Страница:
Фьете свистящим шепотком рассказал мне, что за штука этот самый секстан. Впрочем, как с ним работать, боцман и сам толком не знал. Это была тайна шканцев, тех, кто учился в морских школах в Гамбурге и Бремене.
Потом капитан со штурманом ушли. Вульф скрылся в своей каюте. Янсен ушел в штурманскую рубку. Сквозь стекло было видно, как усердно он орудует карандашом, листая какие-то толстые книги. Команда снова занялась своими повседневными делами. А тут, глядь-поглядь, и «Бери ложку, бери бак!» засвистали. Юнги вышли с камбуза с большим котлом снеди, и мы поспешили на обед. Матросы ели в кубрике, мы с Фьете вкушали свой гороховый суп у меня в мастерской. Разница в рангах именно в этой области подчеркивалась особенно старательно. Однако законный свой обеденный перерыв Фьете до конца никогда не использовал. Покончив с едой, он тут же спешил на палубу, чтобы позаботиться о подмене рулевого.
Офицеры питались в своей крохотной кают-компании. Кок обслуживал их самолично. Однако до этого они должны были еще определить место «Доры».
Стоило Янсену, облегченно вздохнув, отложить в сторону свои книги и записи, как сейчас же появлялся из своей святая святых и герр капитан, и тоже с записями в руках. Оба сравнивали свои результаты. При этом голоса их порой так повышались, что рулевому и уши навострять было ни к чему. Но потом они всегда приходили к соглашению. Янсен старательно делал прокладку на морской карте и записывал координаты «Доры» в вахтенный журнал. Потом оба выходили из штурманской рубки, и наступало мгновение, которого мы с нетерпением ожидали весь обед. Если лица у них были довольные и радостные, значит, прошли мы за сутки прилично. Ну, а случись, что вышли они насупленные и расстроенные, тут уж мы знали, что дела наши неважны и идем мы с запозданием.
Здесь следует заметить, что для обеспечения хода и курса к цели паруснику всегда необходимы две вещи: во-первых, ветер подходящей силы и, во-вторых, ветер с подходящих румбов. Капитан Вульф бывал доволен только когда совпадали и сила, и румбы. Парни с бака могли судить только о силе ветра, о его направлении, относительно нашего счислимого курса мы ничего не знали. Столь же мало было известно нам и о месте корабля. Офицерам, поди, и во сне не снилось, чтобы сообщить команде о чем-нибудь, кроме пересечения экватора да огибания мыса Горн.
Впрочем, большинству матросов было совершенно безразлично, где они сейчас находятся. Однако всех на «Доре» очень волновало, сколько мы прошли за сутки, потому что все парусники на пути к западному побережью Америки вечно соревновались друг с другом, кто скорее одолеет это расстояние. Офицеры получали за это от компаний премии, а команды задавались своими кораблями перед другими матросами. «Дора» и Вульф были парой, обещавшей хорошую скорость. Отсюда и всеобщий интерес.
Судя по лицам обитателей шканцев, виды наши на будущее были вовсе не плохи. Вульф и Янсен спустились в кают-компанию. Вслед за ними шмыгнул туда и кок. На большом подносе курилась паром фарфоровая супница с гороховым или каким другим супом. Рядом с ней, прикрытое белой салфеткой стояло то, что положено только офицерам. Об этом экстра-рационе в кубрике часами строили самые разные догадки. Каждый матрос клал под белую салфетку свое излюбленное блюдо, главным образом кушанья домашнего приготовления, памятные по юным годам.
Однако на еду и нам обижаться не приходилось. Каждый день фунт говядины или три четверти фунта свинины да еще фунт хлеба и сколько хочешь гороха, бобов или перловки. Мой друг доктор Мартенс рассказал мне недавно, что в пище важно не только количество, но и разнообразие. Наверное, я это чувствовал еще и тогда, потому что, заделавшись капитаном, я попытался было изменить на своем корабле вековечное меню: горох, бобы, перловка (и клецки по четвергам). Через неделю ко мне пришел кок и сообщил, что команда грозится отдубасить его, если он не будет варить, что положено, то есть мясо с горохом в понедельник, мясо с бобами во вторник и так далее. А ведь готовил-то он не просто как-нибудь, а по книге «Здоровая пища», которую я купил специально для него в Сан-Франциско. И еда обходилась мне дороже, чем обычный корабельный кошт. Мы вышвырнули книгу за борт и вернулись к кулинарным изделиям, полюбившимся мореходам еще со времен Колумба.
И ко мне с тех пор кок являлся тоже с подносом, на котором стояла специальная тарелочка под белой салфеткой.
Я частенько раздумываю, как трудно бывает втолковать другим людям, что они могут жить лучше. «Нет уж, не для нас все это!» А ведь солнышко-то светит одно для всех, и ветер дует тоже для всех. Не всем только это одинаково на пользу. Я предлагал своим английским матросам «деликатесы», а они их отвергали. Но вот добыть эти самые «капитанские деликатесы» в виде, так сказать, дополнительного пайка, на это матросы были куда как горазды. Стоило коку выйти с камбуза, не заперев за собой дверь, как тут же возле мешка с сахаром или бочки с мармеладом оказывались охочие люди. Камбузная дверь располагалась так, что вахтенный офицер ее со своего места видеть не мог. Поэтому «разбой» у нас процветал. Обворовать кока — это не только не считалось зазорным, но даже превращалось во время рейсов в своеобразный спорт. И это на парусниках, где, к слову сказать, никто свои личные пожитки сроду не запирал. Покажись, к примеру, в кубрике новый матрос с запертым сундучком, аборигены первым делом задали бы ему хорошую трепку, а потом вышвырнули бы вон. В этом и состояла разница в воспитании людей на торговом флоте и на военном. На торговом приятели устраивали взбучку тому, кто запирает свое добро, а на военном — начальство карало тех, кто свое добро не запирает. Потому и воровали друг у дружки только на флоте его величества кайзера. Но слямзить у кока лакомый кусочек — разве это воровство? Никто, кроме самого кока, так и не думал. Ему-то, бедолаге, в расходе продуктов приходилось отчитываться перед штурманом. Вот и запирал он всегда свою дверь, и притом самым тщательным образом. Однако матроса перехитрить — дело безнадежное: наши умельцы тут же изготовили из проволоки отмычки.
