Страница:
— Если б только она могла сейчас тебя увидеть! — сказал он. — Она гордилась бы тобой, клянусь честью, гордилась бы! И я… я тоже горжусь тем, что ты моя дочь!
Розамунда хранила в памяти много нежных воспоминаний о матери, но живее всего помнилось ей то, как сильно отец и мать любили друг друга. То была любовь, о которой другие люди могут только мечтать.
Что ж, по крайней мере отец намеревался поступить с Ричардом справедливо. Ричард может оставаться здесь столько, сколько сочтет нужным. Вот только Розамунде запрещено было с ним разговаривать, запрещено делать все, что так или иначе может привлечь к нему внимание. Потом, недели через две, когда Ричард совсем оправится, он уедет, и она никогда больше его не увидит.
И она, Розамунда, выдержит все это, недаром она носит имя Девэров. Вот почему отец сказал, что гордится ею.
Едва слышно вздохнув, Розамунда принялась бесцельно расхаживать по комнате. Отец напомнил, что на следующей неделе ее день рождения, а заодно прибавил, что считает нецелесообразным отменять бал в ее честь. Во-первых, приглашения уже разосланы, во-вторых, ей же самой праздник пойдет на пользу.
И Розамунда, старательно улыбаясь, согласилась с ним. А что еще ей оставалось делать? Не могла же она забросить все только потому, что сердце ее разбито.
Придется переломить себя — и жить дальше.
Розамунда снова вздохнула. Она так надеялась, что, когда вернется к родным, в привычное окружение, все снова станет на свои места, а неделя, проведенная с Ричардом, безвозвратно канет в прошлое. Но этого не случилось. Привычный мир Розамунды оказался гораздо меньше и теснее, чем ей казалось еще неделю назад.
Взяв пяльцы, она окинула взглядом незаконченное вышивание. Когда-нибудь это будет шаль, вышитая по краю белоснежной атласной нитью — желуди и плети дикого винограда. Розамунда была умелой рукодельницей, и об этом свидетельствовали многие вещи в комнатах отцовского дома: подушечки для иголок, вышитые скатерти и простыни, занавеси и драпировки, платки с монограммами, подаренные братьям. Если же Розамунда не занималась вышиванием, то читала либо срезала цветы и составляла букеты.
И как только ей за все годы такой жизни удалось не сойти с ума?
Розамунда знала еще двоих искусных вышивальщиц — Пруденс и тетушку Фрэн. Ничего удивительного, им ведь больше нечем занимать свой досуг. Да и много ли занятий у незамужней женщины? Старые девы обычно становились няньками в семьях своих женатых братьев — вот почему та же Пруденс решилась принять должность компаньонки при леди Розамунде Девэр. Должно быть, она, Розамунда, не оправдала надежд девушки. Если так будет продолжаться и дальше, обе они в конце концов повторят судьбу тетушки Фрэн… будут жить чужой жизнью за неимением своей собственной.
Но что же им в таком случае делать?
Розамунда уже знала ответ на этот вопрос. Не только похищение, не только дни, проведенные с Ричардом, сделали невыносимо пресной ее прежнюю жизнь. Она уже давно начала тяготиться предназначенной ей ролью. Ей надоело, что все видят в ней исключительно дочь герцога Ромси. Розамунда хотела быть обыкновенной, живой, настоящей женщиной, хотела увидеть и испытать то, что прежде было ей недоступно. Словом, она хотела жить насыщенной, полноценной жизнью.
Девушка глубоко вздохнула. Она знала, что ей надлежит сделать.
17
18
Розамунда хранила в памяти много нежных воспоминаний о матери, но живее всего помнилось ей то, как сильно отец и мать любили друг друга. То была любовь, о которой другие люди могут только мечтать.
Что ж, по крайней мере отец намеревался поступить с Ричардом справедливо. Ричард может оставаться здесь столько, сколько сочтет нужным. Вот только Розамунде запрещено было с ним разговаривать, запрещено делать все, что так или иначе может привлечь к нему внимание. Потом, недели через две, когда Ричард совсем оправится, он уедет, и она никогда больше его не увидит.
И она, Розамунда, выдержит все это, недаром она носит имя Девэров. Вот почему отец сказал, что гордится ею.
Едва слышно вздохнув, Розамунда принялась бесцельно расхаживать по комнате. Отец напомнил, что на следующей неделе ее день рождения, а заодно прибавил, что считает нецелесообразным отменять бал в ее честь. Во-первых, приглашения уже разосланы, во-вторых, ей же самой праздник пойдет на пользу.
И Розамунда, старательно улыбаясь, согласилась с ним. А что еще ей оставалось делать? Не могла же она забросить все только потому, что сердце ее разбито.
Придется переломить себя — и жить дальше.
Розамунда снова вздохнула. Она так надеялась, что, когда вернется к родным, в привычное окружение, все снова станет на свои места, а неделя, проведенная с Ричардом, безвозвратно канет в прошлое. Но этого не случилось. Привычный мир Розамунды оказался гораздо меньше и теснее, чем ей казалось еще неделю назад.
Взяв пяльцы, она окинула взглядом незаконченное вышивание. Когда-нибудь это будет шаль, вышитая по краю белоснежной атласной нитью — желуди и плети дикого винограда. Розамунда была умелой рукодельницей, и об этом свидетельствовали многие вещи в комнатах отцовского дома: подушечки для иголок, вышитые скатерти и простыни, занавеси и драпировки, платки с монограммами, подаренные братьям. Если же Розамунда не занималась вышиванием, то читала либо срезала цветы и составляла букеты.
И как только ей за все годы такой жизни удалось не сойти с ума?
Розамунда знала еще двоих искусных вышивальщиц — Пруденс и тетушку Фрэн. Ничего удивительного, им ведь больше нечем занимать свой досуг. Да и много ли занятий у незамужней женщины? Старые девы обычно становились няньками в семьях своих женатых братьев — вот почему та же Пруденс решилась принять должность компаньонки при леди Розамунде Девэр. Должно быть, она, Розамунда, не оправдала надежд девушки. Если так будет продолжаться и дальше, обе они в конце концов повторят судьбу тетушки Фрэн… будут жить чужой жизнью за неимением своей собственной.
Но что же им в таком случае делать?
