Волошин Юрий. Казак в океане

   — Что у них, своих разведчиков нет?! — возмутился Лука. — И Катуари там?
   — Катуари там, Люк. Уже ходить нет. Дорога, тропа закрыть.
   — И нет возможности пробраться туда?
   — Можно, Люк. Трудно ходи. Лес густой, долго путь.
   — Пусть так, Жан! Я должен увести ее из того опасного лагеря!
   Лука надолго задумался. Да, ребенком рисковать нельзя никак. Затем с отчаянной решительностью заявил:
   — Завтра ты поведешь меня тем дальним путем, Жан! Собирайся!
   Мальчишка вздохнул и ушел в смятении.
   Лука отдал распоряжения о строительстве судна, собирал вещи в дорогу, а в голове билась одна неотвязная мысль: «Успеть бы, успеть!»
 
   Ранним утром они на лошадях выехали к вулкану. Рядом трусил негр, он должен был забрать лошадей, когда путь на них будет уже невозможен.
   После полудня негр ушел с лошадьми, а путники продолжили путь пешком.
   Тропа, вскоре исчезнувшая, петляла в предгорье причудливыми изгибами. В сплетении лиан, веток и кустарника трудно было пробираться в нужном направлении. Мачете крушили зеленое безмолвие, оно сопротивлялось, цеплялось, затрудняло ход вперед. За оставшееся до ночи время путники не одолели и двух миль.
   — Этак нам до вулкана недели две придется тащиться! — в отчаянии восклицал Лука, вытирал обильный пот, ругался, проклиная тяжесть груза и оружия.
   — Дальше, Люк, быть трудно. Ходить в гора, много камень, ущелье, ручей.
   — Не пугай, Жан! Всё равно мы пробьемся! Надо успеть.
   Неделя пути сильно вымотала их. Они едва передвигали ноги, но Лука требовал двигаться только вперед и без остановок.
   — Люк, я больше не мочь! — взмолился Жан. Он повалился на землю и затих.
   — Жан, надо успеть! Надо идти! Поднимайся! — Мальчишка не отвечал. Лука оглядел его. Тот спал, пульс колотился, голова была горячей. Лука испугался. Он торопливо достал желтый порошок и с трудом всыпал его в сухой рот мальчика. Дал запить. Сам опустился рядом.
   В голове был сумбур. Всё тело жаждало покоя, отдыха и сна. И он не заметил, как погружается в тяжелый сон без сновидений.
   Проснулся он внезапно. Сон как рукой сняло. Лука прислушался. В отдалении услышал звук не то выстрела, не то горного обвала. В груди что-то громко колотилось, подступало к горлу, не давало дышать.
   И тут он отчетливо понял, что где-то далеко идет перестрелка. Одиночные выстрелы чередовались с залпами. Это было мили за две с лишним. Стало невыразимо страшно. Страшно, что он не успел!
   Лука вскочил, начал собираться, в темноте заметил, что Жан еще спит. Он не стал его будить, схватил мушкет, пистолет, флягу с водой, немного еды и бросился кромсать мачете зеленые щупальца леса.
   Ориентируясь только на звуки выстрелов, он медленно продирался дальше.
   Было трудно. Множество камней, расщелин, завалов сильно замедляли его продвижение, но он неутомимо лез всё выше, не обращая внимания на царапины и ушибы.
   Лука остановился, прислушался. Было тихо. Он не слышал больше выстрелов. Это пугало и обескураживало.
   Постояв немного, Лука бросился дальше, стараясь выдерживать взятое ранее направление. Движения его становились всё неувереннее, медленнее. Он изнемогал.
   В предутренней тишине Лука вдруг услышал одинокий выстрел. Он прозвучал довольно близко и заставил нащупать пистолет. Потом затрещали еще выстрелы и смолкли. Это происходило в полумиле. Значит, кто-то кого-то преследует.
   Лука продолжал рубить ветки и лианы. Светало, но в лесу было пока достаточно темно. Лишь посерели кусты и защебетали птицы.
