Уилер Томас. Арканум

   – Надо же, кровь. – Симус бросил взгляд на погруженную в безмятежный сон тюремную лечебницу.
   У Паркса загорелись глаза.
   – У этого убийцы, его зовут Лавкрафт, дома нашли человеческие органы в ящике со льдом, замороженные, как стейки.
   – Ладно тебе!
   – Ты не веришь?
   – Перестань болтать, – взмолился Симус. – Сделай перерыв. Отдохни.
   – Но я добрался до самого интересного…
   Паркс замолчал. Дверь лечебницы со скрипом отворились, и кто-то, тяжело ступая, двинулся в их сторону.
   – Боже, – прошептал Симус, – это тот самый санитар. Санитар был без пальто. Пар со свистом вылетал у него из ноздрей, как у дракона. На руках черные резиновые перчатки до локтей, в зубах самокрутка. Взгляд тяжелый, тупой и скучный, как у крокодила. Он остановился перед полицейскими.
   – Спички есть?
   – Конечно, конечно. – Порывшись в кармане, Паркс извлек пакетик с картонными спичками и кинул ему. Санитар развернулся и направился к лечебнице.
   – Да, да! – крикнул ему вслед Паркс. – Можете оставить их себе.
   – Дурак, это же наши последние спички, – проворчал Симус.
   – Так иди и забери их, – предложил Паркс.
   Симус посмотрел на массивную фигуру, скрывшуюся во мраке.
   – А, хрен с ними.
 
   Санитар Моррис постоянно слышал голоса. И сейчас тоже. Он негромко замычал, затянувшись в последний раз самокруткой, погасил, прижав большим и указательным пальцами, швырнул в сторону. Поднимаясь по ступеням, сжал кулаки так, что хрустнули костяшки. Голоса неистовствовали. В основном женские. Вот бабушка опять что-то бормочет. Моррис вспомнил, как она колотила его по лбу своими костлявыми кулачками и обзывала дураком. Моррис ничего не понимал, что говорили учителя в школе. К тому же дети дразнили его «Моррис-Доррис», потому что бабушка не стригла ему волосы. А потом он вывихнул одной девочке руку, и его выгнали из школы. Моррис вспомнил, как девочка плакала, а ему показалось, что она выглядит забавно вот с такой рукой, как персонаж из комикса. Его тогда за это здорово побили по голове. И вообще, если он делал что-то, что ему нравилось, то неизменно получал по голове. Моррис к этому уже привык.
   А больше всего он любил душить кошек. В детстве Моррис почему-то их сильно боялся, поэтому убивал. Выслеживал и сворачивал голову, потом затаскивал под дом. Там скопилось много мертвых кошек. Дело в том, что нос у Морриса после болезни в раннем детстве был заложен, и он не чувствовал запаха. В общем, запах его выдал, а жаль, ведь Моррис любил свою коллекцию. Ему нравилось залазить под дом и ласкать своих кошек. Убежать они не могли, и он мог ласкать их часами. Когда бабушка наконец обнаружила его сокровища, трупы сорока восьми кошек, Морриса выгнали из дома. Вскоре он вернулся, но его выгнали снова.
   Врачи лечебницы «Беллью» были недовольны «склонностью Морриса к жестокости», но не выгоняли, потому что он единственный мог утихомирить самых буйных психов. Они извивались у него, как кошки. Если он кому-то случайно ломал шею, то не пугался, поскольку на белых машинах постоянно привозили еще. Их запасы не истощались. Лица разные, но глаза одинаковые, и голоса тоже. И здесь за то, что Моррис делал с ними, его никто не бил по голове.
   Сейчас он направлялся к этому костлявому, с плаксивым голосом и черными глазами. Моррис предпочитал толстых, но человек с голубым моноклем велел его прикончить. Непонятно почему, но Моррису хотелось угодить человеку с голубым моноклем. Он признался, что боится скандала, как это было когда-то с коллекцией кошек, но тот его успокоил. Сказал, что все будет прекрасно. Пообещал Моррису хорошую работу с учетом его склонностей.