Розамунда уже знала ответ на этот вопрос. Не только похищение, не только дни, проведенные с Ричардом, сделали невыносимо пресной ее прежнюю жизнь. Она уже давно начала тяготиться предназначенной ей ролью. Ей надоело, что все видят в ней исключительно дочь герцога Ромси. Розамунда хотела быть обыкновенной, живой, настоящей женщиной, хотела увидеть и испытать то, что прежде было ей недоступно. Словом, она хотела жить насыщенной, полноценной жизнью.
Девушка глубоко вздохнула. Она знала, что ей надлежит сделать.
17
Ричард оторвался от конторской книги и выглянул в окно каморки, отведенной ему на чердаке. Конюшни располагались с восточной стороны дома, и из окна каморки отлично были видны двор и подъездная аллея. Сейчас Ричард смотрел, как лорд Каспар, Розамунда и ее компаньонка мисс Драйден спустились с крыльца во двор и сели в ожидавшую их двуколку, собираясь на утреннюю прогулку. Через минуту двуколка уже неспешно катилась по аллее.
Этот ритуал Ричард наблюдал уже неделю: Розамунда каждое утро каталась в двуколке своего брата. Другой ритуал совершался в послеобеденное время, когда весь великосветский Лондон съезжался к дому герцога Ромси, дабы выразить свое почтение леди Розамунде… но даже в этом параде великолепия безусловно блистал принц Михаэль Кольнбургский.
Впрочем, сегодня днем не будет ни принца Михаэля, ни бесконечной череды роскошных карет. Все это подождет до ночи, когда гости прибудут на бал, устроенный герцогом в честь дня рождения его дочери. Между тем в доме все кипело, слуги были заняты приготовлениями к торжеству. Из окна каморки Ричарду было видно, как садовники и их помощники натягивают между деревьев гирлянды с фонарями, как лакеи несут горшки с диковинными растениями из оранжереи на крытую галерею, выходившую на рукотворное озеро.
Ричард ошибался, полагая, будто Твикенхэм-хаус окажется похож на Дансмур, только гораздо больше. На самом деле это был хоть и небольшой, но дворец. Что до здешних обитателей… Ричард покачал головой. Порой ему казалось, что эти люди родились и выросли в совершенно ином мире.
Его прочили на должность второго кучера, но до сих пор его услуги так и не понадобились, потому что всякий раз, когда у герцога появлялось желание прокатиться в карете, его светлость неизменно садился на облучке рядом с Харпером, а Ричарда отправляли в карету. Что до самих поездок, то они просто не поддавались никаким описаниям. Что герцог Ромси, что Харпер, едва усевшись на облучке, превращались в одержимых.
А когда эти двое одержимых не выезжали на прогулку, чаще всего их можно было найти в старом каретном сарае, который в Твикенхэм-хаус именовался ни много ни мало «Чистилищем». Сюда владельцы сломанных карет свозили свои искалеченные сокровища — точь-в-точь как в мастерскую, — и здесь их с любовью и тщанием возрождали к жизни.
И первым помощником герцога в этом деле был, естественно, Харпер.
Окунув перо в чернильницу, Ричард сделал очередную запись в конторской книге. Вот, оказывается, и все, на что он пригоден! Его приставили следить за хозяйством каретного и конюшенного двора, вести счета, и все это лишь потому, что ничего больше он делать не способен. Да еще, отрываясь на минутку от опостылевших книг, он волей-неволей должен любоваться на то, как принц Михаэль во всем своем великолепии прибывает в Твикенхэм-хаус, дабы вывезти леди Розамунду на прогулку в своей не менее великолепной двуколке, запряженной гнедыми чистокровками.
Две такие прогулки в день — это, по мнению Ричарда, было уже чересчур… но Розамунда, судя по всему, нисколько не возражала. Скорее наоборот, с удовольствием принимала эти знаки внимания.
Чернильная капля сорвалась с кончика пера и шлепнулась прямо на столбец аккуратно выписанных цифр.
Ричард в бешенстве уставился на кляксу, потом от души выругался. Промокнув кляксу, он отложил перо и поднялся из-за стола.
Теперь он уже не кривился от боли при каждом движении. За эту неделю в его состоянии произошли разительные перемены. Ричард чувствовал себя так, словно заново родился на свет. Опытный врач, который занимался его раной, при первом осмотре и бровью не повел — только покачал головой и буркнул себе под нос: пора бы, мол, ветеранам на службе у герцога усвоить, что война давно закончилась, и держаться подальше от кабацких потасовок.
Чем же ему сейчас заняться? Пойти помочь Харперу начищать до блеска упряжь? Впрочем, в прошлый раз Ричарда за то, что взял для чистки не ту мазь, изругали последними словами и велели впредь держаться подальше. Да и сейчас он искал себе не столько занятие, сколько собеседника — сидеть в одиночестве ему осточертело.
Мысли его обратилсь к Дигби и Уорсли. Эта парочка заявилась в Твикенхэм-хаус в надежде напасть на след Ричарда или же, за неимением лучшего, арестовать Харпера. Напрасные надежды! Как следовало из рассказа Харпера, им так и не удалось добиться от Розамунды ни единого слова против Ричарда, а уж сам Харпер ни на йоту не отступил от своих показаний: он, дескать, был введен в заблуждение своим бывшим патроном и искренне считал, что помогает ему выполнять особое задание; знай он правду — нипочем не стал бы пособником в побеге Ричарда из Ньюгейта.
Немалую роль, конечно, сыграло и то, что герцог уже успел побеседовать о судьбе Харпера с самим премьер-министром. Мало того, что Харперу не грозило никакое наказание — он еще и должен был получить награду за то, что принял участие в освобождении Розамунды! Словом, Дигби и Уорсли пришлось покинуть Твикенхэм-хаус несолоно хлебавши.
Харпер с нескрываемым удовольствием изложил все это Ричарду, но тот все же не спешил вздохнуть с облегчением. Он-то был уверен, что Дигби на этом не успокоится. Будь этот парень столь же умен, сколь настырен, Ричард не рискнул бы сейчас оставаться в Твикенхэм-хаус.
И потом, ему все так же не давала покоя одна мысль: каким образом Дигби узнал о существовании Дансмура?
Этот ритуал Ричард наблюдал уже неделю: Розамунда каждое утро каталась в двуколке своего брата. Другой ритуал совершался в послеобеденное время, когда весь великосветский Лондон съезжался к дому герцога Ромси, дабы выразить свое почтение леди Розамунде… но даже в этом параде великолепия безусловно блистал принц Михаэль Кольнбургский.
