Физические силы В.Соловьева были несоизмеримо слабее силы его духа, а трудился он явно слишком много. Прожив относительно недолгую жизнь, кроме всех упомянутых работ, В.Соловьев оставил оригинальные работы о язычестве и мистицизме, о еврейских пророках и Талмуде, о буддизме и исламе, о расколе в русской церкви и обществе, об отдельных европейских церквях и т.д.
Летом 1900 года обострились многие болезни на фоне общего истощения организма, а также и в результате "упадка питания". Знакомые привезли его в подмосковное имение "Узкое", принадлежавшее князьям Трубецким, сейчас это место находится в границах столицы. Друзья, ученики облегчали последние дни, окружали заботой. Больной бредил на греческом, латинском, французском, итальянском языках, читал псалмы на древнееврейском, осенял себя крестом, простирал руки к видениям. По свидетельству присутствовавших близких людей, последние его молитвы были не о собственном спасении, а о спасении других людей.
Он ушел из жизни 31 июля. Отпевали В.Соловьева в университетской церкви Св.Татьяны, в той самой, в которой некогда ему явилась премудрость Божья. Похоронен философ и поэт в Москве на Новодевичьем кладбище у главного храма, вблизи могилы отца. У гроба звучали слова признания, самые проникновенные – от В.И.Герье. Провожавшие читали стихи, конечно же, и о всепобеждающем солнце любви. Редакции ряда журналов возложили венки, на одном из них была цитата из Н.Некрасова: "Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!"
"В.С.Соловьев. 1853 – 1900. Публицист. Философ" – выгравировано на его могильном кресте. Слово "публицист" поставлено перед словом "философ" Однако В.Соловьев был прежде всего философ и поэт. Соловьевский предок, беспокойный кочевник, искатель правды Григорий Сковорода, был автором своеобразной полушутки, эпитафии самому себе: "Мир меня ловил, но не поймал". Эти слова в полной мере можно отнести и к его потомку.
И еще В.Соловьев жил, как бы вняв наставлению Спинозы: "Не радоваться и не страдать, а понимать".
Глава III. Федор Кузьмич Сологуб. Вехи биографии. Школа отечественной классики, немецкого романтизма, французского символизма. Творческие искания
Первое имя в новой главе русской поэзии и прозы
Хмурое детство. Литературные пробы
В большой литературе
Летом 1900 года обострились многие болезни на фоне общего истощения организма, а также и в результате "упадка питания". Знакомые привезли его в подмосковное имение "Узкое", принадлежавшее князьям Трубецким, сейчас это место находится в границах столицы. Друзья, ученики облегчали последние дни, окружали заботой. Больной бредил на греческом, латинском, французском, итальянском языках, читал псалмы на древнееврейском, осенял себя крестом, простирал руки к видениям. По свидетельству присутствовавших близких людей, последние его молитвы были не о собственном спасении, а о спасении других людей.
Он ушел из жизни 31 июля. Отпевали В.Соловьева в университетской церкви Св.Татьяны, в той самой, в которой некогда ему явилась премудрость Божья. Похоронен философ и поэт в Москве на Новодевичьем кладбище у главного храма, вблизи могилы отца. У гроба звучали слова признания, самые проникновенные – от В.И.Герье. Провожавшие читали стихи, конечно же, и о всепобеждающем солнце любви. Редакции ряда журналов возложили венки, на одном из них была цитата из Н.Некрасова: "Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!"
"В.С.Соловьев. 1853 – 1900. Публицист. Философ" – выгравировано на его могильном кресте. Слово "публицист" поставлено перед словом "философ" Однако В.Соловьев был прежде всего философ и поэт. Соловьевский предок, беспокойный кочевник, искатель правды Григорий Сковорода, был автором своеобразной полушутки, эпитафии самому себе: "Мир меня ловил, но не поймал". Эти слова в полной мере можно отнести и к его потомку.
И еще В.Соловьев жил, как бы вняв наставлению Спинозы: "Не радоваться и не страдать, а понимать".
Глава III. Федор Кузьмич Сологуб. Вехи биографии. Школа отечественной классики, немецкого романтизма, французского символизма. Творческие искания
Моей автобиографии прислать не могу… Да мне и некогда заниматься таким ненужным делом, как писание автобиографий.
