Уаймэн Стенли. Красная кокарда

   Его появление было так внезапно, что мы не успели даже двинуться с места. Краем глаза я взглянул на мадемуазель. Она совершенно застыла от ужаса, и только свеча сильно дрожала в ее руке. Я быстро вырвал свечу из ее пальцев и потушил пламя.
   Потом, с подсвечником в руке, я стал ждать приближения незнакомца. Шпагу свою я где-то оставил, и теперь у меня не было другого оружия. Но лестница была довольно узка, и тут мог пригодиться и металлический подсвечник, особенно если другие мятежники не последуют за своим товарищем.
   Он поднимался быстро, держа свечу перед собой. Нас разделяли всего пять или шесть ступенек, как вдруг он споткнулся и с ругательствами упал. Свеча его потухла, и мы остались в полной темноте.
   Я инстинктивно схватил левой рукой мадемуазель, чтобы не дать ей вскрикнуть. Мы стояли, как статуи, затаив дыхание.
   Упавший человек, несмотря на близость к нам, очевидно, не догадывавшийся о нашем присутствии, поднялся, продолжая браниться, и остановился. Слышно было, как он ощупью искал свою свечку. Потом он стал спускаться вниз, где долго, как мне казалось, не мог найти задвижку двери.
   Дверь, наконец, открылась, и снова в нее ворвался на мгновение шум толпы. Пользуясь этим, я втолкнул мадемуазель в комнату, находившуюся позади нас и, оставшись сам у двери, стал прислушиваться.
   Как, однако, найти здесь в абсолютной тьме какое-нибудь платье, чтобы переодеться? Как пройти потом через кухню? Я пожалел, что покинул лестницу. Воздух в комнате был совершенно спертым, к тому же, все с тем же мышиным запахом. Но ворвавшийся за нами дым становился все гуще и запах его заглушал все остальные. Слышно уж было, как трещит пламя, охватившее стены флигеля.
   Сердце у меня упало.
   - Мадемуазель, - тихо позвал я.
   - Я здесь, - слабо прошептала она.
   - Нет ли отсюда окна на крышу?
   - Есть, но оно, вероятно, закрыто.
   У меня вдруг блеснула новая мысль: если пробраться через кухню невозможно, то, быть может, стоит попробовать спастись через окно? Я хотел уже подойти к нему, но мадемуазель, к моему удивлению, крепко ухватилась за мое плечо. Раздался тихий стон, и она упала прямо мне на руки.
   - Не падайте духом! Крепитесь! - твердил я, холодея от страха за нее.
   - Я так боюсь, так боюсь! Спасите, спасите меня! - простонала она.
   Мадемуазель держала себя вначале так храбро, что я был удивлен этой переменой, не подозревая, что даже самая храбрая из женщин подвержена таким перепадам настроения. Удивляться мне, впрочем, было некогда. Она все сильнее и сильнее наваливалась на меня, и напрасно было искать какой-либо помощи, какого-нибудь средства спасения. Кругом нас был кромешный мрак. Я уже не помнил, где была дверь, через которую мы вошли сюда. Напрасно я старался уловить малейший свет от окон. Я был совершенно один с полумертвой от страха девушкой на руках. Путь отступления был отрезан, а пожар подходил все ближе и ближе. Я почувствовал, как голова Денизы откинулась назад, и понял, что с нею обморок. Но в этой темноте я мог только поддерживать ее, прислушиваясь, не появится ли опять на лестнице напугавший нас человек.
   Все было тихо. Вдруг на лестницу вновь ворвался шум толпы: из кухни, очевидно, опять открыли дверь. По ступенькам застучали деревянные башмаки. Я как-то сразу сообразил, где находится дверь, ведущая из комнаты, и, положив мадемуазель на пол, остановился у порога, сжимая в руке подсвечник. Я находился в полном отчаянии от своего бессилия.
   С замиранием сердца вслушивался я в шаги. Услышав, что они замерли против двери, я крепко сжал в руке свое оружие.
