгляд. Сознание того, насколько близко ее обнаженное тело оказалось к почти обнаженному телу Майлса Сент-Олдфорда вызвало у Элиссы чрезвычайно странные ощущения.
   — Так о чем мы говорили? — Смущенно спросила она, чувствуя, что совсем потеряла нить разговора.
   Майлс, казалось, не заметил ее смятения.
   — Вы признались, что вам было бы любопытно узнать о романтических отношениях между мужчиной и женщиной.
   — Вот именно! Вы знаете все, милорд, а я — совершенно ничего.
   Эта была сущая правда.
   — Так и должно быть, — согласился он, вытягивая вперед длинные мускулистые ноги.
   — Почему?
   — Потому, что вы женщина.
   — Не слишком веский довод, — возразила она.
   — Для вас, вероятно, да, миледи, но он является весьма веским с точки зрения света.
   — Значит, свет ошибается. Назовите мне настоящую причину, — настаивала Элисса.
   Лорд Корк скрестил руки на груди, запрокинул голову и уставился на звезды.
   — Потому что вы не замужем.
   — И вы тоже.
   Майлс повернулся к ней.
   — Но я — мужчина.
   — Мы вновь вернулись к тому, с чего начали.
   — По-видимому, да, — сухо кивнул он.
   — Неужели так бывает всегда? — Элисса не дождалась ответа от своего ночного собеседника. — Мне кажется нелогичным, что мужчина может разбираться в подобных вопросах, а женщина должна оставаться невежественной.
   — Добродетель женщины требует защиты.
   — Но каким образом невежество способно защитить добродетель? — Элисса в раздражении всплеснула руками. — Как женщина узнает, что должна делать, а чего нет, если не знает ровным счетом ничего?
   — Ради поддержания нашего спора вы позволите мне задать вам личный вопрос? — Он потер подбородок.
   — Пожалуйста.
   — Вы позволяли сэру Хью целовать вас?
   — Да.
   Майлс был изумлен.
   — Я знакома с Хью Бэбингтоном Пьюрхартом уже много лет, — объяснила Элисса. — Он был очень добр ко мне после смерти родителей. Несколько раз сэр Хью целовал меня в щеку или в лоб.
   — Понятно, — казалось, ее ответ удовлетворил Майлса. — И вы не позволяли ничего другого?
   — Я уже говорила вам о принце. Когда я поняла, что он намерен делать, то отвернулась. Его поцелуй пришелся куда-то в подбородок.
   — А как же попытка соблазнения?
   Она облизнула губы.
   — Он бросился за мной…
   — Продолжайте.
   — Но я быстро отступила в сторону, и принц заключил в объятия статую, а его глаза оказались на уровне… — Элисса смутилась, — … самой выдающейся части статуи Аполлона. — У нее вырвался нервный смешок. — Надо было видеть выражение на лице Филиппа, когда он присмотрелся, милорд!
   — Жаль, что я этого не видел, — согласился Майлс Сент-Олдфорд.
   Элисса, несомненно, была умна и одновременно удивительно наивна. Она сводила его с ума, казалась ему неотразимой и вместе с тем раздражала его. Майлс не знал, чего ему хочется больше — задушить ее или поцеловать.
   Он последовал за ней в розарий с лучшими намерениями: прочесть ей нотацию о непристойности одиноких ночных прогулок по саду. Вместо этого он сидит рядом с ней на уединенной скамье, обсуждая под луной решительно все — от попытки соблазнения до обнаженной статуи Аполлона.
   Это было невероятно.
   В самом деле, леди Элисса Грей оказалась неподражаемой. Вряд ли когда-либо он встречал женщину, хоть немного похожую на нее.
   — Во всяком случае, милорд, вернемся к предмету нашего спора. Полезно бывает читать о чем-либо, узнавать на уроках, но ведь это не заменит опыта. Вы не согласны?
   В голове Майлса раздался предостерегающий шум. Ему следовало продолжать как можно осторожнее.
   — Согласившись с вами, миледи, я буду вынужден ответить на следующий вопрос — какое же поведение считается приемлемым для незамужней женщины нашего круга. Насколько нам обоим известно, неискушенность считается приличествующей для женщины, и даже ценится, как ее достоинство.
   Она издала звук, очень напоминающий возмущенное фыркание.
   — Если же я не соглашусь с вами, — продолжал он, — тогда вы скажете, что такое поведение неприемлемо и для джентльмена. В сущности, мужчина становится свободным в своих поступках, едва выберется из детской.
   — Совершенно верно, — кивнула Элисса. — Видите, вы понимаете меня.
   Майлс и в самом деле начинал ее понимать.
   — Из огня да в полымя, — еле слышно пробормотал он.
   По-видимому, Элисса не собиралась заканчивать спор.
   — Но что вы скажете о благовоспитанной леди, которая не намерена выходить замуж, и тем не менее хочет хотя бы немного, а может быть, и чуть побольше, знать о том, что происходит между мужчиной и женщиной?
   Он мог бы отделаться уклончивым ответом, но решил пойти напрямик.
