Воронин Андрей Николаевич. Личный досмотр

   — Вполне, — солидно кивнул Комбат. — Скромненько, но со вкусом. А как тебе вот этот мягкий уголок? Смотри, какая обивка!
   — Натуральная кожа, — пояснил тип в десантном тельнике.
   — Да ну? — поразился Подберезский, тыкая пальцем в подлокотник своего дивана. — Смотри-ка, как новенький!
   — Наверное, хозяин был аккуратный, — без тени улыбки уважительно сказал Комбат.
   — Точно, — подтвердил пожилой. — Большой чистюля. Одно слово, профессор.
   — О! — уважительно сказал Подберезский. — Тогда берем без разговоров. Надо же — профессор! Наверное, как ляжешь на диван, так сразу полная голова умных мыслей.
   Молодой коротко ржанул.
   — Значит, так, — снова переходя на деловой тон, заговорил Подберезский. — Вот эта спальня, этот мягкий угол, прихожая.., так.., вот этот гарнитурчик и кухня... Иваныч, кухню будем брать?
   — Если в цене сойдемся, — ответил Комбат. — Я думаю, ребята не будут особенно дорожиться. По-моему, стоит взять.
   — Берем, — решительно сказал Подберезский. — Грузите, отцы.
   — А деньги? — опять влез молодой.
   — Жадность до добра не доводит, — ответил ему Андрей. — Деньги получите на месте. Надеюсь, вас это устраивает? — обратился он к пожилому.
   Тот задумчиво пожевал губами.
   — Три тысячи, — добавил Подберезский.
   — Сколько?! — вскинулся молодой. — Да один этот диван больше стоит!
   — А сколько получил профессор? — кротко осведомился Подберезский, и Комбат вдруг подумал, что он почти не притворяется: наверное, точно так же Андрей выглядел, когда вел свои предпринимательские дела.
   — Да какое твое собачье дело? — взвился молодой.
   Подберезский не обратил на него внимания.
   — Пять, — сказал пожилой.
   Подберезский молча поднял вверх четыре пальца.
   — Имей совесть, мужик, — сказал пожилой, — Четыре с половиной. По штуке на брата, и пятьсот за доставку.
   — Уговорил, — сдался Подберезский, — грузите.
   Комбат молча наблюдал, вполне довольный своей ролью статиста, хотя ему было совершенно невдомек, что Подберезский намерен делать со всем этим хламом. Торговать подержанной мебелью было не в его характере, а как еще пристроить всю эту прорву кресел, шкафов, пуфиков и пружинных матрацев, Комбат, сколько ни ломал голову, придумать не мог.
   Пока он терялся в догадках, хозяева подогнали к дверям склада мебельный фургон и принялись сноровисто загружать его домашним скарбом Подберезского, который стоял в сторонке, покуривая и благожелательно поглядывая на грузчиков. «Чистый цирк, — подумал Борис Иванович, покусывая ус. — Может, он им еще и заплатит?»
   Погрузка двигалась быстро: сказывался богатый опыт грузчиков. Рублев поразился тому, сколько добра, оказывается, может войти в обыкновенный мебельный фургон, и невольно проникся к грузчикам уважением: уголовщина уголовщиной, а работали они просто виртуозно. Он посмотрел на Подберезского. Подберезский цвел, как майская роза — ни дать ни взять, набитый бабками лопух, только что провернувший выгодную, по его мнению, сделку. Борис Иванович вздохнул; ему было немного жаль грузчиков.
   — Погоди-ка, браток, — остановил Андрей молодого, который волок к битком набитому фургону последнюю тумбочку. Вся остальная мебель была уже погружена, и потные грузчики, сбившись в кучку у заднего борта, потрошили мятую пачку «Примы». — Дай-ка я взгляну...
   Он пошарил в пустых ящиках тумбочки и выпрямился с озадаченным видом. Молодой, которому все это надоело, сразу же унес тумбочку и затолкал ее в кузов.
   — Я не понял, отцы, — растерянно сказал Подберезский, — а орден где?
