– Это же преступление, – объяснил Лауро. – Чаще всего это мафия, но вроде бы есть и независимые банды, даже некоторые политики замешаны. А где твой телохранитель? Куда подевалась эта горилла?
– Мне не по карману телохранитель. Я разорена. Лауро рассмеялся:
– Тогда почему ты боишься похищения?
– Вот когда все узнают, что Коко де Рено исчез с моими деньгами и документами на собственность, тогда мне будет нечего бояться.
– О чем ты говоришь? – не понял Лауро. – Сначала похищения, теперь де Рено. Испугалась и хочешь выставить себя бедной? Никто тебе не поверит. Веди себя осторожнее. Похищение – дрянная штука. Некоторые так и не возвращаются домой. Помнишь, младшему Гетти отрезали ухо? Они пару месяцев могут продержать человека в подземелье.
– Коко на самом деле исчез. Я пыталась его выследить, пустила за ним детективов и адвокатов. Они считают, что он где-то в Аргентине, но больше ничего не добились. Я даже не уверена, что это правда. Может, ищейкам просто надоело работать. Ведь и частным детективам, и юристам надо платить.
– А что полиция?
– Какая полиция? Де Рено – космополит. Если я подниму шум, то добьюсь только того, что в мои дела начнут совать нос налоговые службы. Я хочу его похитить, вот что. Я хочу вытрясти из него мои деньги. Хотя бы часть, хоть что-то! Я хочу похитить Коко де Рено.
– Ты знаешь, что это уголовное преступление?
– Знаю. Ну и что? Почему бы мне не стать преступницей? Не слышала, чтобы кто-нибудь об этом долго задумывался.
– Мэгги, твой муж…
– Мой муж ничего не узнает.
Лауро откинулся в кресле с восторженным лицом.
– Мэгги, ты необыкновенная женщина. Какова моя доля?
– Десять процентов.
– Двадцать, – возразил Лауро.
– Включая все расходы, – предложила Мэгги.
– Нет-нет, – затряс головой Лауро. – Бедняги исполнители очень сильно рискуют. Если их поймают, им грозит пожизненное заключение. К тому же необходимо найти исполнителя главной роли, взять заложника, отыскать хорошую берлогу, связаться с его семьей. Да, и еще кормить похищенного придется.
– Хорошо, тридцать процентов за все, – кивнула Мэгги.
– Кто у него из родственников?
– Жена-американка, выглядит отвратительно, живет здесь, в Лозанне. Я видела ее издалека, бедное забитое создание. По словам сыщиков, она клянется, будто не видела мужа уже пять месяцев. Они ей не верят, а я тем более.
– Думаешь, он ее навестит?
– Не знаю. Де Рено наверняка сделал пластическую операцию. Я-то знаю, он уже два раза так делал.
– Не приедет он сюда, – с сомнением произнес Лауро. – Если ты миллионер в Аргентине, на что тебе старая жена?
– Их дочь учится в американском колледже и приедет к матери на лето, – ответила Мэгги. – Я надеюсь, что он захочет навестить дочь.
– Чтобы овчинка стоила выделки, придется потребовать огромный выкуп, – протянул Лауро.
– Вот его и потребуем! – отрезала Мэгги. – В конце концов, это же мои деньги, разве нет?
– У меня нет связей с мафией. Я не имею дел с преступным миром.
– Лауро, прекрати набивать себе цену.
– Я знаю только нескольких мафиози.
– Если продать мою рубиновую подвеску, то твои друзья получат неплохой аванс. Этот рубин – чуть ли не последнее, что у меня осталось. Мои украшения украли, и даже драгоценности Мэгги скорее всего пропали, потому что ограбили банк «Санто-Спирито». – Мэгги расплакалась.
– Просто не верится, – произнес Лауро. – Но я понимаю, что это правда, иначе ты бы не стала портить ме-Довый месяц нам с Бетти.
Он тоже прослезился при мысли об утраченном рае, который на самом деле существовал лишь в его фангазиях.
– Бетти скоро вернется. Можешь спровадить ее на вечер? Пусть возьмет мою машину.
– Думаю, это несложно, – кивнул Лауро. – Избавлюсь от нее и подоткну тебе одеяло. Ты об этом думаешь?
– Обычно ты об этом думаешь, разве нет?
– Наверное, да, – согласился Лауро.
Два дня спустя, в сумерках, Мэгги возвратилась на виллу Туллио. Берто ее не ждал. Все это время он вообще ничего о ней не слышал и волновался. Он не смог найти маркизу ни в одном из ее любимых швейцарских отелей и к тому же не понимал, зачем ей могли понадобиться деньги. Их Берто все же перевел, но когда дозвонился до Лозанны, Мэгги уже уехала.
Мэри тоже пыталась до нее дозвониться, чтобы сообщить счастливое известие: ее личный сейф находился очень высоко и грабители до него не успели добраться. Потерпев неудачу, невестка позвонила Берто на виллу:
– Я волнуюсь за Мэгги. Где она?
– Не знаю, – ответил Берто. – Уехала из Лозанны, и я не могу ее найти. Я тоже волнуюсь. Ты читала утреннюю газету? Опять кого-то похитили.
– Не волнуйся, Берто, – сказала Мэри. – Хочешь, я приеду, чтобы тебе не было так одиноко?
– Нет, не беспокойся.
Шофер, который вез Мэгги на виллу Туллио, по пути был немало озадачен. По дороге маркизе пришло в голову остановиться в каком-то маленьком городке, и там она зашла на блошиный рынок, оставив машину на стоянке.
Шофер давно работал на Берто и обычно редко задумывался о поступках Мэгги. Он очень уважал маркизу как жену Берто и считал ее импульсивность совершенно естественной. Последнее время шофер возил ее по Швейцарии по только ей понятному маршруту: из Цюриха в Женеву, из Женевы в Цуг, из Цуга в Лозанну. Водитель считал подобную гонку бессмысленной, однако поскольку Мэгги, как и полагается заботливой госпоже, всегда следила, чтобы он был накормлен и получил хороший номер, шофер не возражал. Он ни на минуту не задумался, зачем в Лозанне появились Лауро с женой и почему его на целый день, с половины первого до полседьмого, отправили кататься по горам в компании Бетти. Они хорошо пообедали в маленьком кафе высоко в горах, Бетти сидела за одним столиком, а шофер, отказавшись от ее приглашения, за другим. По пути в гостиницу Бетти восхищалась шале, разбросанными тут и там, и он решил, что лучше с ней соглашаться.
– Бедный мой муж, бедный муж, – повторяла Бетти, – возится с этой маркизой даже в медовый месяц.
Шофер тактично напомнил, что такова жизнь.
– Ее дома в Неми построены на моей земле, – объяснила Бетти. – Они – abusivo, и ей надо либо снести их, либо нам заплатить. Вот что они там обсуждают, и можете мне поверить…
В этот момент шофер подъехал к лавочке с сувенирами и спросил, не желает ли Бетти зайти. Она провела там некоторое время, купила платок и набор вышитых салфеток и изящно уселась обратно в машину, пока водитель придерживал перед ней дверь. На следующий день Мэгги отвезла Бетти в Женеву и высадила у аэропорта с билетом на Рим. Затем они с Лауро отправились в новый многоквартирный дом, где не было консьержки, зато рядом с входной дверью красовалась большая кнопка. Лауро позвонил, но ничего не произошло. Широкие стеклянные входные двери были заперты. Лауро принялся бродить туда-сюда перед подъездом, заглядывая в окна, время от времени снова нажимая на кнопку и посматривая на часы.