   — Вы имеете в виду себя?
   — Да, — она слегка покраснела.
   — Значит, вы решили не выходить замуж?
   — Я никогда не выйду замуж, — твердо заявила она.
   «Что за нелепое решение!»
   — Могу я узнать причину?
   — Причин несколько. В сущности, их слишком много, чтобы перечислять все. — Она наматывала на палец свободный конец пояса своего халата. — Я постараюсь объяснить вам все вкратце, милорд.
   — Прошу вас, миледи.
   — По-видимому, мне предстоит выйти замуж за такого джентльмена, как сэр Хью, но меньше всего на свете я хочу иметь такого мужа. Поэтому я останусь незамужней. Однако это не означает, что у меня нет чувств или желаний.
   — Разумеется, не означает.
   — Вы ведь не женаты?
   — Нет.
   — И тем не менее у вас, несомненно, есть свои чувства и желания — разве не так, милорд?
   — Должен признаться, что такие желания у меня есть. — У Майлса вновь предостерегающе зашумело в голове.
   — Вот именно. Вы едите фрукты и пьете вино. Вы ведь не морите себя голодом или жаждой только потому, что вы одиноки.
   — Мы обсуждаем еду, миледи?
   — Я говорю о еде, как о метафоре физических потребностей, милорд, — уточнила Элисса.
   — А, понимаю. — Он потер подбородок. — На минуту я уж было решил, что вы описываете банкет или праздничный ужин, или вечеринку, которые так модны в этом сезоне в лучших домах.
   — Вы смеетесь надо мною, милорд?
   — Конечно, нет, миледи.
   Черт побери, эта женщина похожа на упрямого чистопородного терьера с лакомой косточкой в зубах, который не намерен выпускать ее изо рта до тех пор, пока не насытится!
   — Сэр, вы так и не ответили на мой вопрос.
   — Мадам, я уже забыл, каким был этот вопрос. — Действительно, за время разговора вопросов прозвучало немало.
   — Я готова повторить его.
   — Буду весьма признателен.
   — Чисто теоретически я хотела бы узнать, что такое поцелуй. Вы не могли бы поцеловать меня?
   Нет, эта ночь была действительно необычной.
   — Да.
   Элисса оказалась застигнутой врасплох.
   — Замечательно. Но почему сначала вы не хотели говорить об этом?
   — Сегодня мы уже и так порядком поспорили. Взгляните на луну, миледи, — Майлс придвинулся ближе к ней. — Глубоко вдохните воздух, напоенный ароматом роз, — он придвинулся еще ближе. — Прислушайтесь к пению ночных птиц, отдаленному крику совы, к шелесту ветра в ветвях деревьев в парке, хору лягушек на озере. В такую ночь все чувства становятся острее: мы лучше слышим, чувствуем и видим все гораздо яснее. Попробуйте эту ночь на вкус.
   — Сэр, еще немного, и вы заговорите стихами.
   Это замечание только раззадорила его.
   — Ваши волосы подобны шелку. У вас нежная и ароматная кожа — «… пленяет сладкий аромат того, что розой мы зовем».
   — Действие второе, сцена вторая, — пробормотала Элисса.
   — Прошу прощения?
   — «Ромео и Джульетта», — ее серые глаза уставились прямо ему в лицо. — Не желаете преподать мне еще какие-нибудь наставления?
   — Наставления?
   — Да, прежде чем поцелуете меня.
   Майлс подавил улыбку.
   — Не ожидайте на первый раз слишком многого, миледи. Поцелуи требуют навыка.
   Казалось, Элисса запоминает каждое сказанное им слово.
   — Другими словами, надо учиться целоваться? Но ведь навык приходит с опытом и упражнениями.
   Он не возражал.
   Майлс склонился к ней, нагнул голову, вдохнул ее запах — Боже, она была в самом деле соблазнительна — и легко прикоснувшись губами к ее губам, тут же отпрянул. — И что же?
   — Это было… — Элисса подыскивала нужное слово, — … приятно.
   — Приятно? — Его поцелуи вызывали взрывы восторга у множества женщин, но ни одна из них не осмелилась оскорбить их, назвав «приятными»! — Вероятно, следует попробовать еще раз — ради приобретения опыта.
   — Может быть.
   На этот раз Майлсу удалось ощутить вкус и нежность рта Элиссы. Ее поцелуй оказался сладким, как хорошее вино: он был нежным, чарующим, страстным и немного таинственным. Но чем больше открытий он делал, тем больше оставалось непознанного для него.
   — Как вам понравилась вторая попытка? — спросил он, подняв голову.
   — По сравнению с первой заметны явные достижения, милорд — осторожно заметила она, — но…
   — Но?
   — Не могу смириться с тем, что это так просто, — упрямо заявила она. — Я читала о невероятной силе физической страсти, одолевающей мужчин и женщин на протяжении всей истории человечества. Должно быть, я узнала еще не все.
   — Разумеется, не все, — Майлс был полностью согласен с ней. — Но вы невинны, вы — благовоспитанная девушка из хорошей семьи, миледи.
   Элисса вздохнула.