Ф.Сологуб. Письмо в редакцию "Литературного календаря-альманаха 1908"
Первое имя в новой главе русской поэзии и прозы
В конце первого десятилетия нового века литературные критики, регулярно проводившие вошедшие тогда в моду опросы общественного мнения, признали Ф.Сологуба одним из самых знаменитых писателей России. На литературном Олимпе рядом с ним стояли М.Горький, Л.Андреев, А.Куприн[174]. О "гремевшей", по выражению Н.Теффи, славе Ф.Сологуба вспоминали в своих мемуарах Г.Чулков, В.Ходасевич, Г.Иванов, П.Перцов. Однако и сто лет тому назад, и сейчас некоторые читатели откладывают в сторону книгу этого автора, едва начав ее читать. Самая уравновешенная и точная оценка популярности этого автора принадлежит Р.Иванову-Разумнику. Ему, писателю "для немногих", уточнял он, принадлежит в литературе "узкое, но высокое место"[175]. В эпоху бурного развития популярной культуры, когда многие авторы ориентировались на массовое искусство, на массового читателя, Ф.Сологуб вполне сознательно работал на элитарное искусство, на избранного, "посвященного", как сказал М.Волошин, читателя[176]. (Всего удивительнее здесь то, что первичным объектом его внимания – и, соответственно внимания его элитарного читателя – стала внутренняя жизнь российского мещанства, городской бедноты. Причем если в отечественной прозе эти персонажи, скрывавшиеся за выцветшими ситцевыми занавесками, за горшками с геранью, были уже достаточно хорошо прописаны, то в досологубовской лирике они были прописаны гораздо хуже). Ф.Сологуб до сих пор входит в относительно небольшой ряд прозаиков и поэтов, отношение к которым говорит об уровне интеллектуального развития и эстетической потребности читателя. Тому, кто принимает созданное Ф.Сологубом, равно важно и то, что сказал художник слова, и то, как он это сказал, о чем он при этом думал, что воображал.
О "совершенстве форм", о "совершенстве языка" Ф.Сологуба говорили многие критики и художники. Его незаурядность была очевидна для Л.Шестова, М.Гершензона. Высокую оценку как поэт и прозаик он получил у самых требовательных ближайших собратьев по перу: у А.Блока, В.Брюсова, З.Гиппиус и др. Но и среди "своих" Ф.Сологуб выделяется тяготением к оригинальной образности. "В оригинальности средств изобразительности он… мастер, – писал А.Белый, – "тучка бродила по небу, блуждала, подкрадывалась, – мягкая обувь у туч, – подсматривала"[177]. Автор статьи ищет аналогию этого стиля в изящной словесности и – не находит. Индивидуальность, "свое" место в литературе – это рефрен почти всех публикаций об этом авторе. Но Ф.Сологуб отличается еще одной важной особенностью, связанной с его положением в отечественной словесности. Одним из первых это отметил Е.Замятин, который писал: "И в стилистических исканиях новейшей русской прозы, в ее борьбе с традициями натурализма, в ее попытках перекинуть какой-то мостик на Запад – во всем этом… мы увидим тень Сологуба. С Сологуба начинается новая глава русской прозы"[178]. И не только прозы. В 1912 году А.Ахматова, одна из "преодолевших символизм", подарила мэтру первый сборник стихов с теплыми словами искренней ученической признательности. Позже М.Горький, оппонент "мрачной" поэзии, советовал начинающим стихотворцам учиться у Ф.Сологуба[179]. При этом зачинатель "новой литературы" до сих пор остается наименее изученным и даже загадочным художником.
Многие творческие темы связывают писателя с классикой, с произведениями, вышедшими из жизни. "Знатоком быта" назвала его А.Чеботаревская[180]. Однако сологубовская проблематика, его освещение даже банальных проблем и решение связанных с ними конфликтов, во многих смыслах оригинальна. Мотивы, образы предшественников в его произведениях соединяются с реалиями текущего времени и фантастикой. За сологубовским первичным планом повествования о житейских историях и грандиозных событиях выступает другой план, мистический, который в конечном итоге определяет движение явлений в этих историях и событиях. Как философ он стремился к выражению сути "вещей в себе", идей за пределами чувственных восприятий. Его стилевая манера в значительной мере интуитивна, он возводит художественный мир, соединяя элементы импрессионизма, экспрессионизма, мистицизма, натурализма и различные пространственно-временные пласты. Произведения Ф.Сологуба, особенно в начале появления его работ на страницах журналов, нередко воспринимались как "чертовщина", "одурачивание"… Отрицательных, даже уничижительных оценок Ф.Сологуб имел не намного меньше, чем положительных. Причины появления разгромных публикаций, как правило, далеких от модернизма авторов теперь очевидны: искания художника опередили время, его непонятные большинству читателей художественные новации воспринимались как творческие авантюры. Эти обстоятельства объясняет Х.Баран, говоря о новейшей литературе того времени, которая "как в плане содержания, так и в плане выражения бросала вызов исходным ожиданиям читателя…"[181]. Конечно, не все в большом литературном наследии Ф.Сологуба равнозначно. Строфы, строки высокой поэтической пробы где-то перемежаются у него со строфами и строками малопоэтичными, напоминающими экспериментальные наброски, эскизы.
