Воронин Андрей Николаевич. Комбат

   Пять дней, имеющихся в его распоряжении, Червонец не потерял. Он в деталях разработал весь план нападения на броневик. Кое о каких деталях знали самые близкие его подручные, но весь план целиком знал только он один. И вот теперь эти четверо посвященных – сам Червонец, мастер по открыванию замков Пружина и еще два боевика – Дулеб и Тхор – сидели в головном джипе. Во втором джипе за ними следовали еще четыре боевика, которым отводилась в ограблении довольно ответственная роль. Но она не могла сравниться по своей сложности с тем, что предстояло совершить первым четырем.
   Дорога забиралась на путепровод. На лице Червонца появилась довольная ухмылка. Крутые откосы, по ним ни съехать, ни взобраться.
   Встречные полосы на мосту разгораживал толстый фигурный брус, а между двумя бетонными полотнами автострады зияло черное отверстие, затянутое сеткой. Полуметровой высоты бордюры отгораживали тротуар и разделительную полосу.
   – Здесь, здесь, – вполголоса проговорил Червонец и на несколько секунд мечтательно прикрыл глаза.
   В душе ощущался легкий холодок. Как был ни он уверен в успехе, все равно его грызли сомнения. Всего предусмотреть невозможно и по ходу дела придется импровизировать.
   Теперь уже джипы катили с моста, шли накатом, разгонялись. Солнце клонилось к горизонту, заливая дорогу неестественно ярким для октября теплым светом. Полнеба оставалось чистым, прозрачно голубым, а вот вторую половину затянули тяжелые стальные облака. Они шли сплошным фронтом и, чем ярче светило солнце, тем более мрачными казались они – отливавшие металлическим блеском.
   – Червонец, через два километра поворот, – проговорил Тхору бросив взгляд на километровый столб.
   – Помню.
   Червонец ощутил, что у него немного дрожат руки. И чтобы никто из спутников этого не заметил, он сцепил их в замок на колене.
   – Машины оставим в лесу, на поляне, там, где я тебе раньше показывал. Только смотри, чтобы эти мудаки, – он кивнул назад, имея в виду второй джип, – не проскочили, потом собирай их.
   – Что ты, Червонец, они идут за нами, как привязанные, накладок не будет.
   – И никаких лишних переговоров в эфире.
   Сбросив скорость, Тхор съехал с дороги и резко повернув машину, проехал длинным темным скотопрогоном, на дне которого поблескивали лужи, лоснилась грязь. Мощный двигатель выволок джип из этой непролазной для других автомобилей грязи, и впереди показалась стена голубоватого елового леса. Сквозь приспущенные стекла в салон ворвался свежий ветер, напоенный запахом хвои и сладковатым, гнилым запахом болота.
   – Грибов, говорят, в этом году много, – вздохнул Дулеб, сидевший на переднем сиденье.
   Он инстинктивно пригнулся, когда разлапистая ветка ели мазнула по ветровому стеклу.
   – Ты что, грибник? – усмехнулся Червонец.
   – Люблю иногда по лесу побродить, пособирать…
   – С ножичком? – вновь ухмыльнулся Червонец.
   – С ножичком, – ответил ему с ухмылкой Дулеб. – Срезаешь, а они мягенькие, холодненькие. Потом на сковородку – и под водочку!
   – Ничего, сделаем дело, разберемся, отпуск у меня получишь.
   – А отпускные? – недоверчиво усмехнулся Дулеб.
   – И отпускные, и премию, – нервно хохотнул Червонец, прижимаясь разгоряченным виском к холодному стеклу.
   С его стороны мелькнула небольшая полянка, на которой он острым зрением разглядел несколько грибов, по самые шапки прятавшихся в траве.
   – Стой! – приказал он Тхору.
   Тот, не переспрашивая, тут же нажал на тормоза. Джип замер. Остановился и второй автомобиль – так, словно был соединен с первым жесткой металлической штангой и не мог ни приблизиться к нему, ни отстать.
