— Но ведь она принимала душ действительно в невесомости? — гнул свою линию Лось.
   Моргулис на мгновение замялся.
   — Тонкости съемочного процесса не входят в мою компетенцию. Возможно, клипмейкеры и Настя отправлялись на орбиталку… Или душевую кабину для клипа смонтировали в самолете-имитаторе невесомости. Не знаю подробностей… Мне уточнить для вас этот момент?
   — Не сто?ит… — помотал головой Лось. — Больше вопросов не имею.
   Стрельцов оказался более любознателен.
   — Мы можем провести допросы участников шоу? — спросил он. — Не по возвращении — сейчас, при помощи дальней связи?
   Спросил и сам мысленно поморщился: телеметрический детектив получается… Следователи лицезреют место преступления и жертву на стерео, допрашивают подозреваемых при помощи радиосвязи, — а потом, собрав улики и доказательства, седлают «шаттл» и пускаются в погоню за убийцей… Космическая оперетка какая-то.
   Моргулис помолчал, барабаня по столу кончиками пальцев. Интересно, это он заразился такой манерой от ГП, — или наоборот?
   Наконец господин полковник сформулировал вежливый отказ:
   — К сожалению, здесь встают проблемы технического плана… Как вы знаете, «Немезида» движется по весьма вытянутой орбите, весьма отличающейся от орбит большинства спутников, — примерно так же вращаются кометы вокруг Солнца. Расстояние увеличивается с каждым днем, и наши антенны в Ново-Останкино уже не способны обеспечить стабильную связь… Два дня назад мы перешли на арендованную государственную аппаратуру — ЦДС «Хеопс» под Петербургом. Цены на аренду там… хм… прямо скажем, космические. Мы едва успеваем передавать записи бортовых съемок в сжатом, пакетном режиме. Едва ли совет директоров пойдет на аренду дополнительного аппаратного времени — как раз сейчас, когда шоу «Наши звезды» потребовало больших незапланированных вложений. Неустойки компаниям-рекламодателям очень велики…
   Он вновь улыбнулся, на сей раз сочувственно: дескать, рад бы, но…
   — То есть два дня назад начались затруднения со связью — и в тот же день была застрелена Чистова-Кузякина? — уточнил Стрельцов.
   — Именно так, — подтвердил Моргулис. И вновь предпочел оставить без каких-либо комментариев это совпадение. Или не совпадение…
   — Если ФСР договорится с командованием «Хеопса» о дополнительном времени… — медленно начал Стрельцов.
   Моргулис закончил фразу:
   — …тогда, разумеется, никаких препятствий со стороны КРТ не возникнет. Допрашивайте на здоровье. Но советую поторопиться с решением этого вопроса: до следующего голосования всего лишь девять дней, вероятны новые эксцессы…
   — Опять кто-то выбывает? — удивился Стрельцов. — Что-то больно часто…
   — Нет, на этот раз определяется не аутсайдер, — лидер зрительских симпатий. Тот, кто получит иммунитет от выбывания на пять последующих туров. Ну и неплохую сумму на счет, разумеется. Однако если с этим лидером произойдет что-то незапланированное — нам будет нелегко объяснить зрителям, отчего он вдруг выбыл из игры.
   Стрельцов подумал, что наверняка лидер уже определен заранее, и едва ли это будущая победительница — никто не будет раскрывать карты заранее, и в финальной части зрителей ждет запутанная интрига с непредсказуемым исходом… Затем он задал еще несколько вопросов технического плана, в основном касающихся того, как и кем доставлялись на «Немезиду» запасы, необходимые для полуторагодичного полета. Напоследок спросил:
   — Еще хотелось бы узнать об истинной судьбе выбывших участников…
   Моргулис удивленно приподнял брови.
   — Как раз здесь никаких секретов нет… Все происходит именно так, как продекларировано. Проигравший выбывает — из игры и из жизни. Совершает добровольный суицид согласно «Закону об эвтаназии».
