Я иду в ванную комнату, открываю дверь и ступаю на резиновый коврик, хорошо зная, где он лежит, на каком расстоянии от раковины. Включаю воду, проверяя ее пальцами правой руки. Мне хочется умыться и привести себя в порядок.
Приходит хорошая, яркая, блестящая мысль: может быть, мне начать новую жизнь? Со следующего понедельника, например. Я брошу пить и курить, найду себе хорошего парня. Если проводить поиск сознательно, с определенным расчетом и учитывать все последствия, это будет нетрудно. Я недурна собой, пускай и не красотка модельной внешности, однако мужчины, которые понимают разницу между естественным и искусственным, всегда предпочитают меня. На этот раз не буду плыть по течению, а выберу сама. Если мой избранник окажется хорош, я даже выйду за него замуж. Мне двадцать пять лет, пора бы остепениться.
Я поднимаю лицо к зеркалу, успевшему запотеть, и провожу по нему рукой. Я смотрю на себя. Светлые волосы свисают по бокам головы, вытянувшееся лицо, впалые щеки, похожие на бока сдувшегося резинового мяча. В зеркале отражается какая-то другая женщина. Она смотрит на меня. Нет, постойте, это же я сама. Но что со мной не так? Я не понимаю! Я подношу руку к своему отражению, трогая влажное стекло, и только тут до меня доходит, в чем, собственно, дело. У моего отражения нет глаз. Дряблые веки свисают, а в щели между ними я вижу черно-красную пустоту глазниц.
Так, выходит, это правда? Я не сплю? У меня нет шанса проснуться и понять, что все страшное позади? То, что в зеркале, – это я?
Мой крик разносится в пустоте, будто я нахожусь посреди большого пустого помещения наподобие спортзала. Невидимка вошел в комнату и стоит в углу. Я не знаю его запаха, но помню, как пахнут кожаные черные перчатки.
– Держите, – произносит кто-то в темноте. – Да нет, за плечи. А я руку.
Укол. Я проснулась, но меня снова погружают в беспамятство. Я хочу остаться там навсегда. Я о чем-то говорю, умоляю обладателей руки и голосов. Бесполезно. В шприце не яд, а всего лишь успокоительное.
Я проснулась, а кошмар остался, давая мне четкое понимание того, что ночь отныне будет продолжаться вечно.
Глава пятнадцатая
Таня пришла в полдень. О времени я узнала по радио, которое принесли мне в палату по инициативе врача. Он заботился, чтобы я не умерла от скуки. Как только ди-джей объявил, что в Екатеринбурге двенадцать часов, в дверь постучали. Я выключила радио.
– Войдите.
Сердце у меня оборвалось, плюхнувшись куда-то в живот. Я хотела проглотить комочек слюны, но не могла.
Я ждала Таню все утро и к этому времени окончательно извелась, не находя себе места. Успела сделать несколько осторожных прогулок от кровати до окна. Ходить было тяжело. Я находилась практически без движения двадцать дней и мышцы привыкли к бездействию. Обследование показало, что с ними и суставами все нормально. Немного тренировки – и я смогу бегать. Сегодня прогулки по двухметровой полосе линолеума туда и обратно были способом убить время. Радио бренчало начиная с девяти часов, создавая звуковой фон, который помогал отвлечься от страшных мыслей. Больше всего я боялась напугать Таню. Каково ей будет знать, что у меня нет глаз? Не в фигуральном, а прямом смысле. Готова ли она?
Нет, вряд ли. К такому подготовиться невозможно.
Она вошла. Дверь чуть скрипнула, закрывшись.
– Привет.
Ее голос больше всего походит на шепот.
– Привет, – сказала я, поворачивая голову на звук.
Таня стояла у двери и не шевелилась. Я дала ей время привыкнуть к тому, что она видит. Забинтованную голову, тощую шею, вытянувшееся лицо, безжизненные волосы, торчащие в разные стороны.
– Как дела? Как себя чувствуешь?
– Нормально.