В последние полтора десятилетия, отмеченные, в частности, вниманием к постмодернизму, о Ф.Сологубе сказано немало слов одобрения и восхищения. Во многих исследованиях упомянута вышеприведенная фраза Е.Замятина, однако не все авторы этих исследований, говоря о Ф.Сологубе, учитывают методологическое значение замятинских слов. Интерпретации авторской позиции в отдельных сочинениях, интерпретации самих сочинений отличаются произвольностью. За этим стоит недостаточное внимание к особенностям личности поэта и прозаика, к его пониманию образного творчества, но, прежде всего, дело в издержках методологии анализа[182]. По-прежнему идут разговоры о "врожденном" (А.Горнфельд) декадентстве Ф.Сологуба. Но у этой проблемы есть и другая сторона. Исследователи, обвиняющие Ф.Сологуба в декадентстве, смотрят на его художественный мир сквозь призму классики, что с необходимостью вносит в их оценки толику ограниченности, искажения. Пример недопонимания – дискуссии вокруг проблемы смерти в сологубовском творчестве. Десятилетия критиков смущала его, как считалось, "поэтизация смерти", и немногие допускали здесь иную трактовку смерти – преодоление границы, соединяющей мир эмпирический и миры иные, причем границы с двусторонним движением. Ф.Сологуб творит виртуальный мир, где жизнь и смерть имеют особые эстетические измерения. Христианское приятие смерти у него причудливо сочетается с обращением к мифологемам бессмертия, укорененным в подсознании людей, в языческих верованиях племен, плачущих при рождении и веселящихся при смерти человека, в других культовых учениях[183]. Его сочинения вырастают из идей, учений о переселениях души и того, что парапсихологи называют генетической памятью о прошлой жизни[184]. Ф.Сологуб начинал другое искусство, в котором, кроме прочих новаций, реальная действительность и реалии предшествующей изящной словесности почти уравновешены в своем значении для художника. Преодолевая миметическое, он шел к "игровому искусству"[185].
О "совершенстве форм", о "совершенстве языка" Ф.Сологуба говорили многие критики и художники. Его незаурядность была очевидна для Л.Шестова, М.Гершензона. Высокую оценку как поэт и прозаик он получил у самых требовательных ближайших собратьев по перу: у А.Блока, В.Брюсова, З.Гиппиус и др. Но и среди "своих" Ф.Сологуб выделяется тяготением к оригинальной образности. "В оригинальности средств изобразительности он… мастер, – писал А.Белый, – "тучка бродила по небу, блуждала, подкрадывалась, – мягкая обувь у туч, – подсматривала"[177]. Автор статьи ищет аналогию этого стиля в изящной словесности и – не находит. Индивидуальность, "свое" место в литературе – это рефрен почти всех публикаций об этом авторе. Но Ф.Сологуб отличается еще одной важной особенностью, связанной с его положением в отечественной словесности. Одним из первых это отметил Е.Замятин, который писал: "И в стилистических исканиях новейшей русской прозы, в ее борьбе с традициями натурализма, в ее попытках перекинуть какой-то мостик на Запад – во всем этом… мы увидим тень Сологуба. С Сологуба начинается новая глава русской прозы"[178]. И не только прозы. В 1912 году А.Ахматова, одна из "преодолевших символизм", подарила мэтру первый сборник стихов с теплыми словами искренней ученической признательности. Позже М.Горький, оппонент "мрачной" поэзии, советовал начинающим стихотворцам учиться у Ф.Сологуба[179]. При этом зачинатель "новой литературы" до сих пор остается наименее изученным и даже загадочным художником.