   Стрельцову отчего-то показалось, что Моргулис солгал, отвечая на последний вопрос.
Подмосковье, неизвестно чьё частное владение, 15 июня 2028 года, 09:57
   — Моргулис — не прибалтийская фамилия, — сказал Лось полуутвердительно.
   — Не прибалтийская, — согласился Стрельцов. — Скорее такую фамилию мог бы носить еврей… Причем не из-за черты оседлости — но откуда-нибудь из Бессарабии или Румынии.
   — Мамаша его, судя по фото, тоже далеко не нордического типа… Тогда вопрос: в кого же он уродился этакой белокурой бестией? Может, «папик» и в самом деле его папаша?
   После изучения досье напарники, не сговариваясь, пришли к выводу: крутой карьерный взлет мадам Моргулис (а впоследствии и Моргулиса-младшего) объясняется многолетней протекцией со стороны «папика» — любовника, предпочитавшего не афишировать эту связь… Причем, по всему судя, «папик» весьма плодотворно трудился в КГБ, а затем подался на вольные хлеба в частный бизнес — сохранив при этом старые связи.
   — Тогда любопытный расклад может получиться, — сказал Стрельцов. — Если Марина и в самом деле ждала ребенка не от мужа, а от «папика», а тот имел достаточно власти и влияния — мог ведь и подставить Сергея Моргулиса, получив информацию о готовящейся акции УНИТА…
   Впрочем, все эти логические построения давно уже не актуальны. Если «папик» сейчас еще жив, наверняка не при делах. Ведь сорок лет назад он служил в Анголе явно не юным лейтенантиком… Скорее всего, был в чинах, и семьей отягощен, — иначе не стал бы столько лет конспирировать связь с любимой женщиной. Ну и возраст соответствующий…
   И все-таки Стрельцов сказал:
   — Составлю запрос в архив. Пусть посмотрят, кто из наших сидел в Анголе десять лет, а потом работал в Смоленске…
   — Хочешь при нужде вытряхнуть скелет из шкафа? — мгновенно понял задумку напарника Лось. — Воздействовать на Моргулиса семейными тайнами?
   Судя по тону, он весьма сомневался в эффективности такого воздействия.
   Стрельцов пожал плечами. Подстелить соломки никогда не помешает.
   Лось добавил:
   — Знаешь, как зовут Моргулиса на КРТ между своими? По инициалам: Эс-Эс. А подчиненных, соответственно, эсэсовцами.
   — Не иначе как за особо гуманные методы работы, — предположил Стрельцов.
   На этой оптимистичной ноте они завершили разговор о загадочном прошлом полковника Станислава Моргулиса — перешли к делам дня сегодняшнего, к плану ближайших действий…
   — Это называется «толочь воду в ступе», — полчаса спустя подвел Стрельцов итог обмену мнениями. — Потому что Барсук не утвердит план оперативных мероприятий без открытия дела. А как нам его открыть? Кто нам его откроет? Какая прокуратура? Если «терпила» болтается с вышибленными мозгами черт знает где, в экстерриториальной невесомости… Нет, Леша, все так и задумано: вроде и декор соблюден, тивишники в ФСР обратились честь по чести. Но сделать нам ничего не дадут. НИ-ЧЕ-ГО. А крайними окажемся мы с тобой. Именно мы — две проштрафившиеся пешки, которыми и пожертвовать не жалко…
   Лось молчал, а по его мимике Стрельцов давненько уже не пытался угадать реакцию напарника.
   Затем они поднялись с травянистого пригорка и направились к машине, опять-таки молча. День предстоял нелегкий.
   Стрельцов вдруг остановился, и лицо у него стало нехорошим. Что-то не то… Что-то не так стало в окружающем мире — наблюдаемая картинка на миг подернулась мутной зыбкостью, и чуть иначе запел птичий хор, и чуть по-другому зазвучали бесшабашные трели кузнечиков… Миг прошел, и всё стало по-прежнему, но Стрельцов уже догадался…
   — С-с-суки… — прохрипел он, и ломанулся в кусты — в те самые, из которых появился охранник-мордоворот.