Я протянула руку в пустоту ладонью вверх. Последовала долгая пауза. Потом Таня сдвинулась с места, преодолев ступор, и подошла. Ее пальцы оказались в моей руке, я сжала их. До боли знакомое прикосновение, близкое.
– Садись, тут стул должен быть.
Таня поставил пакет, что принесла с собой, у кровати и выполнила мою просьбу. По ее учащенному дыханию я поняла: Таня еле держит себя в руках. Я почти слышала, как ее трясет.
Она не отпускала мою руку. Никто из нас не знал, с чего начать разговор; мне даже подумалось, что лучше бы она не приходила.
– Я тебя искала, – произнесла Таня. – Я звонила тебе домой и на сотовый. Нигде ничего. Я нутром чувствовала, что с тобой что-то произошло. Всем другим словно плевать было.
Я кивнула. Таня говорила так, словно я пропала максимум на неделю и мы не виделись всего ничего.
– Теперь все нормально… Ну, как возможно… Я, в общем, здорова.
Таня накрыла мою руку своей ладонью. Вот чего я боялась, чего не хотела слышать – она плакала. Старалась тихо, но все равно я знала, что боль и скорбь разрывают ее изнутри. Я попробовала сказать, чтобы Таня прекратила, но впустую раскрывала рот, точно рыба. Пришлось смириться с этим. Таня выплескивала все, что накопилось. Ей было мало одиночества, чтобы пережить нашу разлуку, выреветь все в подушку. Я ее понимала и не осуждала, предчувствуя, что и мне предстоит не один сумеречный день, полный удушливого страха.
– Где-то через неделю я подумала, что мы уже не встретимся… Поначалу мне говорили в милиции, что все нормально, что они найдут по горячим следам… Время шло. Потом, как-то утром, когда собиралась на работу, я поняла, что последние возможности уходят.
– Теперь все нормально, – ответила я, поглаживая ее запястье.
– Нормально? Он же…
– Не говори – знаю. Как там Нюся поживает?
– Что? – Таня, кажется, не верит, что я об этом спрашиваю.
– Нюся…
– Нормально. Потолстела. В последнее время ест только молоко. Одно разорение с ней.
– Да уж, степенная матрона, любит, чтобы ее обхаживали…
Я поняла, что Таня улыбается сквозь слезы. Это хорошо. Мы замолчали.
– Ты лучше честно скажи, Люд…
– Что?
– Я могу уйти, если тебе неудобно. – Таня выговорила это, подбирая слова. Ей было тяжело.
– Почему мне неудобно…
– Может быть, я тебе и не нужна, – сказала она. – Пришла, реву в три ручья. Тебя жалею, себя жалею. Я понимаю, что жалость унижает. Если это тебе не нужно, то я не буду.
Сжав Танины пальцы, я улыбнулась.
– Лучше не жалей…
– Ладно.
– Я сейчас в таком состоянии, что не могу понять, что мне нужно, чего хочу. Наверное, у меня поехала крыша после всего этого. Не удивлюсь, если попаду скоро в психушку.
– Совершенно не понимаю, как такое случилось…
– Вот именно. Я еще там думала про это… Как? Кто виноват? Кто бы что ни говорил, а моя вина в этом есть.
– Ну да, ты типа сама его заставила наброситься на себя, а потом умоляла держать где-то в вонючей дыре!
– Подожди! Я как-то получше знаю, что со мной было. Я не ценила того, что есть. Надо было, видите ли, чего-то нового. Разрядки. Приключения. Мне его предоставили с большим удовольствием, бесплатно. И я сыта этим по горло. – Я поймала себя на том, что начинаю пороть абсолютную чушь. – Если бы я не встретилась с Дубовым, то не было бы ничего.
Таня шмыгнула носом.
– А если он охотился конкретно за тобой?
– Никто не знает…
– Вот именно! Тогда был бы другой случай похитить тебя, – сказала Таня. – Не надо самоуничижением заниматься. Нет, это ж с ума сойти! Почему ты собираешься делить с ним ответственность, с этим подонком? Что тебе от этого – спокойней? Виноват он и только он. Его надо колесовать.
