Страница:
Каспар не знал, как далеко они прошли по туннелю и в каком направлении. Кажется, приближались к сердцу города – но наверняка сказать он не мог. Тускло освещенный коридор привел к тяжелым дверям из темного дерева, должно быть, из дуба. Поверху двери изгибалась руническая надпись.
– Может быть, это заклятие, – предупредил Элергиан. – Отойдите, сейчас я буду колдовать.
Он начал бормотать в своей обычной манере, слова так и забулькали в горле.
Перрен осторожно поставил Урсулу на пол. Та согнулась пополам и закашлялась; когда девушка оторвала ладонь ото рта, на ней краснели сгустки крови.
– Поторопись! – крикнула Рейна магу. – Девушке плохо. Она долго не протянет. Жабий яд просочился к ней внутрь и сильно испортил легкие и желудок. Ей скорее нужно войти внутрь.
Каспар перевел дыхание.
– Это вовсе не заклятие!
Руническая надпись была на древнекабалланском языке, родственном бельбидийскому, и юноша без труда разобрал буквы.
– Здесь просто написано, что вход ведет к тайнам.
Каспар отодвинул Элергиана с пути и открыл засов. Перед ним лежал высокий зал, чьи стены и потолок были некогда расписаны ярчайшими красками, но теперь выцвели от времени. На всем лежал толстый слой пыли. Дневной свет проникал через арочные окна в куполе и падал на длинный стол перед потухшим очагом. Даже паутину на стенах покрывала пыль.
– Никто не входил сюда пять сотен лет! – благоговейно прошептал маг, и глаза его заблестели от слез.
ГЛАВА 24
– Может быть, это заклятие, – предупредил Элергиан. – Отойдите, сейчас я буду колдовать.
Он начал бормотать в своей обычной манере, слова так и забулькали в горле.
Перрен осторожно поставил Урсулу на пол. Та согнулась пополам и закашлялась; когда девушка оторвала ладонь ото рта, на ней краснели сгустки крови.
– Поторопись! – крикнула Рейна магу. – Девушке плохо. Она долго не протянет. Жабий яд просочился к ней внутрь и сильно испортил легкие и желудок. Ей скорее нужно войти внутрь.
Каспар перевел дыхание.
– Это вовсе не заклятие!
Руническая надпись была на древнекабалланском языке, родственном бельбидийскому, и юноша без труда разобрал буквы.
– Здесь просто написано, что вход ведет к тайнам.
Каспар отодвинул Элергиана с пути и открыл засов. Перед ним лежал высокий зал, чьи стены и потолок были некогда расписаны ярчайшими красками, но теперь выцвели от времени. На всем лежал толстый слой пыли. Дневной свет проникал через арочные окна в куполе и падал на длинный стол перед потухшим очагом. Даже паутину на стенах покрывала пыль.
– Никто не входил сюда пять сотен лет! – благоговейно прошептал маг, и глаза его заблестели от слез.
ГЛАВА 24
Май кричала и отбивалась изо всех сил, кусая руку, зажимавшую ей рот. Она пыталась докричаться до Амариллиса – и услышала за спиной его ответный крик, такой же отчаянный, как ее собственный. Враг тащил девушку в темноту, обдирая ей кожу о выступающие камни стен.
Остановившись на миг, он скрутил ей руки чем-то, слишком упругим, чтобы быть веревкой, и поволок за собой так, что девушка наполовину волочилась по полу. Ужасное путешествие, казалось, длится вечно, когда Май наконец поняла, что тьма вокруг рассеивается. Это была уже не абсолютная чернота: взгляд различал очертания стен и арок вокруг.
Амариллис оказался прав. Рубины были повсюду! Именно от рубинов и исходил этот мягкий красноватый свет. Поначалу камни попадались по несколько, как редкие алые звезды в безлунном небе, но вскоре их стало так много, что они образовывали на стенах что-то вроде сияющей коры. В следующей пещере стены сияли почти целиком, и Май разглядела наконец своего похитителя. Это оказался не подземный монстр, как она боялась, а тот самый солдат, напавший на нее в первый день. Но с ним что-то случилось: он как будто весь высох, плоть на его лице и руках сморщилась и висела складками. Свет был слишком слаб, чтобы девушка могла разглядеть его черты; виднелись только черные ямы глаз.
Он тащил ее все дальше, сквозь анфилады сияющих пещер – в узкие темные переходы. Теперь похититель нес Май, перебросив через плечо; его босые ноги размеренно шлепали по камням. Девушка не понимала, как он видит в полной темноте. Ударяясь о его спину при каждом шаге, она тщилась дотянуться связанными руками до ларчика с Яйцом, но не могла. Некронд был ее последней надеждой. Что бы это ни было за создание, его нужно прогнать любой ценой. Но как?
Неожиданно у Май родилась идея. А что, если просто подождать? Это высохшее существо волокло ее в самые глубины гор, куда никому не добраться. Разве она не этого хотела?
Потолок неожиданно понизился, и Май сильно ударилась головой о камень. Кровь потекла по лицу девушки, в голове все поплыло. Она сжала зубы, пытаясь вернуть себе ясность рассудка. Солдат втащил ее в просторную пещеру. Хотя здесь было по-прежнему темно, Май чувствовала широкое пространство вокруг и слышала отдающееся от высокого свода эхо шагов. Солдат все спешил вперед; он протиснулся в узкую щель в камне в следующую пещеру.
Далекий отблеск света все приближался с каждым новым неверным шагом высохшего существа. Наконец оно с Май на плечах вошло в огромный, ярко освещенный зал, полный мерцающих кристаллов. В каждом из рубинов пульсировала капля живого солнца. Теперь Май еще яснее рассмотрела врага. Его шейные позвонки выступали наружу, словно деревянные колышки; кожа потрескалась и плотно облекала кости. Как будто почувствовав внимание девушки, солдат сбросил ее со спины и уставился ей в лицо.
– Помоги, – хрипло простонал он по-кеолотиански.
На краткий миг Май увидела в нем человека: это был проблеск человеческой души в запавших глазах, и душа претерпевала великие муки. Тело дернулось, будто обуреваемое чем-то изнутри, изо рта побежала кровь. Показались кривые желтые клыки. Кеолотианский голос все продолжал, делаясь тише и тише, молить о пощаде, о быстрой смерти; потом лицо исказилось, гниющие губы искривила усмешка.
– Его любимая! – прорычал голос по-бельбидийски. Сильные руки снова перекинули Май через плечо. – Его любовь. Разве не повезло? Мы почти пришли, почти на месте. Я почти получил свое. И скоро не будет нужды в богах.
