– А это не заразно? – Я осторожно потрогала тряпку пальцами. – Она же грязная?!
   – Это не просто грязь, – многозначительно кивнул мой муж. – Это пыль веков и кровь девственниц!
   – Ты хочешь сказать, что все Тейманы в вашем роду орошали эту тряпку кровью девственниц?!
   – С этим, понимаешь, есть некоторые проблемы. – Гамлет присел на кровать и подтянул меня к себе за руку. – Мелисса Гонкурдорф, например, воспользовалась кровью курицы, поскольку не сохранила к свадьбе свою девичью честь незапятнанной. Кстати, словосочетание «незапятнанная честь» приобретает в таком случае вполне определенный смысл, тебе не кажется? Честь девушки, не окрашенная ее кровью! Хорошо сказал?
   – В свою брачную ночь она затащила в постель мертвую курицу? – ужаснулась я.
   – Нет, конечно. Она принесла с собой пузырек с кровью, но служанка проговорилась, и потом Мелиссу убили за обман. Следующая претендентка на этот герб была девственницей, но вот ее муж… В силу своего восьмидесятилетнего возраста он оказался не способен на супружеские отношения, и пострадала кошка. По обоюдному согласию жених и невеста прирезали несчастную кошку, попавшуюся им на глаза.
   – Ты это все выдумал, да?
   – Зачем? Я пересказываю тебе только интересные истории, а сколько женщин обыденно и достойно оросило этот герб, я точно не знаю. – Гамлет осторожно вынимал булавки и разматывал на мне мадагаскарский шелк. – Одно могу сказать – за последние сто двадцать лет тряпку никому не удалось испачкать кровью. Может быть, это тебя утешит.
   – Как это?..
   – Это совсем просто, птичка моя. Девственницы стали большой редкостью!
   – Стоп! – Я освободилась из его рук. – А как же твоя первая жена?..
   – Увы!..
   – Ты узнал… по этой тряпке?..
   – Я ее и не стелил, я знал заранее. Что ты так смотришь? Я тоже не был девственником.
   Пытаясь осмыслить услышанное, я прошлась туда-сюда по комнате в черно-красном белье.
   – Это… Эту штуку ни разу не стирали?
   – Как можно!.. Это же сама история!
   – Подожди, что же получается? Мы должны лечь на это?..
   – В основном, – уточнил Гамлет, – должна лечь ты.
   – Допустим. – Я мотнула головой, не в силах придумать, как избавиться от этой гадости на брачном ложе. – А потом? Что потом? Куда ты ее денешь?
   – Она должна провисеть не менее трех суток в людном месте, а потом ее можно убрать на хранение.
   – В каком еще людном месте?! Да если моя мама узнает, что я лежала на таком!.. На такой грязной тряпке, она не отстанет, пока мы оба не сдадим анализы.
   – Твоя мама?.. Ты думаешь, она будет регулировать мои взаимоотношения с собственной женой и историческими регалиями после ожерелья, которое ей должны доставить через неделю из Англии? Ну, знаешь!.. И вообще – ты все говоришь маме?
   – Сам только что сказал – на всеобщее обозрение! – разозлилась я, потому что совсем запуталась.
   – Я имел в виду, что повешу герб у себя в кабинете, на ковре, между мечом Годфрида Длинного и металлической перчаткой Колгана.
   – А кто же тогда будет знать, что именно там висит?! – перебила я.
   – Все мои друзья и знакомые мужского пола. Что ты так разнервничалась? Давай выпьем и расслабимся наконец.
   – Молодоженам пить нельзя! – вспомнила я застольные пожелания родни со стороны жениха и намеки моего папочки.
   – Это если они собираются зачать ребенка. А ты подписала брачный договор – сама настояла! – и теперь не должна…
   – Тогда – шампанское.
   Бутылка открылась с праздничным хлопком и вырвавшейся пеной. Я выпила два бокала и созналась, что трушу ужасно.
   – Я тоже, – улыбнулся Гамлет.
   – А что ты сделаешь, если крови не будет? Я знаю, мне Марго говорила, что так тоже бывает при повышенной эластичности.