   И вдруг снова грянула нестройная трескотня мушкетов, раздавались одиночные выстрелы и отдаленные крики. И опять тихо стало вокруг, лишь птицы, на мгновение замолкшие, вновь заверещали, приветствуя новый день.
   Он прошел еще с полсотни шагов и, услышав шум впереди, притаился. Вскоре появилась вереница индейцев с оружием, прорубавшихся немного в стороне.
   Лука затаился, раздвинул ветки и с замиранием сердца стал смотреть.
   Солнце уже поднялось, и лес немного осветился. Здесь, в горах, деревья росли не очень густо, и он вдруг заметил женщину в европейском платье. Оно было изорвано в клочья, она шла без груза, и было видно, что ей очень трудно. Лука присмотрелся и ахнул. Это была его Ката!
   Лука выскочил к веренице индейцев. Те встрепенулись, один из них поднял мушкет и прицелился.
   — Ката, это я! Не стреляйте!
   Индеец не выстрелил. Лишь в недоумении уставился на продиравшегося к ним белого человека.
   Индианка остановилась, пораженная. Ее изможденное лицо выражало изумление, радость и страх одновременно. Она сделала несколько шагов в его сторону и опустилась на колени.
   — Ката, милая! Я спешил к тебе! Мы укроемся, и ты отдохнешь. Я понесу тебя! Вставай, нам надо идти! Враги близко!
   Она молчала, потом медленно вскинула голову, пристально посмотрела на Луку, сказала тихо:
   — Я больше не могу, любимый! Спасайся сам!
   — Что ты такое говоришь?! — воскликнул Лука, не обращая внимания на говоривших ему что-то индейцев. — Я не могу оставить тебя, Ката!
   Индейцы заговорили громче, а потом бросились бежать. Прогремели выстрелы. Пули проносились мимо, крушили ветки. Караибы скрылись, а Лука с Катуари остались на месте. Лука лихорадочно соображал, что сделать, куда скрыться.
   Совсем рядом кричали люди, гремели выстрелы. В голове Луки что-то взорвалось, и он тут же упал, закрыв Катуари своим телом. Он больше ничего не чувствовал.
   Он не слышал, как французы окружили его и кто-то сказал с недоумением:
   — Что за черт! Откуда здесь появились эти белые люди? Что они тут делали? Ого, он вооружен! Наверное, отбивались от караибов!
   — Может, пленные? — предположил другой.
   — Она — может быть, но он вооружен. Романтичная парочка! Смерть настигла их одновременно. Похоронить бы…
   — Вперед, ребята, вперед! Надо догнать этих краснокожих бестий! Мы не должны их упустить. Этим двоим уже ничем не поможешь! Вперед!
   Отряд французов с шумом удалился, постреливая в чащу.
 
   Ката лежала, придавленная телом Луки. Она всё слышала и шептала заклинания, прося у духов быстрой и легкой смерти. Но костлявая отступила. Шум французов затих, выстрелы отдалялись, и лишь эхо громыхало в скалах.
   Она осторожно поднялась, отодвинув тело Луки. Голова его была залита сгустками уже сворачивающейся крови.
   Слезы текли по грязному лицу Катуари. Она приложила ухо к груди Луки. Сердце слабо стучало. Она вздохнула, размазала слезы грязной рукой. Поискала глазами, нашла флягу и осторожно обмыла рану. Пуля пропахала глубокую борозду в коже, повредила череп. Рана была серьезной.
   Катуари подтащила безжизненное тело Луки к лучу света, пробивавшемуся сквозь листву, и пристально осмотрела промытую рану. Слезы закапали на голову Луки.
   Женщина перевязала рану, достав чистую тряпочку из сумки Луки. В ней же находились толченые травы и пузырьки с настоями. Она попробовала их, дала чего-то попить Луке, потом развязала тряпочку и присыпала рану порошком.
   Женщина села и горестно закачалась в беззвучном плаче.
   Выстрелы прогрохотали еще два раза, и лес затих. Она вздохнула, оглядела близкие кусты и камни. Что делать? Как помочь любимому? Ей не под силу вытащить его отсюда. И самой не выбраться. Она стала молить духов помочь ей и Луке достойно встретить смерть.