Я засмеялась.
– Кто бы нам дал это сделать? Да и для начала нужно его найти.
– Короче, не смей ни в чем винить себя. Не будь банальной. У тебя всегда мозги были в порядке, ты же понимаешь, что ни к чему хорошему это не приведет. Ну не знаю – позанимайся с психологом. К тебе его приводили?
– Обещали. Кто-то из «Центра помощи жертвам насилия» собирается придти.
– Вот. Он тебе скажет то же, что и я. Комплекс вины часто появляется в таких случаях. Но это только самовнушение. Из-за того, что нет рядом реального объекта, на кого можно возложить ответственность…
Я отмахнулась, Таня-психолог замолчала. Наверное, на моем лице была жестокая гримаса. Слепым трудно контролировать свою мимику.
– Да знаю я все это! Прекрати! Ладно, я не буду банальной, я считаю, что это он виноват! Устраивает тебя?
Я не заметила, что сорвалась на крик. Неверный ход с моей стороны. Сюда могла придти сестра – интересоваться, в чем дело или вообще прекратить свидание, а этого мне вовсе не хотелось.
Я прикусила язычок, понимая, что кричать на Таню не имею права. Ясно, что она говорит правду, ей со стороны видней лучше. А мне? Я же была там, а не она!
Да что им всем? Хорошо рассуждать, привлекая на помощь разные теории! Что они могут понять? Да что они все ко мне прицепились?
Я очнулась, понимая, что сижу, прижав обе ладони к лицу и чувствуя под пальцами проклятые бинты. На несколько мгновений сознание просто отключилось, отойдя в тень. Так происходило не раз в периоды бодрствований и не могло не наводить на мысли о сумасшествии. Подняв голову, я назвала Таню по имени, испугавшись, что она уже ушла. Я не хотела быть в одиночестве.
Таня была рядом, подала мне руку, в которую я вцепилась точно в последнюю возможность не сойти с ума и не умереть в тот же момент. Возможно, так оно и было.
Сестра не появилась, мы так и сидели одни. Мне хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно.
– Я думала, что дальше делать, – сказала Таня.
– Дальше?
– Ну насчет всего. Извини уж. Но я не могла не думать, как нам быть дальше…
– Нам?..
– Нам. – По движению Таниных пальцев и интонации было ясно: она взяла себя в руки, чтобы объявить о своем решении. Моя настоящая подруга, какой я ее знала всегда. Смелая, отважная. Лично я о будущем еще не думала, мне хватало проблем с прошлым и настоящим. – Вот именно – нам, это не шутки. Люда, не перебивай. Я решила, что ты будешь жить у меня дома. Переедешь насовсем или, по крайней мере, на долгое время – как сложится. Загадывать далеко не будем. Тебе в любом случае нужен будет человек, который поможет, если понадобится. Понимаешь меня?
Я кивнула. Долго я гнала от себя правду, не решаясь даже мысленно произнести это определение. Я – инвалид. Просто и ясно.
Таня, сама того не ведая, лишила меня еще одной утешительной иллюзии. Впрочем, она всегда отличалась способностью наносить сокрушительные удары по моим миражам и возвращать на твердую землю.
– Я сейчас на другой работе.
– Почему?
– Ну как… Деньги. Тем более, если ты будешь у меня, мне нужно зарабатывать на двоих.
– А…
Я сжала зубы. Мысль о том, что Таня возьмет меня на содержание, чуть не вызвала во мне новый взрыв ярости. Я не могла принять правду, наверное, не сумею принять никогда.
– Тебе это не нравится? – спросила Таня.
– Что?
– То, что я говорю?
Пришлось ответить честно:
– Пока не знаю. Ты уже все рассчитала?
– Пыталась. Думаю, получится. Зарплата будет больше старой на треть, как минимум.
– А где ты сейчас?
– Да так, одна контора. Чушь, но главное – деньги. На них мы можем жить вдвоем вполне нормально, иногда даже шиковать.
