Страница:
Исполнив свой долг, они с Эшем выскользнули из бального зала и пошли по улице Сент-Оноре к Пале-Роялю. Говорил главным образом Эш, а Джек размышлял о мисс Хилл и ее возмутительном поведении. Он старался быть рыцарем, и к чему это привело?! К тому же она старомодно одета. Ни один здравомыслящий человек не подумает, что он покушался на ее добродетель.
Порой случаются удивительные вещи.
Звучит как вызов.
Нет, это прозвучало как угроза, как предупреждение, что нельзя безнаказанно шутить над ней.
Бедняжка! Должно быть, она умалишенная! Кто этого захочет?
Он рассмеялся.
— Что я такого сказал? — возмутился Эш. Джек тряхнул головой.
— А что ты скажешь, Эш, если, прежде чем отправиться ко сну, мы зайдем к «Тортони»?
Это было кафе, где собирались знаменитые дуэлянты, рассчитывая на стычку. Глаза Эша вспыхнули.
— Если ты в игре, я с тобой.
— А потом завтрак с шампанским в Пале-Рояле.
— Ты понимаешь, что если мы одержим победу, то вокруг нас соберется толпа девиц? — насмешливо сказал Эш.
— Я на это и рассчитываю.
Глава 2
Порой случаются удивительные вещи.
Звучит как вызов.
Нет, это прозвучало как угроза, как предупреждение, что нельзя безнаказанно шутить над ней.
Бедняжка! Должно быть, она умалишенная! Кто этого захочет?
Он рассмеялся.
— Что я такого сказал? — возмутился Эш. Джек тряхнул головой.
— А что ты скажешь, Эш, если, прежде чем отправиться ко сну, мы зайдем к «Тортони»?
Это было кафе, где собирались знаменитые дуэлянты, рассчитывая на стычку. Глаза Эша вспыхнули.
— Если ты в игре, я с тобой.
— А потом завтрак с шампанским в Пале-Рояле.
— Ты понимаешь, что если мы одержим победу, то вокруг нас соберется толпа девиц? — насмешливо сказал Эш.
— Я на это и рассчитываю.
Глава 2
На кратком пути в отель леди Седжуик, не теряя времени, учила жизни компаньонку дочери.
— Надеюсь, Элли, — сказала ее сиятельство, — внимание лорда Роли не вскружит вам голову. — Как всегда, она не ждала ответа и продолжала говорить. Ее речь напоминала наводнение, сметавшее на пути любые препятствия. — Вам следует быть осмотрительной. Хотя вы уже не юная девушка, в отношении мужчин и их поступков вы совершенно невинны. Помяните мои слова, ничего из этого не выйдет.
Когда леди Седжуик на мгновение умолкла, чтобы собраться с мыслями, Элли сказала:
— Я не так глупа, мэм, чтобы…
— Вы можете вообразить, что с его состоянием лорд Роли может жениться на ком пожелает, но очень ошибаетесь. Мужчина его положения будет искать девушку с родословной, даже если у нее нет приданого.
— Уверяю вас, мэм…
— Подумайте только, что вы испытаете, когда его родственники вас отвергнут, а я уверена, что они это сделают. Вы, возможно, не знаете о его бабушке, вдовствующей графине. Но я о ней слышала, и позвольте вам заметить, она ярая сторонница того, что необходимо соответствовать своему имени и рангу. Нет, ничего не выйдет, Элли…
— Мама! — потеряв терпение, воскликнула Харриет. — Это очень несправедливо! По моему мнению, Элли слишком хороша для лорда Роли. Я сегодня о нем такое слышала, что ты бы покраснела.
— Ах, это! — пренебрежительно отмахнулась мать. — Умная девушка знает, когда нужно закрыть глаза. У любого молодого человека есть грешки и маленькие слабости.
— Это был всего лишь один танец, мэм, — позволила себе вставить Элли. — И он не пригласил бы меня, если на этом не настоял бы сэр Чарлз.
— Тогда и сэру Чарлзу надо было быть осмотрительнее! — заявила ее сиятельство. — Не дело поощрять молодых женщин замахиваться выше их положения.
Харриет задохнулась, а ее отец, до той поры дремавший в углу кареты, проснулся и ленивым тоном сказал:
— Тише, милочка. Ты сама не знаешь, о чем говоришь. Элли происходит из хорошей семьи. Сегодня я познакомился с ее кузеном, лордом Кардвейлом. Сэр Чарлз представил нас друг другу.
Леди Седжуик открыла рот от изумления, Харриет тоже удивилась, а Элли немного выпрямилась на сиденье.
— Он дальний родственник со стороны матери, — сдавленным тоном сказала она. — Надеюсь… у него все в порядке?
— О да. К несчастью, ему пришлось рано уехать, поскольку его жене стало жарко. Кстати, они поселились в одном отеле с нами. Кардвейл спрашивал о твоем брате.
— О брате? — вставила леди Седжуик.
— Да, мэм, — ответила Элли. — Если вы помните, я упоминала, что у меня есть младший брат, Робби. Ему восемнадцать лет, он студент Оксфорда.
Ее сиятельство кивнула:
— Да, смутно припоминаю. Но я определенно не помню, чтобы вы когда-нибудь говорили, что в родстве с графом.
Элли пожала плечами:
— Я не хотела его обременять. Мы расстались много лет назад, и я считаю себя не вправе претендовать на возобновление отношений.
— Весьма похвально, — сказал лорд Седжуик. — Во всяком случае, поскольку мы остановились в одном отеле, полагаю, он и леди Кардвейл завтра почтят нас визитом к ленчу.
— Я с нетерпением этого жду, — выдавив улыбку, сказала Элли.
Войдя в свою комнату, Элли заперла дверь, сбросила пальто и рухнула в стоявшее у камина кресло. Ни огонь в камине, ни свечи не были зажжены, но окно комнаты выходило на Тюильри, и свет фонарей проникал сквозь маленькие стекла в ее спальню, окрашивая все вокруг теплым цветом.
Она думала о том, что Кардвейл выбрал самое неподходящее время, чтобы войти в ее жизнь. Ей уже целую неделю было известно, что он с женой Доротеей поселился в том же отеле. Доротею трудно было не заметить. В день приезда она устроила ужасный переполох, потому что им отвели апартаменты под номером тринадцать. Все слышали поднятый ею шум. Но это ни к чему не привело. Это был единственный свободный номер в отеле.
Элли держалась подальше от их глаз. Она знала, что Кардвейл захочет возобновить родственные отношения, не понимая, что это усугубит ее и без того непростое положение. Она сменила свою фамилию с Бранс-Хилл на Хилл только потому, что двойная фамилия слишком претенциозна для человека, чье положение чуть выше прислуги. Элли не желала, чтобы к ней относились как к диковинке.