Мэгги, которой редко приходило желание что-нибудь объяснять, внезапно рассказала шоферу, что они ждут портниху, совершенно гениальную, но пока еще никому не известную. Разумеется, Мэгги просто обязана с ней встретиться.
Как жаль, сказал шофер, что портниха заставляет маркизу ждать. Спустя еще двадцать минут подъехал «пежо», из которого выскочили трое молодых людей и быстро направились к ожидавшему у подъезда Лауро. Лиц приехавших шофер не разглядел. Один из этой троицы нагло ткнул пальцем в машину, где сидела Мэгги, и что-то спросил по-французски. Водитель слов не понял, но звучал вопрос вполне по-хамски. Возможно, мужчине не понравилось, что за ним наблюдают. Так или иначе, он отпер дверь, а Лауро в это время что-то ему ответил, глядя на часы. Мэгги вышла из машины, обольстительно улыбнулась и прошла вслед за мужчинами в дом. Там она провела несколько часов, вернулась без Лауро. Они отправились в Венето, останавливаясь по пути, только чтобы перекусить, и еще один раз, неожиданно, в крошечном городке, где шофер, дожидаясь Мэгги, целый час провел на стоянке.
Шофер немного побродил вокруг. Насколько он понял, Мэгги никому не назначала здесь встречи. Но то, что предстало перед его глазами дальше, было вообще ни с чем несообразно: Мэгги стояла на блошином рынке перед прилавком и с невинным выражением на лице покупала груду отвратительных шмоток. Это барахло, очевидно, предназначалось для нее самой – каждую мерзкую тряпку она прикладывала к себе, чтобы получить хотя бы приблизительное представление о размере. Давно изношенная черная юбка, сбитые теннисные туфли, которые она не погнушалась померить прямо на улице, когда-то розовый платок, предназначенный, чтобы его носили вместо чалмы, и хлопчатобумажная блуза, неношеная, но очень дешевая, – все эти вещи были одна другой кошмарнее. Шофер тихо вернулся в машину и решил посидеть там. Мэгги не заставила себя ждать. Она скоро вернулась к машине легкой походкой, с сияющим лицом и с кипой жутковатых тряпок в руках, которые даже не удосужилась завернуть.
Шофер молча взял у нее одежду и положил в багажник, сказав:
– Вам стоит оставлять сумочку мне, пока ходите за покупками, маркиза. Дурных людей везде хватает.
Мэгги схватилась за сумочку, порылась в ней, но все оказалось на месте. Они покатили дальше.
На следующий день, ближе к закату, Мэгги решила остановиться в Венеции, чтобы отдохнуть и перекусить. Покинув машину с шофером у пирса, она наняла катер и назвала адрес модного бара. Затем маркиза вернулась, приказала катеру подождать и потребовала у шофера свеже-купленное старье, которое тот, прежде чем отдать, со стыда завернул в плед. Мэгги снова понеслась к тому же бару. Когда она вернулась, то так мало отличалась от бродяжки, что поначалу шофер ее не узнал.
– Маркиза! – воскликнул он наконец.
– Я переоделась в дамской комнате, – жизнерадостно объяснила Мэгги. – Ну как, страшно выгляжу? Я решила разыграть мужа.
Когда они подъехали к вилле, уже стемнело.
– К черному ходу, – приказала Мэгги. – У меня есть ключ.
Озадаченный шофер объехал виллу кругом и остановился у громоздких задних ворот, которые вели к конюшням, розарию, огороду при кухне и к черному ходу.
– Позвольте, маркиза, я вас провожу, – предложил водитель, достав из бардачка фонарик. В голове роились отрывочные мысли-воспоминания о балах-маскарадах, и он, сделав себе мысленный выговор за недостаточно тонкое чувство юмора, решил проникнуться духом предстоявшего мероприятия.
Пока он светил фонариком, Мэгги набросилась на ворота с ключом. От первого же прикосновения к замку раздался страшный шум: лай собак, женские крики, мужские голоса, выкрикивавшие разнообразные непристойности и громче всего: «Ladri, ladri! Polizia!» (Это означало: «Воры, воры! Полиция!») Мэгги тоже завопила. С крыши на ворота уставились невесть откуда взявшиеся прожекторы. Любимец Берто, далматинец Павочино, рванулся к воротам, почти заглушая шум завываниями.
Светопреставление шло своим чередом, а шофер тем временем запихнул Мэгги в машину, на переднее сиденье рядом с собой, и на полной скорости рванул к главным воротам. Там он остановился и вышел, чтобы позвонить в дверь.
Здесь их поджидал Павочино, оглашая окрестности громогласным лаем. Вскоре пес узнал Мэгги и принялся махать хвостом. Маркиза сидела в машине и ждала развязки событий. Подъехала полицейская машина, затем вторая.
Берто и Гильоме, оба с ружьями, подоспели к разгару событий. Полицейские уже успели надеть на Мэгги наручники и заломили шоферу руки за спину.
– Берто, это я! – крикнула Мэгги.
– Где ты, Мэгги? Я тебя не вижу! – крикнул он в ответ. – С тобой все в порядке?
– Нет! – ответила она.
Полицейские, не понимавшие по-английски, уже посадили ее в свою машину, вокруг которой, радостно гавкая, принялся прыгать Павочино.
Внезапно сигнализация стихла. Гильоме осторожно отпер ворота, не опуская ружье. Затем, глядя на совершенно счастливого Павочино, он медленно подошел к машине, в которой смирно сидела Мэгги, прикованная к двум дородным карабинерам.
Сначала дворецкий не узнал ее и едва поверил своим ушам, когда она опять позвала:
– Берто!
– Это моя жена, – сказал Берто. – Мэгги, о чем ты думала? Ты включила новую сигнализацию и переполошила весь полицейский участок! Что случилось?
Вскоре Мэгги отпустили, а шоферу налили бренди. Полицейских пригласили в дом и долго перед ними извинялись. Они отказались пить на посту, зато смущенно поглазели на убранство гостиной.
– Я нарядилась нищенкой, – заявила Мэгги на лучшем итальянском, который умела изобразить, – потому что я и есть нищенка. Я разорена и хочу, чтобы все это знали.
Берто, на секунду озадаченно задумавшись, перевел это на полноценный итальянский с некоторыми исправлениями. В частности, он объяснил полицейским, что маркиза просто хотела пошутить и не знала о сигнализации.
И Берто еще раз извинился, долго и прочувствованно. Полицейские ушли, а маркиз так и стоял, глядя на чумазую жену, красивую и как никогда полную сил.
ГЛАВА 16
Хьюберт медленно перечитал письмо Паулине Фин, которая вернулась через день после того, как Мэлиндейна бросили бывшие секретари.
С тех пор как увезли мебель, каждый день венчался новой ссорой, молодым людям не хватило выдержки, чтобы месяц ночевать в спальных мешках и есть на кухне. Месяц – все, что Хьюберт просил; он был нужен, чтобы никто ничего не заподозрил.
