Трояновский Павел. На восьми фронтах

   И с этим нельзя было не согласиться.
   В два часа ночи 2 октября всех корреспондентов внезапно вызвали к члену Военного совета фронта дивизионному комиссару П. И. Мазепову. Кроме краснозвездовцев сюда пришли правдисты Михаил Сиволобов и , Михаил Калашников, известинцы Александр Булгаков и Валентин Антонов, тассовец Герман Крылов, корреспондент газеты "Сталинский сокол" Илья Бару, представитель от газеты "Московский большевик" Николай Родионов и корреспондент московского радио Николай Ковалев.
   - Положение на фронте, товарищи, резко осложнилось,- сказал нам дивизионный комиссар.- Военный совет поэтому рекомендует всем представителям печати вместе с политуправлением фронта немедленно выехать в направлении Тулы. Маршрут вам укажет комиссар штаба. На сборы - тридцать минут.
   Вопросы в таких случаях задавать не полагается...
   Глава вторая. У стен Москвы
   В десятом часу утра 3 октября 1941 года корреспонденты газет "Красная звезда" и "Известия" на правах старых знакомых зашли к первому секретарю Тульского обкома партии Василию Гавриловичу Жаворонкову. Все в этом просторном кабинете известного нам дома на проспекте Коммунаров было как и раньше. На длинном столе для заседаний по-прежнему стояла хрустальная ваза с цветами - на этот раз с астрами. Одну стену занимали шкафы с образцами продукции тульской промышленности, у другой стояли старинные часы. Рядом с ними на небольшом столике сверкал многочисленными медалями медный самовар.
   Жаворонков говорил по телефону. Приветливо улыбнувшись нам, пригласил сесть.
   - Орел? Мне товарища Бойцова! - кричал он в трубку.- Как дела, Василий Иванович? Беспокоит Тула, Жаворонков. Что-что?.. Не может быть! А как в городе? Штаб округа на месте?
   Мы не могли слышать, что отвечал Жаворонкову первый секретарь Орловского обкома партии В. И. Бойцов. Но лицо Василия Гавриловича выказывало сильное волнение.
   Положив трубку, он какое-то время молчал. Потом сказал:
   - Фашисты уже в пятидесяти пяти километрах от Орла. В городе пока все на месте, Но я доподлинно знаю, что Орловский гарнизон не бог весть как силен...
   Оказалось, что, после того как 30 сентября немецко-фашистские войска прорвали оборону армий Брянского фронта и большими силами начали продвигаться вперед, Жаворонков по нескольку раз на день звонил вот так-то в Орел. Ибо Тула, еще четыре дня назад бывшая в глубоком тылу, вдруг тоже оказалась в непосредственной опасности. Правда, в городе продолжал работать знаменитый оружейный завод, плавился чугун, варилась сталь, изготовлялись машины. На складах хранились большие запасы цветных металлов, тысячи тонн зерна, крупы, сахара, масла. А ведь от Орла до Тулы каких-нибудь полтораста километров!..
   Звонок в Орел, как мы заметили, еще больше озадачил Жаворонкова. Он рассказал нам, что вчера тут, в кабинете, говорил с бригадным комиссаром К. Л. Сорокиным, приехавшим из-под Орла. Ставка Верховного Главнокомандования выдвигает в район Мценска гвардейский корпус генерала Д. Д. Лелюшенко. Части его пока не сосредоточились, и комиссар корпуса поспешил в Тулу просить содействия обкома партии в организации четкой работы железнодорожников. Жаворонков спросил тогда, есть ли у военных товарищей уверенность, что враг будет остановлен у Мценска. Бригадный комиссар был откровенен:
   - Остановим. Но на какое время - не знаю...
   Сорокин рассказал Жаворонкову, что генерал Д. Д. Лелюшенко дважды вызывался к И. В. Сталину. ЦК, Ставка и Генеральный штаб очень обеспокоены прорывом танков Гудериана в направлении Орла и принимают в связи с этим соответствующие меры. Он, Жаворонков, тоже понял, что Москве реально грозит опасность, нависшая также и над Тулой. И сделал вывод, что областная партийная организация, коллективы городских предприятий и учреждений должны удвоить усилия для помощи фронту.