   Моррис нащупал в кармане пачку денег и повеселел. Завтра можно будет купить много вкусных рогаликов. Он вошел в вестибюль и направился к двери на лестницу, сорвав со стены пожарный топор.

ГЛАВА 18

   Они стояли у черного хода тюремной лечебницы, рядом с вонючими мусорными баками. Гудини подошел к ржавой двери, опустился на колени, вглядываясь в замочную скважину.
   – Нет, Дойл, меня однажды одурачили. Хватит. Вот вытащу Лавкрафта на свет божий, а дальше разбирайтесь, как хотите, без меня. – Гудини принялся перебирать отмычки на огромной связке. – Надо же, здесь нужна с двойной трубкой, а ее нет.
   – Зачем вам ключ? – насмешливо спросил Дойл.
   Гудини развернулся.
   – А вы ожидаете, что я дематериализуюсь, пролезу в замочную скважину, а там материализуюсь снова?
   – Нет. Я просто подумал… ведь, в конце концов, вы же Гудини.
   Задетый за живое, Гудини поднялся, снял пальто и протянул Дойлу:
   – Подержите.
   Он внимательно осмотрел стену. Единственное окно располагалось метрах в пяти над землей. И разумеется, на нем была решетка. Гудини чуть отошел назад, поплевал на ладони, сделав четыре длинных шага, подпрыгнул и начал карабкаться по стене подобно гигантскому таракану, ухитряясь ухватиться кончиками своих невероятно крепких пальцев за мельчайшие пазы и неровности. Зарешеченного окна он достиг за несколько секунд. Ухватился за решетку, попытался раздвинуть прутья. Мускулы на его спине и плечах напряглись, но решетка не поддавалась. Открыть окно для него было пустым делом. Главное – решетка.
   Гудини прикинул глазами расстояние между прутьями – оно не превышало восемнадцати сантиметров, – глубоко вдохнул и быстро просунул голову между прутьями.
   Почти полностью освободив легкие от воздуха, он стал медленно протаскивать между прутьями торс. Процесс был мучительный. Гудини выпучил глаза, хрипел, но двигался все дальше и дальше. И вот уже по ту сторону была верхняя половина его тела.
   Гудини сделал несколько змеиных движений и оказался у окна. А еще через десять секунд исчез из вида.
 
   Лавкрафт лежал на койке. Остекленевший взор устремлен в потолок. В камере сильно пахло мочой. Ужас последних дней привел его на грань безумия, но пока он эту грань не переступил, цепляясь за любую ниточку, связанную с реальностью. Его уши улавливали даже самые слабые звуки. Вот в соседней камере сумасшедший мастурбировал, что-то шепча с придыханием. В камере напротив заключенный всхлипывал в подушку.
   Лавкрафт заставлял себя вспомнить тихие улочки своего родного городка Ист-Провиденс, где любил гулять по ночам, созерцая звезды, размышляя об их тайнах. Он вспоминал тетю, с которой жил после смерти родителей, маму, ее милые беспокойные вопрошающие глаза, маленькие теплые руки. Отца вспоминал тоже, но с ненавистью. Это был жестокий, мрачный человек.
   Неожиданно Лавкрафт насторожился. Прислушался. Ничего. Ни звука. Но что-то происходило, ведь даже сосед прекратил свое занятие и затих. Наступила тишина, как в лесу при приближении опасного зверя, когда даже жуки перестают жужжать.
   И вот. Стук башмака, затем другой. Кто-то грузный неспешно спускался по лестнице. Лавкрафт уже знал кто. Он раскрыл рот, попытался крикнуть, но из горла вырвался лишь сиплый стон. Теперь уже звук шагов был хорошо слышен. Губы Лавкрафта задрожали. Странно, но к смерти он готов не был, особенно к насильственной. А в том, что этот монстр его сейчас прикончит, Лавкрафт не сомневался. Шаги стихли перед дверью. Лавкрафт стиснул зубы.