Мебель и картины Мэгги уже пошли с молотка в Лондоне. Неплохой барыш принесли даже копии картин и поддельные стулья, не говоря уж об оставшихся подлинниках. Когда Массимо забрал свою долю, Хьюберту все равно осталось целое состояние, то самое состояние, которое, по его мнению, он заработал, давая Мэгги советы. Теперь оставалось лишь месяц или чуть дольше поизображать нищего, чтобы не поняли, что он причастен к пропаже чужой собственности. Массимо покинул страну в неизвестном направлении. Сказал, отправится в Калифорнию, что, разумеется, значило – куда угодно, только не в Калифорнию. Очевидно, адвокат привык время от времени бесследно исчезать. Доля Хьюберта надежно хранилась там, где она была в наибольшей безопасности, то есть в Швейцарии.
– Мисс Фин, – произнес Хьюберт, когда она появилась на пороге спустя день после отъезда мальчиков, – если вы хотите забрать оставшиеся пожитки, то пришли не по адресу. Приезжали судебные исполнители. Они забрали все, включая ваши панталоны. Мне остались лишь предметы первой необходимости, и я, потомок богов, теперь нищий. В общем, мы с вами должны рассчитаться.
– Вот именно, – согласилась Паулина. – Для начала, пожалуйста, отдайте мою зарплату за пять месяцев.
– Не надо вульгарности, – поморщился Хьюберт, открыл кухонный буфет, достал из жестяной коробки пачку банкнот и отсчитал то, что ей полагалось. – Женщины, – заключил он, – невероятно приземленные создания.
Паулина села и пересчитала деньги.
– Ваши мальчики тоже уехали. Полагаю, исключительно по возвышенным причинам. Вы остались один и даже без мебели. Откуда эти деньги?
– Это вас не касается, больше вы не секретарша! – отрезал Хьюберт. – Вы развалили мое Братство и втоптали в грязь мою репутацию. Недавно я получил анонимное письмо, в котором меня сравнивают с самозванным католическим прелатом, который пару лет назад обосновался в Неми с бандой последователей, иконами, распятиями и документами, заявив, что Ватикан поручил ему торговать разнообразными предметами. А когда виллу окружила полиция, он совершил самоубийство. Автор письма даже приложил газетную вырезку!
Хьюберт протянул ее Паулине.
– Вы полюбуйтесь, чем он себя убил! – возмутился он. – Бокал vino ai topicida! Может быть, это кажется похожим на название блюда в ресторане, но на самом деле это вино с крысиным ядом! Какое низкопробное самоубийство! Автор письма предлагает совершить мне то же самое.
– Ужасный почерк.
– Правописание не лучше. Какая-нибудь деревенская кумушка. Какая разница?
– О, Хьюберт! Вы же не станете совершать самоубийство? – взволновалась Паулина. – Мне не так уж нужны эти деньги. Возьмите их обратно. Держите.
– Я и не думал о самоубийстве, – гордо ответил Хьюберт. – Но я уберу эти деньги, здесь они будут в большей сохранности. Надеюсь, мисс Фин, что вы усвоили урок.
– Я схожу в магазин и приготовлю обед.
– У меня есть и другое письмо, – сказал Хьюберт. Он достал письмо Мэгги и прочитал его вслух.
– Эта женщина опасна, – решила Паулина. – Где сейчас мебель?
– Откуда мне знать? Все увез ее адвокат.
– А ваши рукописи? Где все документы?
– В Риме, – ответил Хьюберт. – Я перебазировал их в Рим. Равно как и культ Дианы, который, кстати, процветал там еще в четвертом веке до нашей эры.
– Я видела в Риме отца Катберта.
– Полагаю, вы говорили обо мне, моя дорогая. О чем же вам еще разговаривать?
– Он предложил замечательную идею: вам надо вступить в харизматическое движение и руководить встречами. Вы великолепно вводите публику в транс. К тому же это никак не противоречит Диане, хранительнице природы.
– Прошло немало времени с тех пор, – заметил Хьюберт, – когда Гомер воспевал чудеса Артемиды, ставшей впоследствии Дианой. Он называл ее повелительницей дикой природы. О харизме и дикой природе многое можно сказать.
– Они – новое течение, – смиренно сказала Паулина. – Надо же вам на что-то жить, Хьюберт. Нельзя навечно запереться с четырьмя кухонными стульями.
– Так или иначе, мисс Фин, – ответил Хьюберт, – я справился не так уж и плохо.
– Уезжаем сегодня в полночь, – сообщил Хьюберт Паулине. Был вторник, двадцать шестое августа. После праздника Дианы прошло тринадцать дней, а до даты, на которую Мэгги назначила вывоз давно проданной мебели, остался только один. Утром, когда Паулина вернулась из поселка, Хьюберт забрал у нее газеты и дождался, пока она сварит кофе. – Уезжаем в полночь, – повторил он.
Потягивая чашечку кофе, Мэлиндейн протянул Паулине развернутую газету с фотографией безголовой статуи.
– Это знак, – объяснил Хьюберт.
Две статуи у фонтана в Палермо были изуродованы вандалами, в заголовок статьи попала та, которая больше пострадала: «Обезглавленная Диана». На плохой фотографии можно было разглядеть статую мускулистой безголовой Дианы в комплекте с псом и оленем.
– Это знак, и он предназначен для нас, – глубокомысленно произнес Хьюберт. – Вы со мной согласны?
– Одно хорошо, – заключил Хьюберт. – Когда тебе нечего защищать, ничто не мешает просто сходить на прогулку.
Он вышел после заката, пока Паулина перекладывала скудные пожитки в автомобиль, готовясь к переезду. Бобби Лестер, ее давний бывший работодатель и добрый друг отца Катберта, одолжил им квартиру с видом на Пьяцца-дель-Пополо. Паулина поставила жестянку с деньгами на кухонный стол, чтобы за ней было проще приглядывать, и с чувством выполненного долга уселась читать газету и слушать радио. На ней была черная блузка и красная юбка, отчего бедра казались еще шире, чем на самом деле. По-хозяйски разместившись на кухонном стуле, Паулина испытывала счастье, сознавая, что неотделима от будущего Хьюберта.
Тем временем Хьюберт решил, что в последний раз прекрасным озером надо полюбоваться с нового ракурса. На открытках несложно найти любой ракурс, но пока еще Неми был настоящим. Хьюберт неторопливо зашагал по древнеримскому тракту прямо в поселок, мимо облупившегося здания администрации. Весь июль и август поселок кишел туристами, среди них попадались иностранцы и немало пилигримов, которые толпами валили из Кастель-Гондольфо, куда папа перебрался на лето, тех самых пилигримов, которых Хьюберт когда-то ждал с нетерпением. В сумерках же только местные жители кучковались вокруг баров да влюбленные парочки у стен замка глазели на луну.
Рядом с церковью выложили мозаичное панно, чтобы увековечить визит папы в шестьдесят девятом году. Хьюберт остановился, чтобы разглядеть его повнимательнее, и в свете фонаря обнаружил среди орнамента герб Неми: синий с белым, желтым, темно-красным и золотым, окруженный словами «DIANE NEMUS – ЛЕСА ДИАНЫ». Справа красовался блестящий символ местного монашеского ордена, сверху – папский щит со скрещенными золотым и серебряным ключами святого Петра. Хьюберт редко гулял по Неми.