Эта маленькая хитрость сослужила ей хорошую службу. Элли не ожидала, что сэр Чарлз узнает ее. В последний раз она видела его десять лет назад, на похоронах ее отца. Во всяком случае, у посла достало ума следовать ее пожеланиям и называть ее мисс Хилл. Вероятно, поэтому сэр Чарлз хотел поговорить с Кардвейлом — предупредить, чтобы он не выдал ее секрет. Само собой разумеется, лорд Седжуик не подавал виду, что знает ее настоящее имя.
Все слишком запуталось. Ничего подобного прежде не случалось, потому что никто не знал ее. Большую часть жизни она провела в провинции.
Элли решила, что утром нужно сообщить хозяевам свое настоящее имя. Лучше, если они узнают его от нее, а не от других.
Она хорошо знала, что за этим последует. Леди Седжуик будет раздосадована, что ее держали в неведении, но это не главное. Вскоре она с гордостью начнет рассказывать всем желающим, что компаньонка ее дочери не кто иная, как мисс Бранс-Хилл, родственница лорда Кардвейла. Разве это не станет предметом ее гордости?
Леди Кардвейл это не обрадует, вздохнула Элли. Доротея гордится своим положением в обществе. И не желает, чтобы окружающие узнали, что она в родстве с чьей-то компаньонкой.
Кардвейл очень отличался от жены. Спокойный и добросердечный человек, он взял Элли и Робби в свой дом, когда их отец умер. Это был великодушный поступок, поскольку они приходились ему то ли троюродными, то ли четвероюродными кузенами и он совершенно не был обязан заботиться о них. Но это был его выбор. Все изменилось, когда он женился. Доротея превратила жизнь родственников мужа в настоящую пытку. Элли сразу почувствовала, что ее вынуждают забрать Робби и жить на собственных хлебах. Доротея распрощалась с ними с улыбкой. Кардвейл был растерян и настоял, что позволит брату и сестре уйти, только когда они получат причитающееся им небольшое наследство.
Они получили достаточно, чтобы оплатить образование Робби и продержаться, пока Элли не найдет место компаньонки. Это лучше, чем быть бедными родственниками, от которых ждут благодарности за то, что они подбирают крошки со стола леди Кардвейл.
Леди Седжуик была немногим лучше. И теперь, когда Джек выделил Элли из толпы, можно представить, какие выводы сделает эта легко поддающаяся внушению особа.
Джек не пригласил бы ее на танец, если бы сэр Чарлз практически не заставил его это сделать.
Элли впервые танцевала вальс с мужчиной. Обычно ее партнерами были ее подопечные. Молоденькие девушки вроде Харриет, которым надо было попрактиковаться, прежде чем появиться в обществе. Никто не ожидал, что компаньонка станет танцевать на публике. И ей не следовало этого делать. Это не отговорка, что у нее не было выхода. Элли знала правила хорошего тона и умела отклонить предложение, не нанеся обиды. Проблема в том, что Джек обидел ее и она позволила уязвленной гордости поставить себя в сомнительное положение.
Когда сэр Чарлз подвел к ней Джека, у нее сердце в груди перевернулось. Он не отличался от других. Она была в его глазах никем, серая, неприметная прислуга при богатых и знаменитых. Первой мыслью Элли было, что Джек не забыл неуклюжую девочку, которая много лет назад боготворила его. Ее надежды разрушили его скучающая улыбка и циничный взгляд. Но больше всего ранил его покровительственный, снисходительный тон. Джек думал, что делает ей одолжение, пригласив на танец. И точно так же, как в те времена, когда была неуклюжим подростком, она наказала его своим острым язычком.
Элли застонала, вспомнив, как упрекала его. Окажись на его месте кто-нибудь другой, она бы придержала язык. Именно за это ей платят. Но она была подавлена, во-первых, потому что не хотела, чтобы он видел, как низко она пала, и, во-вторых, тем, что его заставили пригласить ее на танец.
Пылкий юноша, которого она помнила, стал циничным, заносчивым мужчиной.
В ее памяти одна за другой всплывали картины детства. Джек во весь опор несется на лошади с холма, а она в ужасе цепляется за его спину. Джек вытирает ей слезы, когда у нее на руках умер старый пес, которого она вырастила, подобрав щенком. Джек, которого в день его отъезда в Оксфорд она торжественно пообещала ждать вечно.
С тех пор до этой ночи Элли его ни разу не видела.
Смеющийся, отважный, чуткий, отзывчивый мальчик — таким она его помнила. Мужчина, в которого он превратился, стал для нее печальным разочарованием.
То же самое можно было сказать о ней самой. Элли съежилась при мысли, что бы сказал отец, если бы мог ее сейчас видеть.
Как до этого дошло? Почему она влачит жизнь компаньонки в доме самой глупой женщины на свете? Почему вечно вытаскивает Робби из передряг? Не такой представляла она себе собственную жизнь, когда родители были живы.
Перед ее мысленным взором возник образ матери. Мама с длинными, распущенными перед сном каштановыми волосами. Мама, практичная, приземленная, освободившая отца от всех забот о хозяйстве, чтобы он мог всецело посвятить себя образованию и делам прихода. Бог не оставит — таково было его жизненное правило.
Мама была более земная. «На Бога надейся, а сам не плошай», — обычно говорила она и жила, следуя этим словам. У нее было небольшое дело, позволявшее заработать деньги, поскольку жалованья викария не всегда хватало. Из лекарственных растений, которые сама выращивала, мама составляла лосьоны и настойки, которые покупали дамы по всей стране. Отец знал об этом и относился к бизнесу супруги с добродушной снисходительностью. Чего он не знал, так это какую существенную прибыль получает мама с каждого флакона.
Без сомнения, предприимчивость Элли переняла у матери.
Проглотив ком в горле, Элли встала, подошла к окну и выглянула на улицу. Глупо оглядываться назад. Важно настоящее, а оно находится здесь, в этой комнате, в отеле «Бретой». За окнами шумела улица Риволи, такая же многолюдная, как лондонская Пиккадилли по вечерам в пятницу. Горели уличные фонари, по булыжной мостовой громыхали кареты, несмотря на холод, по тротуарам неспешно прогуливались пешеходы. Отель находился в эпицентре парижской жизни. Во всяком случае, Элли так казалось. Тюильри, Лувр и Пале-Рояль находятся всего в пяти минутах ходьбы.
Пале-Рояль — вот ее настоящее.