   – Неужели? – хитро подмигнул он и поцеловал меня долгим откровенным поцелуем. – Придумаем что-нибудь… – шептал он в самые губы, расстегивая кружевной лиф. – Кошку можно зарезать…
   После слов о кошке мы больше почти не разговаривали. Делали все молча, с упорством одержимых. До сих пор я вспоминаю эту ночь с улыбкой. Вот мы чинно улеглись на кровать в классической позе, но мне больно – я протестую. Мы встаем, ходим по комнате, пристраиваясь то у стола (Гамлет в последний момент тащит с кровати свой герб и бросает его на пол между ног), то в кресле: он – сзади, вековое сокровище разложено у моих колен. Гамлет предложил лечь на ковер, чтобы я была сверху и сама регулировала проникновение. Он уверял меня, что это самая безболезненная поза для девственницы, я сердилась – откуда ему-то знать?! – ничего не получилось. Потом мы долго топтались на ковре лицом друг к другу, превратив герб в скомканную тряпку, и Гамлет бросился заботливо расправлять его на полу и разглаживать придавленными книгами. Потом я стала его щекотать и гладить, и неожиданно это кончилось самым настоящим сексуальным бешенством у обоих, и уже когда я почувствовала его между ног, Гамлет опомнился и бросился раскидывать книги, притащив свою реликвию в зубах. Я рассвирепела и стала бегать за ним, чтобы выбросить эту погань в окно или за дверь, где затаились самые любопытные из гостей извращенцы – мы слышали их подбадривающие вскрики в моменты нашей беготни и визгов. Я даже отняла герб, потому что решительно применила силу, а Гамлет ужасно боялся его порвать и выпустил из рук. В пылу борьбы мы как-то оказались на кровати, и все случилось быстро, слишком быстро, и я не успела заметить, когда муж подсунул под мои ягодицы скомканный герб клана Тейманов.
   Опомнившись, первым делом я столкнула ногой герб на пол и обнаружила, что простыня тоже испачкана. Красное – на белом…
 
   После истерики Тили сама отвела меня в комнату с огромной кроватью и ночником с наброшенным на абажур шелковым платком, отчего все стены окрасились в оранжево-синие полосы, а в большой клетке на полу спал черный ворон, опустив голову и опираясь на расставленные крылья. Я вглядывалась в лицо Тили и замечала приливы боли, которые она пережидала, отстраняясь глазами и глубоко дыша.
   – Иди, рожай! – не выдержала я ее заботы.
   – Ты никуда не побежишь?
   – Нет! Только птицу забери.
   – Ворон останется здесь. Он не подпустит никого чужого.
   – Да он же спит!
   – Нет. Он сторожит. Если появится кто чужой, он закричит и набросится на него.
   Тут я заметила, что клетка открыта.
   – Агелене страшно, – сказала я.
   – Я знаю, – кивнула Тили. – Я тоже боюсь, но бояться глупо. Самый лучший акушер рядом. Правда, он пьян и не отличит меня от овцы. Но в этом есть и хорошая сторона – животных Кубрик любит и ценит больше людей. Ты все еще боишься?
   Я крепко зажмурилась и промолчала.
   – Пойдем, я тебе что-то покажу. Она берет меня за руку и ведет через коридор в угловую комнату.
   – Что это?.. – Сколько ни вглядываюсь в странную конструкцию, подвешенную к потолку на четырех блестящих канатах, понять не могу.
   Это странная полусфера, словно сотканная из пучков вычесанной шерсти, мягкой и белой. Она качнулась от моего прикосновения; я опустила ладонь внутрь, и пальцам стало тепло и нежно. Как в…
 
   – Хорошая колыбель для моей дочурки? Что ты так смотришь? Это шерсть пуховой козы, а ты что подумала?..