– Неми мой, – пробормотал Хьюберт, – но пора двигаться в Рим.
На самом деле он чувствовал себя легко и беспечно. Мэлиндейн искренне радовался переезду, зная, что с финансовой стороны его будущее безоблачно, а благодаря иезуитам еще и полно надежд и приключений.
По пологим и крутым холмам, через мост и рощу он шел к храму Дианы. Старая, но почти полная луна освещала ему путь. «Лес надо рубить под старой луной», – сказал как-то Хьюберту в Неми местный житель, собиравший хворост. Хьюберт улыбнулся луне и как никогда сильно почувствовал, что он – потомок Дианы Немийской.
Место, где находился храм Дианы, было закрыто для широкой публики, и даже местные редко забредали в ее густые леса. Но Хьюберт знал дорогу через «гроты дьявола». Там находился обширный лабиринт пещер, который простирался до самого замка. Когда-то, в тяжелые времена, в них находили себе приют бродяги. Сейчас пещеры были заброшены, а вход в некоторые из них полностью скрылся в густых зарослях. Хьюберт, пробиравшийся через чащу, остановился, чтобы обломить ветку, преграждавшую путь. «Лес надо рубить под старой луной». Ветка легко отломилась.
Внезапно впереди показалась человеческая фигура – то ли старуха, то ли цыганка, которая направлялась в его сторону, освещая дорогу фонариком. Позади нее Хьюберту послышались голоса, но, еще раз прислушавшись, он решил, что ошибся. Старуха, одетая в какие-то лохмотья, с нелепым платком на голове, уже собиралась пройти мимо с привычным «бонасера».
– Мэгги! – воскликнул Хьюберт. Женщина остановилась, осветила его фонариком и расхохоталась.
Они сидели рядом, глядя на озеро и ущербную луну. Мэгги, разумеется, взяла быка за рога и, не объяснив ни свой внешний вид, ни причину, почему она находится в такой час в этом заброшенном месте, сразу сообщила:
– У меня все в порядке, спасибо. А у тебя?
– Все хорошо, – ответил Хьюберт.
Потом они нашли куда сесть, и Мэгги сказала:
– Хьюберт, ты не поверишь, моя невестка Мэри по уши влюбилась в Берто, а он совсем растерялся, потому что любит только меня, ну ты представляешь. Он пытается подсунуть ей знакомого престарелого журналиста, потому что решил, что Мэри просто нужен мужчина старше ее, что-то вроде отца. Ситуация душераздирающая, а во всем виноват Майкл! Пусть он и мой сын, но я знаю, что он уделяет Мэри недостаточно внимания. Знаешь, только между нами, он ведет себя просто неприлично.
– Все образуется, – успокоил ее Хьюберт. – Мэгги, ты прекрасно выглядишь даже в этом нелепом наряде.
– Хьюберт, ты такая душка! Эта одежда – символ того, что я разорена. К тому же так никому и в голову не придет меня похищать. В наши дни кто только этим не занимается! И кого только не похищают!
– Да, я знаю. Ты писала про бедного Коко де Рено. О нем есть новости?
– Я бы не назвала его бедным. Хотя когда он заплатит выкуп, то неминуемо станет таким. А как твои дела, Хьюберт? Процветаешь?
– Умеренно, – ответил он.
– Ну конечно же, ты ведь продал мою мебель и картины! Я написала письмо для отвода глаз, чтобы Берто успокоился. А где Массимо де Вита?
– Честное слово, Мэгги, понятия не имею. Поздно искать ветра в поле.
– Знаю, – жизнерадостно ответила она.
– Мне очень жаль, что де Рено прикарманил твое имущество.
– Скоро все вернется. Минус тридцать процентов.
– Доля похитителей?
– Точно.
– Где его держат? – поинтересовался Хьюберт. – Газеты уже затихли, значит, он не в Италии?
– Кто-то думает, что в Калифорнии, кто-то ставит на Бразилию, – кокетливо протянула Мэгги. – На самом деле он здесь, в пещере, под охраной. Я только что ходила взглянуть. В конце концов у меня есть полное право злорадствовать.
– Твои чувства вполне понятны, – согласился Хьюберт. – Скоро его отпустят?
– Этой ночью или утром. Ты бы видел, в каком он бешенстве – жена пыталась тянуть с выплатой! Но ей таки пришлось все отдать, все! На меньшее я бы никогда не согласилась.
– Ты уверена, что он не донесет на тебя?
– Разумеется! У него самого рыльце в пушку. Иногда жулику тоже можно доверять.
– Да, это правда.
Она пожелала ему доброй ночи и, подобрав поношенные юбки, засеменила дальше по тропе, терявшейся в чаще. В фонарике не было необходимости: почти полная луна и без его помощи озаряла прибрежные заросли и поля, усыпанные щедрыми плодами земли.
– Мне не по карману телохранитель. Я разорена. Лауро рассмеялся:
– Тогда почему ты боишься похищения?
– Вот когда все узнают, что Коко де Рено исчез с моими деньгами и документами на собственность, тогда мне будет нечего бояться.
– О чем ты говоришь? – не понял Лауро. – Сначала похищения, теперь де Рено. Испугалась и хочешь выставить себя бедной? Никто тебе не поверит. Веди себя осторожнее. Похищение – дрянная штука. Некоторые так и не возвращаются домой. Помнишь, младшему Гетти отрезали ухо? Они пару месяцев могут продержать человека в подземелье.
– Коко на самом деле исчез. Я пыталась его выследить, пустила за ним детективов и адвокатов. Они считают, что он где-то в Аргентине, но больше ничего не добились. Я даже не уверена, что это правда. Может, ищейкам просто надоело работать. Ведь и частным детективам, и юристам надо платить.
– А что полиция?
– Какая полиция? Де Рено – космополит. Если я подниму шум, то добьюсь только того, что в мои дела начнут совать нос налоговые службы. Я хочу его похитить, вот что. Я хочу вытрясти из него мои деньги. Хотя бы часть, хоть что-то! Я хочу похитить Коко де Рено.
– Ты знаешь, что это уголовное преступление?
– Знаю. Ну и что? Почему бы мне не стать преступницей? Не слышала, чтобы кто-нибудь об этом долго задумывался.
– Мэгги, твой муж…
– Мой муж ничего не узнает.
Лауро откинулся в кресле с восторженным лицом.
– Мэгги, ты необыкновенная женщина. Какова моя доля?
– Десять процентов.
– Двадцать, – возразил Лауро.
– Включая все расходы, – предложила Мэгги.
– Нет-нет, – затряс головой Лауро. – Бедняги исполнители очень сильно рискуют. Если их поймают, им грозит пожизненное заключение. К тому же необходимо найти исполнителя главной роли, взять заложника, отыскать хорошую берлогу, связаться с его семьей. Да, и еще кормить похищенного придется.
– Хорошо, тридцать процентов за все, – кивнула Мэгги.
– Кто у него из родственников?
– Жена-американка, выглядит отвратительно, живет здесь, в Лозанне. Я видела ее издалека, бедное забитое создание. По словам сыщиков, она клянется, будто не видела мужа уже пять месяцев. Они ей не верят, а я тем более.