   На некоторое время на складе воцарилась тишина.
   Комбат улыбнулся: начиналось самое интересное.
   — Какой орден? — осторожно спросил пожилой, отлепляя от нижней губы сигарету.
   — Да Красной Звезды, какой же еще! — раздраженно ответил Подберезский. — Он в тумбочке лежал, в верхнем ящике. Профессор его все время там хранил.
   — Какой профессор? — спросил пожилой, уронил сигарету и наступил на нее ботинком.
   — А которого мебель, — ответил Подберезский. — Отдайте орден, недоумки, а то профессор обидится. Он его за Афган получил.
   — Вот гниды, — с досадой сплюнул пожилой. — Мочи их, мужики.
   — Ну, фраера, — нехорошо оживился молодой, выхватывая откуда-то монтировку, — сейчас вам будет и Афган, и Югославия. Молитесь, падлы.
   — Что вы, ребята, — отмахиваясь обеими руками, сказал Комбат. — Я тут вообще ни при чем, это все он.
   — Ты что, Иваныч? — как по нотам, возмутился Подберезский. — Ты ж обещал! А теперь, значит, в кусты?
   — Да пошел ты! — выкрикнул Комбат. — Я тебе мебель выбрать обещал, понял? А ты куда меня привел? Это ж бандиты!
   — Точно, — хрипло ржанул тип в десантном тельнике, — бандиты. Ты, дядя, постой в сторонке, пока мы твоего кореша кончать будем.
   — Да я ничего, — кротко ответил Борис Иванович и отошел в сторонку, как было ведено.
   — Эх, Иваныч, — сказал Подберезский, с укоризной глядя на Комбата. Уголки губ у него неудержимо ползли кверху. Молодой прыгнул вперед, занося монтировку, и Комбат уже почти испугался, но Подберезский непринужденно убрал голову в сторону и не глядя нанес короткий удар локтем. Монтировка со звоном запрыгала по бетонному полу, а молодой, схватившись ладонями за разбитое лицо, опрокинулся на спину, с треском ударившись затылком. Подберезский обернулся и с изяществом, которое приобрел скорее в платном спортзале, чем в учебном центре ВДВ, блокировал удар ногой.
   — Ну, что с тобой сделать? — спросил он у обладателя десантного тельника, крепко зажав под мышкой его ногу. — Тельник-то небось на базаре купил, недотыкомка?
   Противник ответил коротко и непечатно и неловко подпрыгнул, пытаясь с разворота достать Подберезского второй ногой. Андрей выпустил зажатую ногу и отступил на шаг. Человек в тельнике плашмя упал на бетон, и тут на Подберезского, как грозовая туча, налетел толстяк.
   Борис Иванович посмотрел на пожилого, который все еще стоял возле заднего борта фургона, и стал осторожно перемещаться вдоль стены, подбираясь к нему поближе: Комбату очень не понравилось, как тот держал правую руку.
   Подберезский остановил направленный в голову сокрушительный удар примитивным верхним блоком и без затей ударил толстяка в солнечное сплетение.
   Ему показалось, что он ударил по туго надутому аэростату, да и эффект получился примерно такой же.
   — Ха, — презрительно сказал толстяк и нанес прямой удар левой, целясь Подберезскому в нос.
   Андрей нырнул под руку и дважды резко ударил толстяка в подбородок. Толстяк покачнулся и упал, явно находясь в глубоком ауте. Это дало Подберезскому возможность достойно встретить «десантника» и молодого, которые все еще не поняли, что главные здесь не они.
   Пожилой, по-прежнему стоя у заднего борта, неторопливо поднял обрез охотничьей двустволки, намереваясь раз и навсегда прекратить безобразие. Взвести курки он не успел: чья-то рука, протянувшись из-за спины, легла на стволы дробовика, со страшной силой пригнула книзу и легко выдернула обрез из ослабевших пальцев.
   — Пойдем, голубь, — ласково сказал пожилому Комбат. — Они тут и без нас прекрасно разберутся, а мы пока орден поищем.