– А моя квартира?
– Решим. Не это главное.
– А что?
– Ты.
– Мое согласие?
– Я тебя, конечно, не тяну насильно, но подумай хорошо. Это же не жалость, которая тебе не нравится. Это необходимость. Я тебя не брошу.
– Почему?
От Тани шел легкий запах дорогого табака. Мне вновь, как не раз за последнее время, захотелось курить. Тот случай, когда все отдашь за сигарету.
Таня наклонилась ко мне, приблизив наши руки к своему лицу.
– Я тебя не брошу. Неужели ты не понимаешь?
– Я там буду в качестве кого? Приживалки? Или любовницы?
Таня резко отстранилась.
– Может, не надо так? – спросила она.
– Извини.
– Ты мне нужна. Я не могу без тебя. Очень боялась, что мы никогда не увидимся, что ты пропала бесследно, навсегда. Я чего только не передумала за то время. Ты… просто живи. Мне достаточно того, что ты будешь рядом.
– Спасибо. Правда.
– Согласна?
– Да.
Таня прикоснулась сухими губами к костяшкам моих пальцев, мимолетно, в неосознанном порыве, и отстранилась. Вторая моя рука была свободной. Я протянула ее по направлению к лицу Тани. Подушечки пальцев заменяли мне глаза. Касание было мягким, дрожь прошла по спине. Вот ее нос, щеки, скулы. Как странно трогать их, чувствовать рельеф кожи, ее гладкость. Я нашла ее губы, поняв, что они растянуты в улыбке. Я сама непроизвольно ответила своей улыбкой, потом захихикала, словно ребенок, играющий с матерью.
– Щекотно, – сказала Таня, когда я провела указательным пальцем по ее верхней губе.
Дальше я обследовала ее отросшие волосы.
– Зачем они тебе?
– Буду дальше растить – на работе требуется. Более чтобы презентабельный вид был.
– Ага.
Я погладила ее по голове, испытывая огромное удовольствие, почти сексуальное. Это меня испугало и заставило прекратить. Мои ладони проскользнули по Таниным плечам, по рукам.
– Все так же, – заключила я.
– И ты…
– Кроме глаз.
– Я люблю тебя и так. Мне неважно.
– Не важно?
– Мои чувства не могут измениться, – сказала она.
– Смотри. Ты же хорошо, надеюсь, поразмыслила. Получишь на свою голову истеричку, которая ежеминутно будет требовать к себе внимания.
– Придется потерпеть.
– Ладно. На том и порешили.
По правде говоря, я не была целиком уверена, что правильно поступила, но в тот момент не могла мыслить трезво. Слишком быстро произошло возвращение в нормальный мир. Я еще не адаптировалась в нем, не свыклась со своим новым статусом, не поборола всю боль, не ответила на главные вопросы. Я была рада, что Таня решила за меня. В самом деле, куда я могла податься после больницы? К себе домой? В пустую квартиру, где буду жить на инвалидную пенсию до конца жизни, постепенно сходя с ума от одиночества? Таня прекрасно знала, что это не выход. Она любила меня, поэтому иных вариантов даже не рассматривала. Я подумала, какую цену мне придется заплатить за это. Вряд ли я сумею ответить Тане на ее чувства, а значит, буду поступать нечестно. Ничего взамен мне ей не предложить.
Эти сложные и болезненные вопросы я решила оставить на потом.
Заглянула дежурная сестра и сказала, что у нас еще только двадцать минут. Таня заерзала на стуле.
– Подожди. Никто тебя не выгонит. Я тут важная персона. Я могу попросить еще хоть час.
– Важная?
– Ты не видишь? У меня отдельные хоромы. И никого не подселяют. По ночам мне снятся счета, которые надо будет оплачивать…
– Да ладно. Прорвемся, подруга, – улыбнулась Таня, погладив меня по руке. – Деньги приходят и уходят.