– Думаешь, он ее навестит?
– Не знаю. Де Рено наверняка сделал пластическую операцию. Я-то знаю, он уже два раза так делал.
– Не приедет он сюда, – с сомнением произнес Лауро. – Если ты миллионер в Аргентине, на что тебе старая жена?
– Их дочь учится в американском колледже и приедет к матери на лето, – ответила Мэгги. – Я надеюсь, что он захочет навестить дочь.
– Чтобы овчинка стоила выделки, придется потребовать огромный выкуп, – протянул Лауро.
– Вот его и потребуем! – отрезала Мэгги. – В конце концов, это же мои деньги, разве нет?
– У меня нет связей с мафией. Я не имею дел с преступным миром.
– Лауро, прекрати набивать себе цену.
– Я знаю только нескольких мафиози.
– Если продать мою рубиновую подвеску, то твои друзья получат неплохой аванс. Этот рубин – чуть ли не последнее, что у меня осталось. Мои украшения украли, и даже драгоценности Мэгги скорее всего пропали, потому что ограбили банк «Санто-Спирито». – Мэгги расплакалась.
– Просто не верится, – произнес Лауро. – Но я понимаю, что это правда, иначе ты бы не стала портить ме-Довый месяц нам с Бетти.
Он тоже прослезился при мысли об утраченном рае, который на самом деле существовал лишь в его фангазиях.
– Бетти скоро вернется. Можешь спровадить ее на вечер? Пусть возьмет мою машину.
– Думаю, это несложно, – кивнул Лауро. – Избавлюсь от нее и подоткну тебе одеяло. Ты об этом думаешь?
– Обычно ты об этом думаешь, разве нет?
– Наверное, да, – согласился Лауро.
Два дня спустя, в сумерках, Мэгги возвратилась на виллу Туллио. Берто ее не ждал. Все это время он вообще ничего о ней не слышал и волновался. Он не смог найти маркизу ни в одном из ее любимых швейцарских отелей и к тому же не понимал, зачем ей могли понадобиться деньги. Их Берто все же перевел, но когда дозвонился до Лозанны, Мэгги уже уехала.
Мэри тоже пыталась до нее дозвониться, чтобы сообщить счастливое известие: ее личный сейф находился очень высоко и грабители до него не успели добраться. Потерпев неудачу, невестка позвонила Берто на виллу:
– Я волнуюсь за Мэгги. Где она?
– Не знаю, – ответил Берто. – Уехала из Лозанны, и я не могу ее найти. Я тоже волнуюсь. Ты читала утреннюю газету? Опять кого-то похитили.
– Не волнуйся, Берто, – сказала Мэри. – Хочешь, я приеду, чтобы тебе не было так одиноко?
– Нет, не беспокойся.
Шофер, который вез Мэгги на виллу Туллио, по пути был немало озадачен. По дороге маркизе пришло в голову остановиться в каком-то маленьком городке, и там она зашла на блошиный рынок, оставив машину на стоянке.
Шофер давно работал на Берто и обычно редко задумывался о поступках Мэгги. Он очень уважал маркизу как жену Берто и считал ее импульсивность совершенно естественной. Последнее время шофер возил ее по Швейцарии по только ей понятному маршруту: из Цюриха в Женеву, из Женевы в Цуг, из Цуга в Лозанну. Водитель считал подобную гонку бессмысленной, однако поскольку Мэгги, как и полагается заботливой госпоже, всегда следила, чтобы он был накормлен и получил хороший номер, шофер не возражал. Он ни на минуту не задумался, зачем в Лозанне появились Лауро с женой и почему его на целый день, с половины первого до полседьмого, отправили кататься по горам в компании Бетти. Они хорошо пообедали в маленьком кафе высоко в горах, Бетти сидела за одним столиком, а шофер, отказавшись от ее приглашения, за другим. По пути в гостиницу Бетти восхищалась шале, разбросанными тут и там, и он решил, что лучше с ней соглашаться.
– Бедный мой муж, бедный муж, – повторяла Бетти, – возится с этой маркизой даже в медовый месяц.
Шофер тактично напомнил, что такова жизнь.
– Ее дома в Неми построены на моей земле, – объяснила Бетти. – Они – abusivo, и ей надо либо снести их, либо нам заплатить. Вот что они там обсуждают, и можете мне поверить…
В этот момент шофер подъехал к лавочке с сувенирами и спросил, не желает ли Бетти зайти. Она провела там некоторое время, купила платок и набор вышитых салфеток и изящно уселась обратно в машину, пока водитель придерживал перед ней дверь. На следующий день Мэгги отвезла Бетти в Женеву и высадила у аэропорта с билетом на Рим. Затем они с Лауро отправились в новый многоквартирный дом, где не было консьержки, зато рядом с входной дверью красовалась большая кнопка. Лауро позвонил, но ничего не произошло. Широкие стеклянные входные двери были заперты. Лауро принялся бродить туда-сюда перед подъездом, заглядывая в окна, время от времени снова нажимая на кнопку и посматривая на часы.
Мэгги, которой редко приходило желание что-нибудь объяснять, внезапно рассказала шоферу, что они ждут портниху, совершенно гениальную, но пока еще никому не известную. Разумеется, Мэгги просто обязана с ней встретиться.
Как жаль, сказал шофер, что портниха заставляет маркизу ждать. Спустя еще двадцать минут подъехал «пежо», из которого выскочили трое молодых людей и быстро направились к ожидавшему у подъезда Лауро. Лиц приехавших шофер не разглядел. Один из этой троицы нагло ткнул пальцем в машину, где сидела Мэгги, и что-то спросил по-французски. Водитель слов не понял, но звучал вопрос вполне по-хамски. Возможно, мужчине не понравилось, что за ним наблюдают. Так или иначе, он отпер дверь, а Лауро в это время что-то ему ответил, глядя на часы. Мэгги вышла из машины, обольстительно улыбнулась и прошла вслед за мужчинами в дом. Там она провела несколько часов, вернулась без Лауро. Они отправились в Венето, останавливаясь по пути, только чтобы перекусить, и еще один раз, неожиданно, в крошечном городке, где шофер, дожидаясь Мэгги, целый час провел на стоянке.
Шофер немного побродил вокруг. Насколько он понял, Мэгги никому не назначала здесь встречи. Но то, что предстало перед его глазами дальше, было вообще ни с чем несообразно: Мэгги стояла на блошином рынке перед прилавком и с невинным выражением на лице покупала груду отвратительных шмоток. Это барахло, очевидно, предназначалось для нее самой – каждую мерзкую тряпку она прикладывала к себе, чтобы получить хотя бы приблизительное представление о размере. Давно изношенная черная юбка, сбитые теннисные туфли, которые она не погнушалась померить прямо на улице, когда-то розовый платок, предназначенный, чтобы его носили вместо чалмы, и хлопчатобумажная блуза, неношеная, но очень дешевая, – все эти вещи были одна другой кошмарнее. Шофер тихо вернулся в машину и решил посидеть там. Мэгги не заставила себя ждать. Она скоро вернулась к машине легкой походкой, с сияющим лицом и с кипой жутковатых тряпок в руках, которые даже не удосужилась завернуть.