Кок (звали его Симон), понятно, вскоре разобрался в этой игре. Как-то в полдень он вышел из камбуза с подносом, на котором аппетитно дымились две глубокие миски. Едва он спустился по трапу к кают-компании, двое парней скользнули в незапертую дверь и принялись черпать ложками мармелад. Тут-то и застукал их Симон, быстро воротившийся назад, да еще и с полным подносом. Оба «спортсмена» тут же пошли в лобовую атаку, пытаясь пробиться к дверям. Боевые потери? Пара-другая тумаков, да по шее разок, и всего-то. Так считали парни. Однако просчитались. Симон же все скалькулировал правильно. В рукопашной он явно оказался бы в проигрыше. Поэтому первому из атакующих он хладнокровно вывалил на голову содержимое одной из мисок. Ошпаренный гороховым супом матросик, понятно, тут же отпрянул, едва не сбив с ног напарника. С быстротой молнии кок вытряхнул другую большую миску на голову второго мазурика. Пока они пытались очистить глаза от липкой гороховой каши, Симон, пользуясь их беззащитностью, схватил горячую кочергу, отвесил ею каждому хорошего леща пониже поясницы и вытолкал обоих пинками на палубу.
На шум сражения и вопли побежденных мигом сбежалась вся команда.
— Воды, — скомандовал боцман. Мы тут же зачерпнули несколько ведер океанской водицы, лекарь Фьете принялся поливать незадачливых похитителей, покуда не промыл им глаза и уши, продезинфицировав заодно «огнестрельные» и «рубленые» раны. Фьете, как и все остальные, прекрасно знал, конечно, что произошло. Однако, кроме промывки, никаких других мер к виновникам инцидента не принял. С обоих и так ручьями бежала вода. А тут еще и кок мимо прошествовал. На подносе он нес фарфоровую миску, а рядом с ней, под белой салфеткой, офицерский экстра-харч. У обоих грешников саднили и ныли все рубцы и ожоги (морская вода на раны — не хуже йода), но против кока они выступать больше и не пытались. Они свое получили, и теперь с этим было покончено. А зло таить у моряков не принято.
Впредь, уходя с камбуза, кок всегда оставлял дверь открытой. Честность восторжествовала.
Потом капитан со штурманом ушли. Вульф скрылся в своей каюте. Янсен ушел в штурманскую рубку. Сквозь стекло было видно, как усердно он орудует карандашом, листая какие-то толстые книги. Команда снова занялась своими повседневными делами. А тут, глядь-поглядь, и «Бери ложку, бери бак!» засвистали. Юнги вышли с камбуза с большим котлом снеди, и мы поспешили на обед. Матросы ели в кубрике, мы с Фьете вкушали свой гороховый суп у меня в мастерской. Разница в рангах именно в этой области подчеркивалась особенно старательно. Однако законный свой обеденный перерыв Фьете до конца никогда не использовал. Покончив с едой, он тут же спешил на палубу, чтобы позаботиться о подмене рулевого.
Офицеры питались в своей крохотной кают-компании. Кок обслуживал их самолично. Однако до этого они должны были еще определить место «Доры».
Стоило Янсену, облегченно вздохнув, отложить в сторону свои книги и записи, как сейчас же появлялся из своей святая святых и герр капитан, и тоже с записями в руках. Оба сравнивали свои результаты. При этом голоса их порой так повышались, что рулевому и уши навострять было ни к чему. Но потом они всегда приходили к соглашению. Янсен старательно делал прокладку на морской карте и записывал координаты «Доры» в вахтенный журнал. Потом оба выходили из штурманской рубки, и наступало мгновение, которого мы с нетерпением ожидали весь обед. Если лица у них были довольные и радостные, значит, прошли мы за сутки прилично. Ну, а случись, что вышли они насупленные и расстроенные, тут уж мы знали, что дела наши неважны и идем мы с запозданием.
Здесь следует заметить, что для обеспечения хода и курса к цели паруснику всегда необходимы две вещи: во-первых, ветер подходящей силы и, во-вторых, ветер с подходящих румбов. Капитан Вульф бывал доволен только когда совпадали и сила, и румбы. Парни с бака могли судить только о силе ветра, о его направлении, относительно нашего счислимого курса мы ничего не знали. Столь же мало было известно нам и о месте корабля. Офицерам, поди, и во сне не снилось, чтобы сообщить команде о чем-нибудь, кроме пересечения экватора да огибания мыса Горн.
Впрочем, большинству матросов было совершенно безразлично, где они сейчас находятся. Однако всех на «Доре» очень волновало, сколько мы прошли за сутки, потому что все парусники на пути к западному побережью Америки вечно соревновались друг с другом, кто скорее одолеет это расстояние. Офицеры получали за это от компаний премии, а команды задавались своими кораблями перед другими матросами. «Дора» и Вульф были парой, обещавшей хорошую скорость. Отсюда и всеобщий интерес.
Судя по лицам обитателей шканцев, виды наши на будущее были вовсе не плохи. Вульф и Янсен спустились в кают-компанию. Вслед за ними шмыгнул туда и кок. На большом подносе курилась паром фарфоровая супница с гороховым или каким другим супом. Рядом с ней, прикрытое белой салфеткой стояло то, что положено только офицерам. Об этом экстра-рационе в кубрике часами строили самые разные догадки. Каждый матрос клал под белую салфетку свое излюбленное блюдо, главным образом кушанья домашнего приготовления, памятные по юным годам.
Однако на еду и нам обижаться не приходилось. Каждый день фунт говядины или три четверти фунта свинины да еще фунт хлеба и сколько хочешь гороха, бобов или перловки. Мой друг доктор Мартенс рассказал мне недавно, что в пище важно не только количество, но и разнообразие. Наверное, я это чувствовал еще и тогда, потому что, заделавшись капитаном, я попытался было изменить на своем корабле вековечное меню: горох, бобы, перловка (и клецки по четвергам). Через неделю ко мне пришел кок и сообщил, что команда грозится отдубасить его, если он не будет варить, что положено, то есть мясо с горохом в понедельник, мясо с бобами во вторник и так далее. А ведь готовил-то он не просто как-нибудь, а по книге «Здоровая пища», которую я купил специально для него в Сан-Франциско. И еда обходилась мне дороже, чем обычный корабельный кошт. Мы вышвырнули книгу за борт и вернулись к кулинарным изделиям, полюбившимся мореходам еще со времен Колумба.
И ко мне с тех пор кок являлся тоже с подносом, на котором стояла специальная тарелочка под белой салфеткой.