   Внезапно раздался голос, который я сразу узнал. Быстро растворив дверь, я очутился лицом к лицу с отцом Бенедиктом. С ним было еще трое мужчин. Впоследствии мне рассказывали, что в эту минуту я был похож на человека, восставшего из гроба.
   Кюре бросился мне на шею и расцеловал меня.
   - Вы не ранены? - прежде всего спросил он.
   - К счастью, нет. Но как вы сюда попали?
   - Слава Богу, попали как раз вовремя, чтобы спасти вас. А где мадемуазель де Сент-Алэ? - быстро прибавил он, оглядываясь кругом. - Вам что-нибудь известно о ней?
   Я молча повернулся и вошел в комнату. Отец Бенедикт со свечой последовал за мной, а за ним, теснясь - трое его спутников, одним из которых был Бютон. Все это были простые крестьяне, но зрелище, представившееся их глазам, заставило их отпрянуть и обнажить головы.
   Мадемуазель лежала на том самом месте, где я опустил ее на пол. Голова ее покоилась на подушке из собственных волос. Лицо было спокойно и бледно, как у мертвой. Один глаз был полураскрыт и, не моргая, глядел в потолок. Что касается меня, то я смотрел на все это довольно спокойно - так много пришлось пережить мне за это короткое время.
   - Боже мой! - воскликнул, зарыдав, отец Бенедикт. - Неужели они убили ее?
   - Нет, - тихо отвечал я. - Она просто в обмороке. Если б здесь была какая-нибудь женщина...
   - Ни одной женщины здесь нет, за это можно поручиться, - пробормотал он сквозь зубы.
   Приказав одному из своих спутников спуститься вниз и принести воды, он прибавил ещё несколько, слов, которых я не мог расслышать.
   Вода была доставлена довольно быстро, и отец Бенедикт, заставив своих провожатых стать немного в сторону, принялся приводить мадемуазель в чувство, плеская воду ей в лицо. Он, видимо, очень торопился. Да и было от чего: комната все больше и больше наполнялась удушливым газом. Выглянув за дверь, я увидел, что огонь уже показался в конце коридора. Это заставило меня быть решительным, и я заявил отцу Бенедикту, что вынесу мадемуазель на руках.
   - Здесь она никогда не придет в себя, - пояснил я, чувствуя, как рыдания сдавливают мне горло. - Она задохнется здесь.
   В эту минуту в коридор ворвался густой клуб дыма, как бы подтверждая мои слова.
   - Я и сам так думаю, - медленно проговорил священник, - однако...
   - Что однако? Ведь здесь оставаться все равно нельзя!
   - Вы посылали в Кагор?
   - Да. Разве маркиз уже прибыл?
   - Нет еще. Видите ли, нас здесь всего четыре человека. Если бы я стал собирать еще, то, вероятно, опоздал бы. А с этими тремя, что я могу сделать? Правда, половина негодяев, устроивших погром, перепилась, но другие явились сюда со стороны...
   - Я думал, что все уже кончилось! - вскричал я.
   - Не тут-то было, - серьезно отвечал он. - Они позволили нам пройти после долгих препирательств. Я и Бютон - мы входим в число членов комитета. Но когда они увидят вас и мадемуазель де Сент-Алэ, трудно поручиться за то, что они сделают.
   - Не посмеют же они... - начал было я.
   - Не бойтесь, сударь. Они не посмеют.
   Слова эти сорвались с губ Бютона, которого не видно было из-за дыма. Он выдвинулся вперед, помахивая тяжелым железным бруском. - Они не посмеют. Нужно только сделать одно.
   - Что же именно?
   - Вы должны надеть трехцветный бант.
   Он проговорил эти слова с какой-то особенной, непонятной мне гордостью. Только позднее я понял это.
   Отец Бенедикт подпрыгнул на месте.
   - Верно, Бютон совершенно прав, - заговорил он. - К этому они должны отнестись с уважением.
   И прежде, чем я успел что-либо сказать, он сорвал у себя трехцветный бант и приколол его мне на грудь.
