Страница:
Она отпила глоток виски и взяла каталог, пролистав фотографии картин и дойдя до краткой биографии художника.
Автор сделал жизнь Дункана более интересной, чем она была на самом деле, и несколько раз упомянул о его жене. Увидеть свое имя в этом издании было для Меган откровением.
Ее взгляд упал на заключительный абзац статьи, остановился и застыл на нем: «Дункан Карлисл трагически погиб во время пожара в своей студии на ранчо Сиело 17 мая 1930 года».
«Этого не может быть!» — подумала она. Не может быть! Она просто не могла в это поверить, ее мозг отказывался принять эту новость. Дункан так тщательно всегда следил за тем, чтобы каждая сигарета была затушена. Когда дело касалось студии, он был фанатиком безопасности: убирал в специальный шкаф масло, краски, скипидар…
Меган опять взглянула на последнюю фразу. Слезы застилали ей глаза. Она представляла, что Дункан может уме реть — в постели, в преклонном возрасте. Но в пламени… Ее начало трясти. Между ею и Дунканом было мало любви, особенно в последнее время. Но он никак не заслужил такой смерти. Это слишком ужасно!
17 мая 1930 года. Шестьдесят лет назад. Она потерла ладонью лоб, словно стараясь изгнать из головы зарождающуюся идею.
Нет, черт побери, нет! Она не так смела — и не так великодушна.
Она Дункану ничего не должна. И все же…
«Забудь об этом, — приказал ей внутренний голос. — Ты не сможешь вернуться в 1930 год и даже не хочешь пытаться». Меган обвела взглядом комнату, стараясь сосредоточить свои мысли на настоящем. Из душа раздавалось пение Гарри. Ее жизнь здесь, с ним!
Она закрыла глаза, прогоняя четко представленную ею сцену. Ранчо Сиело. Ночь. Студия в огне. Дункан в ловушке. Все вокруг него пылает…
«Вернись, ты можешь его спасти!» — произнес кто-то в ее голове.
«Нет, я не могу!» — ответила она мысленно. Она была слишком напугана. И все-таки она не сможет жить с собой в мире, если не предпримет хотя бы попытку. Она не сможет построить свое счастье на углях сгоревшей студии. Никогда, если есть хотя бы один шанс из тысячи, что она сможет изменить прошлое! Возможно, старая Меган смогла бы, но не она.
Кроме того, попытка скорее всего окажется неудачной. И через неделю она вернется в Голливуд. Но она сможет смотреть на себя в зеркало со спокойной совестью. Она застонала и потрясла головой. Должно быть, она сошла с ума. Но это — хорошее сумасшествие. Оценит ли кто-нибудь когда-нибудь ее героизм?
Ей нужно сделать так много, а времени остается так мало! Нужно подумать о мелочах: сложить вещи, освободить холодильник… И о вещах более важных: заказать билет на самолет до Санта-Фе, зарезервировать тот самый номер в «Ла-Фонде». Нужно попрощаться со всеми в бутике «Алтитьюд». А затем сказать «прощай» Гарри…
Она не замечала текущих по щекам слез и того, что Гарри уже возвратился в комнату, пока не услышала его голос.
— Я совсем не хотел выходить сегодня из себя. Прости, я тебя сильно обидел?
Вокруг его бедер было обмотано полотенце, на голове поблескивали капельки воды. Должно быть, он услышал ее рыдания и даже не успел одеться.
— Дело не в тебе, — всхлипнула она, вытирая слезы.
— Тогда отчего же ты плачешь?
— Я должна уехать из города. — Слова падали помимо ее воли.
— Что случилось? Умер кто-то из родственников? — Гарри присел к ней и сжал в объятиях.
Меган прильнула к нему, с наслаждением ощущая его обнаженное тело, чистый запах свежевымытой кожи. Она любила его больше, чем хотела сама, больше, чем казалось возможным.
«Не будь идиоткой! — сказала она себе. — Не надо никуда уезжать».
— Ты же знаешь, что у меня нет родственников, — сказала она, высвобождаясь из уютных объятий. Если они хоть на секунду продлятся, она не найдет в себе сил покинуть Гарри.
— Тогда в чем же дело? — В его глазах появилось подозрение. — Ты что, давно это задумала? Вот почему ты продала дом!
— Как ты мог об этом подумать! Ты прекрасно знаешь, что я продала его, чтобы выкупить часть магазина!
Его плечи поникли.
— Почему-то я сегодня все время делаю неправильные умозаключения. Как долго тебя не будет?
— Не знаю. Возможно, очень долго. — Она ненавидела себя за то, что делает с ним.
— Ты ничего мне не объясняешь… Но я понимаю.
Он поднял ее бокал с виски и допил одним глотком.
— Теперь ты скажешь, что страдаешь больше, чем я, но… Ради Христа, я думал, что мы счастливы вдвоем!
— То, что я собираюсь сделать, не имеет к нам с тобой никакого отношения!
Она отдала бы душу за то, чтобы вернуться в начало этого дня. Она сказала бы Гарри, что не пойдет на выставку. Вместо этого ей придется попытаться перевести часы на шестьдесят лет назад.
— Если своим отъездом ты хочешь наказать меня за то, что я до сих пор не сделал тебе официального предложения, то я готов! — сказал он.
— Я знаю, что ты готов… Но — в следующий раз, если я возвращусь, мы с тобой об этом поговорим. Мне не хочется уезжать, но я должна.
— Когда?
— Чем скорее, тем лучше. Завтра или послезавтра.
— И ты так и не объяснишь мне, почему?
— Когда-нибудь, возможно, но не сегодня.
— И ты ничего не можешь изменить, хотя я предлагаю тебе руку и сердце?
Он опять привлек ее к себе.
— Я люблю тебя! Я давно уже должен был тебе об этом сказать.
— Я тоже люблю тебя. Но я думаю, что сейчас ты должен уйти. Потому, что, если ты останешься еще хотя бы на минуту, я поменяю свое решение. А если я это сделаю, мне будет невозможно жить. Пожалуйста, выполни мою последнюю просьбу — уходи.
К ее облегчению, он не стал затягивать паузу. Повернувшись, он ушел в спальню одеваться. Его лицо было белее простыни, глаза потухли. Он вышел уже в смокинге.
С грустью Меган подумала, что всегда выступала в качестве придатка при хорошо одетых и обеспеченных мужчинах. Боже! Как она хотела заявить ему, что меняет решение и остается! Но мысль о том, как ужасно и нелепо погиб Дункан, остановила готовые сорваться с ее губ слова.
— Но ты можешь мне по крайней мере сказать, куда ты направляешься? — Гарри с трудом управлял своим голосом.
— В Санта-Фе.
— Какой дьявол связывает тебя с этим местом?