   — Да какой еще орден?! — возмутился пожилой, но тут же замолчал, почувствовав, как стволы обреза с силой уперлись не куда-нибудь, а в задний проход.
   — Ну, если ордена нет, придется устроить фейерверк, — сказал Комбат, свободной рукой придерживая собеседника за воротник. — У тебя там дробь или картечь?
   Дробь хороша от геморроя, а картечь от простатита.
   — У меня там пули, — язвительно ответил пожилой.
   — Юморист, — восхитился Комбат. — Пули — это Вообще здорово. Лучшее средство от глупости, между прочим.
   — Ты не выстрелишь, — не очень уверенно сказал пожилой.
   — Да брось, — ответил Комбат, взводя курки. — Ведь ты-то выстрелил бы! Так чем же я, боевой офицер, хуже тебя? Хватит болтать, пошли за орденом.
   — Афганцы, — с отвращением процедил пожилой, послушно направляясь к выходу, — отморозки...
   — Это точно, — сказал Комбат. — Бах!!! — громко крикнул он и сильно толкнул пленника обрезом, Пожилой вздрогнул и на некоторое время замер, с трудом переводя дыхание.
   — У меня, между прочим, больное сердце, — обиженным тоном сказал он.
   — Так выбери себе работу поспокойнее, — посоветовал Борис Иванович. — Улицы, к примеру, подметать... Все время на свежем воздухе, и, опять же, профессия уважаемая.
   — Козел, — сказал пожилой, открывая дверцу кабины.
   — Это спорный вопрос, — ответил Рублев, наблюдая за тем, как его пленник копается в бардачке. — Мы его обсудим как-нибудь в другой раз, в более спокойной обстановке. Нашел орден-то?
   — Подавись, — буркнул пожилой, отдавая ему орден. Комбат небрежно сунул обрез под мышку и толкнул пленника к дверям склада.
   Когда они вернулись в помещение, все уже было кончено. Все трое грузчиков отдыхали, сидя вдоль стены, а перед ними прохаживался Подберезский.
   — ..как договорились, — втолковывал он им. — Привозим, разгружаем, производим расчет и расстаемся друзьями. Если мне не изменяет память, вы должны мне четыре с половиной тысячи долларов.
   — Сколько?! — возмутился пожилой. — Мы у тебя взяли только три!
   — Так я же и говорил: три. Ты сам настоял на четырех с половиной. Орден где?
   — У меня, — сказал Комбат. — Ну, — обратился он к пожилому, — деньги сам отдашь или начнем все сначала?
   Пожилой грязно выругался и бросился на Бориса Ивановича, целясь растопыренными пальцами в глаза.
   Другой рукой он попытался выхватить все еще торчавший под мышкой у Комбата обрез. Напоровшись на твердый кулак, он грузно сел на пол.
   — Ну вот, — сказал Рублев, — ушибся. Ушибся ведь? Что ж ты делаешь, у тебя же сердце больное...
   Пожилой поднес к кровоточащему рту сложенную лодочкой ладонь "и осторожно выплюнул зуб.
   — Гестаповцы, — с горечью сказал он. — Нет у меня четырех с половиной штук. Три, может быть, наскребу...
   — Как, Андрюха, — спросил Комбат, — три тебе хватит?
   — Хватит, — сказал Подберезский, — я не жадный. А вы чего расселись? — грозно спросил он у грузчиков. — Марш в фургон! Иваныч, — обратился он к Комбату, — возьми, пожалуйста, мою машину. Я на грузовой поеду, дорогу покажу.
   — Домой? — спросил Комбат, снова принимаясь гадать, зачем Подберезскому второй комплект мебели.
   — Не совсем, — ответил тот. — Ты просто держись за фургоном.