Впрочем, сегодня днем не будет ни принца Михаэля, ни бесконечной череды роскошных карет. Все это подождет до ночи, когда гости прибудут на бал, устроенный герцогом в честь дня рождения его дочери. Между тем в доме все кипело, слуги были заняты приготовлениями к торжеству. Из окна каморки Ричарду было видно, как садовники и их помощники натягивают между деревьев гирлянды с фонарями, как лакеи несут горшки с диковинными растениями из оранжереи на крытую галерею, выходившую на рукотворное озеро.
Ричард ошибался, полагая, будто Твикенхэм-хаус окажется похож на Дансмур, только гораздо больше. На самом деле это был хоть и небольшой, но дворец. Что до здешних обитателей… Ричард покачал головой. Порой ему казалось, что эти люди родились и выросли в совершенно ином мире.
Его прочили на должность второго кучера, но до сих пор его услуги так и не понадобились, потому что всякий раз, когда у герцога появлялось желание прокатиться в карете, его светлость неизменно садился на облучке рядом с Харпером, а Ричарда отправляли в карету. Что до самих поездок, то они просто не поддавались никаким описаниям. Что герцог Ромси, что Харпер, едва усевшись на облучке, превращались в одержимых.
А когда эти двое одержимых не выезжали на прогулку, чаще всего их можно было найти в старом каретном сарае, который в Твикенхэм-хаус именовался ни много ни мало «Чистилищем». Сюда владельцы сломанных карет свозили свои искалеченные сокровища — точь-в-точь как в мастерскую, — и здесь их с любовью и тщанием возрождали к жизни.
И первым помощником герцога в этом деле был, естественно, Харпер.
Окунув перо в чернильницу, Ричард сделал очередную запись в конторской книге. Вот, оказывается, и все, на что он пригоден! Его приставили следить за хозяйством каретного и конюшенного двора, вести счета, и все это лишь потому, что ничего больше он делать не способен. Да еще, отрываясь на минутку от опостылевших книг, он волей-неволей должен любоваться на то, как принц Михаэль во всем своем великолепии прибывает в Твикенхэм-хаус, дабы вывезти леди Розамунду на прогулку в своей не менее великолепной двуколке, запряженной гнедыми чистокровками.
Две такие прогулки в день — это, по мнению Ричарда, было уже чересчур… но Розамунда, судя по всему, нисколько не возражала. Скорее наоборот, с удовольствием принимала эти знаки внимания.
Чернильная капля сорвалась с кончика пера и шлепнулась прямо на столбец аккуратно выписанных цифр.
Ричард в бешенстве уставился на кляксу, потом от души выругался. Промокнув кляксу, он отложил перо и поднялся из-за стола.
Теперь он уже не кривился от боли при каждом движении. За эту неделю в его состоянии произошли разительные перемены. Ричард чувствовал себя так, словно заново родился на свет. Опытный врач, который занимался его раной, при первом осмотре и бровью не повел — только покачал головой и буркнул себе под нос: пора бы, мол, ветеранам на службе у герцога усвоить, что война давно закончилась, и держаться подальше от кабацких потасовок.
Чем же ему сейчас заняться? Пойти помочь Харперу начищать до блеска упряжь? Впрочем, в прошлый раз Ричарда за то, что взял для чистки не ту мазь, изругали последними словами и велели впредь держаться подальше. Да и сейчас он искал себе не столько занятие, сколько собеседника — сидеть в одиночестве ему осточертело.
Мысли его обратилсь к Дигби и Уорсли. Эта парочка заявилась в Твикенхэм-хаус в надежде напасть на след Ричарда или же, за неимением лучшего, арестовать Харпера. Напрасные надежды! Как следовало из рассказа Харпера, им так и не удалось добиться от Розамунды ни единого слова против Ричарда, а уж сам Харпер ни на йоту не отступил от своих показаний: он, дескать, был введен в заблуждение своим бывшим патроном и искренне считал, что помогает ему выполнять особое задание; знай он правду — нипочем не стал бы пособником в побеге Ричарда из Ньюгейта.
Немалую роль, конечно, сыграло и то, что герцог уже успел побеседовать о судьбе Харпера с самим премьер-министром. Мало того, что Харперу не грозило никакое наказание — он еще и должен был получить награду за то, что принял участие в освобождении Розамунды! Словом, Дигби и Уорсли пришлось покинуть Твикенхэм-хаус несолоно хлебавши.
Харпер с нескрываемым удовольствием изложил все это Ричарду, но тот все же не спешил вздохнуть с облегчением. Он-то был уверен, что Дигби на этом не успокоится. Будь этот парень столь же умен, сколь настырен, Ричард не рискнул бы сейчас оставаться в Твикенхэм-хаус.
И потом, ему все так же не давала покоя одна мысль: каким образом Дигби узнал о существовании Дансмура?
18
Теперь ничто не удерживало его в Твикенхэме. Пора начинать действовать, пора смыть позор со своего имени. Однако он не желал уезжать, не попрощавшись с Розамундой. Сделав для него так много, она заслуживала большего, чем его поспешное бегство. По правде говоря, она заслуживала гораздо больше, чем он мог бы ей дать.
Его мысли прервал звук шагов по кованым ступеням крыльца. Руки машинально потянулись к треуголке, в которой был спрятан пистолет.
В дверь постучали.
— Дойл, ты здесь?
Голос принадлежал дворецкому Тернеру. Ричард опустил шляпу и распахнул дверь.
— Да, мистер Тернер, — почтительно произнес он. — Что вам угодно?
На этот раз почтительный тон дался ему легче. Харпер не преувеличивал, сравнивая жизнь в услужении у господ со службой в армии. Здесь Тернер был генералом. Мало что ускользало от его цепкого орлиного взора. Со дня своего приезда Ричард чувствовал на себе пристальное внимание дворецкого.
Однако сегодня в манере Тернера что-то неуловимо изменилось. Жесткий взгляд чуть подобрел, а вечно сжатые в тонкую полоску губы смягчились. От дворецкого так и веяло едва сдерживаемой радостью.
— Выйди-ка на свет, — велел он, — чтобы я мог рассмотреть тебя получше.
Заинтригованный и в то же время встревоженный, Ричард повиновался. Начальник лакеев придирчиво осмотрел подчиненного с ног до головы, потом заставил несколько раз повернуться.
— Ты, конечно, не так красив, как некоторые, но все же сгодишься, — заключил он наконец.
— Сгожусь для чего? — настороженно спросил Ричард.
