Страница:
Он не знал, что на это ответить, а потому просто поцеловал ее в нос, в маленький прелестный носик, словно успокаивая непослушное дитя. И пока он совершал этот почти невинный жест, его рука, свободно проникла ей между ног и приоткрыла повлажневшие складки.
Его жена застонала. Ее голова вновь откинулась ему на плечо, глаза закрылись, а руки судорожно сжали его плечи.
Джос медлил, теребя большим пальцем вспухший бугорок и целуя постанывающий рот. Она уже вся извивалась, почти ужа сама терлась об его руку, а он все не прекращал монотонность своих движений. Вдруг, она резко остановилась, подняла голову и взмолилась:
— Ну, давайте же! Давайте! Я уже не могу!
— Не так быстро, моя фея. — И откуда у него взялись силы произнести эти слова и уж тем боле им последовать?
Джос хотел, чтобы она запомнила этот вечер навсегда, чтобы она не могла вспоминать эту ночь без содрогания каждой клетки собственного тела, желая повторения, чтобы ни одни бывший до него любовник не мог сравниться с ним, и с этой ночью. И потому он медленно отнял свою руку, вытащил ее из-под ее юбок и пересадил ее так, чтобы она будто бы оседлала его. Притянув за шею ее голову, он вновь жадно, засасывающее поцеловал ее, а второй рукой начал нащупывать налитые спелые плоды, полу прикрытые корсажем. Дернув за вырез платья, он вытащил их на свободу и уже обоими руками, сжимал и поглаживал темные соски. Вскоре туда спустился и его рот.
Она замерла, словно нечто подобное происходило с ней впервые. Ее пальцы судорожно сжали его плечи, а грудь, ее тугая, полная, восхитительная грудь, подалась вперед, тыча острием ему в рот, понуждая его еще больше засосать эту сладкую окружность.
Может быть, если бы она не начала на нем ерзать, если бы она не начала гладить его плечи, грудь и живот, если бы она не начал стаскивать с него одежду, и неуклюже целовать обнажившиеся участки, он бы смог выдержать больше. Может быть… Но она была неумолима.
Его одежда кучкой сваливалась около их ног — плащ, рубашка, завязки, башмаки, чулки… Добравшись до панталон, она рывком сдернула их вниз, и погладила его обнажившиеся ягодицы.
— Какой ты красивый!
Он молча поднял ее руки вверх и схватив снизу юбки платья, снял его через ее голову. Расстегивать пуговички не было сил…
Джос слегка отступил, желая насладиться ее взъерошенным, невероятно притягательным видом. Он желал видеть то, чем позже намеривался насытиться.
Тугой корсет стягивал удивительно тонкую талию, поверх него торчала ее дерзкая грудь, с высунувшимися наполовину сосками. Бедра облепляла тонкая прозрачная ткань, такая короткая, что не закрывала коленей. Чулки, подвязки… было так темно, что он не мог различить какого они цвета.
Эта она была красивой. Сказочно ослепительной и невероятно эротичной. Зовущая сирена с распущенными голубыми волосами.
Как много мужчин видели ее такой?
Джос тряхнул головой, пытаясь отогнать подобные мысли. Какая разница, если сейчас она наконец-то будет принадлежать ему. Притянув ее к себе, он легонько поцеловал ее в рот.
— Ты настоящая фея…
Он нащупал крючки корсета, ловко сдвинул их и расстегнул. Спустил с плеч тонкую сорочку и она с тихим шелестом упала на пол. Его руки прошлись по ее позвонкам, спустились на обнаженные ягодицы, чуть сжали их. Она даже привстала на цыпочки, только быть ближе к нему, практически вжалась, впечаталась в его тело…
Он не захотел снимать с нее парик. Ему хотелось видеть ее такой — настоящей феей, русалкой, нимфой, волшебницей… Посадив ее на кушетку, он легонько толкнул ее в грудь, так что она упала на спину, а сам устроился между ее раздвинутыми ногами…
— Настоящая фея.
Его отвердевший, напряженный и готовый взорваться в любую минуту конец, терся о ее влажное лоно, ища вход. Туда в глубь, где было так жарко… Скользнув глубже, ему пришлось приложить немалое усилие, что протиснуться дальше. Боже! Какой она была узкой.
Она всхлипнула и напряглась. Он руками еще шире раздвинул вход и мощным толчком вошел в нее.
— О, Боже!
Он вышел из нее и вновь мощно вошел.
— О, Боже!
Кто это сказал, он или она?
Джос положил руки на ее грудь и начал пощипывать соски, не забывая двигать бедрами. Но вскоре одна его рука спустилась ниже и стала поглаживать ее промежность, а бедра все неустанно трудились вперед-назад, вперед-назад…
Он вспотел, дыхание прерывалось, перед глазами взрывались искры. Внутри, словно натягивалась пружина — все туже, туже и туже. Еще один мощный рывок. Он почувствовал, как все внутри нее сжимается, по ее телу прошла судорога и он окончательно потерял голову…
Его тело представляло собой осколки, разбросанные в разные стороны осколки. Неимоверно долго, он «собирал» себя, заново ощущая свои руки, ноги, голову… чувствуя, как сердечный ритм постепенно приходит в норму, а разгоряченное тело, наконец-то чувствует прохладу спокойствия…
Ну, вот и свершилось. Свершилось то, о чем он думал, на протяжении этих двух лет…
Глава 14
Глава 15
Его жена застонала. Ее голова вновь откинулась ему на плечо, глаза закрылись, а руки судорожно сжали его плечи.
Джос медлил, теребя большим пальцем вспухший бугорок и целуя постанывающий рот. Она уже вся извивалась, почти ужа сама терлась об его руку, а он все не прекращал монотонность своих движений. Вдруг, она резко остановилась, подняла голову и взмолилась:
— Ну, давайте же! Давайте! Я уже не могу!
— Не так быстро, моя фея. — И откуда у него взялись силы произнести эти слова и уж тем боле им последовать?
Джос хотел, чтобы она запомнила этот вечер навсегда, чтобы она не могла вспоминать эту ночь без содрогания каждой клетки собственного тела, желая повторения, чтобы ни одни бывший до него любовник не мог сравниться с ним, и с этой ночью. И потому он медленно отнял свою руку, вытащил ее из-под ее юбок и пересадил ее так, чтобы она будто бы оседлала его. Притянув за шею ее голову, он вновь жадно, засасывающее поцеловал ее, а второй рукой начал нащупывать налитые спелые плоды, полу прикрытые корсажем. Дернув за вырез платья, он вытащил их на свободу и уже обоими руками, сжимал и поглаживал темные соски. Вскоре туда спустился и его рот.
