Страница:
Неожиданно рыдания сменились криком:
— Ладно, старый пьяница. Если ты не даешь мне поесть, тогда угости вином! Что это ты один пользуешься? Лучше взял бы да поймал мне слизня. Слышишь, старый развратник? Ты, разбитый горшок с ромом… — Далее последовали такие изобретательные и непристойные выражения, что Хорн невольно потер подбородок. Он подполз к самому краю, заглянул в яму и остолбенел.
Внизу, освещенный слабым пламенем костра, прислонившись спиной к огромному валуну, сидел старик. Ноги его были вытянуты, он словно грел подошвы. На голове старенькая истертая тюбетейка, лицо желтокожее, изборожденное морщинами. Раскосые глаза наполовину закрыты. Грязный желтый платок был повязан вокруг шеи — цвет его совпадал с цветом кожи, проглядывающей из прорех рваной рубашки. Когда-то она была ярко-зеленого тона. Мешковатые штаны держались на одной помочи.
На гранитном валуне возле самой его головы стояла невиданная птица. Яркая, перья красные и зеленые… Она с трудом балансировала на одной когтистой ноге, в другой держала пол-литровую бутылку, в горлышко которой пыталась просунуть длинный изогнутый клюв. Птица явно была подшофе, однако ухитрялась наклонять бутылку так, чтобы жидкость тонкой струйкой вливалась ей в рот. Хорн обратил внимание, что у птицы только один глаз — он ярко посверкивал в свете костра.
Между прочим, на костре, в маленьком котелке, варилось что-то вкусное. Запах, по крайней мере, вызвал у Хорна прилив слюны. «Так, — сглотнув, спросил он себя, — что там еще?» Больше ничего, разве что маленький металлический чемоданчик, стоявший возле старика.
Хорн набрал побольше воздуха в легкие, бесшумно выдохнул и молнией метнулся на дно ямы. Спрыгнув, тут же одной ногой чуть пригасил огонь, накидав в костер пыли. Потом вскинул пистолет и навел его на старика.
Птица поперхнулась, уронила бутылку и, шумно ударив крыльями, взлетела в воздух. Костер между тем умер, испустив струйку дыма. Старик вскочил на ноги.
В этот момент птица завопила во всю мощь:
— Пираты! На помощь! Все сюда! Дайте жару грабителям!..
Китаец — а старик был очень похож на китайца, — к немалому изумлению Хорна, принялся слезливо уговаривать:
— Только, пожалуйста, не убивай. Зачем тебе убивать моя старая китайская парень? — Он икнул. Хорн уловил запах синтетического алкоголя. — Бедная, несчастная китайская парнишка никому не мешай, никого не беспокой!..
«Положение глупее не придумаешь, — пронеслось в сознании у Хорна, — тем более глупо все это здесь, на руинах Санпорта». Он взглянул на стоявший возле старика чемоданчик. Вещица древняя, потасканная, дешевенькая — такая же, как и речь старика. На одной стороне еще можно было различить надпись: «Мистер Оливер Ву, собственник. Новый Кантон, прачечная». Ниже: «Гигиенически чистая стирка».
Хорн сделал шаг вправо. На другой стороне прочитал: «Лил, попугай-математик. Способен складывать и умножать».
— Бедная китайская парнишка, вернее всего, погубит себя в запретной зоне, если и дальше будет пользоваться костром, — тщательно выговаривая каждое слово, сказал Хорн. — Охотники травили меня собаками в полукилометре отсюда. Все они из златокожего народа.
Ву заметно побледнел. Ноги у него дрогнули, он невольно опустился на землю, опять прислонился к гранитному валуну. Попугай тут же уселся ему на плечо и уставился на незнакомца единственным глазом.
— Бедная маленькая китайская парнишка, — дрожащим голосом выговорил старик. — Нет моя ничего. Один глупый птица.
Попугай хватил его клювом за ухо. Старик вскрикнул и съежился от страха. Опять заныл:
— Моя нет ничего. Моя никому не делай худого. — Он ударом ноги, обутой в изношенный, непонятно какого размера башмак, придвинул чемоданчик к незнакомцу.
— Златокожим плевать на это. Они в момент пристукнут тебя. А то еще натравят своих псов, — сказал Хорн, даже не взглянув на этот дар. — Сейчас они ушли, но могут появиться в любую минуту. Если они застанут нас здесь… — Наемник многозначительно не закончил фразу.
— Легко рассуждать тому, — буркнул попугай, — у кого в руках пистолет.
Хорн рассмеялся, опустил оружие. Резинка, соединявшая его запястье и рукоять пистолета, натянулась. В любой момент Хорн мог снова вернуть ствол в прежнее положение.
— Забавная птичка, — сказал он, — очень забавная. По крайней мере, она умеет говорить куда лучше своего хозяина.
Прежний цвет лица вернулся к Ву.
— Так ты говоришь, что они теперь далеко? — Заметив, с каким удивлением незнакомец вскинул брови, китаец деловито уточнил. — Эти охотники?..
— Ну ты даешь, старикан! — восхитился Хорн. — Значит, ты и на космолингве изъясняешься? Тогда скажи, что ты здесь делаешь?
Ву протяжно вздохнул и ответил уклончиво:
— Даже такое несчастное создание, как я, хочет выжить. Или считает, что хочет… — В голосе его прозвучала печаль. — Когда богатые пируют, крохи с их стола достаются беднякам. Голод, знаешь ли, великий помощник, он не дает засидеться на месте. Вот мы и пересекли пустыню, чтобы побывать на празднике посвящения. Трудное, должен заметить, предприятие. Без воды, того и гляди нагрянут охотники… Мы уже видели трех несчастных, растерзанных их псами.
Лил помахала клювом сверху вниз:
— Жуткая, кровавая охота. Что интересно, все три мертвяка имели оружие. Как и у тебя, странник.
— Странно, — задумчиво подхватил старый китаец, — у всех у них были такие же унитронные пистолеты. Эронские гвардейцы очень ревниво относятся к подобным… э-э… любителям оружия. — Он искоса глянул на Хорна. Тот внезапно убрал пистолет, губы его сжались в одну прямую черту. Ву между тем продолжил: — А вот нам удалось перейти пустыню, и завтра мы будем возле руин. Там мы найдем способ, как продлить наше существование. Что скажешь, Лил?
Ресницы у Хорна дрогнули. Попугай невозмутимо заключил:
— Слабых убивают. Достойные живут.
Птица склонила голову вбок и принялась рассматривать землю. Точнее, бутылку, содержимое которой пролилось на камни. Попугай вздохнул:
— Мой самый любимый напиток. Все проходит, ничего нельзя вернуть назад.
Крупная слеза вытекла из его единственного глаза и капнула на рубашку Ву.