   Тяжело переваливаясь на ухабах, мебельный фургон вырулил со двора и покатился по улице. Комбат тронул с места машину Подберезского и пристроился ему в хвост, совершенно не понимая, куда и зачем они едут. Знакомые улицы сменялись полузнакомыми, а потом и вовсе незнакомыми, фургон петлял и кружил — видимо, выполнявший роль штурмана Подберезский не совсем твердо знал дорогу — ив конце концов остановился перед ржавыми воротами в кирпичной стене. Комбат решил было, что это какой-нибудь склад, на котором Подберезский решил временно оставить свое барахло, но тут на глаза ему попалась неприметная табличка, висевшая справа от ворот, и Борис Иванович энергично почесал затылок; Подберезекий умел-таки иногда удивить.
   Они приехали в детский дом.
   Фургон сигналил никак не меньше пяти минут, прежде чем ворота распахнулись с ржавым треском, пропуская машину во двор. Борис Иванович отогнал автомобиль Подберезского в сторонку, заглушил двигатель и последовал за фургоном в пешем строю, вежливо поздоровавшись с полупьяным стариканом, караулившим ворота. Когда Рублев догнал фургон, работа уже была в разгаре: угрюмые грузчики вытаскивали из кузова мебель, время от времени шмыгая разбитыми носами и с болезненными гримасами хватаясь за разные места, а улыбчивый Подберезский объяснялся с нервной и некрасивой женщиной средних лет, у которой из-под белого халата выглядывал сильно поношенный серый костюм старомодного покроя.
   — Что это значит? — резко говорила она, напирая на здоровенного Подберезского, который, продолжая улыбаться, невольно пятился назад, пока не уперся спиной в стенку фургона. — Что вы себе позволяете?
   Это детский дом, а не ваше казино! Здесь дети, пони маете, и я не позволю...
   — Подождите, — остановил ее Подберезский, — боюсь, вы не совсем поняли... Это просто подарок вашему детскому дому от фирмы." — Он обернулся к грузчикам, больше напоминавшим пациентов травмопункта, ждущих приема. — Эй, отцы, как ваша фирма называется?
   — "Русский телекинез". — подсказал Комбат.
   — Вот-вот, — поддакнул Подберезский, — «Русский телекинез». Я, конечно, понимаю, что это не совсем то, в чем вы нуждаетесь, но все-таки... Кроме того, эти господа хотели бы презентовать вашему учреждению небольшую сумму — три тысячи долларов.
   Заведующая с сомнением посмотрела на «господ», таскавших мебель с энтузиазмом военнопленных.
   — А документы? — растерянно спросила она. — Накладные, передаточный акт...
   — К чему все эти формальности? — пожал плечами Подберезский. — Это бескорыстный дар. Как говорится, чем богаты...
   — Да вы что! — воскликнула заведующая. — Меня же посадят! После первой же проверки...
   — Обалдеть можно, — сказал Комбат. — Что, правда посадят?
   — Да, — поморщившись, подтвердил Андрей. — Пожалуй, что и посадят... Это я как-то недодумал. Вот же ерунда какая... Да вы не волнуйтесь, — оживился он. — Как же это я не сообразил? Я же могу все это быстренько оформить и завтра же, прямо с утра, подвезти вам бумаги. Это вас устроит?
   — Н-ну, не знаю, — растерянно протянула заведующая, снова недоверчиво косясь на перемазанных подсыхающей кровью грузчиков. — Это все как-то очень неожиданно.., давайте я хотя бы напишу расписку.
   — Фи, — сказал Подберезский. — Я и так вижу, что вы не станете красть у детей. А если станете...
   Он выразительно покосился в сторону грузчиков.
   На лице заведующей медленно проступило понимание.
   — Вот оно что... — сказала она. — Забирайте-ка вашу мебель. Не хватало еще, чтобы в один прекрасный день за ней явился хозяин.
   — Хозяин перед вами, — ответил Подберезский.
   — Так вы говорите, «Русский телекинез»... — Заведующая вдруг рассмеялась, сразу сделавшись моложе на десять лет. — С ума сойти, — призналась она. — Что ж, спасибо вам огромное, дети будут на седьмом небе. Может быть, зайдете?