Она замерла, словно нечто подобное происходило с ней впервые. Ее пальцы судорожно сжали его плечи, а грудь, ее тугая, полная, восхитительная грудь, подалась вперед, тыча острием ему в рот, понуждая его еще больше засосать эту сладкую окружность.
Может быть, если бы она не начала на нем ерзать, если бы она не начала гладить его плечи, грудь и живот, если бы она не начал стаскивать с него одежду, и неуклюже целовать обнажившиеся участки, он бы смог выдержать больше. Может быть… Но она была неумолима.
Его одежда кучкой сваливалась около их ног — плащ, рубашка, завязки, башмаки, чулки… Добравшись до панталон, она рывком сдернула их вниз, и погладила его обнажившиеся ягодицы.
— Какой ты красивый!
Он молча поднял ее руки вверх и схватив снизу юбки платья, снял его через ее голову. Расстегивать пуговички не было сил…
Джос слегка отступил, желая насладиться ее взъерошенным, невероятно притягательным видом. Он желал видеть то, чем позже намеривался насытиться.
Тугой корсет стягивал удивительно тонкую талию, поверх него торчала ее дерзкая грудь, с высунувшимися наполовину сосками. Бедра облепляла тонкая прозрачная ткань, такая короткая, что не закрывала коленей. Чулки, подвязки… было так темно, что он не мог различить какого они цвета.
Эта она была красивой. Сказочно ослепительной и невероятно эротичной. Зовущая сирена с распущенными голубыми волосами.
Как много мужчин видели ее такой?
Джос тряхнул головой, пытаясь отогнать подобные мысли. Какая разница, если сейчас она наконец-то будет принадлежать ему. Притянув ее к себе, он легонько поцеловал ее в рот.
— Ты настоящая фея…
Он нащупал крючки корсета, ловко сдвинул их и расстегнул. Спустил с плеч тонкую сорочку и она с тихим шелестом упала на пол. Его руки прошлись по ее позвонкам, спустились на обнаженные ягодицы, чуть сжали их. Она даже привстала на цыпочки, только быть ближе к нему, практически вжалась, впечаталась в его тело…
Он не захотел снимать с нее парик. Ему хотелось видеть ее такой — настоящей феей, русалкой, нимфой, волшебницей… Посадив ее на кушетку, он легонько толкнул ее в грудь, так что она упала на спину, а сам устроился между ее раздвинутыми ногами…
— Настоящая фея.
Его отвердевший, напряженный и готовый взорваться в любую минуту конец, терся о ее влажное лоно, ища вход. Туда в глубь, где было так жарко… Скользнув глубже, ему пришлось приложить немалое усилие, что протиснуться дальше. Боже! Какой она была узкой.
Она всхлипнула и напряглась. Он руками еще шире раздвинул вход и мощным толчком вошел в нее.
— О, Боже!
Он вышел из нее и вновь мощно вошел.
— О, Боже!
Кто это сказал, он или она?
Джос положил руки на ее грудь и начал пощипывать соски, не забывая двигать бедрами. Но вскоре одна его рука спустилась ниже и стала поглаживать ее промежность, а бедра все неустанно трудились вперед-назад, вперед-назад…
Он вспотел, дыхание прерывалось, перед глазами взрывались искры. Внутри, словно натягивалась пружина — все туже, туже и туже. Еще один мощный рывок. Он почувствовал, как все внутри нее сжимается, по ее телу прошла судорога и он окончательно потерял голову…
Его тело представляло собой осколки, разбросанные в разные стороны осколки. Неимоверно долго, он «собирал» себя, заново ощущая свои руки, ноги, голову… чувствуя, как сердечный ритм постепенно приходит в норму, а разгоряченное тело, наконец-то чувствует прохладу спокойствия…
Ну, вот и свершилось. Свершилось то, о чем он думал, на протяжении этих двух лет…
Глава 14
Наемный экипаж медленно катился по булыжной мостовой вдоль Пикадилли. Буквально за один вечер теплый и жаркий весенний Лондон, превратился в дождливый промозглый город. Редкие прохожие шарахались в стороны, стараясь избежать брызг, вылетавших из-под колес экипажа. Отсыревшая кожа сиденья холодила, а старенькая дверца экипажа противно поскрипывала. Вокруг все было серо, холодно и не смотря на утро, темно.
Гейл поплотнее закуталась в подбитую мехом накидку. Она слышала историю о том, как молодая мисс Ферчайлд, вышедшая с бала в одном платье на следующий день слегла в горячке, а потом умерла. Ей не хотелось оказаться на ее месте…
Моросящий дождь наводил на нее дремоту, экипаж равномерно раскачивало и она сама не заметила, как прикрыла глаза… И тем не менее, не заснула. Всякий раз, стоило ей закрыть глаза, как она заново представляла себе того «незнакомца», его поцелуи, его вездесущие руки, его запах, голос, движения — все, все, все, и каждый раз, вспомнив его, ее тело вздрагивало, ныло, а совесть душила, корчилась в муках. Как она могла?
Как ни странно, ей не было больно. Может быть чуть-чуть, в самом начале, да и то, взрыв ощущений от его движений внутри нее, заставил ее забыть об этом маленьком неудобстве.
«Вот как это бывает!» — Да, да, она тогда подумала об этом. — «Вот как это бывает!»
Уже значительно позже, она осознала, что отдалась неизвестному мужчине, да к тому же в чужом доме на обыкновенной кушетке. Не на кровати, при свежих шелковых простынях, со свечами по углам, а в темной комнате на кушетке.
Словно, прочитав ее мысли, мужчина поднял ее обнаженное вспотевшее тело, прижал к своему, такому же разгоряченному и вспотевшему, и отнес на кровать. Покрывало приятно холодило кожу, но Гейл предпочла забраться под него. Она думала, что сейчас незнакомец должен уйти и было бы несколько неловко, наблюдай она за его сборами в голом виде. Но тот и не думал ни о чем подобном. Напротив, приподняв покрывало, он также улегся на кровать и прикрыл им свое великолепное тело. Ни слова не говоря, он прижал ее к себе и начал рассеянно гладить по обнаженным плечам и спине. Ей захотелось расплакаться от умиления.
Но его движения были такими успокаивающе размеренными, что она не заметила, как уснула, уткнув лицо куда-то в его подмышку и мечтательно улыбаясь.