   После полудня Катуари всё же сумела медленно и осторожно перетащить Луку шагов на двадцать и спрятать его среди валунов и расщелин, укрытых кустарником и лианами.
   В сумке оказалось немного еды. Она поела без аппетита и пошла искать ручей. Он оказался шагах в двухстах, сочась из-под скалы тоненькой струйкой. Катуари набрала полную флягу и с трудом пробралась назад, стараясь не оставлять следов.
   Лука в сознание не приходил. Он трудно дышал, тело горело в жару, и Катуари постоянно обтирала его тряпочкой, смоченной в холодной воде. Ей было нехорошо. Живот уже заметно выделялся, мешал, затруднял движения.
   Она зажгла крохотный костерок из сухих сучков, раскалила несколько камушков, побросала в кружку, заварила корни какого-то растения, настояла на потухающих углях и влила в рот Луке. Тот открыл глаза, вздохнул, что-то прошептал, но Катуари не разобрала, что же именно. Она долго говорила с ним, однако он, казалось, ничего не понимал.
   Катуари в отчаянии прижалась к нему. Тело горело, пришлось опять отбросить нежности и обтирать его холодной водой.
   Утром Лука вновь открыл глаза. Взгляд его был более осмысленным. Он спросил тихо и едва понятно:
   — Ката, что случилось? Я едва могу терпеть, так трещит голова! Что со мною?
   — Тебя ранили в голову, любимый. Молчи, тебе плохо будет от разговоров. И надо выпить настой. Сейчас он будет готов.
   — Дай мне желтого порошка, Ката. Найди его в сумке.
   Катуари выполнила его просьбу. Лука с трудом проглотил лекарство и закрыл глаза. Наковальня в голове постепенно затихла, и он опять заснул.
   Катуари вылезла из укрытия. Прислушалась. Было тихо. Французы, по-видимому, возвращались другой дорогой.
   Она набрала немного ягод, орехов, выкопала из земли коренья. Набрала воды и вернулась к Луке. Тот смотрел на нее полуоткрытыми глазами и молчал.
   — Тебе лучше, Люк? Ты так странно смотришь. Сейчас приготовлю поесть. А то мы с тобой так отощаем, что уже никогда не выберемся отсюда.
   — Как трещит голова! Глаза больно открыть!
   — А ты и не открывай. Лежи с закрытыми.
   — Что с французами? Где они?
   — Ты упал на меня, кровь нас испачкала, и они посчитали нас убитыми. И в ту же минуту опять погнались за нашими. Так и получилось, что мы с тобой в этом лесу остались одни. И что теперь делать, Люк? Я не смогу тебя дотащить, едва сумела сюда устроить, подальше от тропы.
   — Не могу думать, голова болит. Потом.
   — Хорошо, хорошо! Только попей отвара.
   Время тянулось медленно. Катуари волновалась, молила своих духов о милости, проклинала французов, но сделать ничего не могла. Так прошел этот день и ночь.
   Она опять искала еду, бродила по окрестным склонам и ущельям, набирала во флягу воду и старалась поддержать свои силы и силы Люка. Их было мало.
   Прошел и этот день, а утром она услышала знакомый крик птицы. В это время она, как правило, молчит, и Катуари заволновалась. Наконец ответила и получила тут же очередной крик. Так они перекрикивались с четверть часа, пока голос Жана не прозвучал совсем недалеко от них:
   — Катуари! Где ты? Отзовись.
   Он кричал на своем языке, и Лука ничего не понял. Он лишь догадался, что их нашел мальчишка.
   — Вот мы где, Улитка! Иди к нам! Как хорошо, что ты нашел нас!
   — Что с Люком, Катуари?
   — Ему плохо. Он ранен и не может двигаться. Надо что-нибудь придумать.
   — Что тут придумаешь? Надо только ждать, пока он сможет двигаться.
   — Но мы помрем с голоду, пока это произойдет! Придумай что-нибудь!
   — Ничего пока не выйдет, Катуари. Я лишь могу предложить свою помощь в отыскании еды. Буду охотиться, лазать по деревьям и рыть землю. Но мы не сможем снести его вниз.