   - Теперь давай сюда твой, Бютон.
   И, взяв не совсем чистый бант кузнеца, он прикрепил его на левое плечо Денизы.
   - Вот так, - проговорил кюре. - Теперь берите ее на руки, - обратился он ко мне. - Живо, иначе мы здесь задохнемся. Бютон и я пойдем впереди. Остальные пойдут за вами.
   Дениза стала приходить в себя. Кашляя от дыма, мы тронулись в путь. Задержись мы еще на несколько минут, по коридору нельзя было бы пройти: кое-где уже пробивались тонкие струйки огня. Помогая друг другу и спотыкаясь, мы достигли двери в кухню. От дыма резало глаза и перехватывало дыхание.
   Кухня была большая, господская. В свое время на ней приготовлялось немало пиров и жарилось немало дичи. Но теперь я обрадовался, что мадемуазель спрятала лицо на моей груди и не могла видеть, что тут творилось. В очаге горел яркий огонь, в котором были набросаны куски жиру и ветчины; над ним горели трупы трех собак, отравляя воздух смрадом горящего мяса. То были любимые собаки маркиза, убитые в диком порыве к разрушению. Пол был усеян бутылками и залит вином, из которого, словно островки в море, торчали обломки мебели и разбитые бочонки. Все, что бунтовщики не могли унести с собой, они постарались испортить. И теперь еще какая-то женщина пыталась насыпать себе в передник как можно больше соли, кучей рассыпанной на полу, да три или четыре мужчины нагружали себя разными кухонными принадлежностями. Главная же масса погромщиков стояла на улице перед горящим зданием, заливаясь хохотом каждый раз, когда в огне падала труба или лопались стекла. Всякое живое существо, имевшее несчастье попасться им на глаза, они без капли милосердия бросали в огонь.
   Завидев нас, грабители постарались поскорее ускользнуть из кухни, озираясь словно волки, у которых отняли добычу. Они, несомненно, объявили и другим о нашем появлении, ибо, пока мы переводили, остановившись, дух, во дворе настала какая-то странная тишина.
   Когда мы открыли входную дверь, пламя горящего здания ярко освещало открывшееся нашим глазам зрелище. На всех лицах лежал отпечаток какого-то сумасшествия, о силе которого свидетельствовали груды обломков. Тень, отбрасываемая стенами, не позволила им сразу разглядеть нас. Но лишь мы сделали несколько шагов вперед, как вся толпа с яростным криком бросилась на нас, словно спущенная стая гончих на зайца. Низколобые, полуголые, перепачканные копотью и кровью, они напоминали скорее животных, чем людей.
   - Смерть тиранам! Смерть скупщикам! - рычала толпа, и от этих криков содрогнулся бы и самый смелый человек.
   Если бы наши спутники дрогнули хоть на мгновение, мы неминуемо погибли бы. Но они шли прямо, и вся толпа, кроме одного человека, вдруг отхлынула обратно. Оставшийся негодяй бросился на меня с ножом. И тотчас же Бютон поднял свой железный брус и, крикнув: "Относись с уважением к трехцветной кокарде!", ударил его по голове. Тот упал на землю, как подкошенный.
   - Относитесь с уважением к трехцветной кокарде! - заревел Бютон, словно разъяренный бык.
   Окрик этот произвел магическое действие. Толпа откатилась еще дальше, затихла и лишь тупо смотрела на меня и мою ношу.
   - Уважайте трехцветную кокарду! - закричал, в свою очередь, отец Бенедикт, поднимая руку и осеняя толпу крестом.
   Возглас его тотчас же был подхвачен сотней хриплых голосов. Прежде, чем я мог осознать произошедшую перемену, те самые люди, что минутою ранее были готовы растерзать нас, теперь толкали друг друга, крича:
   - Дорогу трехцветной кокарде! Дайте дорогу!