   — И вы — моя единственная надежда, милорд, мой последний шанс.
   — Неужели?
   Она кивнула.
   — Без вашей помощи я сойду в могилу, так и не узнав, что такое страсть. Я и в самом деле несчастная пленница, мне нужен рыцарь в сияющих доспехах, пришедший на помощь, — добавила она.
   Майлс чувствовал, как его решимость ослабевает.
   — Ну, может быть, всего на несколько минут, в уединении сада…
   — Будем думать, что мы одни в мире, — предложила она. — Нас никто не услышит, никто не увидит и никто ни о чем не узнает. Это будет наша тайна.
   Пожалуй, он не отказался бы хранить такую тайну.
   Майлс обвил рукой талию Элиссы и притянул к себе ее гибкое тело. Наклонившись, он прижался губами к ее рту. Кончиком языка он ощущал ее губы, зубы и язык. Он чувствовал, как по ее телу прошла сладостная дрожь, и сам вздрогнул от наслаждения.
   Осторожно раздвинув языком ее губы, он проник ей в рот, впервые ощущая ее вкус. Этот вкус быстро стал привычным и желанным. Майлс обнаружил, что чем больше он узнает, тем больше жаждет.
   Откровенно говоря, леди Элисса Грей обманула его предположение. Он знал, что она невинна, однако не мог и вообразить себе, что она обладала природным даром — даже богоданным талантом к поцелуям: такими поцелуями ему не удавалось наслаждаться еще ни разу.
   Подумать только, эту женщину никто не целовал так, как он сейчас. Никто не обнимал ее прелестное и желанное тело, никто не прижимал ее к себе. Он был первым и единственным — эта мысль показалась Майлсу восхитительной.
   Он ощущал ее напрягшиеся соски под тонкой тканью. Он представлял, как под ней проступают очертания ее груди, проявляются розовые кончики, доступные для его зубов, губ, языка. Он почти чувствовал, как его рука скользит по ее шелковистому бедру к золотистому сокровищу, впервые увлажнившемуся от его поцелуев и ласк.
   Майлс удивился, обнаружив, что, целуя Элиссу, прижимая ее к груди и чувствуя нежное прикосновение ее груди через ткань, он настолько воспламенился.
   Черт побери, да он раскалился, как кочерга! Его кожа горела — так он не возбуждался уже несколько лет. В сущности, он даже не помнил, чтобы когда-нибудь приходил в такое неистовство от одних поцелуев. Он чувствовал, как его тело становится слишком тесным, чтобы вместить его: это было великое наслаждение и великая мука.
   Он и в самом деле забыл, кто эта девушка, кто он сам, где они находятся — забыл все, кроме страсти к ней в прекрасном саду под серебристой луной.
   Майлс перевел дыхание и, глядя вниз, на ее прелестное лицо, признался:
   — Мне всегда хотелось поцеловать ангела.
   Элисса посмотрела ему в глаза:
   — Я совсем не ангел, милорд.

Глава 8

   Хоть кто-нибудь должен был сказать ей, предупредить ее о том, что поцелуй мужчины способен перевернуть целый мир и изменить все вокруг за несколько мгновений.
   Она хотела… ждала… жаждала… Майлса Сент-Олдфорда!
   Эта мысль ошеломила Элиссу. Ее сердце колотилось, как барабан, который она когда-то видела у моря, на концерте оркестра. Ее дыхание стало частым и торопливым. Руки и ноги превратились в ледышки, и в то же время их как будто сжигало пламя.
   Биение сердца Майлса тоже участилось — она слышала его ритм, чувствовала его под рукой. Тепло его тела проникало через ткань рубашки, согревая ее.
   Элиссе следовало возмутиться собственным поведением, но она не могла этого сделать. Она должна была умереть от стыда, обнаружив себя в объятиях маркиза, прижимаясь к нему всем телом, но и это оказалось ей не под силу. Ей следовало оттолкнуть маркиза, но она не собиралась этого делать.
   Всего минуту назад она была любопытной невинной девушкой, а теперь — уже женщиной. Внезапно она поняла, что имел в виду поэт, сравнивая страсть с «лихорадкой души». Она впервые вкусила страсть, и не могла не признать, что это ей понравилось. Пугая, страсть неудержимо влекла ее.
   Даже за миллион лет она не могла бы вообразить, что именно такими могут быть интимные, близкие отношения. Реальность поцелуев Майлса Сент-Олдфорда и ее собственных превзошла все, что могла подсказать ей самая смелая фантазия.
   Неужели отношения между мужчинами и женщинами всегда бывают вот такими?
   Элисса не была уверена в этом. Женщины просто не в состоянии были бы сдержать крик, если бы страсть всегда растекалась столь приятным, горячим опиумом по венам, заставляя от боли напрягаться соски. Они были сейчас чувствительны к малейшему прикосновению ткани ночной рубашки, превратившись в тугие бутоны; они так отчаянно зудели, что Элиссе хотелось потереться грудью о мускулистую грудь Майлса. Но самым уязвимым местом ее тела сейчас был низ живота.