   – Тоже мне, грибник… – Червонец похлопал по плечу Дулеба. – Вон белые растут, а ты не видишь.
   – Сходить, что ли? – недоверчиво поинтересовался Дулеб.
   – Ножичек не забудь.
   Бандит вышел и на негнущихся после долгой езды ногах направился к полянке. Он присел на корточки, вытащил из кармана джинсовой куртки нож, щелкнул кнопкой. Темное лезвие возникло так быстро, словно бы материализовалось из воздуха. Дулеб аккуратно срезал три гриба, стараясь взять их как можно ближе к земле, и, расположив на своей широкой ладони, понес к машине.
   – Твоя добыча, Червонец, – протянул он руку между спинками сиденья, давая Червонцу полюбоваться крепкими грибами с бархатными шляпками.
   – Брось в ящик, вечером мы их под водочку.
   Вскоре ельник сменился сосновым лесом.
   Машины выбрались на горку. По дороге Червонцу и его людям не встретилось никого. Но когда заглохли двигатели, то сквозь шум деревьев можно было уже расслышать звуки других моторов. Шоферы остались на своих местах, шестеро же бандитов, оставив тяжелое оружие в машинах, пошли по дороге дальше. Лес обрывался внезапно – ни кустов, ни редколесья.
   Прямо от вершины горки тянулись ровные ряды пеньков.
   Червонец дал знак, чтобы все оставались в лесу, не высовывались. Внизу расположилась чаша песчаного карьера. Оттуда и раздавался гул двух самосвалов и экскаватора. Работы велись на одном конце, другой же конец карьера вовсю рекультивировали. Бульдозер с широким, отполированным землей отвалом, то полз по откосу вниз, толкая перед собой кучу земли, то натужно вздрагивая, ревя – задним ходом, поднимался к лесу, чтобы набрать следующую порцию песка, превратить обрыв в пологий спуск.
   Сдвинутый бульдозером песок исчезал в небольшом, но глубоком озерце. Дно карьера располагалось низко, ниже водоносных горизонтов, поэтому в дальнем его конце и выступили грунтовые воды.
   Все это Червонец быстро окинул взглядом, затем стал пристально рассматривать четыре вагончика-бытовки, возле которых примостился старенький автобус «КАВЗ». Взглянул на часы.
   – Через полчаса они закончат работу, через час уедут отсюда.
   Дулеб кивнул.
   – Точно так, сам три раза проверял.
   – Смотри, если ошибешься… – покачал головой Червонец.
   Тхор присел на корточки, сорвал травинку и принялся ковыряться ею в зубах.
   – Пломба, черт, выскочила! Теперь всякая дрянь застревать стала.
   – Чего новую не ставишь? Денег жалеешь? – поинтересовался Червонец.
   – Времени нет.
   – Ничего, будет у тебя время. А главное – будут деньги.
   Пружина, специалист по замкам, держался чуть в стороне. Он не очень-то понимал, зачем, собственно, его притащили сюда, к карьеру. Даже если и есть здесь какой-нибудь сейф, то его квалификация на порядок выше, чем секретность простенького замка. Правда, после прокола с девушкой, оказавшейся в квартире Андрея Рублева, он помалкивал. Ему всегда могли придомнить допущенную им грубую ошибку.
   – Пожрать принеси, – бросил ему Червонец, не отрывая своего взгляда от карьера.
   Пришлось Пружине подчиниться. Он отошел ко второму джипу, немного поговорил с ребятами, которые пока еще тоже не понимали, какая именно задача возложена сегодня на них, затем поднял заднюю дверцу джипа и извлек большую плетеную корзину, накрытую белой полотняной салфеткой. С такой обычно выезжают на пикник.
   Червонец терпеливо ждал, пока его люди расстелют на земле скатерть, предварительно собрав из-под нее шишки, расставят еду, пластиковые одноразовые тарелки, стаканчики. Он любил повсюду устраиваться с комфортом и жалел только об одном: нельзя сейчас включить музыку и выпить спиртного. Это сняло бы стресс. Но он никогда не ходил на дело под градусом. Единственное, что сегодня Червонец позволил себе выпить – это минералку и апельсиновый сок.
