Страница:
Потому что, как бы странно это ни звучало, существование Врага не опровергает существование всемогущего и всеведущего Создателя и, напротив, подтверждает его. И если вспомнить Завет, где утверждается, что Человек сотворен по точному образу и подобию Создателя, станет понятно, почему Враг есть у каждого Человека.
А также, с внезапной ясностью понимаешь ты, станет очевиден исток того самого, невесть откуда берущегося могущества Человека. И его Врага…
- Моя миссия движется к завершению, - сообщает бесшумно появившаяся за твоей спиной Эстер. - Ты уже подготовил Проход?
- Проход готов всегда, - отвечаешь ты, знаком предлагая ей устроиться рядом, чтобы иметь возможность без помех смотреть в Глаз Дракона. - Много времени это не займет. Но сперва взгляни на одну сцену.
- Ты тут что, занимаешься историей Эллады?
Интуиция у Нефилим развита не хуже, чем у тебя, да и догадаться не так сложно. Что ж еще тут, на Олимпе, делать?
- Можно сказать и так. Думаю, классические легенды тебе известны. В частности, миф о Геракле.
- Ну и что дальше?
Ответ дает вспыхнувший Глаз.
Вершина Олимпа (в точности то место, где сейчас сидите вы, но без вас, естественно). От жертвенника вверх тянется сотканная из солнечных лучей лестница.
- Ты мог бы быть среди нас, - говорит Прометею седой, выглядящий уставшим от всего на свете муж в белом хитоне и золотом лавровом венке.
- Я никогда не желал этого, Зевс, - отвечает титан. Немного оправившийся от веков, проведенных на скале, он все же кажется полумертвым рядом с Владыкой Небес.
- Думаешь, я желал? - хмуро молвит Олимпиец. - Все мы делаем то и только то, что можем и должны сделать. Выбора нет ни у нас, ни у тебя. И ты знаешь, почему.
- Я предупреждал вас и об этом.
- Но кто тогда мог поверить тебе? Даже сейчас…
- Сейчас, Зевс, заканчивается время вашей власти. Вот живое доказательство тому, - Прометей кивает на сидящего подле жертвенника Геракла. - Отравленный кровью кентавра Несса и ядом собственной стрелы, он до сих пор жив, хотя любой из вас давно расстался бы с телесной оболочкой, чтобы прекратить муки. Он жив, ибо также должен сделать нечто, доступное лишь ему.
- Ты всегда верил в человечество.
- Не обманывайся. Человечество, здесь вы зачастую правы, немногим отличается от стада. Но важно не человечество, а Человек - тот, кто смог подняться над человечеством, не отходя от него.
- И ты думаешь, мой сын - Человек? Он полубог от рождения, - с какой-то странной усмешкой произносит Зевс, - а после смерти ему предначертано стать одним из нас.
- Возможно. Но пока он - Человек, и ты в этом сейчас убедишься. Смотри!
Свет заходящего солнца падает на жертвенник. Геракл с немалым трудом поднимается, держа запятнанный собственной кровью меч обеими руками. Махайра вздымается над его плечом - и последний удар величайшего героя Эллады разрубает лестницу, соединяющую небесную обитель Олимпийцев с реальным, земным Олимпом. Затем он падает в заранее сложенный для него погребальный костер.
- Гелиайне, сын мой! - шепчет Зевс, и удар молнии зажигает политые маслом поленья.
- Прощай, Геракл, - эхом откликается Прометей.
Вместе с дымом погребального костра к небесам поднимается золотистая тень, которая вскоре обратится в Бога-Героя, Геракла. Зевс следует за своим сыном, зная, что возвращения не будет.
Прометей провожает обоих взглядом, поворачивается и спускается с Олимпа.
- Очередная версия на тему твоего любимого высказывания: «Пути у Богов и Людей различны». Кто ж с этим спорит?
- Боги, - усмехаешься ты, - и кое-кто из людей. Я хочу завершить это раз и навсегда.
- Учитывая, что Богов не осталось, особых проблем не будет.
