Лауро огляделся. Теперь, в начале августа, кладбище казалось почти заброшенным. Лишь вдалеке за памятниками мелькала пара голов. Лауро завернул в одну газету выдернутые сорняки, а в другую – лопатку. Мимо прошел служитель и вежливо пожелал доброго утра. Лауро с удовольствием огляделся снова. Сколько же тайн зарыто в этих маленьких, продолговатых владениях местных покойников?
ГЛАВА 7
Хьюберт проглотил две таблетки митигила, запил бокалом виски и попытался вникнуть в то, что содержалось между строк. В голове немедленно началось брожение, но только много позже, после обеда, он осознал главное: монеты послала Мэгги, и никто другой. Причина проста – совесть заела, Но зачем откупаться таким экзотическим способом?
И кстати, если она так хочет, чтобы он отступился от дома, зачем посылать столь незначительную сумму? При ближайшем рассмотрении монет оказалось не так уж и много.
Все равно он не покинет этот дом ни за какие деньги.
Хьюберт снова перечитал письмо. За обедом он даже прочитал его Паулине Фин.
– Она всегда так все планирует?
– В письмах это гораздо заметнее. Ее эпистолярный стиль выдает истерическую жажду порядка. В жизни она полагается на внешность – гипнотизирует окружающих и тем самым достигает кажущейся гармонии. Надо полагать, ерундой про планирование ей в колледже голову забили. В американском образовании это самое главное. Впрочем, обычно у нее все идет кувырком, и слово «план» – лишь способ придать себе уверенности. Так что, если она и поедет на Сардинию, то, вполне вероятно, упорхнет оттуда через день. В этом вся Мэгги.
– Удивительно, – подивилась Паулина, – почему она вообще не попытается отсудить дом по закону?
– В том-то и дело, что отсудить не так просто, а устраивать скандал не хочется, – нетерпеливо объяснил Хьюберт, который легко раздражался, когда кто-то не поспевал за полетом его мысли.
Паулина уже начинала жалеть о появлении золота – без денег Хьюберт был любезнее.
– Нам надо быть начеку, – сказала она. – Вдруг это уловка? Мы не должны покидать дом, иначе они могут явиться и захватить его одним махом.
Хьюберт подумал.
– Умница девочка, – решил он.
– И деньги все равно нужно экономить. Вы собираетесь продать монеты?
– Завтра поеду в Рим и избавлюсь от нескольких. И вам что-нибудь куплю.
– Ну нет, – затрясла головой Паулина.
– А в чем дело?
Сейчас Хьюберта волновали только деньги, которые ему были должны за стул. Надо будет выехать очень рано, чтобы без проблем получить их и, если расплатятся чеком, успеть обналичить его, пока открыты банки. Август выдался на удивление жарким, Хьюберт терпеть не мог Рим в это время года.
– Я уеду очень рано.
– Тогда я поглажу ваши рубашки, – отозвалась Паулина тоном заботливой жены.
– Что? У меня достаточно рубашек, – невпопад ответил Хьюберт – он прислушивался к реву подъезжавшего автомобиля. К дому повернул незнакомый зеленый «фольксваген».
– Это дочка Бернардини, – сказала Паулина, выглянув из-за плеча Хьюберта на улицу.
– Бернардини? Те, которые живут в одном из домов Мэгги?
– Да, это младшая, Петиция.
Летиция приехала не одна. Выйдя из «фольксвагена», она подошла к двери с другой стороны. Вскоре, поддавшись то ли уговорам, то ли грубой силе, из машины появился долговязый молодой человек с серым изможденным лицом, увенчанным лохматой копной солнечно-рыжих волос. Его заметно трясло и пошатывало, он был явно не в лучшей форме.
– Это Курт Хайкенс, – констатировал Хьюберт.
– Кто
– Он работал у меня секретарем прошлым летом. – Хьюберт запер дверь террасы. – Похоже, накачался наркотиками. Однако мой каверзный демон что-то перестал хохотать. Примите их, узнайте, что им надо, скажите, что я занят и меня нельзя беспокоить.
Секретари из прошлого лета не имели для Хьюберта большого значения. Были и другие секретари, и другие времена года, и предостаточно.
Однажды, когда Мэгги только начала с его помощью открывать для себя чудеса богемной жизни, один из секретарей нарочно обжег будущей маркизе руку. Правую руку, ту самую, которой она подписывала чеки – о, какие тогда были чеки!
В общем, тот молодой человек – сейчас, наверное, ему уже за тридцать и он обзавелся собственным секретарем – сказал ей: «Подержи». Да, именно это он и сказал там, на террасе виллы, совсем другой виллы былых дней. «Подержи», – сказал он. Это была шутиха. Он сунул ее Мэгги в руку и поджег – сунул не той стороной. Мэгги посмотрела на его улыбающееся лицо, в его безумные глаза и, уронив пылавшую шутиху, закричала Хьюберту через террасу: «Он обжег мне руку! Он нарочно обжег мне руку! Я умираю от мучений!» Хьюберт танцевал под далекие колокола и ничего не слышал, казалось, он потерял голову. Поэтому не он, нет, другой его секретарь увел Мэгги мазать руку мазью от ожогов. Мэгги беспомощно попросила позвать шофера, но нет, сказали ей, – теперь вокруг нее суетились уже сразу два секретаря, – они не позовут шофера, шофер спит на кухне, его нельзя будить. Все это Хьюберту пересказала сначала Мэгги, а потом и оба секретаря, которые помогали перевязать ладонь.
– Где ты был, Хьюберт?! Почему ты мне не помог? – повторяла Мэгги.
– Я не знал, что случилось что-то серьезное. Я решил, что ты просто выпускаешь пары, – оправдывался он. – Почему ты сама не пошла на кухню и не приказала шоферу отвезти тебя домой?
– Я не могла, меня как будто парализовало! Что-то не пускало меня!
Мэгги дали сильного снотворного и уложили в постель. Она проспала до пяти утра, когда закончилась вечеринка, и, не сумев отыскать Хьюберта, уехала с перевязанной рукой. Все комнаты виллы были замусорены пустыми бокалами и переполненными пепельницами. А Хьюберт давно уже нашел более удобную постель.
