Страница:
Алиса всхлипнула-вздрогнула, еще раз… и вдруг даже дышать перестала.
Медленно подняла на Леху лицо:
– Тхелю?… Ты нашел нашу Тхельку?!
Леха кивнул. Безнадежность ушла с лица Алисы. Ее вытеснила радость – еще робкая, еще недоверчивая.
– Лешка, милый… Нет, ты правда ее нашел?! Алиса вскочила с песка, шагнула к Лехе впритык, заглядывая в глаза. В ее глазах заблестела жизнь, личико в один миг похорошело. Из странного тела, из серой безнадеги в глазах вдруг выглянула та Лиска, что была здесь два дня назад, когда сидела на валуне и весело болтала ногами, стреляя глазками через плечо… Хорохорящаяся, не сдавшаяся, готовая драться.
– Нашел. Как ты и говорила. Такая… Такая вся из себя…
– Блэкушница, – сказала Алиса.
Леха кивнул.
– Да. В косухе, вся в заклепках. Юбка тоже из кожи, вороной хаэр до пояса…
Алиса тихонько кивала, соглашаясь.
– Сапоги на вот таких шпильках, наверное. Высоченные, с ботфортами. И мордочка как у ведьмы…
– Хм?… – вскинула брови Алиса. – Что?
– Куртка заклепованная-переклепованная – это да, она именно такие любит… А вот это уже… Ботфорты, мини?… Личико… как у ведьмы? – переспросила Алиса.
– Ну… – Леха замялся. Как бы объяснить-то? – Бледное-бледное, как у мертвяка. Кровавые губы. Угольные ресницы, да еще тени такие темные… Ну ведьма вылитая! А что?
– Да так… – Алиса улыбнулась, недоверчиво качая головой. – Да-а… Вот так вот дружишь, дружишь… Годами… А оказывается, совсем не знаешь человека…
– В смысле?
– Понимаешь, Леш, она… музыку блэкушную любит и по жизни жесткая до ужаса. Курточка кожаная с заклепками и с разными стальными черепами и волчьими оскалами… Но и все. В остальном скромная, пристойная. И почти не красится. Мол, она суровая блэкушница, тонкая и умная, а не какая-то там пубертатная малолетка распальцованная, не отличающая «Бурзум» от «Найтвиша»… – Алиса вдруг улыбнулась. – Все-таки я знала! Чувствовала, что это у нее немножко напускное, вся эта суровость и аскетизм. А глубоко в душе-то она еще не наигравшаяся девчонка! Готка выпендрежная!
Алиса рассмеялась, но глаза у нее были чуть грустные – словно она была не здесь, а где-то далеко, под ручку со своей Тхелькой, и еще ближе к ней теперь, когда узнала ее маленькую тайну…
– Все такая скромница, сдержанная… А тут, значит, решила оттянуться… – Алиса поглядела на Леху, опять улыбаясь. – Ох, вот бы мне ее сейчас увидеть! Такую!
– Увидишь, – пообещал Леха.
– Все-таки дождалась меня, значит… В Гнусмасе ее нашел? В магазинчике, да?
– Угу… – кивнул Леха. – Нашел. Только на всякий случай нарисуй еще раз дракончика. А то там…
Леха замялся, подбирая слово, да так и замолчал – по лицу Алисы пробежала тень.
– К ней не подобраться? – нахмурилась она. Надежда отхлынула, как сползает с берега обессилевшая волна.
– Леш?… – В ее глазах опять был страх.
– Да нет! Да все нормально, Лис. Просто…
– Что «просто»? – Голос Алисы звенел от напряжения.
– Да пустяки, просто разлучили нас не вовремя. Только я к ней подошел, и тут они… Да случайно!
Леха дернул плечом, постарался улыбнуться. Эх, еще бы знать, как это выглядит со стороны, когда его бычья образина улыбается!
– Ну просто не повезло! Не бери в голову.
– Пустяки? – Алиса еще хмурилась, но уже не всерьез. Страх, кажется, отпустил ее. Она даже попыталась улыбнуться. – Точно пустяки? Ну-ка смотреть в глаза! В глаза мне смотреть, бесстрашный воин, которому море по колено!
Леха рассмеялся:
– Да точно, Лис, точно… Нашел я твою Тхели, и она меня видела. Все будет хорошо. Просто на всякий случай дракончика нарисуй еще раз… Чтобы уж наверняка сегодня вечером.
– Лешка, ты… – Алиса замолчала, задохнувшись. Не находя слов.
Но ее сияющие глаза были лучше любых слов.
Леха таял под ними, как лед на солнце. Сразу стало хорошо-хорошо, уютно… и зевнул.
Теперь, когда все кончилось, вдруг оказалось, что ужасно хочется спать. После ночи беготни, после часов всматривания, кто там еще из «Тупичка Церберов» в игру пожаловал… Разом навалилась сонливость. Зато из Алисы энергия била ключом. Она почти пританцовывала вокруг Лехи.
– Ну, давай! – звонко хлопнула крыльями перед собой. Медные кончики перьев зазвенели. – Садись! Вот так, ага. Будем опять руны на тебе резать… Выйду – впору тату-салон открывать…
Она болтала и болтала, корябая краешком крыла по броневому наросту. Перо со скрежетом вгрызалось в броню, оставляя глубокие царапины, но толстый нарост смягчал прикосновения. Словно по плечу тихонько гладили. Голосок Алисы журчал как колыбельная, и Леха сладко жмурился, проваливаясь в дрему…
Солнце уже палило и жгло бока и спину, когда Леха добрел в Кремневую долину.
К двум любимым валунам. Удобные они. И от солнца на целый день защищают, и сатиру помощь опять же…
Прямо у северного прохода, до расщелины рукой подать. Собиратели медуз идут в Кремневую долину в основном через эту расщелину. Выходят они обычно из Гнусмаса, а от города до этого прохода ближе. Вот они сюда и идут.
Проходят через пустыню, через эту расщелину… а тут их уже ждут. Сатир их словно чувствует. Со скалы высматривает, что ли? Минут за пять заранее разбудит, все расскажет: сколько, как идут, чем вооружены. Все-все наболтает, пока глаза протираешь, в себя после сна приходишь и соображаешь, как бы этих собирателей лучше встретить…
За день этих собирателей не так уж много, одними ими жажду не утолить. Но хоть что-то. Глоток крови никогда лишним не бывает. Да и сатиру помощь… И главное, бегать никуда не надо, никого искать. Сами приходят.
Пять минут, и все. Потом сатир трупы обирает… Черт его знает, зачем ему все эти автоматы и боеприпасы. Ручки у него маленькие, слабые, да еще и четырехпалые. Такими на курок нормально не нажмешь, куда уж прицелиться! Поведет ствол и выбьет автомат из рук после первого же выстрела… Но зачем-то он все-таки старательно обирал трупы, куда-то утаскивал всю эту амуницию…
Ну, это уже его дело. Нужны ему боеприпасы зачем-то – пусть берет. А ты глотнул крови, и можно опять спать. Сатир сам оттащит трупы куда-то за валуны…
А самое главное, между этими валунами удобно лежать: площадка ровная-ровная. Ни щебенки, ни острых камней, ни выступов. Идеально ровный скол валуна, вросшего в землю. Прямо как на заказ.