Ее разбудил смех. В ее доме, даже при полном скоплении жильцов, никогда никто не осмеливался «так» смеяться. В ее доме жили вполне добропорядочные люди, которые по ночам предпочитали спать. Да, ее дом наполняли всеразличные звуки — постанывания ступеней, поскрипывание половиц, шорох дверей. Старенький джентльмен мистер Пилокси страдал бессонницей и его шаги ночью, будили пожилую даму в круглых очках миссис Уилоби, которая имела несчастье поселиться внизу, как раз под комнатами мистера Пилокси. Иногда она просыпалась, услышав возмущенный стук палки миссис Уилоби, которой та стучала о потолок… Но в целом, ее дом дышал умиротворенностью, спокойствием, там никогда не смеялись ночью.
Она с трудом выкарабкиваясь из уютного кокона сна, приоткрыла глаза. Может быть ей пригрезилось? Но тут где-то рядом громко хлопнула дверь. Она услышала шаги, смех. Взвизгнула женщина, но не испуганно, нет, она тут же довольно засмеялась, и ей вторил мужской бас. Послышались стоны…
Соседняя с ней комната в наем не сдавалась. А единственная женщина, которая могла находиться с ней на третьем этаже, могла быть только Мэг. Но Мэг никогда так не смеялась!
Гейл рывком села в постели, с ее головы что-то сползло и она нащупала длинные фальшивые волосы.
Парик.
Ей даже не надо было оборачиваться, чтобы почувствовать, что рядом с ней в постели, все еще лежит незнакомец и безмятежно спит. Ее охватила ужас и одновременно паника.
Приподняв покрывало, она ступила босыми ногами на пол и начала судорожно отыскивать свою одежду. Дойдя до кушетки, Гейл начала натягивать на себя сорочку и лишь почувствовав на своем теле этот эфемерный кусок такни, хоть как-то успокоилась. Это было почти что смешно, но ей было страшно оставаться голой в присутствии незнакомого человека, который всего несколько часов назад где ее только не трогал. Мало того что трогал… целовал.
Сейчас, он вроде бы спал. Проснись он, открой глаза или хуже того, скажи ей что-нибудь — она с воплями бросилась бы прочь от него. Но он спал. Безмятежно, ровно дыша, не шевелясь.
О-о, она позже будет анализировать то, что произошло этой ночью. Позже. Не сейчас, когда ей так… страшно.
Гейл заставила свое оцепеневшее тело двигаться. И тем не менее, подбирая разбросанные в разных частях комнаты чулки, подвязки и туфельки — «Генрих» снимая их с нее, бросал все куда попало, она то и дело, спрашивала себя — «неужели это я?».
Неужели это она сама принимала такое живое участие в том действии, которое сейчас казалось ей давно прошедшим спектаклем? Неужели она сама с готовностью легла в постель к чужому, незнакомому мужчине?
Нащупав расстегнутый корсет, она поняла, что ни за что на свете сама его не оденет — как не вертись, самой застегнуть все эти крючки она попросту не сможет. Она бросила его на пол и оставила так — валящимся на полу. Плевать, что проснувшись, «Генрих», подумает о ней, как о неряхе. Натягивая на себя платье, она ужаснулась, услышав, как натянувшаяся ткань затрещала. Но все обошлось благополучно, по крайней мере швы держались и видимых прорех не обнаружилось. Оставалось лишь нацепить парик и молча скрыться. Гейл подошла к кровати, чувствуя, как покрывается липким потом от страха, что сейчас этот мужчина проснется, и тем не менее, попыталась достать свой парик, но рука незнакомца тяжело придавила большую его часть. Эту часть ее маскарада вытащить было невозможно…
Там, в коридоре, горел свет — под их дверью пробивалась полоска яркого света. Ее могут увидеть, узнать. Она даже представила себе эту сцену — головы присутствующих поворачиваются ей вслед, а потом все начинают шушукаться.
Идиотка! У тебя же есть маска!
Этот злой, испуганный голос внутри нее, не мог быть ее внутренним «я». И все же он им был. О, он еще будет изводить ее угрызениями совести и кошмарными подробностями этой ночи.
Отыскав маску, Гейл тут же завязала ленты и пошла к выходу. Открыв дверь, она кинула последний взгляд на своего ночного любовника, то ли желая убедиться, что он еще спит, то ли просто рассмотреть его как следует, чтобы затем всю последующую жизнь избегать его как чумы… Взглянула, да так и застыла, позволяя лучу света играть на мускулах его груди, высвечивать твердые губы и чуть подрагивающие закрытые глаза… ДЖОСЛИНА!
Ужас, шок, страх — парализовали ее. Пригвожденная к месту этим открытием, она даже забыла о том, что нужно дышать. Вероятно, в скором времени, она превратилась бы и в соляной столб, но тут ее муж пошевелился, чуть слышно вздохнул, будто бы просыпаясь и вот уже она мчалась со всех ног куда глаза глядят, подальше от этого места, от этого проклятого дома и почти бывшего мужа…
В голове ее только звучало одно его имя, стократным эхом все повторяя и повторяя — «Джослин! Джо-о-слин! Джослин! Это был Джослин!».
Уже значительно позже, она вспомнила, как он легкомысленно заявил, что у него нет семьи…
От резкого толчка, Гейл практически свалилась с сиденья.
Вцепившись в потертую кожу сиденья, она чудом осталась на месте. Глаза испуганно приоткрылись и на какое-то время ее оставили воспоминания. Она чутко вслушивалась в площадную ругань возницы с каким-то мальчишкой, который зазевавшись, чуть не угодил под копыта лошади…
Но она так и не рискнула выглянуть из окна, боясь быть узнанной, поэтому терпеливо ждала окончания этой жаркой баталии, даже не смотря на то что ей было холодно и так хотелось поторопить возницу.
Через пять минут, экипаж продолжил свой размеренный ход и ее вновь охватили воспоминания…
Она забыла в той комнате свое ожерелье. Она даже не вспоминала о нем, пока не достигла безопасности своей комнаты в «Олбани»[3], где на туалетном столике лежал раскрытый бархатный футляр.
Вместо того, чтобы бежать в комнату Элиота, что она намеривалась сделать в первую очередь, она села на стул перед этим футляром и разревелась. Не удели она своему «позору» так много времени, она бы успела перехватить Эллиота до того, как тот скрылся из города.
Перевернув страницу «Таймс» и пробежав глазами по заголовкам, Джослин отложил еще сырую газету в сторону.
Ничего интересного.
Закинув ногу на ногу, он не спеша оглядел комнату, в которой мужчины всех возрастов читали газеты, курили сигары или трубки — кто что предпочитал, и распивали чай.
Пожалуй, он был здесь единственным, кто начинал это утро с хорошего бокала «Шабли». И, пожалуй, впервые, его любимый клуб «Брукс» напоминал ему дамский кружок по рукоделию.
