Страница:
— Это надо обдумать, — через секунду сказал Детвейлер. — В ваших первоначальных предложениях был резон. Но то, что вы предлагаете сейчас, также резонно. Всегда хочется придержать нечто подобное в резерве, для обеспечения полной неожиданности. Но если его держать в резерве слишком долго, то можно так никогда и не использовать.
Он на несколько секунд поджал губы, затем пожал плечами.
— Джером, надо будет это обсудить. Обдумайте все за и против вместе с Изабель до её отбытия. Подготовьте список потенциальных целей. Не длинный, я не хочу засвечивать подобную возможность больше минимально необходимого, как бы ни мала была вероятность, что кто-то разберётся, как это делается. Как абсолютный минимум, думаю мы можем пока отложить подготовку, но пусть люди Ренцо начинают присматривать подходящих… носителей.
— Безусловно, Альбрехт.
— Замечательно. — Детвейлер резко опустил обе руки ладонями на стол и поднялся. — На этой ноте и закончим. Эвелина раздобыла нового шеф-повара и я думаю вам понравится, что он сумел сотворить из лангустов со Старой Земли!
Глава 3
Глава 4
Он на несколько секунд поджал губы, затем пожал плечами.
— Джером, надо будет это обсудить. Обдумайте все за и против вместе с Изабель до её отбытия. Подготовьте список потенциальных целей. Не длинный, я не хочу засвечивать подобную возможность больше минимально необходимого, как бы ни мала была вероятность, что кто-то разберётся, как это делается. Как абсолютный минимум, думаю мы можем пока отложить подготовку, но пусть люди Ренцо начинают присматривать подходящих… носителей.
— Безусловно, Альбрехт.
— Замечательно. — Детвейлер резко опустил обе руки ладонями на стол и поднялся. — На этой ноте и закончим. Эвелина раздобыла нового шеф-повара и я думаю вам понравится, что он сумел сотворить из лангустов со Старой Земли!
Глава 3
Собор Протектора походил на гигантскую ожившую шкатулку с драгоценностями.
Хонор сидела в Приделе Непосвященных слева от нефа, непосредственно около алтаря собора. Она, её родители, брат и сестра, а также Джеймс МакГиннес, Нимиц и Уиллард Нефстайлер, все в зеленых цветах лена Харрингтон, сидели на первой скамье придела вместе с мантикорским и андерманским послами и консулами других членов Мантикорского Альянса. Два ряда скамей позади них были заполнены офицерами в форме Гвардии Протектора: Альфредо Ю, Уорнер Кэслет, Синтия Гонсальвес, Гарриет Бенсон-Десуи и её муж Анри, Сьюзен Филипс и множество других, бежавших вместе с Хонор с тюремной планеты Аид. Их форма и иномирянская форменная одежда дипломатов, прибывших более чем из десятка различных миров, резко выделялись, однако каждый из них также носил и грейсонские траурные тёмно-фиолетовые повязки или вуали.
Этот мазок темноты связывал весь собор подобно единой нити скорби, ещё более выделяясь на роскошных, официальных грейсонских одеждах и Хонор ощущала его отзвуки во вздымающихся вокруг неё эмоциях. Эмоциональная аура Церкви Освобожденного Человечества всегда была бездонным источником обновления и веры, которым она могла сопереживать благодаря своей эмоциональной связи с Нимицем. Но сегодня по всему грандиозному собору текли волны печали.
Сверкающие потоки яркого, окрасившегося в разные цвета солнечного света лились вниз через огромные витражи восточной стены и еще больше света вливалось сквозь гигантский витраж в крыше над алтарем собора. Хонор ощутила печаль, струящуюся от насыщенных, безмолвных полос света и плывущих под негромкую органную музыку облачков благовоний. Печаль принимала различные формы и оттенки, начиная от скорби людей, близко знакомых с Говардом Клинкскейлсом, до чувств людей знавших его только по имени, однако она также была смешана и с ощущением празднества. С возвышенной верой в то, что человек, кончину которого они пришли оплакивать и жизнь которого они пришли прославлять, прошел Испытание жизни с триумфом.
Она не отрываясь глядела на гроб, покрытый планетарным флагом Грейсона и флагом лена Харрингтон. Серебряный жезл, символ службы Клинкскейлса в качестве регента Харрингтон, и вложенный в ножны меч, который он носил в качестве командующего Планетарной Безопасностью до Реставрации Мэйхью, лежали, скрещенные, на флагах, мерцая в потоках света. «Столько лет службы, — подумала Хонор. — Такая способность к росту и изменению. Такая способность давать и такая доброта, скрытые за маской неприветливости и скаредности, которую он так усердно поддерживал. Такая огромная утрата».
Звуки органа взметнулись и застыли и тихое движение обежало собор, когда старомодные механически замки щелкнули и древние резные двери тяжеловесно растворились. На мгновение воцарилась полная тишина, затем орган пробудился волной величественной мощи и многоголосье хора Собора Протектора взорвалось взлетающим песнопением.
Хор Собора повсеместно считался наилучшим хором всей планеты. Для мира, так серьёзно относящегося к своей священной музыке, это значило очень много, однако когда его прославленные голоса взлетели в гимне не скорби, но торжества, хор наглядно продемонстрировал, что по праву заслужил свою репутацию. Поток музыки и хорошо поставленных голосов вливался в душу Хонор величественной волной, которая, казалось, и концентрировала и усиливала вздымающийся вокруг неё ураган чувств, когда процессия двинулась из нефа мимо распятий и курильниц. Духовенство и прислужники блистали богатыми тканями и вышивками. Преподобный Иеремия Салливан, великолепный в расшитых и усеянных драгоценными камнями одеяниях, подобающих его высокому сану, шествовал в центре процессии, тёмно-фиолетовый траурный орарь охватывал его шею подобно провалу темноты.
Процессия неспешно и величественно двигалась сквозь вихрь музыки и солнечного света в величии пылающей ауры веры, которую Хонор желала всем им почувствовать столь же ясно, как чувствовала она. В моменты подобные этому — совсем не похожие на более тихое и самосозерцательное богослужение той церкви, к которой принадлежала она сама — она чувствовала себя ближе всего к сердцу и душе Грейсона. Люди её второй родины были далеки от совершенства, но глубинная мощь их тысячелетней веры давала им силу и цельность, с которыми могли равняться очень немногие из прочих миров.