Леха прилег, поджав под себя передние ноги. Повозился, устраиваясь поудобнее… Глаза сами собой закрылись. Спать хотелось ужасно, но это хорошо.
Крепкий сон… Крепкий сон – это хорошо… Завтра вечером свежая голова ой как понадобится… Те чертовы патрульные… Звуки вклинились в сон, как бетонобитный снаряд в спальню. Грубые, басовитые. Тревожные…
Сон все-таки удержался. Не давал вынырнуть. Цепко держал, как смола муху, но и покоя уже не было. Теперь уже не сладкий отдых, а мутное мучение, в котором перекатываются крохи сознания… Опять эта сволочь козлоногая чудит, валуны в перекидные календарики переделывает?!
Леха с трудом разлепил глаза. Господи, как же хотелось спать! Но уж лучше один раз открыть глаза, рявкнуть и дальше спать нормально, чем так… Леха мутно огляделся.
Вон валун, где сатир вчера скоблил. Четыре черточки вертикальные, пятой перечеркнуты наискось. Чуть поодаль еще одна вертикальная. Готовая и чистенькая…
Уже выпилил. Да. Но тогда что же это… Опять грохнуло. Басовито, далеко – и знакомо. Так же грохотало в первый день здесь, когда только познакомился с кабанами. Как же это сатир сказал-то тогда… Это кабаны разбираются со своими тимуровцами? Так, что ли, он сказал?
Леха поднялся. Полез из спального закутка, еще не отойдя от тяжелого, вязкого сна. Спотыкаясь, шаркая броневыми наростами о валуны…
А над долиной все грохало и грохало.
Да, басовитые плюхи летели с северо-запада. От опушки Блиндажного леса. Откуда-то из-за него. Бм-м, бм-м, бм-м…
Тогда они кончились быстро – теперь же бухало и бухало, никак не кончаясь. А если вслушаться, можно различить и треск автоматных очередей…
Перед первыми блиндажными дубами сгустилось туманное облачко, раскололось синим всполохом – и на камни выпал белый кабан. Тот альбинос, маленький и тщедушный. Вскочил с четверенек и метнулся в лес. Бм-м. Бм-м. Бм-м…
Еще одно облачко. Распоролось всполохом – и возле опушки выбросило еще одного кабана.
Но этот в лес не бросился. Каштановый, с золотой искоркой в пятачке – Клык. Это он у них держит масть. Только сейчас от былой вальяжности и следа не осталось. Стискивая свою стальную дубину обеими руками, он напряженно замер – кажется, отсюда зубовный скрежет слышно! – и лишь вздрагивал всем телом, словно кто-то невидимый кружил вокруг него и вгонял в шкуру иголки.
Но не бежал в лес, стоял и терпел. Чего-то ждал, Бм-м, бм-м…
И еще туманное облачко. Выкинуло опять белого. Он шмякнулся на камни, стал подниматься… тут Клык в очередной раз вздрогнул. Альбиноса скрутило, выгнуло дугой, и он рухнул опять на камни, визжа, как резаная свинья.
Тут же вскочил, метнулся к опушке, ничего не замечая вокруг, но Клык нагнал его и схватил за шкирку. Альбинос все рвался к лесу, но Клык его держал, как собаку на ошейнике.
Бм-м, бм-м, бм-м…
И все стихло. И взрывы, и автоматные очереди. Альбинос, не переставая, сучил ручками и копытами, но Клык крепко держал его за шкирку. Сам тоже вздрагивал от боли, но не бежал в лес и альбиносу не давал.
Возле них сгустилось еще одно облачко, и из него выпал розовый кабан – Черноух, хотя черного уха отсюда и не разглядеть. Рванулся к лесу, но остановился – Клык окликнул его, махнул рукой, призывая к себе.
Только теперь он рискнул опустить альбиноса на землю. Но совсем не отпустил. Продолжал удерживать за шкирку, чтобы не убежал. Подождал, пока подойдет Черноух, и все трое побежали в лес.
То и дело вздрагивая от боли. Шарахаясь и оступаясь, словно шли по битому стеклу…
Минуту все было тихо, а потом как посыпалось: бм-м, бм-м, бм-м, бм-м!… Взрывы шли один за другим, почти сливаясь. Грохотало и грохотало, без малейшего перерыва… И вдруг стихло, как отрезало.
Стало тихо-тихо, лишь отдаленно гудел в ушах ветер от озер, от вечно клубящихся над ними облаков.
Леха глядел на опушку – но туманные шары там больше не появлялись…
– Ну что, рогатенький, как тебе?
Леха вздрогнул и обернулся, оступившись на предательской гальке. Чуть не рухнул на бок.
Сзади на валуне расселся сатир. И когда успел подобраться? Не было же его…
– Совесть не мучает? – мрачно осведомился сатир.
Леха нахмурился. Что за дурацкие шутки?
– Что невинной овечкой смотришь, рожа рогатая? Сдается мне, это все из-за тебя.
– Да я-то тут при чем?… – опешил Леха.
– Так прямо и ни при чем? – хмыкнул сатир.
– Да что я сделал-то?!
– О! Вот они тебе сейчас все и объяснят… – Сатир уже не глядел на Леху. На опушке показались кабаны. Не выпали из облачков, а вышли из леса самым обычным образом. Все трое. Альбинос вскинул руку, указывая на Леху и сатира. Троица развернулась и решительно зашагала прямо сюда.
– Значит, так, рогатое, – тихо и быстро забормотал сатир. – Хвост пистолетом, а сам в кильватере. Усек? Поддакивай поувереннее, ну и вообще… понаглее. Ну а рожа у тебя и так… врагу не пожелаешь.
Леха хмуро молчал, пытаясь собраться с мыслями после мутного сна. Глядя на шагающих сюда кабанов. Расстояние быстро таяло.
– Ну, не школьница, короче! – уже почти шептал сатир, умудряясь шевелить только самым уголком губ. – Не сливать, иначе сожрут. Понял, да?
Вдруг приосанился, упер руки в боки и выступил вперед.
– Куда топаем, кабанье? Желуди в той стороне.
– Ты не лезь, – мрачно посоветовал ему Клык.
– Че замер?! – тут же выдвинулся вперед альбинос – Чтобы тебя тут вообще не стояло, и уже пять минут как! Намек понял, нет? Ну?! Одно копыто здесь, другой рог там! Время пошло!
– Коз-зел… – добавил черноухий и сплюнул. Но на сатира это впечатления не произвело.
– Этче? – хмыкнул он и покрутил головой, отказываясь верить собственным ушам. – Этче такое, я не понял? Типа, рогами померяться приспичило? С-сынки…
Альбинос покосился на Клыка. Черноух сразу надвинулся на сатира, но Клык положил руку ему на плечо.
– Подожди… – И, через голову сатира, словно того тут вообще не было, заговорил с Лехой: – Ты где охотишься?
Но сатира трудно было обескуражить.