— Чтобы прислуживать на балу. У нас не хватает людей, так что в пять часов ты явишься в лакейскую, и мы тебя облачим по всей форме.
— По всей форме? Что это означает? — Ричард непонимающе уставился на Тернера.
— Его светлость только что сообщил мне, что слуги должны быть в парадных ливреях. Мы берегли их для особого, торжественного случая, и вот, похоже, этот случай представился. — В ответ на недоуменный взгляд Ричарда Тернер пояснил: — На балу объявят о помолвке леди Розамунды.
Ричарду показалось, что в его сердце вонзился нож. Не сразу он смог овладеть собой.
— Не может быть, — только и пробормотал он.
Тонкие губы Тернера расплылись в улыбке.
— Ты разве не слышал, что леди Розамунда подыскала себе дом в Блумсбери? Зачем бы ей делать это, если она не собирается замуж? — С этими словами Тернер обрел свою обычную сухую, деловую манеру: — Не забудь, ровно в пять в лакейской, и ни минутой позже.
Глядя вслед прямой, как палка, спине удаляющегося дворецкого, Ричард с грохотом захлопнул за ним дверь.
Однако была еще одна причина, по которой Розамунда не хотела, чтобы брат остался с ними. Ей нужно было поговорить с Кэлли с глазу на глаз, а он бы только помешал. Она собиралась сообщить подруге, что наконец переезжает от отца в дом, который арендовала в окрестностях Блумсбери.
Хотя братья и поддерживали ее стремление зажить своим домом, они немилосердно подтрунивали над ней, оставаясь наедине. Конечно, семейные узы нужно уважать, но Розамунда давно поняла, что мужчины никогда не смирятся с мыслью, что женщина может сама улаживать свои дела.
Впрочем, Ричард Мэйтленд был исключением из этого правила.
Нахмурившись, Розамунда постаралась выбросить воспоминания об этом человеке из головы, как делала это бесчисленное множество раз в течение последней недели.
На площади перед домом Кэлли стоял экипаж с запряженной в него четверкой лошадей. Юноша в черно-белой ливрее держал поводья передней пары. Розамунда не знала, кому принадлежат эти цвета, лишь отметила, что ливрея ладно сидит на лакее. Честно говоря, именно на юноше в первую очередь задержался ее взгляд, а не на роскошной карете и породистых белых лошадях.
Темные пряди волос, выбившиеся из-под головного убора, обрамляли лицо с профилем греческого воина, как на старинных фресках, виденных ею в доме лорда Элджина. На вид юноше было около четырнадцати лет. Этих мальчиков звали «тиграми» — Розамунда не знала почему — и, похоже, они выполняли скорее декоративную роль, дополняя модный экипаж джентльмена.
— Он похож на итальянца, — прошептала Пруденс.
— Давай узнаем это.
Приблизившись к экипажу, Розамунда сказала:
— Мы любовались вашими лошадьми. Я сказала, что они английские, хотя моя подруга утверждает, что арабские.
Юноша почтительно приподнял шляпу в приветствии.
— Понятия не имею, — ответил он, коверкая слова на французский манер. — Спросите лучше хозяина, мсье Уиверса.
— Спасибо, — поблагодарила Розамунда и, когда их карета отъехала на несколько шагов, обменялась улыбкой с Пруденс.
— Думаю, слишком много чести для этого Уиверса, — заметила компаньонка.
Да и Розамунду мало интересовал хозяин вычурного экипажа. Она решила, что он, должно быть, приятель Чарльза Трэси или очередной поклонник Кэлли, явившийся с визитом к предмету своего обожания. Розамунде не терпелось поскорей увидеться с подругой. Со дня ее возвращения они виделись дважды, но оба раза в Твикенхэм-хаус, где их постоянно окружали люди и невозможно было поговорить по душам. Поэтому они условились воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы пооткровенничать, и сейчас Розамунда изнывала от нетерпения. Но ей и на этот раз не повезло.
Когда их проводили в гостиную, они обнаружили Кэлли в компании гостей. Два джентльмена, сидевшие спиной к окну, поднялись при появлении дочери герцога Ромси. Тетушка Фрэн тоже была в гостиной, однако она, похоже, дремала в кресле у камина.
Кэлли радостно бросилась к подруге.
— Розамунда! — воскликнула она. — Разве сегодня не твой день рождения? Ведь ты должна вовсю готовиться к балу!
— Успеется, — отмахнулась Розамунда, тщательно скрывая свое разочарование. Она так надеялась застать Кэлли в одиночестве. — Мы с Пруденс просто проезжали мимо и решили заглянуть к тебе.
— И правильно сделали, — довольно засмеялась Кэлли. — Прими мои поздравления! Позволь представить тебе моих гостей. Ты, кажется, не знакома с мистером Джорджем Уиверсом?
— Леди Розамунда, — галантно поклонился ей один из джентльменов. — Позвольте и мне поздравить вас.
Розамунда почувствовала, как ее сердце забилось сильнее от взгляда, каким окинул ее мистер Уиверс. Интуиция подсказала ей, что подобным образом он действует на многих женщин. На ее взгляд, ему было чуть за сорок, однако он излучал энергию молодости. Розамунда нашла его улыбку обаятельной.
— Спасибо. А это моя компаньонка, мисс Драй-ден, — представила она Пруденс.
— Рад встрече, — его тон и улыбка были искренними. Пруденс, судя по виду, была очарована им. Она даже забыла сделать реверанс, чего требовал этикет.
— А это, — продолжала Кэлли, — майор Дигби. Полагаю, с ним ты уже встречалась.
Сердце Розамунды опять подскочило, хотя на этот раз по другой причине. Майор Дигби долго и пристрастно допрашивал ее в связи с ее похищением, пытаясь выведать, что она успела узнать о Ричарде Мэйтленде за неделю, которую провела его пленницей. Розамунда считала этого Дигби очень опасным человеком.
После знакомства потекла светская беседа, причем в основном говорил мистер Уиверс. Он рассказал, что, хотя родился в Англии, большую часть жизни провел в Чарльстоне, в Южной Каролине, куда и собирался вернуться, закончив свои дела в Англии. Он приехал сюда купить несколько жеребцов для своих конюшен и повидать старых друзей.
— Мне будет тяжело уезжать. Я забыл, как прекрасна Англия и как очаровательны англичанки.
«Он слишком часто улыбается», — отметила про себя Розамунда, и перед глазами тотчас возникло лицо Ричарда, озаренное мимолетной и оттого особенно драгоценной улыбкой.