Она попыталась улыбнуться:
— Однажды, может быть, я смогу тебе все объяснить…
Он слепо потянулся к замку:
— Если тебе что-то нужно…
— Ничего. Ты уже дал мне гораздо больше, чем сам можешь предположить.
— Что именно?
— Возможность обрести саму себя.
Он печально улыбнулся:
— Моя ошибка. Я должен был дать тебе возможность обрести меня.
И он ушел.
Она упала на софу и горько разрыдалась. Если ей хоть немного повезет, она не сможет найти обратный путь сквозь время. Но у нее появилось предчувствие, что за прошедший год она уже использовала свое везение.
Глава 25
Глава 26
Автор сделал жизнь Дункана более интересной, чем она была на самом деле, и несколько раз упомянул о его жене. Увидеть свое имя в этом издании было для Меган откровением.
Ее взгляд упал на заключительный абзац статьи, остановился и застыл на нем: «Дункан Карлисл трагически погиб во время пожара в своей студии на ранчо Сиело 17 мая 1930 года».
«Этого не может быть!» — подумала она. Не может быть! Она просто не могла в это поверить, ее мозг отказывался принять эту новость. Дункан так тщательно всегда следил за тем, чтобы каждая сигарета была затушена. Когда дело касалось студии, он был фанатиком безопасности: убирал в специальный шкаф масло, краски, скипидар…
Меган опять взглянула на последнюю фразу. Слезы застилали ей глаза. Она представляла, что Дункан может уме реть — в постели, в преклонном возрасте. Но в пламени… Ее начало трясти. Между ею и Дунканом было мало любви, особенно в последнее время. Но он никак не заслужил такой смерти. Это слишком ужасно!
17 мая 1930 года. Шестьдесят лет назад. Она потерла ладонью лоб, словно стараясь изгнать из головы зарождающуюся идею.
Нет, черт побери, нет! Она не так смела — и не так великодушна.
Она Дункану ничего не должна. И все же…
«Забудь об этом, — приказал ей внутренний голос. — Ты не сможешь вернуться в 1930 год и даже не хочешь пытаться». Меган обвела взглядом комнату, стараясь сосредоточить свои мысли на настоящем. Из душа раздавалось пение Гарри. Ее жизнь здесь, с ним!
Она закрыла глаза, прогоняя четко представленную ею сцену. Ранчо Сиело. Ночь. Студия в огне. Дункан в ловушке. Все вокруг него пылает…
«Вернись, ты можешь его спасти!» — произнес кто-то в ее голове.
«Нет, я не могу!» — ответила она мысленно. Она была слишком напугана. И все-таки она не сможет жить с собой в мире, если не предпримет хотя бы попытку. Она не сможет построить свое счастье на углях сгоревшей студии. Никогда, если есть хотя бы один шанс из тысячи, что она сможет изменить прошлое! Возможно, старая Меган смогла бы, но не она.
Кроме того, попытка скорее всего окажется неудачной. И через неделю она вернется в Голливуд. Но она сможет смотреть на себя в зеркало со спокойной совестью. Она застонала и потрясла головой. Должно быть, она сошла с ума. Но это — хорошее сумасшествие. Оценит ли кто-нибудь когда-нибудь ее героизм?
Ей нужно сделать так много, а времени остается так мало! Нужно подумать о мелочах: сложить вещи, освободить холодильник… И о вещах более важных: заказать билет на самолет до Санта-Фе, зарезервировать тот самый номер в «Ла-Фонде». Нужно попрощаться со всеми в бутике «Алтитьюд». А затем сказать «прощай» Гарри…
Она не замечала текущих по щекам слез и того, что Гарри уже возвратился в комнату, пока не услышала его голос.
— Я совсем не хотел выходить сегодня из себя. Прости, я тебя сильно обидел?
Вокруг его бедер было обмотано полотенце, на голове поблескивали капельки воды. Должно быть, он услышал ее рыдания и даже не успел одеться.
— Дело не в тебе, — всхлипнула она, вытирая слезы.
— Тогда отчего же ты плачешь?
— Я должна уехать из города. — Слова падали помимо ее воли.
— Что случилось? Умер кто-то из родственников? — Гарри присел к ней и сжал в объятиях.
Меган прильнула к нему, с наслаждением ощущая его обнаженное тело, чистый запах свежевымытой кожи. Она любила его больше, чем хотела сама, больше, чем казалось возможным.
«Не будь идиоткой! — сказала она себе. — Не надо никуда уезжать».
— Ты же знаешь, что у меня нет родственников, — сказала она, высвобождаясь из уютных объятий. Если они хоть на секунду продлятся, она не найдет в себе сил покинуть Гарри.
— Тогда в чем же дело? — В его глазах появилось подозрение. — Ты что, давно это задумала? Вот почему ты продала дом!
— Как ты мог об этом подумать! Ты прекрасно знаешь, что я продала его, чтобы выкупить часть магазина!
Его плечи поникли.
— Почему-то я сегодня все время делаю неправильные умозаключения. Как долго тебя не будет?
— Не знаю. Возможно, очень долго. — Она ненавидела себя за то, что делает с ним.
— Ты ничего мне не объясняешь… Но я понимаю.
Он поднял ее бокал с виски и допил одним глотком.
— Теперь ты скажешь, что страдаешь больше, чем я, но… Ради Христа, я думал, что мы счастливы вдвоем!
— То, что я собираюсь сделать, не имеет к нам с тобой никакого отношения!
Она отдала бы душу за то, чтобы вернуться в начало этого дня. Она сказала бы Гарри, что не пойдет на выставку. Вместо этого ей придется попытаться перевести часы на шестьдесят лет назад.
— Если своим отъездом ты хочешь наказать меня за то, что я до сих пор не сделал тебе официального предложения, то я готов! — сказал он.
— Я знаю, что ты готов… Но — в следующий раз, если я возвращусь, мы с тобой об этом поговорим. Мне не хочется уезжать, но я должна.
— Когда?
— Чем скорее, тем лучше. Завтра или послезавтра.
— И ты так и не объяснишь мне, почему?
— Когда-нибудь, возможно, но не сегодня.
— И ты ничего не можешь изменить, хотя я предлагаю тебе руку и сердце?
Он опять привлек ее к себе.
— Я люблю тебя! Я давно уже должен был тебе об этом сказать.
— Я тоже люблю тебя. Но я думаю, что сейчас ты должен уйти. Потому, что, если ты останешься еще хотя бы на минуту, я поменяю свое решение. А если я это сделаю, мне будет невозможно жить. Пожалуйста, выполни мою последнюю просьбу — уходи.
К ее облегчению, он не стал затягивать паузу. Повернувшись, он ушел в спальню одеваться. Его лицо было белее простыни, глаза потухли. Он вышел уже в смокинге.
С грустью Меган подумала, что всегда выступала в качестве придатка при хорошо одетых и обеспеченных мужчинах. Боже! Как она хотела заявить ему, что меняет решение и остается! Но мысль о том, как ужасно и нелепо погиб Дункан, остановила готовые сорваться с ее губ слова.