– Вляпалка вблудная, ты откуда вылез-то, вообще? – почти нежно спросил он Клыка, – Че за предъявы без регалок? В терпилы намылился? Так ты только попроси…
– Да он это, он! – вклинился альбинос из-за плеча Клыка. – Ну кто еще! Четырех дней не прошло, как он тут появился, а они уже к нам в лес полезли! Да он, он это достал нефтяников, сука рогатая! Он это, базара нет!
– Он прав? – Клык глядел только на Леху. – Ты у нефтяников шкодил?
Леха молчал. Нефтяники?… При чем это тут вообще?… Покосился на сатира, но тот…
Сатир задумчиво тер мочку с кольцом. Прямо-таки весь ушел в этот захватывающий процесс, потеряв интерес ко всему остальному. Зар-раза! Нахамил – и в сторону?!
Клык мрачно покивал, разглядывая Леху. Вздохнул:
– Ну что я тебе скажу, мужик… Тебя предупреждали, чтоб другим жить не мешал? Предупреждали. Но ты по-людски не хочешь, до дел общества тебе дела нет… Ну, дело твое. Пеняй на себя.
– Ну ты, мудрила! – вдруг ожил сатир. Попер прямо на кабанов: – Достал пальцы гнуть, транзитник с экватора! Ну-ка собрал своих торпед в охапку, копыта в лапы – и бегом, бегом отсюда, пока я добрый!
Ближе всех оказался черноухий. Сатир, совершенно не задумываясь, шагнул к нему и ткнул в грудь. Совершенно не смущаясь, что тот на четыре головы выше, в два раза шире в плечах и черт знает во сколько раз тяжелее… Черноухий ожидал всего, кроме этого. Он пошатнулся, отступил на шаг, чтобы не рухнуть на острые камни, а на его морде застыло удивление. Недоверчивое и какое-то даже веселое.
Ненадолго, впрочем. Черноух помрачнел, медленно сплюнул и шагнул к сатиру.
– Ну все, духарик, допросился, – объявил он, поудобнее перехватывая биту. – Будем из тебя…
Из-за спины Клыка вынырнул альбинос, уже замахиваясь битой.
Леха рванулся ему наперерез, оскальзываясь в гальке…
И этот туда же, чертов шибздик однорогий! Как же он не чувствует, что сбоку на него находят?! Почему даже глазом туда не косит, идиот…
Леха рванул наперерез альбиносу – но только ведь не успеть, слишком далеко сатир вышел к кабанам. Слишком поздно…
По долине прокатился тугой звон.
На миг все трое кабанов застыли: невозмутимый Клык, альбинос с прутом над головой, замахнувшийся Черноух, осекшийся на полуслове…
И тут их всех скрутило.
Клык и черноухий взвыли, стискивая зубы. Альбинос заорал во весь голос, выгнулся дугой и рухнул на щебенку.
– Опять… – выдохнул черноухий, разворачиваясь к опушке. Про сатира он забыл.
Как и Клык про Леху:
– Назад! Быстро!
Альбинос лишь скулил, катаясь по земле. Хватал ртом воздух и никак не мог оправиться от приступа боли.
– Пошли, придурок! – схватил его за шкирку черноухий и потащил к лесу.
Клык на миг задержался. Поймал взгляд Лехи, прищурился:
– Ну, смотри, мужик… Смотри…
Развернулся и побежал за своими.
Копыта у кабанов были странные – снизу не плоские, а как-то дугой, словно ладонь попрошайки. Куски щебенки попадали в эту вмятину и, когда на это копыто переносился вес, так и норовили вылететь, как шашки из-под пальца при игре в Чапаева. Кабаны оступались почти на каждом шагу. Бежали вроде бы по прямой, а получалось змейкой. Они были уже на опушке, когда над долиной снова прокатился тугой звон. Всех троих скрутило, альбинос и черноухий не удержались и рухнули на землю.
– Встать! – рявкнул Клык. – Быстрее! Ну!
Троица рванула дальше, в переплетение зеркальных стволов и ветвей. Скрылись.
Из-за леса донесся тугой звон, и тут же завопил альбинос. Даже из-за деревьев его было слышно…
Через минуту за лесом привычно забухали взрывы, застучали очереди – и тут же на опушке вспух туманный шар. Из него вывалился альбинос, вскочил и бросился в лес.
Едва он скрылся, на опушке сгустились еще два шара. Клык и черноухий вывалились на камни почти одновременно.
– Да-а, рогатый… – протянул сатир. – Нехило хрюшкам перепало. Похоже, и тебе достанется…
– Ладно, не пугай. Пуганые.
– Да нет, рогатенький… – пробормотал сатир и вздохнул. Без привычного ехидства. – На этот раз тебя, похоже, достанут. И достанут не по-детски…
– Да ладно тебе…
– Было ладно, да все вышло, – хмуро отозвался сатир, все глядя на опушку.
Леха медленно втянул воздух, еще медленнее выдохнул, изо всех сил стараясь сдерживаться. Что за дурацкая манера вести разговор? То пугает, то партизанку на допросе строит!
– Ну хорошо. И как же они меня достанут? Еще раз припрутся сюда? Буду спать у другого прохода. Мне-то что, а им от леса далеко не походишь. Не смогут они за мной бегать по всей зоне.
– Они-то бегать не смогут… – сказал сатир. И таким тоном произнес это «они-то»…
– Но если не они, то кто же и как меня…
– А так! – вдруг обозлился сатир. – Языком больше мели, парнокопытное!
Он развернулся и побрел к озерам.
Леха проводил его взглядом.
Минута тянулась за минутой, а бой за лесом все не кончался. Через каждые секунд тридцать над долиной прокатывался тугой звон, будто разрывалась на части огромная стальная труба. Канонада за лесом то усиливалась, то смолкала – и тогда на опушке Блиндажного леса взбухали туманные шары, чтобы выкинуть из себя кабанов…
Они убегали в лес, там снова начиналась канонада – чтобы через пару минут оборваться. Кабанов опять выкидывало на опушке. Иногда всех вместе, иногда порознь. Они поднимались, бросались в лес… Раз за разом…
Клык, когда его выбрасывало на опушку, пытался ждать своих подручных, чтобы идти в атаку всем вместе. Стоял и ждал, пока выбросит Черноуха и альбиноса. Вздрагивая всем телом, когда над долиной раздавался звон, но ждал. Стиснув кулаки, вжав голову в плечи… Хватал за шкирку альбиноса, чтобы не убежал, пока не выкинет черноухого… Альбинос орал, как безумный. Рвался вперед, ничего не соображая. В лес, в лес, в лес! Как пес на цепи. Но Клык держал его. Или черноухого, если того выбрасывало раньше. Заставлял ждать третьего, чтобы идти в атаку всем вместе… Поначалу. Потом и Клык сломался, уносился в лес, едва его выкидывало…
Леха тряхнул головой, поглядел на небо – где там солнце?
Сколько уже прошло? Полчаса? Час? Больше?… Эта чертовщина все не кончалась. Господи, да что же у них там происходит-то, за лесом?! И еще в голове все каталась колючая мысль: что там Клык говорил про нефтяников?…
Если то, что сейчас творится в лесу, как-то связано с нефтяниками…
Лес-то Блиндажный, и название у него такое не просто так. И если Клык прав…
К черту, к черту! Все равно, пока темно не станет, у нефтяной вышки не то что ничего не сделать – вообще к ней близко не подобраться! При дневном свете еще издали заметят и из крупнокалиберного пулемета расстреляют. Так что…
Леха вернулся в спальный закуток между валунами. Улегся, подобрал под себя ноги и заставил тело расслабиться. Надо выспаться.
