Страница:
– Проходи и зубы мне не заговаривай.
Когда они поднимались по лестнице, то их ботинки опускались на ступеньки синхронно, будто они и впрямь шли строем, чеканя шаг.
«Левой, левой!», – неотвязно зазвучала в голове Подберезского полузабытая команда.
Головка ключа исчезла между широких пальцев комбата, и он словно ввинчивал штопор в пробку, ввел ключ в замочную скважину.
Дверь с жалобным писком отворилась, и мужчины оказались в прихожей небольшой квартиры.
Подберезский с удивлением ловил себя на мысли, что его сейчас приводит в умиление все то, от чего он старался убежать последние годы.
Обыкновенный панельный дом, ободранные стены подъезда, маленькая квартира, разношерстная, купленная по случаю мебель. И беспорядок, от которого веяло жизнью. И ему даже немного противными стали стерильная чистота и лоск, царившие в его собственной обширной квартире.
Подберезский уселся на стул и как на диковинку уставился на самый обыкновенный, десятилетней давности вэфовский телефонный аппарат с дисковым набором. За последние годы его пальцы привыкли к еле ощутимым кнопкам, к невесомым трубкам, снабженным антенной. И только теперь он понял, что по-настоящему ничего-то не добился в жизни.
«Как были люди богаче меня, так и есть такие теперь. Их так много, что не сосчитать».
Он понял, что ничего не решают ни суперсовременные телефонные аппараты, ни шикарная мебель, ни престижная квартира. Мужчину делают мужчиной честность, умение держать слово, физическая сила и ум. И.., больше ничего.
Все остальное – это только красочная обертка, в которую можно завернуть и дерьмо.
Рублев поставил хлипкий стул, взгромоздился на него и принялся переставлять на шкафу обувные коробки. Затем, даже не протерев от пыли, бросил Андрею Подберезскому одну из них.
– Держи!
Тот поймал тяжелую, как кирпич, картонку и принялся развязывать замысловатый двойной узел на мохнатой пеньковой веревке.
– Тут у меня много всего, – объяснял комбат, – карточки, которые когда-то не получились… Жаль было выбрасывать. Половина темных, половина нерезких, можешь отобрать, что хочешь. А вот с пленками дело другое. Отбери, что хочешь, а я потом посмотрю. Может, какую и из них получишь.
Подберезский, наконец, потеряв терпение, бросил развязывать узел, стянул веревку, немного подмяв картонку, и стал рассматривать старые, с загнутыми краями карточки – нерезкие, передержанные, недодержанные, надорванные, когда их снимали с глянцевателя. И на его пухлых губах появилась довольная улыбка.
– Так это же я, комбат! Когда вы меня сняли? Ей богу, не помню.
– Хрен его знает! – ответил Борис Иванович и направился на кухню. – Я чайку поставлю.
– Ага… – рассеянно ответил Подберезский, абсолютно не вникнув в смысл предложения.
Послышался шум наливаемой из крана в чайник воды, чиркнула спичка.
Подберезский откладывал одну карточку за другой, желая взять с собой все. Но в то же время понимал, следует остановиться. Если тебя пригласили угощаться, не съедай всего.
– Вам, комбат, небось, бабы прохода не дают.
– С чего ты взял?
– Неженатому мужику жить в этом мире трудно, – отвечал Подберезский, разглядывая фотографию, запечатлевшую тесное нутро вагончика-времянки, в котором вместилось человек десять за праздничным столом.
– Не жалуюсь, – уклончиво ответил Борис Иванович Рублев.
– Небось, они мозоли себе на пальцах натерли, вам названивая, а вы у меня пропадали.
– Глупости говоришь, сержант.
Комбат появился в двери с двумя чашками.
Одну, с отбитой ручкой, поставил рядом с телефоном, вторую отдал прямо в руки Подберезскому.
– Сахара тебе две ложки кинул. Хватит?
– А себе сколько?
– Себе три, как всегда.
И хоть чашки были из разных сервизов и к тому же блюдечки Борис Иванович перепутал, все равно чай показался Подберезскому таким вкусным, какого он никогда не пил в жизни.
Вернее, пил когда-то, но это было давно, еще во время войны в Афганистане. Только комбат умел заваривать такой душистый и ароматный чай. А на вопрос, как ему удается, всегда отвечал с неизменной ухмылкой: «По еврейскому рецепту – главное, заварки не жалеть».
Подберезский пил чай мелкими глотками – так, как привык пить в последние годы коньяк или шампанское, набирая в рот ровно столько, чтобы растеклось по горлу, но до желудка не дошло.
– Странно я себя чувствую у вас, комбат, в доме.
– А чего странного?
– Как будто время остановилось, – Андрей Подберезский бросил взгляд на замерший медный диск маятника стенных часов.
– А ты хотел, чтобы они без завода шли?
– Да нет… Как-то привык к своим. Они никогда не останавливаются.
– Твои электронные – ерунда. В них души нет, – ответил комбат.
– А ваши не идут.
– Если хочешь знать, я время умею в голове определять лучше любых часов.
– Не может быть!
– Забыл?
– Ну-ка, давайте проверим! – Андрей сдвинул манжету с запястья и посмотрел на циферблат. – Ну-ка, который сейчас час?
Комбат, даже не задумавшись, ответил.
– Черт! – растерянно проговорил Подберезский. – Минута в минуту!
– Ты бы еще про секунды спросил, – рассмеялся Рублев, отставляя пустую чашку.
Затем он взял в руки гантели и, не снимая даже рубашку, принялся поднимать и опускать их. Лицо его вскоре налилось румянцем, плечи распрямились, дыхание сделалось шумным. Но гантели мелькали с завидной равномерностью, словно бы ими орудовал не человек, а их предоставили какому-то удивительной надежности механизму. На время Подберезский забыл даже о фотоснимках.
– А я свои гантели недавно из встроенного шкафа достал, так они ржавчиной покрылись.
– Не занимаешься, что ли?
– Да нет, бассейн, спортивный зал, тренажеры… Этой хренотени хватает. А вот так, чтобы дома с железками… Отвык.
– Ух! – выдохнул комбат, кладя гантели на вытертый ковер и тут же начиная приседания сперва на одной ноге, потом на второй, затем на двух сразу.
И снова не чувствовалось в нем усталости.
Казалось, он может так приседать до самого утра, а если никто его не остановит, то и неделю подряд.
Мелко зазвонил телефон, дребезжанием отозвалась посуда в буфете. Подберезский взглянул на комбата. Тот даже ухом не повел.
– Звонят, – напомнил Андрей.
– Так возьми трубку, а не сиди истуканом, – ответил ему комбат.