   Лось протиснулся туда минутой позже. И увидел, как Стрельцов с остервенением пинает корпус большого стационарного голопроектора. Неподалеку стояла другая аппаратура — синтезаторы звуков и запахов.
   — Пойдем, Андрюша, — потянул Лось напарника за рукав. Тот прошипел что-то неразборчивое, но явно злобное.
   Тот же самый пейзаж с этой точки наблюдения разительно отличался от того, который они видели со своего пригорка: ни луга, ни рощицы, ни змеящейся вдали речки… На краю бескрайнего, заросшего борщевиком поля громоздились какие-то разломанные металлопластиковые конструкции, вдали тянулись к небу башни Реутовской БЭЦ, окутанные дымкой испарений…
   Несколько шагов назад — и вновь перед глазами встала буколическая картинка, ничем не отличающаяся от реальности. Удары ногами ничего не нарушили, техника здесь стояла вполне вандалоустойчивая… Можно было пройти в разные стороны и проверить, насколько велики размеры настоящего лесочка. Но Стрельцов не захотел. Внутри было пусто и мерзко. Подойдя к машине, вспомнил, повернулся к Лосю:
   — Выпусти этого, — кивнул на багажник. — Какая там к черту подстава, проекторы да синтезаторы сторожит…
   Выруливая на трассу, он вспомнил давний рассказ бабушки Даши. О том, как ее шокировало — в достаточно пожилом уже возрасте, — известие, что киноактер Жан Маре, красавец-мужчина и кумир ее юных лет, на деле был гомиком. Причем не просто гомиком, а президентом Европейской лиги гомосексуалистов. «Как в душу насрали, — сказала тогда бабушка, не стеснявшаяся сильных выражений. — Девчонкой была, лет так в четырнадцать, — снилось ведь порой, что он мой первый … Тьфу!»
   — Как закончим эту бодягу, — сказал Лось, глядя куда-то вдаль, — пиши-ка, Андрюха, рапорт, — и к нам, в Туркестан. Там хоть всё настоящее… Правда, го?ловы тоже не понарошку отрезают…
Москва, Малая Лубянка, штаб-квартира ФСР, 15 июня 2028 года, 09:57
   Опасения Стрельцова не оправдались. На службе его уже ждало постановление о возбуждении литерного дела. Заверил его своей подписью не кто-нибудь — сам глава Управления ФСР на транспорте, генерал-лейтенант Кирпичников. В общем-то логично: транспортом при желании можно назвать любой предмет, доставляющий грузы либо пассажиров из одной точки пространства в другую: хоть ядро барона Мюнхгаузена, хоть планету Земля, рассекающую мировое пространство. И уж тем более дальнюю орбитальную станцию «Немезида-17».
   План оперативных мероприятий Стрельцов и Лось вчерне составили еще по дороге — в четыре руки на своих ноутбуках, передоверив управление автопилоту. Через час, внеся правки и коррективы, распечатали и понесли начальству на подпись.
   Барсук (в миру известный как генерал-майор Юрий Владленович Барсев) долго изучал документ, беззвучно шевеля губами. Напарники терпеливо ждали. Стрельцов думал, что за минувшие пять лет — именно столько он провел вдалеке от столицы — Барсук совсем не изменился. Ни внешне, ни манерами… Все тот же толстый одышливый дядька, словно законсервировавшийся на шестидесяти с хвостиком.
   Наконец начальник поднял голову, взглянул на подчиненных. Взъерошил характерным, тоже не изменившимся за годы жестом остатки шевелюры — седой венчик вокруг обширной лысины. Вздохнул и достал из нагрудного кармана свой знаменитый на все Управление маркер. Сейчас начнет сокращать и урезать, понял Стрельцов.