А для этого выкинуть из головы все мысли, перестать думать. Просто отключиться и заснуть…
По долине прокатился тягучий скрежет, словно тащили железо по железу. Куда громче, чем раньше. И тут же из-за леса завопило – в два голоса. Вместе с альбиносом орал и черноухий. Раньше сдерживался, а вот сейчас…
Что же это за боль должна быть…
К черту, к черту! Надо заснуть, черт бы все это побрал! Потому что если Клык прав… Если он прав и все это имеет отношение к нефтяникам… Тогда вечером ох как понадобится свежая голова. Кристально ясная!
Не сразу, но все-таки удалось расслабиться. Отрешиться от того, что творилось вокруг. Дать мыслям течь самим по себе… Они уже смешались в причудливую кашу, обволакивающую и мягкую, дающую провалиться в сон…
И тут над самым ухом заскрипело железом о камень. Разом сдернув налет сна.
– Да твою мать! – не выдержал Леха, узнав этот чертов скрежет.
Мгновенно вскочил и теперь стоял, дрожа от ярости. Едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на сатира.
Опять приперся! Встал рядышком и корябал какой-то железякой по боку валуна, делая на календарике еще одну палочку.
– Какого дьявола тебе тут надо именно сейчас?!
– А ты не ори, не ори, – невозмутимо отозвался сатир, даже не оборачиваясь. Прочистил пальчиком канавку в камне, критически склонил голову к плечу, осматривая свои труды. Еще пару раз царапнул железякой. – Лучше скажи спасибо, что разбудил. А то самое интересное-то и пропустишь…
– Что я тут еще пропущу?!
По долине снова прокатился тугой звон, где-то за лесом заорал альбинос. Там тяжело бухали взрывы, простучала очередь… Господи, сколько же это еще будет продолжаться-то?!
А теперь к этой какофонии присоединилось еще и солнце. Взобралось в самый зенит и палило оттуда, и палило, слепя и заливая все вокруг душным жаром…
В голове было тяжело и зло. Хотелось на кого-нибудь накинуться, да так, чтобы в клочки! Чтобы пух и перья летели…
– Вон, – сатир мотнул мордой на солнце. – Видишь?
Леха невольно проследил за его взглядом, уперся глазами в ослепительный диск солнца – и зажмурился. Стиснул зубы от боли. По глазам как ножом резануло.
– Что «видишь»?! – прошипел Леха, едва сдерживаясь. Ну, все… Похоже, этим «кем-нибудь», на кого будут выпускать душевный пар и из кого полетят пух и перья, будешь ты, партизанка однорогая!
– Солнце где – видишь? – Сатир был все так же невозмутим. – Час дня сейчас будет.
– И что?!
– А то, что с Москвой у нас разница одиннадцать часов! А смены у модеров длятся по полсуток! Сейчас меняться будут.
– И что?!!
Господи! Нет, это просто невозможно терпеть! Как дать бы ему по лбу, чтобы научился разговаривать по-человечески…
– А вот что… – Сатир дернул подбородком и своей грязной бородкой на опушку.
Еще одно облачко. Лопнуло от синеватого всполоха, и оттуда выпал альбинос.
Тут над долиной опять зазвенело, и Леха заранее сморщился перед воплем, от которого мурашки по хребту, – альбинос всегда орал после этого звона…
Но вопля не было.
И кататься по щебенке, извиваясь в судороге и лягая воздух от боли, альбинос тоже не собирался.
Вместо этого он не спеша поднялся с четверенек на ноги, даже отряхнуться решил – вместо того чтобы пулей нестись обратно в лес! Словно почувствовав взгляд в спину, обернулся, заметил Леху и сатира – и сделал руками отрывистое па на крепко сжатых кулаках. Простое и доходчивое.
Потом развернулся и засеменил в лес. Как бы и бегом, но без особой спешки…
Опять облачко, на этот раз выпал черноухий. Поднялся и тоже не очень-то спеша направился в лес.
– Ну наконец-то! – облегченно выдохнул Леха. Повернулся к сатиру: – Им снизили уровень боли, да?
Сатир кивнул, скептически поджав уголок губ.
– Им-то снизили… А вот чего ты радуешься – этого я не понимаю…
Леха нахмурился, разглядывая его. Шутит?… По тону не похоже, но с сатира станется… Да только если это и шутка, то все равно дурацкая!
Сатир тоже покосился на Леху – и вдруг хмыкнул:
– Рогатенький, ты правда такой тупой или прикидываешься? Думаешь, им уровень боли снизили за красивые свиные глазки?
– В смысле?…
– Разве это не потому, что модер их пожалел? Часа два уже мучаются, если не больше…
– В смысле держи пасть шире и глотай проворнее! – вдруг обозлился сатир. – Запрещено модерам уровни боли трогать! Прут их с работы за такие дела, и ни одна сука тут за красивые глаза никому уровень боли не понизит! Понял?!
– Но…
Леха покосился на опушку. Там опять туманилось облачко. Выпал альбинос. Неспешно поднялся и засеменил в лес. Этак через силу. И лень вроде – но надо, обещал…
– Вот и я про то же! – все орал сатир. – Чем, думаешь, они тут могли расплатиться, а?!
– И чем же?
– А-а-а… – Сатир от души махнул на Леху рукой, – Теперь-то что, теперь молись своему парнокопытному богу, чтобы пронесло…
Он спрыгнул с валуна.
– Ладно, спи! Дело есть серьезное, но ты сейчас, похоже, ни хрена не соображаешь. Дрыхни! Вечером поговорим.
Сатир развернулся и зашагал к озерцам, но вдруг остановился. Яростно зачесал ухо, где висело кольцо. Замер, будто прислушивался к чему-то. Досадливо дернул головой, с чувством выматерился и пошел дальше.
Леха еще постоял, глядя то ему вслед, то на опушку.
Кабаны выпадали так же регулярно, как и раньше. И все так же бухали за лесом взрывы, стучало короткими очередями…
Леха вздохнул – черт бы их всех тут побрал! ни черта не понятно! – и пошел обратно в уютный закуток. Канонада никак не желала прекращаться, но хотя бы душераздирающих воплей больше нет…
Что-то было не так.
Что-то было не так, но вот что… Леха заворочался, выдираясь из сна, с трудом разлепил глаза…
Дьявол! Вокруг совершенно темно! Уже ночь!
И даже никаких признаков заката. Полная темнота, лишь вверху сверкают звезды. Месяц висел над самыми вершинами Блиндажного леса, чуть потолще, чем вчера…
Черт возьми! Сколько же проспал?!
– Ну ты и здоров дрыхнуть, – хмыкнул сатир.
Он расселся на вершине валуна, ссутулившись. Уперши в колени локти, а в подбородок кулачки. Теперь же выпрямился и спрыгнул на щебенку.
Леха задрал морду и разглядывал небо. Программеры и тут выше всяких похвал: звезды как настоящие и вращаются вместе с небосводом. Прямо как в реале.