Хьюберт узнал об этом позже и, в общем, понял точку зрения Мэгги. Пережив настоящий кошмар – эту бредовую невозможность пойти позвать шофера, – она, видимо, решила, что Хьюберт ее загипнотизировал. Пять лет после этого он был для нее незаменим и получал возможность заниматься чем хотел. А затем постепенно Мэгги начала уходить в тень. Тем временем сезон за сезоном одна волна секретарей сменяла другую. Прошлым летом секретарем был Курт Хайкенс, но тогда Мэгги уже нигде нельзя было найти. Сейчас стало очевидным, что все она задумала еще тем летом. От старого бесполезного мужа она избавилась и готовила новый образ – холеной женщины из высшего общества, которая прекрасно умеет распоряжаться несметным богатством.
В гостиную с виноватым видом вошла Паулина Фин. Хьюберт изобразил раздражение, но на самом деле был рад ей – сидя в одиночестве на одном из до сих пор не подделанных стульев, не видя и не слыша гостей, он терзался приступом паранойи – о чем за его спиной могли совещаться Курт Хайкенс, Паулина Фин и эта, как ее там, Летиция? Его разрывали два чувства: желание поскорее выяснить в чем дело и безотчетный страх узнать это. Паулина начала тихо извиняться и указала на пол:
– Они все еще там. Летиция просит спуститься. Говорит, это срочно.
– Что им надо?
– Она говорит, что Курт – твой старый друг, был твоим секретарем. Ему нужна помощь.
– Здесь ему не место! – отрезал Хьюберт.
– Извини, пожалуйста, – развела руками Паулина.
– Это значит, что вы сами с ними не справитесь? – гадливо переспросил он, поднимаясь.
– Да, – смиренно кивнула Паулина.
Хьюберт вытащил из кармана очки для чтения и направился к лестнице с таким видом, будто его подняли из-за письменного стола.
– Здравствуйте, – неприветливо сказал он девушке. Легация поднялась, радостно оскалилась и уставилась Мэлиндейну в глаза.
– Я не позвонила, потому что мы не знакомы. Проще было приехать. Мой отец – Эмилио Бернардини, ваш сосед. Меня зовут Летиция.
Хьюберт соврал, что ему очень приятно. Они сели, любуясь видом, который обладал тем же магнетизмом, что и актриса, которую слишком часто фотографировали. Курт Хайкенс лежал на диване и шевелил губами.
– Что с ним? – поинтересовался Хьюберт.
– Передозировка наркотиков, я работаю с такими случаями. Из-за него я оказалась в затруднительном положении, ведь завтра мы всей семьей уезжаем отдыхать. А он иностранец, к тому же ваш друг…
– В каком-то смысле да, – перебил Хьюберт. – В прошлом году он на меня работал несколько недель, потом ушел. Знаете, нехорошо бросать своих подопечных.
– Но папа уже все организовал…
– Он на лечении?
– Не знаю.
– На что он живет?
– Не знаю.
– Вы что же, собираетесь его мне оставить?
– Да.
– Надо вызвать врача, – вмешалась Паулина.
– Вы представляете, что будет? – взволнованно воскликнула Летиция. – Его отвезут в «Невро»! – Так называлась больница для душевнобольных, куда свозили тех, кто не мог заплатить за частную клинику. Условия содержания в «Невро», по слухам, были хуже, чем в римских тюрьмах, где, как известно, было страшнее, чем в аду.
– Но что мне с ним делать? – сказал Хьюберт. – Послушайте, милая девушка, я не видел его уже год. Ему нужен уход, – добавил он, глядя на Курта. – А у меня, моя дорогая, совсем нет денег. Его не ищет полиция? Между прочим, Неми – родина моих предков. Возможно, итальянцам сложно это осознать, но так оно и есть. Домовладелица пытается выставить меня из дома! Что я буду делать с этим мальчиком? Нет-нет, я его не возьму.
– Да-да, я же обещал, мы сделаем все, что в наших силах, – кивнул Хьюберт.
Курт рыдал. Его чуть ли не пинками затолкали наверх, хотя он и не пытался сопротивляться. Очевидно, не соображал, где находится, но инстинктивно направился в комнату, которую занимал прошлым летом. Время от времени до сидевших на террасе доносился шум из комнаты – Курт тихо скулил и фыркал, как спящий пес. Хьюберт внимательно изучил чек Летиции и протянул его Паулине.
– Мне неудобно это принять, – сказал он.
– Это деньги фонда, – успокоила его Летиция. – Вернее, папа дал их, чтобы устроить Курта и мы могли уехать. Сначала я собиралась отвезти его в клинику, но там бы начали интересоваться прошлым… Я не хочу, чтобы у него были неприятности.
– Из вашего фонда эти деньги пойдут прямиком в наш, – заверил ее Хьюберт. – У нас тоже есть свой фонд для обездоленных. Паулина, пожалуйста, распорядитесь.
– Хорошо, – кивнула Паулина. – Легация, вам написать расписку?
– Нет-нет! – воскликнула она, замахав руками, как будто дальнейший обмен бумагами крепче привязывал ее к бедолаге Курту. – Папа был рад помочь. Завтра мы отплываем в Грецию и Турцию, потом причалим на Искии. Папа просил навестить нас, когда вернемся.
– Если я все еще буду здесь, – ответил Хьюберт. – Видите ли, наша благодетельница пытается меня выставить.
Паулина старалась одновременно успокаивать Курта и удерживать его в постели. Секретарша сидела у двери, готовая к бегству, потому что время от времени бывший секретарь начинал требовать назад одежду, причем очень воинственным тоном. Хьюберт шепотом уговорил Паулину присмотреть за Куртом, пока он общается с Легацией. Легация вызвала его интерес в связи с Мэгги, и это, не говоря уж о чеке на внушительную сумму, стало причиной заточения Курта наверху. Что до Курта – с ним можно было разобраться и позднее.
На террасу доносились обрывки громогласных требований Курта и успокаивающих реплик Паулины. Летиция согласилась выпить шерри; ее глаза сияли голубизной на загорелом лице.
Внезапно она прервала рассказ о том, как Мэгги явилась к ним на обед, и Хьюберт, решивший, что девушка волнуется за Курта, торопливо сказал:
– Не беспокойтесь, мы его утихомирим. Я знаю парочку американских иезуитов – они с радостью дадут полезный совет. Уж они-то придумают, как с ним справиться.
