Страница:
- Мы к вам в первый раз с писателем Петром Андреевичем Павленко приезжали. А во второй - с писателем Габриловичем. А с Горбатовым, товарищ генерал, вы под Моздоком встречаться не могли. Он попросту там не был...
- Неужели? Значит, запамятовал,- несколько смутившись, сказал И. П. Рослый. И тут же посерьезнел.- Думаю, что нам пора перейти на сегодняшние дела... Сразу скажу, что корпус еще нигде не встречал такого яростного сопротивления, как здесь, у Зееловских высот. Одна только триста первая дивизия отбила семь контратак! В ночь на семнадцатое ввели в бой наш резерв двести сорок восьмую дивизию. Она встала левее триста первой... Той, самой пробивной нашей дивизии, конечно же стало легче, и она вместе с тяжелым танковым полком навалилась на город Гузов. К утру восемнадцатого он уже был в наших руках... Двести сорок восьмая тем временем завершила прорыв Зееловских укреплений, и через ее боевые порядки прошли бригады одиннадцатого танкового корпуса генерала Ющука... Прошу прощения, телефон...- Взял трубку.- Слушаю... Какой полк? Повтори! Двадцать седьмой авиадесантный? Это уже что-то новое... Парадно-гренадерский корпус? Разгромили третий дивизион? Молодцы! Обо всем сейчас же доложу наверх. Но, слушай, Владимир Семенович, раз Гузов крепко в руках держишь, иди частью сил на Вульков и Хармерсдорф, понял? Куда-куда командный пункт? В замок? Разрешаю, поселяйтесь в рыцарском замке...
Генерал положил трубку, сделал какие-то пометки на карте и тут же связался с командующим армией Н. Э. Берзариным. Доложил ему о появлении в полосе наступления 301-й дивизии 27-го авиадесантного полка и подразделений из 408-го парадно-гренадерского корпуса противника.
- Антонов отбил все контратаки,- говорил он в трубку.- НП переводит в замок. Приказал ему ударить на Вульков... Есть, чаще информировать штаб армии!
И - к нам:
- Вот какие дела у нас заварились...
Да, дела заварились интересные. Нужно поспешить в сражающиеся части. И мы, распрощавшись с генералом Рослым, двинулись в путь.
* * *
Поехали вначале опять в Зеелов. Туда должен был перебазироваться КП 8-й гвардейской. Но комендант огорчил: город то и дело бомбит фашистская авиация, поэтому все штабы из него ушли. Перебазировался куда-то и командный пункт Чуйкова. Куда, он и сам не знает...
Стали искать танкистов. Нашли узел связи 1-й гвардейской танковой армии. Здесь нам сообщили, что генерал Катуков из Зеелова тоже выехал. Им же приказано свернуться к вечеру...
- Командный пункт Чуйкова? - переспросил капитан-связист. - Сейчас посмотрю по карте. Кажется, мы отметили, куда он перешел... Ну вот, так и есть - он в балке Вейнберг, вот здесь...
В балке Вейнберг хорошо сохранились многие немецкие блиндажи. Сюда-то и привел свою оперативную группу начальник штаба 8-й гвардейской армии генерал В. А. Белявский.
Сам Виталий Андреевич расположился в просторном офицерском блиндаже, в котором прежние его хозяева оставили даже хороший стол, пять стульев, мягкое кресло и кровать. Мы пошли к нему. Генерал как раз с каким-то чернявым майором разглядывал карту. Нас поприветствовал кивком головы и тут же показал на стулья: садитесь, мол, подождите...
Но вот наконец выпрямился, представил нам майора:
- Знакомьтесь, майор Симонян, работник нашего штаба.
Мы обратили внимание на новенький орден Красного Знамени на груди майора.
- Вот о ком напишите,- посоветовал В. А. Белявский. И тут же рассказал нам о совершенном им подвиге.
16 апреля, когда наша пехота залегла у Зееловских высот, летчик советского самолета сообщил, что вроде бы видел на окраине города Мюнхеберга советские танки. Маршал Жуков потребовал от штаба армии уточнить эти данные.
- Через два часа жду доклада, - сказал маршал.
Решили послать на разведку армейский самолет По-2. Вместе с летчиком полетел и майор Р. Г. Симонян. Легкий и вообще-то беззащитный По-2 на бреющем пролетел сначала над Берлинским шоссе, потом над улицами и площадями Мюнхеберга. Симонян наблюдал. Но советских танков нигде не увидел.
На обратном пути их самолет был подбит, а летчик тяжело ранен. Все же у него хватило сил дотянуть на поврежденной машине до расположения наших войск.
Доставленные Р. Г. Симоняном сведения были тотчас же доложены маршалу Г. К. Жукову. Командующий фронтом сказал В. И. Чуйкову:
- Майору от моего имени вручите, орден Красного Знамени. И передайте, что он молодец!..
Симонян, слушая о себе этот рассказ, смущенно улыбался и не знал, куда деть свои руки.
- Так что герои есть не только в частях, они и в штабах,- подвел итог рассказу В. А. Белявский. И тут же добавил: - И в этом сила наших штабов!
Затем Виталий Андреевич с похвалой отозвался о действиях 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерала В. А. Глазунова. И через четверть часа мы с его разрешения уже ехали в этот корпус.
На дорогах, в малых и больших селениях - следы упорных боев. Разрушенные и обгоревшие коробки домов, покалеченные кирхи, воронки от снарядов и бомб, взорванные мосты и всюду таблички: "Осторожно, мины".
Мюнхеберг весь в развалинах. Едем по узкой дороге, проделанной нашими саперами среди этих развалин.
- Отличная работа! - восхищается наш водитель Сергей Макаров. Но он еще не знает, что уничтожили-то этот город в основном сами гитлеровцы. Их бесноватый фюрер приказывал оставлять советским войскам мертвую землю. Вот и в Мюнхеберге специальные команды взорвали электростанцию, собор, казармы, две фабрики, завод и все здания на центральной площади. Повредили водопровод. И это было сделано до того, как к городу подошли наши танки...
За городом встречаем "виллис". В нем рядом с шофером сидит полковник. А на заднем сиденье - майор с забинтованной головой и медицинская сестра. Знакомимся.
- Командир пятьдесят седьмой стрелковой дивизии гвардии полковник Зализнюк...
- Вы из корпуса генерал-лейтенанта Глазунова?
- Да, из него...
- А мы как раз к вам...
- Что ж, тогда сделаем так,- говорит полковник.- Мою машину отправим в армейский госпиталь. Ранен лучший наш командир батальона майор Хазанов. Ранен еще семнадцатого. Держали в своем санбате, а ему хуже и хуже... Вот я и хотел его отправить в госпиталь... Теперь же пересяду к вам, а мой "виллис" пусть везет майора дальше. Дорогу запомнили? - спрашивает он своего водителя.