Шофер молча взял у нее одежду и положил в багажник, сказав:
– Вам стоит оставлять сумочку мне, пока ходите за покупками, маркиза. Дурных людей везде хватает.
Мэгги схватилась за сумочку, порылась в ней, но все оказалось на месте. Они покатили дальше.
На следующий день, ближе к закату, Мэгги решила остановиться в Венеции, чтобы отдохнуть и перекусить. Покинув машину с шофером у пирса, она наняла катер и назвала адрес модного бара. Затем маркиза вернулась, приказала катеру подождать и потребовала у шофера свеже-купленное старье, которое тот, прежде чем отдать, со стыда завернул в плед. Мэгги снова понеслась к тому же бару. Когда она вернулась, то так мало отличалась от бродяжки, что поначалу шофер ее не узнал.
– Маркиза! – воскликнул он наконец.
– Я переоделась в дамской комнате, – жизнерадостно объяснила Мэгги. – Ну как, страшно выгляжу? Я решила разыграть мужа.
Когда они подъехали к вилле, уже стемнело.
– К черному ходу, – приказала Мэгги. – У меня есть ключ.
Озадаченный шофер объехал виллу кругом и остановился у громоздких задних ворот, которые вели к конюшням, розарию, огороду при кухне и к черному ходу.
– Позвольте, маркиза, я вас провожу, – предложил водитель, достав из бардачка фонарик. В голове роились отрывочные мысли-воспоминания о балах-маскарадах, и он, сделав себе мысленный выговор за недостаточно тонкое чувство юмора, решил проникнуться духом предстоявшего мероприятия.
Пока он светил фонариком, Мэгги набросилась на ворота с ключом. От первого же прикосновения к замку раздался страшный шум: лай собак, женские крики, мужские голоса, выкрикивавшие разнообразные непристойности и громче всего: «Ladri, ladri! Polizia!» (Это означало: «Воры, воры! Полиция!») Мэгги тоже завопила. С крыши на ворота уставились невесть откуда взявшиеся прожекторы. Любимец Берто, далматинец Павочино, рванулся к воротам, почти заглушая шум завываниями.
Светопреставление шло своим чередом, а шофер тем временем запихнул Мэгги в машину, на переднее сиденье рядом с собой, и на полной скорости рванул к главным воротам. Там он остановился и вышел, чтобы позвонить в дверь.
Здесь их поджидал Павочино, оглашая окрестности громогласным лаем. Вскоре пес узнал Мэгги и принялся махать хвостом. Маркиза сидела в машине и ждала развязки событий. Подъехала полицейская машина, затем вторая.
Берто и Гильоме, оба с ружьями, подоспели к разгару событий. Полицейские уже успели надеть на Мэгги наручники и заломили шоферу руки за спину.
– Берто, это я! – крикнула Мэгги.
– Где ты, Мэгги? Я тебя не вижу! – крикнул он в ответ. – С тобой все в порядке?
– Нет! – ответила она.
Полицейские, не понимавшие по-английски, уже посадили ее в свою машину, вокруг которой, радостно гавкая, принялся прыгать Павочино.
Внезапно сигнализация стихла. Гильоме осторожно отпер ворота, не опуская ружье. Затем, глядя на совершенно счастливого Павочино, он медленно подошел к машине, в которой смирно сидела Мэгги, прикованная к двум дородным карабинерам.
Сначала дворецкий не узнал ее и едва поверил своим ушам, когда она опять позвала:
– Берто!
– Это моя жена, – сказал Берто. – Мэгги, о чем ты думала? Ты включила новую сигнализацию и переполошила весь полицейский участок! Что случилось?
Вскоре Мэгги отпустили, а шоферу налили бренди. Полицейских пригласили в дом и долго перед ними извинялись. Они отказались пить на посту, зато смущенно поглазели на убранство гостиной.
– Я нарядилась нищенкой, – заявила Мэгги на лучшем итальянском, который умела изобразить, – потому что я и есть нищенка. Я разорена и хочу, чтобы все это знали.
Берто, на секунду озадаченно задумавшись, перевел это на полноценный итальянский с некоторыми исправлениями. В частности, он объяснил полицейским, что маркиза просто хотела пошутить и не знала о сигнализации.
И Берто еще раз извинился, долго и прочувствованно. Полицейские ушли, а маркиз так и стоял, глядя на чумазую жену, красивую и как никогда полную сил.
ГЛАВА 16
«Дорогой Хьюберт!
Вернувшись из деловой поездки в Швейцарию, я обнаружила письмо от адвоката, Массимо де Виты. Он пишет, что, по твоим словам, я подарила тебе Гогена, который оказался поддельным.
Так вышло, что я не дарила тебе моего Гогена и он не поддельный.
Я думаю продать эту картину. В нынешние неспокойные времена нам приходится туже затянуть пояса, и Берто предложил отвезти Гогена в Лондон и продать с аукциона. То же самое я решила сделать со стульями Людовика XIV. До меня дошла нелепая сплетня, будто мебель уже вывезли, но, разумеется, в этом случае ты сообщил бы в полицию. От сплетен никуда не деться! Я планирую все на среду следующей недели. Ты знаешь, я не слишком привязана к стульям Людовика XIV, все равно они мне не нужны, и я ведь ими не пользуюсь, так? Мы их заберем в среду, 27 августа. Как давно мы не виделись! Заодно мы хотим зайти и обсудить планы на будущее. Дело в том, что мы продаем виллу Лауро, потому что земля, на которой она построена, принадлежит его прелестной жене. Как повезло, что все эти годы Лауро был нашим другом! Можешь не верить, но он даже сократил медовый месяц, чтобы обсудить со мной планы. Какое все-таки счастье, что эта земля не принадлежит кому-то незнакомому! Я, разумеется, принимаю меры против господина де Лафуко, который устроил эту земельную сделку и, как выяснилось, оказался совершенно недостойным доверия. Его настоящее имя неизвестно, но Берто поговорил с полицией, они выследили его в Милане и наверняка посадят за решетку. Берто сказал, что больше не боится попасть в криминальную хронику, потому что мы пострадавшая сторона, ни в чем не виноваты и так будет всегда.
Я искренне надеюсь, что ты сможешь найти в Неми другое место, чтобы проводить религиозные встречи. То, что я слышала, кажется очень интересным. Жаль, что я не смогла прийти, но я была в Швейцарии. К тому же Берто – страшный консерватор, он пришел бы в ярость, если бы я связалась с наркотиками, оргиями и т. д. Как чудесно, что Лауро готов пойти мне навстречу с этим домом! Он построен незаконно, хотя я, конечно, раньше этого не знала. Надеюсь разобраться с этим как можно скорее. Берто в бешенстве из-за оргии, он, разумеется, предпочел бы, чтобы ты вел себя тихо. Понимаешь, мы вовсе не хотим обращаться к властям, это было бы крайне неприятно. Я ужасно благодарна, что ты берег мои картины и мебель. Недавно я попыталась дозвониться до Массимо де Виты, чтобы лично известить его о своих планах, но в офисе никого нет. Пару недель назад я прочитала в газете, что Неми – «биологически мертвое» озеро, то есть загрязненное, но в больнице перестраивают канализацию и больше не будут сбрасывать отходы. Уверена, твои предки в гробах бы перевернулись. И это после того, как тихие воды озера гордо бороздили античные корабли! Я ужасно тебе сочувствую. Конечно, в Неми все равно красиво, и Мэри очень не хочет уезжать, но их дом принадлежит другим людям, и я не знаю, смогут ли они договориться. А Майкл заранее заявляет, что незачем второй раз платить за тот же дом. Бернардини тоже волнуются, ведь у них скоро свадьба Эмилио и Нэнси. Нэнси – очаровательная женщина и наверняка станет ему хорошей женой.