   Лука не мог разговаривать, голова медленно успокаивалась, рана еще сильно болела, но осложнения не предвиделось. Ему так казалось или хотелось.
   Жан приносил мелких зверьков и птиц, орехи и плоды, которые сумел отыскать, Катуари готовила еду и ждала, когда можно будет уходить.
   — Ты хоть бы рассказал, как ты искал нас, Улитка, — просила Катуари.
   — Не хочу! Нечего рассказывать! Нашел вас, и всё тут! Хорошо, что Люк оставил прорубленную тропу. Было легче идти.
   — Ты плохо выглядишь, караиб, — не отставала Катуари.
   — Сильно устал. Да и теперь приходится столько лазать по рытвинам и зарослям, а что добываю? Мелочь! Есть постоянно охота.
   — Вы говорите, а я вас не понимаю, — тихо проговорил Лука. — Говорите по-французски. А то голова еще сильнее болит. Я всё силюсь понять вас!
   — Как длинно ты говоришь! Отживел, Люк?
   — Какое там! Едва языком ворочаю.
   — Через неделю обязательно начнем спускаться к усадьбе. Будь готов, Люк!
   — Постараюсь, хорошая моя, — вяло ответил Лука.
   Но полуголодное существование всё-таки сказывалось. Силы у всех помаленьку убывали. А болезнь Луки не давала возможности начать спуск.
   Жан вдруг заявил решительно, по-взрослому:
   — Завтра я ухожу. Хочу наведаться в лагерь. Там может оказаться еда. А без еды нам не дойти до места.
   Все возражения Луки и Катуари не подействовали. Мальчишка настаивал на своем.
   — Обязательно надо глянуть, а вдруг там кто-то живой остался. Очень хочется. Может, больше никогда не получится попрощаться со всеми.
   Он ушел, захватив с собой один пистолет и мачете с сумкой, и отсутствовал три дня с лишком. Вернулся истощенным, измученным и опечаленным. Сказал, бросив тяжелую сумку на землю:
   — Попрощался! Всё кончено! Нашего народа больше нет.
   — Не говори так! — вскричала Катуари. — Многие укрылись, я ведь с ними шла! И существуют другие группы, которым удалось уйти. Я в этом уверена.
   — А я уверен, что все они погибли. Сама же говорила, что французы всех убивали! Никого не щадили! Что теперь будет с нами, Катуари?!
   Та лишь притянула голову мальчика к груди и погладила ее. Слов утешения не находилось. Да и что скажешь, когда всё и так понятно.

Глава 3

   Три человека осторожно пробирались по тропе, недавно прорубленной в густом лесу, напоенном дождем и ароматами многочисленных цветов.
   Впереди шагал мальчик с мачете в руке, за ним мужчина, опираясь на палку, и замыкала шествие женщина.
   Все они были обессилены, истощены и оборваны. Они не разговаривали, часто останавливались, прислушивались, отдыхали, пили воду и снова шагали. Шагали трудно, медленно, обходя валуны и поваленные деревья.
   — Всё, — сказал мужчина. — Больше нет сил. Голова раскалывается.
   — Я говорила, Люк, что еще рано пускаться в такой трудный путь, — сказала смуглая женщина.
   Это была Катуари и ее спутники.
   Они молча сидели на влажной земле, пили воду и обтирались от пота и капель дождя, недавно прошедшего. После него тропа раскисла, и ходить по ней стало еще труднее.
   — Надо день отдохнуть, Люк, — безвольно молвила Катуари. — Так мы не дойдем — или с голоду околеем, или помрем от усталости.
   Лука не отвечал. Сил даже на это недоставало.
   — Смотри, Жан едва держится, — не унималась Катуари. — А без него нам и дня не пройти.
   Лука молча кивнул, опрокинулся осторожно на спину и прикрыл рукой глаза.
   Сутки отдыха пошли всем на пользу. Даже на следующий день они не спешили в дорогу. Лишь после полудня тронулись, немного подкрепившись тем, что нашли в окрестностях. Благо воды было достаточно.