Процессия достигла алтаря и её участники рассеялись с торжественной точностью прекрасно вышколенной команды. Преподобный Салливан неподвижно стоял перед высоким алтарем, пристально вглядываясь в увитый траурными лентами крест, пока прислужники и помогающие ему священники растекались вокруг него к своим местам. Он стоял так, пока гимн не закончился и звуки органа опять не погасли в тишине, а затем обернулся к переполненному собору, вознес в благословении руки и возвысил голос.
— И Господь его обратился к нему, — произнес он в тишине собора, — Ты был честным и преданным слугой; ты был предан свыше всякой меры и Я возвеличу тебя свыше всякой меры, войди же на радость Господу твоему.
Он ещё постоял, воздев руки, затем опустил их и пристально обозрел переполненные скамьи собора.
— Братья и сёстры, — произнес он спокойно, и всё же ясно слышимым в великолепной акустике собора голосом, — мы собрались сегодня перед лицом Испытующего, Заступника и Утешителя чтобы восславить жизнь Говарда Самсона Джонатана Клинкскейлса, возлюбленного супруга Бетани, Ребекки и Констанции, отца Говарда, Джессики, Марджори, Джона, Анджелы, Барбары и Марианны, служителя Меча, регента лена Харрингтон и всегда и везде преданного слуги Господа нашего. Я прошу вас сейчас присоединиться ко мне в молитве, не для того, чтобы оплакать его кончину, но чтобы отпраздновать победоносное завершение Большого Испытания его жизни, поскольку сегодня он воистину воссоединится в радости с Господом своим.
Преподобный Салливан воссел на престол и в соборе снова воцарилась тишина, пока в ложе Протектора не поднялся Бенджамин Мэйхью.
— Я помню, — тихо произнес он. — Я помню тот день — мне было шесть, кажется, — когда я свалился с самого высокого дерева в дворцовом саду. Я сломал левую руку в трех местах, левая нога тоже была сломана. Говард тогда руководил службой безопасности дворца и он первым подбежал ко мне. Я изо всех сил старался не плакать, потому что большие мальчики не плачут, и потому что будущий Протектор никогда не должен проявлять слабость. Говард вызвал медиков и велел мне не шевелиться до тех пор, пока они не прибудут, а потом сел около меня в грязь и, взяв за здоровую руку, сказал: «Слезы — не слабость, милорд. Иногда они всего лишь способ Испытующего смыть боль». — Бенджамин помолчал, затем улыбнулся. — Мне будет не хватать его, — сказал он.
Он сел и в Приделе Непосвященных поднялась Хонор.
— Я помню, — произнесла она тихим, ясно звучащим сопрано. — Я помню день, когда впервые встретилась с Говардом, день, когда Маккавей покусился на убийство. Он был, — она улыбнулась своим тёплым, одновременно горьким и сладким воспоминаниям, — против самой идеи о том, что женщина может носить форму, и любого союза с Мантикорой настолько, насколько только можно вообразить. Там была я, живое воплощение всего того, против чего он выступал, с лицом, наполовину скрытым повязкой. И он посмотрел на меня и был самым первым грейсонцем, увидевшим во мне не женщину, но офицера Королевы. Кого-то, от кого он ожидал выполнения долга, так же как и от самого себя. Кого-то, для кого он поднялся над собой и изменился, чтобы принять не только как своего Землевладельца, но и как своего друга и, во многом, как дочь. Мне будет не хватать его.
Хонор села и, возвышаясь на своими тетушками, поднялся Карсон Клинкскейлс.
— Я помню, — сказал он. — Я помню день, когда мой отец погиб в результате несчастного случая на учениях и дядя Говард приехал сообщить мне об этом. Я играл в парке с приятелями, а он нашёл меня и отвёл в сторону. Мне было всего лишь восемь и, когда он сказал мне, что отец мёртв, мне показалось, что весь мир рухнул. Но дядя Говард обнимал меня всё время, пока я плакал. Он позволил мне выплакаться полностью, до тех пор, когда уже не оставалось слёз. А затем он поднял меня, положил мою голову к себе на плечо и нёс меня в руках всю дорогу от парка до дома. Это было больше трёх километров, дяде Говарду было уже почти восемьдесят, а я всегда был слишком большим для своего возраста. Но он прошёл всю дорогу, донёс меня до моей спальни и сидел на моей кровати и обнимал меня до тех пор, пока я не заснул. — Он покачал головой, опустив правую руку на плечо тёти Бетани. — До того дня я не знал как сильны и неутомимы, как любящи могут быть руки, но я никогда этого не забывал… и никогда не забуду. Мне будет не хватать его.
Он опустился и встал пожилой мужчина в парадно-выходной форме бригадного генерала Планетарной Безопасности.
— Я помню, — произнес он, — Я помню первый день, когда пришел на службу в дворцовую безопасность и мне сказали, что я назначен в подразделение капитана Клинкскейлса. — Он с усмешкой покачал головой. — Страх так и пёр из меня, скажу я вам! Говард уже тогда был поразительным человеком и не позволял валять дурака. Но…
На большинстве грейсонских похорон Воспоминания занимали минут двадцать. На похоронах Говарда Клинкскейлса они продолжались три часа.
Она шмыгнула носом и украдкой вытерла глаза.
— Всем нам, мама, — отозвалась Хонор, обнимая свою миниатюрную родительницу.
— Точно, — подтвердил Альфред Харрингтон, глядя на дочь. — И для лена его смерть станет огромной потерей.
— Знаю, — вздохнула Хонор. — Хотя мы все видели, что этот момент приближается, говорили ли об этом, или нет. И Говард видел это яснее всех прочих. Именно поэтому он столь усердно обучал Остина последние три-четыре года.
Она взглянула на прогуливавшегося в тихом, прекрасно спланированном саду мужчину средних лет — по стандартам времён до пролонга — с седеющими тёмно-каштановыми волосами и выдающимся подбородком, являвшимся, похоже, отличительной чертой всех мужчин семейства Клинкскейлсов. Как и сам Говард, Остин Клинкскейлс был высок по грейсонским меркам, хотя и не был таким гигантом, как его более молодой кузен Карсон.
— Думаю, что Остин прекрасно подойдет на роль регента, — сказала она. — На самом деле он мне сильно напоминает своего дядю. Полагаю, что хотя у него нет такого опыта, но он скорее всего гораздо гибче Говарда. Хороший человек.
— Так оно и есть, — согласился Альфред.