- Не должно быть. Это-то меня и тревожит.
Нефилим пристально смотрит на тебя.
- Подозрения?
- Если бы… Простое предчувствие.
- Демиургу дано проследить источники своих чувств.
- При их отсутствии - нет, - возражаешь ты. - Придется опираться на интуицию и идти дальше вслепую. Не в первый раз.
- Но этот раз может стать последним.
Вторично Эстер произносит эти слова, обращаясь к тебе; и на сей раз тебе становится ясно, что так оно и случится.
- Ну, значит, станет, - говоришь ты. - Тогда нам (точнее, тебе) придется поспешить. Пошли со мной, я подготовлю начало Прохода.
Переместившись в камеру под курганом, ты речитативом, борясь со странной усталостью, произносишь формулу Прохода Ланфейр и вливаешь в готовый образ необходимое количество энергии. Прямоугольник открывающихся Врат озаряет темную комнату.
Раздается испуганный возглас Эстер.
Рывком поворачиваясь, ты подспудно уже знаешь, ЧТО увидишь.
В каменном зеркале сбоку от Черного Трона явственно отражается твое лицо. Лицо мертвеца.
Посвященные твоего ранга не умирают от старости. Лишенные мощи, они старятся мгновенно, фактически рассыпаясь грудой праха. Однако ты не можешь позволить себе такого, как не мог сделать этого в Железных Горах. И вновь лишь твоя слабеющая воля поддерживает тело, хотя теперь ее явно не хватает.
Как раз мощь у тебя осталась. Исчезла, и исчезла давно, воля к жизни. Долго, очень долго смешивались в тебе светлая кровь Создателя, сотворившего Человека, и черный Дар Врага, создавшего Путь. И вот теперь, когда Путь - Путь, которым прошел ты, - уничтожен, а от воли Создателя ты отошел сам, помешать приближающейся гибели не может никто и ничто.
- Уходи, - скрипящим шепотом выдавливаешь ты, - скорее, пока я еще могу себя контролировать!
- Но я…
- Живее же! Врата пропустят тебя - и, ради Бездны, потом уничтожь их! Иначе погибнешь, а вместе с тобой умрет все, что ты начала!
Голос садится с каждым мгновением, покрывшаяся складками и морщинами пергаментная кожа обтягивает кости, так как мышцы - живая плоть - растворились без следа. С трудом делая последние шаги, ты опускаешься на сиденье Черного Трона.
Отступая под нажимом твоего мертвого взгляда, Эстер пересекает Порог. Врата тотчас начинают закрываться. Шесть секунд, которые кажутся тебе вечностью, - и на месте Врат остается волосок бледного света, затем и он исчезает.
Только тогда ты со скрипом оголенных шейных позвонков поворачиваешь голову так, чтобы смотреть на лестницу, уходящую вверх, туда, откуда когда-то спустился сам.
Руки помимо твоей воли поднимаются, берут черную диадему Венца Власти и водружают на голову.
Кровью рдеют руны предсказанья:
Власть - в руках Носителя Венца.
Беззвучным эхом к древнему пророчеству становятся твои мысли, пробивающиеся сквозь сгущающийся мрак Истинной Смерти - подлинное завершение этого стиха, а не то, что глупый и самоуверенный ученик двести лет назад считал таковым:
Только Власть та - горечь и страданье,
Руки же - суть руки мертвеца…
Венец мерцает алым заревом. Бронзовый акинак, верой и правдой служивший предыдущим Носителям Венца, вновь покоится на коленях мертвого Властителя. Как и должно быть.
И последним усилием сознания ты призываешь Знак Пути. Коль уж надлежит охранять то, что содержится здесь, пускай этим займется не просто бывший Властитель, а Страж.
Пусть даже - Мертвый Страж.
РАЗБИТЫЕ ГРЕЗЫ. РЕАЛЬНЫЙ МИР
Пусть сны - это только тени,
Пусть грезы - обман и прах:
Ведь именно сновидения
Останутся жить в веках.
