Страница:
— Почему он умер? — прорыдала Джейд. — Ведь он всегда был таким здоровым!
Симпатия, высказываемая доктором Гонсалесом, не позволила ей впасть в настоящую истерику; но если бы Дункан не поддерживал ее, она бы упала.
— Я сделаю вскрытие, чтобы узнать точную причину, — сказал доктор. — Но, учитывая конвульсии и цвет десен, не думаю, что он умер естественной смертью. Скорее всего его отравили.
Из-за затрудненного дыхания Джейд еле выговаривала слова:
— Кто же мог быть таким жестоким? Ведь Блэкджек всегда был таким веселым и добрым!
Дункан сильнее прижал ее к себе:
— Здешние овцеводы часто оставляют отравленную приманку для койотов. Боюсь, что Блэкджеку не повезло, и он съел одну из них. Ты же знаешь, как он относился к пище. Он всегда поедал все до последней крошки.
Хотя сказанное Дунканом выглядело вполне логичным, что-то делало это объяснение неприемлемым для Джейд.
— Вы хотите, чтобы я о нем позаботился? — спросил доктор Гонсалес у Дункана.
— Нет, — ответил он, отчаянно моргая, — я заберу его завтра. Мы похороним Блэкджека на ранчо Сиело.
Дункан потом отметил, что, слава Богу, на обратном пути домой не было встречного движения. Он вел машину почти бессознательно, раздумывая над смертью Блэкджека и реакцией на нее Джейд. Она свернулась калачиком на переднем сиденье, настолько измотанная, что он не мог думать ни о чем другом, кроме ее боли. В последнее время ей частенько не хотелось есть, да и выглядела она бледной. А тут еще это.
Потеря Блэкджека была тяжелой и для него, но он уже похоронил немало любимых собак. Для нее же ньюфаундленд был первым домашним животным, и по выражению ее глаз он понял, что вряд ли у нее хватит мужества завести нового пса.
— Это сильный удар, а? — спросил он.
— Господи! Это так несправедливо! Блэкджек выглядел грозным, но это была одна видимость. Кому потребовалось его травить?
— Не думай об этом, милая. Это был несчастный случай.
— Я хотела бы тебе поверить, но…
— Но что?
— Сколько весит койот? Фунтов сорок или меньше. А Блэкджек весил почти двести фунтов. Если бы он съел приманку для койота, он мог бы заболеть; но я не верю, чтобы он от нее умер.
Тревога Дункана за Джейд еще более усилилась. Всегда трудно принимать ничем не обоснованную, случайную смерть. Но, черт побери, так обычно и происходит! Секундная невнимательность, неправильно поставленная нога, не за то ухватившаяся рука — и рок приоткрывает дверь, через которую приходит старуха с косой.
— Ты должна успокоиться, — сказал он. — Блэкджек погиб, и его не вернуть, даже если начать кого-то обвинять в его смерти. Он не первая собака, отравившаяся приманкой для койотов, и — увы — не последняя.
— Как ты можешь быть таким бесчувственным? Или тебе все равно? — Она повернула к нему залитое слезами лицо. И он впервые за последние месяцы увидел в ее глазах отчаяние. И еще хуже: страх.
— Потеря Блэкджека напомнила тебе о родителях?
— После их смерти я поставила себе цель — никогда не принимать больше что-то или кого-то близко к сердцу. И это у меня получалось… До того, как я встретила тебя.
— Ты также рассказывала мне, что была тогда живой только наполовину. И это накладывало отпечаток на все, что ты делала, включая твой литературный труд.
Он взял ее за руку.
— Сейчас ты живешь полной жизнью, моя любимая. А это означает, что ты стала уязвимой. Но горе пройдет. Я обещаю тебе. Скоро ты сможешь без слез вспоминать, какую хорошую жизнь прожил Блэкджек и как он тебя любил.
К немалому его облегчению, Джейд повернулась на сиденье и прижалась к нему. Остаток пути они проехали молча, ощущая свою взаимную любовь через это прикосновение. Когда они достигли ранчо Сиело, Дункану пришлось маскировать собственную боль оттого, что он никогда больше не увидит радующегося их приезду и скачущего вокруг машины Блэкджека…
Они направились к дому. Шаги Джейд все еще были нетверды. Дункан услышал звонок телефона и поспешил к нему, надеясь, что несколько минут одиночества помогут Джейд прийти в себя.
Приветствие доктора Адельмана прозвучало почти что агрессивно-бодро. Затем он спросил:
— Ваша жена поблизости? У меня готовы результаты ее анализов.
— Анализов? Она ничего мне не говорила ни про какие анализы! Я думал, что вы пригласили ее к себе в прошлый раз, чтобы убедиться, что у нее нет никаких осложнений после этой злосчастной травмы.
— Я уверен, что она все вам расскажет после нашего разговора.
— Но у нее все в порядке?
— Лучше и быть не может!
Джейд как раз вошла в комнату. Она была бледна и выглядела изнуренной. Ее плечи поникли, словно на них легла печаль всего мира. Несмотря на то что сказал ему доктор, на взгляд Дункана, она была больна.
— Кто это? — спросила она безучастно.
— Доктор Адельман — тебя.
Ее лицо чуть просветлело, когда она взяла трубку.
— Я так рада вашему звонку, доктор! Надеюсь, что у вас хорошая новость. Она так мне сейчас необходима.
Она слушала. Кивала головой. Наконец начала улыбаться:
— Вы абсолютно в этом уверены?
Дункан не мог слышать, что говорит доктор Адельман, но по лицу Джейд понимал, что новость действительно хорошая.
— Я вам так благодарна! — сказала она. — Я перезвоню позже, и мы назначим встречу. А сейчас я хочу сообщить все Дункану.
Она положила трубку и повернулась к нему. Выражение ее лица изменилось настолько, что он теперь хорошо представлял, как она выглядела в юности.
— Привет, папочка!
— Папочка? — Это единственное слово поразило его как молния.
Она назвала его папочкой.
— Это значит?.. Ты?.. У нас?..
— «Да» на все три вопроса! — воскликнула она, бросаясь в его объятия.
Джейд слишком устала, чтобы работать, но была слишком возбуждена, чтобы спать. Она наблюдала за склонившимся над мольбертом Дунканом, восхищаясь его трудолюбием. В самом начале их любви он говорил ей, что ему легче выражать свои чувства на холсте, нежели словами. Джейд подумала, что он был совершенно прав. Его новая картина несла на себе отпечаток абсолютного счастья.