   Было что-то совершенно невероятное, странное и страшное в том почтении, в том уважении, которое дикари питали к этим словам, к банту, к идее. Я был так поражен, что всю жизнь не могу забыть этой сцены. Но в данный момент я едва сознавал, что происходит передо мной. Я шел сквозь толпу, спотыкаясь, будто во сне. Когда мы добрались до ворот, отец Бенедикт хотел было отнять у меня драгоценную ношу, но я запротестовал.
   - В Со! В Со! - лихорадочно повторял я.
   Не помню теперь, каким образом я очутился верхом на лошади. Мы скакали в Со по дороге, освещенной кровавыми отблесками пожара.
   Х НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ БУРИ
   В том месте, где дорога разветвлялась, отец Бенедикт предусмотрительно поставил часового для встречи помощи из Кагора. Теперь часовой должен был предупредить маркиза, что мадемуазель находится в безопасности. Не проехали мы и полмили, как за нами послышался стук копыт. Я уже пришел в себя после всего пережитого за ночь, остановил лошадь и приготовился передать маркизу де Сент-Алэ его сестру.
   Однако, то оказался Луи, сопровождаемый, к моему изумлению, всего пятью или шестью слугами, старым Гонто, одним из Гаринкуров и еще одним, незнакомым мне, человеком. Их лошади еле переводили дух от быстрой езды. Никому из прибывших не показалось, очевидно, странным, что я вез мадемуазель на своем седле. Поблагодарив Бога за то, что она осталась жива, каждый спешил осведомиться о числе бунтовщиков.
   - Около сотни, насколько я могу судить, - отвечал я. - А где же маркиз?
   - Он еще не вернулся, когда пришла весть о бунте.
   - Неужели вас так мало?
   - Я не мог собрать больше, - с досадой отвечал Луи. - Известие пришло в то время, когда загорелся дом Мариньяка, и он взял с собой около дюжины людей. Десятка два разбежались по своим замкам, опасаясь, что у них начнется то же самое.
   - Да, - прибавил он с горькой усмешкой, - теперь каждый сам за себя, кроме окружающих меня друзей.
   Гонто от быстрой скачки раскашлялся и едва держался на лошади.
   - Так вы не поедете с нами в Со? - спросил я, видя, что они поворачивают лошадей, поднимая целое облако пыли.
   - Нет, - сердито отвечал Луи. - Теперь или никогда! Если нам удастся еще застать их...
   Дальше я не расслышал его слов, ибо стук копыт заглушил их. Пришпорив лошадей, они в минуту были уже в шагах пятидесяти от нас. Но тут один из них, развернув коня, поскакал прямо на меня. Это был тот самый человек, которого я не знал.
   - Есть ли у них какое-нибудь оружие? - спросил он, подъехав ко мне.
   - Одно-то ружье было, - сказал я, с любопытством разглядывая его. - А теперь, вероятно, есть и еще. Большинство вооружено пиками и вилами.
   - Кто их предводитель?
   - Маленький Жан, кузнец из Сент-Алэ.
   - Благодарю вас, - проговорил он, поклонившись, и, пришпорив свою лошадь, пустился догонять остальных.
   Из боязни оставить полумертвую мадемуазель на попечении мужчин, я не мог присоединиться к ним, и мы двинулись дальше своей дорогой. Отец Бенедикт и я молчали, остальные говорили без умолку.
   В небе, по-прежнему, стояло сильное зарево, шум толпы все еще раздавался в наших ушах. Не раз на нашем пути попадались какие-то подозрительные фигуры, торопливо скрывавшиеся при виде нас в темноту. Отец Бенедикт полагал, что вспыхнул другой пожар, милях в двух восточнее Сент-Алэ. Но после пережитых волнений и в том душевном состоянии, в котором я находился, это предположение не произвело на меня никакого впечатления.
   Я не был бы поражен, если даже пожар вспыхнул впереди нас, в самом Со.
   К счастью, эта беда меня миновала. Напротив, вся деревня вышла ко мне навстречу и с приветствиями проводила до подъезда замка. В полном безмолвии, смешанном с любопытством, слуги сняли с моего седла мадемуазель и внесли ее в дом. Женщины, столпившись у входа, провожали нас глазами, но ни одна из них не решилась последовать за мной.