Розамунда отругала себя за то, что позволила мыслям о Ричарде опять завладеть ею.
Тут в разговор вступил майор Дигби.
— Как вы поступите со своим «тигром», когда соберетесь уезжать? Я знаю с десяток джентльменов, готовых пожертвовать зубом, чтобы заполучить его к себе.
— О нет, Ролана я возьму с собой. Я привязался к нему.
И как только Розамунда решила, что беседа течет вполне гладко и безобидно, Кэлли тут же все испортила, выпалив по обыкновению:
— Мы как раз говорили о тебе, Розамунда. Майор сказал, что ты убеждена в невиновности Мэйтленда, но я не поверила ему.
Отец предупреждал, чтобы она проявляла крайнюю осторожность при любом упоминании имени Ричарда. Герцог благоразумно не желал, чтобы у общественности сложилось мнение, будто Девэры симпатизируют бежавшему преступнику. Незачем, сказал он, возбуждать лишние подозрения и давать пищу для слухов. Поэтому Розамунда ответила, тщательно подбирая слова:
— Что-то не припомню, чтобы я так говорила.
На губах Дигби мелькнула усмешка.
— Ну, не в таких выражениях. Однако мне показалось очевидным, что вы… э-э… на его стороне.
Уиверс кашлянул.
— Он умеет понравиться, не так ли? Я знавал таких людей. Вы считаете их лучшими друзьями, а они в это время бессовестно вас надувают.
Розамунда почувствовала себя оскорбленной. Она с вызовом произнесла:
— Я бы не назвала мистера Мэйтленда очаровательным. Скорее я бы сказала, что власти поспешили объявить его виновным, не потрудившись вникнуть в суть дела.
Майор Дигби недоверчиво присвистнул.
— А почему вы так решили, леди Розамунда?
— Я считаю, что у мистера Мэйтленда могущественные враги, жаждущие его гибели.
— Чепуха, — резко возразил Дигби, едва сдерживая гнев. — Улики против него были неопровержимы. Кроме того, на тот момент военное ведомство не вмешивалось в ход следствия. Если у вас есть претензии, предъявляйте их гражданскому правосудию. Мои люди подключились к делу только после его побега из Ньюгейта.
Его презрительная ухмылка и надменность, сквозившая в каждом жесте, вывели Розамунду из себя, и она позабыла об осторожности.
— Настаивая на его виновности, вы ничего не добьетесь. Расследование нужно начинать заново. Если исходить из того, что полковник Мэйтленд невиновен, то перед любым мало-мальски разумным следователем сразу возникло бы множество вопросов.
— Например?
— Например, кто ненавидел его так сильно, что подстроил убийство с целью свалить на него вину? Кто были друзья Аюси Райдер, кроме тех, с кем она работала? Как удалось мужчине и мальчишке бесследно исчезнуть с места преступления, когда вокруг было полно народу?
Физиономия Дигби перекосилась от ярости.
— А у меня возникает вопрос, как вы оказались в Ньюгейте, леди Розамунда? Было ли случайным совпадением ваше появление там, или, быть может, все было спланировано заранее, а?
Кэлли порывисто вскочила.
— Майор Дигби, вы забываетесь! Леди Розамунда поехала в Ньюгейт по моей просьбе. Мой деверь Чарльз вам это подтвердит, как и тетушка Фрэн. Идея поехать принадлежала мне. Откуда нам было знать, что Мэйтленд задумал побег?
И тут Пруденс, обычно тихая и болезненно-застенчивая, намеренно вызвала огонь на себя.
— Мой брат тоже считает, что мистер Мэйтленд невиновен, — сказала она.
Дигби медленно повернулся и уставился на мисс Драйден так, словно только что заметил ее присутствие в комнате.
— А кто, осмелюсь спросить, ваш брат? — ядовито поинтересовался он, не пытаясь скрыть своего презрения.
— Питер Драйден, — любезно ответила Пруденс.
— Он банкир? — в свою очередь спросил мистер Уиверс.
— Нет, викарий.
— А… Тогда я его не знаю.
Это маленькое отступление от темы немного разрядило напряженную атмосферу, и Розамунда с благодарностью посмотрела на свою компаньонку. Она и так боялась, что сказала слишком много. Еще не хватало, чтобы этот Дигби решил, будто она сообщница Ричарда.
Уже гораздо спокойнее она произнесла:
— Если он убийца, то почему не убил меня, ведь ему было бы нечего терять? Это обстоятельство и заставляет меня сомневаться в том, что он убил мисс Райдер.
Дигби покачал головой. Он тоже успел поостыть.
— Вы дочь герцога, леди Розамунда, а Люси Райдер — простая девушка. Мэйтленд отнюдь не глупец. Он понимал, что ваш отец перевернул бы землю, чтобы отомстить за вас. А кто отомстит за смерть мисс Райдер?
«Ричард!» — хотелось закричать Розамунде. Но она лишь закрыла глаза и вздохнула.
— Мой отец тоже так считает.
Майор Дигби заметно расслабился.
— Ваш отец совершенно прав.
Вскоре мистер Уиверс поднялся и сказал, что лошади его застоялись и ему пора. Он обратился к Дигби:
— Если вы в Хоре Гарде, нам по пути. Я подвезу вас.
Они ушли вместе. Розамунда была уверена, что он предложил свой экипаж Дигби, чтобы избавить ее от дальнейших расспросов. Мистер Уиверс, вне всякого сомнения, был истинным джентльменом.
Кэлли подошла к окну, наблюдая, как мужчины садятся в карету.
— Прости, что была груба с твоим гостем, но я его не выношу, — извинилась Розамунда.
Кэлли расхохоталась.
— Можешь грубить, сколько захочется. Ты не единственная, кого он практически обвинил в пособничестве Мэйтленду. Дигби просто одержим Мэйтлендом, не знаю почему.
— Было в Ньюгейте что-то странное, правда? — задумчиво сказала Розамунда.
Кэлли резко повернулась.
— Что именно?
Розамунда покачала головой.
— Не знаю. Кажется, вот-вот ухвачусь за ниточку, но нет, она снова ускользает. Лучше выгляни в окно. Что ты видишь?
Подруга послушно выполнила ее просьбу.
— Ничего, — удивленно сказала она. — Погоди-ка. Я скажу тебе, чего я не вижу. Я не вижу кареты твоего отца, впрочем, как и его кучеров и форейторов.