Они провели день, говоря о своем будущем ребенке, строя различные планы, связанные с его появлением на свет, обсуждая свои надежды и мечты. Временами они умолкали на середине фразы и смотрели друг на друга с такой радостью и обожанием, словно были единственными в мире супругами, собирающимися иметь ребенка.
Он предложил поехать в город и отметить это событие роскошным обедом в ресторане, но с готовностью согласился, когда она ответила, что предпочла бы остаться дома. Они засиделись за столом гораздо дольше обычного, а затем вместе убирали и мыли посуду. Понимая, что уснуть им обоим сейчас не удастся, Дункан предложил ей пойти в студию, где он немного поработает.
Джейд смотрела на лист, который она только что отпечатала. Эшли Карлисл, Диана Карлисл, Мелани Карлисл. Нита, Элизабет, Кэролайн, Линда. Имена выстроились в шеренгу как солдаты в строю. Прочитав их, она не смогла удержаться от счастливого смешка. Ни одного мужского имени в списке! Вот и говори о мужском шовинизме.
— Над чем смеешься? — спросил Дункан.
— Подойди и посмотри!
Он отложил палитру, подошел к столу и стал читать через ее плечо.
— Не думаю, что тебе удастся опубликовать эту твою новую вещь в «Нью-йоркере». Но на мой взгляд, это самая лучшая проза, которую я когда-либо читал! Говорил ли я тебе, как я тебя люблю?
— Пятнадцать минут назад. Но я не возражаю, если ты повторишь!
Он поцеловал ее в щеку:
— Ты сделала меня счастливейшим из мужчин! Каждый раз, когда я заглядываю тебе в глаза, я вижу в них исполнение своих желаний. Этот день я буду помнить всю оставшуюся жизнь!
— Если бы еще с нами был Блэкджек… — Она старалась не думать о ньюфаундленде весь день. Но сейчас на ее глазах выступили слезы.
— Да, он прекрасно поладил бы с ребенком.
— Поладил бы.
Джейд прильнула к груди Дункана.
— Я больше не хочу сегодня говорить о Блэкджеке, потому что это заставляет меня плакать. А я уже достаточно нарыдалась для одного дня. Мы отдадим дань его памяти завтра. Сейчас я хочу подумать о нас троих.
Он прижался губами к ее лбу:
— О нас троих… Как прекрасно это звучит! Я часто завидовал друзьям, имеющим детей. Теперь ты подаришь мне собственного наследника. Я, наверное, не увижу того будущего, откуда ты явилась, но наш малыш его увидит.
— Не говори так, дорогой, пожалуйста! Не надо сегодня о грустном.
Она помассировала ему шею, чтобы снять напряжение.
— Ты устала?
— Немного. День был нелегким.
— Тогда почему бы тебе не отправиться спать? Я скоро к тебе присоединюсь.
— Нет, я лучше побуду с тобой. Если ты хочешь еще порисовать, то я отдохну здесь.
Она встала из-за стола и поцеловала его долгим и нежным поцелуем. Затем прилегла на диван, а Дункан возвратился к мольберту.
«Какая мирная ночь!» — подумала она. Единственным звуком в студии было потрескивание поленьев в камине. Этот звук навевал на нее сон.
Глава 24
Симпатия, высказываемая доктором Гонсалесом, не позволила ей впасть в настоящую истерику; но если бы Дункан не поддерживал ее, она бы упала.
— Я сделаю вскрытие, чтобы узнать точную причину, — сказал доктор. — Но, учитывая конвульсии и цвет десен, не думаю, что он умер естественной смертью. Скорее всего его отравили.
Из-за затрудненного дыхания Джейд еле выговаривала слова:
— Кто же мог быть таким жестоким? Ведь Блэкджек всегда был таким веселым и добрым!
Дункан сильнее прижал ее к себе:
— Здешние овцеводы часто оставляют отравленную приманку для койотов. Боюсь, что Блэкджеку не повезло, и он съел одну из них. Ты же знаешь, как он относился к пище. Он всегда поедал все до последней крошки.
Хотя сказанное Дунканом выглядело вполне логичным, что-то делало это объяснение неприемлемым для Джейд.
— Вы хотите, чтобы я о нем позаботился? — спросил доктор Гонсалес у Дункана.
— Нет, — ответил он, отчаянно моргая, — я заберу его завтра. Мы похороним Блэкджека на ранчо Сиело.
Дункан потом отметил, что, слава Богу, на обратном пути домой не было встречного движения. Он вел машину почти бессознательно, раздумывая над смертью Блэкджека и реакцией на нее Джейд. Она свернулась калачиком на переднем сиденье, настолько измотанная, что он не мог думать ни о чем другом, кроме ее боли. В последнее время ей частенько не хотелось есть, да и выглядела она бледной. А тут еще это.
Потеря Блэкджека была тяжелой и для него, но он уже похоронил немало любимых собак. Для нее же ньюфаундленд был первым домашним животным, и по выражению ее глаз он понял, что вряд ли у нее хватит мужества завести нового пса.
— Это сильный удар, а? — спросил он.
— Господи! Это так несправедливо! Блэкджек выглядел грозным, но это была одна видимость. Кому потребовалось его травить?
— Не думай об этом, милая. Это был несчастный случай.
— Я хотела бы тебе поверить, но…
— Но что?
— Сколько весит койот? Фунтов сорок или меньше. А Блэкджек весил почти двести фунтов. Если бы он съел приманку для койота, он мог бы заболеть; но я не верю, чтобы он от нее умер.
Тревога Дункана за Джейд еще более усилилась. Всегда трудно принимать ничем не обоснованную, случайную смерть. Но, черт побери, так обычно и происходит! Секундная невнимательность, неправильно поставленная нога, не за то ухватившаяся рука — и рок приоткрывает дверь, через которую приходит старуха с косой.
— Ты должна успокоиться, — сказал он. — Блэкджек погиб, и его не вернуть, даже если начать кого-то обвинять в его смерти. Он не первая собака, отравившаяся приманкой для койотов, и — увы — не последняя.
— Как ты можешь быть таким бесчувственным? Или тебе все равно? — Она повернула к нему залитое слезами лицо. И он впервые за последние месяцы увидел в ее глазах отчаяние. И еще хуже: страх.
— Потеря Блэкджека напомнила тебе о родителях?
— После их смерти я поставила себе цель — никогда не принимать больше что-то или кого-то близко к сердцу. И это у меня получалось… До того, как я встретила тебя.
— Ты также рассказывала мне, что была тогда живой только наполовину. И это накладывало отпечаток на все, что ты делала, включая твой литературный труд.
Он взял ее за руку.