   Я ушла в комнату с клеткой и. забралась на кровать. Страшно. Волк обманул Красную Шапочку – прибежал к бабушке первый и притворился, что он – внучка. А дверь открыть не смог. Тяжелые ворота в доме моей бабушки, везде – крепкие замки, а ключи Тили носит на поясе… А бабушка хороша! – разлеглась на кровати в ожидании пирожков и селедочного масла!.. Но дверь, как оказалось, открывалась элементарно: «Потяни за веревочку!..» Страшно… Какие-то шаги по дому и странный шорох. А, это птица отряхнулась. И птица страшная. А если лечь под кровать? Приходит волк, а на кровати – никого! Я замоталась в стеганое одеяло и заползла под кровать. Ворон приоткрыл веко и следил за мной одним глазом. Чтобы.не видеть этот блестящий черный глаз, я закуталась с головой и совершенно спокойная заснула.
   Я проснулась от странных звуков. Кто-то негромко постукивал по полу. За окном было светло. Я забралась на кровать и опять заснула. Проснувшись второй раз, я обнаружила, что рядом со мной спит Агелена, а по полу ходит большой ворон, припадая на одно крыло.
   – Чего ты?.. – спросила Агелена, не открывая глаз.
   – Птица стучит когтями по полу.
   – А-а-а… Пусть стучит.
   – А почему его клетка на полу?
   – Он подранок. Крыло подбито. – Агелена говорила еле слышно, не открывая глаз. – Ребеночек родился, – зевнула она и потянулась.
   – Ты видела, как он родился?.. – Я резко села.
   – Нет, я увидела уже, когда Кубрик пуповину перерезал и дал мне его вымыть.
   – Кого?..
   – Ребеночка. Он был весь в крови. Это девочка. Хорошенька-я-а-а..
   – А Тили?
   – Спит. И девочка спит. И ты поспи еще немножко или хотя бы полежи тихонечко.
   Но желание первой рассказать мне все новости пересилило, и Агелена, подсунув подушку повыше под спину, начала с родов.
   – Палочка в рот не понадобилась. Тили родила быстро, почти и не кричала, а когда стонала, Кубрик гладил ее по животу и говорил: «Ну, козочка моя, все идет хорошо!» А потом пришли бандиты, три человека, они были не страшные совсем, но Макар наставил на них ружье, а ворон так разорался, так наскакивал, что один бандит даже перекрестился. Я думаю, они испугались не Макара с ружьем, а Тили, которая рожала, и Кубрика – он встал и пошел на них, подняв вверх окровавленные руки в перчатках – «Вон отсюда! Вы мешаете отелу! о
   – Почему ты решила, что это бандиты?!
   – Макар услышал стрельбу, взял у Тили ключи и сбегал за ружьем. Он сказал, что бандиты стреляли по замку на воротах и только так попали во двор. Они всю Загниваловку обошли. Осматривали автомобили. И к нам во двор рвались, потому что им местные сказали, что у нас есть машина.
   – А потом?..
   – А потом Кубрик дал мне ребеночка, я положила его в таз и обмыла холодной водой. Кубрик сказал – холодной. Потом Тили выпила целый литр молока и заснула с ребеночком, а Макар сел у ее комнаты сторожить. А потом он сказал мне там сидеть, а сам с Кубри – ком запряг лошадь в телегу, и они поехали на кладбище по старой дороге – по ней только телега проедет.
   – Зачем? – перешла я на шепот.
   – Макар сказал, что нужно сделать подарок маме. Она проснется – а проблем никаких. Замок на воротах починен, тело предано земле.
   – Они поехали зарыть тело?!
   – Ну конечно. Нужно было успеть до рассвета. Только Кубрик сначала ничего не понимал, но Макар сказал, что на кладбище он проветрился и даже помог ему углубить могилу.
   – Углубить?..
   – Это хитрость такая. Они вырыли еще немного вниз и положили твое тело…
   – Почему это – мое?!
   – Это же ты его обнаружила. Лазила по кустам. Разговаривала с незнакомым мужчиной. Знаешь что: если ты проснулась, иди к Тили. Она сказала, чтобы ты пришла, как только проснешься.
   – Но она же…
   – Иди! Я и так тебя задержала. Все интересное уже рассказано, иди.
   На самом деле меня ждало еще много интересного.