«Господи, и пригрезится же такое… Вот что бывает, когда спать ложишься не раньше середины ночи, и так несколько недель подряд. Не создан человек для такого, нет.
Ну а что делать, когда полный день - работа, а вечером приходится то по дому чего-то делать, то по работе чего-то заканчивать? Поневоле начнешь полуночничать. Хвала предкам, пока здоровье позволяет.»
Но все же интересно, нельзя не признаться. С точки зрения любой науки - истории там, философии, теологии и прочая - все это полный и несомненный бред. Даже не мистика, там хоть что-то на логике нормального мира основано. Но ТАКОЕ? Испытания, Стражи, Пути, Знаки, формулы как-их-там… Нет, ну ладно бы только это - знакомые слова, могли сами по себе всплыть в памяти и встать на соответствующие места: кто ж его знает, это подсознание, какой «логикой» оно руководствуется. Но откуда берутся в этих снах стихи?
Вот, опять: не успел подумать, а они уж тут как тут…
Я помню острые шипы тернового венца,
И рев взбесившейся толпы у черных врат дворца,
И блеск всевластного глупца,
И человека без лица,
И стертый в крошево и пыль Знак Меры и Конца.
«Ну скажите на милость, КТО это сочиняет?! Кто и зачем?»
Всевидящее мироздание, к которому обращен вопрос, как и следовало ожидать, не дает ответа.
Был бы собственный талант стихотворца, оно бы понятно. Так ведь нет его! Все рифмы и ритмы, сочиненные за всю сознательную жизнь, ограничивались вырезанной на школьной скамье похабщиной, за которую некогда так всыпали горячих, что сие навеки отвратило от мысли заняться стихосложением и гравюрой. Поэзия всегда ассоциировалась с широким кожаным ремнем и рвущей болью пониже спины.
Однако ни эти строки, ни те, что приходили во сне, такого ощущения не вызывали. Странно, но факт. Это запомнилось отчетливо.
Запомнилось…
Я помню серое Ничто за гранью бытия,
И Тварей Бездны жуткий стон, и крики воронья,
И скрип ползущего ручья,
И свист летящего копья,
И меж землей и небом столб, где вьет гнездо змея.
Ну почему, за какие такие грехи это наказание? Лечь и попробовать выспаться, что ли, - так ведь снова придет этот сон, и наутро окружающий мир снова покажется тенью, нелепой выдумкой; и снова начнутся предположения: что тут произошло, пока Акинак отсутствовал…
Нет, это никакие не галлюцинации и не наваждения! Это прямо рок какой-то!
Рок…
Я помню роковой обет отмщенья и борьбы,
И смерть во тьму ушедших лет, и смех слепой Судьбы,
И как восставшие рабы
Свои предсмертные мольбы
В единый сплавили Завет, что сказкой сделал быль.
Нет, с этим решительно надо кончать! И так глаза уже ввалились настолько, что уже кажется, будто черные круги вокруг них не появились за последние недели, а существовали с момента рождения. И так уже при виде церкви пробирает дрожь, а проповеди, ранее навевавшие здоровый и крепкий сон, теперь повергают в совершенно беспричинную ненависть…
Хочется лишь одного: чтобы все это закончилось! Хочется только покоя!
Я помню собственную речь пред армией немой,
Когда на свой двуострый меч пал вражеский герой,
И как узрели мир иной
Те, кто свой вел последний бой,
И как в эпоху долгих сеч наш мир обрел покой.
Первые лучи рассветного солнца, отражаясь от натертого до блеска паркета, бросают блики на висящий в углу клинок, который то ли прадед, то ли еще кто-то из предков спер из какого-то разграбленного музея. И в детстве, и позднее довольно часто держал в руках этот короткий меч (никудышный баланс, совершенно тупой и, вполне возможно, развалится от одной попытки взмахнуть им, не говоря уж об ударе) - и никогда не ощущал ничего особенного.
Тем не менее вдруг захотелось подойти и коснуться старой костяной рукояти. И конечно же, ладонь словно прилипает к эфесу; где-то внутри возникает уверенность в том, что так все и должно быть.