— Сейчас ты живешь полной жизнью, моя любимая. А это означает, что ты стала уязвимой. Но горе пройдет. Я обещаю тебе. Скоро ты сможешь без слез вспоминать, какую хорошую жизнь прожил Блэкджек и как он тебя любил.
К немалому его облегчению, Джейд повернулась на сиденье и прижалась к нему. Остаток пути они проехали молча, ощущая свою взаимную любовь через это прикосновение. Когда они достигли ранчо Сиело, Дункану пришлось маскировать собственную боль оттого, что он никогда больше не увидит радующегося их приезду и скачущего вокруг машины Блэкджека…
Они направились к дому. Шаги Джейд все еще были нетверды. Дункан услышал звонок телефона и поспешил к нему, надеясь, что несколько минут одиночества помогут Джейд прийти в себя.
Приветствие доктора Адельмана прозвучало почти что агрессивно-бодро. Затем он спросил:
— Ваша жена поблизости? У меня готовы результаты ее анализов.
— Анализов? Она ничего мне не говорила ни про какие анализы! Я думал, что вы пригласили ее к себе в прошлый раз, чтобы убедиться, что у нее нет никаких осложнений после этой злосчастной травмы.
— Я уверен, что она все вам расскажет после нашего разговора.
— Но у нее все в порядке?
— Лучше и быть не может!
Джейд как раз вошла в комнату. Она была бледна и выглядела изнуренной. Ее плечи поникли, словно на них легла печаль всего мира. Несмотря на то что сказал ему доктор, на взгляд Дункана, она была больна.
— Кто это? — спросила она безучастно.
— Доктор Адельман — тебя.
Ее лицо чуть просветлело, когда она взяла трубку.
— Я так рада вашему звонку, доктор! Надеюсь, что у вас хорошая новость. Она так мне сейчас необходима.
Она слушала. Кивала головой. Наконец начала улыбаться:
— Вы абсолютно в этом уверены?
Дункан не мог слышать, что говорит доктор Адельман, но по лицу Джейд понимал, что новость действительно хорошая.
— Я вам так благодарна! — сказала она. — Я перезвоню позже, и мы назначим встречу. А сейчас я хочу сообщить все Дункану.
Она положила трубку и повернулась к нему. Выражение ее лица изменилось настолько, что он теперь хорошо представлял, как она выглядела в юности.
— Привет, папочка!
— Папочка? — Это единственное слово поразило его как молния.
Она назвала его папочкой.
— Это значит?.. Ты?.. У нас?..
— «Да» на все три вопроса! — воскликнула она, бросаясь в его объятия.
Джейд слишком устала, чтобы работать, но была слишком возбуждена, чтобы спать. Она наблюдала за склонившимся над мольбертом Дунканом, восхищаясь его трудолюбием. В самом начале их любви он говорил ей, что ему легче выражать свои чувства на холсте, нежели словами. Джейд подумала, что он был совершенно прав. Его новая картина несла на себе отпечаток абсолютного счастья.
Они провели день, говоря о своем будущем ребенке, строя различные планы, связанные с его появлением на свет, обсуждая свои надежды и мечты. Временами они умолкали на середине фразы и смотрели друг на друга с такой радостью и обожанием, словно были единственными в мире супругами, собирающимися иметь ребенка.
Он предложил поехать в город и отметить это событие роскошным обедом в ресторане, но с готовностью согласился, когда она ответила, что предпочла бы остаться дома. Они засиделись за столом гораздо дольше обычного, а затем вместе убирали и мыли посуду. Понимая, что уснуть им обоим сейчас не удастся, Дункан предложил ей пойти в студию, где он немного поработает.
Джейд смотрела на лист, который она только что отпечатала. Эшли Карлисл, Диана Карлисл, Мелани Карлисл. Нита, Элизабет, Кэролайн, Линда. Имена выстроились в шеренгу как солдаты в строю. Прочитав их, она не смогла удержаться от счастливого смешка. Ни одного мужского имени в списке! Вот и говори о мужском шовинизме.
— Над чем смеешься? — спросил Дункан.
— Подойди и посмотри!
Он отложил палитру, подошел к столу и стал читать через ее плечо.
— Не думаю, что тебе удастся опубликовать эту твою новую вещь в «Нью-йоркере». Но на мой взгляд, это самая лучшая проза, которую я когда-либо читал! Говорил ли я тебе, как я тебя люблю?
— Пятнадцать минут назад. Но я не возражаю, если ты повторишь!
Он поцеловал ее в щеку:
— Ты сделала меня счастливейшим из мужчин! Каждый раз, когда я заглядываю тебе в глаза, я вижу в них исполнение своих желаний. Этот день я буду помнить всю оставшуюся жизнь!
— Если бы еще с нами был Блэкджек… — Она старалась не думать о ньюфаундленде весь день. Но сейчас на ее глазах выступили слезы.
— Да, он прекрасно поладил бы с ребенком.
— Поладил бы.
Джейд прильнула к груди Дункана.
— Я больше не хочу сегодня говорить о Блэкджеке, потому что это заставляет меня плакать. А я уже достаточно нарыдалась для одного дня. Мы отдадим дань его памяти завтра. Сейчас я хочу подумать о нас троих.
Он прижался губами к ее лбу:
— О нас троих… Как прекрасно это звучит! Я часто завидовал друзьям, имеющим детей. Теперь ты подаришь мне собственного наследника. Я, наверное, не увижу того будущего, откуда ты явилась, но наш малыш его увидит.
— Не говори так, дорогой, пожалуйста! Не надо сегодня о грустном.
Она помассировала ему шею, чтобы снять напряжение.
— Ты устала?
— Немного. День был нелегким.
— Тогда почему бы тебе не отправиться спать? Я скоро к тебе присоединюсь.
— Нет, я лучше побуду с тобой. Если ты хочешь еще порисовать, то я отдохну здесь.
Она встала из-за стола и поцеловала его долгим и нежным поцелуем. Затем прилегла на диван, а Дункан возвратился к мольберту.
«Какая мирная ночь!» — подумала она. Единственным звуком в студии было потрескивание поленьев в камине. Этот звук навевал на нее сон.
Глава 24
Голливуд. 10 мая 1990 года
Меган смотрела на свое отражение в трюмо, размышляя, одобрил ли бы Дункан происшедшие с ней изменения. Он, вероятно, без труда обнаружил бы внешние — более разумное использование косметики, утолщенные брови, новую стрижку — и счел бы их подходящими. Но ее внутреннее обновление — зрелость, уверенность в себе — наверняка повергло бы его в изумление.