Многие творческие темы связывают писателя с классикой, с произведениями, вышедшими из жизни. "Знатоком быта" назвала его А.Чеботаревская[180]. Однако сологубовская проблематика, его освещение даже банальных проблем и решение связанных с ними конфликтов, во многих смыслах оригинальна. Мотивы, образы предшественников в его произведениях соединяются с реалиями текущего времени и фантастикой. За сологубовским первичным планом повествования о житейских историях и грандиозных событиях выступает другой план, мистический, который в конечном итоге определяет движение явлений в этих историях и событиях. Как философ он стремился к выражению сути "вещей в себе", идей за пределами чувственных восприятий. Его стилевая манера в значительной мере интуитивна, он возводит художественный мир, соединяя элементы импрессионизма, экспрессионизма, мистицизма, натурализма и различные пространственно-временные пласты. Произведения Ф.Сологуба, особенно в начале появления его работ на страницах журналов, нередко воспринимались как "чертовщина", "одурачивание"… Отрицательных, даже уничижительных оценок Ф.Сологуб имел не намного меньше, чем положительных. Причины появления разгромных публикаций, как правило, далеких от модернизма авторов теперь очевидны: искания художника опередили время, его непонятные большинству читателей художественные новации воспринимались как творческие авантюры. Эти обстоятельства объясняет Х.Баран, говоря о новейшей литературе того времени, которая "как в плане содержания, так и в плане выражения бросала вызов исходным ожиданиям читателя…"[181]. Конечно, не все в большом литературном наследии Ф.Сологуба равнозначно. Строфы, строки высокой поэтической пробы где-то перемежаются у него со строфами и строками малопоэтичными, напоминающими экспериментальные наброски, эскизы.
В последние полтора десятилетия, отмеченные, в частности, вниманием к постмодернизму, о Ф.Сологубе сказано немало слов одобрения и восхищения. Во многих исследованиях упомянута вышеприведенная фраза Е.Замятина, однако не все авторы этих исследований, говоря о Ф.Сологубе, учитывают методологическое значение замятинских слов. Интерпретации авторской позиции в отдельных сочинениях, интерпретации самих сочинений отличаются произвольностью. За этим стоит недостаточное внимание к особенностям личности поэта и прозаика, к его пониманию образного творчества, но, прежде всего, дело в издержках методологии анализа[182]. По-прежнему идут разговоры о "врожденном" (А.Горнфельд) декадентстве Ф.Сологуба. Но у этой проблемы есть и другая сторона. Исследователи, обвиняющие Ф.Сологуба в декадентстве, смотрят на его художественный мир сквозь призму классики, что с необходимостью вносит в их оценки толику ограниченности, искажения. Пример недопонимания – дискуссии вокруг проблемы смерти в сологубовском творчестве. Десятилетия критиков смущала его, как считалось, "поэтизация смерти", и немногие допускали здесь иную трактовку смерти – преодоление границы, соединяющей мир эмпирический и миры иные, причем границы с двусторонним движением. Ф.Сологуб творит виртуальный мир, где жизнь и смерть имеют особые эстетические измерения. Христианское приятие смерти у него причудливо сочетается с обращением к мифологемам бессмертия, укорененным в подсознании людей, в языческих верованиях племен, плачущих при рождении и веселящихся при смерти человека, в других культовых учениях[183]. Его сочинения вырастают из идей, учений о переселениях души и того, что парапсихологи называют генетической памятью о прошлой жизни[184]. Ф.Сологуб начинал другое искусство, в котором, кроме прочих новаций, реальная действительность и реалии предшествующей изящной словесности почти уравновешены в своем значении для художника. Преодолевая миметическое, он шел к "игровому искусству"[185].
Хмурое детство. Литературные пробы
Поэт, прозаик, драматург, переводчик, теоретик искусства родился в 1863 году в Санкт-Петербурге. В этом городе он и умер, прожив 64 года. Его детство, молодость не были радостны и беззаботны. Отец – незаконнорожденный сын помещика, портной, остававшийся "до воли" дворовым человеком – ушел из жизни, когда сыну едва исполнилось четыре, а дочери два года. Мать после смерти мужа пыталась держать прачечную, но неудачно. Затем, полтора десятка лет, работала в состоятельной семье "одной прислугой", ютясь вместе с детьми в комнатке при кухне. Последние годы жизни, до самой смерти в 1894 году, она неотлучно находилась при сыне, организуя весь уклад его жизни. В господском доме гимназист, студент Федя Тетерников мог посещать залу, в которой, случалось, проходили литературные, музыкальные вечера, общаться с хорошо образованными и даже известными людьми, мог читать в богатой фамильной библиотеке, мог пользоваться абонированной господской ложей в театре, естественно, оставаясь при этом "кухаркиным сыном", которого можно и высечь. Розги, по мнению матери, были лучшим методом воспитания, наказания случались за самые малые вольные и невольные прегрешения. Вероятно, присущее созданным им художественным характерам двойственное восприятие действительности и самих себя в какой-то мере объясняется долгими переживаниями за свое неоднозначное социально-бытовое положение. Позже пришли запоздалые переживания за отца, чей светлый образ сохранила его детская память[186].