Босые стопы снова зашлепали по полу в темноту.
Май ослабла от ужаса. Как глубоко в копях она оказалась? Что же делать, как спастись? Она не знала ответа. Руки ее были связаны, так что до Яйца дотянуться невозможно; тогда девушка из последних сил попробовала сосредоточиться на Некронде и коснуться его своей волей. Но страх затуманил ей разум, тонкая стенка серебряного ларца казалась непреодолимым препятствием. Вдруг Май вспомнила рассказы Каспара о том, как однажды ему пришлось в одиночку вести тренировку у юношей.
Управлять юнцами, которых готовили в гарнизон, было невозможно. Каспара в первый раз заставили это делать самостоятельно – нужно было организовать стрельбу по мишени. Ему уже приходилось делать нечто подобное, но всегда под присмотром отца или Халя. А на этот раз помочь было некому, и Каспар растерялся, забыв все, что умел раньше. Май отлично его понимала. Три сотни строптивых юношей, из которых некоторые старше тебя, – это не шутка! Они вообще никого не слушались, если рядом не было барона. Тогда Каспару на помощь пришла его мать.
«Не сосредоточивайся на проблеме, – учила она. – Вообще не думай о них. Вон видишь, стоит Пип. Представь, что здесь только вы с Пипом, и сейчас прекрасный солнечный день (а тогда, как назло, было пасмурно!). Вы стоите с Пипом на поляне, и ты объясняешь ему, что нужно делать. Смотри на их лица и мысленно превращай их всех в Пипа, тогда все будет в порядке». И Каспар справился, хотя, конечно, не так хорошо, как получилось бы у Халя.
Май представила, что она находится в комнатке Морригвэн, где всегда так тепло и уютно Старая Карга берет ее за руку, и вдвоем они тянутся к Некронду… В этот самый миг мысль Май коснулась Яйца, и через нее пробежала волна силы. Наконец-то! Сейчас она покажет своему врагу!
Но миг торжества обратился в ничто, как только Май почувствовала радостную дрожь страшного существа. Оно вклинилось в ее мысли и перехватило контроль над Яйцом, сила его воли, несомненно, была больше, чем у Май. Чудовища Иномирья, огромные великаны зашевелились в стенах вокруг; крошечные гномы затанцевали в лучах света.
Май приказала им защищать ее, но они только оскалились, повинуясь другой воле. Май поняла, что проиграла.
Чем больше слабела ее воля, тем больше сил высасывал из нее враг. Тщетно она пыталась сосредоточиться, обрести то чистое понимание, что давало ей власть над Яйцом. Разум Май трепыхался, как птица в силке. Ощущение было такое, будто в ее мозг вгрызался буравчик – все глубже и глубже.
Май ослабела от боли, мир подернулся красноватым туманом перед бесконечной ненавистью солдата, его злобой, жаждой разрушать, убивать. Мучить. Она тонула в чужих эмоциях, среди которых была и безумная тоска, небывалое одиночество – как будто это создание некогда знало любовь, но давно потеряло последние остатки близости с кем бы то ни было. Подобно дикой кошке в разум Май вцепилась мысль, что одиночество может стать источником таких немыслимых страданий. Кругом кипело месиво чудовищ, тела их свивались в безумном танце. В этом кипящем котле жизни Май тонула, терялась, как новорожденный котенок, которого топят в ведре.
Она должна была оторваться мыслями от Яйца. Демон мог дотянуться до него через ее разум, и Май не желала допустить этого – но как? Душа ее кружилась в водовороте страдающих сущностей, заключенных в темнице Яйца. На периферии ее восприятия выли волки, призванные чернотой, и среди волков стояло трое людей в пурпурных робах и остроконечных шляпах. Они развернулись и захохотали ей в лицо.
«Я слишком слаба», – отчаянно думала она, проклиная себя за то, что посмела украсть Некронд.
Май думала о доме, стараясь представить тех, кто любил ее, и защититься силой их любви. Первыми в голову приходили мама и Морригвэн, но обе были мертвы и не несли утешения. Только мысль о Каспаре помогла – девушка увидела, как он скачет ей на помощь и заключает ее в объятия, защищая от всякого зла. Она никогда не хотела быть баронессой Торра-Альты; это для нее ничего не значило. Май просто хотела быть с честным и добрым Каспаром, видеть нервную улыбку на его губах, позволить ему взять себя за руку и сказать: «Смотри, вон в небе сокол… Пойдем, полетаем вместе с ним?»
Темная рука, стискивавшая ее мозг, слегка разжалась. Май думала было, что это ее воля укрепилась, – но быстро поняла, что ослабла воля демона, разбитая мыслью о Каспаре.
Жгучая ненависть чудовищ вернулась обратно в Иномирье, подчиняясь власти Некронда. Теперь Май снова стала просто пленницей. Она удивлялась, почему враг не пытается силой отнять у нее Некронд, просто достать его из ларчика, висевшего у нее на шее на цепочке.
Солдат вытащил ее из освещенной залы в более темную. Она ничего не видела, только слышала учащенное дыхание врага, несшего ее. Потом он забормотал:
– Его любимая! Его шлюха! Я взял ее! Маленькую поганую женщину, за которой пришлось гоняться по всему миру.
Маленькая дрянь, теперь ты помучаешься. Помучаешься, как мучился я. Ты даже не представляешь, что это значит, но скоро узнаешь. Талоркан пытался мне помешать, но он слаб. Всегда нас, мужчин, совращают женщины, сладкие, речистые женщины. Сам запах женщины – зло! Ты – зло. Вы все – сплошное зло!
Безумные слова солдата наполнили душу Май еще большим ужасом. Смертельно напуганная, она молилась Великой Матери о милосердии. Но молитвы умерли у нее на губах при виде того, что ждало впереди. Теряя самообладание, Май завизжала от ужаса.
Впереди горело зеленое пламя, поднимавшееся из шипящей горячей лужи на полу. Языки огня взлетали вверх, извиваясь зелеными червями. Вокруг зеленого костра возились скрюченные длиннорукие пещерные гоблины. Лица у них тоже были длинными, с маленькими носами и ртами, непропорционально огромные глаза слепо мигали. Узкие змеиные языки свисали из крохотных ртов. Ближайший к Май гоблин восторженно подпрыгнул и облизал ей лицо, особенно задержавшись языком в углах глаз.
Человек, на вид беглый раб из копей, визжал от боли и корчился, потому что его протыкали вертелом. Потом его подвесили над огнем, одежда несчастного загорелась, кожа начала пузыриться, как у жареной свиньи. Другие рабы висели на стенах, поддетые крючьями за плечи. Почти у всех были вырваны глаза, как будто с некоей ритуальной целью.