Неожиданно китаец опустился на колени, Лил ударила крыльями и взлетела. Старик на коленях подполз к костру и заглянул в горшок.
— Не варево, а сплошная пыль. Ах, моя бедная голодная парнишка! Однако, может, что-то удастся спасти.
Он достал мятую ложку, осторожно собрал налет пыли, собравшейся на поверхности, и выплеснул ее на землю. Второй черпок он уже поднес к губам. Критически оценил, скривился, потом заявил:
— Скрипит на зубах, но есть можно. Получилось что-то непонятное, как, впрочем, наши судьбы, которые у тебя в руках, незнакомец.
— Хорном меня зовут, — буркнул наемник и метнул в сторону старика непонятно как появившийся в его руке поблескивающий кристаллический диск. Ву ловко поймал его. Наемник добавил: — Не люблю быть в долгу…
Между тем облака начали оттягиваться на восток, в небе появились широкие прорехи, сквозь которые крупные звезды с любопытством смотрели на старика, который разглядывал брошенную ему монету.
— Пять келонов! И не фальшивые. Вон как новый регент отпечатан — просто красота. Причем весомая. Очень редкая комбинация — красота и полезность. Очень щедро за наше скромное угощение, правда, Лил?
Монета мгновенно исчезла в его лохмотьях.
— Трудно на голодный желудок воспринимать прекрасное, — сделал замечание попугай.
— Что я слышу! Гордая Лил, оказывается, способна на мелкий подхалимаж, — саркастически сказал старик и принялся раскладывать сваренную им бурду на две тарелки. Одну из них он протянул Хорну: — Ешь. Ты заплатил, значит, имеешь право на долю.
Хорн немного поколебался, потом шагнул вперед и взял протянутую ему тарелку. Тут же вернулся на прежнее место, сел на корточки, прислонился спиной к гранитной скале. Ву не обращал никакого внимания на все эти предосторожности и, подув на пищу, погрузил в варево пальцы. Набрал горсть и отправил ее в рот. Со смаком зачавкал… Хорн, чуть помедлив, последовал его примеру. Тут же с удивлением обнаружил, что, несмотря на непритязательный вид пищи и временами похрустывающие на зубах камешки, еда была на редкость вкусна. Просто объедение… В ней даже попадались кусочки мяса — по всей видимости, кролик. Другие составляющие он так и не смог определить.
Хорн сам не заметил, как расправился со своей порцией. Удивленно глянул на пустую тарелку — как, уже все? — незаметно вздохнул, потом почистил ее песком и поставил у ног Ву.
— Спасибо, — тихо буркнул он. Затем вернулся на прежнее место, вновь пристроился на корточках у скалы, поерзал немного и успокоился только тогда, когда плотно оперся спиной о гранит. Сзади не подберутся…
Ву со вздохом взял использованную Хорном тарелку, подтащил поближе свой металлический, с продавленными боками чемоданчик, открыл его, при этом закрыв собой его внутренность от внимательно наблюдавшего за ним Хорна. Щелкнул замок, и чемоданчик встал рядом с хозяином, а у того в руке вдруг оказалась бутылка. Точно, поллитровая бутылка с синтетическим виски. Старик сделал несколько внушительных глотков и с намеком показал ее Хорну. Тот отрицательно помотал головой. А вот птица не отказалась — сгребла протянутую ей бутылку когтистой лапой и сунула в раскрытый клюв.
В тишине старый китаец полез в карман, долго там копался, наконец вытащил плитку жевательного табака. Также обстоятельно осмотрел ее, потом стряхнул на одном углу налипший сор, откусил и самозабвенно принялся нажевывать слюну. Глаза сами собой закрылись, только узенькие щелки остались.
Хорн все еще внимательно приглядывался к старику — прикидывал и так, и этак. Чего можно ожидать от этого божьего одуванчика? Надо же, одновременно и алкоголь употребляет, и табаком не брезгует. Последний такой чудак, которого довелось встречать Хорну, умер давным-давно. С табаком у наемника были связаны самые неприятные воспоминания. Он как-то решил провезти контрабандную партию. Намучился он с ней! Скоро весь корабль насквозь провонял табачищем, команда волками смотрела на Хорна. Лучше не вспоминать…
Старик, разгоняя пыль, помахал перед собой, потом задумчиво произнес:
— Вот ведь как бывает. Шли-шли и встретились… Трое изгнанников сошлись в запретном краю. Ты слыхал, что когда-то эта земля считалась самой плодородной на всем континенте?
— Быть того не может, — сплюнул Хорн. Ву пожал плечами:
— Какое это имеет значение, веришь ты или нет. Я напомнил об этом, чтобы показать тебе, как глуп тот человек, который считает, что держит в руках свою судьбу. История любит подобные шутки — вдруг возьмет, подхватит и сведет, стукнет лбами совершенно незнакомых людей. Где-то мы встретимся в следующий раз?
— Нигде, — коротко ответил Хорн и вновь сплюнул. Потом после некоторой паузы добавил: — Я живу по своей воле. Хожу там, где хочу.
— Все мы так считаем, все так думаем, — откликнулся старик. — Оглянешься вокруг — все суета сует. А почему? Потому что мы не способны заглянуть в сердцевину предмета. Или события… Только спустя некоторое время, посмотрев назад, мы имеем возможность окинуть взглядом всю картину разом. Тогда станет понятно, какие силы двигали людьми, которые живут по своей воле, что их сводит и разводит. А по кусочку, по сиюминутному мгновению разве можно что-нибудь определить? Нет, только время делает ясным взор.
Хорн помалкивал.
— Лил и я, мы верим, что идем к руинам старого города, потому что нам этого захотелось. Ерунда! Голод, вот что гонит нас. Голод не тетка, это такая сила, которой нет равных. Ну а тебя что занесло в эти края?
Этого вопроса Хорн ждал и, прямо скажем, побаивался его. Что-то отвечать все равно придется, а убивать после старика не хотелось. Занятный старикашка!.. Наемник поморгал, помедлил, потом вымолвил:
— А кто сказал, что меня сюда занесло? Хожу себе и хожу…
— Так не бывает. По пустыне просто так не ходят. Ты явился сюда, чтобы стащить что-нибудь, как мы с Лил, или убить кого?
— Разве не может быть других причин?
— Для бродяги с оружием? Зачем оно тебе на празднике посвящения? Ответ один: либо хочешь что-то украсть, либо кого-то убить. Просто хочу заметить, что эти руины охраняются лучше, чем какое-либо другое место в империи. Грубая сила всегда бывает побеждаема силой разума. Жаль, если кому-то придется в таком юном возрасте умереть.
Хорн опять промолчал. Он решил подождать. Он это умел — ждать. Пусть другие проявят свое нутро, покажут, чего они хотят.