   Звякнули ключи. Заскрежетал замок. Застонали ржавые дверные петли. Вошел Моррис и прикрыл за собой дверь. Бросил взгляд на узника и сплюнул на пол. Лавкрафт передернулся, наблюдая, как санитар сжимает обеими руками топорище. Сжался в комок и в ужасе замер. Моррис размахнулся. Лавкрафт вскрикнул, но ничего не произошло. Моррис развернулся в недоумении и увидел свой топор в руках Гудини.
   – Извините, что вошел без стука.
   Он ударил Морриса обухом по голове, тот дернулся и повалился на пол.
   Лавкрафт хихикнул, потом еще раз, еще, пока хихиканье не переросло в истерический хохот. Гудини постоял с полминуты, наблюдая за Лавкрафтом, который катался по полу в припадке смеха.
   – Примерно этого я и ожидал.
   Он поднял Лавкрафта за края смирительной рубашки и уложил на койку. Тот продолжал смеяться, слезы катились градом по его щекам. Гудини быстро разобрался с завязками рубашки.
   – Приятно видеть, что мы в хорошем настроении.
 
   Паркс присвистнул. К воротам тюремной лечебницы приближалась соблазнительная мулатка. Обнаженные плечи закутаны шалью. Симус выпятил грудь.
   – Идешь с работы, киска?
   – Нет, просто прогуливаюсь. Без особой цели. – Она остановилась, поставила ногу на бордюр, подняла юбку и потерла икру. – Замерзла… и ножки устали. – Окинула полицейских туманным взглядом. – Люблю мужчин в форме, ничего не могу с собой поделать. Особенно полицейских.
   Паркс широко улыбнулся:
   – Нет проблем, киска. Могу согреть.
   Проститутка подошла вплотную, приподняла пальцами его костлявый подбородок.
   – Ну что ж, я знаю тут поблизости одно теплое местечко.
   Парке подтянул брюки и посмотрел на Симуса.
   – Покарауль пока один, приятель. Ладно?
   Симус обиженно надул губы.
   – Нет-нет. Идите оба. Вместе будет веселее. – От ее улыбки у Симуса бешено заколотилось сердце. – Пошли с нами, толстячок. Тебе ведь тоже хочется погреться, а?
   Покачивая бедрами, она двинулась дальше по улице. Паркс ткнул Симуса в бок:
   – Давай, пошли, толстячок.
   – За-аткнись. – Симус втянул живот и зашагал следом. Неожиданно раздались выстрелы. Полицейские замерли.
   Стреляли где-то в лечебнице. Паркс полез за пистолетом. Симус уже успел выхватить свой и побежал к воротам.
   – Сейчас!
   Он нащупал в кармане ключ и дрожащей рукой открыл висячий замок. Паркс отодвинул его в сторону и распахнул ворота.
   Проститутка скрылась в темноте.
 
   Гудини знал, что будут стрелять, поэтому снял с петель стальную дверь, которая закрывала выход из подвала на лестницу. Она была достаточно легкая. Прикрываясь дверью, он намеревался добежать с Лавкрафтом до выхода, а там до ворот, которые сейчас никто не должен охранять. Но произошло непредвиденное. Полицейские, днем дежурившие у стойки регистрации, на ночь переместились к входной двери. И начали стрелять, как только Гудини появился на верхних ступеньках подвальной лестницы. Их было трое, а у стойки на него нацелил дробовик пожилой охранник.
   Лавкрафт прислонился к стене, все еще продолжая хихикать.
   – Ничего себе, – пробормотал Гудини.
   В довершение ко всему снизу, из подвала, медленно поднимался Моррис. Он уже очухался, ведь к ударам по голове привык с детства.
   Гудини поднял дверь. Подтащил к себе Лавкрафта.
   – Будь внимательным, ты, олух.
   По щекам несчастного продолжали катиться слезы. Он беспомощно хватал ртом воздух.
   – Во двор нам отсюда не выбраться. Придется бежать вон к той лестнице. Она совсем близко. Беги не останавливаясь. Понял?
   Лавкрафт не ответил.