Если ты случайно увидишь адвоката Массимо де Биту, передай ему, пожалуйста, что он не прав насчет моего Гогена. Мне кажется, что юристы в последнее время работают все хуже и хуже. По-моему, никто из них не заботится об интересах клиента. Я планирую нанять другого адвоката.
Не забудь, в среду, 27-го числа, приедет грузовик с вооруженной охраной. В наши дни лучше перестраховаться.
Арриведерчи, с любовью
Мэгги.
P.S. Мы живем в ужасные, страшные времена. Только что в «Геральд трибюн» я прочитала, что похитили моего близкого друга, финансиста из Аргентины, мсье Коко де Рено. Судя по всему, выкуп требуют астрономический, и его жена и дочь, бедняжки, в Швейцарии вне себя от горя. Я немедленно позвонила им, но они не хотят разговаривать, чтобы похитители всегда могли дозвониться. Они говорят, что не видели Коко вот уже несколько месяцев и теперь не знают, где он, что совершенно ужасно. Газеты пишут, что он должен послать им доверенность, чтобы они могли снять со счетов его деньги, а если банки не примут доверенности, его убьют. Об этом страшно читать, а когда такое случается с кем-то из друзей, то чувства не описать словами. Лично я считаю, что все его деньги у жены, а о доверенности рассказывают, чтобы поторговаться. Я думаю, что деньги он хранит на счете жены или на номерном счете, поэтому в конце концов его отпустят, живого и здорового. Но какой это ужас – платить преступникам!»
Хьюберт медленно перечитал письмо Паулине Фин, которая вернулась через день после того, как Мэлиндейна бросили бывшие секретари.
С тех пор как увезли мебель, каждый день венчался новой ссорой, молодым людям не хватило выдержки, чтобы месяц ночевать в спальных мешках и есть на кухне. Месяц – все, что Хьюберт просил; он был нужен, чтобы никто ничего не заподозрил.
Мебель и картины Мэгги уже пошли с молотка в Лондоне. Неплохой барыш принесли даже копии картин и поддельные стулья, не говоря уж об оставшихся подлинниках. Когда Массимо забрал свою долю, Хьюберту все равно осталось целое состояние, то самое состояние, которое, по его мнению, он заработал, давая Мэгги советы. Теперь оставалось лишь месяц или чуть дольше поизображать нищего, чтобы не поняли, что он причастен к пропаже чужой собственности. Массимо покинул страну в неизвестном направлении. Сказал, отправится в Калифорнию, что, разумеется, значило – куда угодно, только не в Калифорнию. Очевидно, адвокат привык время от времени бесследно исчезать. Доля Хьюберта надежно хранилась там, где она была в наибольшей безопасности, то есть в Швейцарии.
– Мисс Фин, – произнес Хьюберт, когда она появилась на пороге спустя день после отъезда мальчиков, – если вы хотите забрать оставшиеся пожитки, то пришли не по адресу. Приезжали судебные исполнители. Они забрали все, включая ваши панталоны. Мне остались лишь предметы первой необходимости, и я, потомок богов, теперь нищий. В общем, мы с вами должны рассчитаться.
– Вот именно, – согласилась Паулина. – Для начала, пожалуйста, отдайте мою зарплату за пять месяцев.
– Не надо вульгарности, – поморщился Хьюберт, открыл кухонный буфет, достал из жестяной коробки пачку банкнот и отсчитал то, что ей полагалось. – Женщины, – заключил он, – невероятно приземленные создания.
Паулина села и пересчитала деньги.
– Ваши мальчики тоже уехали. Полагаю, исключительно по возвышенным причинам. Вы остались один и даже без мебели. Откуда эти деньги?
– Это вас не касается, больше вы не секретарша! – отрезал Хьюберт. – Вы развалили мое Братство и втоптали в грязь мою репутацию. Недавно я получил анонимное письмо, в котором меня сравнивают с самозванным католическим прелатом, который пару лет назад обосновался в Неми с бандой последователей, иконами, распятиями и документами, заявив, что Ватикан поручил ему торговать разнообразными предметами. А когда виллу окружила полиция, он совершил самоубийство. Автор письма даже приложил газетную вырезку!
Хьюберт протянул ее Паулине.
– Вы полюбуйтесь, чем он себя убил! – возмутился он. – Бокал vino ai topicida! Может быть, это кажется похожим на название блюда в ресторане, но на самом деле это вино с крысиным ядом! Какое низкопробное самоубийство! Автор письма предлагает совершить мне то же самое.
– Ужасный почерк.
– Правописание не лучше. Какая-нибудь деревенская кумушка. Какая разница?
– О, Хьюберт! Вы же не станете совершать самоубийство? – взволновалась Паулина. – Мне не так уж нужны эти деньги. Возьмите их обратно. Держите.
– Я и не думал о самоубийстве, – гордо ответил Хьюберт. – Но я уберу эти деньги, здесь они будут в большей сохранности. Надеюсь, мисс Фин, что вы усвоили урок.
– Я схожу в магазин и приготовлю обед.
– У меня есть и другое письмо, – сказал Хьюберт. Он достал письмо Мэгги и прочитал его вслух.
– Эта женщина опасна, – решила Паулина. – Где сейчас мебель?
– Откуда мне знать? Все увез ее адвокат.
– А ваши рукописи? Где все документы?
– В Риме, – ответил Хьюберт. – Я перебазировал их в Рим. Равно как и культ Дианы, который, кстати, процветал там еще в четвертом веке до нашей эры.
– Я видела в Риме отца Катберта.
– Полагаю, вы говорили обо мне, моя дорогая. О чем же вам еще разговаривать?
– Он предложил замечательную идею: вам надо вступить в харизматическое движение и руководить встречами. Вы великолепно вводите публику в транс. К тому же это никак не противоречит Диане, хранительнице природы.
– Прошло немало времени с тех пор, – заметил Хьюберт, – когда Гомер воспевал чудеса Артемиды, ставшей впоследствии Дианой. Он называл ее повелительницей дикой природы. О харизме и дикой природе многое можно сказать.
– Они – новое течение, – смиренно сказала Паулина. – Надо же вам на что-то жить, Хьюберт. Нельзя навечно запереться с четырьмя кухонными стульями.
– Так или иначе, мисс Фин, – ответил Хьюберт, – я справился не так уж и плохо.
– Уезжаем сегодня в полночь, – сообщил Хьюберт Паулине. Был вторник, двадцать шестое августа. После праздника Дианы прошло тринадцать дней, а до даты, на которую Мэгги назначила вывоз давно проданной мебели, остался только один. Утром, когда Паулина вернулась из поселка, Хьюберт забрал у нее газеты и дождался, пока она сварит кофе. – Уезжаем в полночь, – повторил он.