Я частенько раздумываю, как трудно бывает втолковать другим людям, что они могут жить лучше. «Нет уж, не для нас все это!» А ведь солнышко-то светит одно для всех, и ветер дует тоже для всех. Не всем только это одинаково на пользу. Я предлагал своим английским матросам «деликатесы», а они их отвергали. Но вот добыть эти самые «капитанские деликатесы» в виде, так сказать, дополнительного пайка, на это матросы были куда как горазды. Стоило коку выйти с камбуза, не заперев за собой дверь, как тут же возле мешка с сахаром или бочки с мармеладом оказывались охочие люди. Камбузная дверь располагалась так, что вахтенный офицер ее со своего места видеть не мог. Поэтому «разбой» у нас процветал. Обворовать кока — это не только не считалось зазорным, но даже превращалось во время рейсов в своеобразный спорт. И это на парусниках, где, к слову сказать, никто свои личные пожитки сроду не запирал. Покажись, к примеру, в кубрике новый матрос с запертым сундучком, аборигены первым делом задали бы ему хорошую трепку, а потом вышвырнули бы вон. В этом и состояла разница в воспитании людей на торговом флоте и на военном. На торговом приятели устраивали взбучку тому, кто запирает свое добро, а на военном — начальство карало тех, кто свое добро не запирает. Потому и воровали друг у дружки только на флоте его величества кайзера. Но слямзить у кока лакомый кусочек — разве это воровство? Никто, кроме самого кока, так и не думал. Ему-то, бедолаге, в расходе продуктов приходилось отчитываться перед штурманом. Вот и запирал он всегда свою дверь, и притом самым тщательным образом. Однако матроса перехитрить — дело безнадежное: наши умельцы тут же изготовили из проволоки отмычки.
Кок (звали его Симон), понятно, вскоре разобрался в этой игре. Как-то в полдень он вышел из камбуза с подносом, на котором аппетитно дымились две глубокие миски. Едва он спустился по трапу к кают-компании, двое парней скользнули в незапертую дверь и принялись черпать ложками мармелад. Тут-то и застукал их Симон, быстро воротившийся назад, да еще и с полным подносом. Оба «спортсмена» тут же пошли в лобовую атаку, пытаясь пробиться к дверям. Боевые потери? Пара-другая тумаков, да по шее разок, и всего-то. Так считали парни. Однако просчитались. Симон же все скалькулировал правильно. В рукопашной он явно оказался бы в проигрыше. Поэтому первому из атакующих он хладнокровно вывалил на голову содержимое одной из мисок. Ошпаренный гороховым супом матросик, понятно, тут же отпрянул, едва не сбив с ног напарника. С быстротой молнии кок вытряхнул другую большую миску на голову второго мазурика. Пока они пытались очистить глаза от липкой гороховой каши, Симон, пользуясь их беззащитностью, схватил горячую кочергу, отвесил ею каждому хорошего леща пониже поясницы и вытолкал обоих пинками на палубу.
На шум сражения и вопли побежденных мигом сбежалась вся команда.
— Воды, — скомандовал боцман. Мы тут же зачерпнули несколько ведер океанской водицы, лекарь Фьете принялся поливать незадачливых похитителей, покуда не промыл им глаза и уши, продезинфицировав заодно «огнестрельные» и «рубленые» раны. Фьете, как и все остальные, прекрасно знал, конечно, что произошло. Однако, кроме промывки, никаких других мер к виновникам инцидента не принял. С обоих и так ручьями бежала вода. А тут еще и кок мимо прошествовал. На подносе он нес фарфоровую миску, а рядом с ней, под белой салфеткой, офицерский экстра-харч. У обоих грешников саднили и ныли все рубцы и ожоги (морская вода на раны — не хуже йода), но против кока они выступать больше и не пытались. Они свое получили, и теперь с этим было покончено. А зло таить у моряков не принято.
Впредь, уходя с камбуза, кок всегда оставлял дверь открытой. Честность восторжествовала.
9
Пассат. «Бежит!» Дождь. Рыболовы. Маленький бунтик.
Чем дальше мы шли к зюйду, тем неустойчивее становился ветер. Целыми днями мы не знали покоя: ставили паруса, брали рифы, делали повороты, шли галсами — и все это одно за другим, и опять, и снова. Вульф цеплялся за каждую возможность проскочить вперед. В конце концов однажды утром ветер совсем скис.
Янсен и Вульф беспокойно бегали взад-вперед по шканцам.
— Должен же он прийти, — говорил капитан.
— Конечно, должен, — вторил ему штурман.
И он пришел.
Первыми едва заметный норд-остовый пассат ощутили косые паруса. Заплескалась волна под штевнем. Позади корабля возник пузырчатый след. «Дора» слегка накренилась. Все паруса приняли ветер. Несколько минут — и только что беспомощный, как деревяшка на ряби, корабль ожил, исполнился силы и гордо пошел, не пошел — полетел по бескрайнему морю. Вульф приказал форсировать парусами. Все, что «Дора» могла нести, стояло на трех ее мачтах. Теперь пассат задул уже в полную силу. Синее море украсилось белым плюмажем. Волна под штевнем «Доры» давно уже не плескалась и даже не клокотала — она пела ликующую песню.
— Бежит! — сказал Вульф.
— Бежит! — отозвался Янсен.
Фьете бросил лаг.
— Внимание — нуль!
Посыпался песок в старинных песочных часах. Четырнадцать секунд — и верхняя склянка пуста до последней песчинки.
— Внимание — стоп!
Фьете выбрал мокрый лаглинь и подсчитал навязанные на нем узлы.
— Девять узлов, — доложил он на шканцы.
Довольный Вульф возился с картой в штурманской рубке. Янсен спустился и наметил нам с Фьете работу на последующие недели. Впереди нам предстояло обогнуть мыс Горн, и зону пассатов надо было использовать для подготовки корабля к этому ответственному моменту.
Несколько дней мы прокувыркались на такелаже. Я прощупал свайкой все деревянные части. Под слоем краски отдельные места на реях подгнили. Фьете снова выделил в мое распоряжение нескольких опытных матросов, которые помогали мне снимать тяжелые рангоутные дерева и осторожно спускать их на палубу. Это была опасная, но очень интересная работа.
Прежде всего мы снимали паруса с попорченных реев. За время плавания я привык уже переходить по пертам до самого нока рея. Сейчас, в теплом пассате, это было даже приятно. Под нами как на ладони была вся палуба «Доры». Вот Симон вышел из камбуза, спешит опростать за борт мусорное ведро. А ну-ка, плюнем ему на лысину. Я, конечно, был достойным корабельным плотником, но от роду-то атом) достойному было всего девятнадцать. Подхваченный ветром плевок улетел далеко в море. Вместе с реями мы чертили в воздухе огромные круги. Любое движение «Доры» здесь, наверху, многократно усиливалось. Но сияло солнце, синело море, дул теплый ветер, бурлила кровь в жилах, и мы не замечали, как тяжела и опасна наша работа. Моряцкая мудрость гласит: одна рука для корабля, другая — для матроса. На самом же деле на мачте одной рукой не очень-то поработаешь, так что ту, которую для себя, тоже приходится пускать в дело. Попробуй-ка одной рукой закатать огромный жесткий парус: тут уж не только обеими руками, но еще и спиной работать приходится. В конце концов мы свернули тяжелый парус в толстую колбасу, обвязали его тросом и медленно спустили на талях на палубу.