– Больно! Им больно! – хохотал обезумевший солдат, тыкая пальцем в пустые глазницы одного из рабов. – Почувствуй, как больно! Попробуй моей боли! Скажи, как тебе больно, – не унимался он, пока тонкорукие создания вспарывали трупам животы.
Некоторые, пробегая под ногами у солдата, ласково терлись о него, как собаки. Силы оставили Май, она даже не могла больше кричать.
Девушка тупо оглядывалась вокруг. Она старалась владеть собой и не потерять сознания. Бедные рабы, думала она, находя силы в сочувствии другим. Несчастные кричали и завывали, и Май молилась Великой Матери, чтобы муки их были недолгими.
Солдат все смеялся.
– Не смотри, это не для тебя. Для тебя я придумал получше, шлюха. Теперь ты моя, и сюда, в глубины мира, никто не явится тебя спасти. Это мир гоблинов, которым мало нужно – чтобы кладовые их были набиты мясом и чтобы никто их не трогал. Если кто-нибудь забирается слишком глубоко, попадает к ним. Докопайтесь до их домов – и они сожрут вас! Ни один еще отсюда не возвращался.
Раб на вертеле все еще дергался и хрипел, хотя Май видела, что он почти совсем обгорел и задыхается от дыма. Она молилась, чтобы несчастный скорее потерял сознание.
Один из гоблинов стянул ее со спины солдата и потащил мимо огня – в компанию сородичей, пожиравших обгорелые трупы. Они сидели кружком и с чавканьем обгладывали кости. Один засунул длинный язык в треснувший человеческий череп и высасывал мозг – то через глазницы, то через носовые отверстия. В круге обглоданных черепов стояла высокая кровать из рубиновых кристаллов. Чаша, нож и серп лежали рядом с ней, в гранях камней и в металле ритуальных предметов отражался трепещущий зеленый свет.
Гоблины втащили Май в круг черепов и повалили спиной на кровать. Потом они разом навалились сверху и крепко привязали ее за руки и за ноги к четырем углам кровати. Теперь было видно, что их веревки – это человеческие кишки. Острые кристаллы больно впивались в нежную плоть девушки. Длинные языки гоблинов поспешно облизывали ее кожу, костлявые пальцы тянули за волосы.
Май заметила нож, серп и чашу и подумала, что сейчас ей распорют живот и вытащат внутренности, и самое страшное – она будет жива, пока ей не вырвут сердце. Рот ее сам собой раскрылся в крике.
– Спар! – простонала она. – Где ты? Спаси меня! Май держалась и вырывалась изо всех сил, но не могла порвать пут. Иссохший солдат приблизился и смотрел на нее сверху вниз. Она забилась еще сильнее. Солдат остановился в ногах кровати, и Май подумала, что он ее изнасилует, а потом выпустит кишки. Но он просто стоял и смотрел. Со лба девушки струями тек пот, а он все смотрел и не двигался. Потом солдат вдруг упал на колени и начал извиваться и кататься по полу в судорогах. Черная вязкая жидкость потекла у него изо рта, собираясь в лужу на полу. С последней судорогой черный сгусток величиной с кулак извергнулся из его рта и упал на пол. Черная лужа, густая, как патока, начала двигаться, подтекая по земле в сторону ложа.
Тело солдата упало, как будто из него ушла вся сила – и сверхъестественная, и человеческая. Он всхлипывал, лицо его было искажено крайним ужасом. Всякая ненависть исчезла из его взгляда.
– Закрой разум, – просипел он по-кеолотиански, обращаясь к Май, и еще что-то говорил, предостерегая, но она почти ничего не поняла, так солдат запинался от страха. Он смотрел вниз, на черную массу, медленно подползавшую к девушке по земле.
Теперь Май понимала, почему это существо не желало отнимать у нее Яйцо. Оно хотело войти в ее тело и через нее саму управлять Некрондом.
Май попыталась отползти от черной густой массы, подняться на ноги – но путы держали крепко. Черной змейкой существо проползло по ножке кровати и коснулось ноги девушки. Холод вошел ей в самые кости, наливая тело свинцовой тяжестью. Оно стало как будто чужим. Душа Май сжалась в маленький перепуганный комочек, в то время как ее руки поднялись по приказу чужой воли. Раздался торжествующий вопль, изошедший из ее собственных уст.
Разум заняли чужие мысли, желания власти и мести, радость заставить других страдать. Он хотел обладать миром, этот чужак. Разве он не заслужил это право своими страданиями? Май не понимала его безумной логики, да и не пыталась. Она знала только одно – внутри нее появилось чужое холодное присутствие, и хуже ничего нельзя было представить.
Гоблины перерезали путы на ее руках и ногах, подняли ее с ложа. Май, вернее, тот, кто управлял ее телом, вскочил. Длиннорукие гоблины склонились с глубоким почтением, ударяя лбами о землю и вращая глазами словно сумасшедшие куклы. Май поняла, что вопреки своей воле идет к огню, сама себе говоря, что никого не боится:
– У меня есть власть! Я не поклоняюсь богам. Я есть единственный бог. Бог жизни и смерти, повелитель душ, владыка этой жизни и следующей.
Руки Май задрожали, стискивая ларчик с Яйцом, но чернота внутри нее еще не позволила ей прикасаться к Некронду. Черная Тень еще не была готова. Но какое бы зло ни овладело телом Май, она сама тоже была там! И у нее было на это право. Она не собиралась сдаваться. Если оно может направлять ее волю, то и она может попробовать.
Великая Матерь, помилуй мою душу! Я здесь, в Твоем чреве, глубоко под землей, где рождается всякая жизнь. Матерь, услышь меня, отчаянно молилась она.
Снова и снова повторяя молитву, Май почувствовала обжигающий гнев в своем теле. Ее собственная рука поднялась и вцепилась ей же в ухо. Голова Май откинулась назад, она закричала от боли. Демон засмеялся, завизжал и снова ударил ее, еще сильнее.
В ответ она принялась молиться еще истовее, желая встать в молитве на колени. Май старалась сосредоточиться на Богине, и в какой-то момент ей даже удалось слегка согнуть колени. Но радость маленькой победы отвлекла ее, Май запнулась в молитве – и тело ее тут же выпрямилось и бросилось к зеленому пламени, где пронзенный вертелом человек уже не кричал, обтекая плавящимся жиром. Она сунула руку в огонь. Боль пронзила все тело Май, кожа начала вздуваться пузырями и лопаться.
– Видишь, у меня есть власть. Ты слаба, женщина, – выкрикнули ее собственные губы.