Элли собиралась в Пале-Рояль, считавшийся гнездом безнравственности, чтобы сдержать слово, данное умирающей матери: она позаботится о младшем брате и проследит, чтобы с ним не случилось ничего дурного. Это обещание нетрудно было сдержать. Робби был зеницей ее ока, но это не означало, что она закрывала глаза на недостатки брата. При встрече ему часто доставалось от ее острого язычка. Элли не ожидала, что он в Париже. Робби следовало бы находиться в Оксфорде и, не разгибаясь, сидеть над учебниками, после того как он провалил экзамен. Завтра или послезавтра, когда он расплатится с долгами, она лично проследит за его отъездом, пригрозив соответствующими карами, если он снова подведет ее.
И так до следующего раза.
Элли протяжно вздохнула. Она полагала, что Робби не хуже и не лучше других.
Она посмотрела на часы. До прихода Милтона, друга Робби, оставался час. У нее масса времени, чтобы подготовиться. Робби, конечно, не осмелится показаться на людях, поскольку кредиторы только того и ждут.
Кредиторы. Так вежливо называли головорезов, которые работали на ростовщика, ссудившего Робби деньги и требующего возврата долга.
Сняв перчатки и сбросив ненавистный кружевной чепец, Элли вынула шпильки, и длинные каштановые с рыжим отливом волосы упали ей на плечи. Затем сняла противное креповое платье. Убрав одежду, она умылась холодной водой. Этот простой прием позволил убрать малейшие следы пудры, которой она пользовалась, чтобы выглядеть старше и опытнее, как и подобает компаньонке молоденькой девушки.
От нее требовалось выглядеть невзрачной. Практически незаметной.
Подавив жалость к себе, Элли подошла к шкафу и вынула платье, которое отгладила раньше. Оно было цвета слоновой кости, из такого чудесного шелка и такое тонкое, что она могла собрать его в комок и спрятать в кармане. Элли с величайшей осторожностью положила его на кресло. Отступив на шаг, она критически осмотрела платье.
Проблема модных платьев заключается в том, что мода быстро проходит. Время от времени Элли приходилось вносить в фасон изменения. В этом году талия выше, а юбки короче. Требованием дня были оборки и рюши, но, на ее вкус, это чересчур вычурно. Для Элли это было больше чем платье. Это был костюм для роли, которую ей предстояло сыграть. Ее хозяева не догадывались о его существовании, а если бы узнали, то были бы потрясены. Компаньонка не могла позволить себе подобного платья.
Только крайние обстоятельства могли вынудить ее надеть его. И эти крайние обстоятельства всегда были связаны с отчаянной нехваткой денег. Ей нужно превратиться из скромной Элли Хилл, компаньонки светской леди, в очаровательную и азартную мадам Аврору. Только мадам Аврора могла получить доступ в заведение, что держала на уме Элли. В такое заведение, где ставки в игре высоки.
Соответствующее платье и продуманное использование пудры и румян — вот и все, что нужно для этого превращения. Есть еще одна существенная деталь. Деньги.
В ее атласной сумочке было достаточно денег, чтобы сделать ставку. Элли всегда пополняла эту сумму из выигрышей. Стоило ей захотеть, она могла сделать на этом небольшой капитал. Но она всегда сопротивлялась искушению, во-первых, потому что она дочь своего отца, а во-вторых, потому что за деньги не купишь того, что она хотела.
До встречи с Милтоном оставалось несколько минут. Элли бросила последний критический взгляд в зеркало. Она чувствовала себя солдатом в военном мундире. Шелковое платье дополняли изумрудно-зеленая накидка и такая же сумочка. Длинные, выше локтя, атласные перчатки, маска и туфли тоже были изумрудно-зелеными. Единственным ее украшением были два серебряных гребня, когда-то принадлежавшие ее матери.
Пока все хорошо. Теперь надо вжиться в роль ослепительной и таинственной мадам Авроры. Элли уже делала это прежде, сделает и сейчас.
Оставался еще один маленький ритуал, прежде чем Элли Хилл окончательно исчезнет. Она произнесла короткую молитву, благодаря маминого брата, дядю Теда, за то, что передал ей свои обширные знания об игре и игроках.
Выскользнув из комнаты, она остановилась, чтобы осмотреться, и прислушалась. Путь освещали всего несколько свечей. У Элли не было ни малейшего желания столкнуться с кем-нибудь на лестнице. В этом наряде ее никто бы не узнал, но могли бы начаться расспросы, если бы заметили, что она пользуется своим ключом. После полуночи все двери запирались, и ключ был только у портье, чтобы впускать припозднившихся постояльцев. Портье не позволил бы незнакомке проникнуть в отель. Элли не могла допустить, чтобы ее планам что-то помешало, и сжимала в руке дубликат, который «позаимствовала» из конторки администратора.
Вокруг ни души. Торопливо спустившись с лестницы, она подошла к боковой двери. Ключ скрипнул, и она скользнула за дверь, в холодный ночной воздух.
Милтон стоял там, где и обещал.
— Оказалось, открыть труднее, чем я думала, — прошептала она.
Не сказав ни слова, он с обычной вежливостью взял у нее ключ и запер дверь. Когда он вернул ей ключ, она положила его в сумочку и улыбнулась. У Милтона действительно прекрасные манеры.
Он был лучшим другом Робби и, как и Робби, студентом Оксфорда. Однако в отличие от Робби для него увеселительная поездка в Париж между семестрами вполне заслуженна. Милтон был педантичным, науки давались ему легко. Элли никогда не слышала, чтобы он провалил экзамен. Милтон подал ей руку.
— Вас никто не видел?
— Никто, — улыбнулась она. — Не беспокойтесь, Милтон. Если бы меня кто-нибудь заметил, я бы спряталась в своей комнате. Все бы подумали, что меня впустил портье. Вы слишком волнуетесь.
— Да. Я знаю.
Он смотрел на нее так, словно прежде никогда не видел. Элли предупредила его о маскараде, но его удивленный взгляд сказал ей, что он не ожидал такого полного перевоплощения.
Польщенная и позабавленная, она сказала:
— Где карета?
— Ах да… карета… — покраснел он. — Она ждет нас на улице Риволи.
— Чудесно.
Только оказавшись в карете, она высказала то, что ее тревожило:
— Когда я увижу Робби?
— Я не… наверное, когда все успокоится, — отвел глаза Милтон.
Элли нравился этот воспитанный молодой человек. Высокий, с вьющимися черными волосами и лицом, не слишком красивым, но открытым, на котором отражались все его чувства. То, что сейчас его лицо было непроницаемым и болезненно замкнутым, заставило ее задуматься.