Четким, заученным движением меч выскальзывает из ветхих, облупившихся ножен, и без всякого удивления обнаруживается, что металл лезвия блестит чистой бронзовой полировкой, и края заточены так, что хоть брейся…
- Нет!
Меч убирается в ножны и возвращается на место.
Слишком резкое движение вырывает из стены проржавевший крюк, и каким-то образом выскользнувший из ножен меч, упав острием вниз и ударившись об угол каминной решетки… словно стеклянный, разбивается на множество осколков! Последние со звоном рассыпаются по полу - и в этой беспорядочной россыпи угадываются строгие рифмованные строки:
Я помню все… И мой удел - оставить этот век,
Где мне привычных дум и дел и не было, и нет,
Где одержал победу Свет,
Где стерт давно последний След,
Где Тьмой проведенный предел чтят Кодекс и Завет…
И в этот миг наваждения уходят окончательно. Разум вновь чист, сны остались в прошлом, и осталась твердая уверенность в том, что более они не вернутся никогда.
И тут же, как то всегда свойственно человеку, появляется острое ощущение безвозвратной потери и горечь сожаления…
ЭПИЛОГ. ИСХОД
Покинуть сей мир презренный,
Отбросить груз прошлых лет -
И в черной тиши видений
Вопрос позабыть и ответ…
Жизнь и смерть - две стороны одного листа бумаги, говорят иногда в Поднебесной Империи. И это правда.
Однако тот, кто считает, что всякий лист бумаги имеет две стороны - ошибается. Как ошибается и тот, кто полагает, что из этого правила есть лишь немногие исключения.
Потому что любой лист бумаги легко сворачивается в ленту Мебиуса, имеющую только одну сторону. И не в этом ли секрет могущества Пути, чьим символом была и остается эта лента?
Жизнь и смерть. Жизнь, переходящая в смерть - и смерть, дающая начало новой жизни. Новой - и той же самой: ведь не бывает разных жизней, как и разных смертей, что бы ни говорили именующие себя «познавшими жизнь и смерть»…
Холод ничего не значит, как и темнота. Жесткое каменное сиденье не причиняет никаких неудобств. Смертельное одиночество - привычное ощущение, ведь и при жизни вокруг не было друзей.
Интерес ко всему, что осталось снаружи, в Яви, давно угас. Никаких чувств, никаких эмоций и ощущений. Лишь память, но и она медленно уходит в черноту небытия.
И только иногда гаснущий слух тревожат забытые голоса:
- Лишенный души.
- Равно как и всего, что с Тьмою способно связать.
- Тогда, безусловно, священный твой долг его в Свет Предвечный забрать.
- Зачем ему Свет?
- А с каких это пор тревожит тебя сей вопрос? Достойных - вперед, недостойных - во двор и пусть крутят привод Колес.
- Ты сам-то что, лучше? Весь свой материал расходуешь в Играх с Судьбой, надеясь отсрочить законный Финал. Ведь нам неподвластен покой, а вечность страдания…
- Пугает тебя простая и чистая боль? В страданиях - мощь, ну а мощь ты и я давно изучаем.
- Осел! Не в боли могущество есть, но в боях с той болью!
- Возможно. И что, тебе непонятно, как эта земля его не отвергла престол? Он власти не принял - и Черный Венец лишил всех предсказанных жертв. Неужто неясно, что ЭТОТ конец был верным исходом для тех, кто свой Путь избрал без подсказок?!
- Как знать… Мы знаем об этом, но он - навряд ли. А Путь ведь способен предать своих Посвященных. Закон был писан для нас - не для них. Он - для тех, кто нашей дорогой идет.
- Дорога - как Путь. И в конце его всех одно завершение ждет…
Иногда их слова таковы, иногда нет. Но это уже не имеет значения. Цель достигнута. А прочие… прочие пусть поступают так, как сами считают нужным.
Здесь осталось одно: ожидание.