- Запомнил, товарищ гвардии полковник.
- Ну, тогда езжай.
Мы тоже тронулись.
* * *
По дороге комдив рассказал нам, что батальон Н. П. Хазанова первым из их соединения форсировал реку Флиссе. Но на том берегу майор был ранен в голову. Батальон возглавил начальник штаба В. Г. Боченков. Враг трижды контратаковал советских воинов, но они удержали рубеж до подхода главных сил полка.
- Кстати, тут недалеко и НП этого полка. Заедем?
Мы согласились.
Командир полка подполковник П. П. Конев как раз говорил с кем-то по рации. Увидев комдива, сказал в микрофон своему собеседнику: "Я тебя вызову попозже, да и сам чаще связывайся со мной. Не зря говорят - один ум хорошо, а два все-таки лучше..."
- С кем это вы?
- С капитаном Чуковским. Взял, понимаете, в плен какого-то гитлеровского офицера, а тот молчит. Требует, чтобы с ним говорил командир, равный ему по чину... Спрашивал, что с ним делать. Приказал отправить на мой НП.
- Правильно! - одобрил решение командира полка Зализнюк.- Мы тоже поговорим с ним вот при товарищах корреспондентах...
Гитлеровец оказался майором, начальником штаба из 20-й моторизованной дивизии. И уже здесь, перед полковником и сразу тремя подполковниками, начал давать показания.
- Задача нашей дивизии состояла в том,- говорил пленный,- чтобы во что бы то ни стало задержать русских на Зееловском рубеже. За оставление позиций каждому солдату и офицеру грозил расстрел. Держались мы, по-моему, стойко. Но огонь вашей артиллерии, ночные и дневные бомбардировки вымотали нас. Только наш полк за два дня боев потерял девятьсот человек... Оставшиеся солдаты и офицеры были сведены в боевую группу. Но и она сегодня перестала существовать. Ваш капитан, который взял меня в плен, очень грамотно провел атаку. Он буквально выкурил нас из траншей. Ну а уже потом мы попали под огонь русской артиллерии... В живых остались я, мой денщик и санитар...
- Есть ли на подходе к фронту свежие части? - спросил майора Зализнюк.
- Конечно. И много!.. Берлин мы будем защищать не хуже, чем вы когда-то свою Москву... Я не могу сказать ничего точного, но слышал, что на оборону столицы рейха ставятся офицерские школы, отряды моряков, дивизии СС, части, снятые с западного фронта.
- Каково моральное состояние ваших войск?
- Наш полк, к сожалению, уже уничтожен... Но всякий немец, думаю, готов скорее умереть, чем отдать Берлин в руки русским!
- Как вы, например? - с презрительной усмешкой спросил полковник. Пленный майор промолчал. Но когда Комдив собрался уходить, залепетал жалобно и испугано:
- Скажите, господин полковник, меня расстреляют?.. Я сказал вам не все, могу дать новые и более ценные показания. Только сохраните мне жизнь...
- В Красной Армии пленных не расстреливают,- ответил ему командир дивизии.- Мы, советские люди, уважаем и чтим международные законы и правила. А вот вы, фашисты, не придерживаетесь их.
И комдив вышел из блиндажа...
Поздно ночью, закончив работу в полку Конева, мы приехали на фронтовой узел связи. Здесь встретили Бориса Горбатова и Мартына Мержанова. Борис Леонтьевич с улыбкой спросил:
- И что это "Красная звезда" так привязалась к пятой ударной и восьмой гвардейской армиям? Имейте в виду, друзья,- прогадаете. Уверен, что первой в Берлин войдет третья ударная.
И к его словам стоило прислушаться. Горбатов зря говорить не будет...
* * *
20 апреля перед корреспондентами снова выступил начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин. Был он веселее, вернее, оживленнее, чем три дня назад. Снова и более подробно рассказал нам о проклятых, по его словам, Зееловских высотах, о новых оборонительных рубежах, которые предстоит преодолевать советским армиям. Враг, сказал он, долго и старательно готовился к обороне своей столицы. И самым грозным оружием у противника становятся зенитки. Они уже принесли немало бед нашим танковым корпусам. А по мере приближения к Берлину гитлеровцы, по мнению Малинина, все чаще и все в большем количестве будут применять против наших наземных войск зенитные орудия.
И вообще, предупредил начальник штаба фронта, нельзя считать, что на Зееловских высотах разбиты основные силы немецко-фашистских армий. Есть достоверные сведения, что командование вермахта спешно снимает целые дивизии и корпуса с западного фронта и перебрасывает их к Берлину. В ряде мест гитлеровцы вообще прекратили сопротивление войскам союзников.
Тяжелые бои ожидают советские части и соединения и в самом городе, продолжал далее генерал-полковник. Всем ведь памятно, как умело, использовал противник крепостные сооружения в Познани и Кюстрине, как упорно сопротивлялся на улицах и площадях. В Берлине же возведены еще более мощные укрепления, а количество их в десятки раз превышает познанские и Кюстринские. Там есть метро, множество каналов...
- И все же у нас есть полная уверенность в том, что Берлин в самое ближайшее время будет взят! - заключил М. С. Малинин.
В этих его словах - уже что-то новое. Ведь обычно начальник штаба фронта не делал прогнозов, остерегался говорить о ближайших планах. Значит, сейчас ему разрешено поставить все точки над "и". И пожалуй, это самое правильное. Ведь до сих пор творилось что-то странное: в армиях шло соревнование за право тому или иному соединению первому ворваться в Берлин, а штаб фронта ставил на всех этих сообщениях гриф "Строго секретно".
Корреспонденты спросили Малинина, как обстоят дела на 1-м Украинском фронте.
- Танковые армии этого фронта уже на подходе к Берлину,- ответил генерал-полковник.- Успешно наступают по своим направлениям и другие армии маршала Конева...
Сразу же после этой своеобразной пресс-конференции мы с Высокоостровским поехали в 3-ю ударную армию. Нашими попутчиками были правдисты Борис Горбатов и Мартын Мержанов. Еще дорогой они предложили нам не заезжать в штаб армии, а проехать в 79-й стрелковый корпус, где у них уже появились хорошие знакомые. Мы не возражали.
На НП корпуса Горбатова приветствовал сам начальник политотдела полковник И. С. Крылов.
- Вам очень повезло, Борис Леонтьевич,- сказал он.- Ваша любимая сто пятидесятая временно во втором эшелоне и сейчас находится в окрестностях Кунерсдорфа.
Мы сразу же развернулись и помчались туда.
* * *
Кунерсдорф, тезка знаменитого города, у стен которого еще в 1758 году русские войска наголову разгромили армию Фридриха II, оказался небольшим населенным пунктом. На стенах домов, на мостовых - пробоины, пулевые и осколочные оспины, воронки. Следы жарких боев.