   Я плутала по коридорам, пока не сообразила пойти в угловую комнату, где висела колыбель. Тили с запеленатым ребенком лежала на кровати, возле нее стоял Микарий. Они тихо разговаривали. Тили показала мне глазами на стул. Я села и покачала колыбель.
   – Не качай пустую, – попросила Тили. – У девочки будет болеть голова. Я – остановила колыбель.
   – Ты положил его в корзину?
   – В большую овальную корзину, Кубрик раньше в ней заготовки свои держал.
   – И она поместилась в яму?
   – Как раз.
   – А чем накрыли?
   – Плед мы не раскрывали, а сверху я еще обернул фольгой. Потом мы насыпали сантиметров десять земли.
   – Ты думаешь… ему удобно лежать в корзине?
   – Удобней, чем в лесу под деревом, – вздохнул Микарий. – Я пойду спать. Кубрик тоже спит.
   – Как же вы справились, он такой тяжелый!.. – Тили взяла сына за руку.
   – Я уже большой, – сказал мальчик, осторожно убирая ее пальцы с запястья. – У него ноги не вытягивались. Остались согнутыми в коленях.
   Когда он ушел, Тили постучала ладонью по кровати. Я подсела к ней.
   – Моя бабушка встала? – спросила я. – Уже светло. Она же рано легла.
   – Хочешь, я покажу тебе твою тетю? – вместо ответа спросила Тили.
   Я не очень поняла, что она имеет в виду. Пожала плечами. Все-таки лучше, если мне наконец покажут мою бабушку и я наконец дам ей попробовать пирожки и масло.
   – Смотри, какая хорошенькая. – Тили открыла уголок пеленки. Я долго разглядывала сосредоточенное крохотное личико – Спит…
   – Это твоя тетя, – кивнула Тили. – Ее зовут Тегенария.
   – Так не бывает, – тупо воспротивилась я. – Тетя – это сестра мамы или отца.
   – Именно. Она – сестра твоего отца.
   – Тогда ты должна быть!..
   – Да. Я твоя бабушка. Здравствуй, детка. Наклонись, я тебя поцелую – вчера мне было как-то недосуг.
   – Сколько тебе лет?! – отшатнулась я и вскочила.
   – Сорок три года, – улыбалась Тили. – Чтобы не мучилась с арифметикой, сразу скажу – я родила твоего отца в семнадцать лет.
   – Бабушки не рожают! – не сдавалась я.
   – Всякое бывает. Не нервничай. Что я сказала плохого или непонятного?
   – Ты не можешь быть бабушкой! Ты выглядишь моложе моей мамы!
   – Да я всего на одиннадцать лет старше твоей мамы.
   – А почему у тебя такие черные кудрявые волосы? У папы – другие!
   – Потому что я вся покрыта шерсткой и имя мне – Рутейла. Это передается только по женской линии. Посмотри в зеркало – у тебя уже вьются волосы, а к созреванию они станут темнее. Потому что ты – Нефила.
   – Это сказки все! А почему у тебя такие большие длинные глаза?!
   – Чтобы лучше тебя видеть, детка, я тебя очень люблю!
   – Хорошо любить на расстоянии? Я тебя никогда не видела!
   – Неправда. Когда ты была совсем маленькой, мы не разлучались. Я спала с тобой, пела песни, давала щупать игрушки из дерева и все-все разрешала.
   – Да что мне можно было разрешать? Я еще и ходить-то не умела!
   – Ага! Вспоминаешь!
   Я неуверенно прошлась по комнате, подошла к кровати и попросила, почти плача:
   – Тили, поклянись, что ты моя бабушка!
   – Клянусь! – серьезно сказала Тили.
   – А Агелена знает, что наша бабушка – это ты? – все еще нервничала я.
   – Конечно знает, глупенькая! Твой отец живет с ее матерью, он разрешает дочери каждое лето проводить у меня.
   – И как это она ни разу не проговорилась! – в сердцах воскликнула я.
   – Ей и в голову не пришло, что ты не понимаешь! Она бы обязательно проболталась!