   Каждый день первый секретарь обкома партии бывал на предприятиях, работающих на оборону. Не изменил этому порядку Жаворонков и сегодня. Попросив своих помощников побыстрее соединить нас с Москвой, Василий Гаврилович уехал к оружейникам. Затем побывал у металлургов, заехал на учебный пункт областного военного комиссариата.
   В пять часов вечера он снова попросил вызвать по телефону Орел.
   - С Орлом связи нет уже несколько часов,- сообщили с телефонной станции.
   В семь часов Жаворонков еще раз пытался поговорить с Орлом. Связи по-прежнему не было.
   В десять часов ему позвонил Фирсанов - начальник Орловского областного управления НКВД.
   - Где вы, товарищ Фирсанов? - с тревогой спросил Жаворонков.
   - В Мценске...
   - Как в Мценске?
   - Несколько часов назад вражеские танки вошли в Орел...
   Первый раз в жизни Жаворонков, до этого здоровый человек, отличный лыжник и пловец, почувствовал страшную физическую усталость. Может, подвело натруженное сердце, может, на эти секунды пришелся пик невероятного напряжения последних месяцев.
   - Позовите ко мне, Иван Михайлович,- сказал он помощнику Барчукову, - всех секретарей и членов бюро обкома партии. Пусть идут немедленно.
   Вскоре один за другим в кабинет начали входить члены бюро - А. В. Калиновский, Н. И. Шарапов, Н. И. Чмутов, В. Н. Суходольский, Ф. С. Филимонов. Да, бюро обкома поредело. Ведь многие секретари и члены бюро были мобилизованы в действующую армию.
   * * *
   Мы потом узнали, о чем шел разговор на этом заседании.
   ...Не в первый уже раз собиралось бюро областного комитета партии в эти тревожные месяцы. Заседали, как правило, недолго, по-военному, и сразу же разъезжались по городу и области, каждый по делу, с поручением. Военное положение требовало собранности и четкости. Никто не считался со временем, день и ночь перемешались, обкомовцы отдыхали урывками - или в машине в пути, или на солдатской койке в служебном кабинете. Непривычные вначале военные гимнастерки, галифе и сапоги стали не только привычными, но казались уже исключительно удобными...
   Весть о том, что враг в Орле, ошеломила и потрясла. Внутренне, правда, люди давно готовили себя к самому худшему. Ведь Жуковка за Брянском, Трубчевск и Севск, где уже в августе шли бои,- не за горами и морями, не бог весть как далеко. А вот теперь фронт приблизился непосредственно к Туле...
   Тяжелая и длительная пауза пролегла между сообщением Жаворонкова и моментом, когда члены бюро начали выступать. Василий Гаврилович слушал, взвешивал каждую высказанную мысль и делал заметки в блокноте. Надо было найти решение, с которым можно будет пойти на заводы и фабрики, в учреждения и колхозы, о котором можно будет сообщить в Москву. Решение, достойное Тулы, ее революционных и боевых традиций, ее партийной организации, ее рабочих. Кто-то .вспомнил годы гражданской войны, угрозу Туле со стороны Деникина и внимание, которое уделял всероссийской оружейной кузнице В. И. Ленин. Вспомнили знаменитое письмо Владимира Ильича Тульскому ревкому: "За обороной следить, не спуская глаз..."
   После заседания В. Г. Жаворонков дал мне прочитать записи, которые он сделал. В них есть и такие строки:
   "1. Тула должна стать неприступной крепостью на южных подступах к Москве. Удар врага по Туле будет ударом по Москве.
   2. Все обученные резервы поднять по тревоге и под командованием военных товарищей отправить генералу Лелюшенко.
   3. Все население бросить на подготовку города к обороне - окопы, противотанковые рвы, доты и дзоты.