Медленно подняла на Леху лицо:
– Тхелю?… Ты нашел нашу Тхельку?!
Леха кивнул. Безнадежность ушла с лица Алисы. Ее вытеснила радость – еще робкая, еще недоверчивая.
– Лешка, милый… Нет, ты правда ее нашел?! Алиса вскочила с песка, шагнула к Лехе впритык, заглядывая в глаза. В ее глазах заблестела жизнь, личико в один миг похорошело. Из странного тела, из серой безнадеги в глазах вдруг выглянула та Лиска, что была здесь два дня назад, когда сидела на валуне и весело болтала ногами, стреляя глазками через плечо… Хорохорящаяся, не сдавшаяся, готовая драться.
– Нашел. Как ты и говорила. Такая… Такая вся из себя…
– Блэкушница, – сказала Алиса.
Леха кивнул.
– Да. В косухе, вся в заклепках. Юбка тоже из кожи, вороной хаэр до пояса…
Алиса тихонько кивала, соглашаясь.
– Сапоги на вот таких шпильках, наверное. Высоченные, с ботфортами. И мордочка как у ведьмы…
– Хм?… – вскинула брови Алиса. – Что?
– Куртка заклепованная-переклепованная – это да, она именно такие любит… А вот это уже… Ботфорты, мини?… Личико… как у ведьмы? – переспросила Алиса.
– Ну… – Леха замялся. Как бы объяснить-то? – Бледное-бледное, как у мертвяка. Кровавые губы. Угольные ресницы, да еще тени такие темные… Ну ведьма вылитая! А что?
– Да так… – Алиса улыбнулась, недоверчиво качая головой. – Да-а… Вот так вот дружишь, дружишь… Годами… А оказывается, совсем не знаешь человека…
– В смысле?
– Понимаешь, Леш, она… музыку блэкушную любит и по жизни жесткая до ужаса. Курточка кожаная с заклепками и с разными стальными черепами и волчьими оскалами… Но и все. В остальном скромная, пристойная. И почти не красится. Мол, она суровая блэкушница, тонкая и умная, а не какая-то там пубертатная малолетка распальцованная, не отличающая «Бурзум» от «Найтвиша»… – Алиса вдруг улыбнулась. – Все-таки я знала! Чувствовала, что это у нее немножко напускное, вся эта суровость и аскетизм. А глубоко в душе-то она еще не наигравшаяся девчонка! Готка выпендрежная!
Алиса рассмеялась, но глаза у нее были чуть грустные – словно она была не здесь, а где-то далеко, под ручку со своей Тхелькой, и еще ближе к ней теперь, когда узнала ее маленькую тайну…
– Все такая скромница, сдержанная… А тут, значит, решила оттянуться… – Алиса поглядела на Леху, опять улыбаясь. – Ох, вот бы мне ее сейчас увидеть! Такую!
– Увидишь, – пообещал Леха.
– Все-таки дождалась меня, значит… В Гнусмасе ее нашел? В магазинчике, да?
– Угу… – кивнул Леха. – Нашел. Только на всякий случай нарисуй еще раз дракончика. А то там…
Леха замялся, подбирая слово, да так и замолчал – по лицу Алисы пробежала тень.
– К ней не подобраться? – нахмурилась она. Надежда отхлынула, как сползает с берега обессилевшая волна.
– Леш?… – В ее глазах опять был страх.
– Да нет! Да все нормально, Лис. Просто…
– Что «просто»? – Голос Алисы звенел от напряжения.
– Да пустяки, просто разлучили нас не вовремя. Только я к ней подошел, и тут они… Да случайно!
Леха дернул плечом, постарался улыбнуться. Эх, еще бы знать, как это выглядит со стороны, когда его бычья образина улыбается!
– Ну просто не повезло! Не бери в голову.
– Пустяки? – Алиса еще хмурилась, но уже не всерьез. Страх, кажется, отпустил ее. Она даже попыталась улыбнуться. – Точно пустяки? Ну-ка смотреть в глаза! В глаза мне смотреть, бесстрашный воин, которому море по колено!
Леха рассмеялся:
– Да точно, Лис, точно… Нашел я твою Тхели, и она меня видела. Все будет хорошо. Просто на всякий случай дракончика нарисуй еще раз… Чтобы уж наверняка сегодня вечером.
– Лешка, ты… – Алиса замолчала, задохнувшись. Не находя слов.
Но ее сияющие глаза были лучше любых слов.
Леха таял под ними, как лед на солнце. Сразу стало хорошо-хорошо, уютно… и зевнул.
Теперь, когда все кончилось, вдруг оказалось, что ужасно хочется спать. После ночи беготни, после часов всматривания, кто там еще из «Тупичка Церберов» в игру пожаловал… Разом навалилась сонливость. Зато из Алисы энергия била ключом. Она почти пританцовывала вокруг Лехи.
– Ну, давай! – звонко хлопнула крыльями перед собой. Медные кончики перьев зазвенели. – Садись! Вот так, ага. Будем опять руны на тебе резать… Выйду – впору тату-салон открывать…
Она болтала и болтала, корябая краешком крыла по броневому наросту. Перо со скрежетом вгрызалось в броню, оставляя глубокие царапины, но толстый нарост смягчал прикосновения. Словно по плечу тихонько гладили. Голосок Алисы журчал как колыбельная, и Леха сладко жмурился, проваливаясь в дрему…
Солнце уже палило и жгло бока и спину, когда Леха добрел в Кремневую долину.
К двум любимым валунам. Удобные они. И от солнца на целый день защищают, и сатиру помощь опять же…
Прямо у северного прохода, до расщелины рукой подать. Собиратели медуз идут в Кремневую долину в основном через эту расщелину. Выходят они обычно из Гнусмаса, а от города до этого прохода ближе. Вот они сюда и идут.
Проходят через пустыню, через эту расщелину… а тут их уже ждут. Сатир их словно чувствует. Со скалы высматривает, что ли? Минут за пять заранее разбудит, все расскажет: сколько, как идут, чем вооружены. Все-все наболтает, пока глаза протираешь, в себя после сна приходишь и соображаешь, как бы этих собирателей лучше встретить…
За день этих собирателей не так уж много, одними ими жажду не утолить. Но хоть что-то. Глоток крови никогда лишним не бывает. Да и сатиру помощь… И главное, бегать никуда не надо, никого искать. Сами приходят.
Пять минут, и все. Потом сатир трупы обирает… Черт его знает, зачем ему все эти автоматы и боеприпасы. Ручки у него маленькие, слабые, да еще и четырехпалые. Такими на курок нормально не нажмешь, куда уж прицелиться! Поведет ствол и выбьет автомат из рук после первого же выстрела… Но зачем-то он все-таки старательно обирал трупы, куда-то утаскивал всю эту амуницию…
Ну, это уже его дело. Нужны ему боеприпасы зачем-то – пусть берет. А ты глотнул крови, и можно опять спать. Сатир сам оттащит трупы куда-то за валуны…
А самое главное, между этими валунами удобно лежать: площадка ровная-ровная. Ни щебенки, ни острых камней, ни выступов. Идеально ровный скол валуна, вросшего в землю. Прямо как на заказ.