   Мужчины уселись на траве, подстелив куртки, благо солнце еще светило, согревая их, и принялись есть. Червонец с отвращением смотрел, как его люди жадно поглощают пищу, забывая о существовании вилок, ножей, причмокивая, отрыгивая. Сам-то он ел так, словно сидел в первоклассном ресторане, хотя и орудовал всего лишь пластиковым ножом и пластиковой вилкой. Все было подано в холодном виде: копченое мясо, лаваш, помидоры, перец. Все в упаковке, прямо из магазина.
   – Эх, пивка бы! – мечтательно проговорил Дулеб, с отвращением отпивая полстакана минералки.
   – А чем тебе минеральная вода не нравится? – спросил Червонец.
   – Газированная, от нее живот пучит.
   – Пучит – так отойди подальше от стола.
   – Все равно ветер от вас ко мне дует, – осклабился Дулеб, поджимая под себя ноги и устраиваясь по-турецки. – Запах несет.
   В правой руке он держал надкушенный кусок мяса, в другой пластиковый стакан, неумело, тремя пальцами, рискуя его смять и разлить воду на скатерть.
   – А то от пива у тебя не пучит – тоже ведь, газы!
   – Не знаю, – пожал плечами Дулеб. – Вот шампанское, лимонад всякий только выпью – сразу живот как барабан натянутый делается. А от пива – никогда.
   Червонец, продолжая беседовать, то и дело поглядывал на карьер. Экскаваторы уже закончили работу. Еще приходившие с отсыпки машины продолжали наполнять песком мощный, польского производства, погрузчик с широким ковшом. «Сталева Воля» – чернела на его капоте надпись. Самосвалы, наполненные желтым песком, медленно взбирались по крутому подъему и исчезали за лесом. Два длинных тяжелых грейдера утюжили дорогу, заравнивая глубокую колею. А экскаваторщики тем временем, собравшись у автобуса, попивали пиво прямо из горлышек и с нетерпением поглядывали на часы, – Что-то задерживаются они сегодня, – наморщил лоб Дулеб, – раньше в это время уже в автобус садились.
   – Ничего, и сейчас сядут, – спокойно сказал Червонец, глядя на то, как бульдозерист закрывает кабину и спешит к своим приятелям.
   На бочке поблескивало еще четыре бутылки пива. Вскоре в карьере заглох и последний двигатель. Желтый погрузчик величиной с двухэтажный дом замер у вагончиков. Механизатор старательно закрыл дверь на большой навесной замок и спустился по лестнице. Стало так тихо, что можно было расслышать, о чем говорят рабочие. Они собрались возле автобуса и на чем свет стоит клеймили сторожа, который опаздывал.
   «Этого мне еще не хватало! – подумал Червонец. – Как всегда, все решает самый маленький человек».
   Но сегодня Червонцу везло, стоило ему о чем-то подумать, начать беспокоиться, как тут же предмет беспокойства устранялся сам собой.
   Послышалось стрекотание мотоциклетного двигателя, и в карьер вкатилась ярко-красная двухместная инвалидная коляска. Остановив свою почти игрушечную машинку возле вагончика прорабской, из нее выбрался, опираясь на костыли, сухощавый парень-инвалид, работавший здесь сторожем. Он выглядел настолько жалко, что никто из рабочих не посмел повторить хотя бы пару слов из тех, которые звучали совсем недавно в его адрес. Ему даже сунули в руки бутылку с пивом.
   Автобус тут же наполнился людьми, посигналил и выехал из карьера. Парень понадежнее воткнул костыли в песок, оперся о них локтями и вытащил из внутреннего кармана бутылку водки. Белая бутылка стала рядом с зеленой, пивной, и сторож какое-то время глядел на них, словно выбирая, с какой начать. А затем забрал их обе и, цепляясь за перила, шаркая каблуками по ступенькам, забрался в вагончик прорабской.
   – Ждем еще пятнадцать минут, – проговорил посерьезневший Червонец, – и идем вниз.