Теперь началась самая опасная часть работы. Мы подхватили рей добрым десятком талей. Потом Фьете выбил железные нагели, которыми рей соединяется с мачтой. И сразу все движения корабля стали очень ощутимы. Дерево весом в тонну начало раскачиваться в такт качке. На талях работала вся команда до единого. Мы с Фьете стояли возле мачты и дирижировали спуском. Несколько раз рей с треском наваливался на мачту, цеплялся за выбленки[32]. А мы медленно, но верно продолжали свое дело, и вот уже левый нок строптивого рея уперся в палубу, правый же все еще рискованно покачивался над нашими головами. Но вот и он пошел вниз. Сноровистые руки накрепко принайтовили рей к палубе. Я сразу приступил к детальному осмотру. Возле оковок дерево изрядно раструхлявилось. Я аккуратно вытесал топором подгнившие места. С палубы спустился кэптен Вульф.
— Да, долго бы он не продержался. — Вульф озабоченно взглянул вверх. — Фосс, в этот раз нам придется огибать мыс Горн осенью, почти зимой. Поэтому делайте все с особой тщательностью.
Я озабоченно посмотрел на Вульфа:
— Но, кэптен, ведь сейчас-то весна!
Вульф пощипал бородку, но не засмеялся, за что я ему и по сей день благодарен.
— Когда у нас в северном полушарии весна, в южных широтах — осень.
Я оторопел. Об этом учитель Ниссен нам не рассказывал. Вульф снова пощипал бородку.
— Не ломайте зря голову, подумайте лучше о том, что у мыса нам может прийтись туговато. Проверьте все еще раз.
А пассат гнал «Дору» все дальше и дальше. Ночью мы спали на палубе. Над горизонтом вставали новые звезды, большие и яркие. У каждого из нас было такое чувство, будто нам что-то подарили. И жизнь казалась прекрасной.
К сожалению — или к счастью, — ничто на свете не вечно, и норд-остовый пассат тоже… Дул бы себе да дул до скончания века, а он возьми да и прекратись. В экваториальной зоне ветер стал неустойчивым и постоянно менял направление. Янсен и Вульф снова мучили вахты парусными маневрами.
В полдень, после ловли Солнца, которое смотрело теперь нам прямо в макушки, вид у обоих был очень недовольный. Янсен даже сплюнул с досадой в кильватерную струю.
Да и для нас работа на мачтах и с новыми парусами тоже была отнюдь не потехой. Воздух был горячий и влажный. В палубных швах кипела смола. На горизонте постоянно кучились полыхавшие зарницами темные тучи, но ни ветра, ни дождя не было. А дождь нам так был нужен! Бочки с водой пустели одна за другой. Всякий раз, принимая мой доклад, Янсен кивал:
— На экваторе запасемся свежей водой.
Спрашивать его, каким образом, я не отваживался, как и не посмел уточнить у Вульфа насчет весны и осени. О вещах, выходящих за рамки нормального корабельного обихода, офицеры с командой не беседуют.
Так или иначе, но последняя наша вода в цистерне воняла уже как свиной корм в отцовском хлеву.
— Думаю, что на сей раз получится, — сказал Вульф Янсену, когда после обеда снова наползло темное облако. — Прикажите приготовиться к приему воды.
Янсен немедленно начал распоряжаться. В метре над палубой натянули старый парус с дырой посередине. Под дырой поставили большую бочку. Рядом стояли наготове ведра и прочие емкости.
Вульф хорошо разбирался в погоде. Едва мы успели приготовиться, началось светопреставление. Вода прямо-таки валилась с неба. Никаких дождевых капель не было и в помине. Вниз падала тепловатая водяная масса. С паруса вода толстой струей била в бочку. Несколько минут — и она уже наполнилась. «Матушке бы моей такой дождичек», — с тоской подумал я, вспомнив жиденькую струйку, стекавшую в нашу домашнюю бочку из дождевой трубы.
— Получить мыло у кока! — крикнул Фьете сквозь шум дождя. Симон стоял в проеме камбузной двери с ведром и черпал оттуда каждому по пригоршне жидкого зеленого мыла. Руки сразу запузырились пеной. Я натер мылом голову. Пена тут же побежала по всему телу. Одежка полетела прочь, а мы с восторгом принялись скоблиться с головы до ног. Неделями мы умывались соленой водой, а если и случалось раздобыть пресную, то не более чем по пол-литра на брата. Теперь мы утопали в изобилии.
Дождь кончился, как и начался, разом, словно выключился. Из-за облаков вышло пронзительное солнце и уставилось изумленно на десяток голых моряков, отжимающих свои штаны. Через несколько минут от палубы пошел пар — это она сохла. Мокрые парусиновые штаны приятно холодили ноги, но, увы, недолго: вскоре безжалостное солнце вытянуло влагу и из них.
Я заткнул полную бочку, и парни откатили ее в сторону. На смену ей мы тут же приготовили новую, чтобы не упустить следующий дождевой шквал. Небо отнеслось к нам с пониманием. Через несколько часов разразился очередной ливень. Когда он кончился, на всех снастях развевались наши рубахи и подштанники, дождавшиеся наконец стирки после холодного Английского канала.
«Дора» медленно скользила дальше. Янсен приказал развернуть нашу походную кузницу. До самого обеда он что-то ковал, да так, что искры сыпались, а на палубе, к глубокому негодованию Фьете, выгорали черные точки. К полудню работа закончилась: в руках у Янсена блестели два роскошных гарпунных наконечника и большой крюк для ловли акул.
Я набил наконечники на две метровой длины рукоятки, и Янсен забросил свой акулий крюк с кормы. На откованный до ножевой остроты и тщательно отполированный крючок он насадил кусок мяса, выделенный, хотя и со скрежетом зубовным, скупердяем Симоном.