Ву между тем невозмутимо продолжал:
— Вот нас здесь трое, и все мы одной масти. Ладно, ты чужак, и твои дела — это твои дела. Возьмем, например, меня и Лил. У нас никогда не было секретов друг от друга, мы никогда не держали камень за пазухой — может, это и помогло нам выжить. С вершины наших лет многое видно, любой в нашем возрасте станет моралистом. Знаешь, приятель, к старости неоспоримых истин остается немного, но все они словно дубеют, становятся крепкими, как мореный дуб. Вот одна из них — люди должны жить так, как они хотят. Простенькая сентенция, а поди ж ты, сколько из-за нее крови пролилось…
— Я не хочу умирать, — неожиданно выпалил Хорн.
— И мы того же мнения, того же мнения… Правда, Лил? Но для этого надо очень постараться. Я понял тебя, и ты прав. Ты не хочешь умирать, потому что тебе не удастся вовремя достичь руин.
— Ты ошибаешься, старик, — откликнулся Хорн. — Ты сказал, что все мы одной масти, что между нами не должно быть секретов. Ты собираешься посетить праздник посвящения… Что ж, ты укажешь мне путь, как попасть на него.
Хорн скромно поздравил себя — это была отличная идея. Пусть старик со своей идиотской птицей станут его проводниками. Он, по-видимому, тертый калач, этот китаец. Возможно, он даже первым увидел его, когда он, Хорн, рыскал вокруг низины, отыскивая следы засады.
— Нет, нет, — всполошился Ву. — Я никак не могу. Мне кажется, это должно быть…
Хорн, не отрывая ледяного взора, в упор смотрел на него.
Ву обреченно повесил голову, пожал плечами и наконец ответил:
— Что ж, как пожелаешь. Бродяги должны держаться вместе. Но ты должен понять, что человек волен только в первом шаге, потом он сразу попадает в лапы необходимости.
Попугай туманно добавил:
— Люди предпочитают сами ладить для себя ловушки.
Хорн по-прежнему продолжал леденить их взглядом. Брови у него совсем сдвинулись, на лице застыло зловещее выражение. Ву неожиданно зевнул, разгреб золу на месте потухшего костерка и свернулся клубочком.
— Что, так и заснешь? И будь что будет?.. — сардонически усмехнулся Хорн.
— А что будет? — ответил Ву. — Все равно от смерти не убежишь. Так же как и от рассвета. Если они явятся вместе, спасения все равно не будет. Ради этого лишать себя сна? Зачем?
— Непонятно, как ты сумел прожить так долго.
Старик еще раз зевнул, теперь во весь рот, сладко, протяжно:
— Соблюдал режим, регулярно питался, спал, когда это было возможно, и не тревожил себя думами о том, что будет завтра. Перед нами стена, куда тут убежишь. Тем более что Лил посторожит.
Хорн настороженно долго смотрел на старика, потом, пожав плечами, встал, взобрался на край низины. Здесь он долго сидел, прислушиваясь и присматриваясь к темноте. Собственно, ночью он чувствовал себя уверенно, интуиция еще ни разу не подводила его. Или шестое чувство — как хотите, так и называйте. В пустыне было тихо, даже спокойно. Хорн спустился в низину, занял место у гранитной скалы — здесь и перебьемся до утра.
Небо совсем очистилось, и над округой повисла легкая серебристая зыбь. Света было мало, но видно далеко — таково свойство безлунной ясной ночи. Звезды вверху жили своей особой, непонятной, но, по-видимому, веселой жизнью. То-то они так радостно посверкивали и перемигивались во тьме.
Хорн поправил пояс, набитый деньгами, почесал то место, где он прилип к коже. Ну и тяжелый же это был груз, а ведь не бросишь, не сдашь на хранение. Он чуть расстегнул молнию, достал одну монету — кристаллический диск, оправленный по краю в серебро. Поднес к правому глазу, левый зажмурил и глянул сквозь монету на звезды.
Неожиданно рука дрогнула — то ли померещилось, то ли в глаз что-то попало. Он задержал дыхание, странное оцепенение напало на него — кто-то смотрел из глубины прозрачного кружка.
Нет, точно померещилось, но ощущение близости человека, с которым у него когда-то состоялся разговор, не проходило. Это был он, Гарт Кохлнар. Погуби его душу, это точно был он! Если даже ему померещилось, все равно это был Генеральный управляющий компанией Эрона. Наемник ясно различил его массивное, с чуть отвисшими щеками бронзовое лицо, жесткие рыжеватые волосы, поразительно живые глаза. Он словно о чем-то напоминал Хорну. Тот невольно прислушался.
«Что ты держишь в руке? Правильно, деньги. Знаешь ли ты, что такое деньги? Это символ империи, ее основа основ. Эти монеты невозможно подделать, на них покоится мощь Эрона. Ты трудишься, чтобы заработать несколько лишних монет, живешь ради этого, и труды твои не напрасны. Награда за труд — вот она, ты держишь ее в своей руке. Приглядись, как искусно она сделана. Как красива… Сквозь нее видны звезды, и она сама как звезда, освещающая путь в ночи. Что бы ты ни натворил ради нее, каким бы образом она ни попала в твой карман — все оправдано. Слышишь, все дозволено, лишь бы этот ручеек не иссякал и бесконечно наполнял твои карманы и душу. Владея этой монетой, ты становишься собственником Эрона, владельцем доли в нашем предприятии. Что бы ты ни попросил, все будет твоим. Ты платишь, и никто не посмеет задать тебе ни единого вопроса. Только выкладывай, не стесняйся!»
Холодный предрассветный ветер обдул разгоряченную голову Хорна, привел его в чувство. Одежонка на нем была ветхая и рваная. Он мгновенно озяб, крупная дрожь родилась где-то внутри организма, принялась сотрясать тело. Усилием воли Хорн придавил озноб, положил монету в пыль у своих ног. Затем достал еще четыре, поместил вокруг первой, центральной. Монеты были разные — прозрачная сердцевина отливала то зеленью, то синевой, то чернотой, то вообще была оранжевая, — но все они имели серебряное ребро, тончайшую окантовку из благородного металла.
Итак, вот они все были перед ним: Генеральный управляющий и четверо из пяти его директоров — Матал, командующий вооруженными силами Эрона, Фенелон, отвечающий за транспорт, Ронхолм, глава Директората торговли, и Душан, которому была доверена безопасность империи.
Все они вживе предстали перед ним: один толстогубый, другой с ввалившимися щеками, третий с хитрыми глазками, последний — с откровенно наглым, надменным лицом. Однако все эти различия не имели никакого значения. Они, все пятеро, были в дальнем родстве. Эта родовая примета называлась жаждой власти. Этот голод ничем нельзя было утолить, разве что приглушить на время.
