Страница:
— Надо соглашаться на его предложение, Вацвлас, — сказал Одноухий.
— Да. Иначе нам не пройти через ворота, — согласился Бешеный.
— А между тем Император может очнуться и направить войско.
— Зови эту вонючую обезьяну…
На следующий день с башен Венцина посыпались трупы. Это были трупы самых стойких защитников города, наместника и членов его семьи. Большая часть гарнизона перешла на сторону восставших. Воины не отличались ни сноровкой, ни боевым духом, им вовсе не хотелось умирать за свое ничтожное жалованье. Они ненавидели наместника и офицеров — это был обычный плебс, только вооруженный щитами и пиками. И он с готовностью пошел на предательство.
Ворота медленно распахнулись, и воины матийцы неторопливо вступили в город. Часть жителей и воинов сопротивлялась, некоторые призывали оказать отпор, но плебс не стал даже дожидаться матийцёв и с готовностью начал уничтожать своих соплеменников.
Держа руку на рукояти меча, гордо выпрямившись, Бешеный, не смотря по сторонам, шествовал по главной улице сопровождаемый своим войском; По мостовой шуршали кожаные сандалии тысяч и тысяч матийцев, процессия растянулась на много кварталов и не собиралась кончаться. Пахнущие терпким потом, закутанные в дубленые шкуры, поверх которых были крепкие стальные латы, с копьями, мечами и арбалетами матийцы шли молча. Они выполняли приказ старейшины быть лояльными. И они сдерживали себя, зная, что это ненадолго. Что главное впереди.
Народ униженно кланялся и улыбался. У многих в глазах был страх, но по толпе шел шепот: «Они обещали не делать ничего плохого. Они такие же люди. Бешеный не хуже этого безмозглого Императора. Нам-то что, мы простой народ, знай торгуй да ремесленничай, нам власть без разницы». Многие заискивающе улыбались, мечтая, чтобы эту улыбку поймал кто-то из завоевателей, как знак «я ваш, я готов согнуться, я признаю вас». Некоторые же ликующе кричали, приветствовали сперва фальшиво радостными, но постепенно становящимися искренне ликующими возгласами армию матийцёв. Некогда гордые венциане готовы были лизать сапоги пришельцам.
Старейшина вышел на площадь перед огромным, похожим на причудливую скалу дворцом наместника. Поднялся на мраморное возвышение, которое тут же окружили закованные в сталь, с тяжелыми щитами пехотинцы.
Из толпы вышло четверо одетых в богатые праздничные одежды из дорогой материи горожан. Среди них был и гонец, предложивший сдать город. В руках у него был камень с загадочными надписями. У каждого города был такой камень, как его символ. Его защищали от врагов, но, когда сдавали город, преподносили завоевателю в знак покорности и непротивления. Первый раз в истории этот камень преподносили матийцу. Еще двадцать лет назад такое невозможно было представить и в самых страшных кошмарах. Но в эпоху, когда ветер рушит дворцы из песка, очень быстро потаенные кошмары становятся бесстыдной, невероятной реальностью. Матийцы теперь владели бриллиантом Империи — Венцином.
Гонец неторопливо, с достоинствам поднялся по мраморным ступеням — солдаты, повинуясь окрику властителя, пропустили его. Он упал на колени и протянул Бешеному камень города, произнес громко:
— Прими и владей камнем. А значит, и Венцином! И помни об обещании.
— Ты помнишь об обещании? — повернулся Бешеный к Одноухому.
— Об обещании? Кому? Этому тщедушному коту? — Пар поддержал игру старейшины. — Не помню.
— Я тоже, — старейшина захохотал, глядя, как цвет кожи гонца становится похож на цвет белых одеяний жреца Зесвана, которого только что убили на алтаре.
— Прочь, — крикнул Одноухий, но старейшина поднял руку.
— Ах нет. Я помню об обещании. Мы обещали ему плату. И его друзьям тоже.
— Да, повелитель, — кивнул немного успокоившийся гонец. — И мы клянемся служить тебе.
— Да, я помню. Участие в управлении городом. Четверть имущества. За это они придут под мою власть.
— Точно так, повелитель.
— А нужна ли мне власть над грязными трусами?
— Не нужна, старейшина, — сказал Одноухий.
— Я тоже так думаю. Он вытащил меч.
— Но ты же… — в отчаянии прокричал гонец.
Но договорить ему не дали. Старейшина небрежно взмахнул мечом. И отрубленная голова покатилась по ступеням под его хохот. Смех подхватил сначала Пар, потом телохранители. И вскоре хохот и радостные вопли сотрясали всю армию.
А потом началась резня, грабеж. Завоеватели врывались в дома, насиловали женщин, рубили детям руки, принуждая родителей выдавать сокровища. Поначалу страдали только атланты, но кто будет разбираться — волна прокатилась и по району, где проживали матийцы. Пылали пожары. Лязг, крики и отчаянный вой, проклятия — это симфония, звучащая во всех городах, захватываемых матийцами. В их языке даже не было слов жалость и сострадание.
Бешеный восседал на троне наместника во дворце, в зале, где еще недавно вершился суд, принимались представители сословий и заезжие торговцы, звучали решения о милостях и наказании. Сейчас сюда со всего города стаскивалось золото. В соседнем зале плакали самые красивые женщины, собранные для того, чтобы стать рабынями. Они предназначались самому Бешеному и его военачальникам.
Бешеный выпил не так много вина. Но он был опьянен сознанием того, что город Венцин — его.
— Еще! Мало! — неистово вопил он, опуская руки в груду драгоценностей и золотых монет. — Еще!
Он осушил кубок и отшвырнул его.
Он до сих пор не верил в удачу. Опять он оказался прав. Он не слишком, думал о последствиях. Он всегда приходил и брал. И оказывался победителем, — Еще золота! Я скуплю весь императорский двор, и они будут за это золото лизать мои ноги.
— И сам Император будет лизать твои ноги, — орал Одноухий.
— Или чего еще.
Потом они вдвоем насиловали оставшуюся в живых дочь наместника. Потом опять окунали руки в золото. Потом опьянели окончательно от счастья и вина. А армия продолжала грабеж. Она наслаждалась не только добычей, но и властью над своими врагами. Дремавшая столетиями ненависть вспыхнула и запылала пожарами по всему городу.
Вацвлас и Одноухий вышли на балкон. Ночь была светла. Город пылал. Скверну очищают огнем. И Бешеный улыбался счастливо, глядя на горящие кварталы. Доносящиеся вопли и плач ласкали его слух.