Очень рано книги стали для мальчика окном в другой мир, магическим кристаллом. "Робинзон Крузо", "Король Лир", "Дон Кихот" – эти три неоднократно прочитанные книги не просто произвели большое впечатление, они его воспитали, сформировали художественный вкус и, в некотором смысле, убеждения. Судя по биографической справке, составленной в 1915 году женой и согласованной с самим Ф.Сологубом, первая любовь в отечественной словесности – Н.Некрасов, которого знал "почти всего наизусть" и продолжительное время ставил выше М.Лермонтова и А.Пушкина. Из двух последних предпочитал М.Лермонтова. Ошеломляющее впечатление на мальчика 13 лет произвело чтение романа "Преступление и наказание" Ф.Достоевского. Первые авторитеты – критики революционно-демократического толка. Потом пришло увлечение С.Надсоном, затем – Н.Минским, который позже помог войти в "большую литературу". Период ученичества, подражания был непродолжительным и слабо выраженным. Влияние названных авторов, характерных для них мотивов, можно обнаружить в раннем и позднем творчестве, но всегда в своеобразной сологубовской аранжировке.
Раздваиваться Ф.Сологубу пришлось и позже, "пробиваясь в люди" по педагогической стезе. Мать ценила и поощряла литературные занятия сына, но настояла, чтобы образование он получал на математическом факультете. Окончив учительский институт в 1882 году, защитив диплом на филологическую тему – "Сказки животного эпоса и нравственно-бытовые", – он двадцать пять лет преподавал точные науки в отдаленных провинциальных, затем в городских и столичных училищах и гимназиях. Провинциальный учитель Ф.К.Тетерников написал учебник по геометрии, опубликовал ряд статей по вопросам образования. За педагогическую деятельность ему были пожалованы ордена Св.Станислава и Св.Анны. Душа же педагога-естественника, в котором вызревало ощущение больших прозаических и поэтических возможностей, продолжала тянуться к изящной словесности. До возвращения в Санкт-Петербург, что произошло в 1892 году, в различных "журнальчиках" он опубликовал более десяти стихотворений. Литературным дебютом принято считать публикацию стихотворения "Лисица и еж" в детском журнале "Весна" (№ 4, 1884) за подписью "Терников". Но все это представлялось незначительным, влекла настоящая большая литературная и переводческая деятельность.
Традиционная открытость русской литературы западноевропейской, прежде всего французской, способствовала появлению и становлению символизма на русской почве. Учитель математики Ф.Тетерников, судя по письмам близким, усиленно занимался самообразованием, читал произведения мировой классики, с увлечением переводил на русский язык П.Верлена, еще не многими на родине автора понятые строки, например, такие:
Впрочем, поэтом и прозаиком Федя Тетерников почувствовал себя много раньше того, как судьба в лице строгой родительницы призвала его стать учителем. Первые стихи он написал в двенадцать лет, в шестнадцать начинал работу над романом в жанре семейной хроники. Однако к зениту славы Ф.Сологуб шел долго и трудно. Уже были опубликованы, кроме упомянутого романа, "Стихи: книга первая" (1895), "Тени: рассказы и стихи" (1896), уже в Австро-Венгрии были переизданы на немецком языке "Тяжелые сны" (1897), уже примелькался псевдоним на страницах модных журналов – "Северный вестник", "Мир искусства", "Новый путь", "Золотое руно", "Перевал", "Северные цветы", – а признания не было[188]. Оно пришло лишь с публикацией отдельной книгой романа "Мелкий бес" (1907). Успех романа, написанного в 1892 -1902 годах, частично опубликованного в журнале "Вопросы жизни" (1905), был, можно сказать, ошеломляющий. За десять лет книга выдержала шесть изданий. Позже этот успех затмил другие, может быть, и более оригинальные произведения мастера. В разговорах с читателями Ф.Сологуб не любил останавливаться на этом произведении. Есть свидетели такой его реплики: "Придут, комплиментов наговорят, а спросишь: "Что же вы читали?", ответят: "Мелкого беса". А-а, "Мелкого беса", ну, так вы совсем меня не читали"[189]. Прошли десятилетия, но и сейчас, по крайней мере для многих, Ф.Сологуб остается автором одного произведения.