Она адаптировалась к будущему с легкостью, не перестававшей удивлять ее саму: научилась принимать решения, радуясь правильным и терпеливо перенося последствия плохих. Оглядев квартиру, она подумала, что здесь ее настоящее место. Она своими руками создала этот дом и это время.
Где-то по пути она перешагнула психологический Рубикон. Позади остались прошлое и населявшие его тени. Ночами, лежа рядом с Гарри, она уже не просыпалась от мысли, что Дункан может внезапно материализоваться в ее спальне. Она даже продала дом в Малибу, разрубив гордиев узел, привязывавший ее к жизни Джейд.
У нее были карьера, друзья, мужчина — по крайней мере та часть мужчины, которую Гарри с готовностью предлагал. Ну и что, если он не делает ей официальное предложение? Она и сама не была уверена, что хочет этого. Было что-то восхитительно-грешное в том, чтобы спать с мужчиной, за которым она не была замужем.
Кроме того, Гарри не учил ее жить. Он также и не просил ее советов. Они понимали друг друга так, как никогда у нее не получалось с Дунканом.
Дункан. Она не вспоминала о нем неделями. Но сегодня забыть о нем было невозможно. Холодные судороги пробежали по ее телу, когда она вспоминала прошедший вечер.
Все началось так невинно!
— Как ты относишься к тому, чтобы пойти на открытие выставки в Музее искусств? — спросил ее позвонивший утром в магазин Гарри.
— Я совершенно вымоталась. Сегодня последний день весенней распродажи. Сам понимаешь, какая будет лихорадка.
Она мечтала о спокойном вечере после окончания рабочей недели, с заказанным на дом обедом, у экрана телевизора или за просмотром какого-нибудь видеофильма: вместе с Гарри, конечно, поскольку утром в субботу ни ему, ни ей не идти на работу.
— Как скажешь, — ответил он, но в его голосе прозвучало разочарование.
— А это будет настоящее торжественное мероприятие? — спросила она, думая о недавно купленном платье от Лакрусса, висевшем в гардеробе. Оно стоило ей черт знает сколько, даже за вычетом скидок, предоставляемых работникам «Алтитьюд». Меган уже не раз спрашивала себя, когда же ей удастся показаться в новом наряде на людях.
— Более чем. Мужчинам вход только в галстуках. Я слышал, что картины очень эффектные.
Гарри говорил со всевозрастающим энтузиазмом, пытаясь все-таки продать ей идею насчет выставки.
— Тебе имя Дункана Карлисла о чем-нибудь говорит?
Меган была настолько ошеломлена, что трубка выпала из ее рук. Она слышала голос Гарри, доносящийся через лежавшую на полу мембрану.
— Что случилось? Меган, ты меня слышишь?
Она наклонилась и подняла трубку негнущимися пальцами.
— Да, слышу.
— Ну, так что? Выставка открывается в 19.00. Потом мы можем пообедать в «Оранжерее».
— А сам художник будет?
Гарри рассмеялся:
— Только в случае если музей переместится с бульвара Уолшир в Сумеречный пояс. Дункан Карлисл давно умер, малышка. Это ретроспектива.
— Ох, нет! — сказала она чуть слышно. Логика подсказывала ей, что Дункан не мог бы дожить до этого времени. Тем не менее услышать подтверждение…
— Ты имеешь в виду, что не хочешь ехать?
— Я… я не знаю.
— Так продолжай. Теперь скажи «да».
Когда Гарри брался за что-нибудь, он превращался в настоящего бульдога. Она не хотела, чтобы их уик-энд начался с минорной ноты.
— Ну хорошо, — произнесла она нехотя.
Накладывая последний слой туши, Меган подумала, что поездка в музей может стать большой ошибкой. Одно неверное слово, одна обмолвка — и она попадет в сложное положение. С другой стороны, ей трудно было удержаться от любопытства. Она множество раз задавала себе вопрос: что же случилось год назад в «Ла-Фонде»? Возможно, выставка подскажет ей какие-нибудь ответы.
Она потрясла головой, чтобы придать волосам вид «только что из постели», поднялась и одернула юбку. Ее ноги чуть дрожали, но она это предвидела. Меган присутствовала на всех выставках Дункана, когда они были женаты. Какая ирония заключается в том, что она будет присутствовать и на этой!
Меган дала себе зарок, что будет сдерживать эмоции, когда увидит картины Дункана. Гарри всегда восторгался актерами, умевшими выразить мысль без слов.
«Язык тела! — повторял он. — Настоящий мастер может им все высказать!»
Она должна особенно тщательно следить сегодня за жестами и движениями.
Меган подхватила сумочку и вышла в гостиную ожидать приезда Гарри. Ей бы не помешало побыть наедине с собой подольше, чтобы подготовиться к предстоящему, но Гарри, как всегда, был точен.
— Ты выглядишь ослепительно! — заявил он, подразумевая мини-юбку, которая подчеркивала великолепие ее длинных ног. Он аккуратно поцеловал ее, чтобы не повредить макияж. — Я рад, что ты согласилась поехать на выставку. Мне хотелось бы воспользоваться твоим советом.
— Каким советом? — удивилась Меган.
— Я собираюсь начать коллекционировать живопись.
— Я и не подозревала, что ты ею интересуешься.
— Коллекционирование — это прекрасные инвестиции. Консультант по искусству, которого я недавно нанял, уверяет, что цены на работы Карлисла растут с бешеной скоростью. На будущей неделе на аукционе Кристи будут предложены две его картины, и я хочу попытаться купить хотя бы одну.
Меган подумала, что Дункан, вкладывавший в свою работу всю душу, возненавидел бы человека, рассуждающего о его холстах с позиции их рыночной стоимости. Однако она ощутила прилив гордости, когда Гарри проявил явную заинтересованность в покупке работ Дункана. Как будто бы двое мужчин познакомились и приняли друг друга.
Пока они ехали к музею, Гарри беспрерывно болтал. Последняя его картина плохо посещается зрителями. Для фильма «Лучше, чем секс» он нанял уже третьего сценариста и теперь определенно надеется на успех. Завтра было бы неплохо заехать сначала в Кармель, потом пообедать в ресторане Клинта, а переночевать в мотеле «Постель и завтрак».
Речь Гарри не нуждалась в ответных репликах. Для него она была чем-то вроде отдушины после трудного рабочего дня. Ему было необходимо лишь подтверждение того, что его слушают.
Как только он делал паузу, Меган автоматически кивала головой. Она почти не понимала, о чем он говорит. Она думала только о предстоящей выставке. Когда они достигли музея, ее пальцы были ледяными, а тело покрылось потом.