Нетерпение, что изводило его вот уже вторые сутки, не давало ему спокойно побыть дома и чтобы избежать тянущихся до бесконечности часов, он пришел сюда, надеясь, за разговорами или игрой в карты, убить время. Но как оказалось, по утрам в «Бруксе» — джентльмены предпочитали попивать чай, читать газеты и курить свои дурацкие сигары. Никто, кого он видел перед собой, не был расположен к разговору, и никто не выражал даже проблеска любопытства, когда он попросил лакея принести ему игральные карты.
Старые курицы!
Будь сейчас вечер, он бы уже со всех ног мчался бы в противоположную от этого фешенебельного и добропорядочного «Брукса» сторону, к славящемуся сомнительной репутацией «Георгу». По крайней мере, там бы он всласть размял бы свои затекшие от неподвижного ожидания кости — вышел бы на ринг и занялся бы боксом. Но сейчас было утро, это неподвижное, никуда не двигавшееся утро, а утром, как известно, такие сомнительные заведения, как «Георг» не работали…
Он устал ждать. Его снедало любопытство. Любое маломальское происшествие выводило его из себя. И тем не менее, он вынужден был скучающе поглядывать на местных джентльменов и… ждать.
— Милорд! — рядом с его левым плечом почтительно склонился лакей и Джос раздраженно поджал губы. — Прошу прощения, милорд, что отрываю… — Лакей говорил с таким важным видом, словно Джос не пил прохладное «Шабли» и глазел по сторонам, а обсуждал дела государственного значения, — но вас очень настойчиво спрашивает некий… — губы лакея едва заметно дрогнули, — …мальчишка.
Поскольку внешне Джос никак не отреагировал — слишком он был озабочен тем, как этому мальчишке удалось его найти, лакей поспешно спросил:
— Сказать ему, что вы заняты?
— Нет.
Джос поднялся, стряхивая с себя оцепенение.
— Вас проводить, милорд?
— Не надо, я сам.
Не обращая внимания на повернувшиеся ему вслед любопытные головы, он гигантскими шагами добрался до выхода и наконец, остановился, поеживаясь на пронизывающем ветру и исподтишка наблюдая за парнишкой.
Неопределенного возраста — ему вполне можно было дать как тринадцать, так и шестнадцать лет, худой, грязный, в потертых, доходивших до дыр лохмотьях, он, от нечего делать, кидал в бродячих собак камешки. Между тем, не смотря на всю свою грязь, он казался довольно симпатичным.
Можно было предположить, что у него светло-русые волосы, однако, по тому состоянию в каком находилась его голова, Джос мог и ошибаться. Худое, почти всегда хмурое лицо было с правильными, почти аристократическими чертами, если конечно не обращать внимания на белый шрам пересекающий левую бровь и нос, переломанный в драке. Но пожалуй, самым невероятным на этом лице были глаза — какого-то неестественного василькового цвета. Две яркие точки, на фоне грязи и подтеков.
Его высокая фигура ссутулилась, короткие штаны приоткрывали голые ноги и башмаки, сквозь которые были видны пальцы…
Джос почувствовал прилив жалости и сострадания, но вовремя вспомнил, что этот хулиган был профессиональным карманником и его жалкий вид, был частью его опасной игры.
— Как ты меня нашел?
Мальчишка повернулся и на его чумазом лице блеснули белоснежные зубы. Таких великолепных зубов у воришки с Ист-энда быть не могло.
— У меня повсюду свои люди.
Джос против воли усмехнулся — тринадцатилетний пацан вел себя как сорокапятилетний важный дядечка.
— Ладно, что ты узнал?
Разбойник, а именно таково было прозвище мальчишки, смачно сплюнул, растер плевок ногой и лишь затем, склонив голову на бок, ответил:
— Час тому назад ваша леди отбыла в Уотфорд.
— Вот как. — Джослин не был удивлен, так как уже давно ждал этого. — А мистер Уайт, ты нашел его?
— Этот прихвостень смылся еще три дня назад. Мы так и не видели его, он смотался задолго до того, как вы дали задание…
Собственно, он все так и предполагал. Разбойник не сообщил ему ничего нового, однако Джос, все же хотел перестраховаться — вдруг события стали бы развиваться не так, как им положено. Но Гейл все же поступила вполне предсказуемо — наконец-то, спустя два года, навестила свою тетку, а затем смылась из города.
Хотел бы он посмотреть на ее лицо, когда Алисия сообщила ей, что несравненная Селина сбежала с Энтони!
Естественно, он этого не сделал. Он предпочел затаиться и ждать, хотя видит Бог, при его нетерпении, это было не легко. Где-то в глубине души, у него зрела, нет, не надежда — на пустые надежды он был просто не способен, где-то в глубине души у него таилась мысль, что его заблудшая жена все же к нему вернется. Да, пусть это казалось смехотворным — после всего-то!, но он помнил тот ее взгляд, прощальный взгляд, которым она одарила его при своем уходе. Притворившись спящим, он прекрасно все видел и отлично все понял — она его все же узнала.
Он ждал, что когда она успокоится, она вернется — хотя бы для того, чтобы кинуть ему в лицо обвинения — что он ее обманул, надсмеялся. Или хотя бы для того, чтобы потребовать прекращения бракоразводного процесса. Теперь то, она имела полное право называться его женой! Он ждал день, другой, затем третий… а она удалилась в свой Уотфорд. Ни обвинений, ни торжества…
Заметив, что Разбойник выжидательно поглядывает на него, Джос опомнился.
— Ну что ж, ты хорошо справился со своей работой. — Опустив взгляд от слишком проницательных глаз юного воришки, Джослин достал из кармана пять гиней и отдал их Разбойнику. Тот, не поблагодарив, сжал грязный кулак и положил их в карман.
— Вы знаете, где меня найти.
Не распрямляя спины, он отвернулся от него и пошел прочь. Серая размытая фигура в утреннем вязком тумане…
При первой их встрече, этот карманник также воспользовался плотным туманом. Вынырнув откуда-то из-за угла, он срезал с него кошелек и преспокойненьким шагом побрел себе дальше. Джос думал, что без труда нагонит этого наглеца, но завернув за угол и оказавшись в тупике, он молча оглядел четыре пары волчьих глаз. Вместо одного, никуда не спешащего парнишки, в темном тупике оказалось четыре озлобленных жизнью парня, которые молча ждали от него ответных действий.
— Ого! — Джос присвистнул. — Да вас здесь много. Что ж, всего хорошего…
Он вроде бы начал отступать, но тут, резким движением, выхватив из трости лезвие, чем-то напоминающее шпагу, приставил ее к горлу, к одному из мальчишек.
Остальные дернулись.
— Не двигаться! — Джос прижал лезвие сильнее. Его не заботило, что у парня потекла кровь. В конце концов они первые начали. — Иди ко мне, парень. Ближе. Еще!