С гарпуном Янсен лег в сетку под бушпритом. Уже с неделю вокруг корабля резвилась целая дельфинья школа. Морские свиньи, как мы их называли, сплывались сюда с огромной скоростью откуда-то из бесконечных просторов Мирового океана. Их блестящие тела, словно веретена, так и крутились, вздымаясь над синей водой. Следуя какому-то таинственному ритму, они то выныривали один за другим, то снова уходили на глубину. Они четко держали строй, будто плыли в своеобразном военном ордере. Издали казалось, что это вьется кольцами гигантский морской змей. Возле корабля строй их рассыпался. Каждое животное плыло и прыгало, как ему заблагорассудится. Больше всего нравилось дельфинам перепрыгивать через волны, расходящиеся от нашего штевня. Держались они рядом с нами без всяких усилий, безразлично, шла ли «Дора» полным ходом или нет.
Итак, Янсен лежал в сетке под бушпритом и выжидал, когда дельфин попробует перемахнуть через волну, так и клокотавшую под штевнем. Вытащить на борт загарпуненную или пойманную на удочку большую рыбу мы могли только на самом малом ходу. При свежем ветре поток сейчас же сорвал бы рыбу с крючка.
Ждать Янсену пришлось недолго. Вскоре в некотором отдалении от нас на тихой воде показалась большая дельфинья стая. Я стоял у бушприта. Передо мной лежал свернутый в бухту линь, к которому был привязан гарпун Янсена. Вот первый дельфин вынырнул из-под штевня. Янсен замахнулся, крепко держась левой рукой за фор-стеньштаг, чтобы бросок был сильнее. Гарпун сверкнул на солнце и чуть не по самую рукоятку вошел в дельфинью спину.
— Крепи! — крикнул Янсен.
Я мигом обмотал конец линя вокруг битенга, чтобы спасающееся бегством животное не ушло вместе с гарпуном. И вовремя — линь дернулся из моих рук с такой силой, что ожег кожу на ладонях. Потом он натянулся, как струна, но порвать его дельфину было не под силу. С гарпуна бы не сорвался, тогда он — наш.
Меж тем Янсен выкарабкался из сетки и принялся с моей помощью вытягивать добычу. Вокруг нас собрался весь экипаж, исключая капитана и рулевого. Фьете торопливо ладил второй линь с петлей на конце. От борьбы и потери крови дельфин несколько обессилел, и мы подтянули его к самому борту. Боцман попытался было набросить на него петлю, но промахнулся. Однако с третьей попытки это ему все же удалось. Петля крепко затянулась возле самого хвостового плавника.
Линь быстро завели в блок.
— Вира помалу!
Дельфин завис над палубой хвостом кверху. Янсен еще раз с силой надавил на гарпун. Симон стукнул гандшпугом[33] по дельфиньей голове. Несколько капель крови упали на выдраенную добела палубу. Мы стояли вокруг огромной, больше человеческого роста, туши. Охотничий азарт остыл, и нам стало жалко несчастного дельфина. Может, это именно он уже несколько недель резвился вокруг «Доры», а мы радовались его прыжкам. Ведь он со своими приятелями такой же пахарь моря, как и мы. Да и людей он не жрет. Висит вот теперь на рее, и жалко его, бедолагу.
— Кок, сегодня на обед рыбьи котлеты, — сказал Янсен и, упершись ногой в раскачивающуюся тушу, выдернул гарпун. Команда молча стояла вокруг.
К полудню с камбуза понеслись дразнящие запахи, от которых у меня потекли слюнки, думаю, что и у остальных парней тоже. Сострадание к дельфину давно позабылось. Мальчишкой, когда кололи свинью, я всегда крепко держал ее за хвост, и, как ни жаль мне было нашу свинью, которую мы заботливо откармливали целое лето, мечты о свежей колбаске и ветчине были сильнее сострадания. Точно так же обстояло дело и с дельфином.
Однако возле кубрика собралась компания старых матросов, лица их были сумрачны.
— Не-е-е-т, мы ни за что не будем его есть…
— Может, в нем — душа какого погибшего морячка…
— И вообще нам сегодня положен гороховый суп с солониной.
— Не будем есть!
— Биллем, сходи поговори с капитаном.
Меж тем подошло время ловить Солнце. Кэптен Вульф прохаживался взад и вперед по подветренной стороне шканцев. Биллем и пятеро его приятелей замерли у трапа, почтительно взирая снизу вверх на капитана.
— Ну, что случилось?
Капитан прервал свой променад и подошел к поручням. Вперед вытолкали Виллема. Он так волновался, что едва не проглотил свою табачную жвачку.
— Кэптен, мы не хотим его есть!
Вульф потеребил свою бородку.
— Вот как? И кого же вы, позвольте узнать, не хотите есть?
— Дельфина, морскую свинью, вот кого!
Большой палец Виллема уперся в камбуз, где Симон колдовал вокруг своих котлов.
Тем временем у трапа полукругом сгрудилась и остальная команда. Фьете подмигнул мне:
— В штиль матросов всегда одолевают дурные мысли.
Мы рванули к подветренному трапу и взбежали на шканцы. Вульф же спустился на несколько ступенек, но стоял все еще выше, чем команда. За ним, чуть выше, стояли Янсен, Фьете и я.
— Итак, — сказал Вульф после некоторого раздумья, — вы не хотите есть дельфина. Что ж, это вовсе не обязательно.
Биллем беспокойно зыркнул на своих соратников. Уступчивость капитана только сильнее возбудила их. Кое-кто уже разинул было рот, чтобы предъявить требование о гороховом супе с солониной.
Но капитан опередил их.
— Не понимаю только, почему вы, собственно, отказываетесь есть дельфинье мясо?
Биллем снова смущенно глянул на приятелей. Изложить причины отказа капитану и остальной команде было для него делом нелегким. Вульф терпеливо ждал, когда Биллем наберется храбрости. Так и не дождавшись, он заговорил первым:
— Я тоже верю, что ловить дельфинов — грех и это приносит несчастье.
Все так и остолбенели.
— Но, — продолжал капитан Вульф, — несчастья следует опасаться только герру Янсену. Вы-то ведь вместе с ним не ловили!
Парни переглянулись:
— Да, это уж точно.
— Капитан прав.
— Конечно, согрешил только штурман.
— Герр Янсен, — сказал Вульф, но теперь в совсем ином тоне, — взгляните-ка, шквал идет. Прикажите зарифить марсели.
Потом повернулся и снова ушел на шканцы.
Янсен тут же погнал людей на такелаж. Вульф прошел мимо нас с Фьете.
— Можете быть свободны. Скажите коку, чтобы после маневра он побыстрее раздал еду. И порции побольше.