Подберезский аккуратно, как и положено обходиться с чужой вещью, приложил трубку к уху и отчетливо произнес:
– Слушаю!
Но вместо ответа пока до него долетали лишь трели междугородной телефонной станции, обрывки чьих-то разговоров. Затем вдруг все это исчезло и послышался взволнованный женский голос:
– Алло! Алло!
– Слушаю! – повторил Подберезский.
– Вы меня слышите? – спросили на другом конце провода и вновь запричитали. – Алло!
Алло!
– Да слышу, – Подберезский подмигнул комбату, который продолжал приседать прямо под люстрой. Когда он вставал, то чуть ли не касался макушкой дешевых пластмассовых подвесок.
– Алло! Вы Борис Иванович Рублев?
– Нет.
– Но это квартира Рублева?
– В общем-то да.
– Тогда хозяина позовите, Бориса Ивановича.
– Вас, девушка, – произнес Подберезский, прикрыв микрофон пухлой ладонью.
– Какого хрена ей надо? – спросил комбат, не прерывая физических упражнений.
– Не знаю… – пожал плечами Андрей, – наверное, хочет чего-то.
– Алло! Алло! – послышался тихий голос из наушника.
– Вы меня слышите? Трубку не бросайте.
Комбат вздохнул и махнул рукой Подберезскому:
– Поднеси аппарат.
Он взял трубку, соединенную с телефонным аппаратом витым шнуром, и, продолжая приседать, строго поинтересовался:
– Вы кто?
– Мы не знакомы, но вы Борис Иванович?
– Он самый.
– Я Наташа, из Питера…
– Не знаю тебя.
– Я тоже вас не знаю. Хотя нет, видела один раз на фотографии.
– Какая фотография?
– Послушайте, я вам сейчас все объясню.
– Только потолковее.
– Вы заняты?
– Ты мне сначала объясни, откуда у тебя взялся мой номер?
– Из записной книжки вашего брата Андрея.
– А, так ты его девушка?
– Один раз виделись.
– Негусто.
Наташа, испугавшись, что брат Андрея Рублева может бросить трубку, заподозрив ее в попытке выйти на Андрея через него, тут же принялась объяснять:
– По-моему, с вашим братом случилась неприятность. Я хотела вас предупредить.
Комбат оставил приседания и уселся на диван.
– Значит так, все по порядку. Что за неприятность? И когда она случилась.
– Его ОМОН забрал.
– Когда?
– Еще в пятницу.
– До сих пор не выпустили?
– Не знаю. Боюсь, что – да, его до сих пор нет дома. Представляете себе.
– Он что, ключи тебе от своей квартиры дал? Ты живешь у него?
– Нет, но я заходила к нему.
– Может, он просто не открывает?
– Это долго объяснять, но я была в его квартире – внутри. А потом туда влез какой-то странный человек, по-моему, грабитель. Но я сумела убежать, а потом он поджидал меня возле моего дома. Я теперь у подруги живу. А ваш брат Андрей до сих пор так и не появился. – Выпалив это, Наташа наконец-то вздохнула.
– Хреновина какая-то… Ты на службу к нему звонила? К друзьям?
– Не знаю я его друзей, вернее, одного знала, но и его забрали.
– ОМОН, говоришь, забрал? За что?
– Сама понять не могу. Мы с ним в баре и познакомились. Сидели, еще друг его один был…
– Кто?
– Кажется, Александр Чесноков.
– Есть у него такой, – комбат уже проникся доверием к тому, что ему сообщила Наташа.
– А потом вдруг облава. ОМОН в масках, с автоматами… Подошли к ним и забрали.
– Слушай, девонька, – комбат постарался придать своему голосу максимально ласковый тон и от старательности даже прищурил глаза, от чего он стал похож на добродушного, только что проснувшегося медведя, – ты мне телефон свой дай и адрес. Завтра я буду в Питере, там и разберемся.
Наташа, путаясь в цифрах, назвала ему телефон своей подруги, ее адрес. Он не отстал от нее, пока она дважды подряд не назвала и то и другое без разночтений.
– Завтра жди с утра, – комбат повесил трубку и, чуть приоткрыв рот склонив голову на бок, посмотрел на Подберезского.
– Что-то не так? – спросил Андрей.
– В жизни всегда что-то не так случается, – Борис Рублев вновь взял в руки телефонную трубку, быстро набрал справочную аэропорта. – Когда сегодня самолет на Питер? – спросил он.
– На сегодня рейсов больше нет, – ответил ему бесстрастный голос.
– А первый завтра?
– В четырнадцать двадцать.
– Уже не надо.
Насчет поездов Борис Рублев и спрашивать не стал.
– Андрюша, – сказал он, – машина-то у тебя ходовая есть?
– Комбат, вы в Питер собрались? Случилось что-то? С братом?
– Я спрашиваю, машина у тебя есть?
– Конечно.
– Дай, – комбат протянул руку ладонью вверх.
– Не понял.
– Ключи давай.
Андрей Подберезский относился к своей машине, как другие мужчины относятся к жене.
Он и допустить не мог, чтобы кто-то чужой сел за ее руль даже с его разрешения. Но бывают в жизни ситуации, когда отказать невозможно, вернее, существуют такие люди в таких ситуациях.
– Я сейчас, – Андрюша принялся хлопать себя по карманам, прислушиваясь, где отзовутся звоном ключи.
– Понимаешь, спешить надо.
– Понимаю… Сейчас…
Его хмурое лицо внезапно прояснилось:
– Вы прямо сейчас в Питер собрались или до утра подождете?
– Сейчас.
– Есть у меня еще одна машина, если хотите, подарить даже могу.
– Нет, ты это брось. Мне она денька на три-четыре нужна. Приеду – верну в целости и сохранности.
– Нет, Борис Иванович, комбат, батяня, у меня в самом деле лишняя машина есть.
Слова «лишняя машина» явно не укладывались в голове комбата. Он мог понять, когда у человека есть квартира или нет ее, есть машина или он ходит пешком. Но чтобы квартиры или машины были лишними, к такому он еще не привык, особенно если дело касалось его друзей.
– Мне по хрен какая она у тебя – лишняя или последняя – давай и все тут!
– В гараже ключи, и дома, – торопился объяснить Андрюша, уже в прихожей втискивая свое грузное тело в кожаную куртку.
И будь рядом с ним кто-нибудь более слабонервный, чем комбат, наверняка испугался бы, что тонкая, хорошо выделанная лайка тут же треснет. – Отличная машина, комбат, только видеть я ее не могу!
– Почему? – изумился Борис Иванович, сбегая по лестнице вниз.
