Толкиен Джон Рональд Руэл. Властелин Колец

он столько не наворотил.
А в кольце полуразваленных скал дымилась и пузырилась залитая водой
огромная каменная чаша, испуская пары, колыхалось месиво балок и брусьев,
сундуков и ларей и всяческой прочей утвари. Искривленные, покосившиеся
столбы торчали над паводком; все дороги были затоплены, а каменный остров
посредине окутан облаком пара. Но по-прежнему темной, незыблемой твердыней
возвышалась башня Ортханка, и мутные воды плескались у ее подножия.
Конунг и его конники глядели и поражались: владычество Сарумана было
очевидно ниспровергнуто, но кем и как? Снова посмотрели они на арку, на
вывернутые ворота - и рядом с ними, на груде обломков, вдруг заметили двух
малышей в сером, почти неразличимых средь камней. Подле них стояли и
валялись бутылки, чашки и плошки; похоже, они только-только плотно откушали
и теперь отдыхали от трудов праведных. Один, видимо, вздремнул, другой,
скрестив ноги и закинув руки за голову, выпускал изо рта облачка и колечки
синеватого дымка.
Теоден, Эомер и прочие ристанийцы обомлели от изумления: такое ни в
одном сне не привидится, тем более посреди сокрушенного Изенгарда. Но
прежде, чем конунг нашел слова, малыш-дымоиспускатель заметил в свою очередь
всадников, вынырнувших из тумана, и вскочил на ноги. Ни дать ни взять юноша,
только в половину человеческого роста, он стоял с непокрытой головой, на
которой курчавилась копна каштановых волос, а облачен был в замызганный
плащ, вроде Гэндальфа и его сотоварищей, когда те заявились в Эдорас.
Возложив руку на грудь, он низко поклонился. Потом, словно не замечая мага и
его спутников, обратился к Эомеру и конунгу:
- Добро пожаловать в Изенгард, милостивые государи! - промолвил он. -
Мы тут исполняем должность привратников. Меня лично зовут Мериадок, сын
Сарадока; а мой товарищ по оружию, которого - увы! - одолела усталость, -
тут он отвесил товарищу по оружию хорошего пинка, - зовется Перегрин, сын
Паладина, из рода преславного Крола. Обиталище наше далеко на севере. Хозяин
крепости Саруман - он у себя, но затворился, видите ли, с неким Гнилоустом,
иначе бы, разумеется, сам приветствовал столь почетных гостей.
- Да уж конечно, приветствовал бы! - расхохотался Гэндальф. - Так это,
значит, Саруман поставил тебя стеречь выломанные ворота и принимать гостей,
если будет тебе под силу оторваться от бутылки и оставить тарелку?
- Нет, ваша милость, он не изволил на этот счет распорядиться, -
ответствовал Мерри. - Слишком он был занят, извините. К воротам нас
представил некий Древень, теперешний управляющий Изенгарда. Он-то и повелел
мне приветствовать властелина Ристании в подобающих выражениях. Надеюсь, я
не оплошал?
- А на друзей, значит, плевать, на Леголаса и на меня! - воскликнул
Гимли, которого так и распирало. - Ах вы мерзавцы, ах вы шерстопятые и
шерстолапые лежебоки! Ну и пробежались мы по вашей милости! Двести лиг по
лесам и болотам, сквозь битвы и смерти - и все, чтобы вас догнать! А вы тут,
оказывается, валяетесь-пируете как ни в чем не бывало, да еще куревом
балуетесь! Куревом, это ж подумать только! Вы откуда, негодяи, взяли табак?
Ах ты, клещи с молотом, иначе не скажешь! Если я не лопну от радости и
ярости, вот это будет настоящее чудо!
- Хорошо говоришь, Гимли, - поддержал его Леголас. - Однако мне вот
любопытно, откуда они взяли вино.
- Бегать-то вы горазды, только ума не набегаешь, - заметил Пин,
приоткрыв один глаз. - Видите же, сидим мы, победивши, на поле боя, среди
всяческой добычи, и еще спрашиваете, откуда взялись эти заслуженные трофеи!
- Заслуженные? - взъярился Гимли. - Вот уж это никак!
Конники захохотали.