   — Думаете, совсем я старый стал? — спросил Барсук. — Думаете, ничего не понимаю? Зачем три бригады наружки просите? Думаете, сокращу до двух, а вам того и надо? О-хо-хо…
   Он сделал пометку на одном пункте оперплана. Затем на втором, на третьем… Что-то исправлял, что-то дописывал. И лишь одну строку густо зачеркнул — всю, целиком, несколькими жирными линиями.
   — Не будет вам договоренности с «Хеопсом». Ишь, взяли моду — за казенный счет через половину Галактики разговоры вести! Да вы представляете, во сколько ваши допросы выльются?
   Похоже, в астрономии и прочих касающихся космоса науках генерал-майор был не силен. Но Стрельцов не стал поправлять начальника — дескать, расстояние до «Немезиды» несравнимо даже с половиной Солнечной системы, не говоря уж о Галактике. Начал осторожно:
   — Но ведь без допросов… — и осекся, изумленный.
   Нет, не показалось… Барсук вновь подмигнул напарникам с самым заговорщицким видом. Ну и что бы это значило?
   — Насчет допросов на КРТ дави?те, не стесняйтесь, — сказал генерал-майор, как отрезал. — Они нагадили, им и подтирать. Ну, или…
   Барсук не договорил, однако же последовало его третье подмигивание, — на тот случай, если подчиненные совсем уж отупели вдали от столичной жизни.
   — Исправить, и мне на подпись, — закруглил разговор Барсук, возвращая документ. — Свободны.
   Несмотря на ворчание, количество бригад наружного наблюдения сократилось не до одной — до двух, Стрельцов даже удивился… В коридоре он сказал напарнику:
   — Это «жу-жу-жу» неспроста… с чего бы он так размигался?
   Вопрос прозвучал риторически, и ответа Стрельцов не ждал, но Лось сказал с задумчивой неприязнью:
   — Перед обменом Джумгаева-младшего мне точно так же подмигивали… чем кончилось, сам знаешь.
   Сообразил, в чем дело, Стрельцов лишь в помещении, отведенном группе «Немезида» (пока что группа состояла из двух человек, но после утверждения оперплана должны были появиться прикомандированные сотрудники).
   — Слу-у-у-у-шай, Леша… Я старый склеротик… На «Хеопсе» ведь Влад служит! Безпекой командует!
   Лось тут же продемонстрировал, что и ему склероз не чужд:
   — Какой Влад?
   — Да Влад же! Владислав Дашкевич! Влад-Гюрза! Двадцать первый год, Кривой Рог, младоукры… Вспомнил?
   — А-а-а… Так бы и сказал сразу: Гюрза… Еще бы не помнить.
   Действительно, помнить стоило… Именно там, в свежепровозглашенной Донецко-Криворожской республике, в крохотном городке Желтые Воды, Лось лишился своего лица… А Гюрза (и Стрельцов тоже) был среди четверых, вытащивших его из пекла, не дав лишиться всего остального. Такое не позабудешь.
   Стрельцов продолжал:
   — Он всех там, в пирамиде, знает как облупленных, кого за какую ниточку дернуть… Думаю, сможет помочь. А ведь Барсук мог именно на такой вариант намекать: кому-то на Малой Лубянке очень не нравятся наши дела с КРТ, вот и ставит палки в колеса, но мы все равно допрашиваем всех ребятишек с «Немезиды», причем помимо Моргулиса! Бесплатно, на личных контактах.
   — Угу… А потом Барсук при помощи нашей информации сводит счеты с этим «кем-то». Если удачно — нам по конфетке. Если нет — в такую тундру нас загонят, что твой Баренцбург Парижем покажется…
   Но Стрельцов уже загорелся. Подскочил к компьютеру.