Что-то он недоговаривает.
Ей лишь известно, что Робби познакомился с дурной компанией, наделал карточных долгов и щедро сорил деньгами, которыми не располагал. И чем больше становились долги, тем больше он играл, в надежде выиграть и расплатиться.
Частично в этом виновата она сама. Брат всегда брал пример с нее. Когда Элли отчаянно нуждалась, то отправлялась в ближайший игорный дом и неизменно выигрывала. Робби выигрывал редко, но всегда надеялся, что ему будет сопутствовать удача. С незапамятных времен Элли твердила брату, что удача не имеет к этому никакого отношения. Хэзард, двадцать одно, красное и черное — это игры, где все зависит от хорошего шанса. Элли редко играла в них, за исключением тех случаев, когда преимущество было явно на ее стороне. У нее был математический склад ума, и она могла рассчитать свои шансы. В кости она играла единственный раз, когда у нее было достаточно денег, и только для того, чтобы сделать широкий жест.
У нее был дар, которым мало кто обладал, и меньше всего Робби. Если бы только он мог это признать!
Элли тронула Милтона за рукав, привлекая его внимание.
— Что-то тут не так, — сказала она. — Робби уже почти месяц в Париже. Почему он не хочет меня видеть?
— О нет, вы ошибаетесь. Он не вас избегает. Он прячется от агентов ростовщика.
Она бы поверила Милтону, если бы он не отвел глаза. Сурово, как только могла, Элли сказала:
— Я его сестра, Милтон. И не собираюсь выдавать его властям. Так где он?
Немного поколебавшись, он ответил:
— В отеле «Морис» на Биржевой улице. Но это убогое место, совершенно неподходящее для леди.
— Об этом мне судить.
Пале-Рояль сиял огнями словно маяк. Этот бывший королевский дворец имел громадный внутренний двор, в котором могли бы соревноваться древнеримские колесницы. Опоясывающие его с трех сторон галереи придавали ему монастырский вид. Днем это было вполне респектабельное место. Его магазины и рестораны привлекали сливки общества. Когда наступала ночь, двери открывали игорные заведения, театры и дома с сомнительной репутацией. И бал правили обитатели полусвета — актрисы, жрицы любви, солдаты, игроки и ищущие приключений бездельники. Именно «приключений» и опасались власти. Повсюду были заметны красные мундиры солдат. Париж все еще был оккупированным городом, и британские солдаты всегда готовы навести порядок.
Под одной из колоннад, рядом с книжным магазином, находилась дверь, ведущая на верхние этажи. Милтон уверенно вел свою спутницу. Элли была рада его компании, поскольку ничего не знала об игорных домах Парижа. Одинокой женщине легко попасть в неприятную ситуацию. Даже в Англии ей приходилось быть весьма осторожной. Будь она повыше ростом, то выдавала бы себя за мужчину. К мужчинам всегда относятся серьезнее.
Когда они вошли в игорный дом, у Элли застучало сердце. Когда она переступала порог подобных заведений, ее всегда охватывало волнение. Однако, как только у нее в руках оказывались карты, она забывала обо всем, кроме игры.
В одной комнате стоял стол для игры в красное и черное. Элли бросила на него беглый взгляд и поспешила дальше. Несколько джентльменов поднялись, чтобы уйти. Одного-двух она узнала, хотя и не помнила имен. Они остановились в том же отеле, что и семейство Седжуиков. Она готова была поставить последний фартинг, что жены этих молодцов понятия не имеют, где находятся их благоверные.
Войдя в зал, Элли осмотрелась. Она ожидала увидеть нечто лучшее, чем эта грязноватая комната, в которой висели клубы табачного дыма. Были тут и женщины, но ни одной столь же элегантной, как мадам Аврора. Все равно они привлекали к себе внимание. Их прелести были выставлены на всеобщее обозрение, как сладости на витрине кондитерского магазина. Эти женщины не играли. Это были дамы с сомнительной репутацией, «леди не слишком строгих правил», как называла их леди Седжуик. Здесь их интересовали мужчины, выигравшие крупные суммы денег.
Взгляд Элли стал более внимательным. Ей не понадобилось много времени, чтобы определить, кто из посетителей работает на хозяина. Были тут подсадные утки, задиры, швейцары, назойливые кредиторы, официанты, чьей целью было следить, чтобы клиент поскорее расстался с деньгами.
Дядя Тед хорошо ее выучил.
К ним подошел распорядитель, одетый в элегантный черный костюм. Элли полагала, его радушные улыбки вызваны тем, что он считал ее и Милтона голубками, которых легко ощипать.
— Monsieur, — сказал он, — que voudriez-jouer?[1] Милтон ответил на ломаном французском, как они раньше отрепетировали.
— Je ne jouer pas. Mon… ma soeur…[2] играет моя сестра.
Распорядитель медленно перевел на нее взгляд и просиял от удовольствия. Его наметанный глаз сразу узнал в ней женщину, которой есть что потратить. Дабы усилить это впечатление, Элли невзначай приоткрыла сумочку, продемонстрировав банкноты.
— У меня с собой пять тысяч франков, — сказала она, — а у моего брата есть аккредитив лондонского банка.
У Элли действительно были пять тысяч франков, но аккредитива не было. Это была маленькая хитрость. Если она проиграет отложенную сумму, ей придется покинуть стол. Прежде этого еще не случалось.
Распорядитель кивнул и улыбнулся:
— Во что желаете играть, мадам?
— В криббидж, — тут же ответила она. — Мне говорили, что я очень хорошо играю в эту игру.
Она подняла глаза на Милтона. Он кивнул, подтверждая ее бахвальство. Любой распорядитель никого так не любит, как азартных игроков. С них легко ощипать перышки.
— Пусть будет криббидж, — сказал распорядитель. Сияя улыбкой, он подвел ее к столику на двоих. Тот, кому предстояло играть против нее, уже занял свое место. Сев напротив, она посмотрела на Милтона. Он знал, что делать. Ему надлежало стоять позади, чтобы никто не мог заглянуть ей через плечо и увидеть ее карты.
После того как установили доску с колышками, распорядитель подал им новую колоду карт. Все было чинно и благопристойно. От таких милых джентльменов нельзя ожидать мошенничества. Так когда-то рассуждала Элли, пока дядя Тед не рассказал ей о повадках, царящих в игорном деле.