— И он обожает детей, — добавила Алисон. — Особенно Веру. Не забавно ли, как все эти твёрдые патриархальные грейсонские мужчины мгновенно тают от улыбки маленькой девочки?
— Любимая, ты же генетик, — с усмешкой заметил Альфред. — Уверен, что ты уже много лет тому назад обнаружила, что такая реакция нашего вида запрограммирована.
— Особенно если эта девочка мила, как одна из моих дочерей, — довольно заметила Алисон.
— Почему-то, мама, мне не кажется, что прилагательное «милая» хоть кто-нибудь употреблял в мой адрес на протяжении довольно многих лет. Во всяком случае я на это надеюсь.
— О, вы все, несгибаемые флотские офицеры, так похожи друг на друга!
Хонор начала было отвечать, но остановилась, увидев что все три жены Говарда направляются к ним. Карсон и Остин Клинкскейлсы последовали за ними; Бетани, старшая из трех, остановилась прямо перед Хонор.
— Миледи, — тихо обратилась она.
— Да, Бетани?
— Вы знаете наши обычаи, миледи, — сказала Бетани. — Тело Говарда уже отправилось в наш Сад Памяти. Но он оставил дополнительное распоряжение.
— Распоряжение? — повторила Хонор, когда та сделала паузу.
— Да, миледи. — Бетани протянула ей маленькую деревянную коробочку. Ее не украшала резьба или инкрустация, но она ярко сверкала на солнце полированной вручную поверхностью. — Он распорядился, — продолжила она, — чтобы часть его праха была вручена вам.
Глаза Хонор расширились и она потянулась к коробочке.
— Я глубоко тронута, — сказала она через мгновение. — Я не ожидала…
— Миледи, — сказала Бетани, глядя ей прямо в глаза, — для Говарда — да и для моих сестер и меня — вы и в самом деле были дочерью, как вы и сказали сегодня. Когда вы основали Сад Харрингтон для ваших погибших на службе телохранителей, Говарда это тронуло гораздо сильнее, чем он показал. Мы всегда уважали вашу решимость не переходить в нашу веру исключительно по политическим мотивам, но вы постоянно выказывали такие отзывчивость и уважение к нашей религии, какими не может похвастаться ни один другой Землевладелец. Думаю, Говард надеялся, что однажды вы решите, что именно этого ожидает от вас Испытующий, и придёте в объятия Церкви. Но независимо от того, наступит когда-нибудь этот день или нет, он хотел стать частью Сада Харрингтон. — Она улыбнулась сквозь слезы. — Он сказал, что может быть так сможет «поддерживать у вас порядок» до той поры, пока вы не присоединитесь к нему.
Хонор сморгнула слезы и улыбнулась глядя вниз, на низкую старую женщину.
— Если настанет день, когда я присоединюсь к Церкви Освобожденного Человечества, то это произойдет благодаря примеру таких людей, как вы и Говард, Бетани. — сказала она. — И придёт ли этот день, или нет, но я почту за честь и великую, великую радость исполнить просьбу Говарда.
— Спасибо, миледи. — Бетани и ее сестры по браку присели в формальном реверансе, но Хонор протестующее замотала головой.
— Нет, это вам спасибо, Бетани, — сказала она. — Клан Клинкскейлс служил мне лично и моему лену с преданностью и умением превышающими всё, чего я могла ожидать. Моя семья и мои люди у вас — у всех у вас — в долгу, — она подняла глаза чтобы взглянуть и на Остина с Карсоном, — и пока Говард верно служил мне, а Остин согласился служить мне вместо него, вы стали для меня семьёй. Не слугами и даже не просто друзьями. Мой меч — ваш меч. Ваша битва — моя битва. Наши радости и печали едины.
Бетани резко вдохнула, а Карсон с Остином замерли позади неё.
— Миледи, я никогда… Говард оставил это распоряжение не потому…
— Вы думаете, я этого не понимаю? — мягко спросила Хонор. Она передала деревянную коробочку матери и слегка нагнулась, чтобы обнять вдову своего регента; затем поцеловала старую женщину в щёку.
— Эта служба вышла далеко за рамки любых клятв и обязательств, — продолжила она выпрямившись. — Эта служба стала любовью, и мне давно следовало так поступить.
Она снова взглянула на Карсона через голову его тёти, ощущая его изумление. Ей было интересно, в курсе ли он был, что она вообще знает ритуальные фразы, которыми грейсонский землевладелец официально провозглашал установление семейной связи с другим кланом. Сложные сети связей кланов всегда были составной частью способа выживания грейсонцев во враждебном окружении их планеты. А создание эквивалента кровных уз между домом Землевладельца и его ближайшими союзниками и вассалами было основным способом, которым такие сети создавались. В определённом смысле то, что сделала Хонор, подчинило клан Клинкскейлс клану Харрингтон, но также и обязало Хонор и её наследников лично заботиться и защищать потомков Говарда Клинкскейлса отныне и во веки веков.
Это был не тот шаг, который предпринимается легко или импульсивно. Но Хонор ощутила, что её решение и не было таковым. И что ей и в самом деле следовало сделать это раньше, пока Говард мог ещё это увидеть. «Ну, вне всякого сомнения он и так может, где бы он сейчас не был», — с любовью подумала она. А затем её осенило, и губы её расплылись в улыбке.
Как Землевладелец Харрингтон она была старшим членом Клана Харрингтон, что, как она внезапно поняла, официально делало её по грейсонским законам «тетей Хонор» для Карсона. А это означало…
Её губы расплылись ещё шире и она заметила огонёк в глазах Карсона, когда до него тоже дошло. Они посмотрели друг на друга и начали хихикать. Хонор чувствовала, что её хихиканье переходит в полноценный смех и поторопилась пожать плечо Бетани и отступить.
— Простите, Бетани! — выдавила она из себя. — Я не должна смеяться. Просто я внезапно поняла, что…
Её прервал очередной приступ смеха, а Бетани покачала головой с любящей улыбкой на устах.
— Миледи, я могу представить себе многое, что расстроило бы Говарда. Но ваш смех в день его похорон определённо к этому не относится.
— Это хорошо, — улыбаясь сказала Хонор, — потому что, видите ли, смеха будет ещё много.
— Миледи? — озадаченно посмотрела на неё Бетани.
— Конечно будет, — выдала Хонор между взрывами хохота. — Вера и Джеймс привыкли называть Говарда «дядя Говард», а я слышала, что они называют «дядей» и Остина. Но теперь она будет «тётя Вера» и для него и для Карсона! — Хонор покачала головой. — Мы не дождёмся, пока смех уляжется.