Как и многие лос-анджелесские «старожилы», Музей искусств в последние годы обновился. К обычным прохожим он обращал безмятежное, тщательно ухоженное «лицо», сохраняя свои сокровища для тех, кто поднимался по ступенькам и входил в портал.
В толпе, окружившей вход в здание, Меган увидела нескольких постоянных клиентов своего бутика. Пока она обменивалась с ними приветствиями и обсуждала их общие проблемы, Гарри купил каталог выставки. Затем он и Меган проследовали сквозь блестяще одетую публику, щеголявшую изысканными манерами, внутрь музея.
Увидев первую из выставленных картин Дункана, Меган чуть не вскрикнула. Это был портрет, над которым Дункан работал в студии в тот самый судьбоносный день в середине мая. Тогда она была настолько поглощена мыслью скорее уехать в «Ла-Фонду», что практически не рассмотрела этот холст. Почему же она не смогла понять, как несчастлив был Дункан, работая над этой вещью? Да потому, что была занята своими собственными переживаниями. Какой же эгоцентричной свиньей она была! Если бы можно было все начать сначала.
Как лунатик она двинулась к картине, загипнотизированная этой, пробудившей ее размышления, мрачной работой. Протянув руку, чтобы попробовать на ощупь знакомый холст, она не замечала никого и ничего вокруг, пока сильная рука не перехватила ее запястье.
В поле ее зрения появился одетый в униформу музейный охранник.
— Вы можете смотреть, сколько пожелаете, но трогать экспонаты строго запрещено! — сказал он, грозя ей пальцем.
— О, этого больше не случится! — Голос Гарри шел, казалось, откуда-то издалека, хотя сам он находился прямо за ее спиной.
Охранник кивнул и двинулся в сторону.
Гарри подхватил ее за локоть и повлек от картины.
— На секунду мне показалось, что он собирается попросить тебя покинуть зал. Что это за дурацкая выходка, Меган?
Она попыталась подыскать подходящий ответ, но ее воображение отказывалось работать. Не имея возможности сказать что-либо в свою защиту, она попросту двинулась к другой картине. У Гарри не было другого выбора, кроме как идти за ней.
Работы Дункана были развешаны в анфиладе залов. У каждой картины было свое тщательно продуманное место, позволяющее посетителю полностью ее рассмотреть и оценить прежде, чем перейти к следующей. Из этого факта Меган сделала вывод, что выставка является важным событием: из тех, на которых ведущие музеи мира выставляют работы самых известных художников.
Она настолько привыкла к картинам Дункана и так ревновала ко времени, проводимому им в студии в годы их совместной жизни, что приобрела иммунитет к его таланту. Теперь, когда она увидела искусство Дункана во всем великолепии, ее собственные достижения в новом для нее мире показались абсолютно незначительными, а поиски самой себя вообще ничтожными.
Она переходила от картины к картине, и они захватили ее настолько, что толпа и музейные стены отдалились, перестали существовать. Меган почти видела солнечные лучи, проникающие в студию, ощущала в воздухе запах скипидара. Лишь благодаря постоянному бормотанию Гарри, читающего выдержки из каталога почти ей в ухо, она продолжала ощущать современную реальность.
Меган узнала большинство картин, даже те, которые Дункан завершил до свадьбы. Она видела их в галерее Дэвида Макса, либо на ранчо Сиело. Все они, за редким исключением, были датированы периодом до мая 1929 года. Она спросила себя: почему бы это? Не бросил ли Дункан писать после ее исчезновения?
Непохоже. Он жил для того, чтобы рисовать, и рисовал для того, чтобы жить. Такая маленькая незадача, как ее таинственное исчезновение, вряд ли могла заставить его отказаться от работы.
По мере того как она и Гарри приближались к концу выставки, Меган подумала, что все-таки смогла примириться со странным ощущением одновременного присутствия на ранчо Сиело и на посмертной выставке Дункана. Ничто не подготовило ее к той неожиданности, которая последовала вскоре. В последнем зале висели всего два портрета. Слева — ее собственный, написанный Дунканом после их медового месяца.
Другой портрет мог бы быть написан с нее десятью годами позже, но она сразу увидела тонкие отличия, не имевшие никакого отношения к возрасту. Ясный спокойный взгляд, чуть иные формы тела… Они принадлежали Джейд Ховард. Меган больше было не нужно ничего предполагать.
Они все-таки действительно поменялись местами.
Гарри чувствовал себя в положении классически одураченного зрителя, попавшегося на трюк, излюбленный комическими актерами, — с двойниками. У него отвалилась челюсть, а глаза перебегали с Меган на портреты и обратно.
— Что за черт! — воскликнул он, привлекши к себе неодобрительные взгляды. — Какая дьявольщина здесь происходит?
— Ничего не понимаю, — ответила беспокойно Меган.
Гарри отодвинулся, чтобы получше рассмотреть портреты, затем сверился с каталогом и покрылся холодным потом.
— Здесь сказано, что это неподписанные портреты жены художника. И знаешь ли ты, как ее имя?
— Не имею ни малейшего представления!
— Меган! Ее зовут Меган! Довольно странно, не так ли? — Он ощущал неуверенность, растерянность и надвигающуюся ярость. Все это ему очень не нравилось.
— На что это ты намекаешь?
— Думаю, ты меня обманула.
— Каким образом?
Она скрестила руки на груди защитным жестом и старалась не встречаться с ним взглядом. Если он хоть что-то понимал в языке тела, ей наверняка было, что прятать от него.
— Ты знала об этих картинах, а?
— Не будь глупым. Посещение выставки — твоя идея. Я-то как раз собиралась побыть дома!
Он продолжал смотреть на нее.
— Тогда чем ты объяснишь полное сходство между вами? И имя — Меган? Ты наверняка знакома с Карлислом! — Теперь он говорил на повышенных тонах, но не собирался контролировать свой голос.
Он еще раз посмотрел на портреты. Две версии Меган — одна молодая, а другая так ему знакомая — безмятежно глядели на него из рам, делая из него посмешище. Один из портретов был написан в 1919-м, а другой — в 1930 году.
Значение дат внезапно поразило его расстроенный мозг. Шестьдесят, семьдесят лет прошло с тех пор, как Карлисл завершил эти холсты. Его жена сейчас или очень старая, или вообще покойница. Он попытался рассмеяться, но не смог.
— Может быть, пойдем отсюда? — В голосе Меган звучали успокаивающие нотки.
Гарри заметил, что она отодвинулась от него на несколько футов.