– Что ты принесла? – спросила я и пожалела об этом. Мне было стыдно. Я и предположить не могла, что Таня приступит к делу так сразу.
Оказывается, она купила мне новый сотовый и подключила его. Не слушая моих протестов, Таня сунула его мне в пальцы и приказала не канючить.
– Телефон твой. Не выбрасывать же мне его на помойку? Или выбросить?
– Нет… Спасибо.
– Перестань. Будешь мне звонить, а я тебе. Не то ты протухнешь здесь от безделья. Когда выписать обещают?
– Не знаю, я не спрашивала. Еще неделя, как минимум, думаю. – Я сжимала трубку-раскладушку в руках, не зная, что с ней делать.
– Тебе трудно будет набирать эсэмески… Ты не помнишь, где клавиши и регистры. Но позвонить сумеешь. Вот тут и тут…
– Я помню. С этим справлюсь. Спасибо.
Помимо телефона, Таня принесла шампунь, мыло, зубную щетку, пасту, тампоны, дезодорант, нижнее белье, пару теплых кофт, колготки, носки, двое джинсов. Обещала, что обувь принесет в следующий раз. Еще в пакете был MP-3 плейер.
– Не знаю, чего бы тебе хотелось послушать, но я нарезала шестьсот мегабайт разной ерунды, так что выбирай сама.
– Ладно.
– А здесь тебе пожевать.
На мои колени плюхнулся мешок со снедью. Из него вкусно пахло. Я только сейчас сообразила, что не помню вкуса нормальной пищи.
– Тут сок в бутылочке, два вида. Бутербродов я сделала, с сыром, с колбасой, с селедкой. Вот с ней съешь сначала, а то долго лежать ему нельзя. Пакет чипсов с беконом, ты же любишь. Пара шоколадок. Яблоки, груши, бананы. Короче, разберешься.
Я не могла ничего сказать. Мои руки неподвижно лежали по обе стороны от мешка, точно дохлые рыбы. Я боролась с желанием разреветься в голос.
– Перестань, Люд. – Таня подалась вперед и обняла меня. – Ты же понимаешь, это моя обязанность. Я же не могла придти без ничего.
– Я не про это, – прошептала я ей на ухо. Ни за что не хотелось ее отпускать. – Мне кажется, это незаслуженно.
– Все нормально. Мне приятно. Да и потом – больше мне не о ком заботиться, так что принимай как должное. И не реви, ты большая девочка.
Рассмеявшись, я почувствовала себя дурой.
– Обещаю не реветь. – Приходилось дышать через нос. Сопли тут как тут.
– Ну и отлично, подружка. Я пойду, а вечером звякну…
– Давай еще минут десять, – попросила я.
– Не могу, время, мне нужно еще кое-куда заскочить.
– На работу?
– Да.
– Так она у тебя нерегулярная?
– Не всегда жесткий график. – Палец Тани коснулся кончика моего носа. – Не забивай голову, отдыхай. Вечером поболтаем. Или сама звони. Внутри сети бесплатно.
Таня наклонилась и поцеловала меня возле самых губ, я и сказать ничего не успела. Она была уже у двери, когда я ее окликнула.
– Слушай, я тот… ну, ты помнишь, мы его «невидимкой» назвали… Он не приходил больше?
Таня засмеялась.
– Нет. Странно, да… С того раза не появлялся. Да ерунда. Мало ли чего? Исчез – никто не заплачет
Мне показалось, что она сказала это слишком громко и бодро, что явно указывало на неправду. Неужели тот тип все еще наведывается в Танину квартиру? Почему она скрывает?
– Погоди, – сказала я. – У тебя есть сигареты.
Таня принялась рыться в карманах, потом отдала мне пачку и зажигалку.
– А где ты курить будешь?
– Буду нюхать хотя бы. Иначе свихнусь.
– Ясно. – Снова смех. Таня была рада, что я не стала просить ее уточнить насчет «невидимки». Мне стало нехорошо.