— Он — мой! — закричал он так, что голос понесся над городом, заметался по переулкам и сгинул где-то около разрушенного храма.
Тут он ошибся. Этот город был не его. Он был ничей.
От первого толчка дворец содрогнулся. Но Бешеный удержался на ногах. Голова его прояснилась мгновенно. И спина покрылась потом.
— Что это. Одноухий?! — испуганно вскрикнул он.
— Может, местные боги гневаются? — непонимающе воскликнул Одноухий.
— Нет, — вдруг захохотал Бешеный. — Это наши боги приветствуют нас.
От второго удара он покатился по полу. Подняв голову, с ужасом он глядел, как ломается и рушится высокая остроконечная башня перед дворцом.
Но дворец выстоял. Толчки продолжались. И Бешеный видел, как вода начинает заливать сушу.
Наконец обрушившийся потолок накрыл и рабынь, которыми так и не успели попользоваться, и сокровища, и солдат Бешеного, и его самого.
Через несколько минут все кончилось. На месте Венцина была водная гладь. Город перестал существовать. Тогда же под воду ушли два матийских острова.
РУСЬ. ОБОЗ
АТЛАНТИДА. ЛИКИ ХАОСА
РУСЬ. ВОЕВОДИНЫ ДУМЫ
— Да. Иначе нам не пройти через ворота, — согласился Бешеный.
— А между тем Император может очнуться и направить войско.
— Зови эту вонючую обезьяну…
На следующий день с башен Венцина посыпались трупы. Это были трупы самых стойких защитников города, наместника и членов его семьи. Большая часть гарнизона перешла на сторону восставших. Воины не отличались ни сноровкой, ни боевым духом, им вовсе не хотелось умирать за свое ничтожное жалованье. Они ненавидели наместника и офицеров — это был обычный плебс, только вооруженный щитами и пиками. И он с готовностью пошел на предательство.
Ворота медленно распахнулись, и воины матийцы неторопливо вступили в город. Часть жителей и воинов сопротивлялась, некоторые призывали оказать отпор, но плебс не стал даже дожидаться матийцёв и с готовностью начал уничтожать своих соплеменников.
Держа руку на рукояти меча, гордо выпрямившись, Бешеный, не смотря по сторонам, шествовал по главной улице сопровождаемый своим войском; По мостовой шуршали кожаные сандалии тысяч и тысяч матийцев, процессия растянулась на много кварталов и не собиралась кончаться. Пахнущие терпким потом, закутанные в дубленые шкуры, поверх которых были крепкие стальные латы, с копьями, мечами и арбалетами матийцы шли молча. Они выполняли приказ старейшины быть лояльными. И они сдерживали себя, зная, что это ненадолго. Что главное впереди.
Народ униженно кланялся и улыбался. У многих в глазах был страх, но по толпе шел шепот: «Они обещали не делать ничего плохого. Они такие же люди. Бешеный не хуже этого безмозглого Императора. Нам-то что, мы простой народ, знай торгуй да ремесленничай, нам власть без разницы». Многие заискивающе улыбались, мечтая, чтобы эту улыбку поймал кто-то из завоевателей, как знак «я ваш, я готов согнуться, я признаю вас». Некоторые же ликующе кричали, приветствовали сперва фальшиво радостными, но постепенно становящимися искренне ликующими возгласами армию матийцёв. Некогда гордые венциане готовы были лизать сапоги пришельцам.
Старейшина вышел на площадь перед огромным, похожим на причудливую скалу дворцом наместника. Поднялся на мраморное возвышение, которое тут же окружили закованные в сталь, с тяжелыми щитами пехотинцы.
Из толпы вышло четверо одетых в богатые праздничные одежды из дорогой материи горожан. Среди них был и гонец, предложивший сдать город. В руках у него был камень с загадочными надписями. У каждого города был такой камень, как его символ. Его защищали от врагов, но, когда сдавали город, преподносили завоевателю в знак покорности и непротивления. Первый раз в истории этот камень преподносили матийцу. Еще двадцать лет назад такое невозможно было представить и в самых страшных кошмарах. Но в эпоху, когда ветер рушит дворцы из песка, очень быстро потаенные кошмары становятся бесстыдной, невероятной реальностью. Матийцы теперь владели бриллиантом Империи — Венцином.
Гонец неторопливо, с достоинствам поднялся по мраморным ступеням — солдаты, повинуясь окрику властителя, пропустили его. Он упал на колени и протянул Бешеному камень города, произнес громко:
— Прими и владей камнем. А значит, и Венцином! И помни об обещании.
— Ты помнишь об обещании? — повернулся Бешеный к Одноухому.
— Об обещании? Кому? Этому тщедушному коту? — Пар поддержал игру старейшины. — Не помню.
— Я тоже, — старейшина захохотал, глядя, как цвет кожи гонца становится похож на цвет белых одеяний жреца Зесвана, которого только что убили на алтаре.
— Прочь, — крикнул Одноухий, но старейшина поднял руку.
— Ах нет. Я помню об обещании. Мы обещали ему плату. И его друзьям тоже.
— Да, повелитель, — кивнул немного успокоившийся гонец. — И мы клянемся служить тебе.
— Да, я помню. Участие в управлении городом. Четверть имущества. За это они придут под мою власть.
— Точно так, повелитель.
— А нужна ли мне власть над грязными трусами?
— Не нужна, старейшина, — сказал Одноухий.
— Я тоже так думаю. Он вытащил меч.
— Но ты же… — в отчаянии прокричал гонец.
Но договорить ему не дали. Старейшина небрежно взмахнул мечом. И отрубленная голова покатилась по ступеням под его хохот. Смех подхватил сначала Пар, потом телохранители. И вскоре хохот и радостные вопли сотрясали всю армию.
А потом началась резня, грабеж. Завоеватели врывались в дома, насиловали женщин, рубили детям руки, принуждая родителей выдавать сокровища. Поначалу страдали только атланты, но кто будет разбираться — волна прокатилась и по району, где проживали матийцы. Пылали пожары. Лязг, крики и отчаянный вой, проклятия — это симфония, звучащая во всех городах, захватываемых матийцами. В их языке даже не было слов жалость и сострадание.
Бешеный восседал на троне наместника во дворце, в зале, где еще недавно вершился суд, принимались представители сословий и заезжие торговцы, звучали решения о милостях и наказании. Сейчас сюда со всего города стаскивалось золото. В соседнем зале плакали самые красивые женщины, собранные для того, чтобы стать рабынями. Они предназначались самому Бешеному и его военачальникам.