Хонор сидела в Приделе Непосвященных слева от нефа, непосредственно около алтаря собора. Она, её родители, брат и сестра, а также Джеймс МакГиннес, Нимиц и Уиллард Нефстайлер, все в зеленых цветах лена Харрингтон, сидели на первой скамье придела вместе с мантикорским и андерманским послами и консулами других членов Мантикорского Альянса. Два ряда скамей позади них были заполнены офицерами в форме Гвардии Протектора: Альфредо Ю, Уорнер Кэслет, Синтия Гонсальвес, Гарриет Бенсон-Десуи и её муж Анри, Сьюзен Филипс и множество других, бежавших вместе с Хонор с тюремной планеты Аид. Их форма и иномирянская форменная одежда дипломатов, прибывших более чем из десятка различных миров, резко выделялись, однако каждый из них также носил и грейсонские траурные тёмно-фиолетовые повязки или вуали.
Этот мазок темноты связывал весь собор подобно единой нити скорби, ещё более выделяясь на роскошных, официальных грейсонских одеждах и Хонор ощущала его отзвуки во вздымающихся вокруг неё эмоциях. Эмоциональная аура Церкви Освобожденного Человечества всегда была бездонным источником обновления и веры, которым она могла сопереживать благодаря своей эмоциональной связи с Нимицем. Но сегодня по всему грандиозному собору текли волны печали.
Сверкающие потоки яркого, окрасившегося в разные цвета солнечного света лились вниз через огромные витражи восточной стены и еще больше света вливалось сквозь гигантский витраж в крыше над алтарем собора. Хонор ощутила печаль, струящуюся от насыщенных, безмолвных полос света и плывущих под негромкую органную музыку облачков благовоний. Печаль принимала различные формы и оттенки, начиная от скорби людей, близко знакомых с Говардом Клинкскейлсом, до чувств людей знавших его только по имени, однако она также была смешана и с ощущением празднества. С возвышенной верой в то, что человек, кончину которого они пришли оплакивать и жизнь которого они пришли прославлять, прошел Испытание жизни с триумфом.
Она не отрываясь глядела на гроб, покрытый планетарным флагом Грейсона и флагом лена Харрингтон. Серебряный жезл, символ службы Клинкскейлса в качестве регента Харрингтон, и вложенный в ножны меч, который он носил в качестве командующего Планетарной Безопасностью до Реставрации Мэйхью, лежали, скрещенные, на флагах, мерцая в потоках света. «Столько лет службы, — подумала Хонор. — Такая способность к росту и изменению. Такая способность давать и такая доброта, скрытые за маской неприветливости и скаредности, которую он так усердно поддерживал. Такая огромная утрата».
Звуки органа взметнулись и застыли и тихое движение обежало собор, когда старомодные механически замки щелкнули и древние резные двери тяжеловесно растворились. На мгновение воцарилась полная тишина, затем орган пробудился волной величественной мощи и многоголосье хора Собора Протектора взорвалось взлетающим песнопением.
Хор Собора повсеместно считался наилучшим хором всей планеты. Для мира, так серьёзно относящегося к своей священной музыке, это значило очень много, однако когда его прославленные голоса взлетели в гимне не скорби, но торжества, хор наглядно продемонстрировал, что по праву заслужил свою репутацию. Поток музыки и хорошо поставленных голосов вливался в душу Хонор величественной волной, которая, казалось, и концентрировала и усиливала вздымающийся вокруг неё ураган чувств, когда процессия двинулась из нефа мимо распятий и курильниц. Духовенство и прислужники блистали богатыми тканями и вышивками. Преподобный Иеремия Салливан, великолепный в расшитых и усеянных драгоценными камнями одеяниях, подобающих его высокому сану, шествовал в центре процессии, тёмно-фиолетовый траурный орарь охватывал его шею подобно провалу темноты.
Процессия неспешно и величественно двигалась сквозь вихрь музыки и солнечного света в величии пылающей ауры веры, которую Хонор желала всем им почувствовать столь же ясно, как чувствовала она. В моменты подобные этому — совсем не похожие на более тихое и самосозерцательное богослужение той церкви, к которой принадлежала она сама — она чувствовала себя ближе всего к сердцу и душе Грейсона. Люди её второй родины были далеки от совершенства, но глубинная мощь их тысячелетней веры давала им силу и цельность, с которыми могли равняться очень немногие из прочих миров.
Процессия достигла алтаря и её участники рассеялись с торжественной точностью прекрасно вышколенной команды. Преподобный Салливан неподвижно стоял перед высоким алтарем, пристально вглядываясь в увитый траурными лентами крест, пока прислужники и помогающие ему священники растекались вокруг него к своим местам. Он стоял так, пока гимн не закончился и звуки органа опять не погасли в тишине, а затем обернулся к переполненному собору, вознес в благословении руки и возвысил голос.
— И Господь его обратился к нему, — произнес он в тишине собора, — Ты был честным и преданным слугой; ты был предан свыше всякой меры и Я возвеличу тебя свыше всякой меры, войди же на радость Господу твоему.
Он ещё постоял, воздев руки, затем опустил их и пристально обозрел переполненные скамьи собора.
— Братья и сёстры, — произнес он спокойно, и всё же ясно слышимым в великолепной акустике собора голосом, — мы собрались сегодня перед лицом Испытующего, Заступника и Утешителя чтобы восславить жизнь Говарда Самсона Джонатана Клинкскейлса, возлюбленного супруга Бетани, Ребекки и Констанции, отца Говарда, Джессики, Марджори, Джона, Анджелы, Барбары и Марианны, служителя Меча, регента лена Харрингтон и всегда и везде преданного слуги Господа нашего. Я прошу вас сейчас присоединиться ко мне в молитве, не для того, чтобы оплакать его кончину, но чтобы отпраздновать победоносное завершение Большого Испытания его жизни, поскольку сегодня он воистину воссоединится в радости с Господом своим.
* * *
При всей своей зрелищности и многовековой традиции литургия Церкви Освобожденного Человечества была необыкновенно проста. Похоронная служба текла ровно и естественно до тех пор, пока после притчи и проповеди не настало время Воспоминаний. На каждых грейсонских похоронах проводились Воспоминания — время предназначенное для того, чтобы каждый из присутствующих мог вспомнить жизнь человека, которого они утратили и чтобы каждый желающий мог разделить свои воспоминания с другими. Никто не был обязан это делать, однако любой желающий имел такое право.Преподобный Салливан воссел на престол и в соборе снова воцарилась тишина, пока в ложе Протектора не поднялся Бенджамин Мэйхью.