Потягивая чашечку кофе, Мэлиндейн протянул Паулине развернутую газету с фотографией безголовой статуи.
– Это знак, – объяснил Хьюберт.
Две статуи у фонтана в Палермо были изуродованы вандалами, в заголовок статьи попала та, которая больше пострадала: «Обезглавленная Диана». На плохой фотографии можно было разглядеть статую мускулистой безголовой Дианы в комплекте с псом и оленем.
– Это знак, и он предназначен для нас, – глубокомысленно произнес Хьюберт. – Вы со мной согласны?
– Одно хорошо, – заключил Хьюберт. – Когда тебе нечего защищать, ничто не мешает просто сходить на прогулку.
Он вышел после заката, пока Паулина перекладывала скудные пожитки в автомобиль, готовясь к переезду. Бобби Лестер, ее давний бывший работодатель и добрый друг отца Катберта, одолжил им квартиру с видом на Пьяцца-дель-Пополо. Паулина поставила жестянку с деньгами на кухонный стол, чтобы за ней было проще приглядывать, и с чувством выполненного долга уселась читать газету и слушать радио. На ней была черная блузка и красная юбка, отчего бедра казались еще шире, чем на самом деле. По-хозяйски разместившись на кухонном стуле, Паулина испытывала счастье, сознавая, что неотделима от будущего Хьюберта.
Тем временем Хьюберт решил, что в последний раз прекрасным озером надо полюбоваться с нового ракурса. На открытках несложно найти любой ракурс, но пока еще Неми был настоящим. Хьюберт неторопливо зашагал по древнеримскому тракту прямо в поселок, мимо облупившегося здания администрации. Весь июль и август поселок кишел туристами, среди них попадались иностранцы и немало пилигримов, которые толпами валили из Кастель-Гондольфо, куда папа перебрался на лето, тех самых пилигримов, которых Хьюберт когда-то ждал с нетерпением. В сумерках же только местные жители кучковались вокруг баров да влюбленные парочки у стен замка глазели на луну.
Рядом с церковью выложили мозаичное панно, чтобы увековечить визит папы в шестьдесят девятом году. Хьюберт остановился, чтобы разглядеть его повнимательнее, и в свете фонаря обнаружил среди орнамента герб Неми: синий с белым, желтым, темно-красным и золотым, окруженный словами «DIANE NEMUS – ЛЕСА ДИАНЫ». Справа красовался блестящий символ местного монашеского ордена, сверху – папский щит со скрещенными золотым и серебряным ключами святого Петра. Хьюберт редко гулял по Неми.
– Неми мой, – пробормотал Хьюберт, – но пора двигаться в Рим.
На самом деле он чувствовал себя легко и беспечно. Мэлиндейн искренне радовался переезду, зная, что с финансовой стороны его будущее безоблачно, а благодаря иезуитам еще и полно надежд и приключений.
По пологим и крутым холмам, через мост и рощу он шел к храму Дианы. Старая, но почти полная луна освещала ему путь. «Лес надо рубить под старой луной», – сказал как-то Хьюберту в Неми местный житель, собиравший хворост. Хьюберт улыбнулся луне и как никогда сильно почувствовал, что он – потомок Дианы Немийской.
Место, где находился храм Дианы, было закрыто для широкой публики, и даже местные редко забредали в ее густые леса. Но Хьюберт знал дорогу через «гроты дьявола». Там находился обширный лабиринт пещер, который простирался до самого замка. Когда-то, в тяжелые времена, в них находили себе приют бродяги. Сейчас пещеры были заброшены, а вход в некоторые из них полностью скрылся в густых зарослях. Хьюберт, пробиравшийся через чащу, остановился, чтобы обломить ветку, преграждавшую путь. «Лес надо рубить под старой луной». Ветка легко отломилась.
Внезапно впереди показалась человеческая фигура – то ли старуха, то ли цыганка, которая направлялась в его сторону, освещая дорогу фонариком. Позади нее Хьюберту послышались голоса, но, еще раз прислушавшись, он решил, что ошибся. Старуха, одетая в какие-то лохмотья, с нелепым платком на голове, уже собиралась пройти мимо с привычным «бонасера».
– Мэгги! – воскликнул Хьюберт. Женщина остановилась, осветила его фонариком и расхохоталась.
Они сидели рядом, глядя на озеро и ущербную луну. Мэгги, разумеется, взяла быка за рога и, не объяснив ни свой внешний вид, ни причину, почему она находится в такой час в этом заброшенном месте, сразу сообщила:
– У меня все в порядке, спасибо. А у тебя?
– Все хорошо, – ответил Хьюберт.
Потом они нашли куда сесть, и Мэгги сказала:
– Хьюберт, ты не поверишь, моя невестка Мэри по уши влюбилась в Берто, а он совсем растерялся, потому что любит только меня, ну ты представляешь. Он пытается подсунуть ей знакомого престарелого журналиста, потому что решил, что Мэри просто нужен мужчина старше ее, что-то вроде отца. Ситуация душераздирающая, а во всем виноват Майкл! Пусть он и мой сын, но я знаю, что он уделяет Мэри недостаточно внимания. Знаешь, только между нами, он ведет себя просто неприлично.
– Все образуется, – успокоил ее Хьюберт. – Мэгги, ты прекрасно выглядишь даже в этом нелепом наряде.
– Хьюберт, ты такая душка! Эта одежда – символ того, что я разорена. К тому же так никому и в голову не придет меня похищать. В наши дни кто только этим не занимается! И кого только не похищают!
– Да, я знаю. Ты писала про бедного Коко де Рено. О нем есть новости?
– Я бы не назвала его бедным. Хотя когда он заплатит выкуп, то неминуемо станет таким. А как твои дела, Хьюберт? Процветаешь?
– Умеренно, – ответил он.
– Ну конечно же, ты ведь продал мою мебель и картины! Я написала письмо для отвода глаз, чтобы Берто успокоился. А где Массимо де Вита?
– Честное слово, Мэгги, понятия не имею. Поздно искать ветра в поле.
– Знаю, – жизнерадостно ответила она.
– Мне очень жаль, что де Рено прикарманил твое имущество.
– Скоро все вернется. Минус тридцать процентов.
– Доля похитителей?
– Точно.
– Где его держат? – поинтересовался Хьюберт. – Газеты уже затихли, значит, он не в Италии?
– Кто-то думает, что в Калифорнии, кто-то ставит на Бразилию, – кокетливо протянула Мэгги. – На самом деле он здесь, в пещере, под охраной. Я только что ходила взглянуть. В конце концов у меня есть полное право злорадствовать.
– Твои чувства вполне понятны, – согласился Хьюберт. – Скоро его отпустят?
– Этой ночью или утром. Ты бы видел, в каком он бешенстве – жена пыталась тянуть с выплатой! Но ей таки пришлось все отдать, все! На меньшее я бы никогда не согласилась.
– Ты уверена, что он не донесет на тебя?
– Разумеется! У него самого рыльце в пушку. Иногда жулику тоже можно доверять.
– Да, это правда.
Она пожелала ему доброй ночи и, подобрав поношенные юбки, засеменила дальше по тропе, терявшейся в чаще. В фонарике не было необходимости: почти полная луна и без его помощи озаряла прибрежные заросли и поля, усыпанные щедрыми плодами земли.