   – Хочешь, оставайся тут. Пусть тебя застрелят. А я побегу.
   Лавкрафт закивал.
   – Вот так-то лучше. – Гудини прижал его к себе и рванул вперед. По двери забарабанили пули.
   Они успели добежать до стойки. Гудини метнул дверь в охранника и сбил его с ног. Затем спрятался с Лавкрафтом за стойку. Полицейские прекратили стрельбу, ожидая, пока он высунется.
   Неожиданно Гудини вспрыгнул на стойку с доской, невесть откуда взявшейся у него в руках. Он успел швырнуть эту доску в полицейских в тот момент, когда они собрались выстрелить. Их руки вскинулись вверх, и залп пришелся по висящей под потолком массивной люстре.
   На пол рухнули почти сто килограммов стекла и железа. Полицейские бросились врассыпную, а Гудини, схватив Лавкрафта за руку, ринулся к лестнице, ведущей наверх. Пули застучали по перилам, но беглецы уже были далеко.
 
   Металлическая дверь на крышу вначале не поддавалась. Раскрылась рывком, когда Гудини сильно ударил ее плечом.
   Он оставил Лавкрафта и подбежал к краю. О том, чтобы допрыгнуть до деревьев, не следовало и мечтать. Они были слишком далеко. Но с крыши лечебницы к столбу, находившемуся уже за забором, на улице, протянулись несколько десятков толстых телефонных проводов, которые шли почти вплотную друг к другу.
   – Вот это удача, – прошептал Гудини, что-то прикидывая в уме. Он повернулся к Лавкрафту, который беспомощно опустился на пол.
   По пожарной лестнице карабкался полицейский, периодически стреляя вверх. Гудини вовремя пригнулся. Пуля ударила в металлическое ограждение.
   Он принял решение. Быстро подошел к Лавкрафту. Поднял на ноги.
   – Будешь делать то, что я скажу. Понял? И никаких колебаний. Иначе мы оба умрем.
   Боковым зрением Гудини увидел Морриса. Тот шагнул на последнюю ступеньку. На плече поблескивало лезвие топора. Гудини ударил Лавкрафта по спине.
   – Беги к краю и жди меня. Пошел!
   Лавкрафт неохотно повиновался, а Гудини ринулся к двери. Моррис не успел изготовиться для удара, как снова получил по голове, на сей раз железной дверью, которую Гудини резко захлопнул перед его носом. Затем Гудини приблизился к карнизу, взял Лавкрафта за шиворот, притянул к себе.
   – Сейчас я ступлю на провода, а ты сразу же, не медля, перелезешь ко мне. Встанешь сверху на мои ступни. Понял? И мы пойдем.
   Гудини проворно перелез на провода. Схватил руку Лавкрафта.
   – Ну, давай же.
   Лавкрафт пробормотал что-то, предпринял вялую попытку освободиться от захвата, но Гудини сжал руку сильнее.
   – Иди, или я сброшу тебя вниз.
   К краю крыши, тяжело дыша, двигался Моррис. Гудини рывком перетащил Лавкрафта к себе.
   – Ногами буду двигать я. А ты просто расслабься. – Он сделал первый шаг.
   Моррис тупо смотрел на них, не зная, что делать. Гудини сделал еще несколько шагов. Теперь они были уже в трех метрах от края крыши.
   – Мы идем, Говард. Ты понял? Идем. Самое главное, крепче держись за меня.
   Лавкрафт хныкал, но инстинкт самосохранения, видимо, продолжал существовать в дебрях его сознания, и приказам Гудини он подчинялся.
   – Хорошо, Говард. Очень хорошо. Вот так… осторожно.
   Гудини медленно двигался вперед. Они уже были над деревьями.
   – Останавливаться ни в коем случае нельзя, Говард. Вниз не смотри. Закрой глаза. Вот так. Вот так.
   Гудини балансировал с Лавкрафтом на высоте примерно тридцати метров. Внизу поблескивал мокрый бетон двора. Лавкрафт непрерывно стонал.