— Я помню, — тихо произнес он. — Я помню тот день — мне было шесть, кажется, — когда я свалился с самого высокого дерева в дворцовом саду. Я сломал левую руку в трех местах, левая нога тоже была сломана. Говард тогда руководил службой безопасности дворца и он первым подбежал ко мне. Я изо всех сил старался не плакать, потому что большие мальчики не плачут, и потому что будущий Протектор никогда не должен проявлять слабость. Говард вызвал медиков и велел мне не шевелиться до тех пор, пока они не прибудут, а потом сел около меня в грязь и, взяв за здоровую руку, сказал: «Слезы — не слабость, милорд. Иногда они всего лишь способ Испытующего смыть боль». — Бенджамин помолчал, затем улыбнулся. — Мне будет не хватать его, — сказал он.
Он сел и в Приделе Непосвященных поднялась Хонор.
— Я помню, — произнесла она тихим, ясно звучащим сопрано. — Я помню день, когда впервые встретилась с Говардом, день, когда Маккавей покусился на убийство. Он был, — она улыбнулась своим тёплым, одновременно горьким и сладким воспоминаниям, — против самой идеи о том, что женщина может носить форму, и любого союза с Мантикорой настолько, насколько только можно вообразить. Там была я, живое воплощение всего того, против чего он выступал, с лицом, наполовину скрытым повязкой. И он посмотрел на меня и был самым первым грейсонцем, увидевшим во мне не женщину, но офицера Королевы. Кого-то, от кого он ожидал выполнения долга, так же как и от самого себя. Кого-то, для кого он поднялся над собой и изменился, чтобы принять не только как своего Землевладельца, но и как своего друга и, во многом, как дочь. Мне будет не хватать его.
Хонор села и, возвышаясь на своими тетушками, поднялся Карсон Клинкскейлс.
— Я помню, — сказал он. — Я помню день, когда мой отец погиб в результате несчастного случая на учениях и дядя Говард приехал сообщить мне об этом. Я играл в парке с приятелями, а он нашёл меня и отвёл в сторону. Мне было всего лишь восемь и, когда он сказал мне, что отец мёртв, мне показалось, что весь мир рухнул. Но дядя Говард обнимал меня всё время, пока я плакал. Он позволил мне выплакаться полностью, до тех пор, когда уже не оставалось слёз. А затем он поднял меня, положил мою голову к себе на плечо и нёс меня в руках всю дорогу от парка до дома. Это было больше трёх километров, дяде Говарду было уже почти восемьдесят, а я всегда был слишком большим для своего возраста. Но он прошёл всю дорогу, донёс меня до моей спальни и сидел на моей кровати и обнимал меня до тех пор, пока я не заснул. — Он покачал головой, опустив правую руку на плечо тёти Бетани. — До того дня я не знал как сильны и неутомимы, как любящи могут быть руки, но я никогда этого не забывал… и никогда не забуду. Мне будет не хватать его.
Он опустился и встал пожилой мужчина в парадно-выходной форме бригадного генерала Планетарной Безопасности.
— Я помню, — произнес он, — Я помню первый день, когда пришел на службу в дворцовую безопасность и мне сказали, что я назначен в подразделение капитана Клинкскейлса. — Он с усмешкой покачал головой. — Страх так и пёр из меня, скажу я вам! Говард уже тогда был поразительным человеком и не позволял валять дурака. Но…
На большинстве грейсонских похорон Воспоминания занимали минут двадцать. На похоронах Говарда Клинкскейлса они продолжались три часа.
* * *
— На похоронах всегда сложно не жалеть самого себя, — заявила стоящая между возвышающимися над нею мужем и старшей дочерью Алисон Харрингтон. — Боже, как мне будет не хватать этого старого динозавра!Она шмыгнула носом и украдкой вытерла глаза.
— Всем нам, мама, — отозвалась Хонор, обнимая свою миниатюрную родительницу.
— Точно, — подтвердил Альфред Харрингтон, глядя на дочь. — И для лена его смерть станет огромной потерей.
— Знаю, — вздохнула Хонор. — Хотя мы все видели, что этот момент приближается, говорили ли об этом, или нет. И Говард видел это яснее всех прочих. Именно поэтому он столь усердно обучал Остина последние три-четыре года.
Она взглянула на прогуливавшегося в тихом, прекрасно спланированном саду мужчину средних лет — по стандартам времён до пролонга — с седеющими тёмно-каштановыми волосами и выдающимся подбородком, являвшимся, похоже, отличительной чертой всех мужчин семейства Клинкскейлсов. Как и сам Говард, Остин Клинкскейлс был высок по грейсонским меркам, хотя и не был таким гигантом, как его более молодой кузен Карсон.
— Думаю, что Остин прекрасно подойдет на роль регента, — сказала она. — На самом деле он мне сильно напоминает своего дядю. Полагаю, что хотя у него нет такого опыта, но он скорее всего гораздо гибче Говарда. Хороший человек.
— Так оно и есть, — согласился Альфред.
— И он обожает детей, — добавила Алисон. — Особенно Веру. Не забавно ли, как все эти твёрдые патриархальные грейсонские мужчины мгновенно тают от улыбки маленькой девочки?
— Любимая, ты же генетик, — с усмешкой заметил Альфред. — Уверен, что ты уже много лет тому назад обнаружила, что такая реакция нашего вида запрограммирована.
— Особенно если эта девочка мила, как одна из моих дочерей, — довольно заметила Алисон.
— Почему-то, мама, мне не кажется, что прилагательное «милая» хоть кто-нибудь употреблял в мой адрес на протяжении довольно многих лет. Во всяком случае я на это надеюсь.
— О, вы все, несгибаемые флотские офицеры, так похожи друг на друга!
Хонор начала было отвечать, но остановилась, увидев что все три жены Говарда направляются к ним. Карсон и Остин Клинкскейлсы последовали за ними; Бетани, старшая из трех, остановилась прямо перед Хонор.
— Миледи, — тихо обратилась она.
— Да, Бетани?
— Вы знаете наши обычаи, миледи, — сказала Бетани. — Тело Говарда уже отправилось в наш Сад Памяти. Но он оставил дополнительное распоряжение.