— Но ты можешь мне по крайней мере сказать, куда ты направляешься? — Гарри с трудом управлял своим голосом.
— В Санта-Фе.
— Какой дьявол связывает тебя с этим местом?
Она попыталась улыбнуться:
— Однажды, может быть, я смогу тебе все объяснить…
Он слепо потянулся к замку:
— Если тебе что-то нужно…
— Ничего. Ты уже дал мне гораздо больше, чем сам можешь предположить.
— Что именно?
— Возможность обрести саму себя.
Он печально улыбнулся:
— Моя ошибка. Я должен был дать тебе возможность обрести меня.
И он ушел.
Она упала на софу и горько разрыдалась. Если ей хоть немного повезет, она не сможет найти обратный путь сквозь время. Но у нее появилось предчувствие, что за прошедший год она уже использовала свое везение.
Глава 25
Ранчо Сиело. 10 мая 1930 года
Дункан работал как одержимый. Когда он наконец сделал паузу и посмотрел на часы, была почти полночь. В девять вечера он пообещал Джейд, что скоро закончит. Боже милосердный, что же она должна о нем подумать! Он взглянул на нее. Пока он работал, не замечая ничего вокруг, кроме своего холста, она накрылась покрывалом, драпировавшим диван, и уснула. Во сне она выглядела еще красивее.
Как же ему повезло — благословенно повезло! — встретить ее в своей жизни. Теперь у него была не только Джейд, но был и ребенок, которого она носит под сердцем. Его ребенок. Неожиданный подарок в середине жизни, и от этого еще более желанный! Никогда еще его жизнь не была такой счастливой, а сердце таким полным, как в эти минуты. Он чувствовал, что под влиянием любви полностью изменился, восстал из пепла!
Когда они с Меган узнали, что не смогут иметь детей, а она отказалась от усыновления ребенка, какая-то часть его души умерла. Во время их нелепого брака он забыл, что такое делить свои чувства, себя самого с другим человеком. Но затем Джейд пронзила пространство, и его жизнь началась заново.
Очищая кисти, он поклялся себе, что никогда в будущем не будет забывать о Джейд, как это случилось сегодня вечером. Но он просто не мог остановиться! Его переполняла радость, и нужно было ее выплеснуть наружу. Новое полотно так обнажало его душу, как он никогда не смог бы сделать на словах.
Дункан взглянул на картину, находя в ней что-то особенное, то, что он пытался выразить всю свою жизнь. Сегодня он к этому приблизился. Осознав, что ему не удалось все-таки воплотить свои замыслы полностью, он чуть было не вернулся к мольберту, чтобы переделать все по-новому. Ему понадобилось усилие воли, чтобы убрать кисти и палитру. У него впереди еще целая жизнь, чтобы понять, какое чудо преобразило его искусство этим вечером.
Когда он покончил с уборкой студии, то подошел к дивану и стал смотреть на Джейд. Мягкая улыбка украшала ее прекрасные губы. Снится ли ей их будущий ребенок и их будущая счастливая жизнь? Ему было жалко ее будить: она спала так безмятежно!
Он наклонился, чтобы ее поцеловать, и любовь захлестнула его сердце. Она была его чудом, живым символом возрождения его души. Без нее он бы засох: превратился бы в злобного стареющего мужчину, замкнутого в своей студии, в которой создавал бы мрачные картины без единого светлого лучика. Она была солнцем, ворвавшимся в его убогое существование. Сияние наполнило и его, обновило сполохом вновь рожденной звезды.
— Джейд, — сказал он мягко, — моя ненаглядная!
Каждый день, проведенный с нею, был сказочным приключением, а каждая ночь — путешествием по безграничной стране любви. Теперь от их счастья зародилась новая жизнь. Он смотрел на Джейд до тех пор, пока не потерял ощущение времени. Его усталое тело напомнило о длинном и напряженном дне.
Он опустился на пол, облокотился на диван и стал наблюдать за догорающими в камине дровами, грезя о будущем. Жизнь стала бы еще прекраснее, если бы они с Джейд могли пожениться, дать его имя ребенку без вопросов и недомолвок. Дункан подумал, однако, что ему не надо гневить судьбу, запрашивая больше, чем он уже имеет. Он полностью удовлетворен отношениями с Джейд и их любовью, любовью до конца его дней.
Джейд ощутила запах дыма — едкий, душащий. Она слышала потрескивание дерева, пожираемого пламенем. Сон. Она опять видит этот сон. Проснуться. Ей необходимо немедленно проснуться! Если она сможет это сделать, все будет в порядке. Она была уверена, что обнаружит себя и Дункана в доме, в теплой постели, в безопасности. Он обнимет ее, и все страхи улетучатся.
Она протянула руки, но встретила пустоту. Где он? И где она?
Тут она вспомнила, что уснула на диване в студии.
«Наверное, Дункан подбросил дров в камин», — подумала она в полусне. Перевернувшись на спину, она вытянула ноги, стараясь расшевелить затекшие мышцы. Должно быть, уже очень поздно.
Она разлепила веки и увидела отблески пламени, играющие на противоположной стене. Плохо, что Дункан развел такой большой огонь. Он всегда был осторожен и не раз предупреждал ее об опасности пожара в столь удаленном от помощи месте. Теперь он будет сидеть в студии до тех пор, пока дрова в камине полностью не прогорят.
Она вновь повернулась со спины на бок, оттягивая момент вставания с уютного дивана, и с удивлением увидела затылок Дункана всего в нескольких дюймах от себя. Он уснул, сидя около нее на полу! Она собралась уже нагнуться и поцеловать его, когда ужасный звук, подобный рычанию дикого зверя, заставил ее резко сесть.
Камин оказался прямо перед ее глазами. Огонь, горевший там, когда она засыпала, полностью погас; но она продолжала видеть отблески огня на стене и ощущать резкий запах горелого дерева.
Она вскочила на ноги и огляделась. Пожар! Студия охвачена огнем! На этот раз это не сон. Ее охватила паника. Им необходимо выбраться отсюда.
— Дункан! — закричала она, вцепившись ему в плечи и тряся его. — Вставай!
Он непонимающе моргал, медленно приходя в себя после сна и начиная улавливать тревогу в ее голосе.
— Что случилось?
Она помогла ему встать на ноги и указала на стену:
— Студия горит!
Когда он осознал грозящую им опасность, его сон сняло как рукой. Он моментально принял решение:
— Беги на улицу, притащи садовый шланг и поливай стену!
Страх сковал Джейд. Она крикнула, не скрывая его:
— Я требую, чтобы ты тоже вышел из студии!
— Я хочу попытаться спасти столько картин, сколько смогу, — произнес он спокойно.
— Ради всего святого! Ты сможешь потом написать новые!