Мы попрощались, и Таня упорхнула. Скрипнула дверь, я снова вообразила моего невидимку, стоящего неподалеку от кровати. Из пустоты ко мне тянется рука в перчатке…
Глубоко вздохнув, я зашелестела мешком с продуктами, чтобы разогнать тишину.
Глава шестнадцатая
1
За этот год между нами произошло многое. Мы старались притереться друг к другу, искали компромиссы и, в целом, могли быть довольны результатом. Но ничего не было просто. Иной раз на нас обеих ложился просто невыносимый груз проблем, недомолвок, непонимания, бытовых неурядиц. Мы старались решать их за столом переговоров, но, к сожалению, не всегда это проходило удачно. Постепенно, после бурных сцен, вспыхивающих, казалось, по пустякам, все приходило в норму. В конце концов, мне стало ясно, в чем причина. Нам обеим было страшно смотреть в будущее.
Я не помню, когда мне в последний раз снилось что-то хорошее. Кошмары стали нормальным явлением. Отчасти я научилась не замечать их, не обращать внимания. Повлиять на сны невозможно, приходится терпеть и думать, что когда-нибудь их интенсивность снизиться.
Прошел год, но я до сих пор ощущаю себя виноватой во всем – если бы не моя безалаберность, ничего бы не произошло. К этому прибавилось другое чувство вины, проклюнувшееся примерно три месяца назад. Я стала думать, что Таня тяготится моим присутствием. У меня отличный слух и обоняние, хотя иной раз и они мне отказывают – в минуты, когда наваливается стресс, вызванный воспоминаниями – и я понимаю, как Таня страдает. Я слышу изменения в ее голосе и понимаю, что недавно она плакала. Тайком. Я чувствую также запах, который исходит от нее. Чужой, неопределенный, тревожащий. Думаю, он связан с ее работой, и это мне не нравится. Я боюсь подобных мыслей и чувствую свою вину. Тане пришлось из-за меня изменить свою жизнь. Возможно, ее жертва чересчур велика, она заставляет ее страдать.
Это единственное, что я знала доподлинно. Какова бы ни была ее работа, она, конечно, приносит нам деньги, но как долго будет продолжаться наша игра в молчанку? Как долго Таня будет скрывать правду?
Я лежала на диване, укрытая шалью с головой, и вспоминала сквозь дрему. Год назад. Моя память повернулась назад, показывая все, что происходило тогда. Хочется обо всем забыть раз и навсегда, но я не в силах.
Я обнимаю теплый комок кошачьего тельца, и Нюся громко мурлычет мне под ухо.
2
В тот же день, после ухода Тани, ко мне пришла женщина из «Центра помощи жертвам насилия».
От нее пахло духами, резкий цветочный аромат, от которого начинало першить в горле. Я отметила, что теперь очень часто, если не всегда, мне придется встречать людей по запаху. Запахи начнут формировать мое впечатление о ком-либо – я буду навсегда в тисках этого стереотипа.
Женщина сказала, что ее зовут Маргарита Викторовна Логинова. Голос у нее был мелодичный. Наверное, она хорошо пела.
– Вы психолог? – спросила я.
– Да. Это моя профессия.
– Сколько же стоит ваша консультация? Чего вы хотите вообще?
– Бесплатно. Не в том вопрос.
– А в чем?
– Мы проводим исследования, консультации, собираем статистические данные, и никаких денег за мы не берем.
– Таких, как я, много?
– Больше, чем кажется.
– Не знаю, вам видней.
– Если необходима помощь, мы помогаем.
– А сейчас вы с чем пришли?
– Поговорить.
Она села, рассматривая меня. Ее цепкий взгляд я чувствовала кожей. Психолог, профессионал, считающий, что ему все известно. Я подумала, что хорошо, наверное, иметь в запасе дюжину фикций, которые выдаются за истину, и оперировать ими в любой ситуации, объяснять не моргнув глазом любое явление. Фикция избавляет от необходимости думать. Сейчас Логинова начнет разбирать по полочкам мой случай.
– Ладно. Все равно мне делать нечего.