Когда партнер Элли начал тасовать карты, двое мужчин принялись громко обсуждать смерть актрисы театра, находившегося в западной части здания. Событие произошло четыре дня назад, в новогодний праздник. Элли читала об этом в газетах и слышала, как случившееся полушепотом обсуждали друзья ее хозяев. Зная, что сейчас этот разговор затеяли, чтобы отвлечь ее внимание, Элли не сводила глаз с рук партнера. Когда его пальцы замедлили движение, она подняла глаза.
Его улыбка уже не была такой широкой. Ей нужно следить за собой. Она не должна производить впечатление слишком уверенной в своих способностях. Игроков, которые не умеют скрыть, что знают все уловки, быстро выставляют за дверь.
— Бедная женщина, — сказала Элли, вздрогнув. — Уже нашли, кто это сделал?
— Нет, мадам, еще нет, но найдут. Думают, что это сделал ее молодой любовник и что он скрывается в Пале-Рояль.
Зная, что партнер говорит только затем, чтобы отвлечь ее внимание, Элли играла свою роль. Снова вздрогнув, она сказала:
— Надеюсь, его поймают!
— Не бойтесь. — Он начал раздавать карты, и его пальцы снова стали проворными. — Вы здесь в полной безопасности. Наши швейцары вооружены и метко стреляют.
— Надеюсь, Элли, — сказала ее сиятельство, — внимание лорда Роли не вскружит вам голову. — Как всегда, она не ждала ответа и продолжала говорить. Ее речь напоминала наводнение, сметавшее на пути любые препятствия. — Вам следует быть осмотрительной. Хотя вы уже не юная девушка, в отношении мужчин и их поступков вы совершенно невинны. Помяните мои слова, ничего из этого не выйдет.
Когда леди Седжуик на мгновение умолкла, чтобы собраться с мыслями, Элли сказала:
— Я не так глупа, мэм, чтобы…
— Вы можете вообразить, что с его состоянием лорд Роли может жениться на ком пожелает, но очень ошибаетесь. Мужчина его положения будет искать девушку с родословной, даже если у нее нет приданого.
— Уверяю вас, мэм…
— Подумайте только, что вы испытаете, когда его родственники вас отвергнут, а я уверена, что они это сделают. Вы, возможно, не знаете о его бабушке, вдовствующей графине. Но я о ней слышала, и позвольте вам заметить, она ярая сторонница того, что необходимо соответствовать своему имени и рангу. Нет, ничего не выйдет, Элли…
— Мама! — потеряв терпение, воскликнула Харриет. — Это очень несправедливо! По моему мнению, Элли слишком хороша для лорда Роли. Я сегодня о нем такое слышала, что ты бы покраснела.
— Ах, это! — пренебрежительно отмахнулась мать. — Умная девушка знает, когда нужно закрыть глаза. У любого молодого человека есть грешки и маленькие слабости.
— Это был всего лишь один танец, мэм, — позволила себе вставить Элли. — И он не пригласил бы меня, если на этом не настоял бы сэр Чарлз.
— Тогда и сэру Чарлзу надо было быть осмотрительнее! — заявила ее сиятельство. — Не дело поощрять молодых женщин замахиваться выше их положения.
Харриет задохнулась, а ее отец, до той поры дремавший в углу кареты, проснулся и ленивым тоном сказал:
— Тише, милочка. Ты сама не знаешь, о чем говоришь. Элли происходит из хорошей семьи. Сегодня я познакомился с ее кузеном, лордом Кардвейлом. Сэр Чарлз представил нас друг другу.
Леди Седжуик открыла рот от изумления, Харриет тоже удивилась, а Элли немного выпрямилась на сиденье.
— Он дальний родственник со стороны матери, — сдавленным тоном сказала она. — Надеюсь… у него все в порядке?
— О да. К несчастью, ему пришлось рано уехать, поскольку его жене стало жарко. Кстати, они поселились в одном отеле с нами. Кардвейл спрашивал о твоем брате.
— О брате? — вставила леди Седжуик.
— Да, мэм, — ответила Элли. — Если вы помните, я упоминала, что у меня есть младший брат, Робби. Ему восемнадцать лет, он студент Оксфорда.
Ее сиятельство кивнула:
— Да, смутно припоминаю. Но я определенно не помню, чтобы вы когда-нибудь говорили, что в родстве с графом.
Элли пожала плечами:
— Я не хотела его обременять. Мы расстались много лет назад, и я считаю себя не вправе претендовать на возобновление отношений.
— Весьма похвально, — сказал лорд Седжуик. — Во всяком случае, поскольку мы остановились в одном отеле, полагаю, он и леди Кардвейл завтра почтят нас визитом к ленчу.
— Я с нетерпением этого жду, — выдавив улыбку, сказала Элли.
Войдя в свою комнату, Элли заперла дверь, сбросила пальто и рухнула в стоявшее у камина кресло. Ни огонь в камине, ни свечи не были зажжены, но окно комнаты выходило на Тюильри, и свет фонарей проникал сквозь маленькие стекла в ее спальню, окрашивая все вокруг теплым цветом.
Она думала о том, что Кардвейл выбрал самое неподходящее время, чтобы войти в ее жизнь. Ей уже целую неделю было известно, что он с женой Доротеей поселился в том же отеле. Доротею трудно было не заметить. В день приезда она устроила ужасный переполох, потому что им отвели апартаменты под номером тринадцать. Все слышали поднятый ею шум. Но это ни к чему не привело. Это был единственный свободный номер в отеле.
Элли держалась подальше от их глаз. Она знала, что Кардвейл захочет возобновить родственные отношения, не понимая, что это усугубит ее и без того непростое положение. Она сменила свою фамилию с Бранс-Хилл на Хилл только потому, что двойная фамилия слишком претенциозна для человека, чье положение чуть выше прислуги. Элли не желала, чтобы к ней относились как к диковинке.
Эта маленькая хитрость сослужила ей хорошую службу. Элли не ожидала, что сэр Чарлз узнает ее. В последний раз она видела его десять лет назад, на похоронах ее отца. Во всяком случае, у посла достало ума следовать ее пожеланиям и называть ее мисс Хилл. Вероятно, поэтому сэр Чарлз хотел поговорить с Кардвейлом — предупредить, чтобы он не выдал ее секрет. Само собой разумеется, лорд Седжуик не подавал виду, что знает ее настоящее имя.
Все слишком запуталось. Ничего подобного прежде не случалось, потому что никто не знал ее. Большую часть жизни она провела в провинции.
Элли решила, что утром нужно сообщить хозяевам свое настоящее имя. Лучше, если они узнают его от нее, а не от других.