— Распоряжение? — повторила Хонор, когда та сделала паузу.
— Да, миледи. — Бетани протянула ей маленькую деревянную коробочку. Ее не украшала резьба или инкрустация, но она ярко сверкала на солнце полированной вручную поверхностью. — Он распорядился, — продолжила она, — чтобы часть его праха была вручена вам.
Глаза Хонор расширились и она потянулась к коробочке.
— Я глубоко тронута, — сказала она через мгновение. — Я не ожидала…
— Миледи, — сказала Бетани, глядя ей прямо в глаза, — для Говарда — да и для моих сестер и меня — вы и в самом деле были дочерью, как вы и сказали сегодня. Когда вы основали Сад Харрингтон для ваших погибших на службе телохранителей, Говарда это тронуло гораздо сильнее, чем он показал. Мы всегда уважали вашу решимость не переходить в нашу веру исключительно по политическим мотивам, но вы постоянно выказывали такие отзывчивость и уважение к нашей религии, какими не может похвастаться ни один другой Землевладелец. Думаю, Говард надеялся, что однажды вы решите, что именно этого ожидает от вас Испытующий, и придёте в объятия Церкви. Но независимо от того, наступит когда-нибудь этот день или нет, он хотел стать частью Сада Харрингтон. — Она улыбнулась сквозь слезы. — Он сказал, что может быть так сможет «поддерживать у вас порядок» до той поры, пока вы не присоединитесь к нему.
Хонор сморгнула слезы и улыбнулась глядя вниз, на низкую старую женщину.
— Если настанет день, когда я присоединюсь к Церкви Освобожденного Человечества, то это произойдет благодаря примеру таких людей, как вы и Говард, Бетани. — сказала она. — И придёт ли этот день, или нет, но я почту за честь и великую, великую радость исполнить просьбу Говарда.
— Спасибо, миледи. — Бетани и ее сестры по браку присели в формальном реверансе, но Хонор протестующее замотала головой.
— Нет, это вам спасибо, Бетани, — сказала она. — Клан Клинкскейлс служил мне лично и моему лену с преданностью и умением превышающими всё, чего я могла ожидать. Моя семья и мои люди у вас — у всех у вас — в долгу, — она подняла глаза чтобы взглянуть и на Остина с Карсоном, — и пока Говард верно служил мне, а Остин согласился служить мне вместо него, вы стали для меня семьёй. Не слугами и даже не просто друзьями. Мой меч — ваш меч. Ваша битва — моя битва. Наши радости и печали едины.
Бетани резко вдохнула, а Карсон с Остином замерли позади неё.
— Миледи, я никогда… Говард оставил это распоряжение не потому…
— Вы думаете, я этого не понимаю? — мягко спросила Хонор. Она передала деревянную коробочку матери и слегка нагнулась, чтобы обнять вдову своего регента; затем поцеловала старую женщину в щёку.
— Эта служба вышла далеко за рамки любых клятв и обязательств, — продолжила она выпрямившись. — Эта служба стала любовью, и мне давно следовало так поступить.
Она снова взглянула на Карсона через голову его тёти, ощущая его изумление. Ей было интересно, в курсе ли он был, что она вообще знает ритуальные фразы, которыми грейсонский землевладелец официально провозглашал установление семейной связи с другим кланом. Сложные сети связей кланов всегда были составной частью способа выживания грейсонцев во враждебном окружении их планеты. А создание эквивалента кровных уз между домом Землевладельца и его ближайшими союзниками и вассалами было основным способом, которым такие сети создавались. В определённом смысле то, что сделала Хонор, подчинило клан Клинкскейлс клану Харрингтон, но также и обязало Хонор и её наследников лично заботиться и защищать потомков Говарда Клинкскейлса отныне и во веки веков.
Это был не тот шаг, который предпринимается легко или импульсивно. Но Хонор ощутила, что её решение и не было таковым. И что ей и в самом деле следовало сделать это раньше, пока Говард мог ещё это увидеть. «Ну, вне всякого сомнения он и так может, где бы он сейчас не был», — с любовью подумала она. А затем её осенило, и губы её расплылись в улыбке.
Как Землевладелец Харрингтон она была старшим членом Клана Харрингтон, что, как она внезапно поняла, официально делало её по грейсонским законам «тетей Хонор» для Карсона. А это означало…
Её губы расплылись ещё шире и она заметила огонёк в глазах Карсона, когда до него тоже дошло. Они посмотрели друг на друга и начали хихикать. Хонор чувствовала, что её хихиканье переходит в полноценный смех и поторопилась пожать плечо Бетани и отступить.
— Простите, Бетани! — выдавила она из себя. — Я не должна смеяться. Просто я внезапно поняла, что…
Её прервал очередной приступ смеха, а Бетани покачала головой с любящей улыбкой на устах.
— Миледи, я могу представить себе многое, что расстроило бы Говарда. Но ваш смех в день его похорон определённо к этому не относится.
— Это хорошо, — улыбаясь сказала Хонор, — потому что, видите ли, смеха будет ещё много.
— Миледи? — озадаченно посмотрела на неё Бетани.
— Конечно будет, — выдала Хонор между взрывами хохота. — Вера и Джеймс привыкли называть Говарда «дядя Говард», а я слышала, что они называют «дядей» и Остина. Но теперь она будет «тётя Вера» и для него и для Карсона! — Хонор покачала головой. — Мы не дождёмся, пока смех уляжется.
Глава 4
— С возвращением, ваша милость.
— Спасибо, Мерседес.
Хонор вслед за Саймоном Маттингли прошла отдельным коридором и протянула руку сильной яснолицей женщине, встречающей её в зале ожидания для особо важных персон шаттлпорта Лэндинга. Мерседес Брайэм всё ещё носила мундир мантикорского коммодора, а не контр-адмиральскую звезду, на которую она имела право на грейсонской службе. Вообще-то ей и в КФМ[12] пора было расстаться со своими парными планетами коммодора. Хонор прекрасно знала, что Брайэм ясно дала понять Бюро по кадрам, что желает сохранить положение начальника штаба Хонор, а присвоение чина контр-адмирала сделало бы её ранг слишком высоким для этой должности. Хонор пыталась её переубедить, хотя, как она чувствовала, и не столь усердно, как должна была бы, но Мерседес только улыбалась.