Командир дивизии генерал В. М. Шатилов сразу же увел куда-то наших попутчиков-правдистов. Нас же, краснозвездовцев, оставил на попечение своего адъютанта.
- А нет ли поблизости какого-нибудь вашего полка? - спросил я у лейтенанта, адъютанта комдива, чтобы не терять зря времени.
- Есть. Через три дома находится штаб семьсот пятьдесят шестого полка. Командир - полковник Зинченко Федор Матвеевич...
Зинченко сидел за столом, а перед ним стоял навытяжку высокий сержант. Когда мы вошли, сержант обернулся. У него было простое, сильно обветренное лицо. Да и весь он был более похож на тракториста или комбайнера, по ошибке надевшего военную форму.
Мы попросили полковника свести нас с бойцом или командиром, отличившимся в последних боях.
- А вот один из них перед вами,- ответил Ф. М. Зинченко.- Сержант из взвода нашей разведки Михаил Егоров. Вы только посмотрите на его грудь и сразу же поймете, что это за воин...
Наград у сержанта было немало: ордена Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Славы III степени, медали "За отвагу" и "За боевые заслуги".
Что ж, Егоров так Егоров.
- Прошу всех за мой стол. И говорите, сколько хотите,- сказал Зинченко.- А вы, Егоров, не очень-то скромничайте. Расскажите корреспондентам, когда и за что получили каждую награду. Ну а за мной - заключение. Согласны?
Ну еще бы нет!
Так неожиданно мы встретились с Михаилом Егоровым, с интереснейшим человеком. И еще скажу: потом этой нашей удаче будут откровенно завидовать едва ли не все корреспонденты.
Разговорились. Михаил Егоров рассказал нам, что родился в мае 1925 года в деревне Ермощенки Богдановского сельсовета Руднянского района Смоленской области. Действительно, до войны работал на тракторе. Но только не трактористом, а прицепщиком. Война навалилась как глыба, как лавина. Ошарашила, оглушила. Раздумывал недолго. Уже 5 мая 1942 года оказался в партизанском отряде, который действовал в смоленских и белорусских лесах.
Вскоре ему поручили почетное, но и рискованное дело - зачислили в разведку. Со своим отделением он доставил командованию сто сорок "языков", пустил под откос пять воинских эшелонов противника, подорвал несколько мостов, уничтожил десятки легковых и грузовых машин врага.
А затем к их местам подкатил фронт. Партизаны соединились с частями Красной Армии. Михаил Егоров попал в 756-й полк 150-й стрелковой дивизии.
Здесь его тоже зачислили во взвод полковой разведки. Снова доверили отделение. С боями прошел по Прибалтике, Польше, а вот теперь здесь, в Германии...
Однажды, еще во время боев в Прибалтике, его отделению поручили взять "языка". При этом подчеркнули, что лучше бы, конечно, офицера...
В осеннюю ночь, пройдя по грудь в ледяной воде по болоту, проникли в расположение противника. Выследили офицерский блиндаж. Бесшумно сняли часового. В блиндаже взяли сонного капитана, связали и снова через то же болото, толкая перед собой плотик с "языком", вернулись к своим...
- А как идут дела здесь? - спросил я Михаила.
- Нормально,- пожал плечами сержант.
"Нормально... Ох и скромный же ты человек, Михаил Егоров! Постеснялся рассказать о своем очередном подвиге, совершенном уже здесь, в районе Зееловских высот..."
Эти мысли мелькнули у меня уже после того, как полковник Ф. М. Зинченко сам рассказал нам о самоотверженных действиях сержанта.
А дело было так. 756-й стрелковый полк вел бой с противником, засевшим за железнодорожной насыпью. Вот тогда-то Егоров и обнаружил в насыпи сточную трубу. Прочистил ее, пролез на ту сторону, засек пулеметные гнезда и минометные позиции врага. А затем с десятком добровольцев перебрался той же трубой в тыл к гитлеровцам. И когда наша артиллерия ударила по разведанным им огневым точкам, группа Егорова атаковала противника с тыла...
Свой рассказ полковник Ф. М. Зинченко закончил сообщением:
- За этот подвиг Военный совет армии наградил сержанта Егорова вторым орденом Красного Знамени. На днях вручили...
А впереди еще был Берлин. И бои за рейхстаг. И водружение над ним вместе с Мелитоном Кантария Знамени Победы. Но мог ли знать Михаил Егоров, что очень скоро его имя будет золотыми буквами вписано в героическую летопись Великой Отечественной войны! Нет, сейчас ни мы, ни полковник Зинченко, ни сам Егоров не знали, что так произойдет. Сейчас этот сержант-разведчик просто покорил нас своей непосредственностью, прямотой и какой-то даже не свойственной его возрасту мудростью. И конечно же ратными делами, за которые его уважали и любили в полку. Именно они, эти ратные дела, и дадут ему потом право взять в руки древко святого Знамени Победы!
Да, это еще будет. А пока же... Пока же наш разговор с отважным разведчиком прервал вбежавший связной. Он доложил Зинченко:
- Товарищ полковник, вас к генералу...
Михаил Егоров тоже поспешил в свой взвод. Поняли и мы; вызов командира полка к комдиву не случаен. Поэтому вместе с Ф. М. Зинченко пошли на КП дивизии.
* * *
В моем личном архиве есть копия "Справки штаба артиллерии 1-го Белорусского фронта". В ней сказано, что первый артиллерийский залп по Берлину произвел в 11 часов 20 апреля 1-й дивизион 30-й гвардейской пушечной артиллерийской бригады 47-й армии. Дивизионом командовал майор А. И. Зюкин. Через час тридцать минут ударил по нацистской столице и 1-й дивизион 642-го пушечного полка 2-й бригады 5-й артиллерийской дивизии прорыва. Несколько позднее к этим дивизионам присоединили свой огонь и артиллеристы 3-й и 5-й ударных, а также 8-й гвардейской армий...
За только что взятым городом Штраусбергом на шоссе, ведущем в Берлин, мы застали развертывание гаубичного артиллерийского полка. На большой скорости мощные "студебеккеры" подходили к месту, где стоял артиллерийский подполковник, и резко тормозили. Подполковник четко отдавал нужные команды.
Думается, что никогда за всю войну артиллерийские расчеты не работали еще здесь с таким воодушевлением и так быстро, как сейчас. Куда не могли пройти машины, орудия мгновенно выкатывались на руках. Мы с Высокоостровским буквально залюбовались ювелирной и слаженной работой артиллеристов.
Предыдущие команды мы не слышали. А вот последнюю и самую главную, которую как-то даже торжественно произнес подполковник, услышали. И не могли не услышать, так как он скомандовал:
- По Берлину, столице фашистской Германии, первый, второй, третий дивизионы - огонь!