Она хорошо знала, что за этим последует. Леди Седжуик будет раздосадована, что ее держали в неведении, но это не главное. Вскоре она с гордостью начнет рассказывать всем желающим, что компаньонка ее дочери не кто иная, как мисс Бранс-Хилл, родственница лорда Кардвейла. Разве это не станет предметом ее гордости?
Леди Кардвейл это не обрадует, вздохнула Элли. Доротея гордится своим положением в обществе. И не желает, чтобы окружающие узнали, что она в родстве с чьей-то компаньонкой.
Кардвейл очень отличался от жены. Спокойный и добросердечный человек, он взял Элли и Робби в свой дом, когда их отец умер. Это был великодушный поступок, поскольку они приходились ему то ли троюродными, то ли четвероюродными кузенами и он совершенно не был обязан заботиться о них. Но это был его выбор. Все изменилось, когда он женился. Доротея превратила жизнь родственников мужа в настоящую пытку. Элли сразу почувствовала, что ее вынуждают забрать Робби и жить на собственных хлебах. Доротея распрощалась с ними с улыбкой. Кардвейл был растерян и настоял, что позволит брату и сестре уйти, только когда они получат причитающееся им небольшое наследство.
Они получили достаточно, чтобы оплатить образование Робби и продержаться, пока Элли не найдет место компаньонки. Это лучше, чем быть бедными родственниками, от которых ждут благодарности за то, что они подбирают крошки со стола леди Кардвейл.
Леди Седжуик была немногим лучше. И теперь, когда Джек выделил Элли из толпы, можно представить, какие выводы сделает эта легко поддающаяся внушению особа.
Джек не пригласил бы ее на танец, если бы сэр Чарлз практически не заставил его это сделать.
Элли впервые танцевала вальс с мужчиной. Обычно ее партнерами были ее подопечные. Молоденькие девушки вроде Харриет, которым надо было попрактиковаться, прежде чем появиться в обществе. Никто не ожидал, что компаньонка станет танцевать на публике. И ей не следовало этого делать. Это не отговорка, что у нее не было выхода. Элли знала правила хорошего тона и умела отклонить предложение, не нанеся обиды. Проблема в том, что Джек обидел ее и она позволила уязвленной гордости поставить себя в сомнительное положение.
Когда сэр Чарлз подвел к ней Джека, у нее сердце в груди перевернулось. Он не отличался от других. Она была в его глазах никем, серая, неприметная прислуга при богатых и знаменитых. Первой мыслью Элли было, что Джек не забыл неуклюжую девочку, которая много лет назад боготворила его. Ее надежды разрушили его скучающая улыбка и циничный взгляд. Но больше всего ранил его покровительственный, снисходительный тон. Джек думал, что делает ей одолжение, пригласив на танец. И точно так же, как в те времена, когда была неуклюжим подростком, она наказала его своим острым язычком.
Элли застонала, вспомнив, как упрекала его. Окажись на его месте кто-нибудь другой, она бы придержала язык. Именно за это ей платят. Но она была подавлена, во-первых, потому что не хотела, чтобы он видел, как низко она пала, и, во-вторых, тем, что его заставили пригласить ее на танец.
Пылкий юноша, которого она помнила, стал циничным, заносчивым мужчиной.
В ее памяти одна за другой всплывали картины детства. Джек во весь опор несется на лошади с холма, а она в ужасе цепляется за его спину. Джек вытирает ей слезы, когда у нее на руках умер старый пес, которого она вырастила, подобрав щенком. Джек, которого в день его отъезда в Оксфорд она торжественно пообещала ждать вечно.
С тех пор до этой ночи Элли его ни разу не видела.
Смеющийся, отважный, чуткий, отзывчивый мальчик — таким она его помнила. Мужчина, в которого он превратился, стал для нее печальным разочарованием.
То же самое можно было сказать о ней самой. Элли съежилась при мысли, что бы сказал отец, если бы мог ее сейчас видеть.
Как до этого дошло? Почему она влачит жизнь компаньонки в доме самой глупой женщины на свете? Почему вечно вытаскивает Робби из передряг? Не такой представляла она себе собственную жизнь, когда родители были живы.
Перед ее мысленным взором возник образ матери. Мама с длинными, распущенными перед сном каштановыми волосами. Мама, практичная, приземленная, освободившая отца от всех забот о хозяйстве, чтобы он мог всецело посвятить себя образованию и делам прихода. Бог не оставит — таково было его жизненное правило.
Мама была более земная. «На Бога надейся, а сам не плошай», — обычно говорила она и жила, следуя этим словам. У нее было небольшое дело, позволявшее заработать деньги, поскольку жалованья викария не всегда хватало. Из лекарственных растений, которые сама выращивала, мама составляла лосьоны и настойки, которые покупали дамы по всей стране. Отец знал об этом и относился к бизнесу супруги с добродушной снисходительностью. Чего он не знал, так это какую существенную прибыль получает мама с каждого флакона.
Без сомнения, предприимчивость Элли переняла у матери.
Проглотив ком в горле, Элли встала, подошла к окну и выглянула на улицу. Глупо оглядываться назад. Важно настоящее, а оно находится здесь, в этой комнате, в отеле «Бретой». За окнами шумела улица Риволи, такая же многолюдная, как лондонская Пиккадилли по вечерам в пятницу. Горели уличные фонари, по булыжной мостовой громыхали кареты, несмотря на холод, по тротуарам неспешно прогуливались пешеходы. Отель находился в эпицентре парижской жизни. Во всяком случае, Элли так казалось. Тюильри, Лувр и Пале-Рояль находятся всего в пяти минутах ходьбы.
Пале-Рояль — вот ее настоящее.
Элли собиралась в Пале-Рояль, считавшийся гнездом безнравственности, чтобы сдержать слово, данное умирающей матери: она позаботится о младшем брате и проследит, чтобы с ним не случилось ничего дурного. Это обещание нетрудно было сдержать. Робби был зеницей ее ока, но это не означало, что она закрывала глаза на недостатки брата. При встрече ему часто доставалось от ее острого язычка. Элли не ожидала, что он в Париже. Робби следовало бы находиться в Оксфорде и, не разгибаясь, сидеть над учебниками, после того как он провалил экзамен. Завтра или послезавтра, когда он расплатится с долгами, она лично проследит за его отъездом, пригрозив соответствующими карами, если он снова подведет ее.
И так до следующего раза.
Элли протяжно вздохнула. Она полагала, что Робби не хуже и не лучше других.
Она посмотрела на часы. До прихода Милтона, друга Робби, оставался час. У нее масса времени, чтобы подготовиться. Робби, конечно, не осмелится показаться на людях, поскольку кредиторы только того и ждут.