   Наконец Моррис догадался взмахнуть топором и перерубить сразу две нитки проводов. Гудини опасно покачнулся. Подогнул колени, чтобы вернуть равновесие. К сожалению, они прошли лишь треть пути. А у забора лечебницы собралась группа полицейских, ожидая, когда можно будет открыть огонь.
   Гудини продолжал движение, размышляя о том, как такой трюк будет смотреться в его новой программе, если он останется жив. Провода раскачивал еще и довольно сильный боковой ветер. Но Гудини плавно двигал вперед одну ногу, затем другую. И широко улыбался.
   – Очень хорошо, Говард. Умница. Мы уже почти у цели. Все прекрасно, только не открывай глаза.
   Моррис снова взмахнул топором. Концы еще нескольких проводов повисли, покачиваясь над землей.
   – Ой! – вскрикнул Лавкрафт, когда Гудини сильно накренился вправо, балансируя на одной ноге. Вторая нога искала провод.
   Он схватил Лавкрафта за плечи и наклонил влево. Они застыли на несколько секунд, похожие на причудливую скульптурную композицию. Лавкрафт согнут в одну сторону, Гудини – в другую. Наконец равновесие удалось восстановить, но теперь дорожка сузилась, от первоначального пучка остались три или четыре провода.
   На крышу уже успели подняться несколько полицейских и открыли огонь. Над головой Гудини засвистели пули. Одна задела рукав рубашки. Он зарычал от восторга.
   – Каково, а? Ха-ха. Наш номер наверняка может соперничать со спуском в бочке по Ниагарскому водопаду.
   Гудини взял Лавкрафта за плечи и легонько встряхнул.
   – Не надо, – взмолился тот.
   – Говард, ты не видел фильм «Человек из тайны»? Вспомни, как там парень в бочке ныряет в водопад. Ладно, давай теперь помолчим и сосредоточимся. – Гудини отпустил плечи Лавкрафта и заскользил по качающимся проводам.
   Теперь уже по ним стреляли и полицейские снизу. Одна пуля просвистела в нескольких миллиметрах от уха Лавкрафта. Он вскрикнул.
   – Смелее, приятель, – подбодрил его Гудини. – Не порть наш замечательный номер. Полный вперед! Ха-ха! – Он обернулся и увидел, что Моррис снова поднял топор.
   Под ногами осталось лишь два провода. Лавкрафт опять заверещал.
   – Дружище, как тебе не стыдно, – произнес Гудини с притворной строгостью. – Веди себя прилично. – Смотреть в глаза смерти доставляло ему явное удовольствие. – А знаешь, Говард, я жалею, что мы так мало времени проводили вместе. Ха-ха!
   В трех метрах впереди лопнул провод, перебитый пулей. Остался только один. Гудини покачался пару секунд и двинулся дальше. Внизу пожилой охранник начал перезаряжать дробовик. Полез в карман за патроном, повернул голову и увидел, что прямо на него мчится конный экипаж.
   – О Боже! – вскрикнул охранник и побежал прочь.
   В широко распахнутые ворота лечебницы «Беллью» на полном ходу въехала крытая пролетка, запряженная парой лошадей. Вожжи Дойл держал одной рукой, а другой работал тростью, как клюшкой для поло. Золотой набалдашник лупил по головам ошеломленных полицейских.
   В это мгновение наверху Моррис перерубил последний провод. Гудини, крепко обхватив Лавкрафта за талию, ухватился свободной рукой за падающий провод. Дойл быстро развернул экипаж. Они не долетели до земли каких-то полтора-два метра, и провод дернулся назад. Гудини отпустил его и вместе с Лавкрафтом, проломив крышу пролетки, рухнул на сиденье. Дойл погладил усы и хлестнул кнутом лошадей.
   Проехав полквартала, он придержал вожжи и протянул руку, помогая Мари запрыгнуть на кучерское сиденье.
   – Едем в «Гнездо совы», – сказал он.
   Через несколько секунд пролетка исчезла в ночи.