Но Легацию, очевидно, не интересовала дальнейшая судьба Курта, его проблема была решена и забыта. Она замолчала в раздумье, стоит ли рассказывать Хьюберту о том, как Мэгги надеется, что отец Летиции поможет выгнать надоевшего жильца из дома.
– Да, иезуиты – это хорошо, – кивнула она.
– Полагаю, Мэгги пыталась перетянуть вашего отца на свою сторону, – вкрадчиво произнес Хьюберт. Летиция не понимала, что значит «перетянуть», а когда Хьюберт объяснил, услужливо затараторила:
– Разумеется, но мы не собираемся перетягиваться. То есть я не собираюсь, а папа меня послушает. Будьте уверены, мы на вашей стороне. Папа не может не понять: если она выставит одного жильца, за ним могут последовать и остальные.
– Из этого дома самый лучший вид, – развел руками Хьюберт, намекая на банальную жадность, которая якобы подвигла Мэгги к желанию избавиться от неугодного квартиранта.
– Да? Поэтому она хочет вернуть эту виллу? Знаете, а папа потратил на реконструкцию нашей целое состояние, и теперь она стоит больше, чем когда мы ее сняли.
– Мэгги жаждет получить этот дом, – настаивал Хьюберт.
– Она сказала, что это муж настаивает, чтобы вас выселили.
– Да, у него тоже виды на эту виллу. Но я не уйду, они не дождутся. У меня есть право на эту землю, право наследования.
– Знаю, знаю! – Летиция подпрыгнула в кресле. – Пожалуйста, расскажите о себе, и о Неми, и о…
– Дело в том, – Хьюберт откинулся в кресле и вытянул ноги, – что Неми – мой. Сын Дианы и Калигулы стал верховным жрецом святилища Дианы. Я его потомок.
Наверху Курт разразился очередной серией криков, но в ответ донесся лишь нетерпеливый голос Паулины и звук запираемого замка. Вскоре на лестнице послышались ее шаги.
– Это так интересно, мистер Мэлиндейн! Наша учительница английского и ваша секретарша рассказывали об этой семейной традиции. Вас нельзя выгонять из дома! – Летиция ударила одним кулаком о другой с выражением, которое было страшно видеть на лице молоденькой девушки. – Мы с друзьями, – резко крикнула она, – выставим из дома сыночка американской маркизы! Они не смогут вас выгнать! И тот коттедж – итальянское достояние! Курия не имела права продавать его иностранцам! Земля, на которой она построила вашу виллу, принадлежит Италии! Итальянское достояние должно оставаться в руках итальянцев! Мы не должны забывать свои корни!
Завершив речь, Летиция отдышалась, едва не захлебнувшись в потоке негодования. На середине излияний вошла Паулина, и ее лицо по-своему, по-английски, выказало все мысли на эту тему. В свою очередь, Хьюберт, что бы он ни думал, казался сраженным ораторским искусством гостьи.
– Я более чистокровный итальянец, чем даже вы… – ошеломленно произнес он. – Я потомок союза богини Дианы и римского императора Калигулы, это произошло здесь, в Неми. Она, разумеется, была не просто вымышленным образом, не сомневайтесь. Паулина, дорогая, наполните, пожалуйста, бокалы и присоединяйтесь к нам. Летиция, вы так похожи на Диану Немийскую, вы – истинная богиня Древнего Рима. – Он передал бокал Паулине, которая угрюмо потянулась за бутылкой шерри. – Богиня Диана, целомудренная охотница… Да-да, – произнес Хьюберт, – она сохранила целомудрие даже после того, как сделалась богиней плодородия всей Италии.
– У вас есть документы, касающиеся вашей семьи? – поинтересовалась здравомыслящая Летиция. Внезапно рука Паулины с бокалом дрогнула, и на розовую юбку Летиции упало несколько капель.
– Документы! – Голос Хьюберта не заглушили визгливые извинения Паулины, заявления Летиции, что все в порядке, и громкий стук – это Курт наверху колотил в запертую дверь. – Документы! У меня масса писем! Мы как раз над ними работаем, сражаемся со временем. Как вы думаете, зачем здесь Паулина?
Паулина, которая и без того выглядела расстроенной, огорчилась еще больше. Одним своим присутствием Летиция, такая юная, заносчивая и богатая, делала ее совсем незначительной. Это угнетало Паулину еще наверху, когда она возилась с Куртом как служанка, пока Летиция развлекалась с Хьюбертом на террасе. Летиция понятия не имела, что Паулина фактически содержала Хьюберта. Это она оплатила счет за электричество и наполнила бензобак автомобиля, чтобы было на чем отвезти стул в Рим и обратно.
В общем, Паулина молчала и не собиралась поддерживать разговор о документах. Во-первых, в письмах, с которыми она возилась, не было ничего, что подтвердило бы притязания Хьюберта, а во-вторых, сейчас она не желала поддерживать хозяина даже простым кивком. Хьюберт, в очередной раз решивший про себя, что Паулина – окончательная тупица, объяснил:
– Паулина разбирает документы. Я уже запросил новые, очень важные свидетельства в Англии и на Мальте. Мы, Мэлиндейны, долго жили на Мальте.
– Звучит любопытно, – ответила Летиция.
– Это на самом деле очень любопытно, – кивнул Хьюберт. Ему вспомнилось, что однажды он уже слышал эти слова, в детстве, в день Благовещения, когда две его тетки проходили мимо окна. «Звучит очень любопытно» – это сказал викарий. Он стоял у окна, перекатываясь с пяток на носки и обратно, а мама что-то вышивала в кресле рядом. Тетки были без шляпок, чего в те времена истинные леди себе не позволяли. Однако, будто этого было не достаточно, еще и их седые волосы были коротко стрижены и не причесаны. Они держались за руки и шли, не замечая никого вокруг, а мама сбивчиво объясняла викарию, что ее золовки убеждены, будто «Мэлиндейн» – это искаженное «maligne Diane», что на старо-французском означает «грозная Диана». Поравнявшись с окном, тетки даже не удосужились повернуть головы.
– Они идут на Хампстедскую пустошь, ходят туда каждое Благовещение, – добавила мама, не отрываясь от вышивки. – Там они зажигают костер и возносят молитвы богине Диане. Думаю, у них есть и другие ритуалы. Вот увидите, когда-нибудь их арестуют. Мой бедный муж ничего не может с ними поделать.
– Звучит очень любопытно, – ответил на это викарий.