— Делай, как я сказал. Можешь не волноваться, со мной все будет в порядке.
Она увидела в его глазах стальной блеск: он принял решение. Дункан развернул ее за плечи и подтолкнул к выходу из студии.
— Нет! — крикнула Джейд. — Ты пойдешь со мной!
— Не старайся меня переубедить. Ты теряешь время! Попытайся залить стену водой.
В его голосе прозвучал приказ.
Она хотела выполнить его команду, но ноги отказывались ей повиноваться. Он продолжал подталкивать ее к двери, а она боролась за право остаться вместе с ним. Несмотря на эти усилия, Джейд внезапно обнаружила себя уже за дверью студии. Босые ноги ощутили под собой мягкую траву. Глоток холодного ночного воздуха отрезвил ее.
Спасти Дункана. Она обязана его спасти!
Джейд взглянула на студию, и надежда начала в ней оживать: казалось, что пламя сосредоточилось лишь на одной стене. Может, ей даже удастся залить его водой, если сразу же взяться за дело.
Минуты, которые она тащила в темноте шланг от дальнего конца дома к студии, показались ей вечностью. Еще больше времени пришлось затратить на закрепление шланга. Но она боролась с ним изо всех сил. Краем глаза Джейд заметила мелькнувший силуэт Дункана, вытащившего из студии ее портрет.
— Не ходи туда больше! — закричала Джейд. Но он не слушал ее предупреждения.
Она включила воду на полную мощь, но давление было слишком низким. За время ее короткого отсутствия пожар разросся, прибавил в силе. Она водила шлангом из стороны в сторону, переводя тонкую струю с одного вспыхивающего места на другое, придвинувшись почти вплотную к зданию. Ее кожа казалась раскаленной от жара. Несмотря на все усилия, огонь не сдавался.
Она звала Дункана, пока не охрипла. В этот момент пламя достигло крыши, и Джейд бросила бесполезный шланг и побежала к входу в студию. Впечатление, что горит всего одна стена, оказалось неверным. Сейчас студия полыхала со всех концов. Джейд подбежала к открытой двери и стала звать Дункана. Она с трудом различала его в дыму. Он пытался снять со стены еще одну картину.
Раздался ужасный треск, и Джейд подняла глаза к крыше, увидев, как стронулись с места массивные деревянные стропила. Она кричала, как в своем давнем сне. Но на этот раз она знала, кого ей нужно звать.
— Дункан! Дункан! Дункан!
Первое упавшее бревно не задело его, и на мгновение Джейд подумала, что шанс на спасение еще есть. Он бросил взгляд на потолок и осознал надвигающуюся угрозу, но картину из рук не выпустил.
Она вновь услышала треск, и второе бревно упало с потолка. Она стояла у самого входа, взывая к Дункану, снова и снова повторяя его имя:
— Дункан! Ду-у-нк-а-ан! Дууункаааан!
Эхо ее голоса еще звенело, когда следующее падающее бревно ударило Дункана по голове и сбило его с ног. До того, как она смогла сделать хоть какое-то движение, ос таток крыши рухнул, подняв столб искр в темно-фиолетовое небо.
Дункан работал как одержимый. Когда он наконец сделал паузу и посмотрел на часы, была почти полночь. В девять вечера он пообещал Джейд, что скоро закончит. Боже милосердный, что же она должна о нем подумать! Он взглянул на нее. Пока он работал, не замечая ничего вокруг, кроме своего холста, она накрылась покрывалом, драпировавшим диван, и уснула. Во сне она выглядела еще красивее.
Как же ему повезло — благословенно повезло! — встретить ее в своей жизни. Теперь у него была не только Джейд, но был и ребенок, которого она носит под сердцем. Его ребенок. Неожиданный подарок в середине жизни, и от этого еще более желанный! Никогда еще его жизнь не была такой счастливой, а сердце таким полным, как в эти минуты. Он чувствовал, что под влиянием любви полностью изменился, восстал из пепла!
Когда они с Меган узнали, что не смогут иметь детей, а она отказалась от усыновления ребенка, какая-то часть его души умерла. Во время их нелепого брака он забыл, что такое делить свои чувства, себя самого с другим человеком. Но затем Джейд пронзила пространство, и его жизнь началась заново.
Очищая кисти, он поклялся себе, что никогда в будущем не будет забывать о Джейд, как это случилось сегодня вечером. Но он просто не мог остановиться! Его переполняла радость, и нужно было ее выплеснуть наружу. Новое полотно так обнажало его душу, как он никогда не смог бы сделать на словах.
Дункан взглянул на картину, находя в ней что-то особенное, то, что он пытался выразить всю свою жизнь. Сегодня он к этому приблизился. Осознав, что ему не удалось все-таки воплотить свои замыслы полностью, он чуть было не вернулся к мольберту, чтобы переделать все по-новому. Ему понадобилось усилие воли, чтобы убрать кисти и палитру. У него впереди еще целая жизнь, чтобы понять, какое чудо преобразило его искусство этим вечером.
Когда он покончил с уборкой студии, то подошел к дивану и стал смотреть на Джейд. Мягкая улыбка украшала ее прекрасные губы. Снится ли ей их будущий ребенок и их будущая счастливая жизнь? Ему было жалко ее будить: она спала так безмятежно!
Он наклонился, чтобы ее поцеловать, и любовь захлестнула его сердце. Она была его чудом, живым символом возрождения его души. Без нее он бы засох: превратился бы в злобного стареющего мужчину, замкнутого в своей студии, в которой создавал бы мрачные картины без единого светлого лучика. Она была солнцем, ворвавшимся в его убогое существование. Сияние наполнило и его, обновило сполохом вновь рожденной звезды.
— Джейд, — сказал он мягко, — моя ненаглядная!
Каждый день, проведенный с нею, был сказочным приключением, а каждая ночь — путешествием по безграничной стране любви. Теперь от их счастья зародилась новая жизнь. Он смотрел на Джейд до тех пор, пока не потерял ощущение времени. Его усталое тело напомнило о длинном и напряженном дне.
Он опустился на пол, облокотился на диван и стал наблюдать за догорающими в камине дровами, грезя о будущем. Жизнь стала бы еще прекраснее, если бы они с Джейд могли пожениться, дать его имя ребенку без вопросов и недомолвок. Дункан подумал, однако, что ему не надо гневить судьбу, запрашивая больше, чем он уже имеет. Он полностью удовлетворен отношениями с Джейд и их любовью, любовью до конца его дней.
Джейд ощутила запах дыма — едкий, душащий. Она слышала потрескивание дерева, пожираемого пламенем. Сон. Она опять видит этот сон. Проснуться. Ей необходимо немедленно проснуться! Если она сможет это сделать, все будет в порядке. Она была уверена, что обнаружит себя и Дункана в доме, в теплой постели, в безопасности. Он обнимет ее, и все страхи улетучатся.