Май внутренне кричала от боли, но не могла ничего поделать, чтобы вынуть руку из огня. Ее держала более сильная воля. Май смотрела на свою руку, от муки теряя остатки воли.
– Обряд! – взревел ее собственный голос. – Начинаем обряд!
Ее руки, одна из них – черная от ожога, взлетели над головой во властном жесте.
– Принесите камни!
Схватив лежавший у костра кривой тонкий нож, она принялась чертить руны на каменном полу. Для той ее части, которая все еще была Май, руны казались бессмысленными.
Гоблины засуетились, снуя туда-сюда. Они таскали к огню необработанные солнечные рубины и укладывали их в круг. За рубинами они выбили в камне еще три круга, самый первый наполнили водой, второй – светящейся зеленой жидкостью. Перерезав горло одному из рабов, подвешенному на стену за ноги, они набрали крови в чашу. Тело раба задергалось, кровь полилась ручьем. Так они поступили с семью рабами, снова и снова наполняя чашу, пока не залили до краев третий, внешний круг.
– Круги кости, круги кристалла, круги воды, круги огня, круги крови, окруженные рунами, откройте врата некромантии, врата бестелесных душ, – воззвал голос Май. – Изгоните ее душу, чтобы я мог полностью владеть этим телом. Я заберу ее и всю ее силу.
Май боролась, как могла, за свое тело, не давая ему войти в круги. Но это было как дергать за веревочки марионетки и вдруг понять, что они перерезаны, и куклы нет. Май знала, что проиграла свой бой из-за недостатка силы воли. Она яростно проклинала себя, теперь понимая, почему Богиня выбрала хранителем Яйца не ее, а Каспара. Сын высокой жрицы, он должен был унаследовать твердость духа, ту самую, за которую его так любила Май.
Она вновь и вновь проклинала свою слабость. Слишком мало разума, слишком мало воли, всего-навсего жалкая девчонка с жалкой попыткой самопожертвования! Она-то думала спасти Спара от искушений Яйца… И теперь слишком поздно исправить величайшую ошибку.
– Я владею Некрондом, и первая моя цель – месть. Он умрет. Только после этого я поведу их вперед, к победе, и стану единственным богом. Сначала я разрушу его тело, а душу навеки заключу в Некронд, и высосу дыхание его жизни.
Май поняла, что ужасный голос, исходящий из ее уст, говорит о Каспаре. Его образ изошел из разума Черной Тени, и девушка увидела его.
– Нет! – яростно вскричала она, наконец прорываясь собственным голосом через клокотание в горле.
Разум демона напрягся, сбитый с толку внезапным противостоянием. Май втянула воздух сквозь зубы, пользуясь мигом передышки, чтобы воззвать к Великой Матери, представляя пред внутренним взором Морригвэн, Керидвэн и Брид, воплощавших Богиню. Но Морригвэн была не более чем сгнившим трупом, а Керидвэн в сознании Май превратилась в ее собственную мать, давно уже мертвую. Май представила, каково ей было умирать, рассеченной ваалаканским топором.
Тогда она уцепилась за образ Брид, как за последнюю надежду, но увидела, как Брид шепчется с Каспаром и смеется. Теперь Май поняла, что именно горечь по отношению к Брид отравляла ее истинную любовь к Великой Матери.
Вдруг она усомнилась, что украла Некронд только ради Каспара. Нет, Май хотела испытать его, проверить, не побежит ли он в конце концов ее спасать! Она всегда винила Брид в своем горе, будто та украла ее счастье. Май всегда была преданной ученицей Великой Матери, однако же имела в душе обиду на Деву. Истина была такова, что Май ненавидела Брид. Эта мысль ужаснула ее и выбила из колеи.
Из черноты в ее груди снова раздался вопль торжества. Тень подпитывалась ее ненавистью, наслаждаясь ею, высасывая сок этой горечи.
Решив держаться до конца в своей преданности Великой Матери и Ее избранной Троице, Май отчаянно просила у Брид прощения, надеясь, что та поймет.
Во мне есть добро, сопротивлялась Май. Я не хотела причинить никому вреда. Я просто хотела любви. Я хочу Спара, вскричала она безмолвно, вспомнив те первые несколько недель, когда он увлекся ею. Они ездили вместе на его прекрасном коне, Май впервые узнала прикосновения Спара – смущенные, но исполненные нежности.
– Спар! – во весь голос возопила она, голос ее вдруг окреп. – Спар!
Она вложила в короткое слово всю свою силу, и существо внутри нее забилось в агонии. Теперь оно пыталось дотянуться до Некронда, как будто звук имени Каспара подкосил его. Оно напрочь забыло об обряде, теперь его интересовало только Яйцо.
Май знала, что первое желание Тени по обретении Некронда – натравить на Каспара свирепых чудовищ, и это знание придавало ей сил бороться. Она собиралась разбить Яйцо. Пусть это освободит древних монстров и рассеет их по лику земли – нести смерть, ненависть и месть, как это делали черномордые волки. Но зато Черная Тень не возьмет ее возлюбленного.
Но правильно ли жертвовать целым миром ради Каспара? Сознание Май разрывалось от противоречия. Она не привыкла мыслить таким категориями и понимала только то страдание, которое видела своими глазами. Она и не хотела думать иначе! Забота Каспара – целая Торра-Альта, а забота жриц – все люди Старой Веры; у нее, Май, есть одна забота – Спар. Больше никто не имел для нее значения. Она решила разбить Некронд.
– Спар! – выдохнула девушка сквозь клокотание в горле. Звук имени Каспара был мучителен для Тени, разум черного человека бился от боли.
– Спар! – опять прохрипела Май, и на этот раз получилось громче.
Она хотела броситься в огонь, чтобы пламя очистило ее и изгнало изнутри дьявольскую душу, а может быть, уничтожило бы заодно и Яйцо. Может быть, оно треснет от жара? Но тело Май не повиновалось ей и отскочило обратно, под защиту кругов. Тьма внутри расхохоталась.
– Ты слаба, девчонка. У тебя нет силы. Ты никто, жалкая пешка в руках ничтожных князьков Торра-Альты. Когда я изгоню тебя из тела, не будет и того, только тень, блуждающая без приюта до конца времен.
Май никогда не двигалась с такой силой и уверенностью и поняла, что это не она управляет своим телом, а тот, кто вселился в нее. Он вошел в центральный круг, и Май почувствовала бесконечный холод, огромную слабость, мир вокруг потускнел, и она потеряла зрение. Зато остальные чувства – осязание, обоняние и слух – обострились до предела, до боли. Она скользила прочь, улетала, утекала, и не могла удержаться, как снег, падающий с покатой крыши.