   Многое, что казалось сносным ночью, было отвратительно днем. Многое, что можно перенести за ночь, потом казалось совершенно невозможным. Проснувшись на следующее утро в зале, на кресле, в котором, по преданию, сидел однажды Людовик XIII, я увидел стоящего передо мной Андрэ. В окна и двери ярко светило солнце, и от его лучей все пережитое за ночь представилось мне просто сном. Но потом мой взгляд упал на пару пистолетов, которые я положил ночью около себя. Вспомнив действительность, я вскочил на ноги.
   - Маркиз де Сент-Алэ вернулся? - спросил я.
   - Никак нет.
   - А граф?
   - Тоже.
   - Неужели никто из них еще не возвратился? - вскричал я. Присев вчера в кресло отдохнуть, я рассчитывал, что через час меня разбудят, и я буду встречать их.
   - Вернулся только тот господин, что. был с ними, - доложил старый слуга. - Он теперь гуляет с аббатом в парке. А из-за него...
   - Что из-за него? - резко спросил я, видя, что Андрэ, взявший поучительный тон, вдруг остановился.
   - Он имеет такой вид, что вам, сударь, не стоило просыпаться из-за него, - отвечал он с презрением.
   - Бютон здесь?
   - Расхаживает по террасе, словно свой человек. Не могу понять, что теперь делается, - продолжал Андрэ, повышая голос. - Когда вам угодно было уничтожить позорный столб, я знал, что без этого не обойдется. Да, да, продолжал он мне вслед. - Я это знал, я это предвидел.
   И действительно, если б я не был выбит из обычной колеи мышления, общество трех мужчин, застигнутых мною на террасе, показалось бы мне в высшей степени странным. Они прохаживались взад и вперед, а отец Бенедикт, бывший в их группе средним, двигался, опустив глаза и заложив руки за спину. Рядом с ним шагал с одной стороны грубый широкоплечий Бютон в запачканной блузе, с другой - изящный, просто одетый незнакомец в высоких сапогах и со шпагой. К удивлению моему, в петлице его камзола красовался трехцветный бант.
   Я поспешил осведомиться у него, что сталось с Луи и его спутниками.
   - Они атаковали мятежников, потеряли одного человека и были отбиты, отвечал он с сухою отчетливостью.
   - А что граф Гаринкур?
   - Он вышел невредимым из свалки и уехал в Кагор набирать людей. Я же направился сюда, так как моим советам не хотели следовать.
   Он говорил прямо, нисколько не стесняясь, как равный. Заметив, что я недоумеваю, с кем имею дело, кюре поспешил познакомить нас.
   - Бывший капитан американской армии Юз. Он предложил свои услуги нашему комитету, - проговорил он.
   Прежде, чем я успел спросить, какого рода могли быть эти услуги, капитан поспешил сам разрешить возможный вопрос.
   - Я предложил набрать в Керси и обучить небольшой отряд для поддержания порядка. Назовем это милицией или еще как-нибудь, все равно.
   Я был озадачен. Этот быстрый, подвижный человек, из кармана которого торчала рукоять пистолета, был для меня совершенно новым типом.
   - Вы были на службе его величества? - спросил я, чтобы выиграть некоторое время и обдумать положение.
   - Нет. В вашей армии нельзя сделать карьеры. Я служил под командой генерала Вашингтона.
   - Но вчера вечером я видел вас вместе с маркизом Сент-Алэ?
   - А почему бы мне и не быть с ним? - в свою очередь спросил он, спокойно взглянув на меня. - Я слышал, что его дом подожжен и предложил ему свои услуги. Но здесь не умеют действовать методически и не слушают хороших советов.
   - У Мариньяка тоже пожар, - вмешался в разговор отец Бенедикт. Услышим мы, вероятно, и о других пожарах.
   - Дело не в том, чтобы слушать, а в том, чтобы делать, - заметил капитан. - Перед нами целый день, но если б мы не приняли кое-каких мер еще вчера, то завтра пришлось бы плохо всей округе.