Очень рано книги стали для мальчика окном в другой мир, магическим кристаллом. "Робинзон Крузо", "Король Лир", "Дон Кихот" – эти три неоднократно прочитанные книги не просто произвели большое впечатление, они его воспитали, сформировали художественный вкус и, в некотором смысле, убеждения. Судя по биографической справке, составленной в 1915 году женой и согласованной с самим Ф.Сологубом, первая любовь в отечественной словесности – Н.Некрасов, которого знал "почти всего наизусть" и продолжительное время ставил выше М.Лермонтова и А.Пушкина. Из двух последних предпочитал М.Лермонтова. Ошеломляющее впечатление на мальчика 13 лет произвело чтение романа "Преступление и наказание" Ф.Достоевского. Первые авторитеты – критики революционно-демократического толка. Потом пришло увлечение С.Надсоном, затем – Н.Минским, который позже помог войти в "большую литературу". Период ученичества, подражания был непродолжительным и слабо выраженным. Влияние названных авторов, характерных для них мотивов, можно обнаружить в раннем и позднем творчестве, но всегда в своеобразной сологубовской аранжировке.
Раздваиваться Ф.Сологубу пришлось и позже, "пробиваясь в люди" по педагогической стезе. Мать ценила и поощряла литературные занятия сына, но настояла, чтобы образование он получал на математическом факультете. Окончив учительский институт в 1882 году, защитив диплом на филологическую тему – "Сказки животного эпоса и нравственно-бытовые", – он двадцать пять лет преподавал точные науки в отдаленных провинциальных, затем в городских и столичных училищах и гимназиях. Провинциальный учитель Ф.К.Тетерников написал учебник по геометрии, опубликовал ряд статей по вопросам образования. За педагогическую деятельность ему были пожалованы ордена Св.Станислава и Св.Анны. Душа же педагога-естественника, в котором вызревало ощущение больших прозаических и поэтических возможностей, продолжала тянуться к изящной словесности. До возвращения в Санкт-Петербург, что произошло в 1892 году, в различных "журнальчиках" он опубликовал более десяти стихотворений. Литературным дебютом принято считать публикацию стихотворения "Лисица и еж" в детском журнале "Весна" (№ 4, 1884) за подписью "Терников". Но все это представлялось незначительным, влекла настоящая большая литературная и переводческая деятельность.
Традиционная открытость русской литературы западноевропейской, прежде всего французской, способствовала появлению и становлению символизма на русской почве. Учитель математики Ф.Тетерников, судя по письмам близким, усиленно занимался самообразованием, читал произведения мировой классики, с увлечением переводил на русский язык П.Верлена, еще не многими на родине автора понятые строки, например, такие:
Несколькими годами позже в литературных кругах его прозвали "русским Верленом". Французские "проклятые" до сих пор нередко выходят в переводах Ф.Сологуба, которые он сделал, проживая в российской глубинке, в Новгородской, Псковской, Олонецкой губерниях. Тогда же в глубинке его занимали вопросы творчества, которые будут обсуждаться в среде русских символистов много позже. Сослуживец И.Кикин вспоминал, как с недоумением он слушал "туманные" размышления Федора Кузьмича о том, "как претворять звуки в цвета"[187]. Конечно, эти размышления могли быть вызваны сонетом А.Рембо "Гласные" (1871). Но, заметим, бальмонтовское освещение этого вопроса в трактате "Поэзия как волшебство" появится более чем два десятилетия спустя, лишь в 1915 году. Переводил он и с английского, немецкого, украинского. В провинции был почти полностью написан первый роман "Тяжелые сны" (1883 – 1884), опубликованный в 1895 году в журнале "Северный вестник" (№ 7 – 12) – о драматической жизни учителя в захолустном городке.
Приходит ночь. Сова летит. Вот час, когда
Припоминается старинное преданье.
В лесу, внизу, звучит чуть слышное журчанье
Ручья, как тихий шум злодейского гнезда.