– Помните, вы о жене спрашивали? Так вот это ее машина.
– Если ее, так чего же ты ей не отдал?
– Не заслужила, – ив его голосе почувствовалась смертельная обида, какую может испытывать мужчина только к предавшей его женщине. – Вот ей, а не машина! – Подберезский на секунду приостановился, скрутил фигу и показал ее собственному отражению в пыльном стекле подъездного окна.
– Как знаешь, – отвечал комбат.
Когда они уже садились в такси, Подберезский назвал совсем другой адрес, незнакомый еще Борису Ивановичу, подальше от центра.
– Гараж у тебя там, что ли?
– И гараж тоже. Все думал продать, да как-то руки не доходили.
– Наверное, ждал что жена вернется, – не без ехидства заметил комбат.
– Может, и ждал, – внезапно упавшим голосом отозвался Подберезский. – Машину-то я вам дам, а как же документы?
– Не бойся, я выпутаюсь.
Андрюша задумался.
– Давайте я уж вам, комбат, все чин-чинарем сделаю и документы выправлю.
– Не успеешь.
– Но это не проблема.
Ничего больше не объясняя, Андрюха попросил таксиста притормозить возле ближайшего таксофона и выбежал на улицу. Комбат уже плохо слушал его разговор.
– Что значит занят? – кричал Подберезский. – Забыл, как я тебя вытаскивал? Ну так вот, через десять минут будешь возле Томкиного дома со всеми причиндалами. И бланки не забудь, понял!?
Затем он зло повесил трубку на рычаг и вновь прыгнул в машину.
– Поехали!
– Кому звонил?
– Сказал бы – приятелю, да язык не поворачивается, – пробурчал Подберезский и объяснил. – Нотариусу.
– Зачем?
– Пока мы с тобой машину в порядок приведем, он тебе доверенность оформит.
– Лихо ты устроился.
– Не очень-то, но не жалуюсь.
Такси завернуло во двор мрачной бетонной пятиэтажки, объехало кусты и замерло у длинной череды гаражей, на железных дверях которых белели не очень ясно выведенные цифры.
– Посвети пока фарами, – попросил Подберезский, расплачиваясь.
– Это запросто.
Он подошел к гаражу номер 35 и взял в руки порядком заржавевший навесной замок.
Ключ со скрежетом провернулся в нем, и толстая скоба отворилась. Затем еще немного поколдовав над двумя другими, уже врезными замками, Подберезский сумел-таки отворить толстую металлическую дверь гаража. Щелкнул выключателем, махнул рукой таксисту, мол, уезжай.
В гараже оказалось полно всякой всячины.
Забит он был под завязку. Всю заднюю стенку занимали книжные стеллажи с разбитыми стеклами, поставленные вертикально диваны, нагроможденные друг на друга кресла, стулья, книги, связанные в пачки. Вдоль боковой стены тянулся штабель картонных коробок с надписями – аппаратура, выпивка, компьютерные приставки.
– Ну, Томка, сволочь! – пробормотал Подберезский.
– Обещала все свое барахло забрать.
– С бабой своей потом разберешься.
Комбат еле пробрался между штабелями картонных ящиков и сверкающим боком легкового «форда».
– Смотрите, комбат, я машину в порядке оставлял. Может, эта сучка что-нибудь сделала? – Подберезский стоял, широко расставив ноги, прямо под оголенной лампочкой, наступив обеими ногами на собственную тень.
Он дорого бы дал, чтобы не видеть эту машину вновь, потому что в этом самом «форде» он и застал свою жену с любовником.
– Сука! Сука! – только и шептал он.
И блеск надраенных фар напомнил ему блеск очков того худосочного торговца, который брал у его жены на реализацию товары. Ту сцену он запомнил на всю жизнь: голый, бледный, как червь, но в очках, наверняка оставленных для того, чтобы получше рассмотреть его Томку. Но тогда Подберезский, не говоря ни слова замершим в одной из классических поз любовникам, двумя пальцами брезгливо снял эти очки с показавшемуся ему тогда полупрозрачным носом и раскрошил стекла вместе с оправой в ладони. Только тогда Томка завизжала.
А он, ни слова ни говоря, вышел из гаража.
Возможно, Подберезский и вспомнил бы то, что произошло дальше, но ему не дал этого сделать комбат:
– Ключи давай.
– На полке, – ответил Андрюша.
– Где?
– Сейчас найду.
Несколько раз на последнем издыхании просвистел стартер, но двигатель так и не завелся.
Комбат открыл капот, и они вместе с Андреем заглянули в него, подсвечивая переноской. Выяснилось, что с двигателем все в порядке, а вот аккумулятор издох окончательно, да и колеса следовало подкачать.
Когда комбат возился с ножным насосом, к гаражу подъехала машина. Из нее выскочил худой высокий мужчина с кейсом-атташе и наскоро поздоровался за руку с Подберезским. Комбат дал ему пожать свое запястье, так как успел уже перепачкать руки. Кейс лег на багажник, а когда крышка открылась, то в свете голых лампочек медью заблестели ручки всевозможных печатей и штампов.
– Документы свои мне дайте, – проговорил мужчина, понимая, что Подберезский с комбатом спешат и тянуть время нельзя.
– Залезь во внутренний карман, – продолжая качать воздух в заднее колесо компактным ножным насосом, предложил комбат.
– Дай-ка я залезу.
Подберезский нашарил во внутреннем кармане его куртки портмоне с документами и через крышу машины перебросил его нотариусу.
Тот хоть и выглядел обыкновенной конторской крысой, ловко поймал брошенное портмоне и тут же принялся оформлять документы. На это ушло не более пяти минут. Еще оставалось ненакачанным одно колесо, а нотариус уже пригласил Подберезского и Рублева поставить свои подписи в доверенности на вождение машины.
– Только одно неудобство, – предупредил он, – доверенность выписана завтрашним числом, так что до восьми утра показывать ее никому не стоит.
– Ты что, сегодняшним числом не мог оформить? – стал злиться Подберезский.
– Раз оформил завтрашним, значит не мог.
– Что ты к человеку прицепился, Андрей?
Небось, вытащил его из-за стола?
– Слава богу, выпить не успел, – пробурчал нотариус, подвигая поближе к комбату пачку документов, – рюмку ко рту поднес, а тут звонок.
Рублев аккуратно, чтобы не выпачкать бумагу грязной рукой, поставил свою подпись, более похожую на простую закорючку, которую делают, чтобы расписать засохший стержень шариковой ручки. Нотариус с удивлением посмотрел на эти каракули, затем сравнил эту подпись с той, что стояла в паспорте.