Бешеный выпил не так много вина. Но он был опьянен сознанием того, что город Венцин — его.
— Еще! Мало! — неистово вопил он, опуская руки в груду драгоценностей и золотых монет. — Еще!
Он осушил кубок и отшвырнул его.
Он до сих пор не верил в удачу. Опять он оказался прав. Он не слишком, думал о последствиях. Он всегда приходил и брал. И оказывался победителем, — Еще золота! Я скуплю весь императорский двор, и они будут за это золото лизать мои ноги.
— И сам Император будет лизать твои ноги, — орал Одноухий.
— Или чего еще.
Потом они вдвоем насиловали оставшуюся в живых дочь наместника. Потом опять окунали руки в золото. Потом опьянели окончательно от счастья и вина. А армия продолжала грабеж. Она наслаждалась не только добычей, но и властью над своими врагами. Дремавшая столетиями ненависть вспыхнула и запылала пожарами по всему городу.
Вацвлас и Одноухий вышли на балкон. Ночь была светла. Город пылал. Скверну очищают огнем. И Бешеный улыбался счастливо, глядя на горящие кварталы. Доносящиеся вопли и плач ласкали его слух.
— Он — мой! — закричал он так, что голос понесся над городом, заметался по переулкам и сгинул где-то около разрушенного храма.
Тут он ошибся. Этот город был не его. Он был ничей.
От первого толчка дворец содрогнулся. Но Бешеный удержался на ногах. Голова его прояснилась мгновенно. И спина покрылась потом.
— Что это. Одноухий?! — испуганно вскрикнул он.
— Может, местные боги гневаются? — непонимающе воскликнул Одноухий.
— Нет, — вдруг захохотал Бешеный. — Это наши боги приветствуют нас.
От второго удара он покатился по полу. Подняв голову, с ужасом он глядел, как ломается и рушится высокая остроконечная башня перед дворцом.
Но дворец выстоял. Толчки продолжались. И Бешеный видел, как вода начинает заливать сушу.
Наконец обрушившийся потолок накрыл и рабынь, которыми так и не успели попользоваться, и сокровища, и солдат Бешеного, и его самого.
Через несколько минут все кончилось. На месте Венцина была водная гладь. Город перестал существовать. Тогда же под воду ушли два матийских острова.
РУСЬ. ОБОЗ
Атаман вернулся в логово, когда все страсти уже перекипели. Выслушав подробный рассказ о происшедшем, он заключил, что все было сделано по совести и по традиции, так что обвинения с Гришки теперь сняты. И Варвара принята в шайку, будет считаться Гришкиной девкой и должна подчиняться общему укладу. Ей все это не особенно нравилось, но деваться девушке было некуда. Она прижилась на кухне, стала помогать, и ее добрый нрав, покладистый характер сразу приглянулся всем. Даже постоянно недовольная всем Матрена уже через день души не чаяла в новой помощнице.
Хотя внешне виду и не подавал, но в душе атаман был даже рад, что с Евлампием покончено. Тот был отменным бойцом, но ладить с ним в последнее время становилось все труднее. Неровен час поднял бы бузу и потребовал бы выкликать нового главаря. В болотах всем сидеть надоело, удачных дел в последнее время не было, так что кинутые Евлампием зерна упали бы на добрую почву и могли бы дать гиблые для Романа всходы.
А Гришка в последующие дни был как пьяный. Минуты растягивались в часы, когда он разговаривал с любимой, держал ее за руку. Теперь он мог видеть ее все время, ловить каждый миг и вместе с тем знать, что его счастью нет конца.
Через три дня после поединка Роман куда-то исчез. Хотя по его бесстрастному лицу, как всегда, ничего нельзя было понять, но Сила, хорошо знавший Романа, обеспокоенно сказал:
— Роман чем-то встревожен. Что-то у него на уме. Как бы не учудил чего.
— А что он учудить может? — спросил Гришка.
— Мало ли. В последний раз у него лицо было такое, когда он нас с муромских лесов снял и загнал в эти Богом оставленные болота.
— Ну а теперь чего бояться? Что в море загонит? — засмеялся Мефодий Пузо.
— Не знаю, — пожал плечами Сила, но чувствовалось, что он сильно озабочен…
Пылал костер, потрескивали поленья. Разбойники только что сытно поужинали. Недавно шайка пополнила свои запасы, пройдясь по окрестным деревням. Крестьяне знали, что до царя далеко, а до Бога высоко, поэтому, скрипя зубами, делились добром. К воеводе и стрельцам не обратишься — это грозило еще большими расходами.
— А вы знаете, ребята… — начал длиннющий рассказ Мефодий.
Тут из темноты бесшумно, как дух, возник атаман. Поздоровался, присел у костра, выпил крепкой водки из поднесенной кружки, а остаток выплеснул в огонь, от чего тот взметнулся снопом красных искр.
— Ну чего, засиделись без дела, распузатились? — засмеялся Роман, который был сегодня в настроении доброжелательном, не прочь перекинуться шуточкой с братвой.
— Оно конечно, — толстый Пузо похлопал себя по объемистому животу, — Нет работы — вот бока и нагуливаем.
— Без достатка сидим, — нервно и зло воскликнул Косорукий Герасим. — За последнюю неделю всего одного человека и прибрали. Откуда достатку быть, коли совсем не работаем?
— Место надо менять, — загалдели подошедшие к костру разбойники.
— Мало народу тут бродит.
— В теплые края надо пробираться. Вот где вольница!
— Духом болотным пропитались. Надоело!
— Где деньга-то?
Крики становились громче и настойчивее.
— Тихо, бузить не позволю! — прикрикнул атаман, грозно сверкнув очами, но тут же смягчился. — Дурачье, что толку купчишек мелких отлавливать. За раз можно столько взять, сколько за год не насобираешь. Надо только с умом подойти.
— Так подойди с умом, атаман!
— Работать надо!
Вновь пошел ропот. В котле всеобщего недовольства начали закипать страсти, которые вполне могли выплеснуться в бунт.
— Я говорю — утихните! Думаете, я просто так в город езжу? Не нравится, видите ли, им в болотах сидеть… Невыгодно… А как казну государеву взяли — когда вы о таком мечтать могли?
— Верно.
— Так оно когда было!
— Дух болотный надоел.
Когда крики поутихли, в наступившей тишине прозвучал мечтательный голос Косорукого Герасима:
— Эх, поработать ножичком бы!
— Дела хотите? — Атаман встал. — Будет вам дело. Хорошее дело. На Москву богатый обоз собрался. Сначала они на северный тракт выйдут. Время я знаю.
— Мы тамошние места не разведали, — сказал Сила.
— Вот и они так думают, привычки наши изучили, поэтому и не боятся. Охраны почти никакой — легкомысленный купчина пошел. В обозе и товары, и серебро, да и золотишко наверняка будет. Богато.
У братвы жадно разгорелись глаза.
— Место для засады я уже присмотрел. Около развилки. Только работать надо быстро. И чтоб ни один купчишка не ушел. Коль уйдет и стрельцов кликнет, от погони нелегко оторваться будет. Да и до болот оттуда далековато.
— Годится. Все чисто будет, — сказал татарин.
— Я в вас верю. Правильно говоришь, татарин! — кивнул атаман и после небольшой паузы продолжил: — Все нормально будет, и ты старшим пойдешь.
— Это почему? — удивился татарин. — А сам где ты будешь?
— У меня в городе дела.
— Какие дела? — взвизгнул Герасим. — Непорядок, когда на такие дела атаман не ходит!
— Точно, — согласился татарин. — Тут расчет и воинское умение требуется, оно у тебя есть. Зачем нас одних бросать? Непорядок.
— Ах, непорядок? — спросил атаман. — И правда, непорядок. В том, что я тебя в город посылал, требовал дворянина прибить. Покажи мне, где его могила? Где? Жив-живехонек он и благодарит Бога, что тот таких умелых убийц послал. Не так это. Хан?
— Так, — вздохнул татарин.
— А кому теперь дело заканчивать, чтобы от всех нас угрозу отвести? Только мне и остается все честь по чести завершить. Уж у меня-то получится, потому как голова на плечах не для шапки сидит… Ладно, Хан, не печалься. Даю тебе еще возможность показать, на что способен. Из всей братвы ты самый умный.
— Сделаем, атаман.
— А как обоз возьмем, так можно немного погодя и в другие края податься. Для начала в Москву. Перед самой Казанской Богоматерью грехи замаливать. Верно, братва?
— Верно, атаман!
— Места хорошие найдем. А перед этим погуляем от души. Годится?
— Годится!
— Завтра с утра на дело! — резко рубанул воздух рукой Роман.
Выкатили бочонок с вином, и пошло веселье. Хоть и нелегко воевать с утра с большого похмелья, но ничего — дело привычное. Слова атамана означали, что не зимовать разбойникам в опостылевших болотах, что кончается трясинная жизнь. Не разделяли общего веселья лишь Гришка и Беспалый. Они сидели в стороне, и Сила задумчиво потягивал из деревянной кружки вино.
— Ох, не по душе мне все это, — сказал Беспалый.
— Мне тоже, — вздохнул Гришка. — Завтра опять людей невинных жизни лишать будут. Худо.
— Да не в том дело, — отмахнулся Беспалый. — Сдается, атаман какую-то хитрость задумал.
— Какую?
— Непростой он человек. Евлампий верно говорил, что у Романа что-то свое на уме. И на самом деле у него какие-то тайны имеются от братвы. И как бы эти секреты нам боком не вышли. У меня дурное предчувствие…
Еще затемно продрали разбойники глаза, с трудом приходя в себя. Татарин проглотил кружку рассола, Мефодий сунул свою большую вихрастую голову в кадку с водой и забулькал в ней.
С горем пополам все очухались, закусили, разобрали оружие. При этом едва не передрались, когда один лиходей хотел прихватить чужую, только что заточенную хозяином саблю. Наконец все успокоились, собрались и выступили в путь.
Чертыхаясь, обходя деревни, добрела братва до каменного креста, под которым покоился отшельник, проживший в этих местах, как говорят, более века. Здесь дорога раздваивалась.
— Почти дошли, — сказал атаман. В полукилометре от развилки решили соорудить засаду. Натаскали веток, за которыми можно укрыться, подрубили стволы деревьев так, что они теперь должны были упасть от сильного толчка или одного удара топором. Впереди выставили разведку, которая должна предупредить о приближении обоза; На этом приготовления были закончены.
Оставалось ждать. Ну, ждать так ждать — не мешки таскать. Солнце уже преодолело зенит, и обоз скоро должен был появиться.
Гришка сидел в придорожной яме вместе с Беспальм.
— Едут, — шепнул Сила, когда вдалеке послышался птичий клекот — условный сигнал.
Гришка выглянул из-за веток. Из-за поворота показалось несколько неторопливо едущих телег, запряженных добрыми лошадьми. Телеги были завалены какими-то мешками, покрыты холстом и рогожей. Кучера понукали лошадей, причмокивали, один грубым голосом тянул тоскливую песню, которую нестройно поддерживали некоторые из мужиков, сидящих на подводах. Не было видно, чтобы кто-то из них был вооружен, хотя оружие могло быть и в подводах;
— Маловато народу, — сказал Гришка.
— Не нравится мне что-то, — пробурчал Сила. — Так купцы не ездят. Обычно балагурят, смеются, лихие песни ноют, многие с утра уже успели набраться… А эти…
Обоз доехал до условленного места. Мефодий ударил топором и толкнул подрубленную ель, та с треском повалилась, перекрывая дорогу; С другой стороны упала вторая ель.
Из засады высыпали разбойники — с криками, улыбаясь, шуткуя. Они воспринимали этот налет больше как развлечение, легкую прогулку, поскольку не видели никакой реальной опасности — и числом были поболе, и оружие имелось наготове, и опыт, и решимость лить кровь, не моргнув глазом.
Один из лиходеев перехватил под узды фыркающую лошадь, которая тащила первую телегу. Остальные двинулись к другим подводам.
Гришка тоже хотел идти к обозу, хоть и было ему неприятно, и боялся он этого. Но Беспалый попридержал его:
— Погодь, не гони.
Татарин подошел к покрытой холстиной телеге и ухмыльнулся во весь рот.
— Посмотрим сейчас, чего там… Небось, золото везешь, купеческая морда?
— Да куда там, — развел руками купец.
— Слазь-ка…
Хотя внешне виду и не подавал, но в душе атаман был даже рад, что с Евлампием покончено. Тот был отменным бойцом, но ладить с ним в последнее время становилось все труднее. Неровен час поднял бы бузу и потребовал бы выкликать нового главаря. В болотах всем сидеть надоело, удачных дел в последнее время не было, так что кинутые Евлампием зерна упали бы на добрую почву и могли бы дать гиблые для Романа всходы.
А Гришка в последующие дни был как пьяный. Минуты растягивались в часы, когда он разговаривал с любимой, держал ее за руку. Теперь он мог видеть ее все время, ловить каждый миг и вместе с тем знать, что его счастью нет конца.
Через три дня после поединка Роман куда-то исчез. Хотя по его бесстрастному лицу, как всегда, ничего нельзя было понять, но Сила, хорошо знавший Романа, обеспокоенно сказал:
— Роман чем-то встревожен. Что-то у него на уме. Как бы не учудил чего.
— А что он учудить может? — спросил Гришка.
— Мало ли. В последний раз у него лицо было такое, когда он нас с муромских лесов снял и загнал в эти Богом оставленные болота.
— Ну а теперь чего бояться? Что в море загонит? — засмеялся Мефодий Пузо.
— Не знаю, — пожал плечами Сила, но чувствовалось, что он сильно озабочен…
Пылал костер, потрескивали поленья. Разбойники только что сытно поужинали. Недавно шайка пополнила свои запасы, пройдясь по окрестным деревням. Крестьяне знали, что до царя далеко, а до Бога высоко, поэтому, скрипя зубами, делились добром. К воеводе и стрельцам не обратишься — это грозило еще большими расходами.
— А вы знаете, ребята… — начал длиннющий рассказ Мефодий.
Тут из темноты бесшумно, как дух, возник атаман. Поздоровался, присел у костра, выпил крепкой водки из поднесенной кружки, а остаток выплеснул в огонь, от чего тот взметнулся снопом красных искр.
— Ну чего, засиделись без дела, распузатились? — засмеялся Роман, который был сегодня в настроении доброжелательном, не прочь перекинуться шуточкой с братвой.
— Оно конечно, — толстый Пузо похлопал себя по объемистому животу, — Нет работы — вот бока и нагуливаем.
— Без достатка сидим, — нервно и зло воскликнул Косорукий Герасим. — За последнюю неделю всего одного человека и прибрали. Откуда достатку быть, коли совсем не работаем?
— Место надо менять, — загалдели подошедшие к костру разбойники.
— Мало народу тут бродит.
— В теплые края надо пробираться. Вот где вольница!
— Духом болотным пропитались. Надоело!
— Где деньга-то?
Крики становились громче и настойчивее.
— Тихо, бузить не позволю! — прикрикнул атаман, грозно сверкнув очами, но тут же смягчился. — Дурачье, что толку купчишек мелких отлавливать. За раз можно столько взять, сколько за год не насобираешь. Надо только с умом подойти.
— Так подойди с умом, атаман!
— Работать надо!
Вновь пошел ропот. В котле всеобщего недовольства начали закипать страсти, которые вполне могли выплеснуться в бунт.
— Я говорю — утихните! Думаете, я просто так в город езжу? Не нравится, видите ли, им в болотах сидеть… Невыгодно… А как казну государеву взяли — когда вы о таком мечтать могли?
— Верно.
— Так оно когда было!
— Дух болотный надоел.
Когда крики поутихли, в наступившей тишине прозвучал мечтательный голос Косорукого Герасима:
— Эх, поработать ножичком бы!
— Дела хотите? — Атаман встал. — Будет вам дело. Хорошее дело. На Москву богатый обоз собрался. Сначала они на северный тракт выйдут. Время я знаю.
— Мы тамошние места не разведали, — сказал Сила.
— Вот и они так думают, привычки наши изучили, поэтому и не боятся. Охраны почти никакой — легкомысленный купчина пошел. В обозе и товары, и серебро, да и золотишко наверняка будет. Богато.
У братвы жадно разгорелись глаза.
— Место для засады я уже присмотрел. Около развилки. Только работать надо быстро. И чтоб ни один купчишка не ушел. Коль уйдет и стрельцов кликнет, от погони нелегко оторваться будет. Да и до болот оттуда далековато.
— Годится. Все чисто будет, — сказал татарин.
— Я в вас верю. Правильно говоришь, татарин! — кивнул атаман и после небольшой паузы продолжил: — Все нормально будет, и ты старшим пойдешь.
— Это почему? — удивился татарин. — А сам где ты будешь?
— У меня в городе дела.
— Какие дела? — взвизгнул Герасим. — Непорядок, когда на такие дела атаман не ходит!
— Точно, — согласился татарин. — Тут расчет и воинское умение требуется, оно у тебя есть. Зачем нас одних бросать? Непорядок.
— Ах, непорядок? — спросил атаман. — И правда, непорядок. В том, что я тебя в город посылал, требовал дворянина прибить. Покажи мне, где его могила? Где? Жив-живехонек он и благодарит Бога, что тот таких умелых убийц послал. Не так это. Хан?
— Так, — вздохнул татарин.
— А кому теперь дело заканчивать, чтобы от всех нас угрозу отвести? Только мне и остается все честь по чести завершить. Уж у меня-то получится, потому как голова на плечах не для шапки сидит… Ладно, Хан, не печалься. Даю тебе еще возможность показать, на что способен. Из всей братвы ты самый умный.
— Сделаем, атаман.
— А как обоз возьмем, так можно немного погодя и в другие края податься. Для начала в Москву. Перед самой Казанской Богоматерью грехи замаливать. Верно, братва?
— Верно, атаман!
— Места хорошие найдем. А перед этим погуляем от души. Годится?
— Годится!
— Завтра с утра на дело! — резко рубанул воздух рукой Роман.
Выкатили бочонок с вином, и пошло веселье. Хоть и нелегко воевать с утра с большого похмелья, но ничего — дело привычное. Слова атамана означали, что не зимовать разбойникам в опостылевших болотах, что кончается трясинная жизнь. Не разделяли общего веселья лишь Гришка и Беспалый. Они сидели в стороне, и Сила задумчиво потягивал из деревянной кружки вино.
— Ох, не по душе мне все это, — сказал Беспалый.
— Мне тоже, — вздохнул Гришка. — Завтра опять людей невинных жизни лишать будут. Худо.
— Да не в том дело, — отмахнулся Беспалый. — Сдается, атаман какую-то хитрость задумал.
— Какую?
— Непростой он человек. Евлампий верно говорил, что у Романа что-то свое на уме. И на самом деле у него какие-то тайны имеются от братвы. И как бы эти секреты нам боком не вышли. У меня дурное предчувствие…
Еще затемно продрали разбойники глаза, с трудом приходя в себя. Татарин проглотил кружку рассола, Мефодий сунул свою большую вихрастую голову в кадку с водой и забулькал в ней.
С горем пополам все очухались, закусили, разобрали оружие. При этом едва не передрались, когда один лиходей хотел прихватить чужую, только что заточенную хозяином саблю. Наконец все успокоились, собрались и выступили в путь.
Чертыхаясь, обходя деревни, добрела братва до каменного креста, под которым покоился отшельник, проживший в этих местах, как говорят, более века. Здесь дорога раздваивалась.
— Почти дошли, — сказал атаман. В полукилометре от развилки решили соорудить засаду. Натаскали веток, за которыми можно укрыться, подрубили стволы деревьев так, что они теперь должны были упасть от сильного толчка или одного удара топором. Впереди выставили разведку, которая должна предупредить о приближении обоза; На этом приготовления были закончены.
Оставалось ждать. Ну, ждать так ждать — не мешки таскать. Солнце уже преодолело зенит, и обоз скоро должен был появиться.
Гришка сидел в придорожной яме вместе с Беспальм.
— Едут, — шепнул Сила, когда вдалеке послышался птичий клекот — условный сигнал.
Гришка выглянул из-за веток. Из-за поворота показалось несколько неторопливо едущих телег, запряженных добрыми лошадьми. Телеги были завалены какими-то мешками, покрыты холстом и рогожей. Кучера понукали лошадей, причмокивали, один грубым голосом тянул тоскливую песню, которую нестройно поддерживали некоторые из мужиков, сидящих на подводах. Не было видно, чтобы кто-то из них был вооружен, хотя оружие могло быть и в подводах;
— Маловато народу, — сказал Гришка.
— Не нравится мне что-то, — пробурчал Сила. — Так купцы не ездят. Обычно балагурят, смеются, лихие песни ноют, многие с утра уже успели набраться… А эти…
Обоз доехал до условленного места. Мефодий ударил топором и толкнул подрубленную ель, та с треском повалилась, перекрывая дорогу; С другой стороны упала вторая ель.
Из засады высыпали разбойники — с криками, улыбаясь, шуткуя. Они воспринимали этот налет больше как развлечение, легкую прогулку, поскольку не видели никакой реальной опасности — и числом были поболе, и оружие имелось наготове, и опыт, и решимость лить кровь, не моргнув глазом.
Один из лиходеев перехватил под узды фыркающую лошадь, которая тащила первую телегу. Остальные двинулись к другим подводам.
Гришка тоже хотел идти к обозу, хоть и было ему неприятно, и боялся он этого. Но Беспалый попридержал его:
— Погодь, не гони.
Татарин подошел к покрытой холстиной телеге и ухмыльнулся во весь рот.
— Посмотрим сейчас, чего там… Небось, золото везешь, купеческая морда?
— Да куда там, — развел руками купец.
— Слазь-ка…
АТЛАНТИДА. ЛИКИ ХАОСА
Принц помнил приказ учителя — не заходить в комнату, где он уединился, что бы ни случилось. Дни шли за днями, принц весь извелся, убеждал себя, что нет ничего глупее беспокойства, когда предначертанного нельзя изменить. Однажды плуга принес радостную весть:
— Господин вышел из комнаты.
Принц бросился из. обеденного зала по ступеням вниз и увидел поднимающегося Хакмаса.
Пребывание в голоде, холоде и одиночестве нисколько не сказалось на нем. Держался он бодро, даже не похудел. Но что-то изменилось. Что-то новое появилось в его лице. Но что именно — принц определить не мог.
— Стол накрыт, учитель, — воскликнул обрадованно принц, подбегая к Видящему магу и кладя руку ему на плечо.
Каждый день рабы накрывали стол не только на принца, но и на Хакмаса. Это был своеобразный ритуал, которым принц успокаивал себя. Он знал, насколько опасны походы к Великой Пустоте и как легко там потеряться.
— Не беспокойся. Я не голоден, — Хакмас прошел в галерею и присел на ложе. — Расскажи-ка лучше, что произошло за это время. Мне кажется, случилось нечто страшное. Я ощущал крики боли тысяч освобождённых от оков этого мира душ.
— Это были не лучшие дни для Империи, учитель. Под ударами мечей Бешеного Вацвласа пал Венцин.
— Я ждал подобного. Этого дикаря не остановить уговорами.
— Такие, как он, боятся только звона мечей, — вздохнул принц. — Они отлично чувствуют чужую слабость и забирают все, до чего дотянутся их длинные руки.
— Не удивлюсь, если горожане сами распахнули перед ним ворота.
— Ты прав. Лишь немногие ушли, чтобы с вершин гор видеть, как пылает их город. А потом смотреть, как воды поглощают его.
— Венцин утонул?
— Да. Подземные толчки разломили землю. Часть побережья и два матийских острова утонули… Почему так бывает? Там, где кипит человеческая злость, там просыпаются вулканы и рождаются землетрясения. Злоба ли будит разрушительные природные силы? Или сами эти силы рождают человеческую злобу?
— Ты разделяешь эти два понятия — злоба людская и буйство стихий. Между тем это лишь немногие из ликов хаоса.
— Пришествие хаоса, — кивнул принц. — О нем говорили древние мудрецы.
— Хаос в душах. В обществе и государстве. В природе. Бешеный Вацвлас и наш Император — все это хаос. И разбуженные вулканы — тоже хаос. То, что составляет разумную, животворную энергию, больше не в силах сдерживать разлетающиеся под крепнущими ветрами пылинки бытия.
— Круг завершается. Зло торжествует.
— Зло — часть хаоса. Но далеко не весь хаос. У нас нет шанса остановить его. Но есть задача — Саамарит!..
— И я готов отдать ей жизнь.
— Ладно, Что нового в нашем доме? Что у тебя?
— Император негодует. Он считает, что я попал под слишком сильное твое влияние.
— Ему это не нравится давно. И у него есть для этого причины. Еще какие.
— По-моему, его подзуживает Картанаг.
— Картанаг ненавидит тебя, принц. Он ненавидит меня. Он ненавидит и Императора. Он обожает лишь свое неуемное тщеславие. Он жаждет власти. И скорее всего получит ее.
— Ты так спокойно говоришь об этом!
— А что беспокоиться? Запомни, мой мальчик, простую истину. Носители зла побеждают очень часто. Они заливают все кровью, вырывают из более слабых рук власть, не щадя ни себя, ни других, никого. Правя, они сеют смерть, разор, глупость. Им кажется, что они воцаряются навсегда. Гениальные злодеи и бездарные ничтожества, прирожденные кровопийцы и стеснительные убийцы, цельные увлеченные натуры и слабоумные честолюбцы, они не могут понять одного — зло конечно. Оно ограничено во времени. Бесконечны же добро, свет и мудрость, в них истинная суть Великой Пустоты. И когда-нибудь они воцарятся окончательно, осветив своим светом дорогу мечущимся сквозь хаос и мерзлое безмолвие душам…
— Но Картанаг на престоле, — горестно воскликнул принц.
— Пусть. В конце времен это не подарок, а наказание. И он заслужил его.
Принц помолчал, обдумывая услышанное. Потом произнес:
— Еще одно, — и замялся.
— Говори.
— Мне не хотелось бы. Но… В общем, меня настораживает все больше и больше Раомон Скиталец.
— Почему?
— Мне кажется, он не тот, за кого себя выдает. Я не могу забыть, как он глядел на «Жало Хрустального змея» там, в пирамиде. Вместо того чтобы помогать нам, он стоял и смотрел на него, не в силах оторвать взгляд. Так может вести себя лишь человек, понимающий суть камней.
— И еще не забудь обстоятельства, при которых он очутился в моем доме, — улыбнулся Видящий маг.
— Это как раз не смущает меня. Он дрался, как лев, защищая наши жизни.
— И получил ровно такую рану, которая не опасна для жизни, но при которой нуждаешься в уходе.
— А… — разинул рот принц.
— Додумывай, мой мальчик. Кому нужно засылать к нам шпиона?
— Много кому, — пожал плечами принц. — Маги. Дворцовая охрана. Император.
— Не преувеличивай их хитрость и искушенность. И вспомни, как все было. Нас едва не растерзала толпа. И я уверен, что той толпой управляли. Притом настолько умело, что сама толпа была уверена, будто действует по собственной злой воле. Кто настолько любит плебс? Кто обожает играть с ним?
— Император и Картанаг. -Нет, только Картанаг.
— Значит, Картанаг подослал к нам шпиона.
— Именно.
— Зачем ему это?
— Он маг. Он ощущает приближение перемен. Он знает, что время перемен — самое удобное для того, чтобы действовать. Но для того, чтобы действовать безошибочно, нужно одно — знание.
— Знание будущего, — кивнул принц.
— А кто лучше знает будущее, чем Видящий маг?
— Никто.
— Тогда почему бы не заслать к нему шпиона?
— Зная «слабость» Видящего мага — сострадание и благодарность к людям, которые помогли ему.
— Все верно.
— Но знает ли он, что мы ищем?
— Думаю, о Саамарите ему известно. Что тебя смущает? Ты даже изменился в лице.
— Просто я представил, на что способен пойти Картанаг, чтобы завладеть амулетом амулетов.
— Он способен пойти на все. И он пойдет на все.
Рука принца невольно потянулась к кинжалу карнахской стали, способному рассечь тонкий платок, порхающий по воздуху. С этим кинжалом он не расставался ни днем ни ночью.
— Я убью этого пса! Ты поплатишься, Раомон!
— Что ты, принц? Сколько раз я говорил тебе, что путь к мудрости и совершенству никогда не оплачивается кровью.
— Но этот жалкий шпион вынюхает все тайны.
— И что в этом плохого?
— Как?!
— Сейчас времена таких людей как Картанаг но, к сожалению, не таких, как мы с тобой, принц. Картанаг в любой момент может перейти к открытым действиям против нас. И тогда мы не справимся.
— Он не позволит поднять руку на наследного принца и на Первого мага!
— Но он и Император подняли же руку на твоего отца.
— Что?! — принц покачнулся на ложе и нервно провел ладонью по лбу.
— Не волнуйся. Я берег тебя от этого знания. Но сегодня пришла пора открыть тебе тайну. Я один нес тяжесть ее. Теперь настала пора тебе помочь мне.
Несколько минут принц сидел неподвижно, переваривая новость. Он поверил Видящему магу. Он знал, что тот никогда не лгал ему. И никогда не бросал слов попусту. Особенно такие слова!
— Убью Императора! Убью Картанага!
— Опять ты за свое.
— Но что делать?
— Набраться терпения. И искать Саамарит. На это нужно время.
— А как мне жить? Улыбаться слуге, который оказался шпионом? Улыбаться убийцам моего отца?
— Для начала показать Раомону нашу лабораторию. Он заслужил это. Не забудь, сколько раз он спасал нам жизнь. И вообще он человек не без достоинств. И чертовски умен.
— Умен, — согласился принц.
— И возьми себя в руки. Он не должен понять, что мы раскусили его…
— Господин вышел из комнаты.
Принц бросился из. обеденного зала по ступеням вниз и увидел поднимающегося Хакмаса.
Пребывание в голоде, холоде и одиночестве нисколько не сказалось на нем. Держался он бодро, даже не похудел. Но что-то изменилось. Что-то новое появилось в его лице. Но что именно — принц определить не мог.
— Стол накрыт, учитель, — воскликнул обрадованно принц, подбегая к Видящему магу и кладя руку ему на плечо.
Каждый день рабы накрывали стол не только на принца, но и на Хакмаса. Это был своеобразный ритуал, которым принц успокаивал себя. Он знал, насколько опасны походы к Великой Пустоте и как легко там потеряться.
— Не беспокойся. Я не голоден, — Хакмас прошел в галерею и присел на ложе. — Расскажи-ка лучше, что произошло за это время. Мне кажется, случилось нечто страшное. Я ощущал крики боли тысяч освобождённых от оков этого мира душ.
— Это были не лучшие дни для Империи, учитель. Под ударами мечей Бешеного Вацвласа пал Венцин.
— Я ждал подобного. Этого дикаря не остановить уговорами.
— Такие, как он, боятся только звона мечей, — вздохнул принц. — Они отлично чувствуют чужую слабость и забирают все, до чего дотянутся их длинные руки.
— Не удивлюсь, если горожане сами распахнули перед ним ворота.
— Ты прав. Лишь немногие ушли, чтобы с вершин гор видеть, как пылает их город. А потом смотреть, как воды поглощают его.
— Венцин утонул?
— Да. Подземные толчки разломили землю. Часть побережья и два матийских острова утонули… Почему так бывает? Там, где кипит человеческая злость, там просыпаются вулканы и рождаются землетрясения. Злоба ли будит разрушительные природные силы? Или сами эти силы рождают человеческую злобу?
— Ты разделяешь эти два понятия — злоба людская и буйство стихий. Между тем это лишь немногие из ликов хаоса.
— Пришествие хаоса, — кивнул принц. — О нем говорили древние мудрецы.
— Хаос в душах. В обществе и государстве. В природе. Бешеный Вацвлас и наш Император — все это хаос. И разбуженные вулканы — тоже хаос. То, что составляет разумную, животворную энергию, больше не в силах сдерживать разлетающиеся под крепнущими ветрами пылинки бытия.
— Круг завершается. Зло торжествует.
— Зло — часть хаоса. Но далеко не весь хаос. У нас нет шанса остановить его. Но есть задача — Саамарит!..
— И я готов отдать ей жизнь.
— Ладно, Что нового в нашем доме? Что у тебя?
— Император негодует. Он считает, что я попал под слишком сильное твое влияние.
— Ему это не нравится давно. И у него есть для этого причины. Еще какие.
— По-моему, его подзуживает Картанаг.
— Картанаг ненавидит тебя, принц. Он ненавидит меня. Он ненавидит и Императора. Он обожает лишь свое неуемное тщеславие. Он жаждет власти. И скорее всего получит ее.
— Ты так спокойно говоришь об этом!
— А что беспокоиться? Запомни, мой мальчик, простую истину. Носители зла побеждают очень часто. Они заливают все кровью, вырывают из более слабых рук власть, не щадя ни себя, ни других, никого. Правя, они сеют смерть, разор, глупость. Им кажется, что они воцаряются навсегда. Гениальные злодеи и бездарные ничтожества, прирожденные кровопийцы и стеснительные убийцы, цельные увлеченные натуры и слабоумные честолюбцы, они не могут понять одного — зло конечно. Оно ограничено во времени. Бесконечны же добро, свет и мудрость, в них истинная суть Великой Пустоты. И когда-нибудь они воцарятся окончательно, осветив своим светом дорогу мечущимся сквозь хаос и мерзлое безмолвие душам…
— Но Картанаг на престоле, — горестно воскликнул принц.
— Пусть. В конце времен это не подарок, а наказание. И он заслужил его.
Принц помолчал, обдумывая услышанное. Потом произнес:
— Еще одно, — и замялся.
— Говори.
— Мне не хотелось бы. Но… В общем, меня настораживает все больше и больше Раомон Скиталец.
— Почему?
— Мне кажется, он не тот, за кого себя выдает. Я не могу забыть, как он глядел на «Жало Хрустального змея» там, в пирамиде. Вместо того чтобы помогать нам, он стоял и смотрел на него, не в силах оторвать взгляд. Так может вести себя лишь человек, понимающий суть камней.
— И еще не забудь обстоятельства, при которых он очутился в моем доме, — улыбнулся Видящий маг.
— Это как раз не смущает меня. Он дрался, как лев, защищая наши жизни.
— И получил ровно такую рану, которая не опасна для жизни, но при которой нуждаешься в уходе.
— А… — разинул рот принц.
— Додумывай, мой мальчик. Кому нужно засылать к нам шпиона?
— Много кому, — пожал плечами принц. — Маги. Дворцовая охрана. Император.
— Не преувеличивай их хитрость и искушенность. И вспомни, как все было. Нас едва не растерзала толпа. И я уверен, что той толпой управляли. Притом настолько умело, что сама толпа была уверена, будто действует по собственной злой воле. Кто настолько любит плебс? Кто обожает играть с ним?
— Император и Картанаг. -Нет, только Картанаг.
— Значит, Картанаг подослал к нам шпиона.
— Именно.
— Зачем ему это?
— Он маг. Он ощущает приближение перемен. Он знает, что время перемен — самое удобное для того, чтобы действовать. Но для того, чтобы действовать безошибочно, нужно одно — знание.
— Знание будущего, — кивнул принц.
— А кто лучше знает будущее, чем Видящий маг?
— Никто.
— Тогда почему бы не заслать к нему шпиона?
— Зная «слабость» Видящего мага — сострадание и благодарность к людям, которые помогли ему.
— Все верно.
— Но знает ли он, что мы ищем?
— Думаю, о Саамарите ему известно. Что тебя смущает? Ты даже изменился в лице.
— Просто я представил, на что способен пойти Картанаг, чтобы завладеть амулетом амулетов.
— Он способен пойти на все. И он пойдет на все.
Рука принца невольно потянулась к кинжалу карнахской стали, способному рассечь тонкий платок, порхающий по воздуху. С этим кинжалом он не расставался ни днем ни ночью.
— Я убью этого пса! Ты поплатишься, Раомон!
— Что ты, принц? Сколько раз я говорил тебе, что путь к мудрости и совершенству никогда не оплачивается кровью.
— Но этот жалкий шпион вынюхает все тайны.
— И что в этом плохого?
— Как?!
— Сейчас времена таких людей как Картанаг но, к сожалению, не таких, как мы с тобой, принц. Картанаг в любой момент может перейти к открытым действиям против нас. И тогда мы не справимся.
— Он не позволит поднять руку на наследного принца и на Первого мага!
— Но он и Император подняли же руку на твоего отца.
— Что?! — принц покачнулся на ложе и нервно провел ладонью по лбу.
— Не волнуйся. Я берег тебя от этого знания. Но сегодня пришла пора открыть тебе тайну. Я один нес тяжесть ее. Теперь настала пора тебе помочь мне.
Несколько минут принц сидел неподвижно, переваривая новость. Он поверил Видящему магу. Он знал, что тот никогда не лгал ему. И никогда не бросал слов попусту. Особенно такие слова!
— Убью Императора! Убью Картанага!
— Опять ты за свое.
— Но что делать?
— Набраться терпения. И искать Саамарит. На это нужно время.
— А как мне жить? Улыбаться слуге, который оказался шпионом? Улыбаться убийцам моего отца?
— Для начала показать Раомону нашу лабораторию. Он заслужил это. Не забудь, сколько раз он спасал нам жизнь. И вообще он человек не без достоинств. И чертовски умен.
— Умен, — согласился принц.
— И возьми себя в руки. Он не должен понять, что мы раскусили его…
РУСЬ. ВОЕВОДИНЫ ДУМЫ
Да, будет о чем государю доложить, — потер руки воевода.
— Если только дело выгорит, — губной староста не разделял воодушевление воеводы. — Отменный прохиндей этот кабатчик. Сколько по его шпионству добра да народу изведено. Вполне четвертования заслуживает.
— Если только дело выгорит, — губной староста не разделял воодушевление воеводы. — Отменный прохиндей этот кабатчик. Сколько по его шпионству добра да народу изведено. Вполне четвертования заслуживает.