Она протянула руки, но встретила пустоту. Где он? И где она?
Тут она вспомнила, что уснула на диване в студии.
«Наверное, Дункан подбросил дров в камин», — подумала она в полусне. Перевернувшись на спину, она вытянула ноги, стараясь расшевелить затекшие мышцы. Должно быть, уже очень поздно.
Она разлепила веки и увидела отблески пламени, играющие на противоположной стене. Плохо, что Дункан развел такой большой огонь. Он всегда был осторожен и не раз предупреждал ее об опасности пожара в столь удаленном от помощи месте. Теперь он будет сидеть в студии до тех пор, пока дрова в камине полностью не прогорят.
Она вновь повернулась со спины на бок, оттягивая момент вставания с уютного дивана, и с удивлением увидела затылок Дункана всего в нескольких дюймах от себя. Он уснул, сидя около нее на полу! Она собралась уже нагнуться и поцеловать его, когда ужасный звук, подобный рычанию дикого зверя, заставил ее резко сесть.
Камин оказался прямо перед ее глазами. Огонь, горевший там, когда она засыпала, полностью погас; но она продолжала видеть отблески огня на стене и ощущать резкий запах горелого дерева.
Она вскочила на ноги и огляделась. Пожар! Студия охвачена огнем! На этот раз это не сон. Ее охватила паника. Им необходимо выбраться отсюда.
— Дункан! — закричала она, вцепившись ему в плечи и тряся его. — Вставай!
Он непонимающе моргал, медленно приходя в себя после сна и начиная улавливать тревогу в ее голосе.
— Что случилось?
Она помогла ему встать на ноги и указала на стену:
— Студия горит!
Когда он осознал грозящую им опасность, его сон сняло как рукой. Он моментально принял решение:
— Беги на улицу, притащи садовый шланг и поливай стену!
Страх сковал Джейд. Она крикнула, не скрывая его:
— Я требую, чтобы ты тоже вышел из студии!
— Я хочу попытаться спасти столько картин, сколько смогу, — произнес он спокойно.
— Ради всего святого! Ты сможешь потом написать новые!
— Делай, как я сказал. Можешь не волноваться, со мной все будет в порядке.
Она увидела в его глазах стальной блеск: он принял решение. Дункан развернул ее за плечи и подтолкнул к выходу из студии.
— Нет! — крикнула Джейд. — Ты пойдешь со мной!
— Не старайся меня переубедить. Ты теряешь время! Попытайся залить стену водой.
В его голосе прозвучал приказ.
Она хотела выполнить его команду, но ноги отказывались ей повиноваться. Он продолжал подталкивать ее к двери, а она боролась за право остаться вместе с ним. Несмотря на эти усилия, Джейд внезапно обнаружила себя уже за дверью студии. Босые ноги ощутили под собой мягкую траву. Глоток холодного ночного воздуха отрезвил ее.
Спасти Дункана. Она обязана его спасти!
Джейд взглянула на студию, и надежда начала в ней оживать: казалось, что пламя сосредоточилось лишь на одной стене. Может, ей даже удастся залить его водой, если сразу же взяться за дело.
Минуты, которые она тащила в темноте шланг от дальнего конца дома к студии, показались ей вечностью. Еще больше времени пришлось затратить на закрепление шланга. Но она боролась с ним изо всех сил. Краем глаза Джейд заметила мелькнувший силуэт Дункана, вытащившего из студии ее портрет.
— Не ходи туда больше! — закричала Джейд. Но он не слушал ее предупреждения.
Она включила воду на полную мощь, но давление было слишком низким. За время ее короткого отсутствия пожар разросся, прибавил в силе. Она водила шлангом из стороны в сторону, переводя тонкую струю с одного вспыхивающего места на другое, придвинувшись почти вплотную к зданию. Ее кожа казалась раскаленной от жара. Несмотря на все усилия, огонь не сдавался.
Она звала Дункана, пока не охрипла. В этот момент пламя достигло крыши, и Джейд бросила бесполезный шланг и побежала к входу в студию. Впечатление, что горит всего одна стена, оказалось неверным. Сейчас студия полыхала со всех концов. Джейд подбежала к открытой двери и стала звать Дункана. Она с трудом различала его в дыму. Он пытался снять со стены еще одну картину.
Раздался ужасный треск, и Джейд подняла глаза к крыше, увидев, как стронулись с места массивные деревянные стропила. Она кричала, как в своем давнем сне. Но на этот раз она знала, кого ей нужно звать.
— Дункан! Дункан! Дункан!
Первое упавшее бревно не задело его, и на мгновение Джейд подумала, что шанс на спасение еще есть. Он бросил взгляд на потолок и осознал надвигающуюся угрозу, но картину из рук не выпустил.
Она вновь услышала треск, и второе бревно упало с потолка. Она стояла у самого входа, взывая к Дункану, снова и снова повторяя его имя:
— Дункан! Ду-у-нк-а-ан! Дууункаааан!
Эхо ее голоса еще звенело, когда следующее падающее бревно ударило Дункана по голове и сбило его с ног. До того, как она смогла сделать хоть какое-то движение, ос таток крыши рухнул, подняв столб искр в темно-фиолетовое небо.
Глава 26
Ранчо Сиело. 11 мая 1930 года
В быстро промелькнувшее время с момента сна до пробуждения память Джейд не сохранила ночного происшествия. Но ее подсознание помнило каждую деталь и было переполнено ужасом. Это побуждало ее спрятаться в умиротворяющий кокон забвения. Она старалась. Видит Бог, как она старалась!
Но в конце концов ее тело предало ее. Оно болело, болело все, до последней косточки. Боль была в легких, в горле, а левая рука, казалось, была зажарена в печи. Когда жжение стало нестерпимым, она проснулась. И ощутила аромат свежезаваренного кофе. Наверное, Дункан уже встал и поставил кофейник.
Она постаралась отбросить в сторону растущее ощущение непоправимого, но ничего не вышло. Чувство, что случилось что-то невозможное, оставалось на месте.
«Должно быть, это оттого, что я беременна», — подумала Джейд, открывая глаза. И с изумлением увидела Дулси Ортес, сидящую около ее постели. В ее руках поблескивали розовые четки, а губы шептали беззвучную молитву. Хотя Дункан время от времени ездил в Тругас навещать Ортесов, Джейд не видела ни Дулси, ни Джорджа долгие месяцы.
— Дулси? — спросила она хрипло.
Бывшая экономка посмотрела на нее:
— Вы проснулись, сеньора. — В ее голосе звучали странные нотки.
— Что ты здесь делаешь?
— Ох, сеньора, я так сожалею! — Оливковое лицо Дулси казалось белым.
Где-то глубоко внутри Джейд знала, почему Дулси здесь. Но она сопротивлялась правде каждой своей клеточкой. Поэтому она опустила ноги на пол, стараясь уверить себя, что сегодня — самый обычный день.