   4. Подготовка помещений для новых госпиталей.
   5. Эвакуация заводов и запасов.
   6. Дополнительная мобилизация членов партии в армию.
   7. Организация партизанских отрядов и партийного подполья.
   8. Борьба с пропагандой, лазутчиками и распространителями провокационных слухов.
   9. Собрание партийного актива".
   - Это вместо протокола? - поинтересовался я.
   - Протокол оформим потом. А это то, что бюро сочло необходимым сделать немедленно...
   В кабинет в это время вошел командующий Московским военным округом генерал П. А. Артемьев.
   - Орел сдан, товарищ генерал,- сообщил ему Жаворонков.
   - Знаю,- ответил Артемьев.- Поэтому-то я и приехал к вам.
   Поздно ночью, когда на фабриках и заводах началась запись в новые ополченческие роты, а к окраинам города потянулись группы людей с кирками и лопатами, В. Г. Жаворонков доложил в ЦК партии о положении в Туле и о мерах, которые наметил и стал осуществлять обком. Москва ответила:
   - Войска генерала Лелюшенко начали бои с танковыми и механизированными частями противника. Обеспечьте самое быстрое продвижение по железной дороге к Мценску танковой бригады Катукова. Учтите - она хорошо вооружена и должна сыграть большую роль в отпоре врагу. Посылаем Лелюшенко дивизион гвардейских минометов. Обеспечьте на своем участке усиленную охрану и меры секретности... Продолжайте посылать Лелюшенко обученных людей. Но оголять важные оборонные производства нельзя. Готовьте заводы и основные кадры к эвакуации, соответствующее решение последует. Откровенно информируйте партийный актив об опасности городу... Каждый день информируйте нас о ходе дел...
   * * *
   Поздно ночью на вокзале Жаворонков провожал на Мценск последнюю группу курсантов оружейно-технического училища. Одетый в кожаное пальто-реглан, с трофейным парабеллумом на армейском ремне, высокий, внутренне собранный, Василий Гаврилович подходил к вагонам: где говорил напутственные слова, где просто жал руки курсантам.
   - Надеемся на вас, товарищи. Партия, Родина надеются!
   Или:
   - Будем ждать в Туле хороших вестей.
   Потом грузился в эшелон истребительный батальон Пролетарского района. Тут среди бойцов и командиров у Жаворонкова было много знакомых. Первым к нему подошел Петр Максимович Коротков:
   - Вот, Василий Гаврилович, пришел, и мой черед...
   Жаворонков еще в июле горячо поспорил с Коротковым - потомственным тульским оружейником, коммунистом ленинского призыва. Петр Максимович проводил на фронт четырех сыновей и зятя, а 1 июля сам подал заявление с просьбой отправить его в действующую армию. Его не пускали. Дело дошло до обкома. Жаворонков и Коротков согласились тогда на компромисс - старика зачислили бойцом в истребительный батальон.
   Жаворонков считал, что Коротков и сейчас со своими золотыми руками и авторитетом больше нужен на заводе, чем в армии. Но взять его из батальона, да еще в момент погрузки в вагоны, было уже нельзя.
   - Что же, Петр Максимович,- сказал Жаворонков,- твоя взяла...
   Они стояли друг против друга, оба рослые и чем-то похожие. Василий Гаврилович обнял Короткова:
   - Желаю тебе, Петр Максимович, как это в песне-то поется?..
   - "Если смерти - то мгновенной, если раны - небольшой", - напомнил Короткое.
   - Нет, о смерти не думай. Ждем с победою домой... Помолчали.
   - Я думаю, что побьем мы фашиста. Не можем не побить! Ведь все рати, считай, встали - русская, украинская, белорусская, татарская, башкирская, грузинская, казахская...- И тише, с болью в голосе добавил: - Плохо, что о сыновьях ни слуху ни духу. Как хоть они там?..
   - А ты наказал Зинаиде Семеновне писать тебе, если от кого из них весточка появится? - спросил Жаворонков.