   — Так мы и за две недели не дойдем, — ни к кому не обращаясь, говорил Лука, когда они сидели у костра, грызли корешки и листья, улиток, которых Лука и в рот-то смог взять лишь после долгих уговоров Катуари. Она и Жан ели еще и толстых гусениц, а ящерицы, иногда попадавшиеся Жану, были верхом наслаждения и доставались только Луке.
   — Мы проходим за день не больше шести миль, — еще раз заметил Лука вечером. — А до усадьбы не менее двадцати. Сколько это нам надо шагать?
   — Но ведь немного мы уже прошли, Люк, — отвечала бодро Ката. — Обязательно пройдем и то, что осталось. Главное — не спешить. Так будет надежнее.
   — Так это сегодня мы столько прошли, — не сдавался Лука. — Потому что отдохнувшие, да и с едой повезло. Завтра хорошо если четыре мили одолеем.
   — Не расстраивай себя, Люк. Всё самое страшное уже позади. Смотри, я хорошо себя чувствую. И ты с каждым днем поправляешься.
   — Да, но мы уже идем почти неделю!
   — Ну и что из этого? Еще немного, и мы будем в усадьбе.
   Лука вздохнул, продолжать разговор не хотелось. Только спать, чтобы избавиться от этой проклятой изнуряющей его головной боли. Уже и рана почти зажила, а голова всё продолжает болеть. Не так, как раньше, но сильно. Особенно от усталости.
   Еще три дня трудной дороги, и они вышли в предгорье. Тут тропа была почище, уклон не такой извилистый и крутой, и настроение у всех улучшилось.
   Наконец вышли к месту, где Лука и Жан отпустили лошадей.
   — Вот теперь я верю, что мы дошли! — радостно воскликнул Лука. — Еще день — и мы дома! Скорее бы!
   С каждой милей идти становилось всё легче, хотя это не ощущалось из-за сильнейшей усталости и голода.
   Они не дошли всего две мили и повалились уже в коротких сумерках на землю, проклиная всё на свете.
   Ночь прошла в возбуждении. Все часто просыпались то от холода, то от укусов москитов, то от смутного ощущения опасности.
   Последние мили прошли с огромным желанием перейти на бег. Сил на это у них не было, лишь мечта побыстрее оказаться дома.
   Негры, заметив их, бросили работу на плантации. Прибежали, помогли, дали немного еды и отвели в усадьбу.
   — Господи! — воскликнул дед Макей, увидев Луку. — На тебе лица нет, сынок! И где ж ты столько времени пропадал? Мы давно похоронили тебя! Ну здравствуй, бродяга ты этакий!
   Макей нежно обнял Луку, облобызал, слезы выступили у него на глазах. После недолгих расспросов их накормили и уложили спать в самом прохладном месте дома.
   Назар, вернувшись с верфи, узнал о возвращении Луки и бросился к нему.
   — Погоди, Назар! — остановил того дед Макей. — Пусть поспит. Намаялся он за эти дни, ранен был в голову. И сейчас еще не очухался. Малец спас его. И эту, его индианку. Никак не могу запомнить ее мудреного имени.
   — Катуари с ним пришла? — Назар остолбенел от этого известия, хотя прекрасно знал, что же заставило его друга мчаться в горы, в самое пекло.
   — Заявилась! На сносях девка, должен тебе сказать, — лукаво промолвил дед Макей и весело захихикал. — Видать, скоро тут ребенком запахнет. А крику от него сколько! Но дети — это дело доброе, как же без них-то, — серьезно заметил Макей.
   — Ты так говоришь, словно уверен в отцовстве Луки, — с тоской в голосе ответил Назар.
   — А как же? Это все знали, что Лука таскается с этой бабой. Один ты не замечал или не хотел отчего-то замечать.
   — Да-а! — протянул Назар в растерянности. — Ну и дела! Он же женат!
   — Э, парень! Дело молодое, и не нам судить их проделки. Пути Господни неисповедимы. И всё, что ни делает Бог — всё к лучшему!