Хорн достал еще одну монету. У этого кристаллического диска окантовка была золотая. Такую он бросил старику китайцу. Эта монета символизировала Директорат коммуникаций. Наемник тоже поднес ее к глазам, глянул сквозь прозрачную сердцевину на звезды.
Теперь он различил женское лицо, прекрасное, как утренний цветок, скопивший за ночь каплю росы и вот-вот готовый обронить ее на жаждущую землю. Ее кожа была куда менее золотиста и очень нежна. Не то, что у ее партнеров. Волосы убраны и подвязаны лентой, на которой сиял огромный бриллиант. Красиво изогнутые губы готовы были в любую минуту улыбнуться. За эту улыбку можно было жизнь отдать, положить к ее ногам империю… Однако стоило припомнить гордо вскинутую головку, и становилось ясно, что империи в этом случае будет мало. Ее рыжевато-коричневые глаза, казалось, заглядывали в самую душу, высматривали там что-то, оценивали, взвешивали… Тот ли он мужчина? Не ошиблась ли она в выборе?
— Прекрасная Вендре, — чей-то тихий хриплый голос привел Хорна в чувство. — Вендре Кохлнар, дочь Генерального управляющего…
Хорн испуганно отпрянул, уронил монету, мгновенно выхватил пистолет. Перед ним на коленях стоял съежившийся от страха старик. Он был не вооружен, и не такой уж съежившийся. Совсем наоборот — китаец задумчиво разглядывал наемника. Тот опустил оружие.
— Прекрасная Вендре, — все тем же хрипловатым голосом повторил старик. — Наследница всего этого… — Он широким жестом обвел звездное небо, куполом накрывшее пустыню, двух человек, прикорнувших у гранитной стены. Опустившись на пятки, старик теперь уже совсем по-свойски и без всякой хрипотцы добавил: — Если, конечно, она сможет отыскать мужчину, на которого можно положиться, который поможет взять то, что принадлежит ей.
— Исключая только вон то пятнышко, — кивнул Хорн и указал пальцем на созвездие Плеяд — семь маленьких звездочек, расположенных неподалеку от отсвечивающего кровавым светом гиганта Альдебарана. — Эрон завоевал Кварнонскую Лигу, однако удержать ее в покорности — это совсем другое дело.
— Напор империи усиливается, — тихо сказал Ву. — Кое-кто пока может спастись бегством, но волны Эрона доберутся и до них. Сейчас они крушат Плеяды. Когда этот прилив отхлынет, там не останется ничего живого. Только выжженные, мертвые миры…
— Сопротивление пока не подавлено. До тех пор, пока жив Освободитель…
— Ты считаешь, что Эрон не знает об этом? — спросил Ву. — Питер Сэйр был помещен в тюремный терминал на Ванти. Несколько месяцев назад он там скончался. Так, по крайней мере, говорят…
— Умер? — недоверчиво переспросил Хорн. Он вскинул голову и долго-долго смотрел на Плеяды. Сестрички-звезды радостно полыхали в чистом небе. Они вполне обходились без звездных туннелей, сумели построить высокую технологичную цивилизацию. Теперь все это гибло под ударами Эрона. Там был его дом, и в этот предутренний час Алана Хорна впервые посетила мысль, что, возможно, он никогда больше не вернется домой.
Три сотни световых лет отделяли его от родины, когда-то прозванной Стожарами. Шесть часов путешествия в трубе. Эта труба, где бы ты ни воспользовался ею, вела прямо на Эрон. Он неожиданно вздрогнул: неужели он разоблачил себя? Неужели этот старикашка — соглядатай Эрона?
Что со мной?
Хорн неожиданно очнулся, поглядел по сторонам — рядом все тот же старый китаец.
— Спокойной ночи, романтик, — прошептал Ву и исчез. Хорн, словно не сознавая, что делает, как ни в чем не бывало пожал плечами, собрал разложенные в пыли монеты.
Что бы ты ни натворил ради денег, каким бы образом они ни попали в твой карман — все оправдано.
Хорн призадумался, потряс головой — куда же исчез этот старый идиот? — и, не найдя ответа, выхватил револьвер. Но куда стрелять? В кого? Палить по пустыне? Что же это с ним творится? Деньги раскидал, а ведь он их еще не заработал.
Ничего, завтра заработаю…
Как и все на свете, она тоже имеет свою цену. И прежде всего человеку приходится расплачиваться свободой. Привилегия, возможность жить вместе, радость общения дорого стоят — человек теряет право делать то, что пожелает. Условности, запреты, писаные и неписаные законы стискивают его. Он вынужден поступать как все, жить как все, думать как все…
Еще более дорогую цену должны заплатить те, кому даруют цивилизованные отношения. В этом случае законы пишут чужаки.
Изобретение звездного моста заложило основы создания межзвездного государства — без него никакая социальная общность на галактических просторах была бы невозможна. Только Эрон владел секретом строительства туннелей, и за свое умение империя брала очень высокую плату. Однако нашлись люди, отказавшиеся платить за все те удобства, которые несла с собой цивилизация и ее символ — империя Эрона. Они выбрали свободу и отвергли чужие дары. Они решили жить в нужде и невзгодах, есть просоленный потом хлеб, но есть его свободными.
Вот почему нашлись смельчаки, которые бежали от цепких объятий Эрона. На ржавых древних кораблях они все дальше и дальше углублялись в свободное пространство, тем самым расширяя сферу экспансии и неизбежно — империи!
В звездном скоплении, когда-то названным землянами созвездием Плеяд или Стожарами, смельчаки прервали бесконечный поход. Им казалось, что они нашли долгожданный приют и надежный кров. Звезды в скоплении располагались не так далеко друг от друга — в самый раз, чтобы торговать и обмениваться информацией, но слишком далеко, чтобы попытаться привести их под единую руку. Со временем эти миры оказались вовлеченными в государственное объединение, напоминающее федерацию. Она была названа Кварнонской Лигой. Человек стал символом этого государства, а не труба.
Шли годы, наконец и до Стожар дотянулась безжалостная рука Эрона. И в этом краю свобода нашла свою смерть. В двух грандиозных битвах империя одержала верх. Как мог Эрон спокойно взирать на гнездо бунтовщиков и свободолюбцев! Ведь их пример мог стать заразительным, к тому же звездные туннели куда выгоднее, чем древние перелеты.
Новости распространяются быстро: от одного мира к другому.
Вот и докатилось последняя весть — мертв Питер Сэйр!
Но как он мог умереть? Ведь это имя — символ. Не более чем звук, слово, оклик. Такое же, как и свобода… Это сочетание звуков не может умереть, не может исчезнуть, если хотя бы один человек верит, что оно имеет смысл.