Леха прилег, поджав под себя передние ноги. Повозился, устраиваясь поудобнее… Глаза сами собой закрылись. Спать хотелось ужасно, но это хорошо.
Крепкий сон… Крепкий сон – это хорошо… Завтра вечером свежая голова ой как понадобится… Те чертовы патрульные… Звуки вклинились в сон, как бетонобитный снаряд в спальню. Грубые, басовитые. Тревожные…
Сон все-таки удержался. Не давал вынырнуть. Цепко держал, как смола муху, но и покоя уже не было. Теперь уже не сладкий отдых, а мутное мучение, в котором перекатываются крохи сознания… Опять эта сволочь козлоногая чудит, валуны в перекидные календарики переделывает?!
Леха с трудом разлепил глаза. Господи, как же хотелось спать! Но уж лучше один раз открыть глаза, рявкнуть и дальше спать нормально, чем так… Леха мутно огляделся.
Вон валун, где сатир вчера скоблил. Четыре черточки вертикальные, пятой перечеркнуты наискось. Чуть поодаль еще одна вертикальная. Готовая и чистенькая…
Уже выпилил. Да. Но тогда что же это… Опять грохнуло. Басовито, далеко – и знакомо. Так же грохотало в первый день здесь, когда только познакомился с кабанами. Как же это сатир сказал-то тогда… Это кабаны разбираются со своими тимуровцами? Так, что ли, он сказал?
Леха поднялся. Полез из спального закутка, еще не отойдя от тяжелого, вязкого сна. Спотыкаясь, шаркая броневыми наростами о валуны…
А над долиной все грохало и грохало.
Да, басовитые плюхи летели с северо-запада. От опушки Блиндажного леса. Откуда-то из-за него. Бм-м, бм-м, бм-м…
Тогда они кончились быстро – теперь же бухало и бухало, никак не кончаясь. А если вслушаться, можно различить и треск автоматных очередей…
Перед первыми блиндажными дубами сгустилось туманное облачко, раскололось синим всполохом – и на камни выпал белый кабан. Тот альбинос, маленький и тщедушный. Вскочил с четверенек и метнулся в лес. Бм-м. Бм-м. Бм-м…
Еще одно облачко. Распоролось всполохом – и возле опушки выбросило еще одного кабана.
Но этот в лес не бросился. Каштановый, с золотой искоркой в пятачке – Клык. Это он у них держит масть. Только сейчас от былой вальяжности и следа не осталось. Стискивая свою стальную дубину обеими руками, он напряженно замер – кажется, отсюда зубовный скрежет слышно! – и лишь вздрагивал всем телом, словно кто-то невидимый кружил вокруг него и вгонял в шкуру иголки.
Но не бежал в лес, стоял и терпел. Чего-то ждал, Бм-м, бм-м…
И еще туманное облачко. Выкинуло опять белого. Он шмякнулся на камни, стал подниматься… тут Клык в очередной раз вздрогнул. Альбиноса скрутило, выгнуло дугой, и он рухнул опять на камни, визжа, как резаная свинья.
Тут же вскочил, метнулся к опушке, ничего не замечая вокруг, но Клык нагнал его и схватил за шкирку. Альбинос все рвался к лесу, но Клык его держал, как собаку на ошейнике.
Бм-м, бм-м, бм-м…
И все стихло. И взрывы, и автоматные очереди. Альбинос, не переставая, сучил ручками и копытами, но Клык крепко держал его за шкирку. Сам тоже вздрагивал от боли, но не бежал в лес и альбиносу не давал.
Возле них сгустилось еще одно облачко, и из него выпал розовый кабан – Черноух, хотя черного уха отсюда и не разглядеть. Рванулся к лесу, но остановился – Клык окликнул его, махнул рукой, призывая к себе.
Только теперь он рискнул опустить альбиноса на землю. Но совсем не отпустил. Продолжал удерживать за шкирку, чтобы не убежал. Подождал, пока подойдет Черноух, и все трое побежали в лес.
То и дело вздрагивая от боли. Шарахаясь и оступаясь, словно шли по битому стеклу…
Минуту все было тихо, а потом как посыпалось: бм-м, бм-м, бм-м, бм-м!… Взрывы шли один за другим, почти сливаясь. Грохотало и грохотало, без малейшего перерыва… И вдруг стихло, как отрезало.
Стало тихо-тихо, лишь отдаленно гудел в ушах ветер от озер, от вечно клубящихся над ними облаков.
Леха глядел на опушку – но туманные шары там больше не появлялись…
– Ну что, рогатенький, как тебе?
Леха вздрогнул и обернулся, оступившись на предательской гальке. Чуть не рухнул на бок.
Сзади на валуне расселся сатир. И когда успел подобраться? Не было же его…
– Совесть не мучает? – мрачно осведомился сатир.
Леха нахмурился. Что за дурацкие шутки?
– Что невинной овечкой смотришь, рожа рогатая? Сдается мне, это все из-за тебя.
– Да я-то тут при чем?… – опешил Леха.
– Так прямо и ни при чем? – хмыкнул сатир.
– Да что я сделал-то?!
– О! Вот они тебе сейчас все и объяснят… – Сатир уже не глядел на Леху. На опушке показались кабаны. Не выпали из облачков, а вышли из леса самым обычным образом. Все трое. Альбинос вскинул руку, указывая на Леху и сатира. Троица развернулась и решительно зашагала прямо сюда.
– Значит, так, рогатое, – тихо и быстро забормотал сатир. – Хвост пистолетом, а сам в кильватере. Усек? Поддакивай поувереннее, ну и вообще… понаглее. Ну а рожа у тебя и так… врагу не пожелаешь.
Леха хмуро молчал, пытаясь собраться с мыслями после мутного сна. Глядя на шагающих сюда кабанов. Расстояние быстро таяло.
– Ну, не школьница, короче! – уже почти шептал сатир, умудряясь шевелить только самым уголком губ. – Не сливать, иначе сожрут. Понял, да?
Вдруг приосанился, упер руки в боки и выступил вперед.
– Куда топаем, кабанье? Желуди в той стороне.
– Ты не лезь, – мрачно посоветовал ему Клык.
– Че замер?! – тут же выдвинулся вперед альбинос – Чтобы тебя тут вообще не стояло, и уже пять минут как! Намек понял, нет? Ну?! Одно копыто здесь, другой рог там! Время пошло!
– Коз-зел… – добавил черноухий и сплюнул. Но на сатира это впечатления не произвело.
– Этче? – хмыкнул он и покрутил головой, отказываясь верить собственным ушам. – Этче такое, я не понял? Типа, рогами померяться приспичило? С-сынки…
Альбинос покосился на Клыка. Черноух сразу надвинулся на сатира, но Клык положил руку ему на плечо.
– Подожди… – И, через голову сатира, словно того тут вообще не было, заговорил с Лехой: – Ты где охотишься?
Но сатира трудно было обескуражить.
– Вляпалка вблудная, ты откуда вылез-то, вообще? – почти нежно спросил он Клыка, – Че за предъявы без регалок? В терпилы намылился? Так ты только попроси…
– Да он это, он! – вклинился альбинос из-за плеча Клыка. – Ну кто еще! Четырех дней не прошло, как он тут появился, а они уже к нам в лес полезли! Да он, он это достал нефтяников, сука рогатая! Он это, базара нет!