Тьма внутри ее тела начала петь, называя символы тиса и березы, смерти и перерождения, и ясень – дерево, связующее меж собой миры и вселенные, дарующее понимание великого единства. Демон обращался к деревьям высшей магии, незнакомым Май, которые отвечали за интуицию, силу знания, но более всего за контроль над душой. Она отстраненно дивилась, откуда у этого человека столько знаний.
В отчаянии Май запрокинула голову и прохрипела, как умирающий зверь:
– Спар, умоляю, помоги… Спаси меня! Защити мою душу!
Темнота стала абсолютной, зрение ушло. Рука Май потянулась к Яйцу. Тьма призывала черномордых волков из великой пустоты. Как ни странно, хотя реальный мир подернулся кровавой чернотой, призраки Иномирья были для Май очень яркими. Проваливаясь в страх, она успела рассмотреть среди них три мужских фигуры, высокие, одетые в пурпурные мантии и высокие шляпы. Они смеялись от счастья, разглядывая свои почти совсем плотные тела. Один потянулся к чаше, схватил ее и с удовлетворением смотрел, как предмет в его ладони меняет форму, превращаясь в жабу.
Тьма высосала еще немного ее сил, чтобы сделать магов плотнее и окончательно перенести их в мир. Потом Тень развернула тело Май, и хотя та все равно ничего не видела, она интуитивно почувствовала, что здесь есть кто-то еще.
– Ты! – вырвался из ее губ чужой голос. – Ты! Ты предал меня. Ты умрешь навеки и обратишься в ничто. Без души!
Остановившись на миг, он скрутил ей руки чем-то, слишком упругим, чтобы быть веревкой, и поволок за собой так, что девушка наполовину волочилась по полу. Ужасное путешествие, казалось, длится вечно, когда Май наконец поняла, что тьма вокруг рассеивается. Это была уже не абсолютная чернота: взгляд различал очертания стен и арок вокруг.
Амариллис оказался прав. Рубины были повсюду! Именно от рубинов и исходил этот мягкий красноватый свет. Поначалу камни попадались по несколько, как редкие алые звезды в безлунном небе, но вскоре их стало так много, что они образовывали на стенах что-то вроде сияющей коры. В следующей пещере стены сияли почти целиком, и Май разглядела наконец своего похитителя. Это оказался не подземный монстр, как она боялась, а тот самый солдат, напавший на нее в первый день. Но с ним что-то случилось: он как будто весь высох, плоть на его лице и руках сморщилась и висела складками. Свет был слишком слаб, чтобы девушка могла разглядеть его черты; виднелись только черные ямы глаз.
Он тащил ее все дальше, сквозь анфилады сияющих пещер – в узкие темные переходы. Теперь похититель нес Май, перебросив через плечо; его босые ноги размеренно шлепали по камням. Девушка не понимала, как он видит в полной темноте. Ударяясь о его спину при каждом шаге, она тщилась дотянуться связанными руками до ларчика с Яйцом, но не могла. Некронд был ее последней надеждой. Что бы это ни было за создание, его нужно прогнать любой ценой. Но как?
Неожиданно у Май родилась идея. А что, если просто подождать? Это высохшее существо волокло ее в самые глубины гор, куда никому не добраться. Разве она не этого хотела?
Потолок неожиданно понизился, и Май сильно ударилась головой о камень. Кровь потекла по лицу девушки, в голове все поплыло. Она сжала зубы, пытаясь вернуть себе ясность рассудка. Солдат втащил ее в просторную пещеру. Хотя здесь было по-прежнему темно, Май чувствовала широкое пространство вокруг и слышала отдающееся от высокого свода эхо шагов. Солдат все спешил вперед; он протиснулся в узкую щель в камне в следующую пещеру.
Далекий отблеск света все приближался с каждым новым неверным шагом высохшего существа. Наконец оно с Май на плечах вошло в огромный, ярко освещенный зал, полный мерцающих кристаллов. В каждом из рубинов пульсировала капля живого солнца. Теперь Май еще яснее рассмотрела врага. Его шейные позвонки выступали наружу, словно деревянные колышки; кожа потрескалась и плотно облекала кости. Как будто почувствовав внимание девушки, солдат сбросил ее со спины и уставился ей в лицо.
– Помоги, – хрипло простонал он по-кеолотиански.
На краткий миг Май увидела в нем человека: это был проблеск человеческой души в запавших глазах, и душа претерпевала великие муки. Тело дернулось, будто обуреваемое чем-то изнутри, изо рта побежала кровь. Показались кривые желтые клыки. Кеолотианский голос все продолжал, делаясь тише и тише, молить о пощаде, о быстрой смерти; потом лицо исказилось, гниющие губы искривила усмешка.
– Его любимая! – прорычал голос по-бельбидийски. Сильные руки снова перекинули Май через плечо. – Его любовь. Разве не повезло? Мы почти пришли, почти на месте. Я почти получил свое. И скоро не будет нужды в богах.
Босые стопы снова зашлепали по полу в темноту.
Май ослабла от ужаса. Как глубоко в копях она оказалась? Что же делать, как спастись? Она не знала ответа. Руки ее были связаны, так что до Яйца дотянуться невозможно; тогда девушка из последних сил попробовала сосредоточиться на Некронде и коснуться его своей волей. Но страх затуманил ей разум, тонкая стенка серебряного ларца казалась непреодолимым препятствием. Вдруг Май вспомнила рассказы Каспара о том, как однажды ему пришлось в одиночку вести тренировку у юношей.
Управлять юнцами, которых готовили в гарнизон, было невозможно. Каспара в первый раз заставили это делать самостоятельно – нужно было организовать стрельбу по мишени. Ему уже приходилось делать нечто подобное, но всегда под присмотром отца или Халя. А на этот раз помочь было некому, и Каспар растерялся, забыв все, что умел раньше. Май отлично его понимала. Три сотни строптивых юношей, из которых некоторые старше тебя, – это не шутка! Они вообще никого не слушались, если рядом не было барона. Тогда Каспару на помощь пришла его мать.
«Не сосредоточивайся на проблеме, – учила она. – Вообще не думай о них. Вон видишь, стоит Пип. Представь, что здесь только вы с Пипом, и сейчас прекрасный солнечный день (а тогда, как назло, было пасмурно!). Вы стоите с Пипом на поляне, и ты объясняешь ему, что нужно делать. Смотри на их лица и мысленно превращай их всех в Пипа, тогда все будет в порядке». И Каспар справился, хотя, конечно, не так хорошо, как получилось бы у Халя.