   — Брось. Дальше Кушки не сошлют, меньше взвода не дадут… — приговаривал он, настраивая под себя хандер. — Так, так… Что за чертовщина… А если так… Хм-м… Ну, засекретили… Что за код такой по форме эм-эйч-эр-двенадцать? Сталкивался когда-нибудь?
   Лось покачал головой. И посоветовал:
   — Не мучайся. Набирай номер, сейчас продиктую…
   Стрельцов уставился недоуменно.
   — Ты помнишь его ИКД??! Через семь лет?!
   — Я и твой помню… С тех же времен. — И Лось начал размеренно диктовать цифры.
   Соединяли отчего-то неимоверно долго — словно звонок шел не через коммутатор Федеральной службы расследований, дающий всем вызовам своих абонентов высший приоритет, а через какую-нибудь задрипанную сельскую АТС.
   Наконец соединили…
   — Привет, Гюрза! — сказал Стрельцов возникшему на экране человеку. Сказал запросто, словно виделись они по меньшей мере раз в неделю. — А ничего у тебя тачка, продвинутая. Поговорить сейчас можешь?

Глава шестая. На честном слове и на одном крыле

   Дай мне бомбу, я прыгну с бомбой и не промахнусь, вот увидишь! Бомбу мне, бомбу! В огонь!
А. и Б. Стругацкие, «Обитаемый остров»

Небо над «Хеопсом», 15 июня 2028 года, 09:42
   Уж не знаю, на что рассчитывали ребята с «шестисотки», давая залп. Наверное, на то, что нервы у меня не выдержат, и я воспользуюсь парашютом…
   Просчитались. Хотя вид восьми ракет, летящих, казалось, прямо в лицо, стоил мне энного количества сожженных нервных клеток. Но парашюта, равно как и прочих спасательных средств, в «Пустельге» все равно не было.
   А чуть позже, когда ракеты с ревом пронеслись мимо, пришло понимание: сбить меня на такой дистанции могли лишь случайно — для радаров «шестисотки» я сейчас в мертвой зоне. Если пальнуть с завязанными глазами из винтовки вверх, рассчитывая подстрелить рассекающую небо ласточку, — вероятность попадания будет примерно та же…
   И все-таки они едва не добились своего — правда, косвенным образом. Засмотревшись на ракеты, я чуть было не врезался в наклонку. Лихорадочно потянул штурвал на себя — нос «Пустельги» задирался круче, круче, круче… Уф-ф-ф, проскочил… Шасси буквально на полметра разминулось с парапетом, ограждавшим верхнюю площадку. Да я просто Чкалов! Стоявшие наверху люди бросились врассыпную, низко пригибаясь. Оружия ни у кого из них я не заметил — повезло, на таком расстоянии автоматная очередь куда опаснее ракеты.
   Сделав разворот на малом радиусе, «Пустельга» пошла на второй заход.
   Для переносных ЗРК типа «Игла» или «Стингер» я в настоящий момент весьма лакомая мишень. Но проблема в том, что заранее «Иглы» бойцам выдаются при приведении «Хеопса» в боевую готовность — а сейчас едва ли даже успели отпереть оружейный склад, где они хранятся…
   В наклонке зияла огромная дыра с неровными, словно обкусанными краями. Чисто сработать не удалось: вместе с двадцать вторым уровнем «Кадет» вскрыл заодно и двадцать третий, виднелись покореженные плиты перекрытия. Не беда, сделаем поправку, прицелимся чуть ниже…
   Первая пошла!
   Вторая пошла!
   Третья пошла!
   Хватило бы и одного удачного попадания, но все три «Кадета» исчезли в дыре… Ай да я, ай да снайпер… Теперь остается самое главное — унести ноги. Потому что хороший снайпер не тот, кто сумел попасть, а тот, в кого при этом не попали ответно.
   Зримое подтверждение этой моей мысли появилось тут же: слева — совсем рядом, метрах в трех — прошла трассирующая очередь. Эйркиллеры, будь они неладны…
   «Пустельга» заложила крутой вираж.