Ожидание того, кто в ночь полнолуния придет к забытому кургану, свершит необходимый ритуал - и примет из рук восставшего мертвеца древний клинок вместе с именем…
А также, с внезапной ясностью понимаешь ты, станет очевиден исток того самого, невесть откуда берущегося могущества Человека. И его Врага…
- Моя миссия движется к завершению, - сообщает бесшумно появившаяся за твоей спиной Эстер. - Ты уже подготовил Проход?
- Проход готов всегда, - отвечаешь ты, знаком предлагая ей устроиться рядом, чтобы иметь возможность без помех смотреть в Глаз Дракона. - Много времени это не займет. Но сперва взгляни на одну сцену.
- Ты тут что, занимаешься историей Эллады?
Интуиция у Нефилим развита не хуже, чем у тебя, да и догадаться не так сложно. Что ж еще тут, на Олимпе, делать?
- Можно сказать и так. Думаю, классические легенды тебе известны. В частности, миф о Геракле.
- Ну и что дальше?
Ответ дает вспыхнувший Глаз.
Вершина Олимпа (в точности то место, где сейчас сидите вы, но без вас, естественно). От жертвенника вверх тянется сотканная из солнечных лучей лестница.
- Ты мог бы быть среди нас, - говорит Прометею седой, выглядящий уставшим от всего на свете муж в белом хитоне и золотом лавровом венке.
- Я никогда не желал этого, Зевс, - отвечает титан. Немного оправившийся от веков, проведенных на скале, он все же кажется полумертвым рядом с Владыкой Небес.
- Думаешь, я желал? - хмуро молвит Олимпиец. - Все мы делаем то и только то, что можем и должны сделать. Выбора нет ни у нас, ни у тебя. И ты знаешь, почему.
- Я предупреждал вас и об этом.
- Но кто тогда мог поверить тебе? Даже сейчас…
- Сейчас, Зевс, заканчивается время вашей власти. Вот живое доказательство тому, - Прометей кивает на сидящего подле жертвенника Геракла. - Отравленный кровью кентавра Несса и ядом собственной стрелы, он до сих пор жив, хотя любой из вас давно расстался бы с телесной оболочкой, чтобы прекратить муки. Он жив, ибо также должен сделать нечто, доступное лишь ему.
- Ты всегда верил в человечество.
- Не обманывайся. Человечество, здесь вы зачастую правы, немногим отличается от стада. Но важно не человечество, а Человек - тот, кто смог подняться над человечеством, не отходя от него.
- И ты думаешь, мой сын - Человек? Он полубог от рождения, - с какой-то странной усмешкой произносит Зевс, - а после смерти ему предначертано стать одним из нас.
- Возможно. Но пока он - Человек, и ты в этом сейчас убедишься. Смотри!
Свет заходящего солнца падает на жертвенник. Геракл с немалым трудом поднимается, держа запятнанный собственной кровью меч обеими руками. Махайра вздымается над его плечом - и последний удар величайшего героя Эллады разрубает лестницу, соединяющую небесную обитель Олимпийцев с реальным, земным Олимпом. Затем он падает в заранее сложенный для него погребальный костер.
- Гелиайне, сын мой! - шепчет Зевс, и удар молнии зажигает политые маслом поленья.
- Прощай, Геракл, - эхом откликается Прометей.
Вместе с дымом погребального костра к небесам поднимается золотистая тень, которая вскоре обратится в Бога-Героя, Геракла. Зевс следует за своим сыном, зная, что возвращения не будет.
Прометей провожает обоих взглядом, поворачивается и спускается с Олимпа.
- Очередная версия на тему твоего любимого высказывания: «Пути у Богов и Людей различны». Кто ж с этим спорит?
- Боги, - усмехаешься ты, - и кое-кто из людей. Я хочу завершить это раз и навсегда.
- Учитывая, что Богов не осталось, особых проблем не будет.
- Не должно быть. Это-то меня и тревожит.
Нефилим пристально смотрит на тебя.
- Подозрения?
- Если бы… Простое предчувствие.
- Демиургу дано проследить источники своих чувств.
- При их отсутствии - нет, - возражаешь ты. - Придется опираться на интуицию и идти дальше вслепую. Не в первый раз.