Май представила, что она находится в комнатке Морригвэн, где всегда так тепло и уютно Старая Карга берет ее за руку, и вдвоем они тянутся к Некронду… В этот самый миг мысль Май коснулась Яйца, и через нее пробежала волна силы. Наконец-то! Сейчас она покажет своему врагу!
Но миг торжества обратился в ничто, как только Май почувствовала радостную дрожь страшного существа. Оно вклинилось в ее мысли и перехватило контроль над Яйцом, сила его воли, несомненно, была больше, чем у Май. Чудовища Иномирья, огромные великаны зашевелились в стенах вокруг; крошечные гномы затанцевали в лучах света.
Май приказала им защищать ее, но они только оскалились, повинуясь другой воле. Май поняла, что проиграла.
Чем больше слабела ее воля, тем больше сил высасывал из нее враг. Тщетно она пыталась сосредоточиться, обрести то чистое понимание, что давало ей власть над Яйцом. Разум Май трепыхался, как птица в силке. Ощущение было такое, будто в ее мозг вгрызался буравчик – все глубже и глубже.
Май ослабела от боли, мир подернулся красноватым туманом перед бесконечной ненавистью солдата, его злобой, жаждой разрушать, убивать. Мучить. Она тонула в чужих эмоциях, среди которых была и безумная тоска, небывалое одиночество – как будто это создание некогда знало любовь, но давно потеряло последние остатки близости с кем бы то ни было. Подобно дикой кошке в разум Май вцепилась мысль, что одиночество может стать источником таких немыслимых страданий. Кругом кипело месиво чудовищ, тела их свивались в безумном танце. В этом кипящем котле жизни Май тонула, терялась, как новорожденный котенок, которого топят в ведре.
Она должна была оторваться мыслями от Яйца. Демон мог дотянуться до него через ее разум, и Май не желала допустить этого – но как? Душа ее кружилась в водовороте страдающих сущностей, заключенных в темнице Яйца. На периферии ее восприятия выли волки, призванные чернотой, и среди волков стояло трое людей в пурпурных робах и остроконечных шляпах. Они развернулись и захохотали ей в лицо.
«Я слишком слаба», – отчаянно думала она, проклиная себя за то, что посмела украсть Некронд.
Май думала о доме, стараясь представить тех, кто любил ее, и защититься силой их любви. Первыми в голову приходили мама и Морригвэн, но обе были мертвы и не несли утешения. Только мысль о Каспаре помогла – девушка увидела, как он скачет ей на помощь и заключает ее в объятия, защищая от всякого зла. Она никогда не хотела быть баронессой Торра-Альты; это для нее ничего не значило. Май просто хотела быть с честным и добрым Каспаром, видеть нервную улыбку на его губах, позволить ему взять себя за руку и сказать: «Смотри, вон в небе сокол… Пойдем, полетаем вместе с ним?»
Темная рука, стискивавшая ее мозг, слегка разжалась. Май думала было, что это ее воля укрепилась, – но быстро поняла, что ослабла воля демона, разбитая мыслью о Каспаре.
Жгучая ненависть чудовищ вернулась обратно в Иномирье, подчиняясь власти Некронда. Теперь Май снова стала просто пленницей. Она удивлялась, почему враг не пытается силой отнять у нее Некронд, просто достать его из ларчика, висевшего у нее на шее на цепочке.
Солдат вытащил ее из освещенной залы в более темную. Она ничего не видела, только слышала учащенное дыхание врага, несшего ее. Потом он забормотал:
– Его любимая! Его шлюха! Я взял ее! Маленькую поганую женщину, за которой пришлось гоняться по всему миру.
Маленькая дрянь, теперь ты помучаешься. Помучаешься, как мучился я. Ты даже не представляешь, что это значит, но скоро узнаешь. Талоркан пытался мне помешать, но он слаб. Всегда нас, мужчин, совращают женщины, сладкие, речистые женщины. Сам запах женщины – зло! Ты – зло. Вы все – сплошное зло!
Безумные слова солдата наполнили душу Май еще большим ужасом. Смертельно напуганная, она молилась Великой Матери о милосердии. Но молитвы умерли у нее на губах при виде того, что ждало впереди. Теряя самообладание, Май завизжала от ужаса.
Впереди горело зеленое пламя, поднимавшееся из шипящей горячей лужи на полу. Языки огня взлетали вверх, извиваясь зелеными червями. Вокруг зеленого костра возились скрюченные длиннорукие пещерные гоблины. Лица у них тоже были длинными, с маленькими носами и ртами, непропорционально огромные глаза слепо мигали. Узкие змеиные языки свисали из крохотных ртов. Ближайший к Май гоблин восторженно подпрыгнул и облизал ей лицо, особенно задержавшись языком в углах глаз.
Человек, на вид беглый раб из копей, визжал от боли и корчился, потому что его протыкали вертелом. Потом его подвесили над огнем, одежда несчастного загорелась, кожа начала пузыриться, как у жареной свиньи. Другие рабы висели на стенах, поддетые крючьями за плечи. Почти у всех были вырваны глаза, как будто с некоей ритуальной целью.
– Больно! Им больно! – хохотал обезумевший солдат, тыкая пальцем в пустые глазницы одного из рабов. – Почувствуй, как больно! Попробуй моей боли! Скажи, как тебе больно, – не унимался он, пока тонкорукие создания вспарывали трупам животы.
Некоторые, пробегая под ногами у солдата, ласково терлись о него, как собаки. Силы оставили Май, она даже не могла больше кричать.
Девушка тупо оглядывалась вокруг. Она старалась владеть собой и не потерять сознания. Бедные рабы, думала она, находя силы в сочувствии другим. Несчастные кричали и завывали, и Май молилась Великой Матери, чтобы муки их были недолгими.
Солдат все смеялся.
– Не смотри, это не для тебя. Для тебя я придумал получше, шлюха. Теперь ты моя, и сюда, в глубины мира, никто не явится тебя спасти. Это мир гоблинов, которым мало нужно – чтобы кладовые их были набиты мясом и чтобы никто их не трогал. Если кто-нибудь забирается слишком глубоко, попадает к ним. Докопайтесь до их домов – и они сожрут вас! Ни один еще отсюда не возвращался.
Раб на вертеле все еще дергался и хрипел, хотя Май видела, что он почти совсем обгорел и задыхается от дыма. Она молилась, чтобы несчастный скорее потерял сознание.