   – А почему пятнадцать? – поинтересовался Тхор.
   – Если вдруг окажется, что один из самосвалов задержался на отсыпке, то он успеет сюда приехать. Червонец отодвинул манжет и засек время. Ровно через пятнадцать минут он подал команду:
   – Дулеб и Тхор со мной. И ты, Пружина, тоже. А вы готовьтесь к отъезду. Если что – связь по рации.
   Выбрав более-менее удобный спуск, Червонец, скользя на глине, увязая в рыхлом песке, принялся спускаться. На эту стену карьера выходила лишенная окон стена вагончика прорабской, и поэтому сторож не мог их видеть. Вскоре все четверо оказались внизу и, обойдя оказавшееся вблизи довольно большим озерцо с холодной водой, очутились возле выстроенных в ряд вагончиков-бытовок.
   – Посмотри, – бросил Червонец Дулебу.
   Тот, пригнувшись, подобрался в вагончику и осторожно посмотрел в окошко. Он увидел парня-инвалида, сидевшего на грязном давно не крашенном стуле. Перед ним на столе, на разостланной газете, лежали два помидора, кусок сала, разрезанная пополам ножом луковица и четверть буханки хлеба. Водка уже оказалась открытой, и сторож успел выпить четверть содержимого бутылки. На тумбочке в углу стоял большой старый черно-белый телевизор, по которому шел такой же старый, как и сам телеприемник, фильм про войну.
   Парень макнул в горку соли узкую, как ущербная луна, дольку репчатого лука и захрустел ею. Дулеб, убедившись, что в вагончике никого, кроме сторожа, нет, снова присел и, повернувшись к Червонцу, показал один указательный палец. А затем щелкнул себя по горлу, мол, один и пьет.
   Червонец кивнул и сделал знак рукой Тхору, приказывая следовать за собой. Они втроем – Червонец, Тхор и Дулеб – взошли на крыльцо и исчезли в вагончике. Сторож, заслышав, как хлопает входная дверь, повернулся на стуле, предварительно спрятав бутылку с водкой возле тумбочки ободранного письменного стола, заваленного бумагами карьерного мастера.
   Он с недоумением уставился на трех вошедших мужчин, видел он их впервые в жизни. Сторож прекрасно знал, что ничего ценного в прорабской не найдешь – разве кого заинтересует нивелир, который при желании можно толкнуть баксов за семьдесят, не больше. Ну, еще допотопный калькулятор, способный заинтересовать разве что деревенских школьников. А добитый телевизор страшно было даже тронуть с места, того и гляди развалится.
   – Сторожишь? – ухмыльнулся Червонец и щелкнул пальцами.
   Дулеб с ехидной ухмылкой на губах стал подбираться к сторожу.
   – Что вам надо? – забеспокоился молодой человек, подпихивая костыли себе под мышки и пытаясь подняться со стула.
   – Воды попить, – смеясь, произнес Дулеб.
   – Да, водички бы нам попить, – смеясь, как эхо, повторил Тхор.
   И хоть была понятна полная нелепость этой фразы, лица бандитов не оставляли сомнения, что пришли они совсем не за водой, в душе сторожа родилась надежда.
   – Вода – вон она, в предбаннике, в ведре…
   И он уже приподнялся на костылях, когда Дулеб толкнул его в грудь. Парень рухнул на стул. Один из костылей упал на пол, и Тхор тут же прижал его ногой к пузырчатому линолеуму.
   – Да не дергайся ты! – шепотом проговорил Червонец, поближе нагибаясь к инвалиду.
   – Я вас не знаю! – почему-то прикрывая руками именно грудь, отвечал сторож.
   – А нам и не надо, чтобы ты нас знал. Правда ведь, ребята? – Червонец посмотрел налево, направо, весело перемигнулся со своими приятелями.