И тут завыл-засвистел шквал. Хлынул тропический ливень, мокрая парусина стала жесткой, как кость. Работать на реях было чертовски трудно. А когда шквал прошел, команде пришлось еще раз лезть на реи и отдавать рифы. «Дора» снова достигла ветровой зоны, которая дальше к зюйду переходит в зону зюйд-остовых пассатов.
Волна под штевнем вспенилась, далеко позади нас тянулся пузырчатый кильватерный след. Вся команда ела свежее дельфинье мясо. Симон жарил добавку, покуда все не насытились по горло.
В штевневых струях вздымались и утопали дельфиньи спинки. Морские свиньи резвились вокруг нашего корабля. Акулий крюк мы убрали. На таком ходу проку от него не было никакого.
Чем дальше мы шли к зюйду, тем неустойчивее становился ветер. Целыми днями мы не знали покоя: ставили паруса, брали рифы, делали повороты, шли галсами — и все это одно за другим, и опять, и снова. Вульф цеплялся за каждую возможность проскочить вперед. В конце концов однажды утром ветер совсем скис.
Янсен и Вульф беспокойно бегали взад-вперед по шканцам.
— Должен же он прийти, — говорил капитан.
— Конечно, должен, — вторил ему штурман.
И он пришел.
Первыми едва заметный норд-остовый пассат ощутили косые паруса. Заплескалась волна под штевнем. Позади корабля возник пузырчатый след. «Дора» слегка накренилась. Все паруса приняли ветер. Несколько минут — и только что беспомощный, как деревяшка на ряби, корабль ожил, исполнился силы и гордо пошел, не пошел — полетел по бескрайнему морю. Вульф приказал форсировать парусами. Все, что «Дора» могла нести, стояло на трех ее мачтах. Теперь пассат задул уже в полную силу. Синее море украсилось белым плюмажем. Волна под штевнем «Доры» давно уже не плескалась и даже не клокотала — она пела ликующую песню.
— Бежит! — сказал Вульф.
— Бежит! — отозвался Янсен.
Фьете бросил лаг.
— Внимание — нуль!
Посыпался песок в старинных песочных часах. Четырнадцать секунд — и верхняя склянка пуста до последней песчинки.
— Внимание — стоп!
Фьете выбрал мокрый лаглинь и подсчитал навязанные на нем узлы.
— Девять узлов, — доложил он на шканцы.
Довольный Вульф возился с картой в штурманской рубке. Янсен спустился и наметил нам с Фьете работу на последующие недели. Впереди нам предстояло обогнуть мыс Горн, и зону пассатов надо было использовать для подготовки корабля к этому ответственному моменту.
Несколько дней мы прокувыркались на такелаже. Я прощупал свайкой все деревянные части. Под слоем краски отдельные места на реях подгнили. Фьете снова выделил в мое распоряжение нескольких опытных матросов, которые помогали мне снимать тяжелые рангоутные дерева и осторожно спускать их на палубу. Это была опасная, но очень интересная работа.
Прежде всего мы снимали паруса с попорченных реев. За время плавания я привык уже переходить по пертам до самого нока рея. Сейчас, в теплом пассате, это было даже приятно. Под нами как на ладони была вся палуба «Доры». Вот Симон вышел из камбуза, спешит опростать за борт мусорное ведро. А ну-ка, плюнем ему на лысину. Я, конечно, был достойным корабельным плотником, но от роду-то атом) достойному было всего девятнадцать. Подхваченный ветром плевок улетел далеко в море. Вместе с реями мы чертили в воздухе огромные круги. Любое движение «Доры» здесь, наверху, многократно усиливалось. Но сияло солнце, синело море, дул теплый ветер, бурлила кровь в жилах, и мы не замечали, как тяжела и опасна наша работа. Моряцкая мудрость гласит: одна рука для корабля, другая — для матроса. На самом же деле на мачте одной рукой не очень-то поработаешь, так что ту, которую для себя, тоже приходится пускать в дело. Попробуй-ка одной рукой закатать огромный жесткий парус: тут уж не только обеими руками, но еще и спиной работать приходится. В конце концов мы свернули тяжелый парус в толстую колбасу, обвязали его тросом и медленно спустили на талях на палубу.
Теперь началась самая опасная часть работы. Мы подхватили рей добрым десятком талей. Потом Фьете выбил железные нагели, которыми рей соединяется с мачтой. И сразу все движения корабля стали очень ощутимы. Дерево весом в тонну начало раскачиваться в такт качке. На талях работала вся команда до единого. Мы с Фьете стояли возле мачты и дирижировали спуском. Несколько раз рей с треском наваливался на мачту, цеплялся за выбленки[32]. А мы медленно, но верно продолжали свое дело, и вот уже левый нок строптивого рея уперся в палубу, правый же все еще рискованно покачивался над нашими головами. Но вот и он пошел вниз. Сноровистые руки накрепко принайтовили рей к палубе. Я сразу приступил к детальному осмотру. Возле оковок дерево изрядно раструхлявилось. Я аккуратно вытесал топором подгнившие места. С палубы спустился кэптен Вульф.
— Да, долго бы он не продержался. — Вульф озабоченно взглянул вверх. — Фосс, в этот раз нам придется огибать мыс Горн осенью, почти зимой. Поэтому делайте все с особой тщательностью.
Я озабоченно посмотрел на Вульфа:
— Но, кэптен, ведь сейчас-то весна!
Вульф пощипал бородку, но не засмеялся, за что я ему и по сей день благодарен.
— Когда у нас в северном полушарии весна, в южных широтах — осень.
Я оторопел. Об этом учитель Ниссен нам не рассказывал. Вульф снова пощипал бородку.
— Не ломайте зря голову, подумайте лучше о том, что у мыса нам может прийтись туговато. Проверьте все еще раз.
А пассат гнал «Дору» все дальше и дальше. Ночью мы спали на палубе. Над горизонтом вставали новые звезды, большие и яркие. У каждого из нас было такое чувство, будто нам что-то подарили. И жизнь казалась прекрасной.
К сожалению — или к счастью, — ничто на свете не вечно, и норд-остовый пассат тоже… Дул бы себе да дул до скончания века, а он возьми да и прекратись. В экваториальной зоне ветер стал неустойчивым и постоянно менял направление. Янсен и Вульф снова мучили вахты парусными маневрами.
В полдень, после ловли Солнца, которое смотрело теперь нам прямо в макушки, вид у обоих был очень недовольный. Янсен даже сплюнул с досадой в кильватерную струю.