Небо над «Хеопсом», 15 июня 2028 года, 09:44
   Это называется — разворошить муравейник… Вернее, поскольку дело происходит в воздухе, — потревожить осиное гнездо. Мой экран кишел отметками летательных аппаратов, одержимых одной целью — заставить меня совершить более чем жесткую посадку. Со стороны «Пулкова» подлетали два звена вертолетов Ка-508, с северо-востока, издалека, приближались еще какие-то быстро летящие цели — наверняка истребители, по большому счету сейчас бесполезные. Про эйркиллеры и говорить не приходится — заниматься точными подсчетами было некогда, но не меньше полусотни этих пташек поднялось в воздух. Некоторые, впрочем, уже возвращались, расстреляв в мою сторону весь боезапас.
   «Пустельга», теряя высоту и оставляя густой шлейф дыма, уходила к юго-западу. Пожара на борту не было, действовал постановщик дымовой завесы, — но все равно с парой-тройкой пулеметных очередей разминуться не удалось. Турбина работала с перебоями, временами самопроизвольно сбрасывая обороты; датчики рапортовали, что давление в пневмосистеме падает, элероны всё с бо?льшим трудом откликались на движения штурвала…
   Короче говоря, тянул я на честном слове и на одном крыле — в самом прямом смысле, крыло у «Пустельги» одно, образованное сложившимися лопастями ротора.
   До расчетной точки посадки — семь с половиной километров. Там, по плану Пастушенко, меня должна была поджидать машина. И наверняка поджидает… Но отчего-то появились подозрения, что пассажиры той машины всадят «стингер» в заходящую на посадку «блоху». В последнее время я чертовски мнителен.
   Поэтому пришлось забирать правее — туда, где поблескивало зеркало водоема приличных размеров. Пулковского водохранилища, если быть точным. Вообще-то плотины водохранилищ возводят на реках, но Пулковка право именоваться рекой никак не заслуживала: ручеек, почти пересыхающий летом. Но за века и тысячелетия этот ручей прорыл немалую котловину, рассекшую Пулковские высоты, — ныне перекрытую дамбой и заполненную водой.
   Не особо чистой водой, надо сказать… Мутная, желтовато-серая поверхность проносилась внизу, в полутора десятках метров, когда я пересадил своего мертвого шелушащегося пассажира на пилотское место и навалился плечом на дверцу. Она приоткрылась с большим трудом, мешал обтекающий поток воздуха. Все-таки стандартные колпаки стандартных самолетов куда удобней для экстренной эвакуации. В «Пустельге», естественно, предусмотрена возможность катапультирования, но я не стал задействовать соответствующую систему. Пусть те, кто очень скоро займется поиском пилота-террориста, для начала отправятся по ложному следу. Да и нештатные доработки катапульты со стороны мистера Пастушенко исключать никак нельзя.
   Давненько не нырял с десятиметровой вышки… А с вышки, несущейся со скоростью двести километров в час, вообще не нырял никогда. В результате прыжок получился далеким от изящества — шлепнулся в Пулковское водохранилище я с шумным плюхом, подняв прямо-таки фонтан брызг… И тут же камнем пошел на дно.
   Впрочем, так и было задумано. Не зря же пришлось с утра таскать под одеждой тяжеленный грузовой пояс. Совершать заплывы по поверхности чревато: эйркиллеры интеллектом не блещут, даже искусственным, и наверняка продолжают сейчас погоню за опустевшей «блохой». Но на подлете Ка-508, и уж их-то экипажи наверняка заинтересуются: кто это тут решил открыть купальный сезон в мутной водичке? Нет, пусть лучше между мной и их скорострельными пушками окажутся несколько метров водной толщи. Так оно спокойнее…
   Ничего интересного на дне не оказалось. Видимость — сантиметров двадцать, даже пальцы вытянутой руки не разглядеть. Грунт — насколько можно было рассмотреть, приблизив очки для подводного плавания к нему почти вплотную, — сплошная глина, кое-где покрытая остатками не успевшей сгнить травы и редких кустиков; раз в десять-пятнадцать лет водохранилище спускали, чистили от накопившегося ила, и кое-какая растительность успевала пустить корни в обнажившееся дно водоема… Не Красное море, в общем. И не Карибское.