   Времени у них было еще много и они могли позволить себе покуражиться. Только сейчас сторож вспомнил о рации, прикрепленной ко внутренней стороне тумбочки письменного стола. Она служила для связи с базой строительной организации. Время стояло еще не позднее и можно было надеяться, что кто-нибудь из механиков или инженеров планового отдела задержался на работе, чтобы выпить стаканчик-другой. Но тут же сторож вспомнил, сколько раз ему приходилось даже средь бела дня, в выходные, когда по инструкции кто-нибудь обязан дежурить на базе, взывать в микрофон рации, а эфир отвечал ему молчанием.
   «Нет, не успею, – подумал парень. – Можно, конечно, попробовать ухватиться за стол, подняться, обойти его и крикнуть в рацию. Максимум секунды три у меня будут, но никак не больше. Может, попытаться выполнить их требования и меня оставят в покое? Что же им нужно? Это не деревенская шпана… Судя по всему люди состоятельные и далеко не бедные».
   Но тут мысленные рассуждения сторожа вновь прервал Червонец:
   – Водочку, значит, пьешь на рабочем месте, а? – и он, нагнувшись, ловко подхватил бутылку за горлышко, поднес ее к свету. – Платят, наверное, тебе много, раз не только на бензин для твоей колымаги хватает, но и на белую?
   Или праздник сегодня?
   – Платят… – растерянно проговорил сторож.
   Червонец чуть заметно подмигнул левым глазом Тхору. Тот, уже не раз действовавший вместе со своим хозяином, прекрасно знал, что от него требуется. Он одним прыжком оказался возле сторожа и заломил ему руки за спину. Затем схватил за волосы и запрокинул голову.
   – Да я что.., я ничего… – испуганно затараторил парень, – берите что надо, я и милицию вызывать не буду. Скажу, мол, пьяный был, ничего не помню…
   – Не нравишься ты мне, – прошипел Червонец и двумя пальцами сдавил основание челюсти сторожу. Его рука была крепкая, как металлические щипцы.
   Тхор развернул инвалида и повалил его спиной на стол. От боли парень раскрыл рот, но закричать не успел. Червонец, высоко подняв бутылку с водкой, стал вливать спиртное ему в рот. Парень задыхался, закашливался, пытался вырваться, но все тщетно. Тхор не выпускал его рук, держа за волосы прижимал голову к покрытой толстым стеклом столешнице. А Червонец крепко сжимал основание челюстей.
   Наконец последние капли водки упали в раскрытый рот сторожа. Тхор отскочил в сторону и с гнусной улыбкой посмотрел на парня.
   – Мы за тебя твою работу делаем – только глотать тебе остается. Выпить хотел? Мы тебе помогли.
   Инвалид пытался перевести дыхание, но то и дело заходился кашлем. Он со страхом чувствовал, как спирт проникает ему в кровь, туманит голову. Когда боишься, всегда пьянеешь сильнее, особенно, если опасность смертельная.
   – Зачем? – наконец, отдышавшись, проговорил он. – Зачем?
   – Тебе так интересно это знать? – ухмыльнулся Червонец. – Да?
   – Тхор, подержи его, – предложил Дулеб, и его приятель схватил сторожа сзади, прижал к спинке и вместе со стулом оттащил от стола.
   Дулеб по деловому, не спеша, вынул вилку из розетки, развернул телевизор экраном к стене и не спеша, орудуя ножом, отвернул винты, которыми крепилась задняя панель к корпусу.
   Парень еще не понимал, что его ждет.
   Из всех бандитов только Пружина чувствовал себя не в своей тарелке. Но он не возражал, старался ничего не касаться в вагончике, чтобы не оставить отпечатков или пару ниточек из своей вязаной куртки, по которым его потом можно найти. Но опасения его были напрасными.
   Червонец, Тхор и Дулеб умели работать с выдумкой – так, чтобы потом и подозрения не возникло, будто их жертву убили.
   – Сколько проводочков-то цветных! – засмеялся Дулеб, рассматривая пыльное нутро старого телевизора.
   – Полотенце давай, полотенце! – зашипел Дулеб, чувствуя, как инвалид начинает вырываться с отчаянностью осужденного на смерть.