– Это на самом деле очень любопытно, – ответила мама. – Но, видите ли, меня это беспокоит из-за мальчика.
– У них есть на что жить? – поинтересовался викарий, разглядывая залитый солнцем тротуар.
Причуды тетушек упоминались в нескольких сохранившихся письмах. Хьюберт наткнулся на них пару лет назад в Париже, копаясь в старой корреспонденции в поисках того, что стоило бы упомянуть в мемуарах. С тех самых пор мысль о двух брошенных тетках, одна из которых успела благополучно умереть, прочно обосновалась в его голове. Возможно, еще тогда Хьюберта посетило предчувствие того, что Мэгги отступится от старого друга. Однако в то время Мэгги была полностью в его власти. Это он убедил ее обзавестись недвижимостью на берегах Неми, «где моя прародительница Диана возлегла с римским императором». Не у каждой женщины был друг, который мог заявить подобное. Мэгги послушно купила два дома и построила третий специально для Хьюберта. Тем временем она увлеклась симпатичным молодым полицейским, пробовавшим себя на сцене – это бедствие было прямым следствием вереницы молодых людей, сменявших друг друга в постели Хьюберта.
Все детали покупки земли и строительства Мэгги излагала по телефону. Она говорила на том капризном прихотливом жаргоне, который сложился в среде тех, кто, проснувшись и позавтракав, к примеру, в Монте-Карло, летит в Венецию, где идет на званый обед, следующим вечером слушает оперу в Милане, потом летит в Португалию поиграть в гольф, а на выходные – еще куда-то. «J'ai compris – toute а Nemi – un avocat[5]… Да-да, Данте де Лафуко звонил, да, конечно. Что значит «мой форменный любовник», Хьюберт? Il était gendarme, c'est vrai mais, mais [6]… Ну и что? Зато он красавчик. Надо же мне с кем-то спать, je dois – ma vie… Va bene, va bene, Хьюберт, ma cosa vuoi, tu? Я tuoi ragazzi [7]… Послушай, я о твоих мальчиках ни слова не говорю, правильно? Хьюберт, после стольких лет pensando che siamo sempre d'accordo [8]… Слушай, мне пора бежать. Служанка собрала вещи». Мэгги всегда путешествовала со своей служанкой, а теперь, правда, ненадолго, до первой ссоры, еще и с собственным полицейским.
Тем временем фантазия Хьюберта превратила теток в полубожественных созданий. Они «расплодились» – у Мэлиндейна в голове сложилась полная генеалогия, в его воображении вокруг пары тетушек столпилось множество возникших из ниоткуда предков. Хьюберт начал переписываться с оставшейся в живых теткой. Она давно впала в детство и доживала свой век, утешаясь тем, что обожаемый племянник разделяет веру всей ее жизни. Однажды в Париже Хьюберт привел тетку к Мэгги. Там были ее сын Майкл и Мэри, на которой он вскоре женился.
– Благодаря нашей прародительнице Диане мы сильно отличаемся от других людей, – заявила тогда тетка. – Поэтому ни я, ни моя сестра не вышли замуж. И Хьюберт тоже навсегда останется холостяком.
Сейчас он сидел на террасе виллы в Неми, полностью убежденный в своем происхождении. Можно прямо и честно сказать, что он верил в него. Правда, способности верить во что-либо у Хьюберта были весьма ограниченны. Он давно привык к тому, что в его поступках не бывает искренности, и сожалел об этом не сильнее, чем о давно вырезанном аппендиците.
– Документы… – протянул он. – Да. Разумеется, они существуют. Паулина приводит их в порядок.
Летиция отвернулась от Хьюберта, сидевшего к ней вполоборота, и тревожно прислушалась к тому, как продолжал бушевать Курт.
– Вы справитесь с ним? – спросила она.
– Конечно, не волнуйтесь, – заверил ее Хьюберт. Паулина налила себе еще шерри.
– Когда-то у нас были хорошие отношения, – добавил Хьюберт. – Тогда он не баловался наркотиками.
Курт, казалось, вот-вот вышибет дверь. Паулина не обращала на это внимания. Она следила за Петицией, которая собиралась уходить и стояла неподалеку, рядом с Хьюбертом. Хьюберт отправился проводить ее к машине. Девчонка, очевидно, была так счастлива избавиться от Курта, что на радостях приписала Мэлиндейну героическое мужественное обаяние, которого, как только что решила Паулина, у него и в помине не было. Хьюберт же, который усердно подыгрывал воображению Петиции, привел секретаршу в дикое бешенство. Не было слышно, что он говорил, когда, улыбаясь, взял ее за руку, поцеловал эту руку и когда успокаивающе положил свою ладонь поверх ее, открывая дверь «фольксвагена». Летиция обернулась помахать Паулине. Та, секунду подумав, махнула в ответ самым пренебрежительным способом, который смогла изобразить. Вот Летиция и уехала – назад, в свою оранжерею, к папочке и к отдыху на море, а Хьюберт, и в самом деле выглядевший по-особенному красивым, повернул к дому. Вопли Курта сделались еще пронзительнее, а грохот – еще громче. В поисках помощи Хьюберт обернулся к Паулине:
– Что с ним делать?
– Наверное, вызвать врача, – ответила Паулина, не двигаясь с места. – Это не мое дело. Вам же заплатили, чтобы за ним был организован уход.
– Послушайте, Паулина, врача вызывать нельзя. Вы же знаете, его сразу отправят в психушку, мой дом станут обыскивать, меня – допрашивать, вас, между прочим, тоже…
ГЛАВА 7
«Милый Хьюберт!
На следующей неделе мы едем на Сардинию, прочь от этой кошмарной жары! Полагаю, ты тоже собираешься на море. После Сардинии мы с Мэри планируем вернуться в Штаты и погреться на пляжах Атлантического океана. Берто (это мой муж, он ждет не дождется вашего с ним знакомства) пробудет со мной пару недель на Изумрудном побережье, а потом уедет в Ле-Туке, к брату, они хотят посмотреть на скакунов, выставленных на продажу. Я сначала приеду к нему в Рим, потом, первого октября, на неделю снова окажусь в Неми, и, наконец, мы планируем вернуться в Венето.