— Сколько сейчас времени?
— Час дня. — Слезы оставляли мокрые следы на обветренном лице Дулси.
— Не может быть! Я никогда не сплю так долго. — Джейд поднялась на ноги, чувствуя слабость, неуверенность и полную дезориентацию.
— Приходил доктор и давал вам какие-то таблетки, чтобы вы уснули.
Джейд пошатнулась, когда, вытесняя так необходимое ей забвение, перед ее глазами возникло ужасное видение. Пожар. Дункан. О Боже! Это не было сном! Она вспомнила все. Обрушившийся потолок. Попытку прорваться в студию и огонь, отбрасывающий ее назад. Пожарная команда приехала слишком поздно — через час после того, как студия загорелась. Все, что они могли сделать, — это затушить догорающий огонь и вызвать для нее врача.
— А что с Дунканом? — Она должна была это спросить, должна услышать ответ, хотя уже знала его.
Дулси промокнула глаза подолом платья, утирая струящиеся слезы:
— Сеньор Карлисл умер.
Ноги больше не держали Джейд. Она упала на кровать, чувствуя себя старой и опустошенной.
— Где он?
— Доктор Адельман сказал, что займется всем сам, пока вы не почувствуете себя лучше.
Лучше! Ей хотелось рвать на себе волосы, раздирать одежду… Она хотела умереть. Джейд прижала ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу крик. Дункан погиб. Она видела, как это произошло, и оказалась бессильной помочь ему, спасти его. Как ей теперь жить? Как она сможет дальше жить?
— Вы побудете одна, пока я посмотрю, кто приехал? — спросила Дулси.
Джейд не слышала ни ее вопроса, ни звонка дверного колокольчика. Где-то внутри рождался крик отчаяния. Он рос, переполнял ее и, наконец, вырвался наружу. Внутренняя боль была настолько сильна, что заслонила собой все — даже слезы.
— Нет, Господи! Только не Дункан! — стонала она. Почему у нее не хватило смелости броситься в огонь и сгореть вместе с ним? Без него жизнь не имеет смысла!
Она дотянулась и взяла его подушку, прижала ее к лицу и утонула в ее глубине. Подушка сохраняла запах Дункана. Он клал свою голову на нее всего две ночи назад. Джейд закрыла глаза, сдерживая слезы, поскольку знала, что, начав рыдать, уже не успокоится.
Вновь открыв их, она увидела Габриэля Нотсэвэя около своей кровати, словно материализовавшегося из воздуха. С тех пор, как они виделись в прошлый раз, Гейб постарел, казалось, лет на десять. На лице появились новые морщины, а плечи поникли, словно под тяжестью непосильной ноши.
— Вы уже все знаете? — Джейд с трудом узнала собственный севший голос.
— Что-то разбудило меня прошлой ночью. Мне показалось, что это был голос Дункана, который прощался со мной. Он также попросил меня приехать к вам.
Гейб присел на край кровати и протянул к ней руки.
— Поплачь со мной. Нам обоим станет легче.
Она рухнула ему в объятия, чувствуя, как сотрясается его тело, ощущая на своем лице горькие мужские слезы. Ее агонизирующий вскрик, затем другой эхом отозвались по всему дому. Они рождались в самом сердце Джейд. Слезы вырвались наружу. Она рыдала так, как никогда в жизни, а Гейб мягко сжимал ее хрупкое тело, которое колотила крупная дрожь.
Временами она обвиняла Бога. Временами умоляла Его возвратить ей Дункана. Она кусала губы, и кровь смешивалась со слезами. Если бы Гейб не поддерживал и не успокаивал ее, Джейд сошла бы с ума. Но он не оставлял ее, пока первый приступ отчаяния не схлынул.
В то время как ее душа билась в конвульсиях, солнце успело дойти до западного горизонта. Она почувствовала себя омытой слезами, почти очищенной, словно прошла через огонь.
Наконец Джейд смогла оторваться от успокаивающих рук Гейба и упала навзничь на кровать, не в силах даже сидеть.
— Вам лучше? — спросил он.
— Нет. Мне теперь никогда не станет лучше.
— Вы в силах рассказать о том, то произошло?
— Да. Нет. Ох, я не знаю! — Она обвела комнату пустыми глазами. — Мне кажется, что нужно умыться и переодеться.
— Если только вам будет от этого лучше. Скоро придет доктор Адельман. Кстати, вы что-нибудь ели сегодня?
Она сделала отрицательный жест. От одной только мысли о еде ее желудок, казалось, поднялся к самому горлу.
— Ничего не надо. Я не хочу есть.
Он не обратил внимания на ее слова:
— Беременным женщинам необходимо питаться регулярно. Я попрошу Дулси что-нибудь приготовить.
— Откуда вы узнали о ребенке?
— Мне сказала Дулси. Она очень о вас беспокоится. И доктор Адельман тоже. Он просил ее не оставлять вас до его прихода.
Когда Гейб ушел на кухню, Джейд встала с постели. Ноги подгибались, и ей приходилось, как инвалиду, хвататься за мебель. Но она все-таки добралась до ванной. Она посмотрела на висящую одежду, не в состоянии сделать самое простое умственное усилие — выбрать платье. В какой-то мере выбор одежды предполагал, что жизнь продолжается. Жизнь без Дункана.
Нет! Прошу тебя, Господи, нет!
В конце концов она сняла с вешалки голубой шелковый халат, надела его и подошла к умывальнику. Из зеркала на нее глядело распухшее от слез бледное лицо — лицо незнакомки. Теперь она знала, как будет выглядеть в старости. В старости? О, небо, хватит ли у нее мужества жить так долго, когда Дункана нет? Она опять почувствовала, что плачет, думая о том, как будет растить их ребенка без него.
Через несколько минут, все еще пошатываясь, она вышла в гостиную в поисках Гейба. Он стоял у окна и смотрел наружу.
Она проследила за его взглядом и наткнулась на обгоревший остов студии. Джейд всхлипнула и отвернулась.
— Пожалуйста, закройте шторы.
Габриэль извинился.
— Я должен был сделать это сразу же, как вы вошли.
В этот момент в комнату вошла Дулси с подносом:
— Я принесла вам самое легкое — только тосты и чай. Если вам захочется чего-то еще, позвоните мне на кухню.
Она поставила поднос на кофейный столик и вышла из комнаты.
Джейд была благодарна Гейбу за то, что он молчал, пока они ели. Она заставила себя проглотить несколько тостов и запить их чаем — только ради ребенка. Когда она закончила есть, то была готова встретить миллион проблем, связанных со внезапной смертью Дункана. Она встала и прошлась по комнате более уверенно, чувствуя тяжесть в желудке, а затем достала из ящика конторки ручку и блокнот.
— Нам нужно составить несколько списков и разработать план.