Именно этого момента и ждала Розамунда.
— Все это в прошлом. Теперь я буду ездить в собственном скромном экипаже, как и любая другая дама. Конечно, пока его еще нет, но он будет. И я не хочу окружать себя лакеями, которые только путаются под ногами. Словом, я собираюсь жить, как обычная женщина.
Кэлли с сомнением покачала головой.
— Мы уже говорили об этом раньше. Ничего не получится.
— На этот раз я твердо решила. Я уже арендовала дом в Блумсбери, и, если мне понравится жить там, я смогу выкупить его до конца года.
Никто не заметил, когда проснулась тетушка Фрэн, но она внезапно подала голос из своего уголка:
— Браво, Розамунда! Вот это поступок! Как ты сказала, Блумсбери? Но это же недалеко отсюда! Почему бы нам не прогуляться к твоему новому дому?
— Тетушка, вы опередили меня. Я и сама хотела предложить вам это, — сказала Розамунда.
Проклятый Дигби ни на что не годен! Он глупец, если вообразил себя на должности главы Особого отдела вместо Мэйтленда. Он следил за ходом событий, вместо того чтобы предугадывать их или, что важнее, подталкивать их в нужном направлении.
Прихлебывая бренди, он вспоминал разговор, произошедший в доме миссис Трэси. Питер Драйден, викарий. Он был единственным человеком в Англии; представлявшим для него угрозу, потому что Драйден знал настоящего Джорджа Уиверса. Однако после минутного размышления он успокоился. В тех кругах, где он вращается, опасность натолкнуться на викария Драйдена ему не грозила. Но встретил же он его сестру. Да, это была случайность, но случайности не так уж редки в жизни.
Если бы все шло по плану, Мэйтленда бы уже повесили, а он покинул бы Англию.
Может, стоит бросить все и сбежать?
Но эта мысль приводила его в бешенство. И еще леди Розамунда Девэр. Она может стать для него источником больших неприятностей.
Он сделал большой глоток, размышляя над своими дальнейшими действиями. Он не станет, как Дигби, ждать сложа руки. Сначала он расправится с леди Розамундой, а уж потом примется за Драйдена.
Его мысли прервал звук шагов по кованым ступеням крыльца. Руки машинально потянулись к треуголке, в которой был спрятан пистолет.
В дверь постучали.
— Дойл, ты здесь?
Голос принадлежал дворецкому Тернеру. Ричард опустил шляпу и распахнул дверь.
— Да, мистер Тернер, — почтительно произнес он. — Что вам угодно?
На этот раз почтительный тон дался ему легче. Харпер не преувеличивал, сравнивая жизнь в услужении у господ со службой в армии. Здесь Тернер был генералом. Мало что ускользало от его цепкого орлиного взора. Со дня своего приезда Ричард чувствовал на себе пристальное внимание дворецкого.
Однако сегодня в манере Тернера что-то неуловимо изменилось. Жесткий взгляд чуть подобрел, а вечно сжатые в тонкую полоску губы смягчились. От дворецкого так и веяло едва сдерживаемой радостью.
— Выйди-ка на свет, — велел он, — чтобы я мог рассмотреть тебя получше.
Заинтригованный и в то же время встревоженный, Ричард повиновался. Начальник лакеев придирчиво осмотрел подчиненного с ног до головы, потом заставил несколько раз повернуться.
— Ты, конечно, не так красив, как некоторые, но все же сгодишься, — заключил он наконец.
— Сгожусь для чего? — настороженно спросил Ричард.
— Чтобы прислуживать на балу. У нас не хватает людей, так что в пять часов ты явишься в лакейскую, и мы тебя облачим по всей форме.
— По всей форме? Что это означает? — Ричард непонимающе уставился на Тернера.
— Его светлость только что сообщил мне, что слуги должны быть в парадных ливреях. Мы берегли их для особого, торжественного случая, и вот, похоже, этот случай представился. — В ответ на недоуменный взгляд Ричарда Тернер пояснил: — На балу объявят о помолвке леди Розамунды.
Ричарду показалось, что в его сердце вонзился нож. Не сразу он смог овладеть собой.
— Не может быть, — только и пробормотал он.
Тонкие губы Тернера расплылись в улыбке.
— Ты разве не слышал, что леди Розамунда подыскала себе дом в Блумсбери? Зачем бы ей делать это, если она не собирается замуж? — С этими словами Тернер обрел свою обычную сухую, деловую манеру: — Не забудь, ровно в пять в лакейской, и ни минутой позже.
Глядя вслед прямой, как палка, спине удаляющегося дворецкого, Ричард с грохотом захлопнул за ним дверь.
* * *
Лорд Каспар доставил дам к дому Кэлли на Манчестер-сквер и, условившись вернуться за ними через пару часов, отбыл. Розамунда была рада, что брат уехал, потому что в его присутствии ее компаньонка, мисс Драйден, словно впадала в летаргический сон. Розамунде было ясно, что бедняжка Пруденс влюбилась в Каспара, а ничего хорошего эта любовь ей не сулила. Каспар, конечно, жаловал своим вниманием красивых женщин, однако женитьба никоим образом не входила в его ближайшие планы.Однако была еще одна причина, по которой Розамунда не хотела, чтобы брат остался с ними. Ей нужно было поговорить с Кэлли с глазу на глаз, а он бы только помешал. Она собиралась сообщить подруге, что наконец переезжает от отца в дом, который арендовала в окрестностях Блумсбери.
Хотя братья и поддерживали ее стремление зажить своим домом, они немилосердно подтрунивали над ней, оставаясь наедине. Конечно, семейные узы нужно уважать, но Розамунда давно поняла, что мужчины никогда не смирятся с мыслью, что женщина может сама улаживать свои дела.
Впрочем, Ричард Мэйтленд был исключением из этого правила.
Нахмурившись, Розамунда постаралась выбросить воспоминания об этом человеке из головы, как делала это бесчисленное множество раз в течение последней недели.
На площади перед домом Кэлли стоял экипаж с запряженной в него четверкой лошадей. Юноша в черно-белой ливрее держал поводья передней пары. Розамунда не знала, кому принадлежат эти цвета, лишь отметила, что ливрея ладно сидит на лакее. Честно говоря, именно на юноше в первую очередь задержался ее взгляд, а не на роскошной карете и породистых белых лошадях.