Прижав к себе исхудавшее тело, он подумал, что этому парню не больше десяти лет. Совсем ребенок.
— Возьмите свои деньги!
В него полетел собственный кошелек, и Джос еле успел подхватить его, прежде чем тот плюхнулся наземь. Тот парень, что украл его, теперь выступил вперед.
— Мы отдали вам деньги, сэр! — Он вскинул руки, словно сдаваясь. — Давайте без обид разойдемся.
Джос расхохотался.
— Как же, так я и отпущу его! Вы что, принимаете меня за глупца?
У тех, что стояли позади, лица приобрели еще более злобное выражение и только тот парень, что говорил, смотрел на него выжидательно и твердо.
— Отнюдь, сэр. Но мне очень дорог мой друг и мне хотелось бы обойтись без крови… — В отличие от его взгляда, голос его звучал подозрительно хрипло.
— Тогда все вперед. Как только я пойму, что вы отошли на безопасное расстояние, я отпущу его.
Парни переглянулись. Но самый старший — тот самый, что украл его кошелек, молча двинулся вперед. Мальчишка, которого Джос самым «нежным» образом прижимал к себе, шумно задышал.
— Разбойник! — беспомощно протянул он. — Не оставляйте меня с этим сумасшедшим!
Парни вновь остановились. И Джос в ярости стиснул зубы. Ему не хотелось из-за каких-то монет убивать детей, но у него не было никакой гарантии, что эти «дети» не убьют его самого.
— Я сказал, вперед! И ничего не говорил о том, чтобы вы останавливались!
— Разбой…
Джос прикрыл рот перепугавшемуся мальчишке, и вновь приказал:
— Живее!
Банда тронулась вперед и лишь старший, остановившись на мгновение, угрожающе произнес:
— Не бойся, Флинт! Мистер знает, что если он причинит тебе хоть какой-нибудь вред, ему самому не поздоровиться. И дело не обойдется одним лишь его кошельком.
Мальчишки ушли. Джос прислушивался к их шагам. Они специально топали, словно слоны, чтобы он их слышал. На руку, которой он зажимал рот у парня, упала слеза. Джос про себя выругался. Ему было жалко этого оборванца.
Но для достоверности он прождал еще пять минут — долгих пять минут угрызений совести и беспокойства, и лишь затем осторожно вышел из тупика, прошел еще одну улицу и лишь найдя более менее оживленный переулок, отпустил мальчишку. Тот дал такого стрекоча, словно следом за ним гнались сами дьяволы.
Лишь вечером, рассказывая Тони о своем похождении и демонстрируя тому злополучный кошелек, он не досчитал там и половины прежней суммы.
С тех пор, прошло немало времени. Как-то совершенно случайно, он успел обнаружить их местопребывание, завязал довольно-таки странные полу дружественные отношения, и даже один раз вытащил из кутузки самого Разбойника, но даже сейчас, общаясь с ними, он чувствовал угрызения совести, жалость и вечно опасался подвоха…
— Постой!
Разбойник, словно нехотя остановился.
— Я все давно хотел спросить тебя… У тебя есть родители, родные?
Разбойник отвел взгляд, пожал плечами.
— А что? Жалость разобрала? — Он вновь обернулся к нему и Джос поразился, такая в них сверкала ярость. — Уж не о приюте вы подумали, глядя на меня, а? Представляю ваши мысли — бедный мальчик, на улице так холодно… — Разбойник расхохотался. — Не стоит, милорд, не стоит! Я уже был там, и чтоб мне сдохнуть, тюрьма намного лучше этого…
Гейл поплотнее закуталась в подбитую мехом накидку. Она слышала историю о том, как молодая мисс Ферчайлд, вышедшая с бала в одном платье на следующий день слегла в горячке, а потом умерла. Ей не хотелось оказаться на ее месте…
Моросящий дождь наводил на нее дремоту, экипаж равномерно раскачивало и она сама не заметила, как прикрыла глаза… И тем не менее, не заснула. Всякий раз, стоило ей закрыть глаза, как она заново представляла себе того «незнакомца», его поцелуи, его вездесущие руки, его запах, голос, движения — все, все, все, и каждый раз, вспомнив его, ее тело вздрагивало, ныло, а совесть душила, корчилась в муках. Как она могла?
Как ни странно, ей не было больно. Может быть чуть-чуть, в самом начале, да и то, взрыв ощущений от его движений внутри нее, заставил ее забыть об этом маленьком неудобстве.
«Вот как это бывает!» — Да, да, она тогда подумала об этом. — «Вот как это бывает!»
Уже значительно позже, она осознала, что отдалась неизвестному мужчине, да к тому же в чужом доме на обыкновенной кушетке. Не на кровати, при свежих шелковых простынях, со свечами по углам, а в темной комнате на кушетке.
Словно, прочитав ее мысли, мужчина поднял ее обнаженное вспотевшее тело, прижал к своему, такому же разгоряченному и вспотевшему, и отнес на кровать. Покрывало приятно холодило кожу, но Гейл предпочла забраться под него. Она думала, что сейчас незнакомец должен уйти и было бы несколько неловко, наблюдай она за его сборами в голом виде. Но тот и не думал ни о чем подобном. Напротив, приподняв покрывало, он также улегся на кровать и прикрыл им свое великолепное тело. Ни слова не говоря, он прижал ее к себе и начал рассеянно гладить по обнаженным плечам и спине. Ей захотелось расплакаться от умиления.
Но его движения были такими успокаивающе размеренными, что она не заметила, как уснула, уткнув лицо куда-то в его подмышку и мечтательно улыбаясь.
Ее разбудил смех. В ее доме, даже при полном скоплении жильцов, никогда никто не осмеливался «так» смеяться. В ее доме жили вполне добропорядочные люди, которые по ночам предпочитали спать. Да, ее дом наполняли всеразличные звуки — постанывания ступеней, поскрипывание половиц, шорох дверей. Старенький джентльмен мистер Пилокси страдал бессонницей и его шаги ночью, будили пожилую даму в круглых очках миссис Уилоби, которая имела несчастье поселиться внизу, как раз под комнатами мистера Пилокси. Иногда она просыпалась, услышав возмущенный стук палки миссис Уилоби, которой та стучала о потолок… Но в целом, ее дом дышал умиротворенностью, спокойствием, там никогда не смеялись ночью.
Она с трудом выкарабкиваясь из уютного кокона сна, приоткрыла глаза. Может быть ей пригрезилось? Но тут где-то рядом громко хлопнула дверь. Она услышала шаги, смех. Взвизгнула женщина, но не испуганно, нет, она тут же довольно засмеялась, и ей вторил мужской бас. Послышались стоны…
Соседняя с ней комната в наем не сдавалась. А единственная женщина, которая могла находиться с ней на третьем этаже, могла быть только Мэг. Но Мэг никогда так не смеялась!