   – А вот и нет! – В комнату вошла Агелена в пижаме. – Я еще ночью поняла, когда Нефила спросила, где бабушка! А вы меня за болтушку принимаете? – Она вскарабкалась на кровать, в ноги к Тили.
   – Значит, – понурилась я, – ты моя бабушка. А ты – моя сестра? – Я вскинула голову и крепко зажмурилась. – Так много родственников сразу…
   – Ах, мы тебе не нравимся? – Размахнувшись, Агелена запустила в меня подушкой.
   В комнату тут же по-хозяйски вошел ворон, стуча когтями в пол. Осмотрелся и вышел, волоча крыло.
   – Ладно, – сказала Тили, – давайте я вас обрадую. Видите эту девчонку? – Она кивнула на маленький сверток рядом с нею, в черном руне волос. – Это вам обеим подарок. На всю жизнь. Она ваша.
   – Она наша тетя, – уточнила Агелена.
   – Пока будет расти, придется ей побыть вашей дочкой. Я скоро умру. Поставлю ее на ноги и умру. А вы должны мне пообещать, что вырастите ее и не дадите меня забыть.
   – Ну вот, все испортила, как всегда, – заныла Агелена, сползая с кровати. – Почему взрослые думают, что разговоры о смерти сближают?
   – Они дисциплинируют, – погрозила ей пальцем Тили.
   – А ты когда умрешь? – прищурилась Агелена.
   – Года через три, – пожала плечами Тили.
   – Три года – это же целая вечность! – воскликнула я. – А ты будешь болеть, лежать в постели, пить лекарства и портить всем настроение?
   – Нет. Ни в коем случае. Я буду очень занята все это время. Буду дочку растить и воспитывать.
   – Так у нас еще целых три года веселья и радости, – уныло констатировала я. – Неужели в этом доме нет телефона?! Тогда я побегу на станцию и оттуда позвоню маме! Я скажу, что у меня появилась и тетя, и жених, и молодая прекрасная бабушка, и сестра!
   – Про жениха говорить необязательно, – посоветовала Агелена. – И ходить тебе по лесу в ближайшее время, пожалуй, не стоит. Ты какая-то экстремальная у нас, мало ли куда еще заглянешь…
   – Ты забыла про дядю, – сказала Тили.
   – Какого… дядю?
   – Микарий – брат твоего папы. Значит – твой дядя.
   – И мой, – понурилась Агелена. – Бывают же такие несправедливости в жизни!
   – И он не приехал на свадьбу! Разве это справедливо?! – возмущалась Авоська. – Он же близкий родственник все-таки, я его ждала, как дура!
   – Который час?.. – Я с трудом вытащила голову из-под покрывала и двух подушек.
   – Восемь уже.
   – Утра?..
   – Конечно, утра! Поздравляю!
   – Спасибо.
   – Поздравляю – ты брошена в одиночестве в первое же утро супружеской жизни!
   Я приподнимаю покрывало и обнаруживаю себя – голой, и простыню – испачканной.
   – Я принесла тебе зеленый чай, желтую розу, красное яблоко, оранжевый апельсин, белое яйцо и черный хлеб.
   – Брось мне яблоко. Кого это ты ждала, как дура?
   – Дядю Макара, кого же еще!
   – Прости, это, наверное, я виновата… Я не вписала его в список обязательных приглашенных, и Гамлет…
   – Я лично дала ему телеграмму! Он не приехал. Это несправедливо.
   – Авоська, я не хочу, чтобы Макар и Гамлет встречались, – заявляю я и потом еще киваю головой раз двадцать, чтобы Авоська убедилась, что это – серьезно. – Более того. Макар – единственный человек, о котором почти ничего не знает мой супруг. Ты поняла? Кубрик умер. Макар – единственный.
   – А я? – вскинулась Агелена. – Я тоже все знаю!
   – Ты ничего не знаешь. Ты не знаешь точного места.
   – Подумаешь, место!.. – Она садится ко мне на кровать и, покачавшись, корчит уважительную гримасу. – Водный матрац?..
   – Ткни ножницами, если хочешь быть совсем уверена.
   – Ну вот почему ты злишься? Что я такого сказала?