— Ладно, старый пьяница. Если ты не даешь мне поесть, тогда угости вином! Что это ты один пользуешься? Лучше взял бы да поймал мне слизня. Слышишь, старый развратник? Ты, разбитый горшок с ромом… — Далее последовали такие изобретательные и непристойные выражения, что Хорн невольно потер подбородок. Он подполз к самому краю, заглянул в яму и остолбенел.
Внизу, освещенный слабым пламенем костра, прислонившись спиной к огромному валуну, сидел старик. Ноги его были вытянуты, он словно грел подошвы. На голове старенькая истертая тюбетейка, лицо желтокожее, изборожденное морщинами. Раскосые глаза наполовину закрыты. Грязный желтый платок был повязан вокруг шеи — цвет его совпадал с цветом кожи, проглядывающей из прорех рваной рубашки. Когда-то она была ярко-зеленого тона. Мешковатые штаны держались на одной помочи.
На гранитном валуне возле самой его головы стояла невиданная птица. Яркая, перья красные и зеленые… Она с трудом балансировала на одной когтистой ноге, в другой держала пол-литровую бутылку, в горлышко которой пыталась просунуть длинный изогнутый клюв. Птица явно была подшофе, однако ухитрялась наклонять бутылку так, чтобы жидкость тонкой струйкой вливалась ей в рот. Хорн обратил внимание, что у птицы только один глаз — он ярко посверкивал в свете костра.
Между прочим, на костре, в маленьком котелке, варилось что-то вкусное. Запах, по крайней мере, вызвал у Хорна прилив слюны. «Так, — сглотнув, спросил он себя, — что там еще?» Больше ничего, разве что маленький металлический чемоданчик, стоявший возле старика.
Хорн набрал побольше воздуха в легкие, бесшумно выдохнул и молнией метнулся на дно ямы. Спрыгнув, тут же одной ногой чуть пригасил огонь, накидав в костер пыли. Потом вскинул пистолет и навел его на старика.
Птица поперхнулась, уронила бутылку и, шумно ударив крыльями, взлетела в воздух. Костер между тем умер, испустив струйку дыма. Старик вскочил на ноги.
В этот момент птица завопила во всю мощь:
— Пираты! На помощь! Все сюда! Дайте жару грабителям!..
Китаец — а старик был очень похож на китайца, — к немалому изумлению Хорна, принялся слезливо уговаривать:
— Только, пожалуйста, не убивай. Зачем тебе убивать моя старая китайская парень? — Он икнул. Хорн уловил запах синтетического алкоголя. — Бедная, несчастная китайская парнишка никому не мешай, никого не беспокой!..
«Положение глупее не придумаешь, — пронеслось в сознании у Хорна, — тем более глупо все это здесь, на руинах Санпорта». Он взглянул на стоявший возле старика чемоданчик. Вещица древняя, потасканная, дешевенькая — такая же, как и речь старика. На одной стороне еще можно было различить надпись: «Мистер Оливер Ву, собственник. Новый Кантон, прачечная». Ниже: «Гигиенически чистая стирка».
Хорн сделал шаг вправо. На другой стороне прочитал: «Лил, попугай-математик. Способен складывать и умножать».
— Бедная китайская парнишка, вернее всего, погубит себя в запретной зоне, если и дальше будет пользоваться костром, — тщательно выговаривая каждое слово, сказал Хорн. — Охотники травили меня собаками в полукилометре отсюда. Все они из златокожего народа.
Ву заметно побледнел. Ноги у него дрогнули, он невольно опустился на землю, опять прислонился к гранитному валуну. Попугай тут же уселся ему на плечо и уставился на незнакомца единственным глазом.
— Бедная маленькая китайская парнишка, — дрожащим голосом выговорил старик. — Нет моя ничего. Один глупый птица.
Попугай хватил его клювом за ухо. Старик вскрикнул и съежился от страха. Опять заныл:
— Моя нет ничего. Моя никому не делай худого. — Он ударом ноги, обутой в изношенный, непонятно какого размера башмак, придвинул чемоданчик к незнакомцу.
— Златокожим плевать на это. Они в момент пристукнут тебя. А то еще натравят своих псов, — сказал Хорн, даже не взглянув на этот дар. — Сейчас они ушли, но могут появиться в любую минуту. Если они застанут нас здесь… — Наемник многозначительно не закончил фразу.
— Легко рассуждать тому, — буркнул попугай, — у кого в руках пистолет.
Хорн рассмеялся, опустил оружие. Резинка, соединявшая его запястье и рукоять пистолета, натянулась. В любой момент Хорн мог снова вернуть ствол в прежнее положение.
— Забавная птичка, — сказал он, — очень забавная. По крайней мере, она умеет говорить куда лучше своего хозяина.
Прежний цвет лица вернулся к Ву.
— Так ты говоришь, что они теперь далеко? — Заметив, с каким удивлением незнакомец вскинул брови, китаец деловито уточнил. — Эти охотники?..
— Ну ты даешь, старикан! — восхитился Хорн. — Значит, ты и на космолингве изъясняешься? Тогда скажи, что ты здесь делаешь?
Ву протяжно вздохнул и ответил уклончиво:
— Даже такое несчастное создание, как я, хочет выжить. Или считает, что хочет… — В голосе его прозвучала печаль. — Когда богатые пируют, крохи с их стола достаются беднякам. Голод, знаешь ли, великий помощник, он не дает засидеться на месте. Вот мы и пересекли пустыню, чтобы побывать на празднике посвящения. Трудное, должен заметить, предприятие. Без воды, того и гляди нагрянут охотники… Мы уже видели трех несчастных, растерзанных их псами.
Лил помахала клювом сверху вниз:
— Жуткая, кровавая охота. Что интересно, все три мертвяка имели оружие. Как и у тебя, странник.
— Странно, — задумчиво подхватил старый китаец, — у всех у них были такие же унитронные пистолеты. Эронские гвардейцы очень ревниво относятся к подобным… э-э… любителям оружия. — Он искоса глянул на Хорна. Тот внезапно убрал пистолет, губы его сжались в одну прямую черту. Ву между тем продолжил: — А вот нам удалось перейти пустыню, и завтра мы будем возле руин. Там мы найдем способ, как продлить наше существование. Что скажешь, Лил?
Ресницы у Хорна дрогнули. Попугай невозмутимо заключил:
— Слабых убивают. Достойные живут.
Птица склонила голову вбок и принялась рассматривать землю. Точнее, бутылку, содержимое которой пролилось на камни. Попугай вздохнул:
— Мой самый любимый напиток. Все проходит, ничего нельзя вернуть назад.
Крупная слеза вытекла из его единственного глаза и капнула на рубашку Ву.