Раздался залп. Потом еще и еще. Наступила пауза.
И... в воздух полетели пилотки, фуражки, послышались ликующие крики "ура". Во 2-м дивизионе бойцы начали кого-то качать...
Мы подошли к замполиту полка майору Веденееву.
- Смотрите, ну самый настоящий праздник! - восторженно сказал он.- И хотя мы наверняка уже не первыми ведем огонь по Берлину, но удовлетворение всеобщее. И я бы даже сказал - великое!.. А теперь пройдемте-ка на огневые, посмотрим, что написали артиллеристы на снарядах...
Да, это стоило посмотреть! "Вот тебе, фюрер, советский гостинец!" - было написано на одном снаряде. На других: "Смерть фашистским головорезам!", "Вралю Геббельсу от советских солдат", "Вот мы и пришли, встречайте!", "Наши вашим", "Уральский подарочек" и так далее...
Подошло еще три машины. Из одной вышел генерал-полковник Н. Э. Берзарин, из другой - генерал-лейтенант Ф. Е. Боков. Подполковник подбежал к командующему армией, собрался было отрапортовать, но... попал в объятия генерала. Н. Э. Берзарин поцеловал подполковника, сказал:
- Поздравляю, дорогой, поздравляю!..
- Что нового? - спросили мы у Берзарина, тоже подойдя.
- О-о, новостей много! - ответил командарм.- Но, пожалуй, самая важная пришла сегодня от нашего правого соседа. Сорок седьмая совместно с гвардейцами из девятого танкового корпуса взяла город Бернау!
Мы помчались туда. На окраине нашли командира 125-го стрелкового корпуса генерала А. М. Андреева.
- Опоздали, товарищи корреспонденты, опоздали,- сказал он нам.- Ведь мы -сегодня дали первый залп по Берлину!.. Но, думаю, артиллеристы из тридцатой гвардейской пушечной артиллерийской бригады далеко не ушли, догоняйте...
Но, к сожалению, в артиллерийский дивизион гвардии майора А. И. Зюкина мы в тот день так и не попали. Нас срочно вызвали в штаб фронта, на узел связи. На проводе была Москва...
* * *
Утром 22 апреля за мной пришел посыльный от начальника штаба фронта генерала М. С. Малинина.Я было подумал, что он попросит меня собрать корреспондентов для очередной беседы, но Малинин неожиданно спросил:
- Карта Рокоссовского с вами?
Да, карта была со мной. Кстати, я возил ее с собой от самой Москвы.
Вышли на улицу. У штаба уже стояла автомашина с двумя автоматчиками на заднем сиденье.
- Разместимся? - спросил начальник штаба. Разместились. Малинин коротко бросил водителю:
- В Берлин!
Я знал, что войска нашего фронта уже ведут бои в фашистской столице. И все же слова генерала отозвались в сердце ликующей песней. Советские войска в Берлине!
Мы ехали дорогами, по которым перед этим с ожесточенными боями прошли наши армии. Шоссе и обочины были изрыты снарядами и бомбами, придорожные деревья и кустарники опалены огнем.
С обеих сторон дороги - стальные коробки подбитых танков, покореженные орудия, порыжевшие от огня скелеты машин. Валяются бесформенные останки самолетов, высятся штабеля ящиков со снарядами и минами. Из земли торчали бетонные противотанковые надолбы, ежи из рельсов. И всюду - кресты, кресты... Целые кладбища!
Весенний воздух стойко пропитан запахами гари.
- Полный разгром,- говорит, оборачиваясь ко мне, Малинин. - Такого, пожалуй, я не видел и под Сталинградом...
Да, война пришла в самое сердце гитлеровской Германии. Пришла с ответным огнем и кровью. И отчаянное сопротивление гитлеровцев лишь увеличивает эту кровь...
Видим и другие картины. Вот шагают навстречу строем юноши с трехцветными повязками на рукавах. Это французские рабочие, силой угнанные с родины на германские заводы. Везут на тачках скромный скарб бельгийцы. Идут чехи, югославы, венгры. Вот толпа пленных английских летчиков. А это освобожденные из лагеря американские солдаты, захваченные в плен в Арденнах...
И конечно же русские, украинцы, белорусы. Наших тысячи, многие тысячи! Слышатся слова горячей благодарности своим советским братьям за освобождение из фашистской неволи...
Вскоре наша машина подъехала к позициям одного из артиллерийских подразделений. Генерал-полковник М. С. Малинин молодо соскочил с сиденья. Навстречу ему уже шел усатый майор. Шел лихо и гордо. Торжественно доложил:
- Товарищ генерал-полковник, второй гаубичный дивизион гвардейского тяжелого артиллерийского полка ведет огонь по столице немецко-фашистской Германии - Берлину! Командир дивизиона гвардии майор Сурков!
Генерал попросил майора провести его на огневые позиции. Здесь шла обычная боевая работа. Отрывисто подавались команды. Гремели залпы. Земля подрагивала, в ушах звенело. А чуть в стороне, у снарядных ящиков, на корточках сидели несколько бойцов. У них в руках мы заметили малярные кисти.
- А это что такое? - поинтересовался Малинин. Сурков улыбнулся:
- Ребята, товарищ генерал, пишут берлинские адреса...
Да, думали ли фашисты, развязывая войну против Советского Союза, что в апреле сорок пятого наши снаряды будут рваться в центре Берлина? Нет, вряд ли.
В одной из берлинских квартир, занятой штабом нашей части, мне показали любопытный документ - письмо офицера гитлеровской армии, присланное своему дяде, хозяину квартиры. Вот его дословный перевод:
"Под Москвой. Ноябрь 1941 года.
Дорогой дядюшка! Я не могу в эти минуты не вспомнить тебя и своего обещания тебе. Десять минут тому назад я вернулся из штаба нашей гренадерской дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву. Я не боюсь тебе раскрыть этой замечательной военной тайны, так как она перестала быть тайной и для нас и для большевиков. Через несколько часов это наступление начнется. Я видел тяжелые крупповские пушки, которые будут обстреливать Кремль. Я видел наших гренадеров, которые должны первыми промаршировать по Красной площади. Это конец, дядюшка. Ты знаешь, я не восторженный юноша и не невежда. Это - конец. Москва наша, Россия наша, Европа наша... Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Напишу теперь уже из Москвы".
Вот чего они ждали и на что надеялись!
Трудно узнать дальнейшую судьбу автора этого письма. Не знаем, что случилось и с его дядюшкой. Осталось лишь одно убедительное примечание к письму "завоевателя" Москвы, России, Европы: в квартиру его родственника попал снаряд из русского орудия!