   Но я и не собирался заниматься дайвингом, наслаждаясь подводными пейзажами. Вставил в рот загубник и поплыл, стараясь держаться у самого дна. Не абы куда — строго по компасу. Акваланга, разумеется, у меня не было — этакая громоздкая деталь снаряжения тут же вызвала бы законное недоумение у комитета по моим торжественным проводам. Однако во внутреннем кармане лежал небольшой ярко-красный баллончик с коротким шлангом и загубником — аварийное приспособление, позволяющее аквалангистам в случае отказа акваланга избегать экстренного всплытия с большой глубины и неизбежной кессонной болезни.
   Решив, что на дне нет ничего загадочного, таинственного и будоражащего воображение, я немного поспешил. Кое-что обнаружилось… Не реликтовое подводное чудище, не набитый флибустьерскими сокровищами грот, и не развалины Атлантиды, Пасифиды или Лемурии. Даже не бульдозер, позабытый мелиораторами, очищавшими в последний раз ложе водохранилища.
   Поначалу я и сам не понял, что нащупала моя рука, исчезающая в серой зыбкой мутности. Похоже на траву, но какая-то она не такая, неправильная, отличающаяся на ощупь от тех истлевших стеблей, которых мне доводилось время от времени касаться во время сегодняшнего заплыва. Потом палец куда-то провалился, и неожиданно зацепился за что-то жесткое, даже острое…
   Приблизив очки к находке, я тут же отпрянул.
   На дне Пулковского водохранилища лежал труп. И мой шарящий за пределами видимости палец угодил ему прямо в рот.
   Пулковское водохранилище, чуть позже
   Как и у большинства нормальных людей, в моей психике изначально заложен не то чтобы страх перед мертвецами, но некий дискомфорт от их присутствия, особенно от столь близкого. Хотя, казалось бы, мертвые — самые безобидные существа на свете, и причиняют вред живым лишь в стереоужастиках. Однако — заложен.
   Но жизнь не раз сталкивала с людьми, умершими насильственной смертью. И врожденная неприязнь к мертвецам несколько притупилась…
   Короче говоря, я не выскочил на поверхность с паническим воплем. И даже не поплыл поскорее своей дорогой. Задержался — правда, очень ненадолго — и осмотрел тело.
   Когда-то ЭТО было девушкой или молодой женщиной. Возможно, весьма симпатичной, теперь уже не понять — лицо старательно изуродовано. Я взял покойницу за руку, приблизил к очкам ее пальцы — разбухшие, серые, отвратительно-скользкие на ощупь. На каждом аккуратно срезана подушечка, дактилоскопия в опознании трупа помочь не смогла бы… Равно как и стоматологическая карта — в приоткрытом мертвом рту виднеются лишь неровные обломки зубов, именно за них зацепился мой палец, б-р-р-р… И не хочется даже задумываться, как и каким инструментом это сделано.
   Ноги покойницы я осмотрел, уже догадываясь, что увижу. Так и есть, несколько витков нейлоновой веревки и синий мешок, набитый чем-то угловатым и явно тяжелым. Чем именно, я не стал выяснять. Равно как и не стал любопытствовать содержимым карманов. Наверняка люди (или один человек), потратившие столько сил на приведение женщины в вид, исключающий опознание, не оставили на трупе ничего, способного дать какую-то ведущую к ним нить…
   Да и зачем мне такая нить? — риторически спросил я сам себя, когда поплыл дальше. Пора бы уж избавиться от рефлексов сыскаря, угодившего на место преступления. У тебя, дорогой друг, теперь другой статус. Прямо противоположный.