– Первый раз такие вижу. Вы уж извините, – попросил он прощение у Рублева, – но сегодняшним днем никак нельзя. Я уже в компьютерную сеть всю сегодняшнюю регистрацию сбросил, а завтра вашу доверенность первой введу. Только учтите, моя контора официально с восьми утра работает. Далеко собрались?
– В Питер.
– Ну что ж, счастливой дороги.
Затем нотариус изменил тон, потому что обратился к Подберезскому:
– А ты, Андрей, если еще раз меня по стойке «смирно» поставить попробуешь, ни черта тебе делать не стану! Еще и в очереди общей постоишь, – прокричав это в ночную тишину, нотариус зло хлопнул дверцей своей машины и унесся, лихо развернувшись почти на месте.
– Как у меня все поставлено? – не без гордости осведомился Андрей.
– Нормально, – комбат еще несколько раз качнул насос и посмотрел на манометр. – Все, теперь не дыши, может стартер и схватит.
Он забрался за руль и прищурив один глаз, повернул ключ в замке зажигания. Стартер, выбирая остатки энергии из аккумулятора, один раз провернулся, но двигатель так и не заработал.
– Может, я с вами? – спросил Андрей.
– Нет, оставайся тут. У меня там дела несложные.
Одному легче будет.
– Так что случилось все-таки?
– Брата ОМОН забрал.
– За что?
– А черт его знает! Подсоби.
Комбат уперся в переднюю стойку, и машина легко покатилась из гаража. Подберезский забежал сзади и принялся толкать ее в багажник.
Шлепая ботинками по лужам, комбат бежал, придерживая левой рукой распахнутую дверцу.
Время от времени он прикасался к рулю, выправляя траекторию движения автомобиля.
Когда они оказались на небольшом спуске, ведущем к улице, комбат вскочил в кабину и включил скорость. Двигатель несколько раз фыркнул, из глушителя Подберезскому по ногам ударил горячий, едкий бензиновый дым. Он еле успел отскочить. Если бы не отскочил, а продолжал упираться руками в багажник, наверняка упал бы лицом в лужу.
Комбат рванул с места, на ходу захлопывая дверку.
Андрей постоял, ожидая, что Рублев остановится, чтобы попрощаться, но машина уже мчалась по ночной улице навстречу мигающему желтым светом недремлющему оку одинокого светофора.
– Вот так всегда, – вздохнул Подберезский, – «здрасте» еще скажет, а «до свидания» от него не дождешься. Если уж за что взялся, то делает круто.
Он вернулся к опустевшему гаражу, в сердцах плюнул на штабель картонных ящиков и пнул нижний ногой ящик, тут же пробив в нем носком ботинка дырку. Погасил свет, закрыл замки, а затем, запустив руки в карманы, пошел по темному двору. Он не глядел себе под ноги, а попытался испепелить взглядом единственные горевшие на пятом этаже окна квартиры его бывшей жены, из которых доносилась негромкая музыка – именно такая, под которую приятно заниматься любовью, та самая, которую она включала для него и для себя лишь только речь заходила о постели.
«Сучка – она и есть сучка», – подумал Андрей, поворачивая за угол дома.
Когда он оказался на улице, то от машины, на которой уехал комбат, и след простыл. Вновь превратились в спокойные зеркала потревоженные лужи, вновь моросил мелкий надоедливый дождь. Подберезский расправил плечи, несколько раз взмахнул руками, разминая мышцы, и побежал, как когда-то раньше в армии, когда комбат выводил их на кросс. Он бежал мерно, но достаточно быстро по пустынным улицам, то проваливаясь в темноту, то возникая из нее под фонарями. Залитое ярким светом разноцветной рекламы, лицо его становилось то синим, то красным, то по нему бежали зеленые полосы.
Через несколько кварталов Андрей Подберезский понял, что его больше не беспокоят ни дождь, ни холод, ни вода под ногами. Он понял, что принадлежит теперь только самому себе, что теперь он уже не раб своих вещей, а они – вещи, его рабы.
«Молодец, комбат, – думал он, – жаль я не умею еще так – без вещей, без подготовки вот так раз – и рвануть в Питер. В ночь… Но если честно себе признаться, настоящие дела только так и делаются».
Глава 16
Когда они поднимались по лестнице, то их ботинки опускались на ступеньки синхронно, будто они и впрямь шли строем, чеканя шаг.
«Левой, левой!», – неотвязно зазвучала в голове Подберезского полузабытая команда.
Головка ключа исчезла между широких пальцев комбата, и он словно ввинчивал штопор в пробку, ввел ключ в замочную скважину.
Дверь с жалобным писком отворилась, и мужчины оказались в прихожей небольшой квартиры.
Подберезский с удивлением ловил себя на мысли, что его сейчас приводит в умиление все то, от чего он старался убежать последние годы.
Обыкновенный панельный дом, ободранные стены подъезда, маленькая квартира, разношерстная, купленная по случаю мебель. И беспорядок, от которого веяло жизнью. И ему даже немного противными стали стерильная чистота и лоск, царившие в его собственной обширной квартире.
Подберезский уселся на стул и как на диковинку уставился на самый обыкновенный, десятилетней давности вэфовский телефонный аппарат с дисковым набором. За последние годы его пальцы привыкли к еле ощутимым кнопкам, к невесомым трубкам, снабженным антенной. И только теперь он понял, что по-настоящему ничего-то не добился в жизни.
«Как были люди богаче меня, так и есть такие теперь. Их так много, что не сосчитать».
Он понял, что ничего не решают ни суперсовременные телефонные аппараты, ни шикарная мебель, ни престижная квартира. Мужчину делают мужчиной честность, умение держать слово, физическая сила и ум. И.., больше ничего.
Все остальное – это только красочная обертка, в которую можно завернуть и дерьмо.
Рублев поставил хлипкий стул, взгромоздился на него и принялся переставлять на шкафу обувные коробки. Затем, даже не протерев от пыли, бросил Андрею Подберезскому одну из них.
– Держи!
Тот поймал тяжелую, как кирпич, картонку и принялся развязывать замысловатый двойной узел на мохнатой пеньковой веревке.
– Тут у меня много всего, – объяснял комбат, – карточки, которые когда-то не получились… Жаль было выбрасывать. Половина темных, половина нерезких, можешь отобрать, что хочешь. А вот с пленками дело другое. Отбери, что хочешь, а я потом посмотрю. Может, какую и из них получишь.
Подберезский, наконец, потеряв терпение, бросил развязывать узел, стянул веревку, немного подмяв картонку, и стал рассматривать старые, с загнутыми краями карточки – нерезкие, передержанные, недодержанные, надорванные, когда их снимали с глянцевателя. И на его пухлых губах появилась довольная улыбка.