— Да, я видел достаточно, — ответил он, испытывая неприятное стеснение в груди. — Более чем достаточно! Покупать картины Карлисла на аукционе? Нет уж, дудки!
Он хотел расспросить Меган. Нет, он хотел ее «поджарить», подвергнуть перекрестному допросу. Она просто обязана была знать Карлисла — и в то же время у нее не было на это ни единого шанса. Что это он сам говорил перед выставкой насчет Сумеречного пояса?
Когда они возвращались из музея, в салоне его «мазаратти» царила необычная тишина. Он не мог удержаться и периодически бросал на Меган испытующие взгляды. Никаких сомнений. Она выглядела точно так же, как женщина на портретах. Или это самое невероятное совпадение, или…
Что «или»?
— Я понимаю, что тебя беспокоят эти картины, — сказала Меган в тот момент, когда ему показалось, что он больше не выдержит гнетущего молчания. — Меня они тоже беспокоят. Но я ничего не могу объяснить. Поверь, если бы могла, то сделала бы это.
В ее голосе он расслышал такую печаль, что, несмотря на собственные переживания, обнял ее свободной рукой за талию и привлек к себе.
Она тяжело вздохнула:
— У меня нет никакого настроения ехать в ресторан. Ты не возражаешь, если мы просто поедем ко мне домой?
— Ты плохо себя чувствуешь, Меган?
— Устала. Мне нужно хорошенько выспаться перед нашей завтрашней поездкой в Кармель.
— По мне это звучит просто чудесно. По пути мы можем заказать пиццу.
Он взглянул ей в лицо. Эти чертовы портреты так его напугали, что он даже не подумал, каково же пришлось ей самой.
Она выглядела больной.
Пока они поднимались в ее квартиру, Меган продолжала дрожать. Понимая, что ей все равно не удастся попасть в замок, она передала ключ Гарри. Он открыл дверь, и Меган вошла, на ходу сбрасывая туфли, швырнув сумочку на столик при входе.
— Мне необходимо выпить, — сказала она. — Тебе налить что-нибудь?
— Я выпью пива, когда принесут пиццу. Сейчас мне необходим долгий и горячий душ. Мне хочется расслабиться после… — Он не окончил фразу. — Может, присоединишься ко мне?
— Я лучше подожду пиццу. А ты иди.
Как только Гарри пересек холл, Меган прошла на кухню и налила двойную порцию виски. Она мечтала об этом весь вечер. Возвратившись в гостиную, она уселась на софу, поджав ноги. Ретроспектива стала настоящим бедствием. Она знала, что у Гарри еще остались вопросы насчет этих портретов. Вопросы, на которые она не может дать ему ответов.
Она взглянула на каталог, который Гарри положил на стол, и подумала, что может просмотреть его и спрятать, пока он в душе. Чем скорее он забудет об увиденном, тем лучше. Но он может поинтересоваться, где каталог. Черт. И почему это жизнь обладает способностью запутываться?
Она услышала шум бегущей воды. Гарри любит стоять под сильной струей до тех пор, пока вода в колонке не превратится из горячей в холодную… У нее есть по меньшей мере четверть часа.
Меган смотрела на свое отражение в трюмо, размышляя, одобрил ли бы Дункан происшедшие с ней изменения. Он, вероятно, без труда обнаружил бы внешние — более разумное использование косметики, утолщенные брови, новую стрижку — и счел бы их подходящими. Но ее внутреннее обновление — зрелость, уверенность в себе — наверняка повергло бы его в изумление.
Она адаптировалась к будущему с легкостью, не перестававшей удивлять ее саму: научилась принимать решения, радуясь правильным и терпеливо перенося последствия плохих. Оглядев квартиру, она подумала, что здесь ее настоящее место. Она своими руками создала этот дом и это время.
Где-то по пути она перешагнула психологический Рубикон. Позади остались прошлое и населявшие его тени. Ночами, лежа рядом с Гарри, она уже не просыпалась от мысли, что Дункан может внезапно материализоваться в ее спальне. Она даже продала дом в Малибу, разрубив гордиев узел, привязывавший ее к жизни Джейд.
У нее были карьера, друзья, мужчина — по крайней мере та часть мужчины, которую Гарри с готовностью предлагал. Ну и что, если он не делает ей официальное предложение? Она и сама не была уверена, что хочет этого. Было что-то восхитительно-грешное в том, чтобы спать с мужчиной, за которым она не была замужем.
Кроме того, Гарри не учил ее жить. Он также и не просил ее советов. Они понимали друг друга так, как никогда у нее не получалось с Дунканом.
Дункан. Она не вспоминала о нем неделями. Но сегодня забыть о нем было невозможно. Холодные судороги пробежали по ее телу, когда она вспоминала прошедший вечер.
Все началось так невинно!
— Как ты относишься к тому, чтобы пойти на открытие выставки в Музее искусств? — спросил ее позвонивший утром в магазин Гарри.
— Я совершенно вымоталась. Сегодня последний день весенней распродажи. Сам понимаешь, какая будет лихорадка.
Она мечтала о спокойном вечере после окончания рабочей недели, с заказанным на дом обедом, у экрана телевизора или за просмотром какого-нибудь видеофильма: вместе с Гарри, конечно, поскольку утром в субботу ни ему, ни ей не идти на работу.
— Как скажешь, — ответил он, но в его голосе прозвучало разочарование.
— А это будет настоящее торжественное мероприятие? — спросила она, думая о недавно купленном платье от Лакрусса, висевшем в гардеробе. Оно стоило ей черт знает сколько, даже за вычетом скидок, предоставляемых работникам «Алтитьюд». Меган уже не раз спрашивала себя, когда же ей удастся показаться в новом наряде на людях.
— Более чем. Мужчинам вход только в галстуках. Я слышал, что картины очень эффектные.
Гарри говорил со всевозрастающим энтузиазмом, пытаясь все-таки продать ей идею насчет выставки.
— Тебе имя Дункана Карлисла о чем-нибудь говорит?
Меган была настолько ошеломлена, что трубка выпала из ее рук. Она слышала голос Гарри, доносящийся через лежавшую на полу мембрану.
— Что случилось? Меган, ты меня слышишь?
Она наклонилась и подняла трубку негнущимися пальцами.
— Да, слышу.
— Ну, так что? Выставка открывается в 19.00. Потом мы можем пообедать в «Оранжерее».
— А сам художник будет?
Гарри рассмеялся:
— Только в случае если музей переместится с бульвара Уолшир в Сумеречный пояс. Дункан Карлисл давно умер, малышка. Это ретроспектива.
— Ох, нет! — сказала она чуть слышно. Логика подсказывала ей, что Дункан не мог бы дожить до этого времени. Тем не менее услышать подтверждение…
— Ты имеешь в виду, что не хочешь ехать?
— Я… я не знаю.
— Так продолжай. Теперь скажи «да».
Когда Гарри брался за что-нибудь, он превращался в настоящего бульдога. Она не хотела, чтобы их уик-энд начался с минорной ноты.
— Ну хорошо, — произнесла она нехотя.
Накладывая последний слой туши, Меган подумала, что поездка в музей может стать большой ошибкой. Одно неверное слово, одна обмолвка — и она попадет в сложное положение. С другой стороны, ей трудно было удержаться от любопытства. Она множество раз задавала себе вопрос: что же случилось год назад в «Ла-Фонде»? Возможно, выставка подскажет ей какие-нибудь ответы.
Она потрясла головой, чтобы придать волосам вид «только что из постели», поднялась и одернула юбку. Ее ноги чуть дрожали, но она это предвидела. Меган присутствовала на всех выставках Дункана, когда они были женаты. Какая ирония заключается в том, что она будет присутствовать и на этой!
Меган дала себе зарок, что будет сдерживать эмоции, когда увидит картины Дункана. Гарри всегда восторгался актерами, умевшими выразить мысль без слов.
«Язык тела! — повторял он. — Настоящий мастер может им все высказать!»
Она должна особенно тщательно следить сегодня за жестами и движениями.
Меган подхватила сумочку и вышла в гостиную ожидать приезда Гарри. Ей бы не помешало побыть наедине с собой подольше, чтобы подготовиться к предстоящему, но Гарри, как всегда, был точен.
— Ты выглядишь ослепительно! — заявил он, подразумевая мини-юбку, которая подчеркивала великолепие ее длинных ног. Он аккуратно поцеловал ее, чтобы не повредить макияж. — Я рад, что ты согласилась поехать на выставку. Мне хотелось бы воспользоваться твоим советом.
— Каким советом? — удивилась Меган.
— Я собираюсь начать коллекционировать живопись.
— Я и не подозревала, что ты ею интересуешься.
— Коллекционирование — это прекрасные инвестиции. Консультант по искусству, которого я недавно нанял, уверяет, что цены на работы Карлисла растут с бешеной скоростью. На будущей неделе на аукционе Кристи будут предложены две его картины, и я хочу попытаться купить хотя бы одну.
Меган подумала, что Дункан, вкладывавший в свою работу всю душу, возненавидел бы человека, рассуждающего о его холстах с позиции их рыночной стоимости. Однако она ощутила прилив гордости, когда Гарри проявил явную заинтересованность в покупке работ Дункана. Как будто бы двое мужчин познакомились и приняли друг друга.
Пока они ехали к музею, Гарри беспрерывно болтал. Последняя его картина плохо посещается зрителями. Для фильма «Лучше, чем секс» он нанял уже третьего сценариста и теперь определенно надеется на успех. Завтра было бы неплохо заехать сначала в Кармель, потом пообедать в ресторане Клинта, а переночевать в мотеле «Постель и завтрак».
Речь Гарри не нуждалась в ответных репликах. Для него она была чем-то вроде отдушины после трудного рабочего дня. Ему было необходимо лишь подтверждение того, что его слушают.
Как только он делал паузу, Меган автоматически кивала головой. Она почти не понимала, о чем он говорит. Она думала только о предстоящей выставке. Когда они достигли музея, ее пальцы были ледяными, а тело покрылось потом.
Как и многие лос-анджелесские «старожилы», Музей искусств в последние годы обновился. К обычным прохожим он обращал безмятежное, тщательно ухоженное «лицо», сохраняя свои сокровища для тех, кто поднимался по ступенькам и входил в портал.
В толпе, окружившей вход в здание, Меган увидела нескольких постоянных клиентов своего бутика. Пока она обменивалась с ними приветствиями и обсуждала их общие проблемы, Гарри купил каталог выставки. Затем он и Меган проследовали сквозь блестяще одетую публику, щеголявшую изысканными манерами, внутрь музея.
Увидев первую из выставленных картин Дункана, Меган чуть не вскрикнула. Это был портрет, над которым Дункан работал в студии в тот самый судьбоносный день в середине мая. Тогда она была настолько поглощена мыслью скорее уехать в «Ла-Фонду», что практически не рассмотрела этот холст. Почему же она не смогла понять, как несчастлив был Дункан, работая над этой вещью? Да потому, что была занята своими собственными переживаниями. Какой же эгоцентричной свиньей она была! Если бы можно было все начать сначала.
Как лунатик она двинулась к картине, загипнотизированная этой, пробудившей ее размышления, мрачной работой. Протянув руку, чтобы попробовать на ощупь знакомый холст, она не замечала никого и ничего вокруг, пока сильная рука не перехватила ее запястье.
В поле ее зрения появился одетый в униформу музейный охранник.
— Вы можете смотреть, сколько пожелаете, но трогать экспонаты строго запрещено! — сказал он, грозя ей пальцем.
— О, этого больше не случится! — Голос Гарри шел, казалось, откуда-то издалека, хотя сам он находился прямо за ее спиной.
Охранник кивнул и двинулся в сторону.
Гарри подхватил ее за локоть и повлек от картины.
— На секунду мне показалось, что он собирается попросить тебя покинуть зал. Что это за дурацкая выходка, Меган?
Она попыталась подыскать подходящий ответ, но ее воображение отказывалось работать. Не имея возможности сказать что-либо в свою защиту, она попросту двинулась к другой картине. У Гарри не было другого выбора, кроме как идти за ней.
Работы Дункана были развешаны в анфиладе залов. У каждой картины было свое тщательно продуманное место, позволяющее посетителю полностью ее рассмотреть и оценить прежде, чем перейти к следующей. Из этого факта Меган сделала вывод, что выставка является важным событием: из тех, на которых ведущие музеи мира выставляют работы самых известных художников.
Она настолько привыкла к картинам Дункана и так ревновала ко времени, проводимому им в студии в годы их совместной жизни, что приобрела иммунитет к его таланту. Теперь, когда она увидела искусство Дункана во всем великолепии, ее собственные достижения в новом для нее мире показались абсолютно незначительными, а поиски самой себя вообще ничтожными.
Она переходила от картины к картине, и они захватили ее настолько, что толпа и музейные стены отдалились, перестали существовать. Меган почти видела солнечные лучи, проникающие в студию, ощущала в воздухе запах скипидара. Лишь благодаря постоянному бормотанию Гарри, читающего выдержки из каталога почти ей в ухо, она продолжала ощущать современную реальность.
Меган узнала большинство картин, даже те, которые Дункан завершил до свадьбы. Она видела их в галерее Дэвида Макса, либо на ранчо Сиело. Все они, за редким исключением, были датированы периодом до мая 1929 года. Она спросила себя: почему бы это? Не бросил ли Дункан писать после ее исчезновения?
Непохоже. Он жил для того, чтобы рисовать, и рисовал для того, чтобы жить. Такая маленькая незадача, как ее таинственное исчезновение, вряд ли могла заставить его отказаться от работы.
По мере того как она и Гарри приближались к концу выставки, Меган подумала, что все-таки смогла примириться со странным ощущением одновременного присутствия на ранчо Сиело и на посмертной выставке Дункана. Ничто не подготовило ее к той неожиданности, которая последовала вскоре. В последнем зале висели всего два портрета. Слева — ее собственный, написанный Дунканом после их медового месяца.
Другой портрет мог бы быть написан с нее десятью годами позже, но она сразу увидела тонкие отличия, не имевшие никакого отношения к возрасту. Ясный спокойный взгляд, чуть иные формы тела… Они принадлежали Джейд Ховард. Меган больше было не нужно ничего предполагать.
Они все-таки действительно поменялись местами.
Гарри чувствовал себя в положении классически одураченного зрителя, попавшегося на трюк, излюбленный комическими актерами, — с двойниками. У него отвалилась челюсть, а глаза перебегали с Меган на портреты и обратно.
— Что за черт! — воскликнул он, привлекши к себе неодобрительные взгляды. — Какая дьявольщина здесь происходит?
— Ничего не понимаю, — ответила беспокойно Меган.
Гарри отодвинулся, чтобы получше рассмотреть портреты, затем сверился с каталогом и покрылся холодным потом.
— Здесь сказано, что это неподписанные портреты жены художника. И знаешь ли ты, как ее имя?
— Не имею ни малейшего представления!
— Меган! Ее зовут Меган! Довольно странно, не так ли? — Он ощущал неуверенность, растерянность и надвигающуюся ярость. Все это ему очень не нравилось.
— На что это ты намекаешь?
— Думаю, ты меня обманула.
— Каким образом?
Она скрестила руки на груди защитным жестом и старалась не встречаться с ним взглядом. Если он хоть что-то понимал в языке тела, ей наверняка было, что прятать от него.
— Ты знала об этих картинах, а?
— Не будь глупым. Посещение выставки — твоя идея. Я-то как раз собиралась побыть дома!
Он продолжал смотреть на нее.
— Тогда чем ты объяснишь полное сходство между вами? И имя — Меган? Ты наверняка знакома с Карлислом! — Теперь он говорил на повышенных тонах, но не собирался контролировать свой голос.
Он еще раз посмотрел на портреты. Две версии Меган — одна молодая, а другая так ему знакомая — безмятежно глядели на него из рам, делая из него посмешище. Один из портретов был написан в 1919-м, а другой — в 1930 году.
Значение дат внезапно поразило его расстроенный мозг. Шестьдесят, семьдесят лет прошло с тех пор, как Карлисл завершил эти холсты. Его жена сейчас или очень старая, или вообще покойница. Он попытался рассмеяться, но не смог.
— Может быть, пойдем отсюда? — В голосе Меган звучали успокаивающие нотки.
Гарри заметил, что она отодвинулась от него на несколько футов.
— Да, я видел достаточно, — ответил он, испытывая неприятное стеснение в груди. — Более чем достаточно! Покупать картины Карлисла на аукционе? Нет уж, дудки!
Он хотел расспросить Меган. Нет, он хотел ее «поджарить», подвергнуть перекрестному допросу. Она просто обязана была знать Карлисла — и в то же время у нее не было на это ни единого шанса. Что это он сам говорил перед выставкой насчет Сумеречного пояса?
Когда они возвращались из музея, в салоне его «мазаратти» царила необычная тишина. Он не мог удержаться и периодически бросал на Меган испытующие взгляды. Никаких сомнений. Она выглядела точно так же, как женщина на портретах. Или это самое невероятное совпадение, или…
Что «или»?
— Я понимаю, что тебя беспокоят эти картины, — сказала Меган в тот момент, когда ему показалось, что он больше не выдержит гнетущего молчания. — Меня они тоже беспокоят. Но я ничего не могу объяснить. Поверь, если бы могла, то сделала бы это.
В ее голосе он расслышал такую печаль, что, несмотря на собственные переживания, обнял ее свободной рукой за талию и привлек к себе.
Она тяжело вздохнула:
— У меня нет никакого настроения ехать в ресторан. Ты не возражаешь, если мы просто поедем ко мне домой?
— Ты плохо себя чувствуешь, Меган?
— Устала. Мне нужно хорошенько выспаться перед нашей завтрашней поездкой в Кармель.
— По мне это звучит просто чудесно. По пути мы можем заказать пиццу.
Он взглянул ей в лицо. Эти чертовы портреты так его напугали, что он даже не подумал, каково же пришлось ей самой.
Она выглядела больной.
Пока они поднимались в ее квартиру, Меган продолжала дрожать. Понимая, что ей все равно не удастся попасть в замок, она передала ключ Гарри. Он открыл дверь, и Меган вошла, на ходу сбрасывая туфли, швырнув сумочку на столик при входе.
— Мне необходимо выпить, — сказала она. — Тебе налить что-нибудь?
— Я выпью пива, когда принесут пиццу. Сейчас мне необходим долгий и горячий душ. Мне хочется расслабиться после… — Он не окончил фразу. — Может, присоединишься ко мне?
— Я лучше подожду пиццу. А ты иди.
Как только Гарри пересек холл, Меган прошла на кухню и налила двойную порцию виски. Она мечтала об этом весь вечер. Возвратившись в гостиную, она уселась на софу, поджав ноги. Ретроспектива стала настоящим бедствием. Она знала, что у Гарри еще остались вопросы насчет этих портретов. Вопросы, на которые она не может дать ему ответов.
Она взглянула на каталог, который Гарри положил на стол, и подумала, что может просмотреть его и спрятать, пока он в душе. Чем скорее он забудет об увиденном, тем лучше. Но он может поинтересоваться, где каталог. Черт. И почему это жизнь обладает способностью запутываться?
Она услышала шум бегущей воды. Гарри любит стоять под сильной струей до тех пор, пока вода в колонке не превратится из горячей в холодную… У нее есть по меньшей мере четверть часа.