Неожиданно китаец опустился на колени, Лил ударила крыльями и взлетела. Старик на коленях подполз к костру и заглянул в горшок.
— Не варево, а сплошная пыль. Ах, моя бедная голодная парнишка! Однако, может, что-то удастся спасти.
Он достал мятую ложку, осторожно собрал налет пыли, собравшейся на поверхности, и выплеснул ее на землю. Второй черпок он уже поднес к губам. Критически оценил, скривился, потом заявил:
— Скрипит на зубах, но есть можно. Получилось что-то непонятное, как, впрочем, наши судьбы, которые у тебя в руках, незнакомец.
— Хорном меня зовут, — буркнул наемник и метнул в сторону старика непонятно как появившийся в его руке поблескивающий кристаллический диск. Ву ловко поймал его. Наемник добавил: — Не люблю быть в долгу…
Между тем облака начали оттягиваться на восток, в небе появились широкие прорехи, сквозь которые крупные звезды с любопытством смотрели на старика, который разглядывал брошенную ему монету.
— Пять келонов! И не фальшивые. Вон как новый регент отпечатан — просто красота. Причем весомая. Очень редкая комбинация — красота и полезность. Очень щедро за наше скромное угощение, правда, Лил?
Монета мгновенно исчезла в его лохмотьях.
— Трудно на голодный желудок воспринимать прекрасное, — сделал замечание попугай.
— Что я слышу! Гордая Лил, оказывается, способна на мелкий подхалимаж, — саркастически сказал старик и принялся раскладывать сваренную им бурду на две тарелки. Одну из них он протянул Хорну: — Ешь. Ты заплатил, значит, имеешь право на долю.
Хорн немного поколебался, потом шагнул вперед и взял протянутую ему тарелку. Тут же вернулся на прежнее место, сел на корточки, прислонился спиной к гранитной скале. Ву не обращал никакого внимания на все эти предосторожности и, подув на пищу, погрузил в варево пальцы. Набрал горсть и отправил ее в рот. Со смаком зачавкал… Хорн, чуть помедлив, последовал его примеру. Тут же с удивлением обнаружил, что, несмотря на непритязательный вид пищи и временами похрустывающие на зубах камешки, еда была на редкость вкусна. Просто объедение… В ней даже попадались кусочки мяса — по всей видимости, кролик. Другие составляющие он так и не смог определить.
Хорн сам не заметил, как расправился со своей порцией. Удивленно глянул на пустую тарелку — как, уже все? — незаметно вздохнул, потом почистил ее песком и поставил у ног Ву.
— Спасибо, — тихо буркнул он. Затем вернулся на прежнее место, вновь пристроился на корточках у скалы, поерзал немного и успокоился только тогда, когда плотно оперся спиной о гранит. Сзади не подберутся…
Ву со вздохом взял использованную Хорном тарелку, подтащил поближе свой металлический, с продавленными боками чемоданчик, открыл его, при этом закрыв собой его внутренность от внимательно наблюдавшего за ним Хорна. Щелкнул замок, и чемоданчик встал рядом с хозяином, а у того в руке вдруг оказалась бутылка. Точно, поллитровая бутылка с синтетическим виски. Старик сделал несколько внушительных глотков и с намеком показал ее Хорну. Тот отрицательно помотал головой. А вот птица не отказалась — сгребла протянутую ей бутылку когтистой лапой и сунула в раскрытый клюв.
В тишине старый китаец полез в карман, долго там копался, наконец вытащил плитку жевательного табака. Также обстоятельно осмотрел ее, потом стряхнул на одном углу налипший сор, откусил и самозабвенно принялся нажевывать слюну. Глаза сами собой закрылись, только узенькие щелки остались.
Хорн все еще внимательно приглядывался к старику — прикидывал и так, и этак. Чего можно ожидать от этого божьего одуванчика? Надо же, одновременно и алкоголь употребляет, и табаком не брезгует. Последний такой чудак, которого довелось встречать Хорну, умер давным-давно. С табаком у наемника были связаны самые неприятные воспоминания. Он как-то решил провезти контрабандную партию. Намучился он с ней! Скоро весь корабль насквозь провонял табачищем, команда волками смотрела на Хорна. Лучше не вспоминать…
Старик, разгоняя пыль, помахал перед собой, потом задумчиво произнес:
— Вот ведь как бывает. Шли-шли и встретились… Трое изгнанников сошлись в запретном краю. Ты слыхал, что когда-то эта земля считалась самой плодородной на всем континенте?
— Быть того не может, — сплюнул Хорн. Ву пожал плечами:
— Какое это имеет значение, веришь ты или нет. Я напомнил об этом, чтобы показать тебе, как глуп тот человек, который считает, что держит в руках свою судьбу. История любит подобные шутки — вдруг возьмет, подхватит и сведет, стукнет лбами совершенно незнакомых людей. Где-то мы встретимся в следующий раз?
— Нигде, — коротко ответил Хорн и вновь сплюнул. Потом после некоторой паузы добавил: — Я живу по своей воле. Хожу там, где хочу.
— Все мы так считаем, все так думаем, — откликнулся старик. — Оглянешься вокруг — все суета сует. А почему? Потому что мы не способны заглянуть в сердцевину предмета. Или события… Только спустя некоторое время, посмотрев назад, мы имеем возможность окинуть взглядом всю картину разом. Тогда станет понятно, какие силы двигали людьми, которые живут по своей воле, что их сводит и разводит. А по кусочку, по сиюминутному мгновению разве можно что-нибудь определить? Нет, только время делает ясным взор.
Хорн помалкивал.
— Лил и я, мы верим, что идем к руинам старого города, потому что нам этого захотелось. Ерунда! Голод, вот что гонит нас. Голод не тетка, это такая сила, которой нет равных. Ну а тебя что занесло в эти края?
Этого вопроса Хорн ждал и, прямо скажем, побаивался его. Что-то отвечать все равно придется, а убивать после старика не хотелось. Занятный старикашка!.. Наемник поморгал, помедлил, потом вымолвил:
— А кто сказал, что меня сюда занесло? Хожу себе и хожу…
— Так не бывает. По пустыне просто так не ходят. Ты явился сюда, чтобы стащить что-нибудь, как мы с Лил, или убить кого?
— Разве не может быть других причин?
— Для бродяги с оружием? Зачем оно тебе на празднике посвящения? Ответ один: либо хочешь что-то украсть, либо кого-то убить. Просто хочу заметить, что эти руины охраняются лучше, чем какое-либо другое место в империи. Грубая сила всегда бывает побеждаема силой разума. Жаль, если кому-то придется в таком юном возрасте умереть.
Хорн опять промолчал. Он решил подождать. Он это умел — ждать. Пусть другие проявят свое нутро, покажут, чего они хотят.