Дело вот в чем: если ты сможешь, то освободи дом летом, чтобы мы смогли въехать первого октября, нас это очень устроит. Пожалуйста, сообщи о своих планах. До конца августа мне можно писать по этому адресу:
Маркизе Адальберто ди Туллио-Фриоле,
Вилла Стаззу,
Личиа ди Вакка,
Изумрудное побережье,
Сардиния.
Потом, до конца сентября – на мой старый адрес в Нью-Йорке (пиши на имя миссис Мэгги Редклиф, квартира все еще оформлена на прежнее имя). Если съедешь в августе, то ключ от виллы оставь, пожалуйста, Агате, служанке Мэри, она будет каждый день приходить к ним, чтобы вытереть пыль и покормить кота. В сентябре вернется Лауро, и, если ты освободишь дом, тогда оставь ключ ему. Я бы предпочла, чтобы ты съехал в августе. Тогда я успею договориться, чтобы в сентябре дом подготовили к нашему приезду.
Мне рассказали, что ты присматриваешь за моими стульями! Огромное спасибо за заботу! Разумеется, пересылай счета мне. Антиквариату так нужен правильный уход!
Когда все неурядицы утрясутся, приезжай к нам в гости. Мы с Адальберто будем очень рады. Расскажешь о новом грандиозном проекте, который у тебя, без сомнения, имеется. Желаю удачи!
Счастливого лета!
Как всегда, с любовью,
Мэгги».
Хьюберт проглотил две таблетки митигила, запил бокалом виски и попытался вникнуть в то, что содержалось между строк. В голове немедленно началось брожение, но только много позже, после обеда, он осознал главное: монеты послала Мэгги, и никто другой. Причина проста – совесть заела, Но зачем откупаться таким экзотическим способом?
И кстати, если она так хочет, чтобы он отступился от дома, зачем посылать столь незначительную сумму? При ближайшем рассмотрении монет оказалось не так уж и много.
Все равно он не покинет этот дом ни за какие деньги.
Хьюберт снова перечитал письмо. За обедом он даже прочитал его Паулине Фин.
– Она всегда так все планирует?
– В письмах это гораздо заметнее. Ее эпистолярный стиль выдает истерическую жажду порядка. В жизни она полагается на внешность – гипнотизирует окружающих и тем самым достигает кажущейся гармонии. Надо полагать, ерундой про планирование ей в колледже голову забили. В американском образовании это самое главное. Впрочем, обычно у нее все идет кувырком, и слово «план» – лишь способ придать себе уверенности. Так что, если она и поедет на Сардинию, то, вполне вероятно, упорхнет оттуда через день. В этом вся Мэгги.
– Удивительно, – подивилась Паулина, – почему она вообще не попытается отсудить дом по закону?
– В том-то и дело, что отсудить не так просто, а устраивать скандал не хочется, – нетерпеливо объяснил Хьюберт, который легко раздражался, когда кто-то не поспевал за полетом его мысли.
Паулина уже начинала жалеть о появлении золота – без денег Хьюберт был любезнее.
– Нам надо быть начеку, – сказала она. – Вдруг это уловка? Мы не должны покидать дом, иначе они могут явиться и захватить его одним махом.
Хьюберт подумал.
– Умница девочка, – решил он.
– И деньги все равно нужно экономить. Вы собираетесь продать монеты?
– Завтра поеду в Рим и избавлюсь от нескольких. И вам что-нибудь куплю.
– Ну нет, – затрясла головой Паулина.
– А в чем дело?
Сейчас Хьюберта волновали только деньги, которые ему были должны за стул. Надо будет выехать очень рано, чтобы без проблем получить их и, если расплатятся чеком, успеть обналичить его, пока открыты банки. Август выдался на удивление жарким, Хьюберт терпеть не мог Рим в это время года.
– Я уеду очень рано.
– Тогда я поглажу ваши рубашки, – отозвалась Паулина тоном заботливой жены.
– Что? У меня достаточно рубашек, – невпопад ответил Хьюберт – он прислушивался к реву подъезжавшего автомобиля. К дому повернул незнакомый зеленый «фольксваген».
– Это дочка Бернардини, – сказала Паулина, выглянув из-за плеча Хьюберта на улицу.
– Бернардини? Те, которые живут в одном из домов Мэгги?
– Да, это младшая, Петиция.
Летиция приехала не одна. Выйдя из «фольксвагена», она подошла к двери с другой стороны. Вскоре, поддавшись то ли уговорам, то ли грубой силе, из машины появился долговязый молодой человек с серым изможденным лицом, увенчанным лохматой копной солнечно-рыжих волос. Его заметно трясло и пошатывало, он был явно не в лучшей форме.
– Это Курт Хайкенс, – констатировал Хьюберт.
– Кто
– Он работал у меня секретарем прошлым летом. – Хьюберт запер дверь террасы. – Похоже, накачался наркотиками. Однако мой каверзный демон что-то перестал хохотать. Примите их, узнайте, что им надо, скажите, что я занят и меня нельзя беспокоить.
* * *
Секретари из прошлого лета не имели для Хьюберта большого значения. Были и другие секретари, и другие времена года, и предостаточно.
Однажды, когда Мэгги только начала с его помощью открывать для себя чудеса богемной жизни, один из секретарей нарочно обжег будущей маркизе руку. Правую руку, ту самую, которой она подписывала чеки – о, какие тогда были чеки!
В общем, тот молодой человек – сейчас, наверное, ему уже за тридцать и он обзавелся собственным секретарем – сказал ей: «Подержи». Да, именно это он и сказал там, на террасе виллы, совсем другой виллы былых дней. «Подержи», – сказал он. Это была шутиха. Он сунул ее Мэгги в руку и поджег – сунул не той стороной. Мэгги посмотрела на его улыбающееся лицо, в его безумные глаза и, уронив пылавшую шутиху, закричала Хьюберту через террасу: «Он обжег мне руку! Он нарочно обжег мне руку! Я умираю от мучений!» Хьюберт танцевал под далекие колокола и ничего не слышал, казалось, он потерял голову. Поэтому не он, нет, другой его секретарь увел Мэгги мазать руку мазью от ожогов. Мэгги беспомощно попросила позвать шофера, но нет, сказали ей, – теперь вокруг нее суетились уже сразу два секретаря, – они не позовут шофера, шофер спит на кухне, его нельзя будить. Все это Хьюберту пересказала сначала Мэгги, а потом и оба секретаря, которые помогали перевязать ладонь.