Гейл рывком села в постели, с ее головы что-то сползло и она нащупала длинные фальшивые волосы.
Парик.
Ей даже не надо было оборачиваться, чтобы почувствовать, что рядом с ней в постели, все еще лежит незнакомец и безмятежно спит. Ее охватила ужас и одновременно паника.
Приподняв покрывало, она ступила босыми ногами на пол и начала судорожно отыскивать свою одежду. Дойдя до кушетки, Гейл начала натягивать на себя сорочку и лишь почувствовав на своем теле этот эфемерный кусок такни, хоть как-то успокоилась. Это было почти что смешно, но ей было страшно оставаться голой в присутствии незнакомого человека, который всего несколько часов назад где ее только не трогал. Мало того что трогал… целовал.
Сейчас, он вроде бы спал. Проснись он, открой глаза или хуже того, скажи ей что-нибудь — она с воплями бросилась бы прочь от него. Но он спал. Безмятежно, ровно дыша, не шевелясь.
О-о, она позже будет анализировать то, что произошло этой ночью. Позже. Не сейчас, когда ей так… страшно.
Гейл заставила свое оцепеневшее тело двигаться. И тем не менее, подбирая разбросанные в разных частях комнаты чулки, подвязки и туфельки — «Генрих» снимая их с нее, бросал все куда попало, она то и дело, спрашивала себя — «неужели это я?».
Неужели это она сама принимала такое живое участие в том действии, которое сейчас казалось ей давно прошедшим спектаклем? Неужели она сама с готовностью легла в постель к чужому, незнакомому мужчине?
Нащупав расстегнутый корсет, она поняла, что ни за что на свете сама его не оденет — как не вертись, самой застегнуть все эти крючки она попросту не сможет. Она бросила его на пол и оставила так — валящимся на полу. Плевать, что проснувшись, «Генрих», подумает о ней, как о неряхе. Натягивая на себя платье, она ужаснулась, услышав, как натянувшаяся ткань затрещала. Но все обошлось благополучно, по крайней мере швы держались и видимых прорех не обнаружилось. Оставалось лишь нацепить парик и молча скрыться. Гейл подошла к кровати, чувствуя, как покрывается липким потом от страха, что сейчас этот мужчина проснется, и тем не менее, попыталась достать свой парик, но рука незнакомца тяжело придавила большую его часть. Эту часть ее маскарада вытащить было невозможно…
Там, в коридоре, горел свет — под их дверью пробивалась полоска яркого света. Ее могут увидеть, узнать. Она даже представила себе эту сцену — головы присутствующих поворачиваются ей вслед, а потом все начинают шушукаться.
Идиотка! У тебя же есть маска!
Этот злой, испуганный голос внутри нее, не мог быть ее внутренним «я». И все же он им был. О, он еще будет изводить ее угрызениями совести и кошмарными подробностями этой ночи.
Отыскав маску, Гейл тут же завязала ленты и пошла к выходу. Открыв дверь, она кинула последний взгляд на своего ночного любовника, то ли желая убедиться, что он еще спит, то ли просто рассмотреть его как следует, чтобы затем всю последующую жизнь избегать его как чумы… Взглянула, да так и застыла, позволяя лучу света играть на мускулах его груди, высвечивать твердые губы и чуть подрагивающие закрытые глаза… ДЖОСЛИНА!
Ужас, шок, страх — парализовали ее. Пригвожденная к месту этим открытием, она даже забыла о том, что нужно дышать. Вероятно, в скором времени, она превратилась бы и в соляной столб, но тут ее муж пошевелился, чуть слышно вздохнул, будто бы просыпаясь и вот уже она мчалась со всех ног куда глаза глядят, подальше от этого места, от этого проклятого дома и почти бывшего мужа…
В голове ее только звучало одно его имя, стократным эхом все повторяя и повторяя — «Джослин! Джо-о-слин! Джослин! Это был Джослин!».
Уже значительно позже, она вспомнила, как он легкомысленно заявил, что у него нет семьи…
От резкого толчка, Гейл практически свалилась с сиденья.
Вцепившись в потертую кожу сиденья, она чудом осталась на месте. Глаза испуганно приоткрылись и на какое-то время ее оставили воспоминания. Она чутко вслушивалась в площадную ругань возницы с каким-то мальчишкой, который зазевавшись, чуть не угодил под копыта лошади…
Но она так и не рискнула выглянуть из окна, боясь быть узнанной, поэтому терпеливо ждала окончания этой жаркой баталии, даже не смотря на то что ей было холодно и так хотелось поторопить возницу.
Через пять минут, экипаж продолжил свой размеренный ход и ее вновь охватили воспоминания…
Она забыла в той комнате свое ожерелье. Она даже не вспоминала о нем, пока не достигла безопасности своей комнаты в «Олбани»[3], где на туалетном столике лежал раскрытый бархатный футляр.
Вместо того, чтобы бежать в комнату Элиота, что она намеривалась сделать в первую очередь, она села на стул перед этим футляром и разревелась. Не удели она своему «позору» так много времени, она бы успела перехватить Эллиота до того, как тот скрылся из города.
Перевернув страницу «Таймс» и пробежав глазами по заголовкам, Джослин отложил еще сырую газету в сторону.
Ничего интересного.
Закинув ногу на ногу, он не спеша оглядел комнату, в которой мужчины всех возрастов читали газеты, курили сигары или трубки — кто что предпочитал, и распивали чай.
Пожалуй, он был здесь единственным, кто начинал это утро с хорошего бокала «Шабли». И, пожалуй, впервые, его любимый клуб «Брукс» напоминал ему дамский кружок по рукоделию.
Нетерпение, что изводило его вот уже вторые сутки, не давало ему спокойно побыть дома и чтобы избежать тянущихся до бесконечности часов, он пришел сюда, надеясь, за разговорами или игрой в карты, убить время. Но как оказалось, по утрам в «Бруксе» — джентльмены предпочитали попивать чай, читать газеты и курить свои дурацкие сигары. Никто, кого он видел перед собой, не был расположен к разговору, и никто не выражал даже проблеска любопытства, когда он попросил лакея принести ему игральные карты.
Старые курицы!
Будь сейчас вечер, он бы уже со всех ног мчался бы в противоположную от этого фешенебельного и добропорядочного «Брукса» сторону, к славящемуся сомнительной репутацией «Георгу». По крайней мере, там бы он всласть размял бы свои затекшие от неподвижного ожидания кости — вышел бы на ринг и занялся бы боксом. Но сейчас было утро, это неподвижное, никуда не двигавшееся утро, а утром, как известно, такие сомнительные заведения, как «Георг» не работали…
Он устал ждать. Его снедало любопытство. Любое маломальское происшествие выводило его из себя. И тем не менее, он вынужден был скучающе поглядывать на местных джентльменов и… ждать.
— Милорд! — рядом с его левым плечом почтительно склонился лакей и Джос раздраженно поджал губы. — Прошу прощения, милорд, что отрываю… — Лакей говорил с таким важным видом, словно Джос не пил прохладное «Шабли» и глазел по сторонам, а обсуждал дела государственного значения, — но вас очень настойчиво спрашивает некий… — губы лакея едва заметно дрогнули, — …мальчишка.
Поскольку внешне Джос никак не отреагировал — слишком он был озабочен тем, как этому мальчишке удалось его найти, лакей поспешно спросил:
— Сказать ему, что вы заняты?
— Нет.
Джос поднялся, стряхивая с себя оцепенение.
— Вас проводить, милорд?
— Не надо, я сам.
Не обращая внимания на повернувшиеся ему вслед любопытные головы, он гигантскими шагами добрался до выхода и наконец, остановился, поеживаясь на пронизывающем ветру и исподтишка наблюдая за парнишкой.
Неопределенного возраста — ему вполне можно было дать как тринадцать, так и шестнадцать лет, худой, грязный, в потертых, доходивших до дыр лохмотьях, он, от нечего делать, кидал в бродячих собак камешки. Между тем, не смотря на всю свою грязь, он казался довольно симпатичным.
Можно было предположить, что у него светло-русые волосы, однако, по тому состоянию в каком находилась его голова, Джос мог и ошибаться. Худое, почти всегда хмурое лицо было с правильными, почти аристократическими чертами, если конечно не обращать внимания на белый шрам пересекающий левую бровь и нос, переломанный в драке. Но пожалуй, самым невероятным на этом лице были глаза — какого-то неестественного василькового цвета. Две яркие точки, на фоне грязи и подтеков.
Его высокая фигура ссутулилась, короткие штаны приоткрывали голые ноги и башмаки, сквозь которые были видны пальцы…
Джос почувствовал прилив жалости и сострадания, но вовремя вспомнил, что этот хулиган был профессиональным карманником и его жалкий вид, был частью его опасной игры.
— Как ты меня нашел?
Мальчишка повернулся и на его чумазом лице блеснули белоснежные зубы. Таких великолепных зубов у воришки с Ист-энда быть не могло.
— У меня повсюду свои люди.
Джос против воли усмехнулся — тринадцатилетний пацан вел себя как сорокапятилетний важный дядечка.
— Ладно, что ты узнал?
Разбойник, а именно таково было прозвище мальчишки, смачно сплюнул, растер плевок ногой и лишь затем, склонив голову на бок, ответил:
— Час тому назад ваша леди отбыла в Уотфорд.
— Вот как. — Джослин не был удивлен, так как уже давно ждал этого. — А мистер Уайт, ты нашел его?
— Этот прихвостень смылся еще три дня назад. Мы так и не видели его, он смотался задолго до того, как вы дали задание…
Собственно, он все так и предполагал. Разбойник не сообщил ему ничего нового, однако Джос, все же хотел перестраховаться — вдруг события стали бы развиваться не так, как им положено. Но Гейл все же поступила вполне предсказуемо — наконец-то, спустя два года, навестила свою тетку, а затем смылась из города.
Хотел бы он посмотреть на ее лицо, когда Алисия сообщила ей, что несравненная Селина сбежала с Энтони!
Естественно, он этого не сделал. Он предпочел затаиться и ждать, хотя видит Бог, при его нетерпении, это было не легко. Где-то в глубине души, у него зрела, нет, не надежда — на пустые надежды он был просто не способен, где-то в глубине души у него таилась мысль, что его заблудшая жена все же к нему вернется. Да, пусть это казалось смехотворным — после всего-то!, но он помнил тот ее взгляд, прощальный взгляд, которым она одарила его при своем уходе. Притворившись спящим, он прекрасно все видел и отлично все понял — она его все же узнала.
Он ждал, что когда она успокоится, она вернется — хотя бы для того, чтобы кинуть ему в лицо обвинения — что он ее обманул, надсмеялся. Или хотя бы для того, чтобы потребовать прекращения бракоразводного процесса. Теперь то, она имела полное право называться его женой! Он ждал день, другой, затем третий… а она удалилась в свой Уотфорд. Ни обвинений, ни торжества…
Заметив, что Разбойник выжидательно поглядывает на него, Джос опомнился.
— Ну что ж, ты хорошо справился со своей работой. — Опустив взгляд от слишком проницательных глаз юного воришки, Джослин достал из кармана пять гиней и отдал их Разбойнику. Тот, не поблагодарив, сжал грязный кулак и положил их в карман.
— Вы знаете, где меня найти.
Не распрямляя спины, он отвернулся от него и пошел прочь. Серая размытая фигура в утреннем вязком тумане…
При первой их встрече, этот карманник также воспользовался плотным туманом. Вынырнув откуда-то из-за угла, он срезал с него кошелек и преспокойненьким шагом побрел себе дальше. Джос думал, что без труда нагонит этого наглеца, но завернув за угол и оказавшись в тупике, он молча оглядел четыре пары волчьих глаз. Вместо одного, никуда не спешащего парнишки, в темном тупике оказалось четыре озлобленных жизнью парня, которые молча ждали от него ответных действий.
— Ого! — Джос присвистнул. — Да вас здесь много. Что ж, всего хорошего…
Он вроде бы начал отступать, но тут, резким движением, выхватив из трости лезвие, чем-то напоминающее шпагу, приставил ее к горлу, к одному из мальчишек.
Остальные дернулись.
— Не двигаться! — Джос прижал лезвие сильнее. Его не заботило, что у парня потекла кровь. В конце концов они первые начали. — Иди ко мне, парень. Ближе. Еще!
Прижав к себе исхудавшее тело, он подумал, что этому парню не больше десяти лет. Совсем ребенок.
— Возьмите свои деньги!
В него полетел собственный кошелек, и Джос еле успел подхватить его, прежде чем тот плюхнулся наземь. Тот парень, что украл его, теперь выступил вперед.
— Мы отдали вам деньги, сэр! — Он вскинул руки, словно сдаваясь. — Давайте без обид разойдемся.
Джос расхохотался.
— Как же, так я и отпущу его! Вы что, принимаете меня за глупца?
У тех, что стояли позади, лица приобрели еще более злобное выражение и только тот парень, что говорил, смотрел на него выжидательно и твердо.