- Но этот раз может стать последним.
Вторично Эстер произносит эти слова, обращаясь к тебе; и на сей раз тебе становится ясно, что так оно и случится.
- Ну, значит, станет, - говоришь ты. - Тогда нам (точнее, тебе) придется поспешить. Пошли со мной, я подготовлю начало Прохода.
Переместившись в камеру под курганом, ты речитативом, борясь со странной усталостью, произносишь формулу Прохода Ланфейр и вливаешь в готовый образ необходимое количество энергии. Прямоугольник открывающихся Врат озаряет темную комнату.
Раздается испуганный возглас Эстер.
Рывком поворачиваясь, ты подспудно уже знаешь, ЧТО увидишь.
В каменном зеркале сбоку от Черного Трона явственно отражается твое лицо. Лицо мертвеца.
Посвященные твоего ранга не умирают от старости. Лишенные мощи, они старятся мгновенно, фактически рассыпаясь грудой праха. Однако ты не можешь позволить себе такого, как не мог сделать этого в Железных Горах. И вновь лишь твоя слабеющая воля поддерживает тело, хотя теперь ее явно не хватает.
Как раз мощь у тебя осталась. Исчезла, и исчезла давно, воля к жизни. Долго, очень долго смешивались в тебе светлая кровь Создателя, сотворившего Человека, и черный Дар Врага, создавшего Путь. И вот теперь, когда Путь - Путь, которым прошел ты, - уничтожен, а от воли Создателя ты отошел сам, помешать приближающейся гибели не может никто и ничто.
- Уходи, - скрипящим шепотом выдавливаешь ты, - скорее, пока я еще могу себя контролировать!
- Но я…
- Живее же! Врата пропустят тебя - и, ради Бездны, потом уничтожь их! Иначе погибнешь, а вместе с тобой умрет все, что ты начала!
Голос садится с каждым мгновением, покрывшаяся складками и морщинами пергаментная кожа обтягивает кости, так как мышцы - живая плоть - растворились без следа. С трудом делая последние шаги, ты опускаешься на сиденье Черного Трона.
Отступая под нажимом твоего мертвого взгляда, Эстер пересекает Порог. Врата тотчас начинают закрываться. Шесть секунд, которые кажутся тебе вечностью, - и на месте Врат остается волосок бледного света, затем и он исчезает.
Только тогда ты со скрипом оголенных шейных позвонков поворачиваешь голову так, чтобы смотреть на лестницу, уходящую вверх, туда, откуда когда-то спустился сам.
Руки помимо твоей воли поднимаются, берут черную диадему Венца Власти и водружают на голову.
Кровью рдеют руны предсказанья:
Власть - в руках Носителя Венца.
Беззвучным эхом к древнему пророчеству становятся твои мысли, пробивающиеся сквозь сгущающийся мрак Истинной Смерти - подлинное завершение этого стиха, а не то, что глупый и самоуверенный ученик двести лет назад считал таковым:
Только Власть та - горечь и страданье,
Руки же - суть руки мертвеца…
Венец мерцает алым заревом. Бронзовый акинак, верой и правдой служивший предыдущим Носителям Венца, вновь покоится на коленях мертвого Властителя. Как и должно быть.
И последним усилием сознания ты призываешь Знак Пути. Коль уж надлежит охранять то, что содержится здесь, пускай этим займется не просто бывший Властитель, а Страж.
Пусть даже - Мертвый Страж.
РАЗБИТЫЕ ГРЕЗЫ. РЕАЛЬНЫЙ МИР
«Когда огонь, ветер и вода очистят мир, а все злобные существа погибнут или будут унесены прочь, последний и самый великий из них не должен избежать этого уничтожения.»
Роджер Желязны «Джек-из-Тени»
Пусть сны - это только тени,
Пусть грезы - обман и прах:
Ведь именно сновидения
Останутся жить в веках.
«Господи, и пригрезится же такое… Вот что бывает, когда спать ложишься не раньше середины ночи, и так несколько недель подряд. Не создан человек для такого, нет.