- Сомненья нет, мы свидетели встречи старых друзей, - сказал Теоден. -
Это и есть, Гэндальф, твои пропащие спутники? Да, нынче наши дни исполнены
чудес. Я уж их навидался с тех пор, как покинул Эдорас, а вот, смотрите-ка,
опять средь бела дня народец из легенд. Вы кто же, вы, что ли, невысоклики,
которых у нас называют хольбитлы?
- Хоббиты, государь, с твоего позволения, - сказал Пин.
- Хоб-биты? - неуверенно повторил Теоден. - Странно изменился ваш язык;
однако же имя это вполне вам подходит. Хоббиты, значит! Нет, россказни
россказнями, а правда их чудней.
Мерри поклонился; Пин встал и последовал его примеру.
- Приятны слова твои, государь, - сказал он. - Надеюсь, что я их
правильно понял. И вот ведь чудо из чудес! В долгом нашем странствии не
встречал я никого, кто бы знал хоть что-нибудь о хоббитах.
- Недаром предки мои родом с севера, - сказал Теоден. - Однако не буду
вас обманывать: мы тоже о хоббитах знаем мало. Всего-то нам известно, что
далеко-далеко, за горами и синими реками, будто бы живут невысоклики, в
норах под песчаными дюнами. Но о делах и деяниях ваших речи нет; говорят, не
знаю, правду ли, что нечего про них и рассказывать, что вы избегаете
людского глаза, скрываясь во мгновение ока, и что не имеете равных в
подражании любым птичьим голосам. Наверняка можно бы и еще про вас
что-нибудь порассказать.
- Можно бы, государь, золотые твои слова, - сказал Мерри.
- Вот хотя бы, - сказал Теоден, - я и слыхом не слыхивал, что вы умеете
пускать дым изо рта.
- Ну, это как раз неудивительно, - заметил Мерри, - этому искусству мы
не слишком давно научились. Тобольд Громобой из Длиннохвостья, что в Южном
уделе, впервые вырастил у себя в саду истинное табачное зелье, и было это по
нашему счисленью примерно в тысяча семидесятом году. А о том, как старина
Тоби набрел на эту травку...
- Ты бы остерегся, Теоден, - вмешался Гэндальф. - Хоббитам только дай
волю - они усядутся хоть на поле битвы и давай обсуждать кушанья и стряпню,
а заодно порасскажут о деяньях своих отцов, дедов, прадедов, девятиюродных
родичей с отцовской и материнской стороны. В другой раз послушаем, как они
пристрастились к табачному зелью. Мерри, где Древень?
- Я так понимаю, где-нибудь в северной стороне, - задумчиво сказал
Мерри. - Он пошел водицы испить - чистой, сказал он, водицы. И онты вместе с
ним доламывают Изенгард - вон, где-то там. - И Мерри махнул рукой в сторону
дымящегося озера; они прислушались - и точно, оттуда доносился дальний
грохот и рокот, будто лавина катилась с гор. Слышалось протяжное хру-у-умм
хуу-мм! - как бы торжествующая перекличка рогов.
- А Ортханк, стало быть, оставили без охраны? - сурово спросил
Гэндальф.
- Там вода плещется на страже, - возразил Мерри. - Да и не одна вода:
Скоростень и еще там ребятушки с ним - они ох как стерегут башню. Да ты
погляди как следует - думаешь, это все торчат Сарумановы столбы? А
Скоростень, по-моему, - вон он где, возле скалы, у подножия лестницы...
- Да, там стоит высокий серый онт, - подтвердил Леголас, - застыл и
руки свесил, не отличишь от воротного столба.
- Уже изрядно за полдень, - сказал Гэндальф, - а мы, в отличие от вас,
с раннего утра ничего не ели. Однако же мне бы надо сперва повидаться с
Древнем. Он ничего мне передать не просил - или у тебя за питьем и кушаньем
память отшибло?
- Он как раз очень даже просил, - сказал Мерри, - и давно бы я тебе это
передал, если б меня не перебивали посторонними вопросами. Мне велено
сказать вам, что ежели повелитель Ристании и Гэндальф соизволят съездить к
северной окраине Изенгарда, то они там имеют встретить Древня, и он будет
очень рад с ними свидеться. Смею ли прибавить, что там для них приготовлена
отличная трапеза из припасов, отысканных и отобранных вашими покорными
слугами. - И он опять поклонился.