   – Ты слишком много болтаешь. И чуть не заманила на свадьбу Макара! А если бы Гамлет его узнал?
   – Знаешь, что это за устройство у тебя на потолке над кроватью?
   Мы задираем головы и смотрим вверх.
   – Наверное, пожарная сигнализация.
   – А если это камера? Если твой муж записал свою первую брачную ночь на пленку? А если он вообще все записывает? И кто тогда тут слишком много болтает?!
   От ужаса моя кожа покрылась пупырышками.
   Я выскакиваю из кровати и несусь в ванную. Агелена срывается за мной. В ванной она останавливает мою руку над краном и заявляет:
   – Весьма распространенная ошибка! Ты начиталась в детективах, что в ванной комнате под шум воды не будет слышно разговоров? Ерунда! Если понадобится, твой Гамлет пригласит читающего по губам!
   – Что же делать?.. – Я кутаюсь в большое полотенце.
   – Туалет! – Вот выход из положения. В туалете ставят записывающие устройства только некоторые пациенты моей мамы. Во-первых, туда никто не ходит парами и, соответственно, там нечего подслушивать. А во-вторых, там слишком мало места, чтобы устроиться удобно. Но не нам!
   – Не нам?.. – уже ничего не понимаю я.
   – Конечно! Мы устроимся с комфортом везде!
   Агелена села на крышку унитаза. Я – к ней на колени. И только отдышавшись и кое-как успокоившись, я спросила:
   – Зачем мы сюда залезли? Мы уже все выболтали в спальне!
   – Как это – все?! – возмутилась Авоська. – А подробности брачной ночи?
   В это время ручка на двери повернулась…
   – Занято! – крикнула Авоська так отчаянно и громко, что я чуть не свалилась.
   – Пардон!
   Мы узнали голос Ерика.
   – И нечего шарить в супружеской спальне! – Моя сестричка, похоже, решила заняться воспитанием хороших манер у Ерика.
   – А чего мне тут шарить? – Его голос то отдалялся, то приближался. – Где молодая жена, вот вопрос!
   – С проверкой пришли, Еремей Срулевич? – не унималась Авоська, и мне пришлось зажать ей рот ладонью.
   – И проверять нечего. Результаты, так сказать, выставлены на всеобщее обозрение… Так где же молодая жена? А, тут? И тут нет…
   Авоська глазами спросила, что он имеет в виду. Я показала ей пальцем молчать.
   – Она пошла мужа искать! – исхитрилась крикнуть Агелена, отодрав мою ладонь. Шаги затихли.
   – Что значит – на всеобщее обозрение?
   – Ты хотела подробностей? Меня лишили девственности на грязной тряпке, которую не стирали лет триста! Муж обещал вывесить ее в кабинете.
   – Зачем?..
   – Чтобы показать всем своим знакомым и родственникам по мужской линии, что герб рода Тейманов опять украшен кровью девственницы!
   – Полный улет!.. – прошептала Авоська. – Мне ни за что в школе не поверят!..
   Мы не видели, как Ерик шел на цыпочках через комнату. Он только что отлепил свое ухо от двери туалета.
   В туфлях из мягкой кожи он легко пробежал по коридору, прикрыл за собой дверь кабинета и ехидно заметил:
   – Ну и детский сад ты у себя развел! Только подумай – сидят, запершись в туалете! Вдвоем!
   Кроме Гамлета, в кабинете было еще двое. Осанистый старик с короткой седой стрижкой и морщинами, застывшими в угрюмой маске. Обращались к нему не по имени-отчеству, а просто – Генерал. И уже знакомый мне охранник, которого они называли Прикус.
   – Она ничего не знает, – уверенно сказал Гамлет, наблюдая, как Прикус тушит в пепельнице сигарету Генерала и брезгливо машет ладонью, разгоняя дым.
   – Ты так думаешь или ты конкретно спрашивал? – с нажимом на слове «конкретно» спросил Генерал.
   – Я спрашивал, – соврал Гамлет.