Ву между тем невозмутимо продолжал:
— Вот нас здесь трое, и все мы одной масти. Ладно, ты чужак, и твои дела — это твои дела. Возьмем, например, меня и Лил. У нас никогда не было секретов друг от друга, мы никогда не держали камень за пазухой — может, это и помогло нам выжить. С вершины наших лет многое видно, любой в нашем возрасте станет моралистом. Знаешь, приятель, к старости неоспоримых истин остается немного, но все они словно дубеют, становятся крепкими, как мореный дуб. Вот одна из них — люди должны жить так, как они хотят. Простенькая сентенция, а поди ж ты, сколько из-за нее крови пролилось…
— Я не хочу умирать, — неожиданно выпалил Хорн.
— И мы того же мнения, того же мнения… Правда, Лил? Но для этого надо очень постараться. Я понял тебя, и ты прав. Ты не хочешь умирать, потому что тебе не удастся вовремя достичь руин.
— Ты ошибаешься, старик, — откликнулся Хорн. — Ты сказал, что все мы одной масти, что между нами не должно быть секретов. Ты собираешься посетить праздник посвящения… Что ж, ты укажешь мне путь, как попасть на него.
Хорн скромно поздравил себя — это была отличная идея. Пусть старик со своей идиотской птицей станут его проводниками. Он, по-видимому, тертый калач, этот китаец. Возможно, он даже первым увидел его, когда он, Хорн, рыскал вокруг низины, отыскивая следы засады.
— Нет, нет, — всполошился Ву. — Я никак не могу. Мне кажется, это должно быть…
Хорн, не отрывая ледяного взора, в упор смотрел на него.
Ву обреченно повесил голову, пожал плечами и наконец ответил:
— Что ж, как пожелаешь. Бродяги должны держаться вместе. Но ты должен понять, что человек волен только в первом шаге, потом он сразу попадает в лапы необходимости.
Попугай туманно добавил:
— Люди предпочитают сами ладить для себя ловушки.
Хорн по-прежнему продолжал леденить их взглядом. Брови у него совсем сдвинулись, на лице застыло зловещее выражение. Ву неожиданно зевнул, разгреб золу на месте потухшего костерка и свернулся клубочком.
— Что, так и заснешь? И будь что будет?.. — сардонически усмехнулся Хорн.
— А что будет? — ответил Ву. — Все равно от смерти не убежишь. Так же как и от рассвета. Если они явятся вместе, спасения все равно не будет. Ради этого лишать себя сна? Зачем?
— Непонятно, как ты сумел прожить так долго.
Старик еще раз зевнул, теперь во весь рот, сладко, протяжно:
— Соблюдал режим, регулярно питался, спал, когда это было возможно, и не тревожил себя думами о том, что будет завтра. Перед нами стена, куда тут убежишь. Тем более что Лил посторожит.
Хорн настороженно долго смотрел на старика, потом, пожав плечами, встал, взобрался на край низины. Здесь он долго сидел, прислушиваясь и присматриваясь к темноте. Собственно, ночью он чувствовал себя уверенно, интуиция еще ни разу не подводила его. Или шестое чувство — как хотите, так и называйте. В пустыне было тихо, даже спокойно. Хорн спустился в низину, занял место у гранитной скалы — здесь и перебьемся до утра.
Небо совсем очистилось, и над округой повисла легкая серебристая зыбь. Света было мало, но видно далеко — таково свойство безлунной ясной ночи. Звезды вверху жили своей особой, непонятной, но, по-видимому, веселой жизнью. То-то они так радостно посверкивали и перемигивались во тьме.
Хорн поправил пояс, набитый деньгами, почесал то место, где он прилип к коже. Ну и тяжелый же это был груз, а ведь не бросишь, не сдашь на хранение. Он чуть расстегнул молнию, достал одну монету — кристаллический диск, оправленный по краю в серебро. Поднес к правому глазу, левый зажмурил и глянул сквозь монету на звезды.
Неожиданно рука дрогнула — то ли померещилось, то ли в глаз что-то попало. Он задержал дыхание, странное оцепенение напало на него — кто-то смотрел из глубины прозрачного кружка.
Нет, точно померещилось, но ощущение близости человека, с которым у него когда-то состоялся разговор, не проходило. Это был он, Гарт Кохлнар. Погуби его душу, это точно был он! Если даже ему померещилось, все равно это был Генеральный управляющий компанией Эрона. Наемник ясно различил его массивное, с чуть отвисшими щеками бронзовое лицо, жесткие рыжеватые волосы, поразительно живые глаза. Он словно о чем-то напоминал Хорну. Тот невольно прислушался.
«Что ты держишь в руке? Правильно, деньги. Знаешь ли ты, что такое деньги? Это символ империи, ее основа основ. Эти монеты невозможно подделать, на них покоится мощь Эрона. Ты трудишься, чтобы заработать несколько лишних монет, живешь ради этого, и труды твои не напрасны. Награда за труд — вот она, ты держишь ее в своей руке. Приглядись, как искусно она сделана. Как красива… Сквозь нее видны звезды, и она сама как звезда, освещающая путь в ночи. Что бы ты ни натворил ради нее, каким бы образом она ни попала в твой карман — все оправдано. Слышишь, все дозволено, лишь бы этот ручеек не иссякал и бесконечно наполнял твои карманы и душу. Владея этой монетой, ты становишься собственником Эрона, владельцем доли в нашем предприятии. Что бы ты ни попросил, все будет твоим. Ты платишь, и никто не посмеет задать тебе ни единого вопроса. Только выкладывай, не стесняйся!»
Холодный предрассветный ветер обдул разгоряченную голову Хорна, привел его в чувство. Одежонка на нем была ветхая и рваная. Он мгновенно озяб, крупная дрожь родилась где-то внутри организма, принялась сотрясать тело. Усилием воли Хорн придавил озноб, положил монету в пыль у своих ног. Затем достал еще четыре, поместил вокруг первой, центральной. Монеты были разные — прозрачная сердцевина отливала то зеленью, то синевой, то чернотой, то вообще была оранжевая, — но все они имели серебряное ребро, тончайшую окантовку из благородного металла.
Итак, вот они все были перед ним: Генеральный управляющий и четверо из пяти его директоров — Матал, командующий вооруженными силами Эрона, Фенелон, отвечающий за транспорт, Ронхолм, глава Директората торговли, и Душан, которому была доверена безопасность империи.
Все они вживе предстали перед ним: один толстогубый, другой с ввалившимися щеками, третий с хитрыми глазками, последний — с откровенно наглым, надменным лицом. Однако все эти различия не имели никакого значения. Они, все пятеро, были в дальнем родстве. Эта родовая примета называлась жаждой власти. Этот голод ничем нельзя было утолить, разве что приглушить на время.