– Так это же я, комбат! Когда вы меня сняли? Ей богу, не помню.
– Хрен его знает! – ответил Борис Иванович и направился на кухню. – Я чайку поставлю.
– Ага… – рассеянно ответил Подберезский, абсолютно не вникнув в смысл предложения.
Послышался шум наливаемой из крана в чайник воды, чиркнула спичка.
Подберезский откладывал одну карточку за другой, желая взять с собой все. Но в то же время понимал, следует остановиться. Если тебя пригласили угощаться, не съедай всего.
– Вам, комбат, небось, бабы прохода не дают.
– С чего ты взял?
– Неженатому мужику жить в этом мире трудно, – отвечал Подберезский, разглядывая фотографию, запечатлевшую тесное нутро вагончика-времянки, в котором вместилось человек десять за праздничным столом.
– Не жалуюсь, – уклончиво ответил Борис Иванович Рублев.
– Небось, они мозоли себе на пальцах натерли, вам названивая, а вы у меня пропадали.
– Глупости говоришь, сержант.
Комбат появился в двери с двумя чашками.
Одну, с отбитой ручкой, поставил рядом с телефоном, вторую отдал прямо в руки Подберезскому.
– Сахара тебе две ложки кинул. Хватит?
– А себе сколько?
– Себе три, как всегда.
И хоть чашки были из разных сервизов и к тому же блюдечки Борис Иванович перепутал, все равно чай показался Подберезскому таким вкусным, какого он никогда не пил в жизни.
Вернее, пил когда-то, но это было давно, еще во время войны в Афганистане. Только комбат умел заваривать такой душистый и ароматный чай. А на вопрос, как ему удается, всегда отвечал с неизменной ухмылкой: «По еврейскому рецепту – главное, заварки не жалеть».
Подберезский пил чай мелкими глотками – так, как привык пить в последние годы коньяк или шампанское, набирая в рот ровно столько, чтобы растеклось по горлу, но до желудка не дошло.
– Странно я себя чувствую у вас, комбат, в доме.
– А чего странного?
– Как будто время остановилось, – Андрей Подберезский бросил взгляд на замерший медный диск маятника стенных часов.
– А ты хотел, чтобы они без завода шли?
– Да нет… Как-то привык к своим. Они никогда не останавливаются.
– Твои электронные – ерунда. В них души нет, – ответил комбат.
– А ваши не идут.
– Если хочешь знать, я время умею в голове определять лучше любых часов.
– Не может быть!
– Забыл?
– Ну-ка, давайте проверим! – Андрей сдвинул манжету с запястья и посмотрел на циферблат. – Ну-ка, который сейчас час?
Комбат, даже не задумавшись, ответил.
– Черт! – растерянно проговорил Подберезский. – Минута в минуту!
– Ты бы еще про секунды спросил, – рассмеялся Рублев, отставляя пустую чашку.
Затем он взял в руки гантели и, не снимая даже рубашку, принялся поднимать и опускать их. Лицо его вскоре налилось румянцем, плечи распрямились, дыхание сделалось шумным. Но гантели мелькали с завидной равномерностью, словно бы ими орудовал не человек, а их предоставили какому-то удивительной надежности механизму. На время Подберезский забыл даже о фотоснимках.
– А я свои гантели недавно из встроенного шкафа достал, так они ржавчиной покрылись.
– Не занимаешься, что ли?
– Да нет, бассейн, спортивный зал, тренажеры… Этой хренотени хватает. А вот так, чтобы дома с железками… Отвык.
– Ух! – выдохнул комбат, кладя гантели на вытертый ковер и тут же начиная приседания сперва на одной ноге, потом на второй, затем на двух сразу.
И снова не чувствовалось в нем усталости.
Казалось, он может так приседать до самого утра, а если никто его не остановит, то и неделю подряд.
Мелко зазвонил телефон, дребезжанием отозвалась посуда в буфете. Подберезский взглянул на комбата. Тот даже ухом не повел.
– Звонят, – напомнил Андрей.
– Так возьми трубку, а не сиди истуканом, – ответил ему комбат.
Подберезский аккуратно, как и положено обходиться с чужой вещью, приложил трубку к уху и отчетливо произнес:
– Слушаю!
Но вместо ответа пока до него долетали лишь трели междугородной телефонной станции, обрывки чьих-то разговоров. Затем вдруг все это исчезло и послышался взволнованный женский голос:
– Алло! Алло!
– Слушаю! – повторил Подберезский.
– Вы меня слышите? – спросили на другом конце провода и вновь запричитали. – Алло!
Алло!
– Да слышу, – Подберезский подмигнул комбату, который продолжал приседать прямо под люстрой. Когда он вставал, то чуть ли не касался макушкой дешевых пластмассовых подвесок.
– Алло! Вы Борис Иванович Рублев?
– Нет.
– Но это квартира Рублева?
– В общем-то да.
– Тогда хозяина позовите, Бориса Ивановича.
– Вас, девушка, – произнес Подберезский, прикрыв микрофон пухлой ладонью.
– Какого хрена ей надо? – спросил комбат, не прерывая физических упражнений.
– Не знаю… – пожал плечами Андрей, – наверное, хочет чего-то.
– Алло! Алло! – послышался тихий голос из наушника.
– Вы меня слышите? Трубку не бросайте.
Комбат вздохнул и махнул рукой Подберезскому:
– Поднеси аппарат.
Он взял трубку, соединенную с телефонным аппаратом витым шнуром, и, продолжая приседать, строго поинтересовался:
– Вы кто?
– Мы не знакомы, но вы Борис Иванович?
– Он самый.
– Я Наташа, из Питера…
– Не знаю тебя.
– Я тоже вас не знаю. Хотя нет, видела один раз на фотографии.
– Какая фотография?
– Послушайте, я вам сейчас все объясню.
– Только потолковее.
– Вы заняты?
– Ты мне сначала объясни, откуда у тебя взялся мой номер?
– Из записной книжки вашего брата Андрея.
– А, так ты его девушка?
– Один раз виделись.
– Негусто.
Наташа, испугавшись, что брат Андрея Рублева может бросить трубку, заподозрив ее в попытке выйти на Андрея через него, тут же принялась объяснять:
– По-моему, с вашим братом случилась неприятность. Я хотела вас предупредить.
Комбат оставил приседания и уселся на диван.
– Значит так, все по порядку. Что за неприятность? И когда она случилась.
– Его ОМОН забрал.
– Когда?
– Еще в пятницу.
– До сих пор не выпустили?