   — Не примешивай всякое непотребство Богу, Макей! Не богохульствуй!
   — Сам-то ты как поглядывал на эту бабенку? Сердишься, что не получилось? А и верно! Не про тебя эта бабенка. Староват ты для нее. Ищи себе постарше, постепеннее!
   Назар отмахнулся и ушел переживать в одиночестве.
   Пока Лука спал, колдун Эфу сумел осмотреть его и принялся лечить, бормоча заклинания, хотя Назар ругался и протестовал.
   — Да пусть колдует, Назар! — вступился Савко. — Что он, повредит, что ли?
   — Бесовское это дело! Христианину это негоже, Савко! Стыд, да и только!
   — Поглядим, что получится. Я верю этому чернокожему кудеснику.
 
   С утра все собрались в усадьбе. Ожидали пробуждения прибывших. Тихо переговаривались и обсуждали новости из поселка. Савко сказал:
   — Я недавно был там. Слышал про пару убитых в лесу. Тоже подумал про Луку. И теперь понимаю, что случилось на самом деле.
   — И что ж ты понял? — неприветливо спросил Назар.
   — Это наверняка были они! Только французы говорили, что женщина была белой. Все в крови! Я не хотел вас огорчать и промолчал. И хорошо сделал.
   — Так она и не похожа на индианку, — заметил Назар.
   — Ну и хорошо! — воскликнул Колен. — Я вот живу с негритянкой, и ничего хорошего. Никуда с нею не появишься. Смотрят на тебя, как на чумного!
   — А куда тебе выходить с твоей пиратской рожей? — взвился дед Макей, с трудом подбирая нужные французские слова.
   — Будто ты, дед, не пират? — обиделся Колен. — Вместе грабили испанцев.
   — Ладно, ребята, не шумите, — предупредил Савко. — Вон Лука вроде бы появился. Поспешим узнать новости.
   — Дайте умыться, ребята! — отбивался Лука. — Не приставайте сильно, а то голова у меня расколется. Хотя сегодня не так болит. Это дом помогает!
   — Да не дом, Лука, а колдун Эфу, — Савко весело осклабился и добавил: — Он часа три выплясывал вокруг тебя, когда ты спал. Значит, помогло. Назар тут разорялся, протестовал против бесовских наваждений. Да я не дал знахаря прогнать!
   Лука немного рассказал свои мытарства. Появилась Катуари. Она была завернута в простыню, совершенно не стеснялась этого, и Лука заметил строго:
   — В каком виде ты пришла, Ката?
   — Не в лохмотьях же мне ходить? — усмехнулась она. — Ты бы приготовил мне платье, раз уж я в вашем обществе.
   — Олухи! — завопил дед Макей. — Колен, тащи платье своей чернушки! Надо же одеть бабу, а то и впрямь срам один.
   Колен с веселым смехом умчался и вскоре вернулся с платьем, выбрав самое красивое и новое.
   — Бери, Ката! Дарю! Потом тебе Лука купит лучшее, но и это сойдет пока!
   Индианка благодарно взглянула на Колена, кивнула и вышла переодеться.
   — Лука, у тебя появились новые заботы! — хохотнул Савко. — Справишься ли? Ведь и жену надо ублажить. А двоих-то потруднее будет.
   Лука стрельнул глазами на балагура и подумал, что тот по сути прав. И настроение испортилось.
   — Вот это действительно великая забота и головная боль! — согласился Лука. — С нею и Эфу не справится.
   — Насчет Эфу ты не очень-то сомневайся, Лука, — не унимался Савко. — Я с ним много говорю. И смотрел, как он колдует. Вроде одни глупости и несуразности, а как помогает! И в своем деле он мастак.
   Появилась Катуари. Она причесалась, в волосах алел цветок, и выглядела женщина в подаренном платье очень привлекательно. Фигура и осанка были гордыми, грациозными, беременность нисколько этому не мешала.
   А Лука подумал неожиданно: «Вот бы ей научиться держаться по-европейски! Никто бы и не заметил, что она метиска. С ее-то глазами!»