Темные пряди волос, выбившиеся из-под головного убора, обрамляли лицо с профилем греческого воина, как на старинных фресках, виденных ею в доме лорда Элджина. На вид юноше было около четырнадцати лет. Этих мальчиков звали «тиграми» — Розамунда не знала почему — и, похоже, они выполняли скорее декоративную роль, дополняя модный экипаж джентльмена.
— Он похож на итальянца, — прошептала Пруденс.
— Давай узнаем это.
Приблизившись к экипажу, Розамунда сказала:
— Мы любовались вашими лошадьми. Я сказала, что они английские, хотя моя подруга утверждает, что арабские.
Юноша почтительно приподнял шляпу в приветствии.
— Понятия не имею, — ответил он, коверкая слова на французский манер. — Спросите лучше хозяина, мсье Уиверса.
— Спасибо, — поблагодарила Розамунда и, когда их карета отъехала на несколько шагов, обменялась улыбкой с Пруденс.
— Думаю, слишком много чести для этого Уиверса, — заметила компаньонка.
Да и Розамунду мало интересовал хозяин вычурного экипажа. Она решила, что он, должно быть, приятель Чарльза Трэси или очередной поклонник Кэлли, явившийся с визитом к предмету своего обожания. Розамунде не терпелось поскорей увидеться с подругой. Со дня ее возвращения они виделись дважды, но оба раза в Твикенхэм-хаус, где их постоянно окружали люди и невозможно было поговорить по душам. Поэтому они условились воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы пооткровенничать, и сейчас Розамунда изнывала от нетерпения. Но ей и на этот раз не повезло.
Когда их проводили в гостиную, они обнаружили Кэлли в компании гостей. Два джентльмена, сидевшие спиной к окну, поднялись при появлении дочери герцога Ромси. Тетушка Фрэн тоже была в гостиной, однако она, похоже, дремала в кресле у камина.
Кэлли радостно бросилась к подруге.
— Розамунда! — воскликнула она. — Разве сегодня не твой день рождения? Ведь ты должна вовсю готовиться к балу!
— Успеется, — отмахнулась Розамунда, тщательно скрывая свое разочарование. Она так надеялась застать Кэлли в одиночестве. — Мы с Пруденс просто проезжали мимо и решили заглянуть к тебе.
— И правильно сделали, — довольно засмеялась Кэлли. — Прими мои поздравления! Позволь представить тебе моих гостей. Ты, кажется, не знакома с мистером Джорджем Уиверсом?
— Леди Розамунда, — галантно поклонился ей один из джентльменов. — Позвольте и мне поздравить вас.
Розамунда почувствовала, как ее сердце забилось сильнее от взгляда, каким окинул ее мистер Уиверс. Интуиция подсказала ей, что подобным образом он действует на многих женщин. На ее взгляд, ему было чуть за сорок, однако он излучал энергию молодости. Розамунда нашла его улыбку обаятельной.
— Спасибо. А это моя компаньонка, мисс Драй-ден, — представила она Пруденс.
— Рад встрече, — его тон и улыбка были искренними. Пруденс, судя по виду, была очарована им. Она даже забыла сделать реверанс, чего требовал этикет.
— А это, — продолжала Кэлли, — майор Дигби. Полагаю, с ним ты уже встречалась.
Сердце Розамунды опять подскочило, хотя на этот раз по другой причине. Майор Дигби долго и пристрастно допрашивал ее в связи с ее похищением, пытаясь выведать, что она успела узнать о Ричарде Мэйтленде за неделю, которую провела его пленницей. Розамунда считала этого Дигби очень опасным человеком.
После знакомства потекла светская беседа, причем в основном говорил мистер Уиверс. Он рассказал, что, хотя родился в Англии, большую часть жизни провел в Чарльстоне, в Южной Каролине, куда и собирался вернуться, закончив свои дела в Англии. Он приехал сюда купить несколько жеребцов для своих конюшен и повидать старых друзей.
— Мне будет тяжело уезжать. Я забыл, как прекрасна Англия и как очаровательны англичанки.
«Он слишком часто улыбается», — отметила про себя Розамунда, и перед глазами тотчас возникло лицо Ричарда, озаренное мимолетной и оттого особенно драгоценной улыбкой.
Розамунда отругала себя за то, что позволила мыслям о Ричарде опять завладеть ею.
Тут в разговор вступил майор Дигби.
— Как вы поступите со своим «тигром», когда соберетесь уезжать? Я знаю с десяток джентльменов, готовых пожертвовать зубом, чтобы заполучить его к себе.
— О нет, Ролана я возьму с собой. Я привязался к нему.
И как только Розамунда решила, что беседа течет вполне гладко и безобидно, Кэлли тут же все испортила, выпалив по обыкновению:
— Мы как раз говорили о тебе, Розамунда. Майор сказал, что ты убеждена в невиновности Мэйтленда, но я не поверила ему.
Отец предупреждал, чтобы она проявляла крайнюю осторожность при любом упоминании имени Ричарда. Герцог благоразумно не желал, чтобы у общественности сложилось мнение, будто Девэры симпатизируют бежавшему преступнику. Незачем, сказал он, возбуждать лишние подозрения и давать пищу для слухов. Поэтому Розамунда ответила, тщательно подбирая слова:
— Что-то не припомню, чтобы я так говорила.
На губах Дигби мелькнула усмешка.
— Ну, не в таких выражениях. Однако мне показалось очевидным, что вы… э-э… на его стороне.
Уиверс кашлянул.
— Он умеет понравиться, не так ли? Я знавал таких людей. Вы считаете их лучшими друзьями, а они в это время бессовестно вас надувают.
Розамунда почувствовала себя оскорбленной. Она с вызовом произнесла:
— Я бы не назвала мистера Мэйтленда очаровательным. Скорее я бы сказала, что власти поспешили объявить его виновным, не потрудившись вникнуть в суть дела.
Майор Дигби недоверчиво присвистнул.
— А почему вы так решили, леди Розамунда?
— Я считаю, что у мистера Мэйтленда могущественные враги, жаждущие его гибели.
— Чепуха, — резко возразил Дигби, едва сдерживая гнев. — Улики против него были неопровержимы. Кроме того, на тот момент военное ведомство не вмешивалось в ход следствия. Если у вас есть претензии, предъявляйте их гражданскому правосудию. Мои люди подключились к делу только после его побега из Ньюгейта.
Его презрительная ухмылка и надменность, сквозившая в каждом жесте, вывели Розамунду из себя, и она позабыла об осторожности.