   — Как-нибудь в другой раз, — отказался Андрей. — У нас, — он снова покосился на грузчиков, — еще масса дел. Фирма «Русский телекинез» самоликвидируется, и мы с Борисом Ивановичем должны им помочь, Они люди простые, могут что-нибудь напутать...
   — Да, — с серьезным видом кивнула заведующая, — сейчас стало столько проблем с документацией...
   — И не говорите, — поддакнул Комбат.

* * *

   — Как по нотам, — удовлетворенно сказал Подберезский, отпуская сцепление.
   Машина тронулась, оставив позади склад со стоявшими подле него милицейскими машинами, в одну из которых сердитые омоновцы забивали угрюмых учредителей фирмы «Русский телекинез».
   — Да, — вздохнул Комбат, — осталась твоя Аллочка без работы.
   — Ничего, — успокоил его Подберезский. — Работа ей найдется. Будет в зоне солдатские кальсоны строчить. Чем не работа?
   — Ну, ты даешь, — покрутил головой Комбат. — А я-то голову ломал: ну что, думаю, он станет со всем этим барахлом делать?
   — Козлы, — поморщился Подберезский, выруливая на проспект. — Мебель — ерунда, но как вспомню это унижение... Приходишь домой, а там одни стены.
   А мент и говорит: ну а сами вы разве не виноваты? Замочки стандартные, дверь слабовата...
   — Это у тебя дверь слабовата? — поразился Комбат.
   — Ну должен же он что-то говорить...
   Некоторое время они ехали молча. Комбат сидел откинувшись на спинку сиденья и смотрел по сторонам.
   Сентябрь кончался, это было видно даже без помощи календаря. На газонах было полно желтых листьев, а в кронах деревьев совсем не осталось зеленых пятен, зато появилось множество просветов. Скоро Зима, подумал Борис Иванович, тщетно пытаясь понять, что именно испортило ему настроение. На дне души плескался какой-то мутный осадок, никак не связанный ни с приближением холодов, ни со временной бездомностью.
   Может быть, виноват был утренний разговор с Сергеем?
   Пожалуй, так оно и было. Но лишь отчасти. Борис Иванович смотрел на проносившиеся мимо рекламные щиты и витрины дорогих магазинов и вспоминал заведующую детского дома с ее поношенным костюмчиком и ветхим от старости белым халатом. С одной стороны, вроде бы получалось, что они с Подберезским сделали доброе дело, но с другой... "Капля в море, — с горечью подумал Рублев, — вот что такое это наше доброе дело.
   Тоже мне, спонсоры-благотворители, робингуды недоделанные... Кинули совести подачку, а этой тетке в детском доме, между прочим, от этого одни хлопоты: что начальство скажет, да как бы баксы кто-нибудь не спер.
   Она ведь, наверное, трех тысяч сроду в руках не держала. И Андрюха хорош. Обещал бумаги к утру выправить, а сегодня, между прочим, суббота..."
   — Слышь, Андрюха, — сказал он, — как же ты бумаги-то сделаешь? Сегодня ведь суббота, закрыто все.
   — Какие бумаги? — не сразу понял Андрей. — Ах, эти... Ничего страшного. Ревизоры по воскресеньям тоже отдыхают.
   — И то правда, — вздохнул Комбат. — Слушай, — осененный новой мыслью, вскинулся он, — сегодня точно суббота?
   — Точнее не бывает.
   — Еж твою двадцать! Ну и головы у нас с тобой, Андрюха...
   — Да что случилось, командир? — удивленно покосился на него Подберезский.
   — У Бурлака билет на пятницу, вот что! — сказал Комбат. — Он вчера должен был прилететь.
   — Ну?
   — Ну и где он?
   — А хрен его знает, — легкомысленно ответил Подберезский. — Может, вылет задержали, а могли и вовсе рейс отменить. В наше время все бывает. Керосин, например, у авиаторов кончился.
   — Он бы позвонил, — сказал Рублев.
   — Успокойся, Иваныч, — увещевательным тоном сказал Подберезский. — Что ты, как наседка... Бурлак — взрослый мужик, сам разберется. Мало ли что у него там не заладилось.