ГЛАВА 19

   «Гнездо совы», американское имение Константина Дюваля, было расположено в Территауне^[17], на поросшем лесом холме, всего в сорока минутах езды от Манхэттена. Дом был больше похож на замок. Облицованный мрамором великолепный викторианский особняк в готическом стиле мог вполне соперничать с домом Уолпола^[18] в его имении Стробери-Хилл. На фоне ночного неба вырисовывались средневековые башни. с окнами из свинцового стекла, в которых отражался лунный свет.
   На пути в Территаун мощеные дороги были скорее исключением, чем правилом, поэтому, когда пролетка подъехала к увитым виноградной лозой воротам, седоки изрядно намяли себе бока.
   В последний раз члены Арканума стояли на пороге «Гнезда совы» двенадцать лет назад. Двойная дверь со стоном отворилась, и всех охватил священный трепет. Дойлу показалось, что он вспугнул привидения, которые перешептывались в дальнем углу. Зажженная спичка воспламенила паутину. Все молча наблюдали, как под потолком медленно гаснут угольки. Дойл вздрогнул от неожиданности, когда свеча осветила огромную бронзовую сову с кроликом в когтях. Он уже забыл про нее.
   Из холла в оба конца здания вели величественные, похожие на террасные водопады лестницы, приглашая храбрецов на темные верхние этажи, где их ждали несколько десятков спален и тихий, как склеп, танцевальный зал. Внизу располагались обеденный зал и гостиная со столами красного дерева, покрытыми искусной резьбой креслами и канделябрами от Тиффани.
   Все эти годы в комнатах не появлялась ни единая живая душа, кроме пауков, развесивших повсюду свои ковры ручной работы. В обширной библиотеке все тоже было затянуто паутиной и покрыто толстым слоем пыли.
   Лавкрафт покачнулся, Дойл подхватил его. Затем обратился к остальным:
   – Затопите камин и приведите комнату в порядок. А я попробую привести в порядок его. – Он показал глазами на Лавкрафта. – Во дворе есть колодец. Говард обязательно должен принять ванну.
 
   Через два часа Арканум собрался в библиотеке почти в полном составе, отсутствовал лишь Лавкрафт. В камине потрескивали поленья.
   – Разумеется, инцидент в квартире Лавкрафта меня не украшает.
   Дойл закончил рассказ и запыхтел трубкой. Мари пристально смотрела перед собой. Гудини оторвался от созерцания полок с книгами.
   – Да что вы, Дойл, все получилось чудесно. Особенно мне понравилось, как вы сначала сообщили полицейским свою фамилию, а потом изрядно поколотили их своей тростью. Просто великолепно. Теперь им не надо сильно трудиться.
   – Успокойся, – проворчала Мари. – Он же не знал, что так получится.
   Не обращая внимания на насмешки Гудини, Дойл взмахнул римской монетой на ленточке.
   – Детектив собирался меня отпустить, но передумал, увидев это. Хотелось бы знать почему.
   – А кто подставил Говарда? – спросила Мари.
   – Враги Дюваля или Арканума, – предположил Дойл.
   – А вы не допускаете, что Говард просто соскочил с рельсов, – промолвил Гудини. – Разве такое невозможно? Колеса отлетели от фургона… Мало ли что. И Дюваль… – Он повернулся к Дойлу: – А если это был несчастный случай?
   – А пропажа книги? – воскликнул Дойл.
   – Да кому она нужна, эта книга!
   – А видение Мари?
   – Мари постоянно что-то мерещится. Она вообще считает, что в телефоне живут духи.
   Мари пожала плечами. Дойл улыбнулся.
   – К чему такой скептицизм, Гудини?
   – Я считаю, что в этой компании его надо проявлять непременно.
   – Гарри, наверное, прав, – сказала Мари.
   Дойл удивленно посмотрел на нее.
   – Спасибо, – галантно произнес Гудини.
   – Конечно, он не прав, – продолжила она, – но в принципе Говард вполне мог спятить. Но если даже Говард Лавкрафт сумасшедший, все равно к убийствам в Чатеме он не имеет никакого отношения.