Один из гоблинов стянул ее со спины солдата и потащил мимо огня – в компанию сородичей, пожиравших обгорелые трупы. Они сидели кружком и с чавканьем обгладывали кости. Один засунул длинный язык в треснувший человеческий череп и высасывал мозг – то через глазницы, то через носовые отверстия. В круге обглоданных черепов стояла высокая кровать из рубиновых кристаллов. Чаша, нож и серп лежали рядом с ней, в гранях камней и в металле ритуальных предметов отражался трепещущий зеленый свет.
Гоблины втащили Май в круг черепов и повалили спиной на кровать. Потом они разом навалились сверху и крепко привязали ее за руки и за ноги к четырем углам кровати. Теперь было видно, что их веревки – это человеческие кишки. Острые кристаллы больно впивались в нежную плоть девушки. Длинные языки гоблинов поспешно облизывали ее кожу, костлявые пальцы тянули за волосы.
Май заметила нож, серп и чашу и подумала, что сейчас ей распорют живот и вытащат внутренности, и самое страшное – она будет жива, пока ей не вырвут сердце. Рот ее сам собой раскрылся в крике.
– Спар! – простонала она. – Где ты? Спаси меня! Май держалась и вырывалась изо всех сил, но не могла порвать пут. Иссохший солдат приблизился и смотрел на нее сверху вниз. Она забилась еще сильнее. Солдат остановился в ногах кровати, и Май подумала, что он ее изнасилует, а потом выпустит кишки. Но он просто стоял и смотрел. Со лба девушки струями тек пот, а он все смотрел и не двигался. Потом солдат вдруг упал на колени и начал извиваться и кататься по полу в судорогах. Черная вязкая жидкость потекла у него изо рта, собираясь в лужу на полу. С последней судорогой черный сгусток величиной с кулак извергнулся из его рта и упал на пол. Черная лужа, густая, как патока, начала двигаться, подтекая по земле в сторону ложа.
Тело солдата упало, как будто из него ушла вся сила – и сверхъестественная, и человеческая. Он всхлипывал, лицо его было искажено крайним ужасом. Всякая ненависть исчезла из его взгляда.
– Закрой разум, – просипел он по-кеолотиански, обращаясь к Май, и еще что-то говорил, предостерегая, но она почти ничего не поняла, так солдат запинался от страха. Он смотрел вниз, на черную массу, медленно подползавшую к девушке по земле.
Теперь Май понимала, почему это существо не желало отнимать у нее Яйцо. Оно хотело войти в ее тело и через нее саму управлять Некрондом.
Май попыталась отползти от черной густой массы, подняться на ноги – но путы держали крепко. Черной змейкой существо проползло по ножке кровати и коснулось ноги девушки. Холод вошел ей в самые кости, наливая тело свинцовой тяжестью. Оно стало как будто чужим. Душа Май сжалась в маленький перепуганный комочек, в то время как ее руки поднялись по приказу чужой воли. Раздался торжествующий вопль, изошедший из ее собственных уст.
Разум заняли чужие мысли, желания власти и мести, радость заставить других страдать. Он хотел обладать миром, этот чужак. Разве он не заслужил это право своими страданиями? Май не понимала его безумной логики, да и не пыталась. Она знала только одно – внутри нее появилось чужое холодное присутствие, и хуже ничего нельзя было представить.
Гоблины перерезали путы на ее руках и ногах, подняли ее с ложа. Май, вернее, тот, кто управлял ее телом, вскочил. Длиннорукие гоблины склонились с глубоким почтением, ударяя лбами о землю и вращая глазами словно сумасшедшие куклы. Май поняла, что вопреки своей воле идет к огню, сама себе говоря, что никого не боится:
– У меня есть власть! Я не поклоняюсь богам. Я есть единственный бог. Бог жизни и смерти, повелитель душ, владыка этой жизни и следующей.
Руки Май задрожали, стискивая ларчик с Яйцом, но чернота внутри нее еще не позволила ей прикасаться к Некронду. Черная Тень еще не была готова. Но какое бы зло ни овладело телом Май, она сама тоже была там! И у нее было на это право. Она не собиралась сдаваться. Если оно может направлять ее волю, то и она может попробовать.
Великая Матерь, помилуй мою душу! Я здесь, в Твоем чреве, глубоко под землей, где рождается всякая жизнь. Матерь, услышь меня, отчаянно молилась она.
Снова и снова повторяя молитву, Май почувствовала обжигающий гнев в своем теле. Ее собственная рука поднялась и вцепилась ей же в ухо. Голова Май откинулась назад, она закричала от боли. Демон засмеялся, завизжал и снова ударил ее, еще сильнее.
В ответ она принялась молиться еще истовее, желая встать в молитве на колени. Май старалась сосредоточиться на Богине, и в какой-то момент ей даже удалось слегка согнуть колени. Но радость маленькой победы отвлекла ее, Май запнулась в молитве – и тело ее тут же выпрямилось и бросилось к зеленому пламени, где пронзенный вертелом человек уже не кричал, обтекая плавящимся жиром. Она сунула руку в огонь. Боль пронзила все тело Май, кожа начала вздуваться пузырями и лопаться.
– Видишь, у меня есть власть. Ты слаба, женщина, – выкрикнули ее собственные губы.
Май внутренне кричала от боли, но не могла ничего поделать, чтобы вынуть руку из огня. Ее держала более сильная воля. Май смотрела на свою руку, от муки теряя остатки воли.
– Обряд! – взревел ее собственный голос. – Начинаем обряд!
Ее руки, одна из них – черная от ожога, взлетели над головой во властном жесте.
– Принесите камни!
Схватив лежавший у костра кривой тонкий нож, она принялась чертить руны на каменном полу. Для той ее части, которая все еще была Май, руны казались бессмысленными.
Гоблины засуетились, снуя туда-сюда. Они таскали к огню необработанные солнечные рубины и укладывали их в круг. За рубинами они выбили в камне еще три круга, самый первый наполнили водой, второй – светящейся зеленой жидкостью. Перерезав горло одному из рабов, подвешенному на стену за ноги, они набрали крови в чашу. Тело раба задергалось, кровь полилась ручьем. Так они поступили с семью рабами, снова и снова наполняя чашу, пока не залили до краев третий, внешний круг.
– Круги кости, круги кристалла, круги воды, круги огня, круги крови, окруженные рунами, откройте врата некромантии, врата бестелесных душ, – воззвал голос Май. – Изгоните ее душу, чтобы я мог полностью владеть этим телом. Я заберу ее и всю ее силу.
Май боролась, как могла, за свое тело, не давая ему войти в круги. Но это было как дергать за веревочки марионетки и вдруг понять, что они перерезаны, и куклы нет. Май знала, что проиграла свой бой из-за недостатка силы воли. Она яростно проклинала себя, теперь понимая, почему Богиня выбрала хранителем Яйца не ее, а Каспара. Сын высокой жрицы, он должен был унаследовать твердость духа, ту самую, за которую его так любила Май.