   — А вдруг он прямо ко мне домой поехал? — не унимался Комбат. — А его там — цап!
   — Ну и что? — пожал плечами Подберезский. — У него железное алиби, его с нами не было. Подержат пару часов и выпустят. Может, он сейчас в гостинице сидит и ко мне домой названивает, а ехать боится, чтобы хвост не привести...
   — Да, — опечалился Комбат. — Что же мне теперь, всю жизнь от них прятаться?
   — Не думаю, — ответил Подберезский. — Мне кажется, в ближайшие дни все решится.
   — В каком это смысле?
   — Если они тебя действительно ищут, то очень быстро найдут. Просто поднимут твое личное дело и по одному переберут всех наших. Не горюй, Иваныч. Нам бы только день простоять да ночь продержаться, а в понедельник мой адвокат вернется. Мы им такого жару зададим, что век помнить будут!
   — Ишь, распетушился, — проворчал Комбат. — Куда же все-таки Бурлак подевался?
   — Да цел твой Бурлак, что ему сделается! На нем гвозди ровнять можно. Может, он за какой-нибудь стюардессой увязался...
   — Ну да, — сказал Рублев. — С баулами своими...
   — А что, — рассмеялся Подберезский. — Стюардессы тоже мед любят. И мед, и кедровые орешки...
   — Тогда это надолго, — вздохнул Комбат. — Пока они все съедят, зима наступит.
   Подберезский затормозил у коммерческого киоска и купил бутылку водки, в ответ на недоумевающий взгляд Комбата заявив, что после подвигов его обычно мучает жажда.
   — Да и орден не мешало бы обмыть, — подумав, добавил он. — Я его сегодня, можно сказать, во второй раз получил, Пока Андрей орудовал на кухне, сооружая обед, Комбат, которого не оставляло смутное беспокойство по поводу судьбы потерявшегося где-то по дороге из Екатеринбурга Бурлакова, позвонил в справочную аэровокзала и узнал, что вчерашний рейс из Екатеринбурга прибыл по расписанию.
   — Черт знает что, — проворчал Борис Иванович, вешая трубку.
   Он отправился на кухню и присоединился к Подберезскому, который яростно и неумело сражался с куском свиной вырезки, пытаясь превратить его в отбивные. Комбат отобрал у него нож и сноровисто разделал мясо, вручив бывшему подчиненному молоток для отбивания. Под грохот молотка он развил перед Подберезским теорию, из которой следовало, что полноценным может считаться только одинокий мужчина, никогда не состоявший в браке, потому что он привыкает надеяться исключительно на себя и не зарывает в землю свои таланты, в том числе и кулинарный.
   — А как же продолжение рода? — спросил Подберезский.
   — А без штампа в паспорте твоя машинка не работает? — вопросом на вопрос ответил Борис Иванович, отлично понимая, что не прав. Разговор не клеился, и виновато в этом было снедавшее его беспокойство.
   "Ну чего я дергаюсь? — думал он, переворачивая подрумянившееся мясо, распространявшее по кухне дурманящий аромат. — Сам дергаюсь, и Андрюху дергаю.
   Подумаешь, Бурлак не прилетел! Андрей прав, он взрослый мужик, и наверняка существует разумное объяснение тому, что он молчит. В конце концов, неприятности бывают не только у меня."
   Подберезский, видя, что Рублева что-то гложет, дипломатично перевел разговор на другую тему и извлек из холодильника бутылку, успевшую сплошь покрыться инеем. Комбат хищно шевельнул усами и объявил, что мясо готово. Вдвоем накрыли на стол, и тут в соседней комнате зазвонил телефон.
   — Иди, иди, — сказал Комбат, — я тут подсуечусь.
   Только долго не болтай, а то голодным останешься.