По лестнице поднимаемся на пятый этаж одного из домов. Здесь расположился наблюдательный пункт генерала С. Н. Переверткина, командира стрелкового корпуса из 3-й ударной армии.
- Неужели? Значит, запамятовал,- несколько смутившись, сказал И. П. Рослый. И тут же посерьезнел.- Думаю, что нам пора перейти на сегодняшние дела... Сразу скажу, что корпус еще нигде не встречал такого яростного сопротивления, как здесь, у Зееловских высот. Одна только триста первая дивизия отбила семь контратак! В ночь на семнадцатое ввели в бой наш резерв двести сорок восьмую дивизию. Она встала левее триста первой... Той, самой пробивной нашей дивизии, конечно же стало легче, и она вместе с тяжелым танковым полком навалилась на город Гузов. К утру восемнадцатого он уже был в наших руках... Двести сорок восьмая тем временем завершила прорыв Зееловских укреплений, и через ее боевые порядки прошли бригады одиннадцатого танкового корпуса генерала Ющука... Прошу прощения, телефон...- Взял трубку.- Слушаю... Какой полк? Повтори! Двадцать седьмой авиадесантный? Это уже что-то новое... Парадно-гренадерский корпус? Разгромили третий дивизион? Молодцы! Обо всем сейчас же доложу наверх. Но, слушай, Владимир Семенович, раз Гузов крепко в руках держишь, иди частью сил на Вульков и Хармерсдорф, понял? Куда-куда командный пункт? В замок? Разрешаю, поселяйтесь в рыцарском замке...
Генерал положил трубку, сделал какие-то пометки на карте и тут же связался с командующим армией Н. Э. Берзариным. Доложил ему о появлении в полосе наступления 301-й дивизии 27-го авиадесантного полка и подразделений из 408-го парадно-гренадерского корпуса противника.
- Антонов отбил все контратаки,- говорил он в трубку.- НП переводит в замок. Приказал ему ударить на Вульков... Есть, чаще информировать штаб армии!
И - к нам:
- Вот какие дела у нас заварились...
Да, дела заварились интересные. Нужно поспешить в сражающиеся части. И мы, распрощавшись с генералом Рослым, двинулись в путь.
* * *
Поехали вначале опять в Зеелов. Туда должен был перебазироваться КП 8-й гвардейской. Но комендант огорчил: город то и дело бомбит фашистская авиация, поэтому все штабы из него ушли. Перебазировался куда-то и командный пункт Чуйкова. Куда, он и сам не знает...
Стали искать танкистов. Нашли узел связи 1-й гвардейской танковой армии. Здесь нам сообщили, что генерал Катуков из Зеелова тоже выехал. Им же приказано свернуться к вечеру...
- Командный пункт Чуйкова? - переспросил капитан-связист. - Сейчас посмотрю по карте. Кажется, мы отметили, куда он перешел... Ну вот, так и есть - он в балке Вейнберг, вот здесь...
В балке Вейнберг хорошо сохранились многие немецкие блиндажи. Сюда-то и привел свою оперативную группу начальник штаба 8-й гвардейской армии генерал В. А. Белявский.
Сам Виталий Андреевич расположился в просторном офицерском блиндаже, в котором прежние его хозяева оставили даже хороший стол, пять стульев, мягкое кресло и кровать. Мы пошли к нему. Генерал как раз с каким-то чернявым майором разглядывал карту. Нас поприветствовал кивком головы и тут же показал на стулья: садитесь, мол, подождите...
Но вот наконец выпрямился, представил нам майора:
- Знакомьтесь, майор Симонян, работник нашего штаба.
Мы обратили внимание на новенький орден Красного Знамени на груди майора.
- Вот о ком напишите,- посоветовал В. А. Белявский. И тут же рассказал нам о совершенном им подвиге.
16 апреля, когда наша пехота залегла у Зееловских высот, летчик советского самолета сообщил, что вроде бы видел на окраине города Мюнхеберга советские танки. Маршал Жуков потребовал от штаба армии уточнить эти данные.
- Через два часа жду доклада, - сказал маршал.
Решили послать на разведку армейский самолет По-2. Вместе с летчиком полетел и майор Р. Г. Симонян. Легкий и вообще-то беззащитный По-2 на бреющем пролетел сначала над Берлинским шоссе, потом над улицами и площадями Мюнхеберга. Симонян наблюдал. Но советских танков нигде не увидел.
На обратном пути их самолет был подбит, а летчик тяжело ранен. Все же у него хватило сил дотянуть на поврежденной машине до расположения наших войск.
Доставленные Р. Г. Симоняном сведения были тотчас же доложены маршалу Г. К. Жукову. Командующий фронтом сказал В. И. Чуйкову:
- Майору от моего имени вручите, орден Красного Знамени. И передайте, что он молодец!..
Симонян, слушая о себе этот рассказ, смущенно улыбался и не знал, куда деть свои руки.
- Так что герои есть не только в частях, они и в штабах,- подвел итог рассказу В. А. Белявский. И тут же добавил: - И в этом сила наших штабов!
Затем Виталий Андреевич с похвалой отозвался о действиях 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерала В. А. Глазунова. И через четверть часа мы с его разрешения уже ехали в этот корпус.
На дорогах, в малых и больших селениях - следы упорных боев. Разрушенные и обгоревшие коробки домов, покалеченные кирхи, воронки от снарядов и бомб, взорванные мосты и всюду таблички: "Осторожно, мины".
Мюнхеберг весь в развалинах. Едем по узкой дороге, проделанной нашими саперами среди этих развалин.
- Отличная работа! - восхищается наш водитель Сергей Макаров. Но он еще не знает, что уничтожили-то этот город в основном сами гитлеровцы. Их бесноватый фюрер приказывал оставлять советским войскам мертвую землю. Вот и в Мюнхеберге специальные команды взорвали электростанцию, собор, казармы, две фабрики, завод и все здания на центральной площади. Повредили водопровод. И это было сделано до того, как к городу подошли наши танки...
За городом встречаем "виллис". В нем рядом с шофером сидит полковник. А на заднем сиденье - майор с забинтованной головой и медицинская сестра. Знакомимся.
- Командир пятьдесят седьмой стрелковой дивизии гвардии полковник Зализнюк...
- Вы из корпуса генерал-лейтенанта Глазунова?
- Да, из него...
- А мы как раз к вам...
- Что ж, тогда сделаем так,- говорит полковник.- Мою машину отправим в армейский госпиталь. Ранен лучший наш командир батальона майор Хазанов. Ранен еще семнадцатого. Держали в своем санбате, а ему хуже и хуже... Вот я и хотел его отправить в госпиталь... Теперь же пересяду к вам, а мой "виллис" пусть везет майора дальше. Дорогу запомнили? - спрашивает он своего водителя.
- Запомнил, товарищ гвардии полковник.