Ну а что делать, когда полный день - работа, а вечером приходится то по дому чего-то делать, то по работе чего-то заканчивать? Поневоле начнешь полуночничать. Хвала предкам, пока здоровье позволяет.»
Но все же интересно, нельзя не признаться. С точки зрения любой науки - истории там, философии, теологии и прочая - все это полный и несомненный бред. Даже не мистика, там хоть что-то на логике нормального мира основано. Но ТАКОЕ? Испытания, Стражи, Пути, Знаки, формулы как-их-там… Нет, ну ладно бы только это - знакомые слова, могли сами по себе всплыть в памяти и встать на соответствующие места: кто ж его знает, это подсознание, какой «логикой» оно руководствуется. Но откуда берутся в этих снах стихи?
Вот, опять: не успел подумать, а они уж тут как тут…
Я помню острые шипы тернового венца,
И рев взбесившейся толпы у черных врат дворца,
И блеск всевластного глупца,
И человека без лица,
И стертый в крошево и пыль Знак Меры и Конца.
«Ну скажите на милость, КТО это сочиняет?! Кто и зачем?»
Всевидящее мироздание, к которому обращен вопрос, как и следовало ожидать, не дает ответа.
Был бы собственный талант стихотворца, оно бы понятно. Так ведь нет его! Все рифмы и ритмы, сочиненные за всю сознательную жизнь, ограничивались вырезанной на школьной скамье похабщиной, за которую некогда так всыпали горячих, что сие навеки отвратило от мысли заняться стихосложением и гравюрой. Поэзия всегда ассоциировалась с широким кожаным ремнем и рвущей болью пониже спины.
Однако ни эти строки, ни те, что приходили во сне, такого ощущения не вызывали. Странно, но факт. Это запомнилось отчетливо.
Запомнилось…
Я помню серое Ничто за гранью бытия,
И Тварей Бездны жуткий стон, и крики воронья,
И скрип ползущего ручья,
И свист летящего копья,
И меж землей и небом столб, где вьет гнездо змея.
Ну почему, за какие такие грехи это наказание? Лечь и попробовать выспаться, что ли, - так ведь снова придет этот сон, и наутро окружающий мир снова покажется тенью, нелепой выдумкой; и снова начнутся предположения: что тут произошло, пока Акинак отсутствовал…
Нет, это никакие не галлюцинации и не наваждения! Это прямо рок какой-то!
Рок…
Я помню роковой обет отмщенья и борьбы,
И смерть во тьму ушедших лет, и смех слепой Судьбы,
И как восставшие рабы
Свои предсмертные мольбы
В единый сплавили Завет, что сказкой сделал быль.
Нет, с этим решительно надо кончать! И так глаза уже ввалились настолько, что уже кажется, будто черные круги вокруг них не появились за последние недели, а существовали с момента рождения. И так уже при виде церкви пробирает дрожь, а проповеди, ранее навевавшие здоровый и крепкий сон, теперь повергают в совершенно беспричинную ненависть…
Хочется лишь одного: чтобы все это закончилось! Хочется только покоя!
Я помню собственную речь пред армией немой,
Когда на свой двуострый меч пал вражеский герой,
И как узрели мир иной
Те, кто свой вел последний бой,
И как в эпоху долгих сеч наш мир обрел покой.
Первые лучи рассветного солнца, отражаясь от натертого до блеска паркета, бросают блики на висящий в углу клинок, который то ли прадед, то ли еще кто-то из предков спер из какого-то разграбленного музея. И в детстве, и позднее довольно часто держал в руках этот короткий меч (никудышный баланс, совершенно тупой и, вполне возможно, развалится от одной попытки взмахнуть им, не говоря уж об ударе) - и никогда не ощущал ничего особенного.
Тем не менее вдруг захотелось подойти и коснуться старой костяной рукояти. И конечно же, ладонь словно прилипает к эфесу; где-то внутри возникает уверенность в том, что так все и должно быть.