   – Послушай, сынок. Ты примчался тогда ко мне вечером и попросил помощи. Давай напомню, что ты мне сказал: Кобра прилетел раненный в живот. Попросил тебя отвезти его в санчасть к знакомому доктору. По дороге умер. Ты оставил его в лесу и помчался в часть, где в совершенно невменяемом состоянии и в одежде, выпачканной кровью, требовал меня найти. Ты меня нашел. Я взял своего помощника, – Генерал кивнул в сторону Прикуса, – четырех солдатиков-чукчей из новобранцев и поехал с тобой искать место, где ты бросил…
   – Я не мог везти мертвого Кобру в легковушке по дороге мимо поста ГАИ! Тебя не было на даче, что я должен был делать? Если бы Кобра еще был жив, я бы кричал и стрелял, но отвез бы его раненого в медсанчасть, и точка!
   – Молчать, – миролюбиво попросил Генерал. – Отвез бы, кричал бы… Ты застрял в лесу с умирающим Кобриным и ждал, когда он тебе скажет, где ключ от банковской ячейки. Без малейшего акцента я хотел тебе напомнить события той ночи. Потому что, когда ты нашел предполагаемое место, где оставил мертвого Кобру, уже наступила ночь. И что? Никакого Кобры – ни живого, ни мертвого. И хотя закрытый воинский «Урал» в тех местах дело привычное и днем и ночью, однако, на обыски военные еще не решались, даже под легендой побега военнослужащих. Я хочу сказать, что силой в жилища не проникали, замки из автоматов не отстреливали.
   – Это была твоя идея! – не выдержал Гамлет.
   Ерик, устроившийся было в кресле, встал, налил из графина и принес Гамлету выпить на дне пузатого стакана.
   – Оставь, – отмахнулся тот. – Это ты сказал, что увезти тело могли только на автомобиле, и поэтому мы перерыли всю Загниваловку и Мышкино, чтобы осмотреть имеющийся транспорт.
   – Я рад, что ты оценил мои усилия по устранению допущенных тобой ошибок.
   – А зачем было расспрашивать о девочке? – развел руками Гамлет.
   – Да все нормально было, – подал голос Прикус. – Мы говорили, что сбежавший солдат может быть ранен и его могла видеть девочка лет десяти.
   – И нам сказали, что есть только один дом, где в наличии имеется и легковая машина, и девочка лет десяти, приехавшая к бабушке на лето. И оказался этот дом настоящей крепостью, – продолжил Генерал.
   – Я вообще не понимаю, зачем вы тогда везде таскали меня с собой? По-моему, я выглядел умалишенным, – буркнул Гамлет. – К тому же был нетрезвым.
   – Это просто, – опять вступил Прикус, снисходительно улыбнувшись, отчего сразу стали заметны его сильно выпирающие вперед четыре верхних зуба. – Мы тебя таскали с собой, потому что девочку видел только ты. Только ты мог ее узнать.
   – Не объясняй, – поднял руку Генерал. – Мой зять все еще не считает себя виновником происшедшего. Я продолжу. И в этой крепости в наличии были: одна женщина, которая рожала; одна девочка, которая оказалась «не той» – ты так сказал; один мальчик с охотничьим ружьем; один невменяемый ветеринар весьма преклонного возраста. И черная птица, которая бросилась на нас с угрожающим криком. Во дворе мы обнаружили мини-трактор. Кобылу белого цвета. Автомобиль марки «Мерседес» – «пятисотый» – мотор холодный, два велосипеда и мотоцикл марки «ИЖ» – новая модель. Не хотелось, но приходится напомнить, что ни мертвого, ни живого Кобру мы не обнаружили ни в Загниваловке, ни в Мышкино – никаких следов. С утра мы продолжили поиски.. Никаких следов на дороге – никто не подъезжал после тебя к этому месту. Я не говорил, но мои люди еще неделю потом следили за населенными пунктами, кладбищами, фельдшерскими приемными и больничкой в шести километрах от Мышкино.
   – Я же сказал – он умер!. Мы все это обмусолили тыщу раз, все эти поиски, пропавший груз, и кто навел на Кобру турок, и почему они стреляли на поражение – все! Зачем начинать заново?