   - Но ведь у нас есть войска!
   - Они отказываются повиноваться и потому не только бесполезны, но и вредны.
   - А что же делают офицеры?
   - Они стараются исполнить свой долг, но народ ненавидит их. Орден Св. Людовика для простого народа то же, что и красная тряпка для быка. Довольно и того, что они удерживают солдат в казармах и спасают собственные головы.
   Мне не понравилась его фамильярность и бесстрастие, с которым он говорил. Но, как бы там ни было, вчерашний тон в разговоре я взять не мог. Тогда мне казалось оскорбительным, что Бютон стоит тут же и слушает нас. Теперь - это вещь самая обыкновенная. К тому же Бютон был совершенно другим человеком, нежели Дюри, и доводы, сокрушившие одного, не имели никакого действия на другого. Довольно безнадежно я поинтересовался у отца Бенедикта, что он намерен делать.
   Кюре не дал мне никакого ответа. За него ответил, и довольно решительно, капитан.
   - Мы хотим, чтобы вы вступили в комитет.
   - Я думал об этом вчера. Но я не могу этого сделать. Вот и отец Бенедикт скажет вам то же.
   - Мне нужен ответ не отца Бенедикта, а ваш, - возразил капитан.
   - Я дал ответ уже вчера, - ответил я высокомерно.
   - Вчера - не сегодня. Вчера дом господина де Сент-Алэ был еще цел, а сегодня это груда дымящихся развалин. Вчера о многом можно было только догадываться, а сегодня факты говорят сами за себя. Стоит помедлить еще несколько часов, как вся область из конца в конец будет охвачена пламенем.
   Я не мог не согласиться с этим, но в то же время не мог вновь идти наперекор своим поступкам. Торжественно прицепив себе в гостиной маркизы Сент-Алэ белый бант, я не мог сделать столь решительный поворот в другую сторону.
   - Это невозможно. Невозможно в моем положении, - бессвязно бормотал я. - Почему вы обращаетесь именно ко мне, а не к другому? Здесь найдется не менее двухсот лиц, которые...
   - Будут совершенно бесполезны для нас, - решительно прервал меня капитан. - Ваше имя могло бы успокоить тревогу, привлечь на сторону комитета более умеренные элементы и не оттолкнуло бы народные массы.
   - Позвольте мне быть с вами предельно откровенным, - продолжал он другим тоном. - Мне нужно ваше содействие. Я здесь подвергаюсь разного рода риску, но рискую только там, где это необходимо. Поэтому я предпочитаю, чтобы дело, предлагаемое мне, находило поддержку как снизу, так и сверху. Присоедините ваше имя к комитету, и я возьмусь за это дело. Я, конечно, мог бы распоряжаться в Керси от имени одного третьего сословия, но предпочел бы вешать и миловать от имени всех трех.
   - Но ведь другие...
   - Я сумел справиться с чернью в Кагоре, - нетерпеливо перебил он. Сумею справиться и с этим сумасшедшим мужичьем, которое воображает, что только и свету в окошке, что у них. А те, о ком вы говорили...
   - Те не годятся, - тихонько подсказал ему отец Бенедикт, поглядывая на меня печальными глазами.
   Утренний ветерок развевал полы его сутаны, шляпу свою он держал в руке, загораживаясь ею от солнца. Я понимал, что в нем происходит та же борьба, что и во мне, и сознание этого дало мне силы не согласиться с капитаном.
   - Невозможно! - промолвил я решительней прежнего.
   - Почему же?
   Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Я повернулся лицом к двери и только собирался добавить что-то, как Андрэ, отворив ее, доложил:
   - Маркиз де Сент-Алэ желает видеть господина виконта.
   Торжественный тон, принятый слугой, подействовал на меня не совсем приятно: он как бы намеренно подчеркивал возвращение к старому.
   Сам маркиз, однако, не показал и виду, что заметил это. Он весело подошел ко мне и поздоровался весьма изысканно. Лишь мгновение я думал, что он не знает всего, что произошло, но первые же его слова показали мне, что я ошибался.