   – Ты чего, Пружина, стоишь, не помогаешь? – осклабился Червонец и прикрикнул. – Что, не слышал? Где ведро с водой, там и полотенце должно быть!
   Пружина почувствовал, как пол уходит у него из-под ног и нетвердой походкой двинулся в предбанник. И впрямь, над оцинкованным ведром висело полотенце. Он аккуратно взял его двумя пальцами и, войдя в прорабскую, бросил Дулебу.
   Тот тут же скрутил им руки парню за спиной и отступил в сторону. Если бы им противостоял здоровый человек, то, наверняка, скрутили бы и ноги. Но ими инвалид и так еле-еле мог двигать.
   – Я кое-что в телевизорах понимаю, – усмехнулся Тхор и воткнул вилку в розетку.
   Тут же засветились огоньки ламп, заработал динамик. Дулеб и Червонец отступили на шаг назад. И тут Тхор резко выбросил вперед руку, схватил связанного сторожа за волосы и ткнул его лицом в основание кинескопа – прямо туда, где торчали оголенные металлические клеммы.
   Тут же полутемную прорабскую осветил электрический сполох. Запахло жженым мясом, тело сторожа забилось в конвульсиях.
   Тхор разжал пальцы и отдернул руку, боясь ненароком прикоснуться к телу покойника и самому попасть под напряжение. Убедившись, что сторож мертв, Тхор вытащил вилку из розетки.
   Погасли спирали радиоламп.
   – Погоди, – предупредил Тхор Дулеба, когда тот хотел уже развязать полотенце на руках мертвого.
   – А что?
   – Ты на крышке почитай: тридцать секунд не прикасаться к деталям после выключения из сети. Хочешь, чтобы и тебя долбануло?
   Тридцать секунд прождали молча. Дулеб, присев на корточки, развязал полотенце и протянул его Пружине.
   – Повесь так, как раньше висело.
   Повисшие, как плети, руки сторожа Дулеб положил на силовой трансформатор телевизора, отступил на шаг и кивнул Тхору:
   – Включай!
   Вновь на короткое время ожил телевизор.
   Сильнее запахло жженым мясом.
   Наконец, снабженные самодельными жучками предохранители не выдержали и перегорели. Замигала лампочка под потолком.
   – Все отлично, – процедил сквозь зубы Червонец, осматривая прорабскую. – Пьяный сторож полез ремонтировать телевизор, в котором ни хрена не понимает. Вот вам и результат:
   «Не влезай, убьет!»
   Пружина нервно пил из большой эмалированной кружки холодную, недавно принесенную из карьерного озерца воду.
   – Нам теперь нечего здесь рассиживаться, – подбодрил его Червонец, – дело сделано, дорога перед нами свободна. Пришла очередь поработать и тебе.
   Пружина пил воду по очень простой причине: его просто выворачивало от запаха горелого человеческого мяса. Но он не хотел показать свою слабость перед Червонцем и поэтому вышел на улицу вместе со всеми. С хрипом, торопясь, вздохнул, набрав в легкие чистый воздух.
   Но все равно проклятый запах повсюду преследовал его – сладковатый, так похожий на запах только что приготовленных шашлыков. Он все равно оставался в груди, в памяти, в ощущениях – сколько не дыши, щекотал горло, небо.
   Пружина сплюнул, чтобы устоять на ногах, ухватился за перила металлической лестницы, ведущей в прорабскую. Червонец же не спешил, он упивался своей безнаказанностью. Подойдя к проходу между вагончиками, он расстегнул молнию брюк и принялся мочиться в желтый сухой песок.
   – Для начала неплохо, – говорил он чуть громче обычного, чтобы заглушить журчание.
   Несколько секунд помолчал, пока упадут последние капли, затем рывком застегнул молнию и прошелся по выложенной квадратными бетонными плитами дорожке.
   – Ты, Пружина, не расслабляйся.
   – За мной дело не станет, – самоуверенно заявил Пружина, стараясь держаться молодцом.
   – Мне нужно открыть вот это, это и это, – Червонец по очереди показал рукой на огромный, как двухэтажный дом погрузчик, застывший в углу карьера, на тяжелый грейдер и на бульдозер.