   Он выложил мясо на блюдо, посыпал его зеленью и, стараясь ничего не опрокинуть, водрузил блюдо в центре стола, только теперь почувствовав, что действительно проголодался. Борис Иванович нетерпеливо покосился на дверь, из-за которой неразборчиво доносился голос говорившего по телефону Подберезского, и в следующую минуту тот, словно приняв посланный Комбатом сигнал, возник на пороге.
   Вид у него был совершенно обескураженный.
   — Трах-тарарах, — сказал он. — Звонили из больницы.
   — А кто у тебя там? — спросил Комбат.
   — У меня там Бурлак, — ответил Подберезский.

Глава 10

   В Екатеринбурге вторые сутки шел мелкий, тоскливо-серый дождь, которому не было видно ни конца ни края Тем не менее тяжелый «Ту-154» вылетел по расписанию и, пробив низкие мокрые облака, лег на курс, следуя по обозначенному радиомаяками воздушному коридору.
   Григорий Бурлаков уселся поудобнее, расстегнул привязные ремни и некоторое время пытался хоть что-нибудь разглядеть в черном колодце иллюминатора, от которого ощутимо тянуло холодком. Убедившись в тщетности этих попыток, он отвернулся от иллюминатора с твердым намерением вздремнуть: самолет вылетел в несусветную рань, и Григорию не удалось как следует выспаться. Он решил, что следует немедленно наверстать упущенное, тем более что соседнее кресло занимал какой-то скверно выбритый субъект в надвинутой до самых глаз кожаной кепке, а вовсе не симпатичная молодая женщина, как втайне мечтал Григорий. Субъект явно не стремился к общению: стоило шасси самолета оторваться от бетона взлетно-посадочной полосы, как он немедленно захрапел, далеко запрокинув голову и выставив острый щетинистый кадык, который, казалось, был готов в любую минуту пропороть кожу. От неприятного соседа ощутимо тянуло потом, табачным перегаром и дезодорантом «Олд спайс» в равных пропорциях, а храп его напоминал рокот работающего на холостых оборотах дизельного мотора мощностью в триста лошадиных сил.
   Григорий философски пожал плечами и закрыл глаза: все эти мелкие неудобства не могли испортить настроение. Впереди ждала Москва, встречи с друзьями, долгие разговоры за полночь, обильные возлияния, а главное — Комбат, которого Григорий Бурлаков, как и большинство его товарищей по оружию, считал своим вторым отцом. «Комбат, батяня, — подумал он, засыпая, — как же я по тебе соскучился!»
   Ему приснилось, что он летит в самолете, но не в пассажирском, а в военно-транспортном «Руслане».
   Тусклый желтоватый свет потолочного плафона освещает знакомые лица, мягкими бликами отражаясь от вороненых автоматных стволов. Вот звенит звонок, загорается сигнальная лампа, и в хвосте самолета медленно открывается десантный люк. Комбат встает со скамейки и подходит к краю километровой пропасти, в которой ревет черный ледяной ветер...
   Он проснулся от толчка в плечо.
   — Садимся, — глядя в сторону, неприветливо буркнул сосед. — Велели пристегнуться.
   — Мерси, — сказал Григорий, защелкивая на животе пряжку ремня. — Как там погода, не говорили?
   — Ясно, — еще неприветливее ответил сосед и совсем отвернулся.
   — Это хорошо, — не обращая внимания на граничившие с откровенной грубостью манеры соседа, сказал Бурлаков. — Люблю полную ясность.
   — Ты извини, браток, — вдруг сказал сосед, оборачиваясь к нему и растягивая бледные губы в гримасе, которая должна была, по всей видимости, обозначать улыбку. — Я не со зла рычу, просто зубы болят. Так скрутило, что мочи нет терпеть.
   — А ты бы попросил у стюардессы таблетку, — посоветовал Григорий. — Я бы рад помочь, да сроду с собой аптеку не возил. Как-то не было нужды.
   — Да ладно, — махнул рукой сосед, — дотерплю, уже немного осталось. У меня анальгин в чемодане, забыл вынуть, дурак. Это я просто к тому, чтобы ты не обижался.
   — Да нет проблем, — ответил Бурлаков. — С кем не бывает.