— Если бы я действительно желала получить командование, мэм, — сказала она, — то всё, что мне нужно было бы сделать — вернуться на Грейсон. Сейчас, полагаю, я полезнее на своём теперешнем месте. Однако если вы желаете избавиться от меня…
— И тебя с возвращением, Паршивец, — добавила Брайэм, протягивая руку Нимицу. Древесный кот важно потряс её, затем взмахнул хвостом и замяукал. Брайэм хихикнула, затем снова обратилась к Хонор, лицо её приобрело сочувственное выражение.
— Вы выглядите немного усталой, ваша милость.
— Эти десять дней были тяжелыми, — признала Хонор.
— Действительно было столько хлопот, как ожидалось?
— Нет, — ответила Хонор. — Честно, нет. Во всяком случае не совсем. Утверждение Остина в качестве регента прошло очень гладко. Было небольшое сопротивление, главным образом со стороны Мюллера. Я не думаю, что теперешний лорд Мюллер так уж смирился с казнью своего отца, как он пытается изобразить. Он понемногу начинает восстанавливать былое влияние своего лена в Оппозиции. Однако Бенджамин, Оуэнс, Янаков и Макензи продавили назначение.
— Я полагаю, — продолжила Брайэм, в то время как Лафолле и Спенсер Хаук прошли ворота и расположились, оглядываясь, за спиной Хонор, и показались ещё четверо нагруженных багажом телохранителей, одетых в зеленые цвета Харрингтон, — вы имели возможность обсудить сложившуюся ситуацию с гранд-адмиралом Мэтьюсом?
— Да. Не то чтобы кто-то из нас смог добавить что-то существенное к пониманию другого. — Хонор поморщилась. — В настоящее время «ситуация», по крайней мере, имеет преимущество некой мрачной простоты.
— Противник, тем не менее, всё ещё пытается усложнить её, ваша милость, — заметила Брайэм. — Вы слышали о рейде на Ализон?
— Да, — Хонор резко взглянула на неё. — Предварительное сообщение пришло до того, как «Тэнкерсли» покинул орбиту Грейсона, однако никаких деталей в нём не содержалось. Насколько это было плохо?
— Далеко не так ужасно, как то, что сотворила МакКвин во время операции «Икар», — быстро ответила Брайэм. — Не то, чтобы это было хорошо, вы же понимаете. Мы потеряли несколько наших собственных торговых судов и они отправили ко всем чертям изрядную часть астероидных шахтерских платформ и добывающих судов. Но людские потери были очень низки. Хевы не подошли достаточно близко для того, чтобы поразить основные промышленные платформы. Никто из наших людей не получил и царапины, а ализонцы потеряли всего лишь около полудюжины шахтёров. — Она дернула плечом. — И даже эти потери сильно смахивают на несчастный случай. Из всего, что я видела, кажется, что хевы сделали всё, что от них зависело, чтобы играть по правилам.
— Они использовали ЛАКи? Никаких гиперпространственных кораблей?
— Только ЛАКи, ваша милость. — Если Брайэм и была удивлена вопросами Хонор, то этого не показала. — Согласно информации командования обороны Ализона, хевы потеряли от тридцати до сорока ЛАКов. Все от огня ракетных подвесок.
— Наши ЛАКи принимали участие? — спросила Хонор и Брайэм ответила ей тонкой улыбкой.
— По странному стечению обстоятельств — нет, ваша милость. Я знаю, о чем вы думаете, и командование обороны Ализона подумало то же самое. Это была разведка боем, проверка нашей обороноспособности. Если бы они хотели нанести серьёзный урон инфраструктуре системы, то атаковали бы намного более мощными силами. Когда командование обороны поняло, что это был набег, в котором, вероятно, даже и не планируется прорыв прикрытия внутренней части системы, а тем более серьёзная атака на систему, то все наши «Шрайки», «Ферреты» и — в особенности — «Катаны» остались в резерве. Также, как и подвески прикрытия внешней части системы. Разведуправление флота считает, что с вероятностью более девяноста процентов хевы даже их не заметили.
— Хорошо, — сказала Хонор и кивнула в сторону выхода из зала, где ожидал бронированный аэролимузин, окрашенный в цвета Харрингтонов. Маттингли уже занял позицию около него и вся компания направилась к машине.
— Не слишком вероятно, что кто-то вроде Тейсмана не предположит, что ЛАКи по меньшей мере где-то там были, — продолжала она, — но он, по крайней мере, не смог это подтвердить. — Хонор задумчиво нахмурилась. — Что-нибудь слышно о реакции Ализона на нападение?
— Не официально. — Брайэм стояла в стороне, чтобы позволить волокущим багаж телохранителям сложить свой груз в багажник лимузина. — Мы получили сообщение командования обороны всего лишь пять дней тому назад. Адмиралтейство прислало нам копии сообщений и боевого донесения адмирала Саймона, но ничего со стороны гражданских я не видела. Тем не менее, согласно некоторым моим источникам в конторе сэра Томаса, ализонцы не выглядят довольными.
— Вот уж сюрприз, — фыркнула Хонор.
— Все-таки в прошлый раз им действительно крепко досталось, — заметила Брайэм. — И после обращения, которому их подвергали Высокий Хребет и его шайка, весьма вероятно, что их запасы доброжелательности по отношению к нам почти исчерпаны. Вы знаете адмирала Саймона?
— Лично нет. — Хонор покачала головой. — Я знаю, что он молод для своего ранга, что он окончил академию Саганами и что у него хорошая репутация и у нас, и у его собственных людей. На этом всё.
— На самом деле, это достаточно полно его характеризует. Я бы только добавила, что он всегда был одним из убежденнейших сторонников Альянса. Но даже его сообщения, те которые я видела, содержат некоторые резкие замечания относительно того, как слаба была бы оборона их системы против реальной атаки. — Брайэм поморщилась. — Я полагаю, что их гражданские власти будут упирать на это еще сильнее, и не могу их осудить. Они будут желать конкретной демонстрации нашей готовности — и способности — защитить их от повторения «Икара».
— Спасибо, Мерседес.
Хонор вслед за Саймоном Маттингли прошла отдельным коридором и протянула руку сильной яснолицей женщине, встречающей её в зале ожидания для особо важных персон шаттлпорта Лэндинга. Мерседес Брайэм всё ещё носила мундир мантикорского коммодора, а не контр-адмиральскую звезду, на которую она имела право на грейсонской службе. Вообще-то ей и в КФМ[12] пора было расстаться со своими парными планетами коммодора. Хонор прекрасно знала, что Брайэм ясно дала понять Бюро по кадрам, что желает сохранить положение начальника штаба Хонор, а присвоение чина контр-адмирала сделало бы её ранг слишком высоким для этой должности. Хонор пыталась её переубедить, хотя, как она чувствовала, и не столь усердно, как должна была бы, но Мерседес только улыбалась.
