Страница:
– Я приеду, – тихо проговорила она. – Только не знаю, смогу ли я рассказать вам все. Просто мне хочется хоть ненадолго выбраться из дома. Я тут задыхаюсь.
Она и в самом деле чувствовала, что ей не хватает воздуха. Грудь, легкие, ребра сдавило так, будто она попала под каток.
– Если не хотите, можете ничего не рассказывать, я не настаиваю. Просто приезжайте, я буду ждать. Только осторожно за рулем, обещаете? А я пока займусь обедом.
– Не знаю, смогу ли я хоть что-нибудь проглотить.
– Все в порядке, не думайте об этом, – мягко проговорил Мэтт. – А Пип точно не откажется, тем более что я уже купил ее любимое арахисовое масло.
А еще у него теперь есть фотографии его детей. И он непременно похвастается ими перед Офелией и Пип. Роберт оставил Мэтту все фото, которые нашлись у него в бумажнике. Более дорогого подарка он не мог ему сделать. Мэтт испытывал такое чувство, будто ему вернули душу, которую бывшая жена тщетно старалась убить. И вот, израненная и измученная, она вдруг вернулась к нему. Но для Мэтта процесс выздоровления еще только начинался. Ну ничего, думал он, едва не подпрыгивая от нетерпения при мысли о том, что скоро поедет в Стэнфорд и снова увидит сына. Теперь все будет хорошо.
У Офелии ушло немало времени на то, чтобы одеться и доехать до Сейф-Харбора. Все ее движения были замедленными, словно она двигалась под водой. Время уже близилось к полудню, когда Мэтт услышал наконец, что они подъехали. На первый взгляд ситуация показалась ему еще серьезнее, чем он думал. Впрочем, может, он и ошибся. Пип выглядела подавленной, а по синюшно-бледному лицу Офелии стало ясно, что она чем-то потрясена до глубины души. У Мэтта сложилось впечатление, что она сегодня даже не причесывалась. Сейчас она выглядела точно так же, как в первые дни после гибели мужа. Пип уже случалось видеть ее в таком состоянии, и оно вселяло в нее ужас. Завидев Мэтта, она бегом бросилась к нему и повисла у него на шее, цепляясь за него, словно утопающий за соломинку.
– Ну-ну, ничего… все в порядке, Пип… все хорошо. Она все еще судорожно прижималась к нему. Потом, смущенно отодвинувшись, вместе с Муссом побежала в дом.
Только тогда Мэтт повернулся к Офелии. И увидел ее глаза. Она ничего не сказала. Просто стояла и молча смотрела на него. Покачав головой, Мэтт обнял ее за плечи и повел в дом. В ожидании их приезда он предусмотрительно убрал портрет Пип. Ничего не понимая, та растерянно шарила глазами по сторонам, недоумевая, куда он делся. Улучив момент, Мэтт заговорщически подмигнул ей, давая понять, что все в порядке.
Дожидаясь их, Мэтт приготовил целую гору сандвичей. Они уселись за стол, но Офелия по-прежнему молчала, упорно не поднимая глаз от тарелки. Наконец что-то подсказало Мэтту, что ей уже самой хочется излить перед ним душу. Незаметно подтолкнув Пип, он предложил ей взять Мусса и вывести его погулять. Девочка тут же поняла намек, схватила теплый джемпер, и через мгновение они умчались. Проводив их взглядом, Мэтт ничего не сказал – просто налил Офелии чашку чая.
– Спасибо, – прошептала она. – Простите, что доставила вам столько волнений. Очень стыдно перед Пип – она не заслужила. Знаете, у меня такое чувство, что я потеряла Теда… только теперь навсегда.
Чего-то в этом роде Мэтт и ожидал. Только не понимал, почему это случилось именно вчера.
– Это из-за праздников? – осторожно спросил он. Офелия покачала головой. Она не знала, что ответить, но Мэтт – единственный человек в мире, которому ей почему-то не стыдно излить душу. Так ничего и не сказав, Офелия молча вытащила из сумки обнаруженное накануне письмо Андреа и без слов протянула его Мэтту. Не разворачивая письма, Мэтт бросил нерешительный взгляд на Офелию. Ему явно не хотелось его читать. Но по ее лицу он понял, что именно этого она и хочет. Офелия молча села напротив него и спрятала лицо в ладонях. Тяжело вздохнув, Мэтт углубился в письмо. Глаза его быстро скользили по строчкам.
Дочитав письмо, он поднял на нее глаза, но ничего не сказал. Теперь он хорошо понимал, почему у нее на лице написана такая боль. Все так же молча он взял ее руки в свои и крепко сжал их. Они долго еще сидели, погрузившись в свои мысли. Так же как и Офелия, Мэтт без труда догадался, кто автор злополучного письма. Не составило ему труда понять, что отцом малыша Уилли был Тед. Это было несложно. Куда мучительнее было Смириться с этой мыслью и продолжать жить дальше. Прозрение оказалось жестоким еще и потому, что она узнала обо всем только после смерти мужа. И уж совсем невыносимым было узнать, что Андреа в борьбе за Теда собиралась беззастенчиво использовать несчастного, больного мальчика. Если он вообще стоил того, чтобы за него бороться, угрюмо подумал Мэтт.
Прошло немало времени, прежде чем Мэтт решился заговорить:
– Вы же не знаете точно, какое именно решение он собирался принять. В письме ясно и недвусмысленно говорится, что он и сам еще не знал, как поступит. – Впрочем, Мэтт догадывался, что вряд ли это ее утешит. Как ни крути, но ее муж изменял ей, к тому же с ее лучшей подругой, да еще наделил ее ребенком!
– Это она так говорит, – пробормотала Офелия, чувствуя, как ее тело словно наливается свинцом. Язык с трудом ворочался во рту, будто парализованный.
– Так вы разговаривали с ней?! – опешил Мэтт.
– Да… я сразу же помчалась к ней, как только прочитала письмо. Сказала, чтобы больше не попадалась мне на глаза. Видеть ее не могу! Она для меня умерла – так же как Тед и Чед. Я думала, что я замужем, а оказывается, это был сплошной обман. Просто я не хотела ничего замечать – так же как Тед не желал видеть, что наш сын неизлечимо болен. Выходит, я была так же слепа, как и он. Мы оба были слепы, только каждый по-своему.
– Вы ведь любили его, а это многое извиняет. И потом, несмотря на все… думаю, он тоже любил вас – по-своему.
– Ну, теперь я уже никогда этого не узнаю. – Это было тяжелее всего. Проклятое письмо уничтожило самое дорогое, что у нее оставалось от мужа, – веру в то, что он ее любил.
– Вы должны верить в то, что он любил вас, Офелия. В конце концов, ни один мужчина не выдержит двадцать лет с женщиной, если он ее не любит. Может быть, он вам изменял, однако он продолжал вас любить. Несмотря ни на что.
– Возможно, потом он оставил бы меня и ушел к ней. Хотя, зная Теда, Офелия отнюдь не была уверена в этом.
И вовсе не потому, что верила в его любовь, – просто Тед по складу своего характера не был способен на всепоглощающее чувство. По-настоящему он любил только себя. Ему бы ничего не стоило бросить Андреа с ребенком, сделав вид, что его это совершенно не касается. Ее бы такое поведение мужа нисколько не удивило. Но опять-таки это вовсе не означало, что свою жену он любил больше. Вполне возможно, что он не любил ни ее, ни Андреа – такой уж он был человек.
– Много лет назад у него уже была интрижка, – сдавленным голосом призналась Офелия.
Тогда она простила его. Впрочем, она всегда его прощала. До этого дня. Теперь Теда нет. С ним уже нельзя ни поссориться, ни помириться, и он никогда не сможет ей ничего объяснить. Ей придется смириться с этим и как-то жить дальше. Офелии казалось, что их жизнь с Тедом похожа на ткань, в которую каждый из них вплетает нитку за ниткой. И вот достаточно смятого клочка бумаги, чтобы то, что. казалось таким прочным, вдруг в мгновение ока разлетелось в клочья. И она бессильна что-либо изменить.
– В первый раз он изменил мне в тот самый год, когда заболел Чед. Тогда мне казалось, он просто возненавидел меня… считал, что я виновата в болезни сына. Словно хотел отомстить мне за все. А может, он просто хотел хоть на время забыть обо всем… Не знаю. Это случилось, когда мы с Пип уехали во Францию. Не думаю, что это было такое уж сильное увлечение. Но когда я узнала… словом, это чуть было не прикончило меня. Как-то все сразу – и болезнь Чеда, и известие, что у мужа другая женщина. Правда, он сразу же перестал с ней встречаться. И я простила его. Впрочем, я всегда его прощала. Мне в общем-то нужно было только одно – чтобы он любил меня… чтобы мы всегда были вместе.
А он, похоже, всегда любил только себя. Но Офелия должна была сама понять его и научиться жить с таким человеком дальше. Мэтт считал, что не вправе еще больше растравлять ее раны, тем более что ей и так уже досталось. Украдкой взглянув на нее, он тяжело вздохнул. В глазах Офелии плескалась такая боль, что у него все перевернулось внутри. И Мэтт промолчал – он скорее откусил бы себе язык, чем решился бы причинить ей еще одну боль.
– Думаю, лучше всего постараться не думать об этом, – рассудительно сказал Мэтт. – Что толку терзать себя? Теда больше нет, и вы ничего уже не можете изменить.
– Эти двое… они уничтожили все, что у меня осталось. Даже из могилы он отомстил мне… сломал мне жизнь.
Мэтт никак не мог взять в толк, почему Тед не позаботился сразу уничтожить письмо. Да еще оставил его в таком месте, где оно наверняка попалось бы на глаза жене. Несусветная глупость? А может… может, он втайне хотел, чтобы она отыскала его? Возможно, рассчитывал, что оскорбленная Офелия сама решит оставить его? Как бы там ни было, ему больно даже думать о том, какую рану оно оставило в сердце женщины.
– Как вы объясните все это Пип?
– Никак. Ей незачем вообще ни о чем знать. Это касается только нас с Тедом – в особенности сейчас. Потом постараюсь как-то объяснить, почему Андреа перестала у нас бывать. Придется придумать какую-то причину… а может, просто скажу, что объясню ей все потом, когда она подрастет. Она и так уже догадывается, что произошло нечто ужасное, только еще не знает, что это связано с Андреа. Я не сказала Пип, что ездила к ней.
– Правильно.
Ладонь Офелии по-прежнему покоилась в его руке. Больше всего Мэтту хотелось бы обнять ее за плечи, но он не решился. Что-то подсказывало ему, что Офелии будет неприятно. Она походила на хрупкую пташку с переломанными крыльями, припавшую к земле в ожидании, когда милосердная смерть положит конец ее страданиям.
– Прошлой ночью я находилась на грани безумия. Мне казалось, я схожу с ума… а может, так оно и было. Простите, Мэтт. Поверьте, мне очень неприятно взваливать на вас свои проблемы.
– Почему бы и нет? Вы же знаете, мне отнюдь не все равно, что происходит с вами. И с Пип тоже.
Впрочем, откуда ей знать? Он ведь сам только недавно это понял. Но теперь, глядя на нее, Мэтт уже больше не сомневался. Он в жизни ни за кого не переживал так сильно… ну разве что за своих детей. И тут он вдруг вспомнил, что так и не успел поделиться с ней своей радостью.
– Знаете, ведь со мной тоже кое-что случилось. И тоже вчера, – мягко сказал он, все еще держа ее за руку. – Как ни странно, оказывается, меня тоже предали – так же жестоко и хладнокровно, как и вас, дорогая. У меня был гость на День благодарения. Знаете, такого чудесного праздника у меня не было уже много лет.
– Да? И кто же это? – Офелия с трудом заставила себя вернуться к действительности.
– Мой сын.
Глаза Офелии расширились от изумления, и Мэтт принялся взахлеб рассказывать ей о том, что случилось прошлым вечером.
– Просто не могу поверить! Господи, да как у нее хватило духу поступить так с вами… с ее же собственными детьми?! Неужели она рассчитывала, что они так никогда и не узнают об этом?
На лице Офелии отразился ужас. Их обоих предали те, кого они любили больше всего на свете. А самый мерзкий обман – когда обманывает тот, кому веришь. Она даже не могла сказать сейчас, кто проделал это с большим цинизмом или подлостью: Салли или Андреа с Тедом. Такое совпадение казалось просто невероятным.
– Возможно, надеялась, что со временем дети просто забудут меня. Или решат, что я давным-давно умер. И что самое удивительное, это ей почти удалось. Роберт признался, что они с Ванессой уже не сомневались, что меня давно нет в живых. Он искал меня, но скорее для того, чтобы убедиться наверняка. И был потрясен, увидев меня, что называется, во плоти. Знаете, он классный парень! Я просто мечтаю познакомить вас с ним. Держу пари, он вам понравится, особенно Пип. Может, даже встретим вместе Рождество, а? Как вам такая идея? – с надеждой в голосе предложил Мэтт, уже строя планы один грандиознее другого.
– Сдается мне, больше вы не намерены киснуть в одиночестве? – со слабой улыбкой проговорила Офелия.
Мэтт со смехом кивнул.
– Ну, уж не в этом году, это точно. А потом я обязательно слетаю в Окленд повидаться с Ванессой.
– Поздравляю вас, Мэтт. Это просто замечательно, – прошептала Офелия, с искренней радостью пожимая ему руку.
В комнату влетела Пип и довольно заулыбалась, заметив, что мать с Мэттом держатся за руки. Естественно, она все поняла совсем не так, как было на самом деле, и чуть не запрыгала от радости.
– Эй, мне уже можно вернуться? – спросила она, в то время как Мусс, ворвавшись вслед за ней в комнату, носился кругами, оставляя на полу кучки песка, но Мэтт великодушно заметил, что это не имеет значения.
– А я как раз собирался предложить твоей маме прогуляться немного по берегу. Пойдешь с нами?
– А это обязательно? – жалобно протянула Пип, съежившись в комочек на диване. – А то я замерзла просто как не знаю кто.
– Ладно, тогда оставайся. Мы недолго. – Мэтт вопросительно посмотрел на Офелию. Она кивнула в ответ и встала. Ей тоже хотелось немного пройтись по берегу.
Натянув куртки, они вышли из дома, и Мэтт, обняв Офелию за плечи, мягко притянул ее к себе. Она вдруг показалась ему меньше ростом и такой хрупкой, что он испугался, как бы ее не унесло ветром. Они медленно шли по пляжу, и Офелия покорно прижималась к Мэтту, словно ища у него защиты. Он был единственным другом, который у нее оставался, единственным, кому она верила как себе самой. Какое-то чувство подсказывало Офелии, что она может ему доверять. Что же до того человека, которого она долгие годы считала своим мужем… теперь она уже и не знала, чему верить. А от Мэтта исходило ощущение надежности. Во всем мире у нее теперь остался только он один. Растерянная, сломленная, Офелия прижалась к нему, словно испуганный ребенок. Рука Мэтта крепко обнимала ее за плечи. Так они долго бродили по берегу. Ни один из них не произнес ни слова. Да это было и не нужно.
Глава 22
Она и в самом деле чувствовала, что ей не хватает воздуха. Грудь, легкие, ребра сдавило так, будто она попала под каток.
– Если не хотите, можете ничего не рассказывать, я не настаиваю. Просто приезжайте, я буду ждать. Только осторожно за рулем, обещаете? А я пока займусь обедом.
– Не знаю, смогу ли я хоть что-нибудь проглотить.
– Все в порядке, не думайте об этом, – мягко проговорил Мэтт. – А Пип точно не откажется, тем более что я уже купил ее любимое арахисовое масло.
А еще у него теперь есть фотографии его детей. И он непременно похвастается ими перед Офелией и Пип. Роберт оставил Мэтту все фото, которые нашлись у него в бумажнике. Более дорогого подарка он не мог ему сделать. Мэтт испытывал такое чувство, будто ему вернули душу, которую бывшая жена тщетно старалась убить. И вот, израненная и измученная, она вдруг вернулась к нему. Но для Мэтта процесс выздоровления еще только начинался. Ну ничего, думал он, едва не подпрыгивая от нетерпения при мысли о том, что скоро поедет в Стэнфорд и снова увидит сына. Теперь все будет хорошо.
У Офелии ушло немало времени на то, чтобы одеться и доехать до Сейф-Харбора. Все ее движения были замедленными, словно она двигалась под водой. Время уже близилось к полудню, когда Мэтт услышал наконец, что они подъехали. На первый взгляд ситуация показалась ему еще серьезнее, чем он думал. Впрочем, может, он и ошибся. Пип выглядела подавленной, а по синюшно-бледному лицу Офелии стало ясно, что она чем-то потрясена до глубины души. У Мэтта сложилось впечатление, что она сегодня даже не причесывалась. Сейчас она выглядела точно так же, как в первые дни после гибели мужа. Пип уже случалось видеть ее в таком состоянии, и оно вселяло в нее ужас. Завидев Мэтта, она бегом бросилась к нему и повисла у него на шее, цепляясь за него, словно утопающий за соломинку.
– Ну-ну, ничего… все в порядке, Пип… все хорошо. Она все еще судорожно прижималась к нему. Потом, смущенно отодвинувшись, вместе с Муссом побежала в дом.
Только тогда Мэтт повернулся к Офелии. И увидел ее глаза. Она ничего не сказала. Просто стояла и молча смотрела на него. Покачав головой, Мэтт обнял ее за плечи и повел в дом. В ожидании их приезда он предусмотрительно убрал портрет Пип. Ничего не понимая, та растерянно шарила глазами по сторонам, недоумевая, куда он делся. Улучив момент, Мэтт заговорщически подмигнул ей, давая понять, что все в порядке.
Дожидаясь их, Мэтт приготовил целую гору сандвичей. Они уселись за стол, но Офелия по-прежнему молчала, упорно не поднимая глаз от тарелки. Наконец что-то подсказало Мэтту, что ей уже самой хочется излить перед ним душу. Незаметно подтолкнув Пип, он предложил ей взять Мусса и вывести его погулять. Девочка тут же поняла намек, схватила теплый джемпер, и через мгновение они умчались. Проводив их взглядом, Мэтт ничего не сказал – просто налил Офелии чашку чая.
– Спасибо, – прошептала она. – Простите, что доставила вам столько волнений. Очень стыдно перед Пип – она не заслужила. Знаете, у меня такое чувство, что я потеряла Теда… только теперь навсегда.
Чего-то в этом роде Мэтт и ожидал. Только не понимал, почему это случилось именно вчера.
– Это из-за праздников? – осторожно спросил он. Офелия покачала головой. Она не знала, что ответить, но Мэтт – единственный человек в мире, которому ей почему-то не стыдно излить душу. Так ничего и не сказав, Офелия молча вытащила из сумки обнаруженное накануне письмо Андреа и без слов протянула его Мэтту. Не разворачивая письма, Мэтт бросил нерешительный взгляд на Офелию. Ему явно не хотелось его читать. Но по ее лицу он понял, что именно этого она и хочет. Офелия молча села напротив него и спрятала лицо в ладонях. Тяжело вздохнув, Мэтт углубился в письмо. Глаза его быстро скользили по строчкам.
Дочитав письмо, он поднял на нее глаза, но ничего не сказал. Теперь он хорошо понимал, почему у нее на лице написана такая боль. Все так же молча он взял ее руки в свои и крепко сжал их. Они долго еще сидели, погрузившись в свои мысли. Так же как и Офелия, Мэтт без труда догадался, кто автор злополучного письма. Не составило ему труда понять, что отцом малыша Уилли был Тед. Это было несложно. Куда мучительнее было Смириться с этой мыслью и продолжать жить дальше. Прозрение оказалось жестоким еще и потому, что она узнала обо всем только после смерти мужа. И уж совсем невыносимым было узнать, что Андреа в борьбе за Теда собиралась беззастенчиво использовать несчастного, больного мальчика. Если он вообще стоил того, чтобы за него бороться, угрюмо подумал Мэтт.
Прошло немало времени, прежде чем Мэтт решился заговорить:
– Вы же не знаете точно, какое именно решение он собирался принять. В письме ясно и недвусмысленно говорится, что он и сам еще не знал, как поступит. – Впрочем, Мэтт догадывался, что вряд ли это ее утешит. Как ни крути, но ее муж изменял ей, к тому же с ее лучшей подругой, да еще наделил ее ребенком!
– Это она так говорит, – пробормотала Офелия, чувствуя, как ее тело словно наливается свинцом. Язык с трудом ворочался во рту, будто парализованный.
– Так вы разговаривали с ней?! – опешил Мэтт.
– Да… я сразу же помчалась к ней, как только прочитала письмо. Сказала, чтобы больше не попадалась мне на глаза. Видеть ее не могу! Она для меня умерла – так же как Тед и Чед. Я думала, что я замужем, а оказывается, это был сплошной обман. Просто я не хотела ничего замечать – так же как Тед не желал видеть, что наш сын неизлечимо болен. Выходит, я была так же слепа, как и он. Мы оба были слепы, только каждый по-своему.
– Вы ведь любили его, а это многое извиняет. И потом, несмотря на все… думаю, он тоже любил вас – по-своему.
– Ну, теперь я уже никогда этого не узнаю. – Это было тяжелее всего. Проклятое письмо уничтожило самое дорогое, что у нее оставалось от мужа, – веру в то, что он ее любил.
– Вы должны верить в то, что он любил вас, Офелия. В конце концов, ни один мужчина не выдержит двадцать лет с женщиной, если он ее не любит. Может быть, он вам изменял, однако он продолжал вас любить. Несмотря ни на что.
– Возможно, потом он оставил бы меня и ушел к ней. Хотя, зная Теда, Офелия отнюдь не была уверена в этом.
И вовсе не потому, что верила в его любовь, – просто Тед по складу своего характера не был способен на всепоглощающее чувство. По-настоящему он любил только себя. Ему бы ничего не стоило бросить Андреа с ребенком, сделав вид, что его это совершенно не касается. Ее бы такое поведение мужа нисколько не удивило. Но опять-таки это вовсе не означало, что свою жену он любил больше. Вполне возможно, что он не любил ни ее, ни Андреа – такой уж он был человек.
– Много лет назад у него уже была интрижка, – сдавленным голосом призналась Офелия.
Тогда она простила его. Впрочем, она всегда его прощала. До этого дня. Теперь Теда нет. С ним уже нельзя ни поссориться, ни помириться, и он никогда не сможет ей ничего объяснить. Ей придется смириться с этим и как-то жить дальше. Офелии казалось, что их жизнь с Тедом похожа на ткань, в которую каждый из них вплетает нитку за ниткой. И вот достаточно смятого клочка бумаги, чтобы то, что. казалось таким прочным, вдруг в мгновение ока разлетелось в клочья. И она бессильна что-либо изменить.
– В первый раз он изменил мне в тот самый год, когда заболел Чед. Тогда мне казалось, он просто возненавидел меня… считал, что я виновата в болезни сына. Словно хотел отомстить мне за все. А может, он просто хотел хоть на время забыть обо всем… Не знаю. Это случилось, когда мы с Пип уехали во Францию. Не думаю, что это было такое уж сильное увлечение. Но когда я узнала… словом, это чуть было не прикончило меня. Как-то все сразу – и болезнь Чеда, и известие, что у мужа другая женщина. Правда, он сразу же перестал с ней встречаться. И я простила его. Впрочем, я всегда его прощала. Мне в общем-то нужно было только одно – чтобы он любил меня… чтобы мы всегда были вместе.
А он, похоже, всегда любил только себя. Но Офелия должна была сама понять его и научиться жить с таким человеком дальше. Мэтт считал, что не вправе еще больше растравлять ее раны, тем более что ей и так уже досталось. Украдкой взглянув на нее, он тяжело вздохнул. В глазах Офелии плескалась такая боль, что у него все перевернулось внутри. И Мэтт промолчал – он скорее откусил бы себе язык, чем решился бы причинить ей еще одну боль.
– Думаю, лучше всего постараться не думать об этом, – рассудительно сказал Мэтт. – Что толку терзать себя? Теда больше нет, и вы ничего уже не можете изменить.
– Эти двое… они уничтожили все, что у меня осталось. Даже из могилы он отомстил мне… сломал мне жизнь.
Мэтт никак не мог взять в толк, почему Тед не позаботился сразу уничтожить письмо. Да еще оставил его в таком месте, где оно наверняка попалось бы на глаза жене. Несусветная глупость? А может… может, он втайне хотел, чтобы она отыскала его? Возможно, рассчитывал, что оскорбленная Офелия сама решит оставить его? Как бы там ни было, ему больно даже думать о том, какую рану оно оставило в сердце женщины.
– Как вы объясните все это Пип?
– Никак. Ей незачем вообще ни о чем знать. Это касается только нас с Тедом – в особенности сейчас. Потом постараюсь как-то объяснить, почему Андреа перестала у нас бывать. Придется придумать какую-то причину… а может, просто скажу, что объясню ей все потом, когда она подрастет. Она и так уже догадывается, что произошло нечто ужасное, только еще не знает, что это связано с Андреа. Я не сказала Пип, что ездила к ней.
– Правильно.
Ладонь Офелии по-прежнему покоилась в его руке. Больше всего Мэтту хотелось бы обнять ее за плечи, но он не решился. Что-то подсказывало ему, что Офелии будет неприятно. Она походила на хрупкую пташку с переломанными крыльями, припавшую к земле в ожидании, когда милосердная смерть положит конец ее страданиям.
– Прошлой ночью я находилась на грани безумия. Мне казалось, я схожу с ума… а может, так оно и было. Простите, Мэтт. Поверьте, мне очень неприятно взваливать на вас свои проблемы.
– Почему бы и нет? Вы же знаете, мне отнюдь не все равно, что происходит с вами. И с Пип тоже.
Впрочем, откуда ей знать? Он ведь сам только недавно это понял. Но теперь, глядя на нее, Мэтт уже больше не сомневался. Он в жизни ни за кого не переживал так сильно… ну разве что за своих детей. И тут он вдруг вспомнил, что так и не успел поделиться с ней своей радостью.
– Знаете, ведь со мной тоже кое-что случилось. И тоже вчера, – мягко сказал он, все еще держа ее за руку. – Как ни странно, оказывается, меня тоже предали – так же жестоко и хладнокровно, как и вас, дорогая. У меня был гость на День благодарения. Знаете, такого чудесного праздника у меня не было уже много лет.
– Да? И кто же это? – Офелия с трудом заставила себя вернуться к действительности.
– Мой сын.
Глаза Офелии расширились от изумления, и Мэтт принялся взахлеб рассказывать ей о том, что случилось прошлым вечером.
– Просто не могу поверить! Господи, да как у нее хватило духу поступить так с вами… с ее же собственными детьми?! Неужели она рассчитывала, что они так никогда и не узнают об этом?
На лице Офелии отразился ужас. Их обоих предали те, кого они любили больше всего на свете. А самый мерзкий обман – когда обманывает тот, кому веришь. Она даже не могла сказать сейчас, кто проделал это с большим цинизмом или подлостью: Салли или Андреа с Тедом. Такое совпадение казалось просто невероятным.
– Возможно, надеялась, что со временем дети просто забудут меня. Или решат, что я давным-давно умер. И что самое удивительное, это ей почти удалось. Роберт признался, что они с Ванессой уже не сомневались, что меня давно нет в живых. Он искал меня, но скорее для того, чтобы убедиться наверняка. И был потрясен, увидев меня, что называется, во плоти. Знаете, он классный парень! Я просто мечтаю познакомить вас с ним. Держу пари, он вам понравится, особенно Пип. Может, даже встретим вместе Рождество, а? Как вам такая идея? – с надеждой в голосе предложил Мэтт, уже строя планы один грандиознее другого.
– Сдается мне, больше вы не намерены киснуть в одиночестве? – со слабой улыбкой проговорила Офелия.
Мэтт со смехом кивнул.
– Ну, уж не в этом году, это точно. А потом я обязательно слетаю в Окленд повидаться с Ванессой.
– Поздравляю вас, Мэтт. Это просто замечательно, – прошептала Офелия, с искренней радостью пожимая ему руку.
В комнату влетела Пип и довольно заулыбалась, заметив, что мать с Мэттом держатся за руки. Естественно, она все поняла совсем не так, как было на самом деле, и чуть не запрыгала от радости.
– Эй, мне уже можно вернуться? – спросила она, в то время как Мусс, ворвавшись вслед за ней в комнату, носился кругами, оставляя на полу кучки песка, но Мэтт великодушно заметил, что это не имеет значения.
– А я как раз собирался предложить твоей маме прогуляться немного по берегу. Пойдешь с нами?
– А это обязательно? – жалобно протянула Пип, съежившись в комочек на диване. – А то я замерзла просто как не знаю кто.
– Ладно, тогда оставайся. Мы недолго. – Мэтт вопросительно посмотрел на Офелию. Она кивнула в ответ и встала. Ей тоже хотелось немного пройтись по берегу.
Натянув куртки, они вышли из дома, и Мэтт, обняв Офелию за плечи, мягко притянул ее к себе. Она вдруг показалась ему меньше ростом и такой хрупкой, что он испугался, как бы ее не унесло ветром. Они медленно шли по пляжу, и Офелия покорно прижималась к Мэтту, словно ища у него защиты. Он был единственным другом, который у нее оставался, единственным, кому она верила как себе самой. Какое-то чувство подсказывало Офелии, что она может ему доверять. Что же до того человека, которого она долгие годы считала своим мужем… теперь она уже и не знала, чему верить. А от Мэтта исходило ощущение надежности. Во всем мире у нее теперь остался только он один. Растерянная, сломленная, Офелия прижалась к нему, словно испуганный ребенок. Рука Мэтта крепко обнимала ее за плечи. Так они долго бродили по берегу. Ни один из них не произнес ни слова. Да это было и не нужно.
Глава 22
В первый же понедельник после Дня благодарения Мэтт, как и обещал, отправился навестить сына, а на обратном пути домой завернул к Офелии – убедиться, что у них с Пип все в порядке. Пип как раз явилась из школы, а Офелия в этот день взяла выходной. На душе у нее было так тошно, что не хотелось ни о чем думать. Вся ее жизнь разом изменилась. Первым делом она решила, что постарается как можно скорее избавиться от одежды Теда. Это была своего рода месть – тем самым она как бы вышвырнет его из дома, навсегда вычеркнет из памяти. Слабое утешение, конечно, но единственное, что было в ее силах. Офелия решила, что сразу же почувствует себя лучше. И потом ей только на пользу размяться немного. Нельзя же до конца своих дней боготворить человека, который изменяет тебе с лучшей подругой, да еще бесстыдно делает ей ребенка! Офелия тяжело вздохнула. Теперь ей стало ясно, что все годы она витала в облаках. Мир, в котором она жила, был обычной иллюзией. Пора вернуться к реальности, даже если впереди ее уже не ждет ничего, кроме одиночества.
Все свои соображения она наскоро объяснила Мэтту, улучив момент, когда Пип ненадолго убежала к себе в комнату. Мэтт предпочел промолчать – скорее всего потому, что боялся сказать слишком много. Будь его воля, он бы объяснил Офелии, что думает по поводу ее покойного мужа. Сам-то он давно уже решил, что этот самовлюбленный сукин сын не стоит ее мизинца. А ведь она всю жизнь прощала ему все! И принимала таким, какой он есть.
Но злополучное письмо наконец открыло ей глаза, и Мэтт невольно возликовал, убедившись, что за несколько дней Офелия стала буквально другим человеком.
Он просидел у них достаточно долго, чтобы уговорить ее отпраздновать вместе день рождения Офелии, который был на следующей неделе. Естественно, вместе с Пип – Мэтт никогда не забывал о ней. Вернее, он вспоминал о ней даже прежде, чем об Офелии, да и неудивительно – ведь именно она вначале стала его другом. И Пип ни разу не упустила случая с важным видом напомнить ему этот факт. Всякий раз при этом на губах Мэтта мелькала улыбка.
Поскольку речь шла о дне рождения Офелии, Мэтт намеревался пригласить их в другой, «взрослый» ресторан. Он с самого начала решил, что постарается устроить ей настоящий праздник – в конце концов, Офелия заслужила хоть немного радости, сердито думал он про себя. Жаль, что он не может высказать Теду и Андреа все, что он о них думает, злился Мэтт. Офелия сказала, что получила от Андреа письмо – его принес посыльный. Письмо было спокойным и грустным. Андреа писала, что ни одной минуты не надеется на прощение – только хочет, чтобы Офелия знала, что она всегда любила ее и сейчас горько раскаивается в произошедшем. Но Офелии уже стало все равно.
– Слишком поздно, – сказала она Мэтту, равнодушно отложив письмо.
Он промолчал.
– Возможно, вы станете считать меня бессердечной, но я не могу простить ее! Просто не могу – и все! И не хочу больше даже слышать о ней.
– По-моему, вы правы, – коротко буркнул он. А потом сказал, что собирается сегодня позвонить Салли и высказать ей все, что он о ней думает, если та не бросит трубку.
– Похоже, мы с вами оба расплачиваемся по старым счетам, – криво улыбнулась она.
– Наверное, просто время пришло, – вздохнул Мэтт. Весь день он думал о том, что скажет бывшей жене. А что вообще можно сказать человеку, укравшему у тебя детей и еще в придачу шесть лет жизни, если вообще забыть о том, как она, не моргнув глазом, отбросила его в сторону, словно грязную тряпку, и выпорхнула замуж за другого! Такое нельзя ни простить, ни забыть, угрюмо думал Мэтт. И Офелия с ним была согласна.
Он так засиделся, что Офелия в конце концов предложила ему остаться и пообедать с ними. Мэтт охотно согласился и даже помог ей с готовкой. Однако сразу же после обеда он распрощался и уехал, предварительно условившись, что день рождения Офелии они отпразднуют вместе. Пип уже сейчас сгорала от нетерпения, считая дни до торжественного события.
Уже совсем поздно ночью он позвонил Офелии – сказать, что только что разговаривал с Салли. Голос у него был измученный.
– И что она сказала?
– Сначала пыталась выкручиваться, – даже с каким-то удивлением в голосе ответил Мэтт. – Только что толку – ведь теперь мне практически все известно. А потом принялась рыдать – твердила, что пошла на это только ради детей, потому что считала – так будет лучше для них. Они привыкнут считать Хэмиша отцом и не будут чувствовать себя неуютно в новой семье. А меня, стало быть, к черту – так я понял. Вообразила себя Господом Богом, не иначе! Короче, так продолжалось около часа, но факт остается фактом – ей почти удалось уничтожить даже самую память обо мне. На следующей неделе ваш день рождения, а сразу после него я возьму билет на самолет да махну в Окленд повидать Ванессу. Вернусь через пару дней. Представляете, Салли поклялась, что уговорит ее приехать ко мне на Рождество – если я захочу! Я сказал, что захочу непременно. Это Рождество я встречу вместе со своими детьми! – В горле Мэтта что-то пискнуло, и Офелия сообразила, что он едва сдерживает волнение. – Знаете, я тут подумываю… может, снять домик возле Тахо и махнуть туда покататься на лыжах? Может, и вы с Пип тоже приедете? Как вам такая идея? А кстати, она катается на лыжах?
– Еще как!
– А вы? – с надеждой в голосе спросил Мэтт.
– Катаюсь немного, но до Пип мне далеко. И к тому же я терпеть не могу подъемники – с детства боюсь высоты.
– Вот и чудесно, составите мне компанию. Я ведь тоже не ахти какой лыжник. Просто решил, что это неплохая идея. Надеюсь, вы с Пип непременно приедете. – Мэтт радовался как ребенок, однако Офелия колебалась.
– А ваши дети не станут возражать? В конце концов, вам ведь еще даже не удалось толком побыть всем вместе, а тут вдруг приедут какие-то люди? Мне бы не хотелось вам мешать.
Офелия – впрочем, как и Мэтт – имела какую-то особую деликатность. В этом они с ним были очень похожи. В отличие от своих бывших супругов, обладавших крайним эгоизмом и себялюбием, оба страшно боялись оказаться навязчивыми.
– Я их непременно спрошу. Но не думаю, что они будут против, особенно после того как познакомятся с вами и с Пип, тем более что я вчера уже рассказывал о вас Роберту.
Мэтт вовремя прикусил язык. Еще секунда – и он проболтался бы, что Роберт увидел портрет Пип, который он рисовал ко дню рождения ее матери. Страшно подумать, как среагировала бы Пип, узнав, что он выдал ее тайну!
Поэтому Мэтт постарался быстренько перевести разговор на другое, с самым невинным видом поинтересовавшись, дежурит ли Офелия завтра в ночь. Оказалось, что да.
– Последние дни были для вас нелегкими. Почему бы вам не отдохнуть несколько дней?.. – «И не высовываться на улицу, тем более по ночам», – подумал про себя Мэтт. Ему до сих пор страшно даже думать о ночных поездках Офелии, но она слышать не хотела, чтобы бросить работу.
– Нет, у них каждая пара рук на счету. А если я не поеду, то вообще сойду с ума – все буду мучиться, как они там без меня.
Но оба они хорошо понимали, что дело не только в этом. В душе Офелии кровоточила новая рана – теперь она знала, что потеряла не только мужа и сына, но и все иллюзии.
Муж и лучшая подруга предали ее, и, наверное, оттого ей и не хотелось оставаться одной. Однако она держалась неплохо, и у Мэтта немного полегчало на душе. Если бы только не ее ночные вылазки, в особенности сейчас, когда мысли ее заняты совсем другим! В таком состоянии, как она сейчас, долго ли до беды? Не дай Бог, случится непоправимое!
Но все обошлось. Ночное дежурство выдалось на удивление спокойным, сообщила она Мэтту, когда он позвонил в среду утром узнать, как у нее дела. Следующее дежурство – в ночь со среды на четверг – было похоже на предыдущее как две капли воды. Их группа завернула в пару мест, где под открытым небом ночевали бездомные, в основном молодежь. Кое-кто из них выглядел еще вполне прилично, словно недавно ушел из дома, и сердце Офелии сжималось от боли при одном только взгляде на несчастных. Чистенькие мальчики и девочки из благополучных семей, и только затравленный взгляд выдавал в них бездомных, а от их рассказов у Офелии стыла кровь – столько в них содержалось отчаяния и безнадежности.
В субботу наступил день ее рождения, и совершенно неожиданно для самой Офелии он превратился в настоящий праздник. Они собирались сначала отпраздновать его дома, а уже потом отправиться в ресторан. Пип едва могла усидеть на месте. Когда подъехал Мэтт, она кубарем скатилась с лестницы и кинулась к машине помочь ему достать портрет. Сначала Офелии велели закрыть глаза, потом вдруг губы дочери прижались к ее щеке, и Пип торжественно протянула ей портрет и огромный букет цветов. Офелия сдавленно ахнула. И залилась слезами.
– О Господи… это просто чудо! Пип… Мэтт… у меня нет слов! – Крепко держа портрет в вытянутых руках, Офелия не могла оторвать от него глаз. Портрет явно удался, тем более что Мэтт передал не только одухотворенную прелесть детского личика Пип, ее сходство с лукавым лесным эльфом, но, что самое главное, и ее характер. Стоило Офелии бросить взгляд на портрет, как на глаза тут же наворачивались слезы. Она боялась даже на минуту выпустить его из рук. Мэтту с Пип пришлось уговаривать ее, когда настало время ехать в ресторан. Если бы можно было сразу же повесить портрет на стену, Офелия непременно осталась бы дома. Весь вечер она только и делала, что со слезами благодарила его за чудесный сюрприз, и Мэтт ощущал себя совершенно счастливым. Это было все, о чем он мечтал.
День рождения получился просто замечательный. Мэтт заранее побеспокоился о том, чтобы заказать для Офелии праздничный торт со свечками. Усталая, но совершенно счастливая, Пип на обратном пути клевала носом. Для нее сегодняшний день рождения матери тоже был не совсем обычным. Сколько месяцев она предвкушала тот миг, когда сможет подарить ей свой портрет, и вот теперь, после всех волнений и переживаний, чувствовала себя словно воздушный шарик, из которого вышел воздух. У нее еще хватило сил порадоваться, когда Офелия, вернувшись домой, первым делом кинулась к портрету. Потом, поцеловав мать и Мэтта, Пип отправилась спать, совершенно удовлетворенная тем, что Офелии понравился их подарок.
– Просто даже не знаю, как благодарить вас, Мэтт! Это самый прекрасный подарок из всех, который я когда-либо получала! – И Офелия ничуть не кривила душой. Такой подарок мог сделать тот, кто любит. А портрет был подарком не только от Пип, но и от Мэтта тоже.
– Нет, вы все-таки удивительная женщина, – тихо проговорил он, усевшись возле нее на диване. Удивительная женщина с благородным сердцем, добавил он про себя, вспомнив, как поступила с ним Салли. А что пришлось пережить самой Офелии?! Им обоим здорово не повезло в жизни, учитывая, с какой подлостью они столкнулись.
– Вы всегда так добры и ко мне, и к Пип, – с искренней благодарностью прошептала Офелия.
Покачав головой, Мэтт взял ее руку в свои.
«Доверьтесь мне», – хотелось ему сказать. Конечно, он чувствовал, что Офелия доверяет ему, но вот насколько? А то, о чем он собирался с ней поговорить, предполагало полную откровенность и доверие между ними.
Все свои соображения она наскоро объяснила Мэтту, улучив момент, когда Пип ненадолго убежала к себе в комнату. Мэтт предпочел промолчать – скорее всего потому, что боялся сказать слишком много. Будь его воля, он бы объяснил Офелии, что думает по поводу ее покойного мужа. Сам-то он давно уже решил, что этот самовлюбленный сукин сын не стоит ее мизинца. А ведь она всю жизнь прощала ему все! И принимала таким, какой он есть.
Но злополучное письмо наконец открыло ей глаза, и Мэтт невольно возликовал, убедившись, что за несколько дней Офелия стала буквально другим человеком.
Он просидел у них достаточно долго, чтобы уговорить ее отпраздновать вместе день рождения Офелии, который был на следующей неделе. Естественно, вместе с Пип – Мэтт никогда не забывал о ней. Вернее, он вспоминал о ней даже прежде, чем об Офелии, да и неудивительно – ведь именно она вначале стала его другом. И Пип ни разу не упустила случая с важным видом напомнить ему этот факт. Всякий раз при этом на губах Мэтта мелькала улыбка.
Поскольку речь шла о дне рождения Офелии, Мэтт намеревался пригласить их в другой, «взрослый» ресторан. Он с самого начала решил, что постарается устроить ей настоящий праздник – в конце концов, Офелия заслужила хоть немного радости, сердито думал он про себя. Жаль, что он не может высказать Теду и Андреа все, что он о них думает, злился Мэтт. Офелия сказала, что получила от Андреа письмо – его принес посыльный. Письмо было спокойным и грустным. Андреа писала, что ни одной минуты не надеется на прощение – только хочет, чтобы Офелия знала, что она всегда любила ее и сейчас горько раскаивается в произошедшем. Но Офелии уже стало все равно.
– Слишком поздно, – сказала она Мэтту, равнодушно отложив письмо.
Он промолчал.
– Возможно, вы станете считать меня бессердечной, но я не могу простить ее! Просто не могу – и все! И не хочу больше даже слышать о ней.
– По-моему, вы правы, – коротко буркнул он. А потом сказал, что собирается сегодня позвонить Салли и высказать ей все, что он о ней думает, если та не бросит трубку.
– Похоже, мы с вами оба расплачиваемся по старым счетам, – криво улыбнулась она.
– Наверное, просто время пришло, – вздохнул Мэтт. Весь день он думал о том, что скажет бывшей жене. А что вообще можно сказать человеку, укравшему у тебя детей и еще в придачу шесть лет жизни, если вообще забыть о том, как она, не моргнув глазом, отбросила его в сторону, словно грязную тряпку, и выпорхнула замуж за другого! Такое нельзя ни простить, ни забыть, угрюмо думал Мэтт. И Офелия с ним была согласна.
Он так засиделся, что Офелия в конце концов предложила ему остаться и пообедать с ними. Мэтт охотно согласился и даже помог ей с готовкой. Однако сразу же после обеда он распрощался и уехал, предварительно условившись, что день рождения Офелии они отпразднуют вместе. Пип уже сейчас сгорала от нетерпения, считая дни до торжественного события.
Уже совсем поздно ночью он позвонил Офелии – сказать, что только что разговаривал с Салли. Голос у него был измученный.
– И что она сказала?
– Сначала пыталась выкручиваться, – даже с каким-то удивлением в голосе ответил Мэтт. – Только что толку – ведь теперь мне практически все известно. А потом принялась рыдать – твердила, что пошла на это только ради детей, потому что считала – так будет лучше для них. Они привыкнут считать Хэмиша отцом и не будут чувствовать себя неуютно в новой семье. А меня, стало быть, к черту – так я понял. Вообразила себя Господом Богом, не иначе! Короче, так продолжалось около часа, но факт остается фактом – ей почти удалось уничтожить даже самую память обо мне. На следующей неделе ваш день рождения, а сразу после него я возьму билет на самолет да махну в Окленд повидать Ванессу. Вернусь через пару дней. Представляете, Салли поклялась, что уговорит ее приехать ко мне на Рождество – если я захочу! Я сказал, что захочу непременно. Это Рождество я встречу вместе со своими детьми! – В горле Мэтта что-то пискнуло, и Офелия сообразила, что он едва сдерживает волнение. – Знаете, я тут подумываю… может, снять домик возле Тахо и махнуть туда покататься на лыжах? Может, и вы с Пип тоже приедете? Как вам такая идея? А кстати, она катается на лыжах?
– Еще как!
– А вы? – с надеждой в голосе спросил Мэтт.
– Катаюсь немного, но до Пип мне далеко. И к тому же я терпеть не могу подъемники – с детства боюсь высоты.
– Вот и чудесно, составите мне компанию. Я ведь тоже не ахти какой лыжник. Просто решил, что это неплохая идея. Надеюсь, вы с Пип непременно приедете. – Мэтт радовался как ребенок, однако Офелия колебалась.
– А ваши дети не станут возражать? В конце концов, вам ведь еще даже не удалось толком побыть всем вместе, а тут вдруг приедут какие-то люди? Мне бы не хотелось вам мешать.
Офелия – впрочем, как и Мэтт – имела какую-то особую деликатность. В этом они с ним были очень похожи. В отличие от своих бывших супругов, обладавших крайним эгоизмом и себялюбием, оба страшно боялись оказаться навязчивыми.
– Я их непременно спрошу. Но не думаю, что они будут против, особенно после того как познакомятся с вами и с Пип, тем более что я вчера уже рассказывал о вас Роберту.
Мэтт вовремя прикусил язык. Еще секунда – и он проболтался бы, что Роберт увидел портрет Пип, который он рисовал ко дню рождения ее матери. Страшно подумать, как среагировала бы Пип, узнав, что он выдал ее тайну!
Поэтому Мэтт постарался быстренько перевести разговор на другое, с самым невинным видом поинтересовавшись, дежурит ли Офелия завтра в ночь. Оказалось, что да.
– Последние дни были для вас нелегкими. Почему бы вам не отдохнуть несколько дней?.. – «И не высовываться на улицу, тем более по ночам», – подумал про себя Мэтт. Ему до сих пор страшно даже думать о ночных поездках Офелии, но она слышать не хотела, чтобы бросить работу.
– Нет, у них каждая пара рук на счету. А если я не поеду, то вообще сойду с ума – все буду мучиться, как они там без меня.
Но оба они хорошо понимали, что дело не только в этом. В душе Офелии кровоточила новая рана – теперь она знала, что потеряла не только мужа и сына, но и все иллюзии.
Муж и лучшая подруга предали ее, и, наверное, оттого ей и не хотелось оставаться одной. Однако она держалась неплохо, и у Мэтта немного полегчало на душе. Если бы только не ее ночные вылазки, в особенности сейчас, когда мысли ее заняты совсем другим! В таком состоянии, как она сейчас, долго ли до беды? Не дай Бог, случится непоправимое!
Но все обошлось. Ночное дежурство выдалось на удивление спокойным, сообщила она Мэтту, когда он позвонил в среду утром узнать, как у нее дела. Следующее дежурство – в ночь со среды на четверг – было похоже на предыдущее как две капли воды. Их группа завернула в пару мест, где под открытым небом ночевали бездомные, в основном молодежь. Кое-кто из них выглядел еще вполне прилично, словно недавно ушел из дома, и сердце Офелии сжималось от боли при одном только взгляде на несчастных. Чистенькие мальчики и девочки из благополучных семей, и только затравленный взгляд выдавал в них бездомных, а от их рассказов у Офелии стыла кровь – столько в них содержалось отчаяния и безнадежности.
В субботу наступил день ее рождения, и совершенно неожиданно для самой Офелии он превратился в настоящий праздник. Они собирались сначала отпраздновать его дома, а уже потом отправиться в ресторан. Пип едва могла усидеть на месте. Когда подъехал Мэтт, она кубарем скатилась с лестницы и кинулась к машине помочь ему достать портрет. Сначала Офелии велели закрыть глаза, потом вдруг губы дочери прижались к ее щеке, и Пип торжественно протянула ей портрет и огромный букет цветов. Офелия сдавленно ахнула. И залилась слезами.
– О Господи… это просто чудо! Пип… Мэтт… у меня нет слов! – Крепко держа портрет в вытянутых руках, Офелия не могла оторвать от него глаз. Портрет явно удался, тем более что Мэтт передал не только одухотворенную прелесть детского личика Пип, ее сходство с лукавым лесным эльфом, но, что самое главное, и ее характер. Стоило Офелии бросить взгляд на портрет, как на глаза тут же наворачивались слезы. Она боялась даже на минуту выпустить его из рук. Мэтту с Пип пришлось уговаривать ее, когда настало время ехать в ресторан. Если бы можно было сразу же повесить портрет на стену, Офелия непременно осталась бы дома. Весь вечер она только и делала, что со слезами благодарила его за чудесный сюрприз, и Мэтт ощущал себя совершенно счастливым. Это было все, о чем он мечтал.
День рождения получился просто замечательный. Мэтт заранее побеспокоился о том, чтобы заказать для Офелии праздничный торт со свечками. Усталая, но совершенно счастливая, Пип на обратном пути клевала носом. Для нее сегодняшний день рождения матери тоже был не совсем обычным. Сколько месяцев она предвкушала тот миг, когда сможет подарить ей свой портрет, и вот теперь, после всех волнений и переживаний, чувствовала себя словно воздушный шарик, из которого вышел воздух. У нее еще хватило сил порадоваться, когда Офелия, вернувшись домой, первым делом кинулась к портрету. Потом, поцеловав мать и Мэтта, Пип отправилась спать, совершенно удовлетворенная тем, что Офелии понравился их подарок.
– Просто даже не знаю, как благодарить вас, Мэтт! Это самый прекрасный подарок из всех, который я когда-либо получала! – И Офелия ничуть не кривила душой. Такой подарок мог сделать тот, кто любит. А портрет был подарком не только от Пип, но и от Мэтта тоже.
– Нет, вы все-таки удивительная женщина, – тихо проговорил он, усевшись возле нее на диване. Удивительная женщина с благородным сердцем, добавил он про себя, вспомнив, как поступила с ним Салли. А что пришлось пережить самой Офелии?! Им обоим здорово не повезло в жизни, учитывая, с какой подлостью они столкнулись.
– Вы всегда так добры и ко мне, и к Пип, – с искренней благодарностью прошептала Офелия.
Покачав головой, Мэтт взял ее руку в свои.
«Доверьтесь мне», – хотелось ему сказать. Конечно, он чувствовал, что Офелия доверяет ему, но вот насколько? А то, о чем он собирался с ней поговорить, предполагало полную откровенность и доверие между ними.