- Ну, тогда езжай.
Мы тоже тронулись.
* * *
По дороге комдив рассказал нам, что батальон Н. П. Хазанова первым из их соединения форсировал реку Флиссе. Но на том берегу майор был ранен в голову. Батальон возглавил начальник штаба В. Г. Боченков. Враг трижды контратаковал советских воинов, но они удержали рубеж до подхода главных сил полка.
- Кстати, тут недалеко и НП этого полка. Заедем?
Мы согласились.
Командир полка подполковник П. П. Конев как раз говорил с кем-то по рации. Увидев комдива, сказал в микрофон своему собеседнику: "Я тебя вызову попозже, да и сам чаще связывайся со мной. Не зря говорят - один ум хорошо, а два все-таки лучше..."
- С кем это вы?
- С капитаном Чуковским. Взял, понимаете, в плен какого-то гитлеровского офицера, а тот молчит. Требует, чтобы с ним говорил командир, равный ему по чину... Спрашивал, что с ним делать. Приказал отправить на мой НП.
- Правильно! - одобрил решение командира полка Зализнюк.- Мы тоже поговорим с ним вот при товарищах корреспондентах...
Гитлеровец оказался майором, начальником штаба из 20-й моторизованной дивизии. И уже здесь, перед полковником и сразу тремя подполковниками, начал давать показания.
- Задача нашей дивизии состояла в том,- говорил пленный,- чтобы во что бы то ни стало задержать русских на Зееловском рубеже. За оставление позиций каждому солдату и офицеру грозил расстрел. Держались мы, по-моему, стойко. Но огонь вашей артиллерии, ночные и дневные бомбардировки вымотали нас. Только наш полк за два дня боев потерял девятьсот человек... Оставшиеся солдаты и офицеры были сведены в боевую группу. Но и она сегодня перестала существовать. Ваш капитан, который взял меня в плен, очень грамотно провел атаку. Он буквально выкурил нас из траншей. Ну а уже потом мы попали под огонь русской артиллерии... В живых остались я, мой денщик и санитар...
- Есть ли на подходе к фронту свежие части? - спросил майора Зализнюк.
- Конечно. И много!.. Берлин мы будем защищать не хуже, чем вы когда-то свою Москву... Я не могу сказать ничего точного, но слышал, что на оборону столицы рейха ставятся офицерские школы, отряды моряков, дивизии СС, части, снятые с западного фронта.
- Каково моральное состояние ваших войск?
- Наш полк, к сожалению, уже уничтожен... Но всякий немец, думаю, готов скорее умереть, чем отдать Берлин в руки русским!
- Как вы, например? - с презрительной усмешкой спросил полковник. Пленный майор промолчал. Но когда Комдив собрался уходить, залепетал жалобно и испугано:
- Скажите, господин полковник, меня расстреляют?.. Я сказал вам не все, могу дать новые и более ценные показания. Только сохраните мне жизнь...
- В Красной Армии пленных не расстреливают,- ответил ему командир дивизии.- Мы, советские люди, уважаем и чтим международные законы и правила. А вот вы, фашисты, не придерживаетесь их.
И комдив вышел из блиндажа...
Поздно ночью, закончив работу в полку Конева, мы приехали на фронтовой узел связи. Здесь встретили Бориса Горбатова и Мартына Мержанова. Борис Леонтьевич с улыбкой спросил:
- И что это "Красная звезда" так привязалась к пятой ударной и восьмой гвардейской армиям? Имейте в виду, друзья,- прогадаете. Уверен, что первой в Берлин войдет третья ударная.
И к его словам стоило прислушаться. Горбатов зря говорить не будет...
* * *
20 апреля перед корреспондентами снова выступил начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин. Был он веселее, вернее, оживленнее, чем три дня назад. Снова и более подробно рассказал нам о проклятых, по его словам, Зееловских высотах, о новых оборонительных рубежах, которые предстоит преодолевать советским армиям. Враг, сказал он, долго и старательно готовился к обороне своей столицы. И самым грозным оружием у противника становятся зенитки. Они уже принесли немало бед нашим танковым корпусам. А по мере приближения к Берлину гитлеровцы, по мнению Малинина, все чаще и все в большем количестве будут применять против наших наземных войск зенитные орудия.
И вообще, предупредил начальник штаба фронта, нельзя считать, что на Зееловских высотах разбиты основные силы немецко-фашистских армий. Есть достоверные сведения, что командование вермахта спешно снимает целые дивизии и корпуса с западного фронта и перебрасывает их к Берлину. В ряде мест гитлеровцы вообще прекратили сопротивление войскам союзников.
Тяжелые бои ожидают советские части и соединения и в самом городе, продолжал далее генерал-полковник. Всем ведь памятно, как умело, использовал противник крепостные сооружения в Познани и Кюстрине, как упорно сопротивлялся на улицах и площадях. В Берлине же возведены еще более мощные укрепления, а количество их в десятки раз превышает познанские и Кюстринские. Там есть метро, множество каналов...
- И все же у нас есть полная уверенность в том, что Берлин в самое ближайшее время будет взят! - заключил М. С. Малинин.
В этих его словах - уже что-то новое. Ведь обычно начальник штаба фронта не делал прогнозов, остерегался говорить о ближайших планах. Значит, сейчас ему разрешено поставить все точки над "и". И пожалуй, это самое правильное. Ведь до сих пор творилось что-то странное: в армиях шло соревнование за право тому или иному соединению первому ворваться в Берлин, а штаб фронта ставил на всех этих сообщениях гриф "Строго секретно".
Корреспонденты спросили Малинина, как обстоят дела на 1-м Украинском фронте.
- Танковые армии этого фронта уже на подходе к Берлину,- ответил генерал-полковник.- Успешно наступают по своим направлениям и другие армии маршала Конева...
Сразу же после этой своеобразной пресс-конференции мы с Высокоостровским поехали в 3-ю ударную армию. Нашими попутчиками были правдисты Борис Горбатов и Мартын Мержанов. Еще дорогой они предложили нам не заезжать в штаб армии, а проехать в 79-й стрелковый корпус, где у них уже появились хорошие знакомые. Мы не возражали.
На НП корпуса Горбатова приветствовал сам начальник политотдела полковник И. С. Крылов.
- Вам очень повезло, Борис Леонтьевич,- сказал он.- Ваша любимая сто пятидесятая временно во втором эшелоне и сейчас находится в окрестностях Кунерсдорфа.
Мы сразу же развернулись и помчались туда.
* * *
Кунерсдорф, тезка знаменитого города, у стен которого еще в 1758 году русские войска наголову разгромили армию Фридриха II, оказался небольшим населенным пунктом. На стенах домов, на мостовых - пробоины, пулевые и осколочные оспины, воронки. Следы жарких боев.