- Давно бы так! - рассмеялся Гэндальф. - Что ж, Теоден, поехали со
мной, поищем, где там Древень! В обход придется ехать, но все равно
недалеко. Зато, увидевши Древня, многое уразумеешь. Ибо он - Фангорн,
древнейший и главнейший из онтов; переговоришь с ним - и услышишь первого из
ныне живущих.
- Да, я поеду с тобой, - сказал Теоден. - До свидания, холь... хоббиты!
Может, еще увидимся у меня во дворце. Вы тогда мирно усядетесь рядом со мною
и расскажете обо всем, о чем душа пожелает: и о деяниях ваших предков, обо
всем, что памятно из них; поговорим заодно и про старину Тобольда, про его
ученье о травах. До свидания, государи мои!
Хоббиты низко поклонились.
- Вот он, значит, повелитель Ристании! - вполголоса проговорил Пин. -
Старик хоть куда. А учтивый какой!
Хлам и крошево
Гэндальф и конунг с дружиной отправились на поиски Древня в объезд
разрушенных изенгардских стен, а Леголас, Гимли и Арагорн отпустили коней
щипать, какую найдут, травку и уселись рядом с хоббитами.
- Догнать мы вас, голубчиков, догнали, но как вас сюда занесло - это
уму непостижимо, - сказал Арагорн.
- Вот-вот, - подхватил Леголас, - пусть сильные мира сего обсуждают
великие дела, а мы, охотники за хоббитами, возьмем-ка их в оборот, раз
попались. Ведь что получается - мы их, можно сказать, проводили до самого
леса, и все равно загадок не оберешься.
- А нам, наоборот, про вас, охотничков, интересно, - возразил Мерри. -
Древень - это который самый старый онт - нам кое-что поразъяснил, теперь
очередь за вами.
- За нами? - возмутился Леголас. - Кто за кем гнался? Мы за вами - вот
давайте вы сперва и рассказывайте.
- Не сперва, а потом, - сказал Гимли. - После еды оно лучше пойдет. У
меня голова с голодухи побаливает, да и время, кстати, самое обеденное.
Соберите-ка вы нам, бездельники, какой ни на есть обед: хвастались ведь
добычей. Поем-попью - глядишь, и подобрею.
- Сейчас мы тебя задобрим, - пообещал Пин. - Пить-есть-то где будете -
здесь или все-таки, для пущего уюта, в Сарумановой бывшей караулке, вон там,
под аркой? Мы-то здесь расположились, чтобы вас не проморгать.
- И проморгали, ротозеи! - сказал Гимли. - Но я в гости к оркам, даже к
мертвым, не пойду и не стану подъедать за ними объедки.
- А кто тебя зовет в гости к оркам? - осведомился Мерри. - Нам они и
самим, знаешь ли, слегка осточертели. В Изенгарде всякой твари было по паре:
у Сарумана и у того хватало мозгов не очень-то доверять оркам. Ворота люди
стерегли - похоже, это его лейб-гвардия. Ну, так или иначе, а кормили их не
худо.
- И табачным зельем снабжали? - ехидно спросил Гимли.
- Нет, не снабжали, - рассмеялся Мерри. - Но это уже другая,
послеобеденная история.
- Ладно, уговорили, ведите обедать! - согласился гном.
Следом за хоббитами они прошли под арку налево в широкую дверь за
лестницей и очутились в просторном покое с большим очагом и двумя маленькими
дверцами в дальней стене. Окна его глядели в туннель, и обычно здесь, должно
быть, царила темнота; нынче, однако, свет проливался сквозь разломанные
своды. В очаге пылал огонь.
- Это я разжег, - сказал Пин. - Как-никак, все веселей у огонька, тем
более в тумане. Только вот хворосту маловато и дрова сыроваты. Спасибо,
дымоход треснул, и тяга такая, что лучше некуда. А теперь огонек очень даже
пригодится - я вам сделаю гренки. Хлебушек-то, извините, черственький,
третьегодняшней выпечки.
Арагорн и спутники его присели к длинному столу, а хоббиты скрылись за
дверцами.
- Там у нас ихняя кладовка, ее, по счастью, не залило, - пояснил Пин,
когда они вернулись с мисками, кружками, плошками, столовыми ножами и
съестными припасами.
- И нечего нос воротить, сударь ты наш Гимли, - сказал Мерри. - Это
тебе не оркская жратва, а самая настоящая людоеда, как говорит Древень.
Хотите вина или, может, пива? Имеется здоровенный бочонок - и недурное,
знаете, пивцо. А это, изволите видеть, отличнейший окорочок. Не угодно ли
поджаренного бекону? С гарниром, правда, плохо: последнюю неделю,
представьте, никакого подвозу не было! Кроме мясного, могу предложить только
хлеб с маслом и медом. Устроит?
- Ай да хоббиты! - сказал Гимли. - На славу задабривают!
Все трое ели так, что за ушами трещало, но и хоббиты от них, как ни
странно, не отставали.
- Хочешь не хочешь, а гостям надо составить компанию, - вздохнули они,
усаживаясь.
- Фу-ты, ну-ты, какие гостеприимные хозяева! - захохотал Леголас. -
Чего дурака-то валяете, не было бы нас, вы бы и друг другу компанию
составили.
- А что, почему бы и нет, - ответствовал Пин. - Орки нас чуть не
уморили, раньше тоже знай пояс подтягивай. Давненько живем впроголодь.
- Изголодались, бедняжки, а по вам и не скажешь, - заметил Арагорн. -
Вид у вас цветущий.
- Да уж, - сказал Гимли, выхлебнув кружку в один глоток и оглядывая их.
- И волосы у вас вдвое гуще и кучерявее, чем прежде, и сами вы, помнится,
были пониже - выросли, что ли? Расти-то вам вроде уж поздновато. Но Древень
этот вас, видать, голодом не морил!
- Чего не было, того не было, - признался Мерри. - Но онты - они только
пьют, а ведь иной раз и пожевать чего-нибудь не мешает. Даже путлибы и те
приедаются.
- Ах, вы напились воды из онтских родников? - сказал Леголас. - Тогда
все понятно, и Гимли, стало быть, верно углядел. Про чудесные фангорнские
родники у нас и песни поются.
- Я тоже наслышался чудес о тамошних краях, - сказал Арагорн. - И
никогда там не бывал. А вы побывали - вот и рассказывайте сперва об онтах!
- Онты, они, - начал Пин и осекся. - Они вообще-то совсем разные, онты.
Вот глаза у них у всех - ну, необыкновенные! - Он поискал слови и махнул
рукой. - Да что тут говорить, ведь вы онтов уже видели, хоть и издали, а
они-то вас уж точно видели и донесли, что вы сюда едете. Ладно, еще
насмотритесь на них, тогда, наверно, сами разберетесь.
- Погоди, погоди, ишь расскакался! - сказал Гимли. - Ни складу, ни
ладу. Давай по порядку, с того злосчастного дня, когда все пошло кувырком.
- Можно и по порядку, если времени хватит, - сказал Мерри. - Только
сначала - если вы наелись, конечно, - набьемте трубки и закурим. И вообразим
ненадолго, будто мы, живы-здоровы, вернулись в Пригорье, а то и в Раздол.
Он достал толстенький кожаный кисет.
- Табачку у нас хоть отбавляй. Набивайте карманы, пока мы добрые.
Поутру был богатый улов - чего тут только не плавает! Пин изловил два
бочонка: их небось вынесло откуда-нибудь из подвала. Мы их взяли да вскрыли,
а там - что бы вы думали? - первейшее трубочное зелье, и ничуть не
подмокшее.
Гимли растер табак в ладонях и понюхал.
- Пахнет не худо и на ощупь хорош, - сказал он.
- Да что там не худо, он лучше хорошего! - укорил его Мерри. - Друг мой
Гимли, он же из Длиннохвостья! На бочонках-то было, шутка сказать, клеймо
Громобоя! А вот как он сюда попал, ума не приложу. Не иначе, Саруман сам для
себя расстарался. Оказывается, наши товары вывозят за тридевять земель. Но
ведь как кстати пришелся, а?
- Пришелся бы кстати, - пробурчал Гимли, - будь у меня трубка. А я свою
потерял не то в Мории, не то еще раньше. Или, может, вы и трубку тоже
выловили?
- Увы, - сказал Мерри, - не выловили. И в кладовках не нашлось ничего
похожего. Видно, Саруман не хотел табачком делиться с лейб-гвардией. Можно
бы, конечно, сбегать в Ортханк, спросить, не одолжит ли он трубку, да,
по-моему, не стоит. Дружить так дружить - обойдемся одной трубкой на двоих.
- В следующий раз! - сказал Пин. Он сунул руку за пазуху и извлек
оттуда мешочек на шнурке. - Есть которые на себе Кольца таскают, а у меня
другие сокровища. Вот, например: моя старая черешневая трубка. А вот,
смотрите-ка, еще одна - необкуренная! Зачем я ее сберегал, сам не знаю.
Никак уж не рассчитывал, что мне табачку подбросят, когда мой кончится. А
вот поди ж ты - пригодилась. - Он протянул Гимли трубку с широким плоским
чубуком. - Ну как, может, мы с тобой квиты?
- Скажешь тоже - квиты! - воскликнул Гимли. - О благороднейший из
хоббитов, я твой должник навеки!
- Вы как хотите, а я пошел на воздух; там и ветер свежий, и небо над
головой, - сказал Леголас.
- Мы тоже пойдем, - поддержал его Арагорн.
Они уселись на каменной россыпи у ворот. Слоистые туманы подымались и
уплывали с ветром, открывая долину.
- Ну что ж, давайте и правда немного передохнем! - сказал Арагорн. -
Устроимся на развалинах и поболтаем, как выражается строгий Гэндальф, - пока
его нету. Устал я, однако, на удивление, давно такого не припомню. - Он
запахнул плащ, так что панциря стало не видно, откинулся, вытянул свои
длинные ноги и выпустил изо рта струю голубого дыма.
- Глазам не верю, - развел руками Пин. - Явился не запылился
Бродяжник-Следопыт!
- А он никуда и не девался, - сказал Арагорн. - Я и Бродяжник, и
Дунадан, гондорский воин и северный Следопыт.
До поры до времени курили в молчании; их озаряли косые солнечные лучи
из-за перистых облаков на западе. Леголас лежал неподвижно, широко раскрыв
глаза, глядя на солнце и светлое небо, что-то медленно напевая себе под нос.
Вдруг он сел, окинул взглядом друзей и сказал:
- Ладно, полежали! Время тянется хоть и медленно, но верно, туманы
рассеялись, небо ясное; одни вы, диковинный люд, кутаетесь в дымы.
Рассказ-то обещанный где?
- Ну, мой рассказ начинается с того, что я очнулся в темноте среди
орков, связанный по рукам и ногам, - сказал Пин. - Погодите-ка, сегодня
какое?
- По хоббитскому счислению пятое марта^[1], - отозвался
Арагорн.
Пин посчитал на пальцах.
- Всего-то девять дней прошло! - сказал он. - А кажется, мы уж год как
расстались. Трудно порядком припомнить дурной сон, целых три дня,
переполненных жутью. Ежели что забуду, Мерри меня поправит, только я
все-таки без подробностей: не хватало еще припоминать вонь, гнусь, бичи и
всякое такое.
И он рассказал про последний бой Боромира и про бегство от Привражья до
Леса. Слушатели кивали, когда рассказ совпадал с их догадками и домыслами.
- Кое-какие свои сокровища вы обронили в дороге, - сказал Арагорн. -
Однако же радуйтесь - не потеряли! - Он отстегнул ремень под плащом и снял с
него два кинжала в ножнах.
- Батюшки! - воскликнул Мерри. - Вот уж чего не чаял снова увидеть!
Немного окровавить свой меч я все-таки успел, но потом Углук чуть не с
руками вырвал оба, у Пина и у меня. Ну и скрежетал же он зубами! Я было
подумал: сейчас зарежет, но он только отшвырнул мечи, точно горячие уголья.
- Вот и твоя застежка, Пин, - сказал Арагорн. - Я сберег ее для тебя -
ей ведь цены нет.
- А то я не знаю, - сказал Пин. - Я с нею расстался скрепя сердце - но
что было делать?
- Правильно ты сделал, - отвечал Арагорн. - Кто не может расстаться с
сокровищем, тому оно станет в тягость. Так, и никак иначе.
- Ладно, вот что они исхитрились руки освободить - вот это да! - сказал
Гимли. - Повезло, конечно; но ведь известное дело - не всяк вывозит, кому
везет.
- Вывезти вывезли, а куда следы подевались? - спросил Леголас. - Я уж
думал, может, у вас крылья выросли?
- Нет, не выросли, - вздохнул Пин. - Тут не крылья, тут Грышнак
потрудился. - Его передернуло, и он замолчал; про самое страшное досказывал
Мерри - про цепкое обшаривание, про смрадное и жаркое пыхтенье, про
костоломную хватку волосатых лапищ Грышнака.
- Очень мне все это не по душе насчет орков из Барад-Дура, по-ихнему
Лугбурза, - задумчиво сказал Арагорн. - Черному Властелину и его
прислужникам и так-то слишком много было известно, а тут еще Грышнак
наверняка изловчился оповестить его из-за реки о кровавой стычке с
изенгардцами. Теперь он будет буровить Изенгард своим Огненным Оком. Угодил
Саруман в переделку, нечего сказать.
- Да, кто бы ни победил, а ему не поздоровится, - сказал Мерри. - Как
сунулись его орки в Ристанию, так и пошло у него все наперекосяк.
- Видели мы тут одним глазком этого старого мошенника, если верить
Гэндальфу, что это не он был, - сказал Гимли. - На опушке Фангорна.
- Когда видели? - спросил Пин.
- Пять ночей назад, - отвечал Арагорн.
- Погоди-ка, ага, - сказал Мерри, - пять ночей назад - это значит, как
раз начинается история, вам с начала до конца неизвестная. Наутро после
битвы мы встретили Древня и к ночи попали в один из его домов, Ключищи
называется. Утром отправились мы на Онтомолвище, но это не место, а собрание
онтов, и такого я в жизни не видал и не увижу. Продолжалось оно весь день и
еще два, а мы ночевали у онта по имени Скоростень. Только на третий вечер
онты договорились до дела - и вскипели ой-ой-ой как! Лес замер, точно копил
грозу, а потом она разразилась. Ох, слышали бы вы их походную песню!
- Слышал бы ее Саруман, он бы драпанул за сто земель, не разбирая
дороги, - сказал Пин.
На Изенгард! Пусть грозен он, стеной гранитной огражден,
Но мы идем крушить гранит, и Изенгард не устоит!
Длинная была песня. В ней уж и слов не стало, одни рога распевали да
гремели барабаны. Шумим-гремим, идем-грядем! Я было подумал, что они так
себе расшумелись, но теперь знаю: они просто так не шумят.
- Стемнело, и мы взошли на гребень над Нан Куруниром, - продолжил
Мерри. - Тогда мне впервые показалось, что за нами движется Лес: ну, думаю,
сплю и вижу онтские сны - ан нет, Пин тоже, хоть и раззява, а чего-то такое
заметил. И оба мы здорово испугались, но в чем было дело, покамест не
разгадали.
А это, оказывается, были гворны - так их онты именуют на "сокращенном
языке". Древень про них вскользь упоминал, и я сообразил, что это вроде бы
те же онты, только одеревенелые - во всяком случае, с виду. Стоят они там и
сям, в лесу и на опушке, стоят-помалкивают и приглядывают за деревьями; а в
ложбинах, что поглубже, их, наверно, скопилось многие сотни.
Сила в них тайная и страшная, и они напускают вокруг себя мрак - даже
не заметишь, что движутся. А они очень даже движутся, и если рассердятся, то
куда как быстро. Стоишь, к примеру, глядишь, какая погода, слушаешь шорох
ветра - глядь, а ты уж среди леса, и огромные деревья тянутся к тебе корнями
и голыми ветвями. Речь они сохранили, бывает, говорят с онтами - потому и
зовутся гворны, как сказал Древень, - но вконец ошалели и одичали. Вот уж не
приведи Фангорн с ними встретиться, если поблизости нет настоящего онта.
Ну, в общем, до полуночи мы скрывались в горах на севере Колдовской
логовины: онты, а за ними тьма-тьмущая гворнов. Мы их, конечно, видеть не
могли; только слышали жуткое поскрипывание и покряхтывание. Темная была
ночь, облачная. А с гор они двинулись, словно лавина, и ветер засвистел в
ушах. Луна из-за туч не выглядывала, и в первом часу пополуночи на Изенгард
с севера надвинулся густой лес. А кругом никого-никого - ни врагов, ни
друзей. Только светилось окно высоко на башне - вот и все.
Древень с товарищами подобрался поближе к большим воротам, и мы с Пином
никуда не делись - сидели на плечах у Древня, и я чувствовал, как он
напрягся. Но онты - они, если даже сильно волнуются, все равно очень
осторожные и терпеливые. Они и застыли, как статуи, тихо дышали и молча
вслушивались.
Внезапно все кругом загрохотало. Завыли трубы, гул прокатился по стенам
Изенгарда. Мы уж думали - все, нас заметили, и сейчас начнется битва. Но не
тут-то было. Просто Саруман выпустил из крепости все свое воинство. Я мало
чего понимаю про войну, про эту и про любую, ничего толком не знаю про
ристанийских конников, что они за люди, но ясное было дело: Саруман задумал
одним махом разделаться с конунгом и его подданными. А Изенгард от кого
охранять? Я видел, как они шли: орки за орками, черные стальные полчища, и
верховые - на громадных волках. Потом люди, и тоже их видимо-невидимо, при
свете факелов различались их лица. Вроде бы люди как люди, высокие,
темноволосые - мрачные, но не злобные. Жуть-то была не в них; страшно стало,
когда пошли другие - росту людского, а хари гоблинские, изжелта-серые,
косоглазые. И знаете, мне припомнился тот южанин в Пригорье; тот, правда,
был все же скорей человек, чем орк.
- Да, я его тоже припоминал, - сказал Арагорн. - Мы навидались таких
полуорков в Хельмовом ущелье. Теперь-то ясно, что тот южанин был шпионом
Сарумана, но стакнулся ли он с Черными Всадниками или соблюл верность
здешнему хозяину - кто его знает. Да и то сказать: разве их, лиходеев,
разберешь, когда они служат верой и правдой, а когда плутуют и мошенничают?
- Короче говоря, набралось Сарумановой рати самое малое тысяч десять, -
сказал Мерри. - Час или около того выходили они их ворот. Одни отправились к
Бродам, другие - прямо на восток. Там был мост, примерно за милю отсюда, где
река глубоко уходит в каменное русло. Да вон он, что там от него осталось:
если встанешь, отсюда видно. Они сипло орали песни, гоготали и галдели. Ну,
подумал я, ристанийцам-то, пожалуй, худо придется. Но Древень и ухом не
повел. Он сказал: "Нынче мне до них дела нет. Я займусь Изенгардом, скалами
и стенами".
В кромешной тьме много не увидишь, но мне почудилось, будто гворны
помалу двинулись на юг, как только затворились ворота. Должно быть, им-то
было дело до орков. А поутру они продвинулись далеко в долину: там лежало
темное пятно.
Как только удалилось Саруманово воинство, настал наш черед. Древень
опустил нас наземь, подошел к воротам и принялся колотить в них, вызывая
Сарумана. Со стен посыпались стрелы и полетели камни. Ну, стрелы онтам
нипочем: они их только язвят, будто осиные укусы. Онта можно истыкать
стрелами, как игольник, а он почти и не заметит. Отрава их не берет, да и
кожа потолще древесной коры. Разве что если изо всех сил рубануть топором:
вот топоров они не любят. Много, однако, понадобится дровосеков на одного
онта, тем более что, единожды рубанув его, в живых уж точно не останешься.
Онтский кулак мнет броню, как жесть.
Ну и вот, обстреляли они Древня, и тот малость осердился,
"поспешничать" стал: есть у него такое словечко. Как гаркнет: "Хрру-ум -
ху-ум" - и, откуда ни возьмись, явилась ему на подмогу добрая дюжина онтов.
А уж сердитый онт - это не шуточки. Пальцами - что рук, что ног - они мало
сказать, впиваются в камень: они его крошат, что твой черствый хлеб.
Представьте, что сделают со скалами лет за сто древесные корни; так вот, это
делалось у нас на глазах.