Хорн достал еще одну монету. У этого кристаллического диска окантовка была золотая. Такую он бросил старику китайцу. Эта монета символизировала Директорат коммуникаций. Наемник тоже поднес ее к глазам, глянул сквозь прозрачную сердцевину на звезды.
Теперь он различил женское лицо, прекрасное, как утренний цветок, скопивший за ночь каплю росы и вот-вот готовый обронить ее на жаждущую землю. Ее кожа была куда менее золотиста и очень нежна. Не то, что у ее партнеров. Волосы убраны и подвязаны лентой, на которой сиял огромный бриллиант. Красиво изогнутые губы готовы были в любую минуту улыбнуться. За эту улыбку можно было жизнь отдать, положить к ее ногам империю… Однако стоило припомнить гордо вскинутую головку, и становилось ясно, что империи в этом случае будет мало. Ее рыжевато-коричневые глаза, казалось, заглядывали в самую душу, высматривали там что-то, оценивали, взвешивали… Тот ли он мужчина? Не ошиблась ли она в выборе?
— Прекрасная Вендре, — чей-то тихий хриплый голос привел Хорна в чувство. — Вендре Кохлнар, дочь Генерального управляющего…
Хорн испуганно отпрянул, уронил монету, мгновенно выхватил пистолет. Перед ним на коленях стоял съежившийся от страха старик. Он был не вооружен, и не такой уж съежившийся. Совсем наоборот — китаец задумчиво разглядывал наемника. Тот опустил оружие.
— Прекрасная Вендре, — все тем же хрипловатым голосом повторил старик. — Наследница всего этого… — Он широким жестом обвел звездное небо, куполом накрывшее пустыню, двух человек, прикорнувших у гранитной стены. Опустившись на пятки, старик теперь уже совсем по-свойски и без всякой хрипотцы добавил: — Если, конечно, она сможет отыскать мужчину, на которого можно положиться, который поможет взять то, что принадлежит ей.
— Исключая только вон то пятнышко, — кивнул Хорн и указал пальцем на созвездие Плеяд — семь маленьких звездочек, расположенных неподалеку от отсвечивающего кровавым светом гиганта Альдебарана. — Эрон завоевал Кварнонскую Лигу, однако удержать ее в покорности — это совсем другое дело.
— Напор империи усиливается, — тихо сказал Ву. — Кое-кто пока может спастись бегством, но волны Эрона доберутся и до них. Сейчас они крушат Плеяды. Когда этот прилив отхлынет, там не останется ничего живого. Только выжженные, мертвые миры…
— Сопротивление пока не подавлено. До тех пор, пока жив Освободитель…
— Ты считаешь, что Эрон не знает об этом? — спросил Ву. — Питер Сэйр был помещен в тюремный терминал на Ванти. Несколько месяцев назад он там скончался. Так, по крайней мере, говорят…
— Умер? — недоверчиво переспросил Хорн. Он вскинул голову и долго-долго смотрел на Плеяды. Сестрички-звезды радостно полыхали в чистом небе. Они вполне обходились без звездных туннелей, сумели построить высокую технологичную цивилизацию. Теперь все это гибло под ударами Эрона. Там был его дом, и в этот предутренний час Алана Хорна впервые посетила мысль, что, возможно, он никогда больше не вернется домой.
Три сотни световых лет отделяли его от родины, когда-то прозванной Стожарами. Шесть часов путешествия в трубе. Эта труба, где бы ты ни воспользовался ею, вела прямо на Эрон. Он неожиданно вздрогнул: неужели он разоблачил себя? Неужели этот старикашка — соглядатай Эрона?
Что со мной?
Хорн неожиданно очнулся, поглядел по сторонам — рядом все тот же старый китаец.
— Спокойной ночи, романтик, — прошептал Ву и исчез. Хорн, словно не сознавая, что делает, как ни в чем не бывало пожал плечами, собрал разложенные в пыли монеты.
Что бы ты ни натворил ради денег, каким бы образом они ни попали в твой карман — все оправдано.
Хорн призадумался, потряс головой — куда же исчез этот старый идиот? — и, не найдя ответа, выхватил револьвер. Но куда стрелять? В кого? Палить по пустыне? Что же это с ним творится? Деньги раскидал, а ведь он их еще не заработал.
Ничего, завтра заработаю…
Из летописи
Цивилизация…Как и все на свете, она тоже имеет свою цену. И прежде всего человеку приходится расплачиваться свободой. Привилегия, возможность жить вместе, радость общения дорого стоят — человек теряет право делать то, что пожелает. Условности, запреты, писаные и неписаные законы стискивают его. Он вынужден поступать как все, жить как все, думать как все…
Еще более дорогую цену должны заплатить те, кому даруют цивилизованные отношения. В этом случае законы пишут чужаки.
Изобретение звездного моста заложило основы создания межзвездного государства — без него никакая социальная общность на галактических просторах была бы невозможна. Только Эрон владел секретом строительства туннелей, и за свое умение империя брала очень высокую плату. Однако нашлись люди, отказавшиеся платить за все те удобства, которые несла с собой цивилизация и ее символ — империя Эрона. Они выбрали свободу и отвергли чужие дары. Они решили жить в нужде и невзгодах, есть просоленный потом хлеб, но есть его свободными.
Вот почему нашлись смельчаки, которые бежали от цепких объятий Эрона. На ржавых древних кораблях они все дальше и дальше углублялись в свободное пространство, тем самым расширяя сферу экспансии и неизбежно — империи!
В звездном скоплении, когда-то названным землянами созвездием Плеяд или Стожарами, смельчаки прервали бесконечный поход. Им казалось, что они нашли долгожданный приют и надежный кров. Звезды в скоплении располагались не так далеко друг от друга — в самый раз, чтобы торговать и обмениваться информацией, но слишком далеко, чтобы попытаться привести их под единую руку. Со временем эти миры оказались вовлеченными в государственное объединение, напоминающее федерацию. Она была названа Кварнонской Лигой. Человек стал символом этого государства, а не труба.
Шли годы, наконец и до Стожар дотянулась безжалостная рука Эрона. И в этом краю свобода нашла свою смерть. В двух грандиозных битвах империя одержала верх. Как мог Эрон спокойно взирать на гнездо бунтовщиков и свободолюбцев! Ведь их пример мог стать заразительным, к тому же звездные туннели куда выгоднее, чем древние перелеты.
Новости распространяются быстро: от одного мира к другому.
Вот и докатилось последняя весть — мертв Питер Сэйр!
Но как он мог умереть? Ведь это имя — символ. Не более чем звук, слово, оклик. Такое же, как и свобода… Это сочетание звуков не может умереть, не может исчезнуть, если хотя бы один человек верит, что оно имеет смысл.