– Он прав? – Клык глядел только на Леху. – Ты у нефтяников шкодил?
Леха молчал. Нефтяники?… При чем это тут вообще?… Покосился на сатира, но тот…
Сатир задумчиво тер мочку с кольцом. Прямо-таки весь ушел в этот захватывающий процесс, потеряв интерес ко всему остальному. Зар-раза! Нахамил – и в сторону?!
Клык мрачно покивал, разглядывая Леху. Вздохнул:
– Ну что я тебе скажу, мужик… Тебя предупреждали, чтоб другим жить не мешал? Предупреждали. Но ты по-людски не хочешь, до дел общества тебе дела нет… Ну, дело твое. Пеняй на себя.
– Ну ты, мудрила! – вдруг ожил сатир. Попер прямо на кабанов: – Достал пальцы гнуть, транзитник с экватора! Ну-ка собрал своих торпед в охапку, копыта в лапы – и бегом, бегом отсюда, пока я добрый!
Ближе всех оказался черноухий. Сатир, совершенно не задумываясь, шагнул к нему и ткнул в грудь. Совершенно не смущаясь, что тот на четыре головы выше, в два раза шире в плечах и черт знает во сколько раз тяжелее… Черноухий ожидал всего, кроме этого. Он пошатнулся, отступил на шаг, чтобы не рухнуть на острые камни, а на его морде застыло удивление. Недоверчивое и какое-то даже веселое.
Ненадолго, впрочем. Черноух помрачнел, медленно сплюнул и шагнул к сатиру.
– Ну все, духарик, допросился, – объявил он, поудобнее перехватывая биту. – Будем из тебя…
Из-за спины Клыка вынырнул альбинос, уже замахиваясь битой.
Леха рванулся ему наперерез, оскальзываясь в гальке…
И этот туда же, чертов шибздик однорогий! Как же он не чувствует, что сбоку на него находят?! Почему даже глазом туда не косит, идиот…
Леха рванул наперерез альбиносу – но только ведь не успеть, слишком далеко сатир вышел к кабанам. Слишком поздно…
По долине прокатился тугой звон.
На миг все трое кабанов застыли: невозмутимый Клык, альбинос с прутом над головой, замахнувшийся Черноух, осекшийся на полуслове…
И тут их всех скрутило.
Клык и черноухий взвыли, стискивая зубы. Альбинос заорал во весь голос, выгнулся дугой и рухнул на щебенку.
– Опять… – выдохнул черноухий, разворачиваясь к опушке. Про сатира он забыл.
Как и Клык про Леху:
– Назад! Быстро!
Альбинос лишь скулил, катаясь по земле. Хватал ртом воздух и никак не мог оправиться от приступа боли.
– Пошли, придурок! – схватил его за шкирку черноухий и потащил к лесу.
Клык на миг задержался. Поймал взгляд Лехи, прищурился:
– Ну, смотри, мужик… Смотри…
Развернулся и побежал за своими.
Копыта у кабанов были странные – снизу не плоские, а как-то дугой, словно ладонь попрошайки. Куски щебенки попадали в эту вмятину и, когда на это копыто переносился вес, так и норовили вылететь, как шашки из-под пальца при игре в Чапаева. Кабаны оступались почти на каждом шагу. Бежали вроде бы по прямой, а получалось змейкой. Они были уже на опушке, когда над долиной снова прокатился тугой звон. Всех троих скрутило, альбинос и черноухий не удержались и рухнули на землю.
– Встать! – рявкнул Клык. – Быстрее! Ну!
Троица рванула дальше, в переплетение зеркальных стволов и ветвей. Скрылись.
Из-за леса донесся тугой звон, и тут же завопил альбинос. Даже из-за деревьев его было слышно…
Через минуту за лесом привычно забухали взрывы, застучали очереди – и тут же на опушке вспух туманный шар. Из него вывалился альбинос, вскочил и бросился в лес.
Едва он скрылся, на опушке сгустились еще два шара. Клык и черноухий вывалились на камни почти одновременно.
– Да-а, рогатый… – протянул сатир. – Нехило хрюшкам перепало. Похоже, и тебе достанется…
– Ладно, не пугай. Пуганые.
– Да нет, рогатенький… – пробормотал сатир и вздохнул. Без привычного ехидства. – На этот раз тебя, похоже, достанут. И достанут не по-детски…
– Да ладно тебе…
– Было ладно, да все вышло, – хмуро отозвался сатир, все глядя на опушку.
Леха медленно втянул воздух, еще медленнее выдохнул, изо всех сил стараясь сдерживаться. Что за дурацкая манера вести разговор? То пугает, то партизанку на допросе строит!
– Ну хорошо. И как же они меня достанут? Еще раз припрутся сюда? Буду спать у другого прохода. Мне-то что, а им от леса далеко не походишь. Не смогут они за мной бегать по всей зоне.
– Они-то бегать не смогут… – сказал сатир. И таким тоном произнес это «они-то»…
– Но если не они, то кто же и как меня…
– А так! – вдруг обозлился сатир. – Языком больше мели, парнокопытное!
Он развернулся и побрел к озерам.
Леха проводил его взглядом.
Минута тянулась за минутой, а бой за лесом все не кончался. Через каждые секунд тридцать над долиной прокатывался тугой звон, будто разрывалась на части огромная стальная труба. Канонада за лесом то усиливалась, то смолкала – и тогда на опушке Блиндажного леса взбухали туманные шары, чтобы выкинуть из себя кабанов…
Они убегали в лес, там снова начиналась канонада – чтобы через пару минут оборваться. Кабанов опять выкидывало на опушке. Иногда всех вместе, иногда порознь. Они поднимались, бросались в лес… Раз за разом…
Клык, когда его выбрасывало на опушку, пытался ждать своих подручных, чтобы идти в атаку всем вместе. Стоял и ждал, пока выбросит Черноуха и альбиноса. Вздрагивая всем телом, когда над долиной раздавался звон, но ждал. Стиснув кулаки, вжав голову в плечи… Хватал за шкирку альбиноса, чтобы не убежал, пока не выкинет черноухого… Альбинос орал, как безумный. Рвался вперед, ничего не соображая. В лес, в лес, в лес! Как пес на цепи. Но Клык держал его. Или черноухого, если того выбрасывало раньше. Заставлял ждать третьего, чтобы идти в атаку всем вместе… Поначалу. Потом и Клык сломался, уносился в лес, едва его выкидывало…
Леха тряхнул головой, поглядел на небо – где там солнце?
Сколько уже прошло? Полчаса? Час? Больше?… Эта чертовщина все не кончалась. Господи, да что же у них там происходит-то, за лесом?! И еще в голове все каталась колючая мысль: что там Клык говорил про нефтяников?…
Если то, что сейчас творится в лесу, как-то связано с нефтяниками…
Лес-то Блиндажный, и название у него такое не просто так. И если Клык прав…
К черту, к черту! Все равно, пока темно не станет, у нефтяной вышки не то что ничего не сделать – вообще к ней близко не подобраться! При дневном свете еще издали заметят и из крупнокалиберного пулемета расстреляют. Так что…
Леха вернулся в спальный закуток между валунами. Улегся, подобрал под себя ноги и заставил тело расслабиться. Надо выспаться.