— Если бы я действительно желала получить командование, мэм, — сказала она, — то всё, что мне нужно было бы сделать — вернуться на Грейсон. Сейчас, полагаю, я полезнее на своём теперешнем месте. Однако если вы желаете избавиться от меня…
— И тебя с возвращением, Паршивец, — добавила Брайэм, протягивая руку Нимицу. Древесный кот важно потряс её, затем взмахнул хвостом и замяукал. Брайэм хихикнула, затем снова обратилась к Хонор, лицо её приобрело сочувственное выражение.
— Вы выглядите немного усталой, ваша милость.
— Эти десять дней были тяжелыми, — признала Хонор.
— Действительно было столько хлопот, как ожидалось?
— Нет, — ответила Хонор. — Честно, нет. Во всяком случае не совсем. Утверждение Остина в качестве регента прошло очень гладко. Было небольшое сопротивление, главным образом со стороны Мюллера. Я не думаю, что теперешний лорд Мюллер так уж смирился с казнью своего отца, как он пытается изобразить. Он понемногу начинает восстанавливать былое влияние своего лена в Оппозиции. Однако Бенджамин, Оуэнс, Янаков и Макензи продавили назначение.
— Я полагаю, — продолжила Брайэм, в то время как Лафолле и Спенсер Хаук прошли ворота и расположились, оглядываясь, за спиной Хонор, и показались ещё четверо нагруженных багажом телохранителей, одетых в зеленые цвета Харрингтон, — вы имели возможность обсудить сложившуюся ситуацию с гранд-адмиралом Мэтьюсом?
— Да. Не то чтобы кто-то из нас смог добавить что-то существенное к пониманию другого. — Хонор поморщилась. — В настоящее время «ситуация», по крайней мере, имеет преимущество некой мрачной простоты.
— Противник, тем не менее, всё ещё пытается усложнить её, ваша милость, — заметила Брайэм. — Вы слышали о рейде на Ализон?
— Да, — Хонор резко взглянула на неё. — Предварительное сообщение пришло до того, как «Тэнкерсли» покинул орбиту Грейсона, однако никаких деталей в нём не содержалось. Насколько это было плохо?
— Далеко не так ужасно, как то, что сотворила МакКвин во время операции «Икар», — быстро ответила Брайэм. — Не то, чтобы это было хорошо, вы же понимаете. Мы потеряли несколько наших собственных торговых судов и они отправили ко всем чертям изрядную часть астероидных шахтерских платформ и добывающих судов. Но людские потери были очень низки. Хевы не подошли достаточно близко для того, чтобы поразить основные промышленные платформы. Никто из наших людей не получил и царапины, а ализонцы потеряли всего лишь около полудюжины шахтёров. — Она дернула плечом. — И даже эти потери сильно смахивают на несчастный случай. Из всего, что я видела, кажется, что хевы сделали всё, что от них зависело, чтобы играть по правилам.
— Они использовали ЛАКи? Никаких гиперпространственных кораблей?
— Только ЛАКи, ваша милость. — Если Брайэм и была удивлена вопросами Хонор, то этого не показала. — Согласно информации командования обороны Ализона, хевы потеряли от тридцати до сорока ЛАКов. Все от огня ракетных подвесок.
— Наши ЛАКи принимали участие? — спросила Хонор и Брайэм ответила ей тонкой улыбкой.
— По странному стечению обстоятельств — нет, ваша милость. Я знаю, о чем вы думаете, и командование обороны Ализона подумало то же самое. Это была разведка боем, проверка нашей обороноспособности. Если бы они хотели нанести серьёзный урон инфраструктуре системы, то атаковали бы намного более мощными силами. Когда командование обороны поняло, что это был набег, в котором, вероятно, даже и не планируется прорыв прикрытия внутренней части системы, а тем более серьёзная атака на систему, то все наши «Шрайки», «Ферреты» и — в особенности — «Катаны» остались в резерве. Также, как и подвески прикрытия внешней части системы. Разведуправление флота считает, что с вероятностью более девяноста процентов хевы даже их не заметили.
— Хорошо, — сказала Хонор и кивнула в сторону выхода из зала, где ожидал бронированный аэролимузин, окрашенный в цвета Харрингтонов. Маттингли уже занял позицию около него и вся компания направилась к машине.
— Не слишком вероятно, что кто-то вроде Тейсмана не предположит, что ЛАКи по меньшей мере где-то там были, — продолжала она, — но он, по крайней мере, не смог это подтвердить. — Хонор задумчиво нахмурилась. — Что-нибудь слышно о реакции Ализона на нападение?
— Не официально. — Брайэм стояла в стороне, чтобы позволить волокущим багаж телохранителям сложить свой груз в багажник лимузина. — Мы получили сообщение командования обороны всего лишь пять дней тому назад. Адмиралтейство прислало нам копии сообщений и боевого донесения адмирала Саймона, но ничего со стороны гражданских я не видела. Тем не менее, согласно некоторым моим источникам в конторе сэра Томаса, ализонцы не выглядят довольными.
— Вот уж сюрприз, — фыркнула Хонор.
— Все-таки в прошлый раз им действительно крепко досталось, — заметила Брайэм. — И после обращения, которому их подвергали Высокий Хребет и его шайка, весьма вероятно, что их запасы доброжелательности по отношению к нам почти исчерпаны. Вы знаете адмирала Саймона?
— Лично нет. — Хонор покачала головой. — Я знаю, что он молод для своего ранга, что он окончил академию Саганами и что у него хорошая репутация и у нас, и у его собственных людей. На этом всё.
— На самом деле, это достаточно полно его характеризует. Я бы только добавила, что он всегда был одним из убежденнейших сторонников Альянса. Но даже его сообщения, те которые я видела, содержат некоторые резкие замечания относительно того, как слаба была бы оборона их системы против реальной атаки. — Брайэм поморщилась. — Я полагаю, что их гражданские власти будут упирать на это еще сильнее, и не могу их осудить. Они будут желать конкретной демонстрации нашей готовности — и способности — защитить их от повторения «Икара».