— Отнюдь, сэр. Но мне очень дорог мой друг и мне хотелось бы обойтись без крови… — В отличие от его взгляда, голос его звучал подозрительно хрипло.
— Тогда все вперед. Как только я пойму, что вы отошли на безопасное расстояние, я отпущу его.
Парни переглянулись. Но самый старший — тот самый, что украл его кошелек, молча двинулся вперед. Мальчишка, которого Джос самым «нежным» образом прижимал к себе, шумно задышал.
— Разбойник! — беспомощно протянул он. — Не оставляйте меня с этим сумасшедшим!
Парни вновь остановились. И Джос в ярости стиснул зубы. Ему не хотелось из-за каких-то монет убивать детей, но у него не было никакой гарантии, что эти «дети» не убьют его самого.
— Я сказал, вперед! И ничего не говорил о том, чтобы вы останавливались!
— Разбой…
Джос прикрыл рот перепугавшемуся мальчишке, и вновь приказал:
— Живее!
Банда тронулась вперед и лишь старший, остановившись на мгновение, угрожающе произнес:
— Не бойся, Флинт! Мистер знает, что если он причинит тебе хоть какой-нибудь вред, ему самому не поздоровиться. И дело не обойдется одним лишь его кошельком.
Мальчишки ушли. Джос прислушивался к их шагам. Они специально топали, словно слоны, чтобы он их слышал. На руку, которой он зажимал рот у парня, упала слеза. Джос про себя выругался. Ему было жалко этого оборванца.
Но для достоверности он прождал еще пять минут — долгих пять минут угрызений совести и беспокойства, и лишь затем осторожно вышел из тупика, прошел еще одну улицу и лишь найдя более менее оживленный переулок, отпустил мальчишку. Тот дал такого стрекоча, словно следом за ним гнались сами дьяволы.
Лишь вечером, рассказывая Тони о своем похождении и демонстрируя тому злополучный кошелек, он не досчитал там и половины прежней суммы.
С тех пор, прошло немало времени. Как-то совершенно случайно, он успел обнаружить их местопребывание, завязал довольно-таки странные полу дружественные отношения, и даже один раз вытащил из кутузки самого Разбойника, но даже сейчас, общаясь с ними, он чувствовал угрызения совести, жалость и вечно опасался подвоха…
— Постой!
Разбойник, словно нехотя остановился.
— Я все давно хотел спросить тебя… У тебя есть родители, родные?
Разбойник отвел взгляд, пожал плечами.
— А что? Жалость разобрала? — Он вновь обернулся к нему и Джос поразился, такая в них сверкала ярость. — Уж не о приюте вы подумали, глядя на меня, а? Представляю ваши мысли — бедный мальчик, на улице так холодно… — Разбойник расхохотался. — Не стоит, милорд, не стоит! Я уже был там, и чтоб мне сдохнуть, тюрьма намного лучше этого…
Глава 15
— Хватит притворяться. Я знаю, что ты не спишь.
С нее рывком стянули покрывало и холодный воздух мгновенно коснулся ее обнаженной кожи. Селина яростно зашипела. Но не успела она вскочить с кровати, как теплое покрывало вновь плюхнулось на нее.
— Не стоит начинать утро, как дикая кошка. Я же предупреждал тебя…
Он возвышался над ней, как столб. Длинный, бесчувственный столб.
У нее прямо-таки слипались глаза и она так хотела спать, что ее даже слегка подташнивало. Сдернув с нее покрывало, Тони словно обдал ее арктическим холодом, по крайней мере, вся ее кожа покрылась противными мурашками и ее залихорадило.
Вызывающе завернувшись в теплое одеяло, она упрямо продолжала сидеть, однако позволила одному краю сползти, совсем чуть-чуть, но так, чтобы сквозь эту прорезь была видна часть ее сливочно-кремовой груди. Ничего особенного, так, один намек, однако и этого намека вчера ночью было достаточно, чтобы Тони окончательно потерял голову.
Она знала, что по утрам выглядела особенно соблазнительно. Припухшие глаза становились томными, ленивые движения кошки могли заворожить кого угодно… Она даже облизала пухлые губы. Ей не хотелось, чтобы Тони думал о ней, как о дикой кошке. Это отвратительно.
Пусть она на него рассерженна, но сейчас, когда он с высоты своего роста взирал на нее с непроницаемостью сфинкса, она чувствовала, что власть на его стороне. А пока он властвовал, у нее было всего лишь одно оружие — ее красота. О-о, когда-нибудь наступит и ее время! Когда-нибудь не он, а она будет повелевать им. Уж тогда-то она и припомнит ему эти сдергивания покрывал, язвительные шуточки, непроницаемый вид, она всласть потешиться над ним и… простит конечно, ведь она все-таки любит его, пусть он и делает все возможное, чтобы она почти забыла об этом.
С нее рывком стянули покрывало и холодный воздух мгновенно коснулся ее обнаженной кожи. Селина яростно зашипела. Но не успела она вскочить с кровати, как теплое покрывало вновь плюхнулось на нее.
— Не стоит начинать утро, как дикая кошка. Я же предупреждал тебя…
Он возвышался над ней, как столб. Длинный, бесчувственный столб.
У нее прямо-таки слипались глаза и она так хотела спать, что ее даже слегка подташнивало. Сдернув с нее покрывало, Тони словно обдал ее арктическим холодом, по крайней мере, вся ее кожа покрылась противными мурашками и ее залихорадило.
Вызывающе завернувшись в теплое одеяло, она упрямо продолжала сидеть, однако позволила одному краю сползти, совсем чуть-чуть, но так, чтобы сквозь эту прорезь была видна часть ее сливочно-кремовой груди. Ничего особенного, так, один намек, однако и этого намека вчера ночью было достаточно, чтобы Тони окончательно потерял голову.
Она знала, что по утрам выглядела особенно соблазнительно. Припухшие глаза становились томными, ленивые движения кошки могли заворожить кого угодно… Она даже облизала пухлые губы. Ей не хотелось, чтобы Тони думал о ней, как о дикой кошке. Это отвратительно.
Пусть она на него рассерженна, но сейчас, когда он с высоты своего роста взирал на нее с непроницаемостью сфинкса, она чувствовала, что власть на его стороне. А пока он властвовал, у нее было всего лишь одно оружие — ее красота. О-о, когда-нибудь наступит и ее время! Когда-нибудь не он, а она будет повелевать им. Уж тогда-то она и припомнит ему эти сдергивания покрывал, язвительные шуточки, непроницаемый вид, она всласть потешиться над ним и… простит конечно, ведь она все-таки любит его, пусть он и делает все возможное, чтобы она почти забыла об этом.