Она вновь и вновь проклинала свою слабость. Слишком мало разума, слишком мало воли, всего-навсего жалкая девчонка с жалкой попыткой самопожертвования! Она-то думала спасти Спара от искушений Яйца… И теперь слишком поздно исправить величайшую ошибку.
– Я владею Некрондом, и первая моя цель – месть. Он умрет. Только после этого я поведу их вперед, к победе, и стану единственным богом. Сначала я разрушу его тело, а душу навеки заключу в Некронд, и высосу дыхание его жизни.
Май поняла, что ужасный голос, исходящий из ее уст, говорит о Каспаре. Его образ изошел из разума Черной Тени, и девушка увидела его.
– Нет! – яростно вскричала она, наконец прорываясь собственным голосом через клокотание в горле.
Разум демона напрягся, сбитый с толку внезапным противостоянием. Май втянула воздух сквозь зубы, пользуясь мигом передышки, чтобы воззвать к Великой Матери, представляя пред внутренним взором Морригвэн, Керидвэн и Брид, воплощавших Богиню. Но Морригвэн была не более чем сгнившим трупом, а Керидвэн в сознании Май превратилась в ее собственную мать, давно уже мертвую. Май представила, каково ей было умирать, рассеченной ваалаканским топором.
Тогда она уцепилась за образ Брид, как за последнюю надежду, но увидела, как Брид шепчется с Каспаром и смеется. Теперь Май поняла, что именно горечь по отношению к Брид отравляла ее истинную любовь к Великой Матери.
Вдруг она усомнилась, что украла Некронд только ради Каспара. Нет, Май хотела испытать его, проверить, не побежит ли он в конце концов ее спасать! Она всегда винила Брид в своем горе, будто та украла ее счастье. Май всегда была преданной ученицей Великой Матери, однако же имела в душе обиду на Деву. Истина была такова, что Май ненавидела Брид. Эта мысль ужаснула ее и выбила из колеи.
Из черноты в ее груди снова раздался вопль торжества. Тень подпитывалась ее ненавистью, наслаждаясь ею, высасывая сок этой горечи.
Решив держаться до конца в своей преданности Великой Матери и Ее избранной Троице, Май отчаянно просила у Брид прощения, надеясь, что та поймет.
Во мне есть добро, сопротивлялась Май. Я не хотела причинить никому вреда. Я просто хотела любви. Я хочу Спара, вскричала она безмолвно, вспомнив те первые несколько недель, когда он увлекся ею. Они ездили вместе на его прекрасном коне, Май впервые узнала прикосновения Спара – смущенные, но исполненные нежности.
– Спар! – во весь голос возопила она, голос ее вдруг окреп. – Спар!
Она вложила в короткое слово всю свою силу, и существо внутри нее забилось в агонии. Теперь оно пыталось дотянуться до Некронда, как будто звук имени Каспара подкосил его. Оно напрочь забыло об обряде, теперь его интересовало только Яйцо.
Май знала, что первое желание Тени по обретении Некронда – натравить на Каспара свирепых чудовищ, и это знание придавало ей сил бороться. Она собиралась разбить Яйцо. Пусть это освободит древних монстров и рассеет их по лику земли – нести смерть, ненависть и месть, как это делали черномордые волки. Но зато Черная Тень не возьмет ее возлюбленного.
Но правильно ли жертвовать целым миром ради Каспара? Сознание Май разрывалось от противоречия. Она не привыкла мыслить таким категориями и понимала только то страдание, которое видела своими глазами. Она и не хотела думать иначе! Забота Каспара – целая Торра-Альта, а забота жриц – все люди Старой Веры; у нее, Май, есть одна забота – Спар. Больше никто не имел для нее значения. Она решила разбить Некронд.
– Спар! – выдохнула девушка сквозь клокотание в горле. Звук имени Каспара был мучителен для Тени, разум черного человека бился от боли.
– Спар! – опять прохрипела Май, и на этот раз получилось громче.
Она хотела броситься в огонь, чтобы пламя очистило ее и изгнало изнутри дьявольскую душу, а может быть, уничтожило бы заодно и Яйцо. Может быть, оно треснет от жара? Но тело Май не повиновалось ей и отскочило обратно, под защиту кругов. Тьма внутри расхохоталась.
– Ты слаба, девчонка. У тебя нет силы. Ты никто, жалкая пешка в руках ничтожных князьков Торра-Альты. Когда я изгоню тебя из тела, не будет и того, только тень, блуждающая без приюта до конца времен.
Май никогда не двигалась с такой силой и уверенностью и поняла, что это не она управляет своим телом, а тот, кто вселился в нее. Он вошел в центральный круг, и Май почувствовала бесконечный холод, огромную слабость, мир вокруг потускнел, и она потеряла зрение. Зато остальные чувства – осязание, обоняние и слух – обострились до предела, до боли. Она скользила прочь, улетала, утекала, и не могла удержаться, как снег, падающий с покатой крыши.
Тьма внутри ее тела начала петь, называя символы тиса и березы, смерти и перерождения, и ясень – дерево, связующее меж собой миры и вселенные, дарующее понимание великого единства. Демон обращался к деревьям высшей магии, незнакомым Май, которые отвечали за интуицию, силу знания, но более всего за контроль над душой. Она отстраненно дивилась, откуда у этого человека столько знаний.
В отчаянии Май запрокинула голову и прохрипела, как умирающий зверь:
– Спар, умоляю, помоги… Спаси меня! Защити мою душу!
Темнота стала абсолютной, зрение ушло. Рука Май потянулась к Яйцу. Тьма призывала черномордых волков из великой пустоты. Как ни странно, хотя реальный мир подернулся кровавой чернотой, призраки Иномирья были для Май очень яркими. Проваливаясь в страх, она успела рассмотреть среди них три мужских фигуры, высокие, одетые в пурпурные мантии и высокие шляпы. Они смеялись от счастья, разглядывая свои почти совсем плотные тела. Один потянулся к чаше, схватил ее и с удовлетворением смотрел, как предмет в его ладони меняет форму, превращаясь в жабу.
Тьма высосала еще немного ее сил, чтобы сделать магов плотнее и окончательно перенести их в мир. Потом Тень развернула тело Май, и хотя та все равно ничего не видела, она интуитивно почувствовала, что здесь есть кто-то еще.
– Ты! – вырвался из ее губ чужой голос. – Ты! Ты предал меня. Ты умрешь навеки и обратишься в ничто. Без души!