   А вслух заметил, немного смущаясь:
   — Ката, я не ожидал, что ты будешь так здорово смотреться в платье. Оно тебе очень идет. Немного широковато, но мы купим лучшее, и ты будешь неотразима. Вот немного отдохнем и поедем в поселок покупать тебе туалеты.
   — Смотрите, как он заговорил, — хохотнул Савко. — Прямо-таки настоящий француз! Этак ты скоро сможешь посещать лучшие дома Бас-Тера!
   — Брось ты, Савко! Вон Назар всеми премудростями этикета овладел, а что толку? Кто хочет его принимать? А со мною еще хуже будет.
   — Не горюй, Лука! Всё утрясется.
   — Лучше скажите, как строятся корабль и мой дом?
   — Да что они?! Ты поведай нам про свои приключения, Лука, — не унимался Савко. — Мы уже битый час ждем твоего пробуждения именно для этого. Начинай.
   Лука хоть и отнекивался, но пришлось уступить. И они с Катой принялись рассказывать про свои мытарства и несчастья.
   Это продолжалось и за завтраком, который устроили в их честь отменным.
   Лука всё порывался поехать на верфь и к дому. Пришедший Эфу настаивал на полном покое. И Ката с готовностью присоединилась к нему.
   — Тебе никак нельзя много говорить и тем более двигаться, Люк. Эфу прав. С головой шутить опасно. Скажи ему, Эфу, — вскинула она голову на негра.
   Тот энергично закивал, а потом бесцеремонно стал выплясывать по комнате, выкрикивать заклинания, вопить, греметь, и всё это не прекращая отплясывать замысловатый танец. Весь мокрый от пота и запыхавшийся, он заставил Луку проглотить отвар странного вкуса и запаха.
   Потом колдун стал что-то тихо бормотать, делать руками пассы вокруг головы раненого, и Лука, ощутив приятное тепло и сонливость, погрузился в забытье.
   Колдун оглядел Луку, подул ему в лицо и на цыпочках ушел, забрав амулеты.
   Ката с интересом смотрела на эту процедуру, потом проводила колдуна до дверей.
 
   Лишь через несколько дней Луке разрешили выйти погулять, а потом и отправиться на верфь.
   Он удивился, углядев, что судно уже с мачтами и якорями, добытыми на перешейке, куда Самюэль направил людей за ними и всякими другими железками. Изнутри слышались перестук молотков и топоров, визг пил, крики и ругань Самюэля. Луку приятно поразило то, что на стройке много людей. И работали они интенсивно и добросовестно.
   — О, Люк! — приветствовал того Самюэль. Он появился из люка трюма и теперь с раскрытыми объятиями приглашал хозяина на борт. — Быстрей на палубу, Люк! Я покажу, как много мы успели сделать!
   Лука поднялся по длинным шатким сходням на палубу. Она была вся завалена стружками, щепками, досками и канатами. Негры работали усердно, завидев хозяина, кланялись, скалили белые зубы и старались еще сильнее.
   — Самюэль, дружище! Как я рад, что дела спорятся! Это Назар побеспокоился о работниках?
   — Не только, Люк. И Савко, и Колен посодействовали. Так что через месяц я буду готов выйти в море в пробный рейс.
   — Поздравляю, Самюэль. Сколько кают устроили?
   — Четыре, Люк. Как ты и просил. И реи поставили на два фута длиннее. Ход должен быть хорошим. Соотношения для этого подходящие.
   — А сам-то изучаешь премудрости навигации? Я вот больше месяца книжки не брал в руки. Надо наверстывать время, друг ты мой!
   Самюэль избежал ответа, а Лука был слишком увлечен осмотром. Настроение его разом подскочило. Он улыбался и не мог наглядеться на свой корабль.
   — Я смотрю, ты и мачты поставил выше, чем обычно. Не будет ли это влиять на остойчивость?
   — Всё будет зависеть от силы ветра. А в ураган мало какое судно может устоять. Будем надеяться, что мы успеем убрать верхние паруса. И на бизани поставили рею для дополнительного паруса. Одного латинского, как мне показалось, будет маловато, а мачта позволяет это.