Командир дивизии генерал В. М. Шатилов сразу же увел куда-то наших попутчиков-правдистов. Нас же, краснозвездовцев, оставил на попечение своего адъютанта.
- А нет ли поблизости какого-нибудь вашего полка? - спросил я у лейтенанта, адъютанта комдива, чтобы не терять зря времени.
- Есть. Через три дома находится штаб семьсот пятьдесят шестого полка. Командир - полковник Зинченко Федор Матвеевич...
Зинченко сидел за столом, а перед ним стоял навытяжку высокий сержант. Когда мы вошли, сержант обернулся. У него было простое, сильно обветренное лицо. Да и весь он был более похож на тракториста или комбайнера, по ошибке надевшего военную форму.
Мы попросили полковника свести нас с бойцом или командиром, отличившимся в последних боях.
- А вот один из них перед вами,- ответил Ф. М. Зинченко.- Сержант из взвода нашей разведки Михаил Егоров. Вы только посмотрите на его грудь и сразу же поймете, что это за воин...
Наград у сержанта было немало: ордена Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Славы III степени, медали "За отвагу" и "За боевые заслуги".
Что ж, Егоров так Егоров.
- Прошу всех за мой стол. И говорите, сколько хотите,- сказал Зинченко.- А вы, Егоров, не очень-то скромничайте. Расскажите корреспондентам, когда и за что получили каждую награду. Ну а за мной - заключение. Согласны?
Ну еще бы нет!
Так неожиданно мы встретились с Михаилом Егоровым, с интереснейшим человеком. И еще скажу: потом этой нашей удаче будут откровенно завидовать едва ли не все корреспонденты.
Разговорились. Михаил Егоров рассказал нам, что родился в мае 1925 года в деревне Ермощенки Богдановского сельсовета Руднянского района Смоленской области. Действительно, до войны работал на тракторе. Но только не трактористом, а прицепщиком. Война навалилась как глыба, как лавина. Ошарашила, оглушила. Раздумывал недолго. Уже 5 мая 1942 года оказался в партизанском отряде, который действовал в смоленских и белорусских лесах.
Вскоре ему поручили почетное, но и рискованное дело - зачислили в разведку. Со своим отделением он доставил командованию сто сорок "языков", пустил под откос пять воинских эшелонов противника, подорвал несколько мостов, уничтожил десятки легковых и грузовых машин врага.
А затем к их местам подкатил фронт. Партизаны соединились с частями Красной Армии. Михаил Егоров попал в 756-й полк 150-й стрелковой дивизии.
Здесь его тоже зачислили во взвод полковой разведки. Снова доверили отделение. С боями прошел по Прибалтике, Польше, а вот теперь здесь, в Германии...
Однажды, еще во время боев в Прибалтике, его отделению поручили взять "языка". При этом подчеркнули, что лучше бы, конечно, офицера...
В осеннюю ночь, пройдя по грудь в ледяной воде по болоту, проникли в расположение противника. Выследили офицерский блиндаж. Бесшумно сняли часового. В блиндаже взяли сонного капитана, связали и снова через то же болото, толкая перед собой плотик с "языком", вернулись к своим...
- А как идут дела здесь? - спросил я Михаила.
- Нормально,- пожал плечами сержант.
"Нормально... Ох и скромный же ты человек, Михаил Егоров! Постеснялся рассказать о своем очередном подвиге, совершенном уже здесь, в районе Зееловских высот..."
Эти мысли мелькнули у меня уже после того, как полковник Ф. М. Зинченко сам рассказал нам о самоотверженных действиях сержанта.
А дело было так. 756-й стрелковый полк вел бой с противником, засевшим за железнодорожной насыпью. Вот тогда-то Егоров и обнаружил в насыпи сточную трубу. Прочистил ее, пролез на ту сторону, засек пулеметные гнезда и минометные позиции врага. А затем с десятком добровольцев перебрался той же трубой в тыл к гитлеровцам. И когда наша артиллерия ударила по разведанным им огневым точкам, группа Егорова атаковала противника с тыла...
Свой рассказ полковник Ф. М. Зинченко закончил сообщением:
- За этот подвиг Военный совет армии наградил сержанта Егорова вторым орденом Красного Знамени. На днях вручили...
А впереди еще был Берлин. И бои за рейхстаг. И водружение над ним вместе с Мелитоном Кантария Знамени Победы. Но мог ли знать Михаил Егоров, что очень скоро его имя будет золотыми буквами вписано в героическую летопись Великой Отечественной войны! Нет, сейчас ни мы, ни полковник Зинченко, ни сам Егоров не знали, что так произойдет. Сейчас этот сержант-разведчик просто покорил нас своей непосредственностью, прямотой и какой-то даже не свойственной его возрасту мудростью. И конечно же ратными делами, за которые его уважали и любили в полку. Именно они, эти ратные дела, и дадут ему потом право взять в руки древко святого Знамени Победы!
Да, это еще будет. А пока же... Пока же наш разговор с отважным разведчиком прервал вбежавший связной. Он доложил Зинченко:
- Товарищ полковник, вас к генералу...
Михаил Егоров тоже поспешил в свой взвод. Поняли и мы; вызов командира полка к комдиву не случаен. Поэтому вместе с Ф. М. Зинченко пошли на КП дивизии.
* * *
В моем личном архиве есть копия "Справки штаба артиллерии 1-го Белорусского фронта". В ней сказано, что первый артиллерийский залп по Берлину произвел в 11 часов 20 апреля 1-й дивизион 30-й гвардейской пушечной артиллерийской бригады 47-й армии. Дивизионом командовал майор А. И. Зюкин. Через час тридцать минут ударил по нацистской столице и 1-й дивизион 642-го пушечного полка 2-й бригады 5-й артиллерийской дивизии прорыва. Несколько позднее к этим дивизионам присоединили свой огонь и артиллеристы 3-й и 5-й ударных, а также 8-й гвардейской армий...
За только что взятым городом Штраусбергом на шоссе, ведущем в Берлин, мы застали развертывание гаубичного артиллерийского полка. На большой скорости мощные "студебеккеры" подходили к месту, где стоял артиллерийский подполковник, и резко тормозили. Подполковник четко отдавал нужные команды.
Думается, что никогда за всю войну артиллерийские расчеты не работали еще здесь с таким воодушевлением и так быстро, как сейчас. Куда не могли пройти машины, орудия мгновенно выкатывались на руках. Мы с Высокоостровским буквально залюбовались ювелирной и слаженной работой артиллеристов.
Предыдущие команды мы не слышали. А вот последнюю и самую главную, которую как-то даже торжественно произнес подполковник, услышали. И не могли не услышать, так как он скомандовал:
- По Берлину, столице фашистской Германии, первый, второй, третий дивизионы - огонь!