А для этого выкинуть из головы все мысли, перестать думать. Просто отключиться и заснуть…
По долине прокатился тягучий скрежет, словно тащили железо по железу. Куда громче, чем раньше. И тут же из-за леса завопило – в два голоса. Вместе с альбиносом орал и черноухий. Раньше сдерживался, а вот сейчас…
Что же это за боль должна быть…
К черту, к черту! Надо заснуть, черт бы все это побрал! Потому что если Клык прав… Если он прав и все это имеет отношение к нефтяникам… Тогда вечером ох как понадобится свежая голова. Кристально ясная!
Не сразу, но все-таки удалось расслабиться. Отрешиться от того, что творилось вокруг. Дать мыслям течь самим по себе… Они уже смешались в причудливую кашу, обволакивающую и мягкую, дающую провалиться в сон…
И тут над самым ухом заскрипело железом о камень. Разом сдернув налет сна.
– Да твою мать! – не выдержал Леха, узнав этот чертов скрежет.
Мгновенно вскочил и теперь стоял, дрожа от ярости. Едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на сатира.
Опять приперся! Встал рядышком и корябал какой-то железякой по боку валуна, делая на календарике еще одну палочку.
– Какого дьявола тебе тут надо именно сейчас?!
– А ты не ори, не ори, – невозмутимо отозвался сатир, даже не оборачиваясь. Прочистил пальчиком канавку в камне, критически склонил голову к плечу, осматривая свои труды. Еще пару раз царапнул железякой. – Лучше скажи спасибо, что разбудил. А то самое интересное-то и пропустишь…
– Что я тут еще пропущу?!
По долине снова прокатился тугой звон, где-то за лесом заорал альбинос. Там тяжело бухали взрывы, простучала очередь… Господи, сколько же это еще будет продолжаться-то?!
А теперь к этой какофонии присоединилось еще и солнце. Взобралось в самый зенит и палило оттуда, и палило, слепя и заливая все вокруг душным жаром…
В голове было тяжело и зло. Хотелось на кого-нибудь накинуться, да так, чтобы в клочки! Чтобы пух и перья летели…
– Вон, – сатир мотнул мордой на солнце. – Видишь?
Леха невольно проследил за его взглядом, уперся глазами в ослепительный диск солнца – и зажмурился. Стиснул зубы от боли. По глазам как ножом резануло.
– Что «видишь»?! – прошипел Леха, едва сдерживаясь. Ну, все… Похоже, этим «кем-нибудь», на кого будут выпускать душевный пар и из кого полетят пух и перья, будешь ты, партизанка однорогая!
– Солнце где – видишь? – Сатир был все так же невозмутим. – Час дня сейчас будет.
– И что?!
– А то, что с Москвой у нас разница одиннадцать часов! А смены у модеров длятся по полсуток! Сейчас меняться будут.
– И что?!!
Господи! Нет, это просто невозможно терпеть! Как дать бы ему по лбу, чтобы научился разговаривать по-человечески…
– А вот что… – Сатир дернул подбородком и своей грязной бородкой на опушку.
Еще одно облачко. Лопнуло от синеватого всполоха, и оттуда выпал альбинос.
Тут над долиной опять зазвенело, и Леха заранее сморщился перед воплем, от которого мурашки по хребту, – альбинос всегда орал после этого звона…
Но вопля не было.
И кататься по щебенке, извиваясь в судороге и лягая воздух от боли, альбинос тоже не собирался.
Вместо этого он не спеша поднялся с четверенек на ноги, даже отряхнуться решил – вместо того чтобы пулей нестись обратно в лес! Словно почувствовав взгляд в спину, обернулся, заметил Леху и сатира – и сделал руками отрывистое па на крепко сжатых кулаках. Простое и доходчивое.
Потом развернулся и засеменил в лес. Как бы и бегом, но без особой спешки…
Опять облачко, на этот раз выпал черноухий. Поднялся и тоже не очень-то спеша направился в лес.
– Ну наконец-то! – облегченно выдохнул Леха. Повернулся к сатиру: – Им снизили уровень боли, да?
Сатир кивнул, скептически поджав уголок губ.
– Им-то снизили… А вот чего ты радуешься – этого я не понимаю…
Леха нахмурился, разглядывая его. Шутит?… По тону не похоже, но с сатира станется… Да только если это и шутка, то все равно дурацкая!
Сатир тоже покосился на Леху – и вдруг хмыкнул:
– Рогатенький, ты правда такой тупой или прикидываешься? Думаешь, им уровень боли снизили за красивые свиные глазки?
– В смысле?…
– Разве это не потому, что модер их пожалел? Часа два уже мучаются, если не больше…
– В смысле держи пасть шире и глотай проворнее! – вдруг обозлился сатир. – Запрещено модерам уровни боли трогать! Прут их с работы за такие дела, и ни одна сука тут за красивые глаза никому уровень боли не понизит! Понял?!
– Но…
Леха покосился на опушку. Там опять туманилось облачко. Выпал альбинос. Неспешно поднялся и засеменил в лес. Этак через силу. И лень вроде – но надо, обещал…
– Вот и я про то же! – все орал сатир. – Чем, думаешь, они тут могли расплатиться, а?!
– И чем же?
– А-а-а… – Сатир от души махнул на Леху рукой, – Теперь-то что, теперь молись своему парнокопытному богу, чтобы пронесло…
Он спрыгнул с валуна.
– Ладно, спи! Дело есть серьезное, но ты сейчас, похоже, ни хрена не соображаешь. Дрыхни! Вечером поговорим.
Сатир развернулся и зашагал к озерцам, но вдруг остановился. Яростно зачесал ухо, где висело кольцо. Замер, будто прислушивался к чему-то. Досадливо дернул головой, с чувством выматерился и пошел дальше.
Леха еще постоял, глядя то ему вслед, то на опушку.
Кабаны выпадали так же регулярно, как и раньше. И все так же бухали за лесом взрывы, стучало короткими очередями…
Леха вздохнул – черт бы их всех тут побрал! ни черта не понятно! – и пошел обратно в уютный закуток. Канонада никак не желала прекращаться, но хотя бы душераздирающих воплей больше нет…
Что-то было не так.
Что-то было не так, но вот что… Леха заворочался, выдираясь из сна, с трудом разлепил глаза…
Дьявол! Вокруг совершенно темно! Уже ночь!
И даже никаких признаков заката. Полная темнота, лишь вверху сверкают звезды. Месяц висел над самыми вершинами Блиндажного леса, чуть потолще, чем вчера…
Черт возьми! Сколько же проспал?!
– Ну ты и здоров дрыхнуть, – хмыкнул сатир.
Он расселся на вершине валуна, ссутулившись. Уперши в колени локти, а в подбородок кулачки. Теперь же выпрямился и спрыгнул на щебенку.
Леха задрал морду и разглядывал небо. Программеры и тут выше всяких похвал: звезды как настоящие и вращаются вместе с небосводом. Прямо как в реале.