   - Мы обязаны вам вечной благодарностью, виконт, - заговорил он. Вчера вечером я вынужден был уехать по делам и не мог ничего предпринять. Мой брат явился, кажется, слишком поздно, да и силы его были самые незначительные. Проходя через дом, я виделся с сестрой. Она рассказала мне некоторые подробности.
   - Как, она уже покинула свою комнату? - воскликнул я в изумлении.
   Трое моих собеседников несколько отодвинулись от нас с маркизом, так что мы могли говорить с глазу на глаз.
   - Да, - отвечал он, улыбаясь. - Могу уверить, что она говорила о вас в таких выражениях, какие только может позволить себе девушка, говорящая о мужчине. Моя мать еще будет иметь случай принести вам свою благодарность. Надеюсь, что вы не пострадали.
   Не давая себе отчета, я что-то пробормотал в ответ. Сент-Алэ вел себя совершенно иначе, чем я предполагал. Его спокойствие и веселость до такой степени не соответствовали настроению человека, которому пришлось только что услышать, что его дом сожжен, а управляющий убит, что я был озадачен. Одет он был с обычной своей щеголеватостью, хотя заметно было, что он не спал всю ночь. Несмотря на то, что разгром Сент-Алэ и поместья Мариньяка бесспорно опровергал все его прежние выкладки, он делал вид, что это его нисколько не беспокоит.
   Все это сбивало меня с толку, но я тоже не показал виду, а лишь выразил надежду, что все пережитое не слишком сильно потрясло его сестру.
   - Мы, Сент-Алэ, не сахарные, - отвечал он. - Она вполне отдохнула за ночь... Впрочем, я, кажется, помешал вашей беседе? - Он метнул на моих собеседников быстрый взгляд.
   - В действительности вы должны благодарить не меня, а отца Бенедикта и Бютона, маркиз. Без их помощи...
   - Да, - холодно заметил он. - Я слышал об этом. Позвольте мне привести вам некую притчу. Жил-был человек, сердитый на своего соседа за то, что у того урожай был лучше, чем у него; и вот он стал ходить тайно ночью (не раз, а много раз) на землю своего соседа и сделал так, что пустил к соседу ручей, протекавший мимо их ферм. Он устроил это так ловко, что вода не только залила все поля, но грозила даже потопить самого соседа, а, стало быть, и этого человека и его поля. Убедившись слишком поздно в своем безумии... Как вам нравится эта притча, отец Бенедикт? - неожиданно обратился он к кюре.
   - Я ее не совсем понимаю, - ответил кюре.
   - Я еще не превратился в лакея своих собственных людей, как хвастались эти рабы, - продолжал Сент-Алэ, насмешливо отвешивая поклон.
   - Стыдитесь, маркиз! - воскликнул я, потеряв терпение. - Я уже сказал вам, что если бы не отец Бенедикт и Бютон, то мадемуазель и я...
   - А я уже сказал вам, - прервал он меня раздраженно, - что я на этот счет думаю. Вот и все.
   - Но вы, видимо, не знаете всего, что произошло! - воскликнул я, начиная сердиться от его несправедливости. - Вероятно, вы не знаете, что когда явились на помощь отец Бенедикт и Бютон, мадемуазель де Сент-Алэ и я находились в самом отчаянном положении, что они спасли нас с величайшим риском для себя, что, наконец, мы обязаны спасением скорее трехцветной кокарде, чем применению силы!
   - Вот как! Вот как! - заговорил маркиз, мрачнея. - Я должен кое-что сказать по этому поводу. Но разрешите предварительно задать вам один вопрос. Верна ли моя догадка о том, что эти господа явились к вам от имени (извиняюсь заранее, если я перепутаю название) комитета общественной безопасности?
   Я кивнул головой.
   - Можно будет поздравить их с благоприятным ответом?
   - Нет. Этот господин, - сказал я, указывая на капитана Юза, обратился ко мне с некоторыми предложениями и высказал свои соображения в их пользу.