Да и для нас работа на мачтах и с новыми парусами тоже была отнюдь не потехой. Воздух был горячий и влажный. В палубных швах кипела смола. На горизонте постоянно кучились полыхавшие зарницами темные тучи, но ни ветра, ни дождя не было. А дождь нам так был нужен! Бочки с водой пустели одна за другой. Всякий раз, принимая мой доклад, Янсен кивал:
— На экваторе запасемся свежей водой.
Спрашивать его, каким образом, я не отваживался, как и не посмел уточнить у Вульфа насчет весны и осени. О вещах, выходящих за рамки нормального корабельного обихода, офицеры с командой не беседуют.
Так или иначе, но последняя наша вода в цистерне воняла уже как свиной корм в отцовском хлеву.
— Думаю, что на сей раз получится, — сказал Вульф Янсену, когда после обеда снова наползло темное облако. — Прикажите приготовиться к приему воды.
Янсен немедленно начал распоряжаться. В метре над палубой натянули старый парус с дырой посередине. Под дырой поставили большую бочку. Рядом стояли наготове ведра и прочие емкости.
Вульф хорошо разбирался в погоде. Едва мы успели приготовиться, началось светопреставление. Вода прямо-таки валилась с неба. Никаких дождевых капель не было и в помине. Вниз падала тепловатая водяная масса. С паруса вода толстой струей била в бочку. Несколько минут — и она уже наполнилась. «Матушке бы моей такой дождичек», — с тоской подумал я, вспомнив жиденькую струйку, стекавшую в нашу домашнюю бочку из дождевой трубы.
— Получить мыло у кока! — крикнул Фьете сквозь шум дождя. Симон стоял в проеме камбузной двери с ведром и черпал оттуда каждому по пригоршне жидкого зеленого мыла. Руки сразу запузырились пеной. Я натер мылом голову. Пена тут же побежала по всему телу. Одежка полетела прочь, а мы с восторгом принялись скоблиться с головы до ног. Неделями мы умывались соленой водой, а если и случалось раздобыть пресную, то не более чем по пол-литра на брата. Теперь мы утопали в изобилии.
Дождь кончился, как и начался, разом, словно выключился. Из-за облаков вышло пронзительное солнце и уставилось изумленно на десяток голых моряков, отжимающих свои штаны. Через несколько минут от палубы пошел пар — это она сохла. Мокрые парусиновые штаны приятно холодили ноги, но, увы, недолго: вскоре безжалостное солнце вытянуло влагу и из них.
Я заткнул полную бочку, и парни откатили ее в сторону. На смену ей мы тут же приготовили новую, чтобы не упустить следующий дождевой шквал. Небо отнеслось к нам с пониманием. Через несколько часов разразился очередной ливень. Когда он кончился, на всех снастях развевались наши рубахи и подштанники, дождавшиеся наконец стирки после холодного Английского канала.
«Дора» медленно скользила дальше. Янсен приказал развернуть нашу походную кузницу. До самого обеда он что-то ковал, да так, что искры сыпались, а на палубе, к глубокому негодованию Фьете, выгорали черные точки. К полудню работа закончилась: в руках у Янсена блестели два роскошных гарпунных наконечника и большой крюк для ловли акул.
Я набил наконечники на две метровой длины рукоятки, и Янсен забросил свой акулий крюк с кормы. На откованный до ножевой остроты и тщательно отполированный крючок он насадил кусок мяса, выделенный, хотя и со скрежетом зубовным, скупердяем Симоном.
С гарпуном Янсен лег в сетку под бушпритом. Уже с неделю вокруг корабля резвилась целая дельфинья школа. Морские свиньи, как мы их называли, сплывались сюда с огромной скоростью откуда-то из бесконечных просторов Мирового океана. Их блестящие тела, словно веретена, так и крутились, вздымаясь над синей водой. Следуя какому-то таинственному ритму, они то выныривали один за другим, то снова уходили на глубину. Они четко держали строй, будто плыли в своеобразном военном ордере. Издали казалось, что это вьется кольцами гигантский морской змей. Возле корабля строй их рассыпался. Каждое животное плыло и прыгало, как ему заблагорассудится. Больше всего нравилось дельфинам перепрыгивать через волны, расходящиеся от нашего штевня. Держались они рядом с нами без всяких усилий, безразлично, шла ли «Дора» полным ходом или нет.
Итак, Янсен лежал в сетке под бушпритом и выжидал, когда дельфин попробует перемахнуть через волну, так и клокотавшую под штевнем. Вытащить на борт загарпуненную или пойманную на удочку большую рыбу мы могли только на самом малом ходу. При свежем ветре поток сейчас же сорвал бы рыбу с крючка.
Ждать Янсену пришлось недолго. Вскоре в некотором отдалении от нас на тихой воде показалась большая дельфинья стая. Я стоял у бушприта. Передо мной лежал свернутый в бухту линь, к которому был привязан гарпун Янсена. Вот первый дельфин вынырнул из-под штевня. Янсен замахнулся, крепко держась левой рукой за фор-стеньштаг, чтобы бросок был сильнее. Гарпун сверкнул на солнце и чуть не по самую рукоятку вошел в дельфинью спину.
— Крепи! — крикнул Янсен.
Я мигом обмотал конец линя вокруг битенга, чтобы спасающееся бегством животное не ушло вместе с гарпуном. И вовремя — линь дернулся из моих рук с такой силой, что ожег кожу на ладонях. Потом он натянулся, как струна, но порвать его дельфину было не под силу. С гарпуна бы не сорвался, тогда он — наш.
Меж тем Янсен выкарабкался из сетки и принялся с моей помощью вытягивать добычу. Вокруг нас собрался весь экипаж, исключая капитана и рулевого. Фьете торопливо ладил второй линь с петлей на конце. От борьбы и потери крови дельфин несколько обессилел, и мы подтянули его к самому борту. Боцман попытался было набросить на него петлю, но промахнулся. Однако с третьей попытки это ему все же удалось. Петля крепко затянулась возле самого хвостового плавника.
Линь быстро завели в блок.
— Вира помалу!
Дельфин завис над палубой хвостом кверху. Янсен еще раз с силой надавил на гарпун. Симон стукнул гандшпугом[33] по дельфиньей голове. Несколько капель крови упали на выдраенную добела палубу. Мы стояли вокруг огромной, больше человеческого роста, туши. Охотничий азарт остыл, и нам стало жалко несчастного дельфина. Может, это именно он уже несколько недель резвился вокруг «Доры», а мы радовались его прыжкам. Ведь он со своими приятелями такой же пахарь моря, как и мы. Да и людей он не жрет. Висит вот теперь на рее, и жалко его, бедолагу.