("В лесах", 1894)
Впрочем, поэтом и прозаиком Федя Тетерников почувствовал себя много раньше того, как судьба в лице строгой родительницы призвала его стать учителем. Первые стихи он написал в двенадцать лет, в шестнадцать начинал работу над романом в жанре семейной хроники. Однако к зениту славы Ф.Сологуб шел долго и трудно. Уже были опубликованы, кроме упомянутого романа, "Стихи: книга первая" (1895), "Тени: рассказы и стихи" (1896), уже в Австро-Венгрии были переизданы на немецком языке "Тяжелые сны" (1897), уже примелькался псевдоним на страницах модных журналов – "Северный вестник", "Мир искусства", "Новый путь", "Золотое руно", "Перевал", "Северные цветы", – а признания не было[188]. Оно пришло лишь с публикацией отдельной книгой романа "Мелкий бес" (1907). Успех романа, написанного в 1892 -1902 годах, частично опубликованного в журнале "Вопросы жизни" (1905), был, можно сказать, ошеломляющий. За десять лет книга выдержала шесть изданий. Позже этот успех затмил другие, может быть, и более оригинальные произведения мастера. В разговорах с читателями Ф.Сологуб не любил останавливаться на этом произведении. Есть свидетели такой его реплики: "Придут, комплиментов наговорят, а спросишь: "Что же вы читали?", ответят: "Мелкого беса". А-а, "Мелкого беса", ну, так вы совсем меня не читали"[189]. Прошли десятилетия, но и сейчас, по крайней мере для многих, Ф.Сологуб остается автором одного произведения.
В большой литературе
Перечень журналов, в которые недавний провинциал приносил свои работы, говорит о его сложившемся литературном вкусе. Вместе с Д.Мережковским, З.Гиппиус и другими художниками слова и не только слова он создавал "новое искусство". Причем этот вкус у него сложился задолго до встречи с единомышленниками по искусству. В арсенале сологубовской поэтики есть очень много такого, чего нет у других символистов. Как, думается, очень верно заметил А.Горнфельд в венгеровской истории "Русской литературы XX века", Ф.Сологуб стал бы таким, каким он стал, даже "если бы мир не знал ни Эдгара По, ни Рихарда Вагнера, ни Верлена, ни Малларме". Этот перечень имен можно продолжить, включив в него всех представителей русского символизма его призыва, так называемых декадентов. Да, Ф.Сологуб говорил о "влиянии", но вряд ли без излюбленной скрытой иронической усмешки (а ну, найдите-ка это влияние), скорее всего, здесь был элемент игры, творения собственной биографии, которая всегда мыслилась им как неотъемлемый сегмент "творимого творчества".
Новое искусство в понимании названных создателей, – это, прежде всего, духовное, максимально свободное от социальной обусловленности, от устойчивых предшествующих традиций, от всех рациональных измерений. Так же учитывалась аргументация законности и закономерности такого творчества западными коллегами. Особое внимание привлекла трактовка самодостаточности искусства у новых кумиров-философов, у А.Шопенгауэра, Ф.Ницше, прежде всего, в известной работе второго из названных мыслителей "Рождение трагедии из духа музыки". В то же время позиция Ф.Сологуба в стане близких ему художников имела ряд особенностей. Однако порубежная критика сконцентрировала внимание на одной особенности, самой броской, и сделала свое, впрочем, как уже было сказано, не во всем верное заключение. Было сказано то, что потом многократно повторится: Ф.Сологуб просто более, чем его соседи по журнальным публикациям, выражает декадентское мировосприятие. С декадентством тогда, да и позже, связывали все непонятное и трагическое, все выходящее за рамки классической традиции в искусстве[190].
Проблема дефиниции, тонкостей определения и самоопределения, остается актуальной в отношении и старших символистов, и младосимволистов. Последние, "крестники" В.Соловьева, исходили из своего понимания идей "всеединства" и соответственно из своей веры в прекрасное, "истинно сущее". Эта вера предписывала им творчески перерабатывать впечатления от противоречий эмпирического мира, "страшного мира", и на "теургическом", "софийном" пути служить добру, красоте, истине. Ф.Сологуб был самым уважаемым "старшим" в кругу "молодых". Его творчество, хотя это, может быть, не сразу заметно, во многом соединило первое и второе поколения новаторов. Но он иначе представлял путь от временного к вечному, от земной юдоли к гармоничному Божественному. Ф.Сологуб не выражал намерений служить ипостасям прекрасного в умопостигаемых пределах пространственно-временных координат. В его рассуждениях по вопросам эстетики, в его литературных сочинениях элементарные дидактические, этические основания выражены гораздо слабее, чем у авторов-предшественников и современников[191]. Конечно, не он один проникся граничившими со скепсисом сомнениями, но такого, как у него, отрицательного отношения к наличной действительности русская литература до Ф.Сологуба, пожалуй, и не знала[192].