— Вы достаточно хорошо себя для этого чувствуете?
— Нет. Но если я не буду хоть что-то делать, то свихнусь.
Гейб выразил понимание кивком головы:
— Значит, будем составлять план.
За время разговора с Гейбом Джейд освоилась со своей скорбью, с приливами и отливами отчаяния. Запасы слез казались неиссякаемыми, и она тратила их с щедростью транжиры: расписывала обязанности — и рыдала, составляла списки — и рыдала.
Гейб вызвался съездить утром в город, чтобы организовать похороны Дункана и привезти на обратном пути от ветеринара Блэкджека. Джейд останется на ранчо, чтобы обзвонить друзей и написать некрологи для «Санта-Фе нью-мексикэн» и «Нью-Йорк тайме».
В семь вечера Дулси включила свет в комнате и унесла поднос. В восемь прибыл доктор Адельман. Он выразил Джейд свои соболезнования и передал таблетки со снотворным. В девять Гейб сказал, что на сегодня хватит.
— Я знаю, что вы устали, но не ложитесь еще спать, — попросила Джейд. — Я не могу оставаться одна.
— И я тоже, — ответил он.
— Не хотите стаканчик шерри?
Он улыбнулся, впервые с тех пор, как приехал на ранчо:
— Разве вы не знаете, что предлагать индейцу выпить запрещено законом?
Она покачала головой.
— Это глупый закон, — сказал Гейб. — Мы с женой всегда выпивали за обедом, когда я был в Иеле.
Джейд подошла к буфету, наполнила два бокала и вернулась к диванчику.
— Как вы пережили ее смерть? — спросила она, протягивая ему бокал.
Он задумчиво отхлебнул янтарную жидкость:
— Никогда до конца я не смогу это пережить. Нет ни единого дня, когда бы я не помнил о ней. С тех пор прошло больше двадцати лет, но я часто ловлю себя на том, что днем подмечаю какие-то вещи в надежде рассказать ей о них вечером.
— Вы имеете в виду, что и я буду в таком состоянии до конца жизни?
— И да, и нет. Боль пройдет. Придет время, когда вам не нужно будет прятаться от воспоминаний. Вы будете приветствовать их как старых и верных друзей.
Он сделал паузу, и взгляд его ушел внутрь, туда, где мог видеть только он.
— Ученые утверждают, что материя не исчезает, а лишь видоизменяется. Я думаю, что то же самое происходит и с любовью. Люди слишком много ставят на ненависть, скопившуюся в них, и действуют во имя зла. Но я верю, что именно любовь — самая могущественная сила во вселенной. Ее — как и материю — невозможно уничтожить. Она только претерпевает изменения.
В быстро промелькнувшее время с момента сна до пробуждения память Джейд не сохранила ночного происшествия. Но ее подсознание помнило каждую деталь и было переполнено ужасом. Это побуждало ее спрятаться в умиротворяющий кокон забвения. Она старалась. Видит Бог, как она старалась!
Но в конце концов ее тело предало ее. Оно болело, болело все, до последней косточки. Боль была в легких, в горле, а левая рука, казалось, была зажарена в печи. Когда жжение стало нестерпимым, она проснулась. И ощутила аромат свежезаваренного кофе. Наверное, Дункан уже встал и поставил кофейник.
Она постаралась отбросить в сторону растущее ощущение непоправимого, но ничего не вышло. Чувство, что случилось что-то невозможное, оставалось на месте.
«Должно быть, это оттого, что я беременна», — подумала Джейд, открывая глаза. И с изумлением увидела Дулси Ортес, сидящую около ее постели. В ее руках поблескивали розовые четки, а губы шептали беззвучную молитву. Хотя Дункан время от времени ездил в Тругас навещать Ортесов, Джейд не видела ни Дулси, ни Джорджа долгие месяцы.
— Дулси? — спросила она хрипло.
Бывшая экономка посмотрела на нее:
— Вы проснулись, сеньора. — В ее голосе звучали странные нотки.
— Что ты здесь делаешь?
— Ох, сеньора, я так сожалею! — Оливковое лицо Дулси казалось белым.
Где-то глубоко внутри Джейд знала, почему Дулси здесь. Но она сопротивлялась правде каждой своей клеточкой. Поэтому она опустила ноги на пол, стараясь уверить себя, что сегодня — самый обычный день.
— Сколько сейчас времени?
— Час дня. — Слезы оставляли мокрые следы на обветренном лице Дулси.
— Не может быть! Я никогда не сплю так долго. — Джейд поднялась на ноги, чувствуя слабость, неуверенность и полную дезориентацию.
— Приходил доктор и давал вам какие-то таблетки, чтобы вы уснули.
Джейд пошатнулась, когда, вытесняя так необходимое ей забвение, перед ее глазами возникло ужасное видение. Пожар. Дункан. О Боже! Это не было сном! Она вспомнила все. Обрушившийся потолок. Попытку прорваться в студию и огонь, отбрасывающий ее назад. Пожарная команда приехала слишком поздно — через час после того, как студия загорелась. Все, что они могли сделать, — это затушить догорающий огонь и вызвать для нее врача.
— А что с Дунканом? — Она должна была это спросить, должна услышать ответ, хотя уже знала его.
Дулси промокнула глаза подолом платья, утирая струящиеся слезы:
— Сеньор Карлисл умер.
Ноги больше не держали Джейд. Она упала на кровать, чувствуя себя старой и опустошенной.
— Где он?
— Доктор Адельман сказал, что займется всем сам, пока вы не почувствуете себя лучше.
Лучше! Ей хотелось рвать на себе волосы, раздирать одежду… Она хотела умереть. Джейд прижала ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу крик. Дункан погиб. Она видела, как это произошло, и оказалась бессильной помочь ему, спасти его. Как ей теперь жить? Как она сможет дальше жить?
— Вы побудете одна, пока я посмотрю, кто приехал? — спросила Дулси.
Джейд не слышала ни ее вопроса, ни звонка дверного колокольчика. Где-то внутри рождался крик отчаяния. Он рос, переполнял ее и, наконец, вырвался наружу. Внутренняя боль была настолько сильна, что заслонила собой все — даже слезы.
— Нет, Господи! Только не Дункан! — стонала она. Почему у нее не хватило смелости броситься в огонь и сгореть вместе с ним? Без него жизнь не имеет смысла!
Она дотянулась и взяла его подушку, прижала ее к лицу и утонула в ее глубине. Подушка сохраняла запах Дункана. Он клал свою голову на нее всего две ночи назад. Джейд закрыла глаза, сдерживая слезы, поскольку знала, что, начав рыдать, уже не успокоится.
Вновь открыв их, она увидела Габриэля Нотсэвэя около своей кровати, словно материализовавшегося из воздуха. С тех пор, как они виделись в прошлый раз, Гейб постарел, казалось, лет на десять. На лице появились новые морщины, а плечи поникли, словно под тяжестью непосильной ноши.