Кредиторы. Так вежливо называли головорезов, которые работали на ростовщика, ссудившего Робби деньги и требующего возврата долга.
Сняв перчатки и сбросив ненавистный кружевной чепец, Элли вынула шпильки, и длинные каштановые с рыжим отливом волосы упали ей на плечи. Затем сняла противное креповое платье. Убрав одежду, она умылась холодной водой. Этот простой прием позволил убрать малейшие следы пудры, которой она пользовалась, чтобы выглядеть старше и опытнее, как и подобает компаньонке молоденькой девушки.
От нее требовалось выглядеть невзрачной. Практически незаметной.
Подавив жалость к себе, Элли подошла к шкафу и вынула платье, которое отгладила раньше. Оно было цвета слоновой кости, из такого чудесного шелка и такое тонкое, что она могла собрать его в комок и спрятать в кармане. Элли с величайшей осторожностью положила его на кресло. Отступив на шаг, она критически осмотрела платье.
Проблема модных платьев заключается в том, что мода быстро проходит. Время от времени Элли приходилось вносить в фасон изменения. В этом году талия выше, а юбки короче. Требованием дня были оборки и рюши, но, на ее вкус, это чересчур вычурно. Для Элли это было больше чем платье. Это был костюм для роли, которую ей предстояло сыграть. Ее хозяева не догадывались о его существовании, а если бы узнали, то были бы потрясены. Компаньонка не могла позволить себе подобного платья.
Только крайние обстоятельства могли вынудить ее надеть его. И эти крайние обстоятельства всегда были связаны с отчаянной нехваткой денег. Ей нужно превратиться из скромной Элли Хилл, компаньонки светской леди, в очаровательную и азартную мадам Аврору. Только мадам Аврора могла получить доступ в заведение, что держала на уме Элли. В такое заведение, где ставки в игре высоки.
Соответствующее платье и продуманное использование пудры и румян — вот и все, что нужно для этого превращения. Есть еще одна существенная деталь. Деньги.
В ее атласной сумочке было достаточно денег, чтобы сделать ставку. Элли всегда пополняла эту сумму из выигрышей. Стоило ей захотеть, она могла сделать на этом небольшой капитал. Но она всегда сопротивлялась искушению, во-первых, потому что она дочь своего отца, а во-вторых, потому что за деньги не купишь того, что она хотела.
До встречи с Милтоном оставалось несколько минут. Элли бросила последний критический взгляд в зеркало. Она чувствовала себя солдатом в военном мундире. Шелковое платье дополняли изумрудно-зеленая накидка и такая же сумочка. Длинные, выше локтя, атласные перчатки, маска и туфли тоже были изумрудно-зелеными. Единственным ее украшением были два серебряных гребня, когда-то принадлежавшие ее матери.
Пока все хорошо. Теперь надо вжиться в роль ослепительной и таинственной мадам Авроры. Элли уже делала это прежде, сделает и сейчас.
Оставался еще один маленький ритуал, прежде чем Элли Хилл окончательно исчезнет. Она произнесла короткую молитву, благодаря маминого брата, дядю Теда, за то, что передал ей свои обширные знания об игре и игроках.
Выскользнув из комнаты, она остановилась, чтобы осмотреться, и прислушалась. Путь освещали всего несколько свечей. У Элли не было ни малейшего желания столкнуться с кем-нибудь на лестнице. В этом наряде ее никто бы не узнал, но могли бы начаться расспросы, если бы заметили, что она пользуется своим ключом. После полуночи все двери запирались, и ключ был только у портье, чтобы впускать припозднившихся постояльцев. Портье не позволил бы незнакомке проникнуть в отель. Элли не могла допустить, чтобы ее планам что-то помешало, и сжимала в руке дубликат, который «позаимствовала» из конторки администратора.
Вокруг ни души. Торопливо спустившись с лестницы, она подошла к боковой двери. Ключ скрипнул, и она скользнула за дверь, в холодный ночной воздух.
Милтон стоял там, где и обещал.
— Оказалось, открыть труднее, чем я думала, — прошептала она.
Не сказав ни слова, он с обычной вежливостью взял у нее ключ и запер дверь. Когда он вернул ей ключ, она положила его в сумочку и улыбнулась. У Милтона действительно прекрасные манеры.
Он был лучшим другом Робби и, как и Робби, студентом Оксфорда. Однако в отличие от Робби для него увеселительная поездка в Париж между семестрами вполне заслуженна. Милтон был педантичным, науки давались ему легко. Элли никогда не слышала, чтобы он провалил экзамен. Милтон подал ей руку.
— Вас никто не видел?
— Никто, — улыбнулась она. — Не беспокойтесь, Милтон. Если бы меня кто-нибудь заметил, я бы спряталась в своей комнате. Все бы подумали, что меня впустил портье. Вы слишком волнуетесь.
— Да. Я знаю.
Он смотрел на нее так, словно прежде никогда не видел. Элли предупредила его о маскараде, но его удивленный взгляд сказал ей, что он не ожидал такого полного перевоплощения.
Польщенная и позабавленная, она сказала:
— Где карета?
— Ах да… карета… — покраснел он. — Она ждет нас на улице Риволи.
— Чудесно.
Только оказавшись в карете, она высказала то, что ее тревожило:
— Когда я увижу Робби?
— Я не… наверное, когда все успокоится, — отвел глаза Милтон.
Элли нравился этот воспитанный молодой человек. Высокий, с вьющимися черными волосами и лицом, не слишком красивым, но открытым, на котором отражались все его чувства. То, что сейчас его лицо было непроницаемым и болезненно замкнутым, заставило ее задуматься.
Что-то он недоговаривает.
Ей лишь известно, что Робби познакомился с дурной компанией, наделал карточных долгов и щедро сорил деньгами, которыми не располагал. И чем больше становились долги, тем больше он играл, в надежде выиграть и расплатиться.
Частично в этом виновата она сама. Брат всегда брал пример с нее. Когда Элли отчаянно нуждалась, то отправлялась в ближайший игорный дом и неизменно выигрывала. Робби выигрывал редко, но всегда надеялся, что ему будет сопутствовать удача. С незапамятных времен Элли твердила брату, что удача не имеет к этому никакого отношения. Хэзард, двадцать одно, красное и черное — это игры, где все зависит от хорошего шанса. Элли редко играла в них, за исключением тех случаев, когда преимущество было явно на ее стороне. У нее был математический склад ума, и она могла рассчитать свои шансы. В кости она играла единственный раз, когда у нее было достаточно денег, и только для того, чтобы сделать широкий жест.
У нее был дар, которым мало кто обладал, и меньше всего Робби. Если бы только он мог это признать!