Возможно, ближайший аналог сологубовского творчества, в плане тематики, проблематики, общего стиля, – мистическое творчество немецких романтиков, авторов бежавших утвержденной Просвещением и классицизмом логики, ясности. Вряд ли их стихи, наряду со стихами французских символистов, не оказали прямого влияния на русского поэта. Кроме всего прочего их роднит отрешенность от текущего времени, от всего простирающегося перед глазами. У Ф.Сологуба очень мало стихотворных, равно прозаических, сочинений, которые можно связать с какими-то конкретными пережитыми им яркими чувствами. Вслед за немецкими романтиками он, уподобляясь известному персонажу известного датского сказочника, льдинками своих стихов говорит об одном – о вечности[193]. Не составляет труда найти строчки А.Шлегеля, созвучные в плане формы и содержания многим сологубовским строчкам. Такие, например:
Новое искусство в понимании названных создателей, – это, прежде всего, духовное, максимально свободное от социальной обусловленности, от устойчивых предшествующих традиций, от всех рациональных измерений. Так же учитывалась аргументация законности и закономерности такого творчества западными коллегами. Особое внимание привлекла трактовка самодостаточности искусства у новых кумиров-философов, у А.Шопенгауэра, Ф.Ницше, прежде всего, в известной работе второго из названных мыслителей "Рождение трагедии из духа музыки". В то же время позиция Ф.Сологуба в стане близких ему художников имела ряд особенностей. Однако порубежная критика сконцентрировала внимание на одной особенности, самой броской, и сделала свое, впрочем, как уже было сказано, не во всем верное заключение. Было сказано то, что потом многократно повторится: Ф.Сологуб просто более, чем его соседи по журнальным публикациям, выражает декадентское мировосприятие. С декадентством тогда, да и позже, связывали все непонятное и трагическое, все выходящее за рамки классической традиции в искусстве[190].
Проблема дефиниции, тонкостей определения и самоопределения, остается актуальной в отношении и старших символистов, и младосимволистов. Последние, "крестники" В.Соловьева, исходили из своего понимания идей "всеединства" и соответственно из своей веры в прекрасное, "истинно сущее". Эта вера предписывала им творчески перерабатывать впечатления от противоречий эмпирического мира, "страшного мира", и на "теургическом", "софийном" пути служить добру, красоте, истине. Ф.Сологуб был самым уважаемым "старшим" в кругу "молодых". Его творчество, хотя это, может быть, не сразу заметно, во многом соединило первое и второе поколения новаторов. Но он иначе представлял путь от временного к вечному, от земной юдоли к гармоничному Божественному. Ф.Сологуб не выражал намерений служить ипостасям прекрасного в умопостигаемых пределах пространственно-временных координат. В его рассуждениях по вопросам эстетики, в его литературных сочинениях элементарные дидактические, этические основания выражены гораздо слабее, чем у авторов-предшественников и современников[191]. Конечно, не он один проникся граничившими со скепсисом сомнениями, но такого, как у него, отрицательного отношения к наличной действительности русская литература до Ф.Сологуба, пожалуй, и не знала[192].
Возможно, ближайший аналог сологубовского творчества, в плане тематики, проблематики, общего стиля, – мистическое творчество немецких романтиков, авторов бежавших утвержденной Просвещением и классицизмом логики, ясности. Вряд ли их стихи, наряду со стихами французских символистов, не оказали прямого влияния на русского поэта. Кроме всего прочего их роднит отрешенность от текущего времени, от всего простирающегося перед глазами. У Ф.Сологуба очень мало стихотворных, равно прозаических, сочинений, которые можно связать с какими-то конкретными пережитыми им яркими чувствами. Вслед за немецкими романтиками он, уподобляясь известному персонажу известного датского сказочника, льдинками своих стихов говорит об одном – о вечности[193]. Не составляет труда найти строчки А.Шлегеля, созвучные в плане формы и содержания многим сологубовским строчкам. Такие, например:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента