Страница:
А самое главное — люди поверили! Поверили в перспективу! Пусть немногие — но элита! Но лучшие! Возвращались из Англии, из Штатов, из Германии — от больших денег уезжали, от коттеджей благоустроенных. Хотя и он не скупился — но не за длинным рублем люди к нему шли, за идеей, за целью…
Дальше — больше. Уже и государство решило, что российский космос на самотек, на загнивание и разрушение бросать нельзя: следующий глобальный проект, холдинг «Полдень» с одноименным НПО во главе, был со смешанным капиталом.
Одна беда: государством себя именовали люди, государственных интересов не понимающие. Вообще не представляющие, что это такое… И он, Сергей Моргулис, занялся большой политикой. Начал создавать государство под себя . Вернее, под свою идею.
Любой политик — уже не человек. Это про-жэкт, в который вложены те или иные деньги… И его деньги окупились.
Большая Зачистка — дураки думали, что государство наконец встряхнулось, вышло из летаргии, что чистит себя от всякой мрази, от присосавшихся жирных пиявок. Наивные… Чистил он. За свои деньги.
Казалось, давняя мечта рядом — руку протянуть… Какая? Марс, конечно же… Марсоходы — разведка, разминка. Пилотируемая марсианская экспедиция — вот что должно было заявить всему миру: Россия вновь великая держава. Точка. Обсуждению не подлежит.
И все шло к этому. Не авантюра, как лихой рейд евросоюзовцев к астероидам — за несбывшуюся надежду установить флаг с кружком из звездочек на каменной глыбе заплатили многими миллиардами и семнадцатью человеческими жизнями… Нет, упорная, многолетняя работа, тяжкий труд уже не кучки энтузиастов, собранных в «Грезах», но десятков тысяч людей.
И цель была близка… Созданы, отлажены и испытаны «Немезиды» — глупое название, и чужое, но пусть будет, раз уж прикипело. Готовый марсианский корабль.
Как всегда, дело портила политика. Уже не внутренняя, внешняя… Даже его денег не хватило бы, чтобы сделать нужных политиканов и в Штатах, и в Европе, и в ЮВА… Из-за внешних проблем генералы все чаще, все настойчивее требовали «Немезиды» под свои смертоносные игрушки.
Но, невзирая на всё, марсианская экспедиция близилась… Час величайшего торжества человечества. Час великого торжества России. И его, Сергея Моргулиса…
Это, знаете ли, водораздел. Это две эпохи — до и после. На другой планете. Первые. Мы.
Луна? А при чем тут Луна? Да нет, летали они, летали, лишь брак потом пересняли в павильоне… Но Луна — спутник, сателлит, задний двор Земли. Марс — планета. Новая. Наша… Могла стать наша…
Уже начали отбирать экипаж… Не знали? Ну так знайте…
И тут грянуло .
Наверное, он сам просмотрел, прохлопал… Слишком увлекся космическими проблемами, с головой ушел в них, не замечая ничего вокруг… Наверное, можно было многое спасти и исправить, если бы с самого начала взять под контроль проклятую метановую историю!
Черт побери, Герцман и Ковальски могли просто не долететь до Нью-Йорка! Мало ли самолетов падает, каждую неделю сообщения, одним больше, одним меньше… И тихонечко прибрать к рукам их лабораторию, и заморозить все разработки в области метанового синтеза — навсегда.
Но случилось то, что случилось.
Крах.
Крах мечты.
Сергей Моргулис-Берейрос. Исповедь идеалиста-3
Хранить деньги в виде груды алмазов — глупо и убыточно. Деньги должны работать, инвестироваться и возвращаться.
Он и не хранил, так, небольшой запас отборных ювелирных камней. Его деньги работали — возрождали Россию, ее экономику. А чтобы и экономика, и Россия не свернули вновь не туда — он держал их под жестким контролем.
Не целиком экономику, естественно, на это всей мировой добычи алмазов не хватит. Становой хребет… Вернее, два становых хребта — такое вот было у нашей страны странное, с точки зрения биологии, устройство. Нефть и газ. Не космическая отрасль: она голова, она мозг экономики, генератор новых идей, новых технологий, — но любая голова опирается все-таки на хребет. А то и на два.
Сломались оба. Разом, с хрустом и треском. И огромное тело, с таким трудом реанимированное, начало расползаться, лишенное опоры… И голова провалилась в… правильно, именно туда.
Два года он вообще не занимался космосом. Спасал, что можно спасти, вытаскивал, что можно вытащить.
Смог немногое. Позарез нужны были свободные средства — и не миллионы, многие миллиарды. Их не было. Да, деньги работали, уходили и возвращались, — работали, пока исправно функционировала налаженная система. Но в метановом хаосе возвращать вложения стало ох как трудно…
Потери были огромны. Черт с нефтью, черт с газом, как-нибудь пережил бы…
Но пострадало любимое детище. Чиновничий аппарат, ходивший, казалось, по струнке, словно взбесился. Активы уплывали из рук, за долги по налогам приходилось расплачиваться пакетами акций — самых прибыльных космических предприятий.
Результат — налицо.
Он один из самых богатых людей в этой стране. Уже не самый, но в первой десятке. Но все, достигнутое пятнадцатилетними трудами, пошло прахом.
Экономика развивается сама по себе, хаотично и бессистемно, — если, конечно, это можно назвать развитием. Где трехлетние бюджеты? Где пятилетние (его, кстати, придумка)? Рады, если кое-как могут сверстать на год, прикрыв дефицит займами…
Космос развалили. Вновь развалили. Разделили, распилили — между генералами и коммерсантами. На орбите бомбы, лазеры и бордели. Марсианская экспедиция не отменена — откладывается год за годом, «Немезиды» изнашиваются, скоро лететь будет не на чем. И «Хеопс» — это ублюдочное порождение извращенной фантазии. Телеметрия космических аппаратов в режиме реального времени! Гнуснее идеи не придумано с тех пор, как «Буран» поставили в парке аттракционов… Нож в спину пилотируемой космонавтики!
Но он не сдастся. Он не сдавался нигде и никогда — даже когда тащил пятидесятикилограммовый тюк на жаре, со сбитыми в кровь ногами, и его насиловали каждую ночь… Он не сдастся.
Он никогда не сдастся.
Марсианская экспедиция все-таки состоялась!
Да! Именно так! Состоялась!
Пусть и не так, как мечталось… Семнадцатая «Немезида» долетит до Красной планеты, — пусть не с людьми, пусть с подопытными кроликами, с белками-стрелками, неважно! Но долетит!
Непонятно? А все очень просто. У ДОС орбита неустойчивая, по сути это не орбита, две разные баллистические траектории — туда и обратно, замкнутые в сильно вытянутую эллипсовидную фигуру. В крайних точках псевдоорбиты включаются двигатели — вжи-и-и-и-х! — станция летит обратно. А если не включатся? Правильно, полетит дальше… Правильно, к Марсу. Правильно, полет семнадцатой так и рассчитан, что она пройдет в непосредственной близости от планеты. Пятерка, студент Стрельцов.
При удаче станция даже затормозится в поле притяжения, и… В общем, мы докажем всему миру: долететь до Марса живыми-здоровыми можно! Не на их дурацких челноках — на моих «Немезидах»!
Почему не сработают двигатели? А вот это секрет, ноу-хау. Но не сработают, уверяю.
Не жалко ли? А чего ради я должен их жалеть? Жалеть опарышей, копошащихся на трупе моей мечты?
Не должен, но пожалел… Избавил от долгого предсмертного ужаса. Они не знают, куда летят, — и не узнают никогда. Уверены — крутятся на ближней околоземной орбите, и челноки подбирают выбывших… И любуются на огромный диск виртуальной Земли на экранах. Точно так же Белка со Стрелкой понятия не имели, что вот-вот сгорят в атмосфере.
Они думали, что все можно продать-купить, и мечту тоже… Но я их переиграл. Перехитрил. Вы собираетесь показывать многомиллионному быдлу, как мразь выясняет отношения в космосе? Пусть так, но эта мразь полетит к Марсу! И от мрази какая-то польза…
Андрей «Буравчик» Стрельцов. Монолог прагматика (мысленный)
Он психопат. Маньяк, нормальный во всем, что не касается его мании, его идеи-фикс…
А для нее он готов на всё. И не на одни лишь убийства… Готов убить пять, десять, сто, сколько надо человек… Готов заживо поджарить дурачков из «Немезиды»… Готов вновь накинуть нефтяную удавку на шею человечества, готов вновь посадить Россию на нефтегазовую иглу — ради своего ненаглядного Марса.
И — не видит ничего за пределами выбранной цели. Она освещена, как прожектором, а вокруг — темнота. Даже в своей любимой космонавтике не может разглядеть новых веяний. Аппараты, полетевшие к спутникам Юпитера, для него — кощунство, извращение светлой идеи. Нож в спину пилотируемой космонавтики. Потому что придумал не он, потому что воплотил не он… Да и что он способен придумать? Дилетант-филолог.
Он не видит, не понимает, что жизнь продолжается, жизнь идет вперед, просто на очередной развилке свернула на другой путь — свой крах воспринимает как крах страны, и готов на всё, чтобы вернуть поезд на старые рельсы. И будет убивать, убивать, убивать…
Черт возьми, отчего такая странная судьба у всех идей о всеобщем счастье? Вроде все красиво и правильно, начнут воплощать — гильотины и расстрельные подвалы…
А ведь он не человек… Политики — не люди, проекты? Он тоже не человек. Он наша материализовавшаяся мечта. Ведь мечтали, ведь надеялись подспудно, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете, и все исправит, и будет нам счастье.
И он прилетел. С алмазной волшебной палочкой. Но оказался маньяком. Обидно.
Самое смешное, что под алмазным небом его могла осенить и другая идея. Заявился бы, и начал строить не космическую технократию — но православную империю, или новый виток коммунизма… Поначалу, наверное, с некоторым успехом, всегда найдутся люди, готовые за большие деньги спеть-сплясать под чужую дудочку… Кончилось бы тем же. Потому что обезьяна может сидеть на спине у слона, и считать, что он идет по ее воле — до тех пор, пока им по пути. А когда дороги разойдутся, может спрыгивать, и хватать за хвост, — пойдет дальше и не заметит.
И в Большую Зачистку мы давили гадов не по мановению его алмазной палочки, а потому, что больше так жить не могли. По крайней мере я и ребята. Хреновый ты политик, господин Моргулис. И бизнесмен хреновый. Просрал всё, что смог, филолог.
Но он психопат, и никогда этого не поймет. Для него виноватыми будут все, кроме него. А денег и влияния пока хватает, чтобы убирать с дороги виноватых…
Он психопат… А я — мертвец. Даже если соглашусь со всем, что он предложит. Сейчас его понесло, прорвало — но наступит период ремиссии, и он поймет, что всего этого нельзя было говорить. И отдаст приказ…
— Ну и зачем вам я? — спросил Стрельцов. — Поплакать вместе над пепелищем любимого детища?
— Не юродствуйте. Я уже не молод — нужны продолжатели моего дела. Не пешки, продавшиеся с потрохами, и всегда готовые перепродаться. Люди, разделяющие мои идеи. Молодые, энергичные. Не скованные предрассудками в достижении цели. Понимающие, что быдлу нужен кнут — даже для того, чтобы гнать его к счастью.
— Ого… И я подхожу под эти критерии?
— Всецело. Я ознакомился с вашей биографией, знаю и про эпизод, за который вас загнали к белым медведям. Да, именно такие люди мне нужны.
— Вы говорили, что я смогу — после вашего рассказа — задать кое-какие вопросы.
— Хм… Что-то осталось неясным? Спрашивайте. Но не злоупотребляйте. Мне важно принципиальное согласие, время и место обсудить мелочи найдется.
Что же спросить? С «Хеопсом» и «Немезидой», в общем-то, всё понятно… Как именно Моргулис дирижировал продажными политиканами, пусть разбираются будущие историки новой России…
Боль нарастала, ширилась, мешала сосредоточиться. Стрельцов вертел в руках стакан воды — хотелось отхлебнуть, и хоть так избавиться от внутреннего жжения…
Потом он вспомнил мельком высказанную догадку Лося, и спросил:
— Те две «Немезиды», якобы самоуничтожившиеся после потери связи… Это ваша работа?
И понял, что вновь зацепил какое-то больное место, как тогда, с небом в алмазах… Относительно вменяемый человек исчез — перед Стрельцовым вновь сидел маньяк.
— Моя… работа… Моя работа — гнать быдло к счастью… Через тернии к звездам… Быдло не хочет, а я заставлю хотеть… Я приучу хотеть… Кнутом, кнутом, кнутом, им же нужен кнут, как наркоману доза… Два кнута на орбите… Они захотят в космос, они не смогут без него…
И тут Стрельцов сообразил, что именно услышал. Догадка сверкнула мгновенно, после слов про наркомана и дозу… Производство ЭНТ-имплантатов, без которых невозможна электронная наркомания… Производство, основанное на самых совершенных технологиях… Вернее, два производства, как уверяют эксперты, две подпольные фабрики… Подпольные? А может, поискать не в подполе, повыше? И не на чердаке, еще выше? Вот почему про эльфов-гоблинов можно достать лишь примитивный самопал, а все профессионально сделанные ЭНТ-игры — про космос…
Да, он никогда не сдается. Он научит нас любить звезды.
— Довольно вопросов, — Моргулис-старший отнял ладони от лица, смотрел прежним взглядом — цепким, жестким. — Вы согласны?
— Нет, — сказал Стрельцов и залпом осушил стакан воды.
— Ну тогда…
— Подождите немного. Пару минут, я вас слушал дольше.
— Нам не о чем больше говорить.
— Есть. Вы ведь читали мое досье, так?
— Какое это…
— Имеет, — Стрельцов спешил, буквально выплевывая слова. — Обмен Джумгаева-младшего.
— Читал, читал… Вы выменяли заложников и подложили бомбу, угрохав и папашу, и сынка.
— Не так. Джумгаев-старший был полевым командиром в Туркестане, а сынок развлекался здесь — взрывал школы, детские сады. Когда его повязали, папаша захватил детский дом, и…
— Я в курсе. Дальше.
— Подложить бомбу я не мог. Некуда было. Бомбой стал сам Джумгаев-младший. Живой, ходячей бомбой. Не мог я его отпустить.
— Как? — изумился Берейрос.
— А как вы прятали бриллианты? — тараторил Стрельцов. — Пара килограммов пластита — в кишечник, под наркозом. Блокада анестетиком, чтобы не почувствовал до срока. Крохотный взрыватель в желудке, срабатывающий от…
— От чего?
— От воды!
Он встал, шагнул поближе к Берейрасу. Сколько осталось? Пять секунд? Десять? Пятнадцать? В любом случае, никто не помешает, не успеет… Интересно, вспомнит Лось про свою случайную догадку насчет двух пропавших «Немезид»?
— Зачем?!!! — выкрикнул Моргулис-старший. — Что вам нужно?
А ведь он не верит. Очень хочет, чтобы всё оказалось блефом, шантажом, — и не верит.
— Должок… Тогда… Он с сыном сразу к семье, на радостях… Две дочки погибли, жене ноги оторвало… Решил — если когда-то еще придется, то сам…
И вот тогда Моргулис поверил…
Широко распахнул рот и закричал.
Кричал громко, просто оглушительно, — но недолго, две или три секунды.
Замолк и умер он одновременно.
Внеземелье, ДОС «Немезида», двигательный отсек
Барби не соврала. По крайней мере, в одном не соврала: на том двигателе, что так варварски вскрыл резаком Игорь, и в самом деле имелись не предусмотренные конструкцией дополнения. Бомба — если называть вещи своими именами.
Не факт, что установила ее покойная Настя Чистова. С той же, и даже с большей вероятностью это могла сделать и сама Барби.
Игорь, к сожалению, в реактивных двигателях не разбирался абсолютно. Так, застряло что-то в памяти из теоретического курса, прослушанного в ГУАПе несколько лет назад. Достаточно, чтобы понять: вот этот здоровенный конический предмет внизу — наверняка сопло, а примыкающий к нему шарообразный — камера сгорания. Два бака наверху — с горючим и окислителем. О назначении же всех остальных, более мелких деталей, опутанных хитросплетением металлических трубок, оставалось только догадываться.
Но бомба выделялась на этом фоне, выглядела совершенно чужеродной — пластмасса среди сплошного металла. Устройство не было единым, несколько его весьма портативных частей, разбросанных внутри корпуса, соединялись тонкими проводами, тоже в пластиковой изоляции. Наружу ни один провод не вел.
Несколько минут Игорь пытался разобраться, как бомба должна сработать. Показалось, что понял.
Когда двигатель заработает, температура тут очень скоро повысится изрядно, и никакая пластмасса долго не выдержит. Значит, взрыв должен произойти до запуска. Либо в первые же секунды после него.
Второе даже вероятнее, — если допустить, что вот этот тянущийся к камере сгорания проводочек заканчивается термодатчиком. Стоит ей нагреться до определенной температуры, сигнал пойдет на пироножи, которым надлежит вскрыть баки с горючим и окислителем… К чему рисковать, пытаясь нелегально протащить на «Немезиду» килограммы, пуды взрывчатки — когда готовые компоненты для взрывчатой смеси здесь, под рукой?
Классический окислитель, как помнил Игорь, — жидкий кислород. Впрочем, может его знания устарели, может, придумано нечто более совершенное… Не знал Игорь и другое: начнется ли взрывообразная реакция окисления сразу, как только компоненты топлива смешаются вместе, или потребуется внешнее воспламенение… Да и неважно. Человек, установивший бомбу, наверняка знал всё точно. Взрыв содержимого даже этих двух баков разнесет всё в двигательном отсеке вдребезги, вскроет внешнюю обшивку станции. Но этим ведь дело не кончится, в баках остальных пятнадцати двигателей тоже горючее, тоже окислитель… «Немезиды» попросту не станет. Беззвучная вспышка в черной пустоте и разлетающиеся в стороны искореженные обломки.
Ну и что теперь? Обезвредить бомбу, допустим… Правда, нет гарантии, что в других двигателях — в одном или в нескольких — не установлены аналогичные конструкции… Предусмотрительные люди обычно дублируют в важных случаях системы, у которых имеется хоть малейшая вероятность отказа.
Проверить нет возможности, вскрыть корпуса нечем… Да и что даст эта проверка ему лично? Ничего не даст… Вариантов дальнейшей судьбы немного, всего два, — но даже между ними выбор сделает не он, а Барби.
Либо она, потратив энное число времени и сил, доберется до него — и пристрелит, как пристрелила уже по меньшей мере троих. Не такая уж невиданная техническая проблема — прорезать три отверстия в переборках или в люках с расправленными замками, вполне по плечу нашей куколке.
Либо, что гораздо вероятнее, Барби не станет спешить, дождется, пока он тут сдохнет сам… Система регенерации воздуха в отсеке автономная, задохнуться Игорю не грозит. Тем хуже — подыхать придется от голода и жажды, долго и мучительно… А затем Барби, выждав надлежащее время, все-таки придет сюда — чтобы положить рядом со скорченным телом пистолет с оставшимися зарядами. Должен же быть кто-то ответственен за трупы на борту? Сколько живых останется к тому времени на «Немезиде»? Никого, кроме Барби, наверное…
Ему, Игорю, достанется жутковатая посмертная слава маньяка и группового убийцы… А ей — репутация чудом спасшейся жертвы. И ведь поверят, поверят ей, никуда не денутся! Улыбнется своей улыбочкой, захлопает ресницами-опахалами, — и поверят… Хотя нет, очень уж подозрительно, наверное, чудом спасшихся будет все же двое или трое… Какая разница, ему билет со словом «жизнь» в этой лотерее все равно не выпадет…
И даже бомбу не взорвать, избежав мучительной смерти и испортив куколке всю игру. Нечем. Ни спичек, ни зажигалки, никакого иного источника тепла… Некоторое время Игорь возился с резаком, пытаясь выжать, воспламенить хоть какие-то остатки газа… Не то чтобы он собирался тут же поднести горелку к термодатчику, но… Но появлялся хоть какой-то призрак выбора… Шанс уйти самому, когда станет совсем плохо…
Впустую. Искра проскакивала в форсунке, и всё.
Нет у вас выбора, Игорь Антонович. Сидите и ждите смерти.
Он прекратил что-либо делать, расслабился, повиснув в невесомости. И стал ждать. Не смерти — какого-нибудь чуда, позволяющего ее избежать.
Игорь «Звездный» Проскуряков. Момент истины
…понял, что стал бессмертным; да! да! именно так! — именно так, идите к дьяволу со своим материализмом, Бог есть, и Он творит чудеса, — иногда и не для всех, но творит, иначе как объяснить, что прошли недели, прошли месяцы, — а Игорь еще жив?! Он перехитрил смерть, обманул, старуха тоже хитра, она может снять свой балахон и прикинуться девушкой с кукольным личиком, чтобы подкрасться и выхватить из-за спины — нет, не архаичную косу — пистолет, заряженный мини-фугасами; но справиться с ней легко, проще простого, — достаточно УВЕРОВАТЬ: Он есть, Он не оставит тебя, и смерть будет ходить кругами, будет тыкаться, не в силах войти в защитный магический круг… Муки голода и жажды давно исчезли, может, месяц назад, может, два или три, время потеряло какое-либо значение с тех пор, как Игорь понял: он не умрёт, он выживет; и исчезла дикая скука, терзавшая в первые недели добровольного заключения — теперь он был не один, теперь к нему приходили гости, чаще всего отец, в том самом костюме, в котором его похоронили на Южном, но отчего-то с очень молодым лицом, на вид не старше Игоря; приходил, и они говорили часами, они спорили до хрипоты — отец убеждал, настаивал, звал за собой: шагни, возьми меня за руку и шагни — туда, за наружную обшивку, шагни в новый мир и пойми, как он прекрасен; нет, папа, отвечал Игорь, ты хотел, чтобы я полетел к звездам — и я полетел, но тебя обманули, папа, тебе дурили голову с детства: звезд нет, звезды давно мертвы, последних расстреляла Барби из большого пистолета, и там, снаружи, не новый мир — там только смерть и ничего больше, ты мертв и просто этого не знаешь; отец сердился, отец настаивал, потом уходил, чтобы снова вернуться и продолжить растянувшийся на месяцы спор…
Но однажды он не появился, как обычно, из ниоткуда — зачем-то начал стучать в люк, а может, то был не он, и не стучал, но какие-то звуки почудились Игорю.
Он прижался ухом к холодному металлу — и понял, что металл на самом деле вовсе не холодный: теплый и нагревается все сильнее. Он засмеялся. Привет, куколка! Совсем про тебя забыл, уж извини, здесь столько всего интересного… Например, маленький сюрприз для тебя, крошка: я стал бессмертным! Так что тебе не сюда, тебе в другую сторону. Он говорил и говорил, обращаясь к Барби, говорил долго и громко, — или ему казалось, что долго, но что громко — совершенно точно, эхо болезненно отдавалось в ушах; Барби оставалась глуха, она не желала ничего слушать, но очень хотела попасть сюда, к Игорю, — к раскалившемуся металлу переборки уже нельзя было прикоснуться. Он знал: сейчас Барби окончательно скинула всю свою маскировку, и он наконец сможет увидеть ее истинное обличье — оскаленный череп под капюшоном, бездонная космическая мгла в пустых глазницах. Мгла без звезд.
Ну что же, куколка, ты сама напросилась… Мне все равно, я бессмертный, а вот ты увидишь небо в алмазах. Наверное, это очень красиво… Он разматывал провод, тянул термодатчик к переборке, где уже вишнево светилось раскалившееся пятно. Откуда взялся этот провод — медный, покрытый эмалью, — Игорь не имел понятия, не помнил, мог только догадываться, что смотал его с выдранной откуда-то индуктивной катушки. Зато помнил прекрасно, как зачищал концы зубами — эмаль оказалась изумительно вкусной и на диво питательной, это было давно, год или два назад, когда он еще не знал, что не нуждается в пище…
Прежде чем поднести датчик к вишневому пятну, он удивленно посмотрел на свои пальцы, покрытые спекшейся, почерневшей кровью. Следы зубов? Его зубов?! Какой же он был идиот, примитивный человечишка, раб желудка… — расхохотался и плотно прижал датчик к раскаленному металлу. Запахло горелой плотью, но больно не было, смерть и боль — близнецы-сестры, всегда ходят парой, но сюда им входа нет…
Сзади глухо хлопнули пироножи. Вот вам небо в алмазах, сестренки, любуйтесь!
За мгновение до взрыва он вдруг усомнился. Усомнился в обретенной вере, усомнился в бессмертии. Подумал, что если ошибся, то мгновенно сгорит — наяву, не в пригрезившемся кошмаре, станет сейчас звездой. Настоящей, не тем ничтожеством, что лепит, как пельмени на конвейере, телевидение. Вспышку, которая раздерет сейчас черную пустоту, может быть, засекут годы спустя в свои телескопы какие-нибудь маленькие зеленые человечки, и…
Нет, сказал он отцу, покачав головой, ты не прав, папа… Нет никаких зеленых человечков. И звезд нет. И никогда не было.
ЭПИЛОГ Звезды на груди, на плечах и на небе
Дальше — больше. Уже и государство решило, что российский космос на самотек, на загнивание и разрушение бросать нельзя: следующий глобальный проект, холдинг «Полдень» с одноименным НПО во главе, был со смешанным капиталом.
Одна беда: государством себя именовали люди, государственных интересов не понимающие. Вообще не представляющие, что это такое… И он, Сергей Моргулис, занялся большой политикой. Начал создавать государство под себя . Вернее, под свою идею.
Любой политик — уже не человек. Это про-жэкт, в который вложены те или иные деньги… И его деньги окупились.
Большая Зачистка — дураки думали, что государство наконец встряхнулось, вышло из летаргии, что чистит себя от всякой мрази, от присосавшихся жирных пиявок. Наивные… Чистил он. За свои деньги.
Казалось, давняя мечта рядом — руку протянуть… Какая? Марс, конечно же… Марсоходы — разведка, разминка. Пилотируемая марсианская экспедиция — вот что должно было заявить всему миру: Россия вновь великая держава. Точка. Обсуждению не подлежит.
И все шло к этому. Не авантюра, как лихой рейд евросоюзовцев к астероидам — за несбывшуюся надежду установить флаг с кружком из звездочек на каменной глыбе заплатили многими миллиардами и семнадцатью человеческими жизнями… Нет, упорная, многолетняя работа, тяжкий труд уже не кучки энтузиастов, собранных в «Грезах», но десятков тысяч людей.
И цель была близка… Созданы, отлажены и испытаны «Немезиды» — глупое название, и чужое, но пусть будет, раз уж прикипело. Готовый марсианский корабль.
Как всегда, дело портила политика. Уже не внутренняя, внешняя… Даже его денег не хватило бы, чтобы сделать нужных политиканов и в Штатах, и в Европе, и в ЮВА… Из-за внешних проблем генералы все чаще, все настойчивее требовали «Немезиды» под свои смертоносные игрушки.
Но, невзирая на всё, марсианская экспедиция близилась… Час величайшего торжества человечества. Час великого торжества России. И его, Сергея Моргулиса…
Это, знаете ли, водораздел. Это две эпохи — до и после. На другой планете. Первые. Мы.
Луна? А при чем тут Луна? Да нет, летали они, летали, лишь брак потом пересняли в павильоне… Но Луна — спутник, сателлит, задний двор Земли. Марс — планета. Новая. Наша… Могла стать наша…
Уже начали отбирать экипаж… Не знали? Ну так знайте…
И тут грянуло .
Наверное, он сам просмотрел, прохлопал… Слишком увлекся космическими проблемами, с головой ушел в них, не замечая ничего вокруг… Наверное, можно было многое спасти и исправить, если бы с самого начала взять под контроль проклятую метановую историю!
Черт побери, Герцман и Ковальски могли просто не долететь до Нью-Йорка! Мало ли самолетов падает, каждую неделю сообщения, одним больше, одним меньше… И тихонечко прибрать к рукам их лабораторию, и заморозить все разработки в области метанового синтеза — навсегда.
Но случилось то, что случилось.
Крах.
Крах мечты.
Сергей Моргулис-Берейрос. Исповедь идеалиста-3
Хранить деньги в виде груды алмазов — глупо и убыточно. Деньги должны работать, инвестироваться и возвращаться.
Он и не хранил, так, небольшой запас отборных ювелирных камней. Его деньги работали — возрождали Россию, ее экономику. А чтобы и экономика, и Россия не свернули вновь не туда — он держал их под жестким контролем.
Не целиком экономику, естественно, на это всей мировой добычи алмазов не хватит. Становой хребет… Вернее, два становых хребта — такое вот было у нашей страны странное, с точки зрения биологии, устройство. Нефть и газ. Не космическая отрасль: она голова, она мозг экономики, генератор новых идей, новых технологий, — но любая голова опирается все-таки на хребет. А то и на два.
Сломались оба. Разом, с хрустом и треском. И огромное тело, с таким трудом реанимированное, начало расползаться, лишенное опоры… И голова провалилась в… правильно, именно туда.
Два года он вообще не занимался космосом. Спасал, что можно спасти, вытаскивал, что можно вытащить.
Смог немногое. Позарез нужны были свободные средства — и не миллионы, многие миллиарды. Их не было. Да, деньги работали, уходили и возвращались, — работали, пока исправно функционировала налаженная система. Но в метановом хаосе возвращать вложения стало ох как трудно…
Потери были огромны. Черт с нефтью, черт с газом, как-нибудь пережил бы…
Но пострадало любимое детище. Чиновничий аппарат, ходивший, казалось, по струнке, словно взбесился. Активы уплывали из рук, за долги по налогам приходилось расплачиваться пакетами акций — самых прибыльных космических предприятий.
Результат — налицо.
Он один из самых богатых людей в этой стране. Уже не самый, но в первой десятке. Но все, достигнутое пятнадцатилетними трудами, пошло прахом.
Экономика развивается сама по себе, хаотично и бессистемно, — если, конечно, это можно назвать развитием. Где трехлетние бюджеты? Где пятилетние (его, кстати, придумка)? Рады, если кое-как могут сверстать на год, прикрыв дефицит займами…
Космос развалили. Вновь развалили. Разделили, распилили — между генералами и коммерсантами. На орбите бомбы, лазеры и бордели. Марсианская экспедиция не отменена — откладывается год за годом, «Немезиды» изнашиваются, скоро лететь будет не на чем. И «Хеопс» — это ублюдочное порождение извращенной фантазии. Телеметрия космических аппаратов в режиме реального времени! Гнуснее идеи не придумано с тех пор, как «Буран» поставили в парке аттракционов… Нож в спину пилотируемой космонавтики!
Но он не сдастся. Он не сдавался нигде и никогда — даже когда тащил пятидесятикилограммовый тюк на жаре, со сбитыми в кровь ногами, и его насиловали каждую ночь… Он не сдастся.
Он никогда не сдастся.
Марсианская экспедиция все-таки состоялась!
Да! Именно так! Состоялась!
Пусть и не так, как мечталось… Семнадцатая «Немезида» долетит до Красной планеты, — пусть не с людьми, пусть с подопытными кроликами, с белками-стрелками, неважно! Но долетит!
Непонятно? А все очень просто. У ДОС орбита неустойчивая, по сути это не орбита, две разные баллистические траектории — туда и обратно, замкнутые в сильно вытянутую эллипсовидную фигуру. В крайних точках псевдоорбиты включаются двигатели — вжи-и-и-и-х! — станция летит обратно. А если не включатся? Правильно, полетит дальше… Правильно, к Марсу. Правильно, полет семнадцатой так и рассчитан, что она пройдет в непосредственной близости от планеты. Пятерка, студент Стрельцов.
При удаче станция даже затормозится в поле притяжения, и… В общем, мы докажем всему миру: долететь до Марса живыми-здоровыми можно! Не на их дурацких челноках — на моих «Немезидах»!
Почему не сработают двигатели? А вот это секрет, ноу-хау. Но не сработают, уверяю.
Не жалко ли? А чего ради я должен их жалеть? Жалеть опарышей, копошащихся на трупе моей мечты?
Не должен, но пожалел… Избавил от долгого предсмертного ужаса. Они не знают, куда летят, — и не узнают никогда. Уверены — крутятся на ближней околоземной орбите, и челноки подбирают выбывших… И любуются на огромный диск виртуальной Земли на экранах. Точно так же Белка со Стрелкой понятия не имели, что вот-вот сгорят в атмосфере.
Они думали, что все можно продать-купить, и мечту тоже… Но я их переиграл. Перехитрил. Вы собираетесь показывать многомиллионному быдлу, как мразь выясняет отношения в космосе? Пусть так, но эта мразь полетит к Марсу! И от мрази какая-то польза…
Андрей «Буравчик» Стрельцов. Монолог прагматика (мысленный)
Он психопат. Маньяк, нормальный во всем, что не касается его мании, его идеи-фикс…
А для нее он готов на всё. И не на одни лишь убийства… Готов убить пять, десять, сто, сколько надо человек… Готов заживо поджарить дурачков из «Немезиды»… Готов вновь накинуть нефтяную удавку на шею человечества, готов вновь посадить Россию на нефтегазовую иглу — ради своего ненаглядного Марса.
И — не видит ничего за пределами выбранной цели. Она освещена, как прожектором, а вокруг — темнота. Даже в своей любимой космонавтике не может разглядеть новых веяний. Аппараты, полетевшие к спутникам Юпитера, для него — кощунство, извращение светлой идеи. Нож в спину пилотируемой космонавтики. Потому что придумал не он, потому что воплотил не он… Да и что он способен придумать? Дилетант-филолог.
Он не видит, не понимает, что жизнь продолжается, жизнь идет вперед, просто на очередной развилке свернула на другой путь — свой крах воспринимает как крах страны, и готов на всё, чтобы вернуть поезд на старые рельсы. И будет убивать, убивать, убивать…
Черт возьми, отчего такая странная судьба у всех идей о всеобщем счастье? Вроде все красиво и правильно, начнут воплощать — гильотины и расстрельные подвалы…
А ведь он не человек… Политики — не люди, проекты? Он тоже не человек. Он наша материализовавшаяся мечта. Ведь мечтали, ведь надеялись подспудно, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете, и все исправит, и будет нам счастье.
И он прилетел. С алмазной волшебной палочкой. Но оказался маньяком. Обидно.
Самое смешное, что под алмазным небом его могла осенить и другая идея. Заявился бы, и начал строить не космическую технократию — но православную империю, или новый виток коммунизма… Поначалу, наверное, с некоторым успехом, всегда найдутся люди, готовые за большие деньги спеть-сплясать под чужую дудочку… Кончилось бы тем же. Потому что обезьяна может сидеть на спине у слона, и считать, что он идет по ее воле — до тех пор, пока им по пути. А когда дороги разойдутся, может спрыгивать, и хватать за хвост, — пойдет дальше и не заметит.
И в Большую Зачистку мы давили гадов не по мановению его алмазной палочки, а потому, что больше так жить не могли. По крайней мере я и ребята. Хреновый ты политик, господин Моргулис. И бизнесмен хреновый. Просрал всё, что смог, филолог.
Но он психопат, и никогда этого не поймет. Для него виноватыми будут все, кроме него. А денег и влияния пока хватает, чтобы убирать с дороги виноватых…
Он психопат… А я — мертвец. Даже если соглашусь со всем, что он предложит. Сейчас его понесло, прорвало — но наступит период ремиссии, и он поймет, что всего этого нельзя было говорить. И отдаст приказ…
Андрей «Буравчик» Стрельцов. Момент истины-2
Боль усиливалась. Была пока терпимой, но стоило поспешить…— Ну и зачем вам я? — спросил Стрельцов. — Поплакать вместе над пепелищем любимого детища?
— Не юродствуйте. Я уже не молод — нужны продолжатели моего дела. Не пешки, продавшиеся с потрохами, и всегда готовые перепродаться. Люди, разделяющие мои идеи. Молодые, энергичные. Не скованные предрассудками в достижении цели. Понимающие, что быдлу нужен кнут — даже для того, чтобы гнать его к счастью.
— Ого… И я подхожу под эти критерии?
— Всецело. Я ознакомился с вашей биографией, знаю и про эпизод, за который вас загнали к белым медведям. Да, именно такие люди мне нужны.
— Вы говорили, что я смогу — после вашего рассказа — задать кое-какие вопросы.
— Хм… Что-то осталось неясным? Спрашивайте. Но не злоупотребляйте. Мне важно принципиальное согласие, время и место обсудить мелочи найдется.
Что же спросить? С «Хеопсом» и «Немезидой», в общем-то, всё понятно… Как именно Моргулис дирижировал продажными политиканами, пусть разбираются будущие историки новой России…
Боль нарастала, ширилась, мешала сосредоточиться. Стрельцов вертел в руках стакан воды — хотелось отхлебнуть, и хоть так избавиться от внутреннего жжения…
Потом он вспомнил мельком высказанную догадку Лося, и спросил:
— Те две «Немезиды», якобы самоуничтожившиеся после потери связи… Это ваша работа?
И понял, что вновь зацепил какое-то больное место, как тогда, с небом в алмазах… Относительно вменяемый человек исчез — перед Стрельцовым вновь сидел маньяк.
— Моя… работа… Моя работа — гнать быдло к счастью… Через тернии к звездам… Быдло не хочет, а я заставлю хотеть… Я приучу хотеть… Кнутом, кнутом, кнутом, им же нужен кнут, как наркоману доза… Два кнута на орбите… Они захотят в космос, они не смогут без него…
И тут Стрельцов сообразил, что именно услышал. Догадка сверкнула мгновенно, после слов про наркомана и дозу… Производство ЭНТ-имплантатов, без которых невозможна электронная наркомания… Производство, основанное на самых совершенных технологиях… Вернее, два производства, как уверяют эксперты, две подпольные фабрики… Подпольные? А может, поискать не в подполе, повыше? И не на чердаке, еще выше? Вот почему про эльфов-гоблинов можно достать лишь примитивный самопал, а все профессионально сделанные ЭНТ-игры — про космос…
Да, он никогда не сдается. Он научит нас любить звезды.
— Довольно вопросов, — Моргулис-старший отнял ладони от лица, смотрел прежним взглядом — цепким, жестким. — Вы согласны?
— Нет, — сказал Стрельцов и залпом осушил стакан воды.
— Ну тогда…
— Подождите немного. Пару минут, я вас слушал дольше.
— Нам не о чем больше говорить.
— Есть. Вы ведь читали мое досье, так?
— Какое это…
— Имеет, — Стрельцов спешил, буквально выплевывая слова. — Обмен Джумгаева-младшего.
— Читал, читал… Вы выменяли заложников и подложили бомбу, угрохав и папашу, и сынка.
— Не так. Джумгаев-старший был полевым командиром в Туркестане, а сынок развлекался здесь — взрывал школы, детские сады. Когда его повязали, папаша захватил детский дом, и…
— Я в курсе. Дальше.
— Подложить бомбу я не мог. Некуда было. Бомбой стал сам Джумгаев-младший. Живой, ходячей бомбой. Не мог я его отпустить.
— Как? — изумился Берейрос.
— А как вы прятали бриллианты? — тараторил Стрельцов. — Пара килограммов пластита — в кишечник, под наркозом. Блокада анестетиком, чтобы не почувствовал до срока. Крохотный взрыватель в желудке, срабатывающий от…
— От чего?
— От воды!
Он встал, шагнул поближе к Берейрасу. Сколько осталось? Пять секунд? Десять? Пятнадцать? В любом случае, никто не помешает, не успеет… Интересно, вспомнит Лось про свою случайную догадку насчет двух пропавших «Немезид»?