   - Наказал... Я ей еще, Василий Гаврилович, сказал, что если вдруг чего не так случится, чтобы сразу к тебе шла.
   - Правильно. Я и сам к ней при случае наведаюсь...
   Шестьдесят составов отправила Тула 4 октября на фронт.
   А 16 октября состоялось собрание городского партийного актива.
   "Над Тулой,- говорилось в обращении актива к коммунистам и трудящимся города,- нависла непосредственная угроза нападения. Злобный и коварный враг замышляет захватить город, разрушить наши заводы, наши дома, отнять все то, что завоевано нами, залить улицы города кровью невинных жертв, обратить в рабство тысячи людей. Не бывать этому! Тула, красная кузница, город славных оружейников, город металлистов, не будет в грязных лапах немецко-фашистских бандитов.
   Мы, большевики Тулы, заверяем Центральный Комитет ВКП(б), что все, как один, с оружием в руках будем драться за наш любимый город и никогда не отдадим Тулу врагу!
   Все на защиту Тулы!
   Станем плечом к плечу с бойцами Красной Армии на оборону нашего города! Победа будет за нами!"
   * * *
   Осенняя непогодь. Вторые сутки льет дождь. На шоссе - вода. В кюветах вода. За кюветами такая грязь, что и шагу сделать нельзя.
   Мы с новым водителем Сергеем Васильевым в четыре глаза смотрим вперед и все-таки еле различаем границы дороги. Уже больше часа нет ни встречных машин, ни повозок, ни даже людей. Шоссе словно вымерло.
   Решаю сделать остановку, чтобы сориентироваться. Васильев резко тормозит. Из кузова тут же раздается недовольный голос Владимира Лысова:
   - Опять уточняешь дорогу? Пора понять, что так мы и до утра не доберемся до места.
   Я все, конечно, понимаю. Но на незнакомой дороге, да еще вблизи очень подвижной линии фронта, нужна особая осторожность. Включаю электрический фонарик, смотрю карту. По времени давно должен бы быть Мценск, а его все нет.
   Вылезаю из кабины, нащупываю ногами дорогу - твердо. Значит, едем по шоссе, правильно.
   Через несколько минут продолжаем путь. И почти тут же перед машиной вырастает шлагбаум. Подходит часовой. Пароля мы не знаем, и он -ведет меня к старшему наряда. Тот смотрит документы и говорит:
   - У меня в провожающие дать некого. Держитесь телефонной шестовки, она приведет в штаб.
   И вот мы в передней одноэтажного каменного здания, что на окраине Мценска. На нашу беду, в штабе никого из старших начальников нет. С нами говорит капитан, наверное работник оперативного отдела.
   - Придется подождать, скоро должен кто-нибудь появиться.
   И он показывает нам на угол за русской печью, где можно посидеть и даже вздремнуть. В другом углу у полевого телефона сидит одетый в телогрейку телефонист и уже охрипшим голосом почти каждую минуту повторяет:
   - Я - "Беркут"! Я - "Беркут"! "Беркут" слушает...
   Иногда телефонную трубку берет капитан и что-то записывает в раскрытую перед ним канцелярскую книгу, которая служит тут, видимо, журналом боевых действий.
   Дом внезапно вздрагивает, в окне вспыхивает отблеск огня, и только потом с улицы врывается грохот.
   Капитан успокаивает:
   - Это далеко. Бьет по мосту...
   Кнорринг начинает подремывать. И тут раздается такой оглушительный и резкий храп, что Кнорринг и Габрилович испуганно вскакивают. Капитан тоже поворачивает голову в нашу сторону. А телефонист, закрыв ладонью трубку, извиняющимся голосом говорит:
   - Пожалуйста, потише. Так ничего не услышишь.
   Я толкаю в спину нашего знаменитого храпуна Владимира Лысова. Он сразу понимает, в чем дело, и переворачивается на другой бок. Вскоре усталость сваливает и меня...
   Пробуждаемся от шума в сенях. Светает. Из сеней слышна громкая словесная перепалка. Затем в дом входит наружный часовой и докладывает капитану:
   - Там какой-то дядька ломится в штаб, выдает себя за командира корпуса.
   - Веди его сюда! - приказывает капитан.
   В дверях показывается мужчина. Сапоги, плащ, фуражка, руки и даже лицо у него заляпаны грязью. Одни только глаза сердито глядят сквозь подсохшие ошметки глины на бровях и щеках. Он молча расстегивает, снимает плащ, и только теперь дежурный по штабу узнает генерала Д. Д. Лелюшенко.
   - Воды! - властно требует генерал. Умывшись, начинает слушать доклад капитана.
   - У Катукова подбито три танка и убито девять бойцов и два командира,говорит капитан.- У Пияшева - двенадцать убитых и двадцать три раненых. У ленинградцев убито восемьдесят, ранено сто два, безвозвратно потеряно четыре станковых пулемета, два орудия и миномет. Кавалеристы потеряли два орудия, пятнадцать бойцов и шесть командиров...
   Капитан замолчал. Но все мы догадывались, что доклад еще не окончен, просто ему не хватает смелости сказать все.
   - Продолжайте! - кивает Лелюшенко.- Продолжайте, я говорю.
   - ...Убит инструктор нашего политотдела Герой Советского Союза старший политрук Николай Поликарпович Власенко... В атаке заменил погибшего командира батальона. Прямое пулевое попадание в сердце...
   Всякая потеря тяжела и невозвратима. Но эта для них обоих была, вероятно, особенно чувствительной и горестной.
   * * *
   После доклада капитана Лелюшенко, взяв журнал, какое-то время молча читал его. Затем переговорил по телефону с частями. Связался с командиром резервной авиагруппы А. А. Демидовым и попросил того завтра не позднее одиннадцати быть у Катукова. И только после этого обратился к нам:
   - Я от всего сердца приветствую "Красную звезду". Рад, что наша любимая газета первой вспомнила о нас. Уверен, что каждый из вас найдет в наших частях достаточно интересных героических тем... А с вами,- повернулся он ко мне,если меня не обманывает память, мы уже встречались. Июль, Северо-Западный фронт. Верно? Вы приезжали ко мне в корпус с членом Военного совета корпусным комиссаром Богаткиным...
   - Так точно, товарищ генерал.
   Доложив о целях нашего приезда в Мценск, я попросил Лелюшенко хотя бы коротко проинформировать нас о положении на этом участке фронта.
   - Пока все атаки танков и мотопехоты Гудериана отбиваем,- сказал генерал.Но с каждым днем делать это становится все тяжелее. Враг сильнее нас минимум в пять-шесть раз, а в танках и авиации - еще больше. Впрочем, если денек-два побудете у нас, сами все увидите. - И посоветовал не мешкая отправиться в сражающиеся части.
   Вскоре Лысов и Габрилович на нашей машине в сопровождении работника политотдела корпуса поехали в 6-ю гвардейскую стрелковую дивизию, прибывшую сюда из-под Ленинграда. Кнорринга генерал попросил в первую очередь сфотографировать несколько товарищей в мотоциклетном полку, а потом с какой-либо оказией перебраться в полк пограничников.
   - А мы с вами, если не возражаете,- сказал он мне,- направимся к танкистам Катукова. Там, правда, второй день находится наш комиссар Константин Леонтьевич Сорокин, но мы, я думаю, ему не помешаем.
   Давно ли мы встречались в первый раз с Дмитрием Даниловичем Лелюшенко! А он уже заметно похудел, лицо почернело и осунулось. Но, как я успел заметить, был по-прежнему энергичен, так же хорошо и детально знал обстановку на фронте и, как прежде, чуть ли не все двадцать четыре часа в сутки проводил на ногах.
   ...У моста через Зушу пришлось часа два простоять, пропуская в сторону Орла артиллерию, а оттуда - машины и повозки с ранеными. Несколько раз к генералу подходил комендант переправы, просил ехать, уверяя, что наша машина никого не задержит и не помешает. Но генерал всякий раз отвечал, что он не торопится, пусть-ка идут сначала войска. Потом не вытерпел и сам потел к мосту.
   Немецкая артиллерия методически била по переправе. Но погода, к счастью, была пасмурной, и это мешало вражеским корректировщикам.
   После ствольной артиллерии к мосту подошла колонна гвардейских минометов. И лишь пропустив ее, мы тронулись дальше.
   Катукова нашли на опушке рощицы. Между деревьями стояли врытые по башни в землю танки Т-34. В глубоких капонирах располагались и колесные машины.
   - А где остальные батальоны? - оглядевшись, спросил Лелюшенко у командира танковой бригады.
   - Вон за той высоткой, в засаде,- ответил М. Е. Катуков. Полковник был моложав на вид, одет в черный реглан, на голове - танковый шлем.
   - Как ведет себя противник?
   - Пока никакой активности,- ответил Катуков.- Думаю, ждет, когда распогодится.
   - А где Сорокин?
   - У майора Рафтопулло. Я не советовал ему ехать туда, а приказать не мог. Ведь комиссар!
   - Сорокин - хороший комиссар,- пояснил мне Лелюшенко.- Вот только беда привык лезть в огонь даже тогда, когда этого и не требуется.
   Тем временем подул легкий ветерок, в облаках показались голубые просветы. И почти тотчас же кто-то громко крикнул:
   - Воздух!
   Со стороны Орла шли эскадрильи "юнкерсов". Лелюшенко и я попятились было к щелям, но самолеты, вдруг развернувшись, взяли курс на юг. И там начали звеньями входить в пике.
   На строгом лице генерала появилась улыбка. Ведь враг бросал бомбы на наш ложный передний край.
   Не успел рассеяться дым от бомбежки, как яростно ударила неприятельская артиллерия. И сразу же за разрывами снарядов справа и слева от Орловского шоссе показались две группы фашистских танков. В одной было до сорока машин, в другой - более шестидесяти.
   Залпами начали бить дивизионы нашей артиллерии. Вражеские танки были атакованы и советскими штурмовиками.
   - Порядок! Пока порядок,- удовлетворенно сказал Лелюшенко, не отрывая глаз от полевого бинокля. Минут через десять приказал Катукову ударить во фланг левой группе немецких танков.- А по правой ударим из реактивных минометов,заключил он.- Успели предупредить пехоту о новом виде оружия? Хорошо... Капитан Чумак, видите цель?
   Коренастый и длиннолицый капитан щелкнул каблуками, ответил:
   - Так точно, товарищ генерал, вижу!
   - Давайте огонь!
   Бой входил в свою кульминацию.
   * * *
   "Катюши" ударили точно по лощине, которой вражеские танки и бронетранспортеры приближались к позициям 6-й гвардейской стрелковой дивизии. Ослепительные космы голубого пламени осветили все окрест. Раздался такой звук, будто сотни паровозов начали одновременно продувать свои топки. Земля задрожала, лощина превратилась в море огня.
   Уже потом, после боя, поздно вечером, один из пленных гитлеровских офицеров скажет:
   - Это был ад. На танках горела броня. Горела земля. Горели люди. Нигде и никогда ничего более страшного никто из нас не видел и не испытал. Ужас охватил всех. Я не понимаю, как сам остался жив...
   Сражение как бы приостановилось. Удар гвардейских минометов внес в ряды противника растерянность, а в иных местах даже панику. Но Лелюшенко понимал, что враг далеко не сломлен, что скоро он придет в себя и вновь повторит атаку. Поэтому временную передышку командир корпуса использовал для ускорения подвоза боеприпасов, подтягивания резервов, приказал артиллерии занять новые, более выгодные позиции. Связался с авиаторами и проинформировал их об обстановке.
   Угадать, предвидеть следующий шаг врага - одно из обязательных качеств хорошего военачальника. Д. Д. Лелюшенко, как показали дальнейшие события дня, верно разгадал замыслы Гудериана.