   – Откуда ты знаешь? – спросил Дойл, снова раскуривая трубку.
   Мари усмехнулась:
   – Слухами, Артур, земля полнится.
   – Ну хорошо, пусть это какие-то наши старые враги, – проворчал Гудини. – Почему они действуют таким образом, а не вступают в прямую конфронтацию?
   – Потому что еще не пришло время.
   Все повернулись к двери. В сводчатом проходе стоял Лавкрафт в очках с овальными линзами. На плече полотенце. Его обычно бледное лицо было в розовых пятнах в тех местах, где он содрал кожу, оттирая грязь.
   Выдержав паузу, он добавил:
   – Вероятно, я сумасшедший, но сейчас чувствую себя почти нормально.
   В камине треснуло полено. Дойл бросил на Лавкрафта тревожный взгляд:
   – Говард, вы смотритесь великолепно.
   Гудини скрестил руки на груди.
   – Я всего лишь теоретизировал, Говард. Не принимай это близко к сердцу.
   Мари улыбнулась:
   – На обижайся, мой мальчик. Мы просто не понимаем, кто и почему обвинил в чудовищных преступлениях именно тебя.
   Дойл жестом пригласил Лавкрафта пройти к камину. Тот медленно приблизился к свободному креслу. Сбросил с плеча полотенце, сложил, повесил на ручку. Сел, попытался пригладить волосы, которые уже приняли свой обычный вид. За последнюю неделю, особенно последние несколько часов, ему пришлось пережить такое, чего большинство нормальных людей не могут даже представить.
   Дойл выбил пепел в камин и снова начал набивать трубку. Все ждали ответа Лавкрафта.
   – На меня донес по телефону какой-то аноним, – наконец объяснил он. – И мне кажется, я знаю почему.
   Дойл подошел, положил руку на плечо Лавкрафта:
   – Говард, ваша феноменальная интуиция общеизвестна. Помогите нам разобраться.
   – Хотя бы намекни, – саркастически добавил Гудини.
   Лавкрафт задумался.
   – Даже не знаю, с чего начать. Наверное, лучше всего с самого начала. Для этого нам придется перенестись в далекое прошлое, когда пророчествовал Енох. – Лавкрафт окинул взглядом присутствующих. – Енох был отцом Ноя и прапрапраправнуком Сета. Бог избрал его толкователем Своего Слова. В результате родилась книга, весьма противоречивая, которая наряду с Ветхим и Новым Заветами составляла библейскую триаду. В нумерологии число три – треугольник – считается одним из самых сильных чисел. Поскольку трижды три равно девяти, то…
   – Пожалуйста, оставь в покое цифры! – прервал его Гудини. – Меня от них тошнит.
   – Но математика является универсальным языком, человечества, – возразил Лавкрафт.
   – Замечательно, но никто из нас этого языка не знает, так что давай перейдем на обычный.
   – Гудини, перестаньте, – вмешался Дойл. – Говард, мы знаем, что книга эта непростая и сыграла важную роль в провоцировании мировой войны. Дюваль убит из-за нее, в этом нет сомнений. Но почему?
   – Вообще-то специально изучением этой книги я не занимался, – с запинкой произнес Лавкрафт. – В моих знаниях, безусловно, есть определенные пробелы, но… в первом приближении в «Книге Еноха» рассказывается о падении Люцифера и о причинах возникновения войны добра со злом. Каковы эти причины?
   Гудини посмотрел на Дойла. Тот повернулся к Лавкрафту:
   – Гордыня?
   – Да, гордыня, тщеславие и все такое, но это в общем. А я имею в виду конкретные причины. – Несмотря на молодость, Лавкрафт производил впечатление умудренного опытом и знаниями старца. – В любой из Библий говорится, что, создав человека, Бог создал также и сонм ангелов, чтобы с их помощью направлять человечество на путь истинный. Иными словами, учить, как жить. Однако в материальном мире ангелам пришлось бороться с искушением, и некоторые не устояли.