— Кок, сегодня на обед рыбьи котлеты, — сказал Янсен и, упершись ногой в раскачивающуюся тушу, выдернул гарпун. Команда молча стояла вокруг.
К полудню с камбуза понеслись дразнящие запахи, от которых у меня потекли слюнки, думаю, что и у остальных парней тоже. Сострадание к дельфину давно позабылось. Мальчишкой, когда кололи свинью, я всегда крепко держал ее за хвост, и, как ни жаль мне было нашу свинью, которую мы заботливо откармливали целое лето, мечты о свежей колбаске и ветчине были сильнее сострадания. Точно так же обстояло дело и с дельфином.
Однако возле кубрика собралась компания старых матросов, лица их были сумрачны.
— Не-е-е-т, мы ни за что не будем его есть…
— Может, в нем — душа какого погибшего морячка…
— И вообще нам сегодня положен гороховый суп с солониной.
— Не будем есть!
— Биллем, сходи поговори с капитаном.
Меж тем подошло время ловить Солнце. Кэптен Вульф прохаживался взад и вперед по подветренной стороне шканцев. Биллем и пятеро его приятелей замерли у трапа, почтительно взирая снизу вверх на капитана.
— Ну, что случилось?
Капитан прервал свой променад и подошел к поручням. Вперед вытолкали Виллема. Он так волновался, что едва не проглотил свою табачную жвачку.
— Кэптен, мы не хотим его есть!
Вульф потеребил свою бородку.
— Вот как? И кого же вы, позвольте узнать, не хотите есть?
— Дельфина, морскую свинью, вот кого!
Большой палец Виллема уперся в камбуз, где Симон колдовал вокруг своих котлов.
Тем временем у трапа полукругом сгрудилась и остальная команда. Фьете подмигнул мне:
— В штиль матросов всегда одолевают дурные мысли.
Мы рванули к подветренному трапу и взбежали на шканцы. Вульф же спустился на несколько ступенек, но стоял все еще выше, чем команда. За ним, чуть выше, стояли Янсен, Фьете и я.
— Итак, — сказал Вульф после некоторого раздумья, — вы не хотите есть дельфина. Что ж, это вовсе не обязательно.
Биллем беспокойно зыркнул на своих соратников. Уступчивость капитана только сильнее возбудила их. Кое-кто уже разинул было рот, чтобы предъявить требование о гороховом супе с солониной.
Но капитан опередил их.
— Не понимаю только, почему вы, собственно, отказываетесь есть дельфинье мясо?
Биллем снова смущенно глянул на приятелей. Изложить причины отказа капитану и остальной команде было для него делом нелегким. Вульф терпеливо ждал, когда Биллем наберется храбрости. Так и не дождавшись, он заговорил первым:
— Я тоже верю, что ловить дельфинов — грех и это приносит несчастье.
Все так и остолбенели.
— Но, — продолжал капитан Вульф, — несчастья следует опасаться только герру Янсену. Вы-то ведь вместе с ним не ловили!
Парни переглянулись:
— Да, это уж точно.
— Капитан прав.
— Конечно, согрешил только штурман.
— Герр Янсен, — сказал Вульф, но теперь в совсем ином тоне, — взгляните-ка, шквал идет. Прикажите зарифить марсели.
Потом повернулся и снова ушел на шканцы.
Янсен тут же погнал людей на такелаж. Вульф прошел мимо нас с Фьете.
— Можете быть свободны. Скажите коку, чтобы после маневра он побыстрее раздал еду. И порции побольше.
И тут завыл-засвистел шквал. Хлынул тропический ливень, мокрая парусина стала жесткой, как кость. Работать на реях было чертовски трудно. А когда шквал прошел, команде пришлось еще раз лезть на реи и отдавать рифы. «Дора» снова достигла ветровой зоны, которая дальше к зюйду переходит в зону зюйд-остовых пассатов.
Волна под штевнем вспенилась, далеко позади нас тянулся пузырчатый кильватерный след. Вся команда ела свежее дельфинье мясо. Симон жарил добавку, покуда все не насытились по горло.
В штевневых струях вздымались и утопали дельфиньи спинки. Морские свиньи резвились вокруг нашего корабля. Акулий крюк мы убрали. На таком ходу проку от него не было никакого.
10
Экваториальная купель. «А не слабо вам, плотник?» Я учусь делать операции. Как удят акул.
Ветер держался, хотя и заходил со всех румбов. Все наши бочки с водой наполнились по самую пробку. Только вот с харчами дела обстояли не очень хорошо. Под тропическим солнцем солонина слегка позеленела, и душок от нее пошел довольно смрадный. Биллем клялся, что лучше сам бы загарпунил дельфина, чем «трескать этакую вкусноту». Но «Дора» бежала слишком быстро. Наша соленая капуста воняла, как коровий корм зимой. В добротных, двойной морской закалки, сухарях расплодились юркие червячки. В муке и перловке хозяйничали прожорливые клещи.
— Ничего, разварятся, — сказал Симон. — Не очень-то привередничайте, парни, мы не прошли еще и половины пути. Это еще цветочки, а ягодки впереди.
А пока впереди был экватор.
Сейчас я читаю иной раз в газетах о больших празднествах, посвященных переходу экватора. Главным образом на туристских пароходах. С шествием Нептуна, и все такое. На «Доре» о Нептуне большинство парней и понятия не имело. Праздник состоял в том, что у трапа, ведущего на шканцы, появился… Янсен с бутылкой «аквавита»[34] в руках.
Ветер держался, хотя и заходил со всех румбов. Все наши бочки с водой наполнились по самую пробку. Только вот с харчами дела обстояли не очень хорошо. Под тропическим солнцем солонина слегка позеленела, и душок от нее пошел довольно смрадный. Биллем клялся, что лучше сам бы загарпунил дельфина, чем «трескать этакую вкусноту». Но «Дора» бежала слишком быстро. Наша соленая капуста воняла, как коровий корм зимой. В добротных, двойной морской закалки, сухарях расплодились юркие червячки. В муке и перловке хозяйничали прожорливые клещи.
— Ничего, разварятся, — сказал Симон. — Не очень-то привередничайте, парни, мы не прошли еще и половины пути. Это еще цветочки, а ягодки впереди.
А пока впереди был экватор.
Сейчас я читаю иной раз в газетах о больших празднествах, посвященных переходу экватора. Главным образом на туристских пароходах. С шествием Нептуна, и все такое. На «Доре» о Нептуне большинство парней и понятия не имело. Праздник состоял в том, что у трапа, ведущего на шканцы, появился… Янсен с бутылкой «аквавита»[34] в руках.