Кажется, руки у нее были свободными. Ни тетрадки, ни блокнота.
– Вам снятся плохие сны, Людмила?
– Конечно.
– Так же, как было… там? Каков характер снов?
– Я их не помню.
Я почти не соврала.
– Вы кричите во сне?
– Не знаю. Было один раз, что я вопила, но это когда я очнулась от наркоза. Я думала, что все еще нахожусь в плену. Мне поставили укол, чтобы успокоить.
– А потом?
– Не помню. Спросите у сестер, может, они слышали.
– У вас появлялось чувство, что вы задыхаетесь? Что воздуха не хватает? Тяжесть на сердце?
– Да.
Я поняла, что Логинова открывает что-то и шуршит по клавишам. Ноутбук.
– И что это за исследование такое?
– Особенности периода адаптации к нормальным условиям после долгой травмирующей ситуации…
– Это диссертация?
– Нет, – рассмеялась Логинова. – Просто наш центр работает в сотрудничестве с кафедрами и институтами психологии, мы часто поставляем им свою статистику, которую добываем на практике.
– Значит, я считаюсь жертвой насилия.
– В общем, да. Вы попали в неординарную ситуацию. Лично я с таким не сталкивалась. Мы обычно имеем дело с женщинами, которые пострадали в бытовых условиях.
– Ясно. Мужья-садисты, дети-наркоманы… Избиения.
– Вы хорошо реагируете… У вас был невропатолог? Снимки мозга вам делали?
– Грозятся. А что?
– Вами интересуются специалисты. Многие хотят получить данные о деятельности вашего организма. Вы популярны…
– Это здорово.
– Во всяком случае, вы адекватно воспринимаете окружающий мир.
– Разве?
– С первого взгляда могу определить, что вы агрессивны – в данный момент. Ваша агрессивность имеет компенсаторную природу. Ирония и самоирония понятны и относятся сюда же. В целом, вы владеете собой, вы не отгораживаетесь от окружающего.
– Откуда вы знаете?
– Это не стопроцентное утверждение, Люда.
«Люда». Ладно, пускай называет как хочет.
– Ваши кошмары – продукт работы подсознания. Вы избавляетесь от психического шлака, который отравляет вас.
– Но что-то я не чувствую себя лучше, – заметила я.
– Вы пребывали в плену долго. Дольше, чем обычно это бывает. И вы остались в живых. Преступник сделал все, чтобы боль и страх остались внутри вас, и их удельный вес не такой и маленький. Избавиться от него – дело не одного дня, – сказала Логинова.
Снова шуршание по клавишам. Меня так и подмывало спросить, что она там пишет.
– И как мне быть?
– Как бы вы определили свое главное… каждодневное ощущение? Будем говорить просто.
– Страх.
– Угу. – Конечно, это то, ради чего она пришла, несомненно.
– Вы чем-то можете помочь мне?
– Если только вы согласитесь. Я могла бы провести небольшой курс терапии. Пока вы находитесь здесь, мы могли вплотную заняться вашим страхом. Жертвы, как правило, испытывают страх. Это воспоминания о боли, унижении, постоянном чувстве, что жизнь висит на волоске. Если женщину, например, периодически избивает муж, она склонна винить себя в том, что происходит…
– Знаю, что вы скажете. Она не виновата, да?
Психолог помолчала.
– Разумеется, нет.
– Неправда. – Я тут же пожалела, что сказала это.
– Почему?
– Человек получает то, что заслужил…
– Вы думаете?
– Человек получает то, что он посеял. Вольно или невольно. Если он не осознает, не помнит, что поступил неверно, то это не освобождает его от ответственности. Я неправа? Если у тебя муж алкоголик, дебошир и садист, зачем надо было выходить за такого человека? Чем он мог привлечь, чтобы броситься в омут с головой, а потом…
– Извините, вы были замужем?
– Это запрещенный удар. Не надо апеллировать к моему опыту, – огрызнулась я. – Не нужно меня выставлять идиоткой, которая ничего в жизни не смыслит.