   Пружина заспешил к погрузчику. Он вскарабкался на верхнюю площадку и присел на корточках перед дверцей, закрытой на навесной замок. Открыть такую мелочь для него было так же легко, как другому разгрызть пару семечек.
   Будь отверстие в замке чуть побольше, Пружина легко открыл бы его и мизинцем. Ловко вытащив из нагрудного кармана проволочку, загнутую буквой "Г", Пружина запустил конец этой миниатюрной кочерги в замочную скважину и, нащупав язычок, отодвинул его в сторону.
   Замок лег к его ногам.
   – Замок-то не выбрасывай, – напомнил ему Червонец, – им еще закрыть придется.
   Ту же самую операцию Пружина проделал с замками на кабинах тяжелого грейдера и бульдозера.
   – Вот когда ты молодец, то молодец! Ничего не скажешь, – похвалил его Червонец, когда Пружина обошел небольшое, но глубокое озерцо грунтовой воды, возвращаясь к своему хозяину от бульдозера. – Ты, Дулеб, садись в грейдер, а мы с Тхором займемся погрузчиком.
   – А я? – поинтересовался Пружина.
   Червонец хитро посмотрел на него.
   – Ты боишься мертвецов? Только честно.
   – Нет, – сжав зубы, ответил Пружина.
   – Значит, останешься здесь, в карьере.
   – Сколько мне ждать? – холодея душой, поинтересовался Пружина, которому никак не улыбалась перспектива пробыть хотя бы полчаса в обществе мертвеца.
   – Телевизор тебе, конечно, посмотреть не удастся, – хохотнул Червонец, – но если будешь держать рацию включенной, то по нашим разговорам поймешь, когда мы будем возвращаться.
   – А если кто появится?
   – Сообщишь нам, – коротко сказал Червонец, – и смотри, чтобы ноги твоей за пределами карьера не было, сколько бы тебе не пришлось ждать – день, два, неделю.
   Пружина побледнел.
   – Я хотел бы… – начал он.
   – Да ладно тебе, Пружина, шучу. Будем часа в два ночи, не позже.
   Затем он достал из кармана рацию и связался с джипами, находившимися в лесу.
   – Ребята, сворачивайтесь и ждите нас на шоссе..
   – В каком месте?
   – Вы нас сразу заприметите.
   А затем, широко шагая, направился к погрузчику и уверенно, гулко ступая по металлическим ступенькам, взобрался на верхнюю площадку. Он выглядел капитаном на капитанском мостике.
   – Ну-ка, Тхор, быстрее! – произнес он, исчезая в кабине.
   Дулеб уже сидел за рулем тяжелого грейдера и пробовал завести двигатель. Ему даже не понадобилось воспользоваться набором ключей, стартер пускача заводился простым нажатием кнопки. Обе махины содрогнулись. Первой поехала «Сталева Воля», сверкая в лучах заходящего солнца отполированным землей и песком огромным ковшом.
   Следуя за погрузчиком на грейдере, Дулеб, будучи от природы любопытным, то опускал, то приподнимал над дорогой длинный отвал-нож.
   Дымя черной гарью, техника выехала из карьера, и еще минуты четыре рокот моторов был слышен в чаше карьера. Затем там наступила почти полная тишина, в которой можно было расслышать, как песок ссыпается с отвесных стен забоев, как потрескивают остывающие после дневного солнца вагончики, как попискивает ласточка, высунув свою любопытную, поблескивающую бусинками глаз голову из устроенного под навесом гнезда.
   Пружина знал, ждать ему долго. Уж лучше бы взяли его на дело! Самое невыносимое – ждать, когда боишься, боишься смертельно. Он с ужасом понял, что единственная дорога из карьера, по какой можно выбраться – это та, по которой выехала техника. Наверх по крутому осыпающемуся откосу он не вскарабкается. И если кому-нибудь в это неурочное время взбредет в голову заехать в карьер, незамеченным ему не удрать. И тогда смерть сторожа припишут ему.