— Зачем?!!! — выкрикнул Моргулис-старший. — Что вам нужно?
А ведь он не верит. Очень хочет, чтобы всё оказалось блефом, шантажом, — и не верит.
— Должок… Тогда… Он с сыном сразу к семье, на радостях… Две дочки погибли, жене ноги оторвало… Решил — если когда-то еще придется, то сам…
И вот тогда Моргулис поверил…
Широко распахнул рот и закричал.
Кричал громко, просто оглушительно, — но недолго, две или три секунды.
Замолк и умер он одновременно.
Внеземелье, ДОС «Немезида», двигательный отсек
Барби не соврала. По крайней мере, в одном не соврала: на том двигателе, что так варварски вскрыл резаком Игорь, и в самом деле имелись не предусмотренные конструкцией дополнения. Бомба — если называть вещи своими именами.
Не факт, что установила ее покойная Настя Чистова. С той же, и даже с большей вероятностью это могла сделать и сама Барби.
Игорь, к сожалению, в реактивных двигателях не разбирался абсолютно. Так, застряло что-то в памяти из теоретического курса, прослушанного в ГУАПе несколько лет назад. Достаточно, чтобы понять: вот этот здоровенный конический предмет внизу — наверняка сопло, а примыкающий к нему шарообразный — камера сгорания. Два бака наверху — с горючим и окислителем. О назначении же всех остальных, более мелких деталей, опутанных хитросплетением металлических трубок, оставалось только догадываться.
Но бомба выделялась на этом фоне, выглядела совершенно чужеродной — пластмасса среди сплошного металла. Устройство не было единым, несколько его весьма портативных частей, разбросанных внутри корпуса, соединялись тонкими проводами, тоже в пластиковой изоляции. Наружу ни один провод не вел.
Несколько минут Игорь пытался разобраться, как бомба должна сработать. Показалось, что понял.
Когда двигатель заработает, температура тут очень скоро повысится изрядно, и никакая пластмасса долго не выдержит. Значит, взрыв должен произойти до запуска. Либо в первые же секунды после него.
Второе даже вероятнее, — если допустить, что вот этот тянущийся к камере сгорания проводочек заканчивается термодатчиком. Стоит ей нагреться до определенной температуры, сигнал пойдет на пироножи, которым надлежит вскрыть баки с горючим и окислителем… К чему рисковать, пытаясь нелегально протащить на «Немезиду» килограммы, пуды взрывчатки — когда готовые компоненты для взрывчатой смеси здесь, под рукой?
Классический окислитель, как помнил Игорь, — жидкий кислород. Впрочем, может его знания устарели, может, придумано нечто более совершенное… Не знал Игорь и другое: начнется ли взрывообразная реакция окисления сразу, как только компоненты топлива смешаются вместе, или потребуется внешнее воспламенение… Да и неважно. Человек, установивший бомбу, наверняка знал всё точно. Взрыв содержимого даже этих двух баков разнесет всё в двигательном отсеке вдребезги, вскроет внешнюю обшивку станции. Но этим ведь дело не кончится, в баках остальных пятнадцати двигателей тоже горючее, тоже окислитель… «Немезиды» попросту не станет. Беззвучная вспышка в черной пустоте и разлетающиеся в стороны искореженные обломки.
Ну и что теперь? Обезвредить бомбу, допустим… Правда, нет гарантии, что в других двигателях — в одном или в нескольких — не установлены аналогичные конструкции… Предусмотрительные люди обычно дублируют в важных случаях системы, у которых имеется хоть малейшая вероятность отказа.
Проверить нет возможности, вскрыть корпуса нечем… Да и что даст эта проверка ему лично? Ничего не даст… Вариантов дальнейшей судьбы немного, всего два, — но даже между ними выбор сделает не он, а Барби.
Либо она, потратив энное число времени и сил, доберется до него — и пристрелит, как пристрелила уже по меньшей мере троих. Не такая уж невиданная техническая проблема — прорезать три отверстия в переборках или в люках с расправленными замками, вполне по плечу нашей куколке.
Либо, что гораздо вероятнее, Барби не станет спешить, дождется, пока он тут сдохнет сам… Система регенерации воздуха в отсеке автономная, задохнуться Игорю не грозит. Тем хуже — подыхать придется от голода и жажды, долго и мучительно… А затем Барби, выждав надлежащее время, все-таки придет сюда — чтобы положить рядом со скорченным телом пистолет с оставшимися зарядами. Должен же быть кто-то ответственен за трупы на борту? Сколько живых останется к тому времени на «Немезиде»? Никого, кроме Барби, наверное…
Ему, Игорю, достанется жутковатая посмертная слава маньяка и группового убийцы… А ей — репутация чудом спасшейся жертвы. И ведь поверят, поверят ей, никуда не денутся! Улыбнется своей улыбочкой, захлопает ресницами-опахалами, — и поверят… Хотя нет, очень уж подозрительно, наверное, чудом спасшихся будет все же двое или трое… Какая разница, ему билет со словом «жизнь» в этой лотерее все равно не выпадет…
И даже бомбу не взорвать, избежав мучительной смерти и испортив куколке всю игру. Нечем. Ни спичек, ни зажигалки, никакого иного источника тепла… Некоторое время Игорь возился с резаком, пытаясь выжать, воспламенить хоть какие-то остатки газа… Не то чтобы он собирался тут же поднести горелку к термодатчику, но… Но появлялся хоть какой-то призрак выбора… Шанс уйти самому, когда станет совсем плохо…
Впустую. Искра проскакивала в форсунке, и всё.
Нет у вас выбора, Игорь Антонович. Сидите и ждите смерти.
Он прекратил что-либо делать, расслабился, повиснув в невесомости. И стал ждать. Не смерти — какого-нибудь чуда, позволяющего ее избежать.