— Настаивая на его виновности, вы ничего не добьетесь. Расследование нужно начинать заново. Если исходить из того, что полковник Мэйтленд невиновен, то перед любым мало-мальски разумным следователем сразу возникло бы множество вопросов.
— Например?
— Например, кто ненавидел его так сильно, что подстроил убийство с целью свалить на него вину? Кто были друзья Аюси Райдер, кроме тех, с кем она работала? Как удалось мужчине и мальчишке бесследно исчезнуть с места преступления, когда вокруг было полно народу?
Физиономия Дигби перекосилась от ярости.
— А у меня возникает вопрос, как вы оказались в Ньюгейте, леди Розамунда? Было ли случайным совпадением ваше появление там, или, быть может, все было спланировано заранее, а?
Кэлли порывисто вскочила.
— Майор Дигби, вы забываетесь! Леди Розамунда поехала в Ньюгейт по моей просьбе. Мой деверь Чарльз вам это подтвердит, как и тетушка Фрэн. Идея поехать принадлежала мне. Откуда нам было знать, что Мэйтленд задумал побег?
И тут Пруденс, обычно тихая и болезненно-застенчивая, намеренно вызвала огонь на себя.
— Мой брат тоже считает, что мистер Мэйтленд невиновен, — сказала она.
Дигби медленно повернулся и уставился на мисс Драйден так, словно только что заметил ее присутствие в комнате.
— А кто, осмелюсь спросить, ваш брат? — ядовито поинтересовался он, не пытаясь скрыть своего презрения.
— Питер Драйден, — любезно ответила Пруденс.
— Он банкир? — в свою очередь спросил мистер Уиверс.
— Нет, викарий.
— А… Тогда я его не знаю.
Это маленькое отступление от темы немного разрядило напряженную атмосферу, и Розамунда с благодарностью посмотрела на свою компаньонку. Она и так боялась, что сказала слишком много. Еще не хватало, чтобы этот Дигби решил, будто она сообщница Ричарда.
Уже гораздо спокойнее она произнесла:
— Если он убийца, то почему не убил меня, ведь ему было бы нечего терять? Это обстоятельство и заставляет меня сомневаться в том, что он убил мисс Райдер.
Дигби покачал головой. Он тоже успел поостыть.
— Вы дочь герцога, леди Розамунда, а Люси Райдер — простая девушка. Мэйтленд отнюдь не глупец. Он понимал, что ваш отец перевернул бы землю, чтобы отомстить за вас. А кто отомстит за смерть мисс Райдер?
«Ричард!» — хотелось закричать Розамунде. Но она лишь закрыла глаза и вздохнула.
— Мой отец тоже так считает.
Майор Дигби заметно расслабился.
— Ваш отец совершенно прав.
Вскоре мистер Уиверс поднялся и сказал, что лошади его застоялись и ему пора. Он обратился к Дигби:
— Если вы в Хоре Гарде, нам по пути. Я подвезу вас.
Они ушли вместе. Розамунда была уверена, что он предложил свой экипаж Дигби, чтобы избавить ее от дальнейших расспросов. Мистер Уиверс, вне всякого сомнения, был истинным джентльменом.
Кэлли подошла к окну, наблюдая, как мужчины садятся в карету.
— Прости, что была груба с твоим гостем, но я его не выношу, — извинилась Розамунда.
Кэлли расхохоталась.
— Можешь грубить, сколько захочется. Ты не единственная, кого он практически обвинил в пособничестве Мэйтленду. Дигби просто одержим Мэйтлендом, не знаю почему.
— Было в Ньюгейте что-то странное, правда? — задумчиво сказала Розамунда.
Кэлли резко повернулась.
— Что именно?
Розамунда покачала головой.
— Не знаю. Кажется, вот-вот ухвачусь за ниточку, но нет, она снова ускользает. Лучше выгляни в окно. Что ты видишь?
Подруга послушно выполнила ее просьбу.
— Ничего, — удивленно сказала она. — Погоди-ка. Я скажу тебе, чего я не вижу. Я не вижу кареты твоего отца, впрочем, как и его кучеров и форейторов.
Именно этого момента и ждала Розамунда.
— Все это в прошлом. Теперь я буду ездить в собственном скромном экипаже, как и любая другая дама. Конечно, пока его еще нет, но он будет. И я не хочу окружать себя лакеями, которые только путаются под ногами. Словом, я собираюсь жить, как обычная женщина.
Кэлли с сомнением покачала головой.
— Мы уже говорили об этом раньше. Ничего не получится.
— На этот раз я твердо решила. Я уже арендовала дом в Блумсбери, и, если мне понравится жить там, я смогу выкупить его до конца года.
Никто не заметил, когда проснулась тетушка Фрэн, но она внезапно подала голос из своего уголка:
— Браво, Розамунда! Вот это поступок! Как ты сказала, Блумсбери? Но это же недалеко отсюда! Почему бы нам не прогуляться к твоему новому дому?
— Тетушка, вы опередили меня. Я и сама хотела предложить вам это, — сказала Розамунда.
* * *
Джордж Уиверс ворвался в свой кабинет и направился прямиком к столу, где теснились графины и бокалы. Он опрокинул в себя первый бокал, наполнил второй, подошел к окну и уставился невидящим взглядом на шумевшую внизу Бонд-стрит. Руки его дрожали не от страха, а от злобы.Проклятый Дигби ни на что не годен! Он глупец, если вообразил себя на должности главы Особого отдела вместо Мэйтленда. Он следил за ходом событий, вместо того чтобы предугадывать их или, что важнее, подталкивать их в нужном направлении.
Прихлебывая бренди, он вспоминал разговор, произошедший в доме миссис Трэси. Питер Драйден, викарий. Он был единственным человеком в Англии; представлявшим для него угрозу, потому что Драйден знал настоящего Джорджа Уиверса. Однако после минутного размышления он успокоился. В тех кругах, где он вращается, опасность натолкнуться на викария Драйдена ему не грозила. Но встретил же он его сестру. Да, это была случайность, но случайности не так уж редки в жизни.
Если бы все шло по плану, Мэйтленда бы уже повесили, а он покинул бы Англию.
Может, стоит бросить все и сбежать?
Но эта мысль приводила его в бешенство. И еще леди Розамунда Девэр. Она может стать для него источником больших неприятностей.
Он сделал большой глоток, размышляя над своими дальнейшими действиями. Он не станет, как Дигби, ждать сложа руки. Сначала он расправится с леди Розамундой, а уж потом примется за Драйдена.