– Где ты был, Хьюберт?! Почему ты мне не помог? – повторяла Мэгги.
– Я не знал, что случилось что-то серьезное. Я решил, что ты просто выпускаешь пары, – оправдывался он. – Почему ты сама не пошла на кухню и не приказала шоферу отвезти тебя домой?
– Я не могла, меня как будто парализовало! Что-то не пускало меня!
Мэгги дали сильного снотворного и уложили в постель. Она проспала до пяти утра, когда закончилась вечеринка, и, не сумев отыскать Хьюберта, уехала с перевязанной рукой. Все комнаты виллы были замусорены пустыми бокалами и переполненными пепельницами. А Хьюберт давно уже нашел более удобную постель.
Хьюберт узнал об этом позже и, в общем, понял точку зрения Мэгги. Пережив настоящий кошмар – эту бредовую невозможность пойти позвать шофера, – она, видимо, решила, что Хьюберт ее загипнотизировал. Пять лет после этого он был для нее незаменим и получал возможность заниматься чем хотел. А затем постепенно Мэгги начала уходить в тень. Тем временем сезон за сезоном одна волна секретарей сменяла другую. Прошлым летом секретарем был Курт Хайкенс, но тогда Мэгги уже нигде нельзя было найти. Сейчас стало очевидным, что все она задумала еще тем летом. От старого бесполезного мужа она избавилась и готовила новый образ – холеной женщины из высшего общества, которая прекрасно умеет распоряжаться несметным богатством.
В гостиную с виноватым видом вошла Паулина Фин. Хьюберт изобразил раздражение, но на самом деле был рад ей – сидя в одиночестве на одном из до сих пор не подделанных стульев, не видя и не слыша гостей, он терзался приступом паранойи – о чем за его спиной могли совещаться Курт Хайкенс, Паулина Фин и эта, как ее там, Летиция? Его разрывали два чувства: желание поскорее выяснить в чем дело и безотчетный страх узнать это. Паулина начала тихо извиняться и указала на пол:
– Они все еще там. Летиция просит спуститься. Говорит, это срочно.
– Что им надо?
– Она говорит, что Курт – твой старый друг, был твоим секретарем. Ему нужна помощь.
– Здесь ему не место! – отрезал Хьюберт.
– Извини, пожалуйста, – развела руками Паулина.
– Это значит, что вы сами с ними не справитесь? – гадливо переспросил он, поднимаясь.
– Да, – смиренно кивнула Паулина.
Хьюберт вытащил из кармана очки для чтения и направился к лестнице с таким видом, будто его подняли из-за письменного стола.
– Здравствуйте, – неприветливо сказал он девушке. Легация поднялась, радостно оскалилась и уставилась Мэлиндейну в глаза.
– Я не позвонила, потому что мы не знакомы. Проще было приехать. Мой отец – Эмилио Бернардини, ваш сосед. Меня зовут Летиция.
Хьюберт соврал, что ему очень приятно. Они сели, любуясь видом, который обладал тем же магнетизмом, что и актриса, которую слишком часто фотографировали. Курт Хайкенс лежал на диване и шевелил губами.
– Что с ним? – поинтересовался Хьюберт.
– Передозировка наркотиков, я работаю с такими случаями. Из-за него я оказалась в затруднительном положении, ведь завтра мы всей семьей уезжаем отдыхать. А он иностранец, к тому же ваш друг…
– В каком-то смысле да, – перебил Хьюберт. – В прошлом году он на меня работал несколько недель, потом ушел. Знаете, нехорошо бросать своих подопечных.
– Но папа уже все организовал…
– Он на лечении?
– Не знаю.
– На что он живет?
– Не знаю.
– Вы что же, собираетесь его мне оставить?
– Да.
– Надо вызвать врача, – вмешалась Паулина.
– Вы представляете, что будет? – взволнованно воскликнула Летиция. – Его отвезут в «Невро»! – Так называлась больница для душевнобольных, куда свозили тех, кто не мог заплатить за частную клинику. Условия содержания в «Невро», по слухам, были хуже, чем в римских тюрьмах, где, как известно, было страшнее, чем в аду.
– Но что мне с ним делать? – сказал Хьюберт. – Послушайте, милая девушка, я не видел его уже год. Ему нужен уход, – добавил он, глядя на Курта. – А у меня, моя дорогая, совсем нет денег. Его не ищет полиция? Между прочим, Неми – родина моих предков. Возможно, итальянцам сложно это осознать, но так оно и есть. Домовладелица пытается выставить меня из дома! Что я буду делать с этим мальчиком? Нет-нет, я его не возьму.
– Да-да, я же обещал, мы сделаем все, что в наших силах, – кивнул Хьюберт.
Курт рыдал. Его чуть ли не пинками затолкали наверх, хотя он и не пытался сопротивляться. Очевидно, не соображал, где находится, но инстинктивно направился в комнату, которую занимал прошлым летом. Время от времени до сидевших на террасе доносился шум из комнаты – Курт тихо скулил и фыркал, как спящий пес. Хьюберт внимательно изучил чек Летиции и протянул его Паулине.
– Мне неудобно это принять, – сказал он.
– Это деньги фонда, – успокоила его Летиция. – Вернее, папа дал их, чтобы устроить Курта и мы могли уехать. Сначала я собиралась отвезти его в клинику, но там бы начали интересоваться прошлым… Я не хочу, чтобы у него были неприятности.
– Из вашего фонда эти деньги пойдут прямиком в наш, – заверил ее Хьюберт. – У нас тоже есть свой фонд для обездоленных. Паулина, пожалуйста, распорядитесь.
– Хорошо, – кивнула Паулина. – Легация, вам написать расписку?
– Нет-нет! – воскликнула она, замахав руками, как будто дальнейший обмен бумагами крепче привязывал ее к бедолаге Курту. – Папа был рад помочь. Завтра мы отплываем в Грецию и Турцию, потом причалим на Искии. Папа просил навестить нас, когда вернемся.
– Если я все еще буду здесь, – ответил Хьюберт. – Видите ли, наша благодетельница пытается меня выставить.
Паулина старалась одновременно успокаивать Курта и удерживать его в постели. Секретарша сидела у двери, готовая к бегству, потому что время от времени бывший секретарь начинал требовать назад одежду, причем очень воинственным тоном. Хьюберт шепотом уговорил Паулину присмотреть за Куртом, пока он общается с Легацией. Легация вызвала его интерес в связи с Мэгги, и это, не говоря уж о чеке на внушительную сумму, стало причиной заточения Курта наверху. Что до Курта – с ним можно было разобраться и позднее.