   В час дня немецкая авиация тремя волнами снова атаковала наш передний край. Злее прежнего ударила вражеская артиллерия.
   - А теперь надо снова ждать появления танков,- сказал Лелюшенко своему заместителю генералу Куркину.
   - А вон и они! - почти тут же воскликнул Катуков.
   На этот раз танки шли не группами, а компактно, намереваясь, видимо, протаранить советскую оборону в самом центре.
   - Не менее сотни, если не больше,- попытался было подсчитать машины генерал Куркин.
   Налетевшие советские штурмовики несколько расстроили боевой порядок танковой армады, но не остановили ее. С левого фланга сообщили, что фашисты уже подошли к Зуше и начали растекаться по берегу этой реки к востоку, заходя в тылы нашему авиадесантному корпусу.
   - Соедините меня с Сорокиным! - приказал Лелюшенко. И к Куркину: - Вас, Алексей Васильевич, прошу проехать к артиллеристам. Берите оба дивизиона - и как можно быстрее на помощь десантникам. Пияшева поверните фронтом на запад.
   Телефонист подал трубку:
   - У аппарата Второй.
   - Константин Леонтьевич! Лелюшенко. Немедленно стяните все ваши танки и ударьте противнику во фланг. Передайте майору Рафтопулло, что сейчас успех боя почти на все сто процентов зависит от него.
   Но даже и эти меры не остановили противника. Посеревший от напряжения Лелюшенко подозвал к себе Катукова. Я ждал, что вот сейчас он примет решение отвести части корпуса на новый рубеж. Но в это время комиссар танковой бригады М. Ф. Бойко, следивший за полем боя в трофейный цейсовский бинокль, вдруг радостно закричал:
   - Смотрите, товарищи, смотрите! С тыла фашистов атакуют наши танки! Это тридцатьчетверки!..
   Генерал Д. Д. Лелюшенко уже после войны так вспоминал об этом эпизоде:
   "На войне случаются всякие неожиданности. В самый тяжелый момент в тылу наступающих немецких танков внезапно появились наши тридцатьчетверки и стали в упор расстреливать фашистские машины. В боевых порядках врага началось смятение. Откуда это своевременное подкрепление?
   Выручил нас... Александр Бурда. Он со своей ротой вышел все-таки из фашистского тыла, где вел разведку, и повел машины на гул сражения. Дерзко ударил по боевым порядкам и штабу 4-й немецкой танковой дивизии. Атака подразделения Бурды была ошеломляющей. Фашисты, по-видимому, решили, что их окружают, и стали отступать..."
   Но это - после войны. А тогда, в сорок первом, едва утих гром боя, генерал обернулся ко мне и устало сказал:
   - Видели, какой напор врага выдержали? И вот так - каждый день, уже шестые сутки...
   Вечером я разговаривал со старшим лейтенантом Александром Федоровичем Бурдой, ставшим впоследствии Героем Советского Союза. Выше среднего роста, широкоплечий, с почти круглым лицом, на котором несколько выделялся крупноватый нос, он всем своим видом являл недюжинную силу и твердый характер. Сын шахтера и сам шахтер, Бурда командовал танковой ротой еще в боях на Украине. Там его подразделение вывело из строя девять машин противника.
   - Значит, с врагом встретились не впервые?
   - Какое там впервые! Знаю этих извергов хорошо. Как оказался у них в тылу? Сначала, как полагается, был приказ,- рассказывал Бурда.- Мне с ротой и десантом автоматчиков приказали разведать, что за силы противника располагаются в Орле и какие у этих сил дальнейшие планы... Двинулись к Орлу. Потом были бои. Однажды из лесочка, где мы остановились, увидели приближающуюся колонну противника - три танка, пять бронетранспортеров, четыре транспортные машины и два орудия. Тоже вроде разведки. Они нас не заметили, ну мы и накрыли их. В портфеле убитого офицера нашли карту с оперативной обстановкой. Я ее тут же отослал в бригаду.