– Не знаю. Боюсь, что – да, его до сих пор нет дома. Представляете себе.
– Он что, ключи тебе от своей квартиры дал? Ты живешь у него?
– Нет, но я заходила к нему.
– Может, он просто не открывает?
– Это долго объяснять, но я была в его квартире – внутри. А потом туда влез какой-то странный человек, по-моему, грабитель. Но я сумела убежать, а потом он поджидал меня возле моего дома. Я теперь у подруги живу. А ваш брат Андрей до сих пор так и не появился. – Выпалив это, Наташа наконец-то вздохнула.
– Хреновина какая-то… Ты на службу к нему звонила? К друзьям?
– Не знаю я его друзей, вернее, одного знала, но и его забрали.
– ОМОН, говоришь, забрал? За что?
– Сама понять не могу. Мы с ним в баре и познакомились. Сидели, еще друг его один был…
– Кто?
– Кажется, Александр Чесноков.
– Есть у него такой, – комбат уже проникся доверием к тому, что ему сообщила Наташа.
– А потом вдруг облава. ОМОН в масках, с автоматами… Подошли к ним и забрали.
– Слушай, девонька, – комбат постарался придать своему голосу максимально ласковый тон и от старательности даже прищурил глаза, от чего он стал похож на добродушного, только что проснувшегося медведя, – ты мне телефон свой дай и адрес. Завтра я буду в Питере, там и разберемся.
Наташа, путаясь в цифрах, назвала ему телефон своей подруги, ее адрес. Он не отстал от нее, пока она дважды подряд не назвала и то и другое без разночтений.
– Завтра жди с утра, – комбат повесил трубку и, чуть приоткрыв рот склонив голову на бок, посмотрел на Подберезского.
– Что-то не так? – спросил Андрей.
– В жизни всегда что-то не так случается, – Борис Рублев вновь взял в руки телефонную трубку, быстро набрал справочную аэропорта. – Когда сегодня самолет на Питер? – спросил он.
– На сегодня рейсов больше нет, – ответил ему бесстрастный голос.
– А первый завтра?
– В четырнадцать двадцать.
– Уже не надо.
Насчет поездов Борис Рублев и спрашивать не стал.
– Андрюша, – сказал он, – машина-то у тебя ходовая есть?
– Комбат, вы в Питер собрались? Случилось что-то? С братом?
– Я спрашиваю, машина у тебя есть?
– Конечно.
– Дай, – комбат протянул руку ладонью вверх.
– Не понял.
– Ключи давай.
Андрей Подберезский относился к своей машине, как другие мужчины относятся к жене.
Он и допустить не мог, чтобы кто-то чужой сел за ее руль даже с его разрешения. Но бывают в жизни ситуации, когда отказать невозможно, вернее, существуют такие люди в таких ситуациях.
– Я сейчас, – Андрюша принялся хлопать себя по карманам, прислушиваясь, где отзовутся звоном ключи.
– Понимаешь, спешить надо.
– Понимаю… Сейчас…
Его хмурое лицо внезапно прояснилось:
– Вы прямо сейчас в Питер собрались или до утра подождете?
– Сейчас.
– Есть у меня еще одна машина, если хотите, подарить даже могу.
– Нет, ты это брось. Мне она денька на три-четыре нужна. Приеду – верну в целости и сохранности.
– Нет, Борис Иванович, комбат, батяня, у меня в самом деле лишняя машина есть.
Слова «лишняя машина» явно не укладывались в голове комбата. Он мог понять, когда у человека есть квартира или нет ее, есть машина или он ходит пешком. Но чтобы квартиры или машины были лишними, к такому он еще не привык, особенно если дело касалось его друзей.
– Мне по хрен какая она у тебя – лишняя или последняя – давай и все тут!
– В гараже ключи, и дома, – торопился объяснить Андрюша, уже в прихожей втискивая свое грузное тело в кожаную куртку.
И будь рядом с ним кто-нибудь более слабонервный, чем комбат, наверняка испугался бы, что тонкая, хорошо выделанная лайка тут же треснет. – Отличная машина, комбат, только видеть я ее не могу!
– Почему? – изумился Борис Иванович, сбегая по лестнице вниз.
– Помните, вы о жене спрашивали? Так вот это ее машина.
– Если ее, так чего же ты ей не отдал?
– Не заслужила, – ив его голосе почувствовалась смертельная обида, какую может испытывать мужчина только к предавшей его женщине. – Вот ей, а не машина! – Подберезский на секунду приостановился, скрутил фигу и показал ее собственному отражению в пыльном стекле подъездного окна.
– Как знаешь, – отвечал комбат.
Когда они уже садились в такси, Подберезский назвал совсем другой адрес, незнакомый еще Борису Ивановичу, подальше от центра.
– Гараж у тебя там, что ли?
– И гараж тоже. Все думал продать, да как-то руки не доходили.
– Наверное, ждал что жена вернется, – не без ехидства заметил комбат.
– Может, и ждал, – внезапно упавшим голосом отозвался Подберезский. – Машину-то я вам дам, а как же документы?
– Не бойся, я выпутаюсь.
Андрюша задумался.
– Давайте я уж вам, комбат, все чин-чинарем сделаю и документы выправлю.
– Не успеешь.
– Но это не проблема.
Ничего больше не объясняя, Андрюха попросил таксиста притормозить возле ближайшего таксофона и выбежал на улицу. Комбат уже плохо слушал его разговор.
– Что значит занят? – кричал Подберезский. – Забыл, как я тебя вытаскивал? Ну так вот, через десять минут будешь возле Томкиного дома со всеми причиндалами. И бланки не забудь, понял!?
Затем он зло повесил трубку на рычаг и вновь прыгнул в машину.
– Поехали!
– Кому звонил?
– Сказал бы – приятелю, да язык не поворачивается, – пробурчал Подберезский и объяснил. – Нотариусу.
– Зачем?
– Пока мы с тобой машину в порядок приведем, он тебе доверенность оформит.
– Лихо ты устроился.
– Не очень-то, но не жалуюсь.
Такси завернуло во двор мрачной бетонной пятиэтажки, объехало кусты и замерло у длинной череды гаражей, на железных дверях которых белели не очень ясно выведенные цифры.
– Посвети пока фарами, – попросил Подберезский, расплачиваясь.
– Это запросто.
Он подошел к гаражу номер 35 и взял в руки порядком заржавевший навесной замок.
Ключ со скрежетом провернулся в нем, и толстая скоба отворилась. Затем еще немного поколдовав над двумя другими, уже врезными замками, Подберезский сумел-таки отворить толстую металлическую дверь гаража. Щелкнул выключателем, махнул рукой таксисту, мол, уезжай.
В гараже оказалось полно всякой всячины.
Забит он был под завязку. Всю заднюю стенку занимали книжные стеллажи с разбитыми стеклами, поставленные вертикально диваны, нагроможденные друг на друга кресла, стулья, книги, связанные в пачки. Вдоль боковой стены тянулся штабель картонных коробок с надписями – аппаратура, выпивка, компьютерные приставки.
– Ну, Томка, сволочь! – пробормотал Подберезский.
– Обещала все свое барахло забрать.
– С бабой своей потом разберешься.
Комбат еле пробрался между штабелями картонных ящиков и сверкающим боком легкового «форда».
– Смотрите, комбат, я машину в порядке оставлял. Может, эта сучка что-нибудь сделала? – Подберезский стоял, широко расставив ноги, прямо под оголенной лампочкой, наступив обеими ногами на собственную тень.
Он дорого бы дал, чтобы не видеть эту машину вновь, потому что в этом самом «форде» он и застал свою жену с любовником.
– Сука! Сука! – только и шептал он.
И блеск надраенных фар напомнил ему блеск очков того худосочного торговца, который брал у его жены на реализацию товары. Ту сцену он запомнил на всю жизнь: голый, бледный, как червь, но в очках, наверняка оставленных для того, чтобы получше рассмотреть его Томку. Но тогда Подберезский, не говоря ни слова замершим в одной из классических поз любовникам, двумя пальцами брезгливо снял эти очки с показавшемуся ему тогда полупрозрачным носом и раскрошил стекла вместе с оправой в ладони. Только тогда Томка завизжала.
А он, ни слова ни говоря, вышел из гаража.
Возможно, Подберезский и вспомнил бы то, что произошло дальше, но ему не дал этого сделать комбат:
– Ключи давай.
– На полке, – ответил Андрюша.
– Где?
– Сейчас найду.
Несколько раз на последнем издыхании просвистел стартер, но двигатель так и не завелся.
Комбат открыл капот, и они вместе с Андреем заглянули в него, подсвечивая переноской. Выяснилось, что с двигателем все в порядке, а вот аккумулятор издох окончательно, да и колеса следовало подкачать.
Когда комбат возился с ножным насосом, к гаражу подъехала машина. Из нее выскочил худой высокий мужчина с кейсом-атташе и наскоро поздоровался за руку с Подберезским. Комбат дал ему пожать свое запястье, так как успел уже перепачкать руки. Кейс лег на багажник, а когда крышка открылась, то в свете голых лампочек медью заблестели ручки всевозможных печатей и штампов.
– Документы свои мне дайте, – проговорил мужчина, понимая, что Подберезский с комбатом спешат и тянуть время нельзя.
– Залезь во внутренний карман, – продолжая качать воздух в заднее колесо компактным ножным насосом, предложил комбат.
– Дай-ка я залезу.
Подберезский нашарил во внутреннем кармане его куртки портмоне с документами и через крышу машины перебросил его нотариусу.
Тот хоть и выглядел обыкновенной конторской крысой, ловко поймал брошенное портмоне и тут же принялся оформлять документы. На это ушло не более пяти минут. Еще оставалось ненакачанным одно колесо, а нотариус уже пригласил Подберезского и Рублева поставить свои подписи в доверенности на вождение машины.
– Только одно неудобство, – предупредил он, – доверенность выписана завтрашним числом, так что до восьми утра показывать ее никому не стоит.
– Ты что, сегодняшним числом не мог оформить? – стал злиться Подберезский.
– Раз оформил завтрашним, значит не мог.
– Что ты к человеку прицепился, Андрей?
Небось, вытащил его из-за стола?
– Слава богу, выпить не успел, – пробурчал нотариус, подвигая поближе к комбату пачку документов, – рюмку ко рту поднес, а тут звонок.
Рублев аккуратно, чтобы не выпачкать бумагу грязной рукой, поставил свою подпись, более похожую на простую закорючку, которую делают, чтобы расписать засохший стержень шариковой ручки. Нотариус с удивлением посмотрел на эти каракули, затем сравнил эту подпись с той, что стояла в паспорте.
– Первый раз такие вижу. Вы уж извините, – попросил он прощение у Рублева, – но сегодняшним днем никак нельзя. Я уже в компьютерную сеть всю сегодняшнюю регистрацию сбросил, а завтра вашу доверенность первой введу. Только учтите, моя контора официально с восьми утра работает. Далеко собрались?
– В Питер.
– Ну что ж, счастливой дороги.
Затем нотариус изменил тон, потому что обратился к Подберезскому:
– А ты, Андрей, если еще раз меня по стойке «смирно» поставить попробуешь, ни черта тебе делать не стану! Еще и в очереди общей постоишь, – прокричав это в ночную тишину, нотариус зло хлопнул дверцей своей машины и унесся, лихо развернувшись почти на месте.
– Как у меня все поставлено? – не без гордости осведомился Андрей.
– Нормально, – комбат еще несколько раз качнул насос и посмотрел на манометр. – Все, теперь не дыши, может стартер и схватит.
Он забрался за руль и прищурив один глаз, повернул ключ в замке зажигания. Стартер, выбирая остатки энергии из аккумулятора, один раз провернулся, но двигатель так и не заработал.
– Может, я с вами? – спросил Андрей.
– Нет, оставайся тут. У меня там дела несложные.
Одному легче будет.
– Так что случилось все-таки?
– Брата ОМОН забрал.
– За что?
– А черт его знает! Подсоби.
Комбат уперся в переднюю стойку, и машина легко покатилась из гаража. Подберезский забежал сзади и принялся толкать ее в багажник.
Шлепая ботинками по лужам, комбат бежал, придерживая левой рукой распахнутую дверцу.
Время от времени он прикасался к рулю, выправляя траекторию движения автомобиля.
Когда они оказались на небольшом спуске, ведущем к улице, комбат вскочил в кабину и включил скорость. Двигатель несколько раз фыркнул, из глушителя Подберезскому по ногам ударил горячий, едкий бензиновый дым. Он еле успел отскочить. Если бы не отскочил, а продолжал упираться руками в багажник, наверняка упал бы лицом в лужу.
Комбат рванул с места, на ходу захлопывая дверку.
Андрей постоял, ожидая, что Рублев остановится, чтобы попрощаться, но машина уже мчалась по ночной улице навстречу мигающему желтым светом недремлющему оку одинокого светофора.
– Вот так всегда, – вздохнул Подберезский, – «здрасте» еще скажет, а «до свидания» от него не дождешься. Если уж за что взялся, то делает круто.
Он вернулся к опустевшему гаражу, в сердцах плюнул на штабель картонных ящиков и пнул нижний ногой ящик, тут же пробив в нем носком ботинка дырку. Погасил свет, закрыл замки, а затем, запустив руки в карманы, пошел по темному двору. Он не глядел себе под ноги, а попытался испепелить взглядом единственные горевшие на пятом этаже окна квартиры его бывшей жены, из которых доносилась негромкая музыка – именно такая, под которую приятно заниматься любовью, та самая, которую она включала для него и для себя лишь только речь заходила о постели.
«Сучка – она и есть сучка», – подумал Андрей, поворачивая за угол дома.
Когда он оказался на улице, то от машины, на которой уехал комбат, и след простыл. Вновь превратились в спокойные зеркала потревоженные лужи, вновь моросил мелкий надоедливый дождь. Подберезский расправил плечи, несколько раз взмахнул руками, разминая мышцы, и побежал, как когда-то раньше в армии, когда комбат выводил их на кросс. Он бежал мерно, но достаточно быстро по пустынным улицам, то проваливаясь в темноту, то возникая из нее под фонарями. Залитое ярким светом разноцветной рекламы, лицо его становилось то синим, то красным, то по нему бежали зеленые полосы.
Через несколько кварталов Андрей Подберезский понял, что его больше не беспокоят ни дождь, ни холод, ни вода под ногами. Он понял, что принадлежит теперь только самому себе, что теперь он уже не раб своих вещей, а они – вещи, его рабы.
«Молодец, комбат, – думал он, – жаль я не умею еще так – без вещей, без подготовки вот так раз – и рвануть в Питер. В ночь… Но если честно себе признаться, настоящие дела только так и делаются».
Глава 16
А тем временем Борис Рублев уже оказался на кольцевой дороге. Он снизил скорость, лишь только завидев пост ГАИ. Медленно проехал мимо омоновца в бронежилете с каской на голове и с автоматом в руках, затем вновь плавно утопил педаль газа. Послушный автомобиль тут же развил бешеную скорость. На какое-то время комбата вдавило в спинку сиденья, а затем ощущение бешеной скорости почти исчезло.
Мотор работал отлично, топлива, как прикинул комбат, должно было хватить километров на триста.
«Что ж ты там натворил, Андрюша?» – думал Борис Рублев.
Он сидел почти неподвижно, лишь изредка подправляя руль короткими уверенными движениями. Прошло еще минут десять, близилась двухуровневая транспортная развязка, а затем автомобиль помчался по головокружительному спуску, выходя на Питерское шоссе. Вот здесь-то комбат и оторвался на полную катушку. Он выжимал из «форда» все, на что он был способен.
Ни один автомобиль не обогнал его, да и пустовато было в это время на дороге. Лишь фуры дальнобойщиков то возникали впереди, то со свистом проваливались в мелком дожде. Казалось, они даже не едут вперед, а стоят на месте – такой большой была скорость, с которой Борис Иванович несся к Питеру.
Лишь только один раз остановился Рублев, чтобы заправить автомобиль и перекусить. Он стоял возле передвижного буфета, жевал холодный хот-дог и смотрел на машину, от капота которой валил густой пар, как от загнанной лошади.
– Ночью тяжело ездить, – сказал парень, расположившийся за маленьким окошечком фургона.
– Не тяжело, – возразил комбат, откусывая сразу половину хот-дога.
– Ну да, – тут же согласился парень, – шоссе пустое, никто не мешает.
– Дай еще штуки четыре.
– Вам далеко ехать, может, больше возьмете?
– Не надо, на сытый желудок и заснуть можно.
Комбат сунул в окошечко деньги, получил пакет с чуть теплыми булочками, из которых торчали политые кетчупом сосиски. Соус тут же проступил сквозь бумагу кровавыми пятнами. Но аппетит комбату ничто не могло испортить. Теперь он уже не боялся опоздать и поэтому чуть сбавил скорость. Вел он машину одной рукой, второй то и дело подносил ко рту приправленные соусом булки.
Город он знал хорошо и поэтому поехал к дому, где жила сейчас Наташа, не по центральным улицам, а по боковым, чтобы не тратить лишнее время на светофоры. Питер уже ожил, правда, на улицах сновали большей частью трамваи, автобусы, троллейбусы. Люди посолиднее, те, кто пользовался своими машинами, еще оставались дома. Время деловых людей не наступило.
Мотор работал отлично, топлива, как прикинул комбат, должно было хватить километров на триста.
«Что ж ты там натворил, Андрюша?» – думал Борис Рублев.
Он сидел почти неподвижно, лишь изредка подправляя руль короткими уверенными движениями. Прошло еще минут десять, близилась двухуровневая транспортная развязка, а затем автомобиль помчался по головокружительному спуску, выходя на Питерское шоссе. Вот здесь-то комбат и оторвался на полную катушку. Он выжимал из «форда» все, на что он был способен.
Ни один автомобиль не обогнал его, да и пустовато было в это время на дороге. Лишь фуры дальнобойщиков то возникали впереди, то со свистом проваливались в мелком дожде. Казалось, они даже не едут вперед, а стоят на месте – такой большой была скорость, с которой Борис Иванович несся к Питеру.
Лишь только один раз остановился Рублев, чтобы заправить автомобиль и перекусить. Он стоял возле передвижного буфета, жевал холодный хот-дог и смотрел на машину, от капота которой валил густой пар, как от загнанной лошади.
– Ночью тяжело ездить, – сказал парень, расположившийся за маленьким окошечком фургона.
– Не тяжело, – возразил комбат, откусывая сразу половину хот-дога.
– Ну да, – тут же согласился парень, – шоссе пустое, никто не мешает.
– Дай еще штуки четыре.
– Вам далеко ехать, может, больше возьмете?
– Не надо, на сытый желудок и заснуть можно.
Комбат сунул в окошечко деньги, получил пакет с чуть теплыми булочками, из которых торчали политые кетчупом сосиски. Соус тут же проступил сквозь бумагу кровавыми пятнами. Но аппетит комбату ничто не могло испортить. Теперь он уже не боялся опоздать и поэтому чуть сбавил скорость. Вел он машину одной рукой, второй то и дело подносил ко рту приправленные соусом булки.
* * *
Уже светало, когда он оказался в Питере.Город он знал хорошо и поэтому поехал к дому, где жила сейчас Наташа, не по центральным улицам, а по боковым, чтобы не тратить лишнее время на светофоры. Питер уже ожил, правда, на улицах сновали большей частью трамваи, автобусы, троллейбусы. Люди посолиднее, те, кто пользовался своими машинами, еще оставались дома. Время деловых людей не наступило.