Раздался залп. Потом еще и еще. Наступила пауза.
И... в воздух полетели пилотки, фуражки, послышались ликующие крики "ура". Во 2-м дивизионе бойцы начали кого-то качать...
Мы подошли к замполиту полка майору Веденееву.
- Смотрите, ну самый настоящий праздник! - восторженно сказал он.- И хотя мы наверняка уже не первыми ведем огонь по Берлину, но удовлетворение всеобщее. И я бы даже сказал - великое!.. А теперь пройдемте-ка на огневые, посмотрим, что написали артиллеристы на снарядах...
Да, это стоило посмотреть! "Вот тебе, фюрер, советский гостинец!" - было написано на одном снаряде. На других: "Смерть фашистским головорезам!", "Вралю Геббельсу от советских солдат", "Вот мы и пришли, встречайте!", "Наши вашим", "Уральский подарочек" и так далее...
Подошло еще три машины. Из одной вышел генерал-полковник Н. Э. Берзарин, из другой - генерал-лейтенант Ф. Е. Боков. Подполковник подбежал к командующему армией, собрался было отрапортовать, но... попал в объятия генерала. Н. Э. Берзарин поцеловал подполковника, сказал:
- Поздравляю, дорогой, поздравляю!..
- Что нового? - спросили мы у Берзарина, тоже подойдя.
- О-о, новостей много! - ответил командарм.- Но, пожалуй, самая важная пришла сегодня от нашего правого соседа. Сорок седьмая совместно с гвардейцами из девятого танкового корпуса взяла город Бернау!
Мы помчались туда. На окраине нашли командира 125-го стрелкового корпуса генерала А. М. Андреева.
- Опоздали, товарищи корреспонденты, опоздали,- сказал он нам.- Ведь мы -сегодня дали первый залп по Берлину!.. Но, думаю, артиллеристы из тридцатой гвардейской пушечной артиллерийской бригады далеко не ушли, догоняйте...
Но, к сожалению, в артиллерийский дивизион гвардии майора А. И. Зюкина мы в тот день так и не попали. Нас срочно вызвали в штаб фронта, на узел связи. На проводе была Москва...
* * *
Утром 22 апреля за мной пришел посыльный от начальника штаба фронта генерала М. С. Малинина.Я было подумал, что он попросит меня собрать корреспондентов для очередной беседы, но Малинин неожиданно спросил:
- Карта Рокоссовского с вами?
Да, карта была со мной. Кстати, я возил ее с собой от самой Москвы.
Вышли на улицу. У штаба уже стояла автомашина с двумя автоматчиками на заднем сиденье.
- Разместимся? - спросил начальник штаба. Разместились. Малинин коротко бросил водителю:
- В Берлин!
Я знал, что войска нашего фронта уже ведут бои в фашистской столице. И все же слова генерала отозвались в сердце ликующей песней. Советские войска в Берлине!
Мы ехали дорогами, по которым перед этим с ожесточенными боями прошли наши армии. Шоссе и обочины были изрыты снарядами и бомбами, придорожные деревья и кустарники опалены огнем.
С обеих сторон дороги - стальные коробки подбитых танков, покореженные орудия, порыжевшие от огня скелеты машин. Валяются бесформенные останки самолетов, высятся штабеля ящиков со снарядами и минами. Из земли торчали бетонные противотанковые надолбы, ежи из рельсов. И всюду - кресты, кресты... Целые кладбища!
Весенний воздух стойко пропитан запахами гари.
- Полный разгром,- говорит, оборачиваясь ко мне, Малинин. - Такого, пожалуй, я не видел и под Сталинградом...
Да, война пришла в самое сердце гитлеровской Германии. Пришла с ответным огнем и кровью. И отчаянное сопротивление гитлеровцев лишь увеличивает эту кровь...
Видим и другие картины. Вот шагают навстречу строем юноши с трехцветными повязками на рукавах. Это французские рабочие, силой угнанные с родины на германские заводы. Везут на тачках скромный скарб бельгийцы. Идут чехи, югославы, венгры. Вот толпа пленных английских летчиков. А это освобожденные из лагеря американские солдаты, захваченные в плен в Арденнах...
И конечно же русские, украинцы, белорусы. Наших тысячи, многие тысячи! Слышатся слова горячей благодарности своим советским братьям за освобождение из фашистской неволи...
Вскоре наша машина подъехала к позициям одного из артиллерийских подразделений. Генерал-полковник М. С. Малинин молодо соскочил с сиденья. Навстречу ему уже шел усатый майор. Шел лихо и гордо. Торжественно доложил:
- Товарищ генерал-полковник, второй гаубичный дивизион гвардейского тяжелого артиллерийского полка ведет огонь по столице немецко-фашистской Германии - Берлину! Командир дивизиона гвардии майор Сурков!
Генерал попросил майора провести его на огневые позиции. Здесь шла обычная боевая работа. Отрывисто подавались команды. Гремели залпы. Земля подрагивала, в ушах звенело. А чуть в стороне, у снарядных ящиков, на корточках сидели несколько бойцов. У них в руках мы заметили малярные кисти.
- А это что такое? - поинтересовался Малинин. Сурков улыбнулся:
- Ребята, товарищ генерал, пишут берлинские адреса...
Да, думали ли фашисты, развязывая войну против Советского Союза, что в апреле сорок пятого наши снаряды будут рваться в центре Берлина? Нет, вряд ли.
В одной из берлинских квартир, занятой штабом нашей части, мне показали любопытный документ - письмо офицера гитлеровской армии, присланное своему дяде, хозяину квартиры. Вот его дословный перевод:
"Под Москвой. Ноябрь 1941 года.
Дорогой дядюшка! Я не могу в эти минуты не вспомнить тебя и своего обещания тебе. Десять минут тому назад я вернулся из штаба нашей гренадерской дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву. Я не боюсь тебе раскрыть этой замечательной военной тайны, так как она перестала быть тайной и для нас и для большевиков. Через несколько часов это наступление начнется. Я видел тяжелые крупповские пушки, которые будут обстреливать Кремль. Я видел наших гренадеров, которые должны первыми промаршировать по Красной площади. Это конец, дядюшка. Ты знаешь, я не восторженный юноша и не невежда. Это - конец. Москва наша, Россия наша, Европа наша... Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Напишу теперь уже из Москвы".
Вот чего они ждали и на что надеялись!
Трудно узнать дальнейшую судьбу автора этого письма. Не знаем, что случилось и с его дядюшкой. Осталось лишь одно убедительное примечание к письму "завоевателя" Москвы, России, Европы: в квартиру его родственника попал снаряд из русского орудия!
По лестнице поднимаемся на пятый этаж одного из домов. Здесь расположился наблюдательный пункт генерала С. Н. Переверткина, командира стрелкового корпуса из 3-й ударной армии.