Игорь «Звездный» Проскуряков. Момент истины
…понял, что стал бессмертным; да! да! именно так! — именно так, идите к дьяволу со своим материализмом, Бог есть, и Он творит чудеса, — иногда и не для всех, но творит, иначе как объяснить, что прошли недели, прошли месяцы, — а Игорь еще жив?! Он перехитрил смерть, обманул, старуха тоже хитра, она может снять свой балахон и прикинуться девушкой с кукольным личиком, чтобы подкрасться и выхватить из-за спины — нет, не архаичную косу — пистолет, заряженный мини-фугасами; но справиться с ней легко, проще простого, — достаточно УВЕРОВАТЬ: Он есть, Он не оставит тебя, и смерть будет ходить кругами, будет тыкаться, не в силах войти в защитный магический круг… Муки голода и жажды давно исчезли, может, месяц назад, может, два или три, время потеряло какое-либо значение с тех пор, как Игорь понял: он не умрёт, он выживет; и исчезла дикая скука, терзавшая в первые недели добровольного заключения — теперь он был не один, теперь к нему приходили гости, чаще всего отец, в том самом костюме, в котором его похоронили на Южном, но отчего-то с очень молодым лицом, на вид не старше Игоря; приходил, и они говорили часами, они спорили до хрипоты — отец убеждал, настаивал, звал за собой: шагни, возьми меня за руку и шагни — туда, за наружную обшивку, шагни в новый мир и пойми, как он прекрасен; нет, папа, отвечал Игорь, ты хотел, чтобы я полетел к звездам — и я полетел, но тебя обманули, папа, тебе дурили голову с детства: звезд нет, звезды давно мертвы, последних расстреляла Барби из большого пистолета, и там, снаружи, не новый мир — там только смерть и ничего больше, ты мертв и просто этого не знаешь; отец сердился, отец настаивал, потом уходил, чтобы снова вернуться и продолжить растянувшийся на месяцы спор…
Но однажды он не появился, как обычно, из ниоткуда — зачем-то начал стучать в люк, а может, то был не он, и не стучал, но какие-то звуки почудились Игорю.
Он прижался ухом к холодному металлу — и понял, что металл на самом деле вовсе не холодный: теплый и нагревается все сильнее. Он засмеялся. Привет, куколка! Совсем про тебя забыл, уж извини, здесь столько всего интересного… Например, маленький сюрприз для тебя, крошка: я стал бессмертным! Так что тебе не сюда, тебе в другую сторону. Он говорил и говорил, обращаясь к Барби, говорил долго и громко, — или ему казалось, что долго, но что громко — совершенно точно, эхо болезненно отдавалось в ушах; Барби оставалась глуха, она не желала ничего слушать, но очень хотела попасть сюда, к Игорю, — к раскалившемуся металлу переборки уже нельзя было прикоснуться. Он знал: сейчас Барби окончательно скинула всю свою маскировку, и он наконец сможет увидеть ее истинное обличье — оскаленный череп под капюшоном, бездонная космическая мгла в пустых глазницах. Мгла без звезд.
Ну что же, куколка, ты сама напросилась… Мне все равно, я бессмертный, а вот ты увидишь небо в алмазах. Наверное, это очень красиво… Он разматывал провод, тянул термодатчик к переборке, где уже вишнево светилось раскалившееся пятно. Откуда взялся этот провод — медный, покрытый эмалью, — Игорь не имел понятия, не помнил, мог только догадываться, что смотал его с выдранной откуда-то индуктивной катушки. Зато помнил прекрасно, как зачищал концы зубами — эмаль оказалась изумительно вкусной и на диво питательной, это было давно, год или два назад, когда он еще не знал, что не нуждается в пище…
Прежде чем поднести датчик к вишневому пятну, он удивленно посмотрел на свои пальцы, покрытые спекшейся, почерневшей кровью. Следы зубов? Его зубов?! Какой же он был идиот, примитивный человечишка, раб желудка… — расхохотался и плотно прижал датчик к раскаленному металлу. Запахло горелой плотью, но больно не было, смерть и боль — близнецы-сестры, всегда ходят парой, но сюда им входа нет…
Сзади глухо хлопнули пироножи. Вот вам небо в алмазах, сестренки, любуйтесь!
За мгновение до взрыва он вдруг усомнился. Усомнился в обретенной вере, усомнился в бессмертии. Подумал, что если ошибся, то мгновенно сгорит — наяву, не в пригрезившемся кошмаре, станет сейчас звездой. Настоящей, не тем ничтожеством, что лепит, как пельмени на конвейере, телевидение. Вспышку, которая раздерет сейчас черную пустоту, может быть, засекут годы спустя в свои телескопы какие-нибудь маленькие зеленые человечки, и…
Нет, сказал он отцу, покачав головой, ты не прав, папа… Нет никаких зеленых человечков. И звезд нет. И никогда не было.
ЭПИЛОГ Звезды на груди, на плечах и на небе
— Гюрза? — неуверенным шепотом спросила девушка, с сомнением оглядывая мою новую физиономию.
Она и раньше подозрительно ко мне приглядывалась, но вопрос задала только сейчас, когда распоряжавшийся церемонией дородный господин поставил нас рядом в цепочке людей, пересекавшей большой зал с белыми колоннами.
— Т-с-с-с… — тоже шепотом ответил я, поднеся палец к губам. — Майор Гюрза умер, придется зарабатывать новое прозвище. Услышала — и забудь.
— А-а-а… — понимающе кивнула Стружка.
Ее тоже нелегко было узнать. Как-то получилось, что я видел ее в ретро-комбинезоне, и в намотанной на манер сари занавеске доктора Литвинаса, и совсем без ничего видел, — но в декольтированном платье и туфлях на высоком каблуке Стружка мне на глаза не попадалась. Знаменитая семицветная прическа «взрыв на прядильно-ниточной фабрике» тоже исчезла, сменившись вполне цивильно уложенными темно-каштановыми волосами.
Похоже, к такому имиджу девушка не привыкла, и держалась несколько скованно, напряженно. Но что поделать, если бойцы СБ-2 нигде в кадрах не числятся, званий не имеют, — и получала Стружка заслуженную награду как гражданское лицо. Шло, дескать, означенное лицо, прогуливалось на высоких каблуках, — да и уничтожило невзначай известного террориста Павла Пастушенко. Каблуком наступило, наверное.
Она и раньше подозрительно ко мне приглядывалась, но вопрос задала только сейчас, когда распоряжавшийся церемонией дородный господин поставил нас рядом в цепочке людей, пересекавшей большой зал с белыми колоннами.
— Т-с-с-с… — тоже шепотом ответил я, поднеся палец к губам. — Майор Гюрза умер, придется зарабатывать новое прозвище. Услышала — и забудь.
— А-а-а… — понимающе кивнула Стружка.
Ее тоже нелегко было узнать. Как-то получилось, что я видел ее в ретро-комбинезоне, и в намотанной на манер сари занавеске доктора Литвинаса, и совсем без ничего видел, — но в декольтированном платье и туфлях на высоком каблуке Стружка мне на глаза не попадалась. Знаменитая семицветная прическа «взрыв на прядильно-ниточной фабрике» тоже исчезла, сменившись вполне цивильно уложенными темно-каштановыми волосами.
Похоже, к такому имиджу девушка не привыкла, и держалась несколько скованно, напряженно. Но что поделать, если бойцы СБ-2 нигде в кадрах не числятся, званий не имеют, — и получала Стружка заслуженную награду как гражданское лицо. Шло, дескать, означенное лицо, прогуливалось на высоких каблуках, — да и уничтожило невзначай известного террориста Павла Пастушенко. Каблуком наступило, наверное.