Четким, заученным движением меч выскальзывает из ветхих, облупившихся ножен, и без всякого удивления обнаруживается, что металл лезвия блестит чистой бронзовой полировкой, и края заточены так, что хоть брейся…
- Нет!
Меч убирается в ножны и возвращается на место.
Слишком резкое движение вырывает из стены проржавевший крюк, и каким-то образом выскользнувший из ножен меч, упав острием вниз и ударившись об угол каминной решетки… словно стеклянный, разбивается на множество осколков! Последние со звоном рассыпаются по полу - и в этой беспорядочной россыпи угадываются строгие рифмованные строки:
Я помню все… И мой удел - оставить этот век,
Где мне привычных дум и дел и не было, и нет,
Где одержал победу Свет,
Где стерт давно последний След,
Где Тьмой проведенный предел чтят Кодекс и Завет…
И в этот миг наваждения уходят окончательно. Разум вновь чист, сны остались в прошлом, и осталась твердая уверенность в том, что более они не вернутся никогда.
И тут же, как то всегда свойственно человеку, появляется острое ощущение безвозвратной потери и горечь сожаления…
ЭПИЛОГ. ИСХОД
Покинуть сей мир презренный,
Отбросить груз прошлых лет -
И в черной тиши видений
Вопрос позабыть и ответ…
Жизнь и смерть - две стороны одного листа бумаги, говорят иногда в Поднебесной Империи. И это правда.
Однако тот, кто считает, что всякий лист бумаги имеет две стороны - ошибается. Как ошибается и тот, кто полагает, что из этого правила есть лишь немногие исключения.
Потому что любой лист бумаги легко сворачивается в ленту Мебиуса, имеющую только одну сторону. И не в этом ли секрет могущества Пути, чьим символом была и остается эта лента?
Жизнь и смерть. Жизнь, переходящая в смерть - и смерть, дающая начало новой жизни. Новой - и той же самой: ведь не бывает разных жизней, как и разных смертей, что бы ни говорили именующие себя «познавшими жизнь и смерть»…
Холод ничего не значит, как и темнота. Жесткое каменное сиденье не причиняет никаких неудобств. Смертельное одиночество - привычное ощущение, ведь и при жизни вокруг не было друзей.
Интерес ко всему, что осталось снаружи, в Яви, давно угас. Никаких чувств, никаких эмоций и ощущений. Лишь память, но и она медленно уходит в черноту небытия.
И только иногда гаснущий слух тревожат забытые голоса:
- Лишенный души.
- Равно как и всего, что с Тьмою способно связать.
- Тогда, безусловно, священный твой долг его в Свет Предвечный забрать.
- Зачем ему Свет?
- А с каких это пор тревожит тебя сей вопрос? Достойных - вперед, недостойных - во двор и пусть крутят привод Колес.
- Ты сам-то что, лучше? Весь свой материал расходуешь в Играх с Судьбой, надеясь отсрочить законный Финал. Ведь нам неподвластен покой, а вечность страдания…
- Пугает тебя простая и чистая боль? В страданиях - мощь, ну а мощь ты и я давно изучаем.
- Осел! Не в боли могущество есть, но в боях с той болью!
- Возможно. И что, тебе непонятно, как эта земля его не отвергла престол? Он власти не принял - и Черный Венец лишил всех предсказанных жертв. Неужто неясно, что ЭТОТ конец был верным исходом для тех, кто свой Путь избрал без подсказок?!
- Как знать… Мы знаем об этом, но он - навряд ли. А Путь ведь способен предать своих Посвященных. Закон был писан для нас - не для них. Он - для тех, кто нашей дорогой идет.
- Дорога - как Путь. И в конце его всех одно завершение ждет…
Иногда их слова таковы, иногда нет. Но это уже не имеет значения. Цель достигнута. А прочие… прочие пусть поступают так, как сами считают нужным.
Здесь осталось одно: ожидание.
Ожидание того, кто в ночь полнолуния придет к забытому кургану, свершит необходимый ритуал - и примет из рук восставшего мертвеца древний клинок вместе с именем…
К О Н Е Ц