Элли тронула Милтона за рукав, привлекая его внимание.
— Что-то тут не так, — сказала она. — Робби уже почти месяц в Париже. Почему он не хочет меня видеть?
— О нет, вы ошибаетесь. Он не вас избегает. Он прячется от агентов ростовщика.
Она бы поверила Милтону, если бы он не отвел глаза. Сурово, как только могла, Элли сказала:
— Я его сестра, Милтон. И не собираюсь выдавать его властям. Так где он?
Немного поколебавшись, он ответил:
— В отеле «Морис» на Биржевой улице. Но это убогое место, совершенно неподходящее для леди.
— Об этом мне судить.
Пале-Рояль сиял огнями словно маяк. Этот бывший королевский дворец имел громадный внутренний двор, в котором могли бы соревноваться древнеримские колесницы. Опоясывающие его с трех сторон галереи придавали ему монастырский вид. Днем это было вполне респектабельное место. Его магазины и рестораны привлекали сливки общества. Когда наступала ночь, двери открывали игорные заведения, театры и дома с сомнительной репутацией. И бал правили обитатели полусвета — актрисы, жрицы любви, солдаты, игроки и ищущие приключений бездельники. Именно «приключений» и опасались власти. Повсюду были заметны красные мундиры солдат. Париж все еще был оккупированным городом, и британские солдаты всегда готовы навести порядок.
Под одной из колоннад, рядом с книжным магазином, находилась дверь, ведущая на верхние этажи. Милтон уверенно вел свою спутницу. Элли была рада его компании, поскольку ничего не знала об игорных домах Парижа. Одинокой женщине легко попасть в неприятную ситуацию. Даже в Англии ей приходилось быть весьма осторожной. Будь она повыше ростом, то выдавала бы себя за мужчину. К мужчинам всегда относятся серьезнее.
Когда они вошли в игорный дом, у Элли застучало сердце. Когда она переступала порог подобных заведений, ее всегда охватывало волнение. Однако, как только у нее в руках оказывались карты, она забывала обо всем, кроме игры.
В одной комнате стоял стол для игры в красное и черное. Элли бросила на него беглый взгляд и поспешила дальше. Несколько джентльменов поднялись, чтобы уйти. Одного-двух она узнала, хотя и не помнила имен. Они остановились в том же отеле, что и семейство Седжуиков. Она готова была поставить последний фартинг, что жены этих молодцов понятия не имеют, где находятся их благоверные.
Войдя в зал, Элли осмотрелась. Она ожидала увидеть нечто лучшее, чем эта грязноватая комната, в которой висели клубы табачного дыма. Были тут и женщины, но ни одной столь же элегантной, как мадам Аврора. Все равно они привлекали к себе внимание. Их прелести были выставлены на всеобщее обозрение, как сладости на витрине кондитерского магазина. Эти женщины не играли. Это были дамы с сомнительной репутацией, «леди не слишком строгих правил», как называла их леди Седжуик. Здесь их интересовали мужчины, выигравшие крупные суммы денег.
Взгляд Элли стал более внимательным. Ей не понадобилось много времени, чтобы определить, кто из посетителей работает на хозяина. Были тут подсадные утки, задиры, швейцары, назойливые кредиторы, официанты, чьей целью было следить, чтобы клиент поскорее расстался с деньгами.
Дядя Тед хорошо ее выучил.
К ним подошел распорядитель, одетый в элегантный черный костюм. Элли полагала, его радушные улыбки вызваны тем, что он считал ее и Милтона голубками, которых легко ощипать.
— Monsieur, — сказал он, — que voudriez-jouer?[1] Милтон ответил на ломаном французском, как они раньше отрепетировали.
— Je ne jouer pas. Mon… ma soeur…[2] играет моя сестра.
Распорядитель медленно перевел на нее взгляд и просиял от удовольствия. Его наметанный глаз сразу узнал в ней женщину, которой есть что потратить. Дабы усилить это впечатление, Элли невзначай приоткрыла сумочку, продемонстрировав банкноты.
— У меня с собой пять тысяч франков, — сказала она, — а у моего брата есть аккредитив лондонского банка.
У Элли действительно были пять тысяч франков, но аккредитива не было. Это была маленькая хитрость. Если она проиграет отложенную сумму, ей придется покинуть стол. Прежде этого еще не случалось.
Распорядитель кивнул и улыбнулся:
— Во что желаете играть, мадам?
— В криббидж, — тут же ответила она. — Мне говорили, что я очень хорошо играю в эту игру.
Она подняла глаза на Милтона. Он кивнул, подтверждая ее бахвальство. Любой распорядитель никого так не любит, как азартных игроков. С них легко ощипать перышки.
— Пусть будет криббидж, — сказал распорядитель. Сияя улыбкой, он подвел ее к столику на двоих. Тот, кому предстояло играть против нее, уже занял свое место. Сев напротив, она посмотрела на Милтона. Он знал, что делать. Ему надлежало стоять позади, чтобы никто не мог заглянуть ей через плечо и увидеть ее карты.
После того как установили доску с колышками, распорядитель подал им новую колоду карт. Все было чинно и благопристойно. От таких милых джентльменов нельзя ожидать мошенничества. Так когда-то рассуждала Элли, пока дядя Тед не рассказал ей о повадках, царящих в игорном деле.
Когда партнер Элли начал тасовать карты, двое мужчин принялись громко обсуждать смерть актрисы театра, находившегося в западной части здания. Событие произошло четыре дня назад, в новогодний праздник. Элли читала об этом в газетах и слышала, как случившееся полушепотом обсуждали друзья ее хозяев. Зная, что сейчас этот разговор затеяли, чтобы отвлечь ее внимание, Элли не сводила глаз с рук партнера. Когда его пальцы замедлили движение, она подняла глаза.
Его улыбка уже не была такой широкой. Ей нужно следить за собой. Она не должна производить впечатление слишком уверенной в своих способностях. Игроков, которые не умеют скрыть, что знают все уловки, быстро выставляют за дверь.
— Бедная женщина, — сказала Элли, вздрогнув. — Уже нашли, кто это сделал?
— Нет, мадам, еще нет, но найдут. Думают, что это сделал ее молодой любовник и что он скрывается в Пале-Рояль.
Зная, что партнер говорит только затем, чтобы отвлечь ее внимание, Элли играла свою роль. Снова вздрогнув, она сказала:
— Надеюсь, его поймают!
— Не бойтесь. — Он начал раздавать карты, и его пальцы снова стали проворными. — Вы здесь в полной безопасности. Наши швейцары вооружены и метко стреляют.