На террасу доносились обрывки громогласных требований Курта и успокаивающих реплик Паулины. Летиция согласилась выпить шерри; ее глаза сияли голубизной на загорелом лице.
Внезапно она прервала рассказ о том, как Мэгги явилась к ним на обед, и Хьюберт, решивший, что девушка волнуется за Курта, торопливо сказал:
– Не беспокойтесь, мы его утихомирим. Я знаю парочку американских иезуитов – они с радостью дадут полезный совет. Уж они-то придумают, как с ним справиться.
Но Легацию, очевидно, не интересовала дальнейшая судьба Курта, его проблема была решена и забыта. Она замолчала в раздумье, стоит ли рассказывать Хьюберту о том, как Мэгги надеется, что отец Летиции поможет выгнать надоевшего жильца из дома.
– Да, иезуиты – это хорошо, – кивнула она.
– Полагаю, Мэгги пыталась перетянуть вашего отца на свою сторону, – вкрадчиво произнес Хьюберт. Летиция не понимала, что значит «перетянуть», а когда Хьюберт объяснил, услужливо затараторила:
– Разумеется, но мы не собираемся перетягиваться. То есть я не собираюсь, а папа меня послушает. Будьте уверены, мы на вашей стороне. Папа не может не понять: если она выставит одного жильца, за ним могут последовать и остальные.
– Из этого дома самый лучший вид, – развел руками Хьюберт, намекая на банальную жадность, которая якобы подвигла Мэгги к желанию избавиться от неугодного квартиранта.
– Да? Поэтому она хочет вернуть эту виллу? Знаете, а папа потратил на реконструкцию нашей целое состояние, и теперь она стоит больше, чем когда мы ее сняли.
– Мэгги жаждет получить этот дом, – настаивал Хьюберт.
– Она сказала, что это муж настаивает, чтобы вас выселили.
– Да, у него тоже виды на эту виллу. Но я не уйду, они не дождутся. У меня есть право на эту землю, право наследования.
– Знаю, знаю! – Летиция подпрыгнула в кресле. – Пожалуйста, расскажите о себе, и о Неми, и о…
– Дело в том, – Хьюберт откинулся в кресле и вытянул ноги, – что Неми – мой. Сын Дианы и Калигулы стал верховным жрецом святилища Дианы. Я его потомок.
Наверху Курт разразился очередной серией криков, но в ответ донесся лишь нетерпеливый голос Паулины и звук запираемого замка. Вскоре на лестнице послышались ее шаги.
– Это так интересно, мистер Мэлиндейн! Наша учительница английского и ваша секретарша рассказывали об этой семейной традиции. Вас нельзя выгонять из дома! – Летиция ударила одним кулаком о другой с выражением, которое было страшно видеть на лице молоденькой девушки. – Мы с друзьями, – резко крикнула она, – выставим из дома сыночка американской маркизы! Они не смогут вас выгнать! И тот коттедж – итальянское достояние! Курия не имела права продавать его иностранцам! Земля, на которой она построила вашу виллу, принадлежит Италии! Итальянское достояние должно оставаться в руках итальянцев! Мы не должны забывать свои корни!
Завершив речь, Летиция отдышалась, едва не захлебнувшись в потоке негодования. На середине излияний вошла Паулина, и ее лицо по-своему, по-английски, выказало все мысли на эту тему. В свою очередь, Хьюберт, что бы он ни думал, казался сраженным ораторским искусством гостьи.
– Я более чистокровный итальянец, чем даже вы… – ошеломленно произнес он. – Я потомок союза богини Дианы и римского императора Калигулы, это произошло здесь, в Неми. Она, разумеется, была не просто вымышленным образом, не сомневайтесь. Паулина, дорогая, наполните, пожалуйста, бокалы и присоединяйтесь к нам. Летиция, вы так похожи на Диану Немийскую, вы – истинная богиня Древнего Рима. – Он передал бокал Паулине, которая угрюмо потянулась за бутылкой шерри. – Богиня Диана, целомудренная охотница… Да-да, – произнес Хьюберт, – она сохранила целомудрие даже после того, как сделалась богиней плодородия всей Италии.
– У вас есть документы, касающиеся вашей семьи? – поинтересовалась здравомыслящая Летиция. Внезапно рука Паулины с бокалом дрогнула, и на розовую юбку Летиции упало несколько капель.
– Документы! – Голос Хьюберта не заглушили визгливые извинения Паулины, заявления Летиции, что все в порядке, и громкий стук – это Курт наверху колотил в запертую дверь. – Документы! У меня масса писем! Мы как раз над ними работаем, сражаемся со временем. Как вы думаете, зачем здесь Паулина?
Паулина, которая и без того выглядела расстроенной, огорчилась еще больше. Одним своим присутствием Летиция, такая юная, заносчивая и богатая, делала ее совсем незначительной. Это угнетало Паулину еще наверху, когда она возилась с Куртом как служанка, пока Летиция развлекалась с Хьюбертом на террасе. Летиция понятия не имела, что Паулина фактически содержала Хьюберта. Это она оплатила счет за электричество и наполнила бензобак автомобиля, чтобы было на чем отвезти стул в Рим и обратно.
В общем, Паулина молчала и не собиралась поддерживать разговор о документах. Во-первых, в письмах, с которыми она возилась, не было ничего, что подтвердило бы притязания Хьюберта, а во-вторых, сейчас она не желала поддерживать хозяина даже простым кивком. Хьюберт, в очередной раз решивший про себя, что Паулина – окончательная тупица, объяснил:
– Паулина разбирает документы. Я уже запросил новые, очень важные свидетельства в Англии и на Мальте. Мы, Мэлиндейны, долго жили на Мальте.
– Звучит любопытно, – ответила Летиция.