— Вы уже все знаете? — Джейд с трудом узнала собственный севший голос.
— Что-то разбудило меня прошлой ночью. Мне показалось, что это был голос Дункана, который прощался со мной. Он также попросил меня приехать к вам.
Гейб присел на край кровати и протянул к ней руки.
— Поплачь со мной. Нам обоим станет легче.
Она рухнула ему в объятия, чувствуя, как сотрясается его тело, ощущая на своем лице горькие мужские слезы. Ее агонизирующий вскрик, затем другой эхом отозвались по всему дому. Они рождались в самом сердце Джейд. Слезы вырвались наружу. Она рыдала так, как никогда в жизни, а Гейб мягко сжимал ее хрупкое тело, которое колотила крупная дрожь.
Временами она обвиняла Бога. Временами умоляла Его возвратить ей Дункана. Она кусала губы, и кровь смешивалась со слезами. Если бы Гейб не поддерживал и не успокаивал ее, Джейд сошла бы с ума. Но он не оставлял ее, пока первый приступ отчаяния не схлынул.
В то время как ее душа билась в конвульсиях, солнце успело дойти до западного горизонта. Она почувствовала себя омытой слезами, почти очищенной, словно прошла через огонь.
Наконец Джейд смогла оторваться от успокаивающих рук Гейба и упала навзничь на кровать, не в силах даже сидеть.
— Вам лучше? — спросил он.
— Нет. Мне теперь никогда не станет лучше.
— Вы в силах рассказать о том, то произошло?
— Да. Нет. Ох, я не знаю! — Она обвела комнату пустыми глазами. — Мне кажется, что нужно умыться и переодеться.
— Если только вам будет от этого лучше. Скоро придет доктор Адельман. Кстати, вы что-нибудь ели сегодня?
Она сделала отрицательный жест. От одной только мысли о еде ее желудок, казалось, поднялся к самому горлу.
— Ничего не надо. Я не хочу есть.
Он не обратил внимания на ее слова:
— Беременным женщинам необходимо питаться регулярно. Я попрошу Дулси что-нибудь приготовить.
— Откуда вы узнали о ребенке?
— Мне сказала Дулси. Она очень о вас беспокоится. И доктор Адельман тоже. Он просил ее не оставлять вас до его прихода.
Когда Гейб ушел на кухню, Джейд встала с постели. Ноги подгибались, и ей приходилось, как инвалиду, хвататься за мебель. Но она все-таки добралась до ванной. Она посмотрела на висящую одежду, не в состоянии сделать самое простое умственное усилие — выбрать платье. В какой-то мере выбор одежды предполагал, что жизнь продолжается. Жизнь без Дункана.
Нет! Прошу тебя, Господи, нет!
В конце концов она сняла с вешалки голубой шелковый халат, надела его и подошла к умывальнику. Из зеркала на нее глядело распухшее от слез бледное лицо — лицо незнакомки. Теперь она знала, как будет выглядеть в старости. В старости? О, небо, хватит ли у нее мужества жить так долго, когда Дункана нет? Она опять почувствовала, что плачет, думая о том, как будет растить их ребенка без него.
Через несколько минут, все еще пошатываясь, она вышла в гостиную в поисках Гейба. Он стоял у окна и смотрел наружу.
Она проследила за его взглядом и наткнулась на обгоревший остов студии. Джейд всхлипнула и отвернулась.
— Пожалуйста, закройте шторы.
Габриэль извинился.
— Я должен был сделать это сразу же, как вы вошли.
В этот момент в комнату вошла Дулси с подносом:
— Я принесла вам самое легкое — только тосты и чай. Если вам захочется чего-то еще, позвоните мне на кухню.
Она поставила поднос на кофейный столик и вышла из комнаты.
Джейд была благодарна Гейбу за то, что он молчал, пока они ели. Она заставила себя проглотить несколько тостов и запить их чаем — только ради ребенка. Когда она закончила есть, то была готова встретить миллион проблем, связанных со внезапной смертью Дункана. Она встала и прошлась по комнате более уверенно, чувствуя тяжесть в желудке, а затем достала из ящика конторки ручку и блокнот.
— Нам нужно составить несколько списков и разработать план.
— Вы достаточно хорошо себя для этого чувствуете?
— Нет. Но если я не буду хоть что-то делать, то свихнусь.
Гейб выразил понимание кивком головы:
— Значит, будем составлять план.
За время разговора с Гейбом Джейд освоилась со своей скорбью, с приливами и отливами отчаяния. Запасы слез казались неиссякаемыми, и она тратила их с щедростью транжиры: расписывала обязанности — и рыдала, составляла списки — и рыдала.
Гейб вызвался съездить утром в город, чтобы организовать похороны Дункана и привезти на обратном пути от ветеринара Блэкджека. Джейд останется на ранчо, чтобы обзвонить друзей и написать некрологи для «Санта-Фе нью-мексикэн» и «Нью-Йорк тайме».
В семь вечера Дулси включила свет в комнате и унесла поднос. В восемь прибыл доктор Адельман. Он выразил Джейд свои соболезнования и передал таблетки со снотворным. В девять Гейб сказал, что на сегодня хватит.
— Я знаю, что вы устали, но не ложитесь еще спать, — попросила Джейд. — Я не могу оставаться одна.
— И я тоже, — ответил он.
— Не хотите стаканчик шерри?
Он улыбнулся, впервые с тех пор, как приехал на ранчо:
— Разве вы не знаете, что предлагать индейцу выпить запрещено законом?
Она покачала головой.
— Это глупый закон, — сказал Гейб. — Мы с женой всегда выпивали за обедом, когда я был в Иеле.
Джейд подошла к буфету, наполнила два бокала и вернулась к диванчику.
— Как вы пережили ее смерть? — спросила она, протягивая ему бокал.
Он задумчиво отхлебнул янтарную жидкость:
— Никогда до конца я не смогу это пережить. Нет ни единого дня, когда бы я не помнил о ней. С тех пор прошло больше двадцати лет, но я часто ловлю себя на том, что днем подмечаю какие-то вещи в надежде рассказать ей о них вечером.
— Вы имеете в виду, что и я буду в таком состоянии до конца жизни?
— И да, и нет. Боль пройдет. Придет время, когда вам не нужно будет прятаться от воспоминаний. Вы будете приветствовать их как старых и верных друзей.
Он сделал паузу, и взгляд его ушел внутрь, туда, где мог видеть только он.
— Ученые утверждают, что материя не исчезает, а лишь видоизменяется. Я думаю, что то же самое происходит и с любовью. Люди слишком много ставят на ненависть, скопившуюся в них, и действуют во имя зла. Но я верю, что именно любовь — самая могущественная сила во вселенной. Ее — как и материю — невозможно уничтожить. Она только претерпевает изменения.