– Это на самом деле очень любопытно, – кивнул Хьюберт. Ему вспомнилось, что однажды он уже слышал эти слова, в детстве, в день Благовещения, когда две его тетки проходили мимо окна. «Звучит очень любопытно» – это сказал викарий. Он стоял у окна, перекатываясь с пяток на носки и обратно, а мама что-то вышивала в кресле рядом. Тетки были без шляпок, чего в те времена истинные леди себе не позволяли. Однако, будто этого было не достаточно, еще и их седые волосы были коротко стрижены и не причесаны. Они держались за руки и шли, не замечая никого вокруг, а мама сбивчиво объясняла викарию, что ее золовки убеждены, будто «Мэлиндейн» – это искаженное «maligne Diane», что на старо-французском означает «грозная Диана». Поравнявшись с окном, тетки даже не удосужились повернуть головы.
– Они идут на Хампстедскую пустошь, ходят туда каждое Благовещение, – добавила мама, не отрываясь от вышивки. – Там они зажигают костер и возносят молитвы богине Диане. Думаю, у них есть и другие ритуалы. Вот увидите, когда-нибудь их арестуют. Мой бедный муж ничего не может с ними поделать.
– Звучит очень любопытно, – ответил на это викарий.
– Это на самом деле очень любопытно, – ответила мама. – Но, видите ли, меня это беспокоит из-за мальчика.
– У них есть на что жить? – поинтересовался викарий, разглядывая залитый солнцем тротуар.
Причуды тетушек упоминались в нескольких сохранившихся письмах. Хьюберт наткнулся на них пару лет назад в Париже, копаясь в старой корреспонденции в поисках того, что стоило бы упомянуть в мемуарах. С тех самых пор мысль о двух брошенных тетках, одна из которых успела благополучно умереть, прочно обосновалась в его голове. Возможно, еще тогда Хьюберта посетило предчувствие того, что Мэгги отступится от старого друга. Однако в то время Мэгги была полностью в его власти. Это он убедил ее обзавестись недвижимостью на берегах Неми, «где моя прародительница Диана возлегла с римским императором». Не у каждой женщины был друг, который мог заявить подобное. Мэгги послушно купила два дома и построила третий специально для Хьюберта. Тем временем она увлеклась симпатичным молодым полицейским, пробовавшим себя на сцене – это бедствие было прямым следствием вереницы молодых людей, сменявших друг друга в постели Хьюберта.
Все детали покупки земли и строительства Мэгги излагала по телефону. Она говорила на том капризном прихотливом жаргоне, который сложился в среде тех, кто, проснувшись и позавтракав, к примеру, в Монте-Карло, летит в Венецию, где идет на званый обед, следующим вечером слушает оперу в Милане, потом летит в Португалию поиграть в гольф, а на выходные – еще куда-то. «J'ai compris – toute а Nemi – un avocat[5]… Да-да, Данте де Лафуко звонил, да, конечно. Что значит «мой форменный любовник», Хьюберт? Il était gendarme, c'est vrai mais, mais [6]… Ну и что? Зато он красавчик. Надо же мне с кем-то спать, je dois – ma vie… Va bene, va bene, Хьюберт, ma cosa vuoi, tu? Я tuoi ragazzi [7]… Послушай, я о твоих мальчиках ни слова не говорю, правильно? Хьюберт, после стольких лет pensando che siamo sempre d'accordo [8]… Слушай, мне пора бежать. Служанка собрала вещи». Мэгги всегда путешествовала со своей служанкой, а теперь, правда, ненадолго, до первой ссоры, еще и с собственным полицейским.
Тем временем фантазия Хьюберта превратила теток в полубожественных созданий. Они «расплодились» – у Мэлиндейна в голове сложилась полная генеалогия, в его воображении вокруг пары тетушек столпилось множество возникших из ниоткуда предков. Хьюберт начал переписываться с оставшейся в живых теткой. Она давно впала в детство и доживала свой век, утешаясь тем, что обожаемый племянник разделяет веру всей ее жизни. Однажды в Париже Хьюберт привел тетку к Мэгги. Там были ее сын Майкл и Мэри, на которой он вскоре женился.
– Благодаря нашей прародительнице Диане мы сильно отличаемся от других людей, – заявила тогда тетка. – Поэтому ни я, ни моя сестра не вышли замуж. И Хьюберт тоже навсегда останется холостяком.
Сейчас он сидел на террасе виллы в Неми, полностью убежденный в своем происхождении. Можно прямо и честно сказать, что он верил в него. Правда, способности верить во что-либо у Хьюберта были весьма ограниченны. Он давно привык к тому, что в его поступках не бывает искренности, и сожалел об этом не сильнее, чем о давно вырезанном аппендиците.
– Документы… – протянул он. – Да. Разумеется, они существуют. Паулина приводит их в порядок.
Летиция отвернулась от Хьюберта, сидевшего к ней вполоборота, и тревожно прислушалась к тому, как продолжал бушевать Курт.
– Вы справитесь с ним? – спросила она.
– Конечно, не волнуйтесь, – заверил ее Хьюберт. Паулина налила себе еще шерри.
– Когда-то у нас были хорошие отношения, – добавил Хьюберт. – Тогда он не баловался наркотиками.
Курт, казалось, вот-вот вышибет дверь. Паулина не обращала на это внимания. Она следила за Петицией, которая собиралась уходить и стояла неподалеку, рядом с Хьюбертом. Хьюберт отправился проводить ее к машине. Девчонка, очевидно, была так счастлива избавиться от Курта, что на радостях приписала Мэлиндейну героическое мужественное обаяние, которого, как только что решила Паулина, у него и в помине не было. Хьюберт же, который усердно подыгрывал воображению Петиции, привел секретаршу в дикое бешенство. Не было слышно, что он говорил, когда, улыбаясь, взял ее за руку, поцеловал эту руку и когда успокаивающе положил свою ладонь поверх ее, открывая дверь «фольксвагена». Летиция обернулась помахать Паулине. Та, секунду подумав, махнула в ответ самым пренебрежительным способом, который смогла изобразить. Вот Летиция и уехала – назад, в свою оранжерею, к папочке и к отдыху на море, а Хьюберт, и в самом деле выглядевший по-особенному красивым, повернул к дому. Вопли Курта сделались еще пронзительнее, а грохот – еще громче. В поисках помощи Хьюберт обернулся к Паулине:
– Что с ним делать?
– Наверное, вызвать врача, – ответила Паулина, не двигаясь с места. – Это не мое дело. Вам же заплатили, чтобы за ним был организован уход.
– Послушайте, Паулина, врача вызывать нельзя. Вы же знаете, его сразу отправят в психушку, мой дом станут обыскивать, меня – допрашивать, вас, между прочим, тоже…