Страница:
— Второй слушает.
Слушал он около минуты. Затем кивнул:
— Все понял. Держитесь за мной.
Суворин почувствовал, что осталось немного. По крайней мере так думают эсбисты, явно надеющиеся выполнить от кого-то полученный приказ быстро и без огрехов.
Посмотрим, ребятки, кто кого…
Автомобиль форсировал лужу, на поверку оказавшуюся не такой уж и мелкой, и встряхнулся, как вымокшая собака, перебираясь через трещины, взломавшие асфальт. Какое-то время назад здесь, по всей видимости, лопнула труба теплотрассы или канализации. Убедившись в том, что вторая машина повернула следом, водитель прибавил скорости и вогнал джип в следующий поворот, на улицу, несколько шире той, с которой они свернули.
— Куда мы едем? — с невинным лицом поинтересовался Панкрат.
Тот, что сидел рядом с ним, сразу же ответил:
— Надо уладить кое-какие формальности. С вами будут говорить сотрудники Службы Безопасности.
Суворин кивнул, сделав вид, что он удовлетворен таким объяснением.
Они еще некоторое время петляли по городским улицам, которые становились то уже, то шире, пока у Панкрата не возникло ощущение, что они перемещаются в желудке какого-то огромного организма, по его сокращающимся и расслабляющимся внутренностям. Судя по изменениям в окружающем пейзаже — появились высотные здания, в основном, правда, полуразрушенные, которые перемежались старыми, но уцелевшими “хрущобами” — их везли куда-то на окраину, в промышленную зону.
Потом они выехали к унылому серому зданию, длинному и низкому (три этажа). В нем совсем нетрудно было узнать заводской корпус, несмотря даже на то, что одна из стен лежала в руинах, и обнажилась арматура несущих конструкций. Так обнажаются кости скелета сквозь дыру, прогнившую в рыбьем брюхе.
Водитель остановил джип так резко, что Панкрат едва не ударился подбородком о подголовник его кресла. Чтобы этого избежать, ему пришлось упереться обеими руками в спинку водительского сиденья, и в этот момент на его затылок обрушился удар, погасивший сознание… Правда, через секунду, не больше, он пришел в себя. Но уже не в машине, а в грязи — открыв дверцу автомобиля, эсбист мощным толчком выпихнул его из салона.
Суворин упал на спину, а когда попытался подняться, получил удар ботинком в грудь. Этот, однако, он успел ослабить простым напряжением мышц, но сделал вид, что полностью выведен из строя и распластался на спине, раскинув руки.
Бросив на него презрительный взгляд, эсбист выбрался из машины и сплюнул:
— Шеф говорил — крутой… Хера лысого он крутой, мать его…
Суворин с трудом удержал себя от броска. Он лежал, закрыв глаза и имитируя полную беспомощность. Так уж этот голос и манера выражаться напомнили ему Окорока!
С другой стороны водитель и второй эсбист вытаскивали из салона Рашида. Чеченец попробовал было упираться, но тут же получил в солнечное сплетение и, закашлявшись, повис на руках державших его людей.
— Ну что, будем кончать их, и дело с концом, — предложил кто-то.
Панкрат не видел говорившего, поскольку лежал со старательно зажмуренными глазами, но по незнакомому голосу определил, что предложение сделал третий эсбист, которого он еще не слышал.
Что ж, запомним…
— Не торопись, — судя по интонации, говоривший злорадно усмехнулся. — Сейчас я этого “крутого” расшевелю, может, пригодится на что-нибудь… А то как-то легко я его завалил, слишком легко — никакого удовольствия.
— Не дури, Роман, — вступил в разговор водитель. — Кончаем обоих, загружаем под пресс и сваливаем. У меня пиво недопитое выдыхается в кабинете…
— Пошел ты со своим пивом, Стае, — беззлобно отозвался первый. — Дай размяться. А то застоялись, как кони в стойлах…
— Делай, как знаешь. Только если шеф своих быстрее кончит и сюда приедет… Смешок.
— Не кончит… Там у них баба еще. Шеф это дело любит, — отреагировал злобно-веселый голос на замечание водителя. — Да и Костя, водитель его, тоже не прочь.
Панкрат открыл глаза. Вовремя — эсбист, ухмыляясь, готовился привести его в чувство пинком под ребра. Суворин без труда перехватил бьющую ногу, рванул ее дальше, перебрасывая через себя, и ударил навстречу кулаком в промежность. От боли глаза эсбиста вылезли на лоб; схватив его за грудь, Панкрат рванулся вверх, прикрываясь обмякшим телом от выстрелов водителя. Тот, выхватив из подмышечной кобуры пистолет, успел дважды нажать на курок. Потом нож, брошенный Сувориным, вошел ему в основание шеи, на выходе пробив шейные позвонки. Водитель сполз в грязь по дверце машины, оставив на ней кровавую полосу и царапину (острие ножа вылезло наружу из затылка).
Третий, карауливший чеченца, вытащил было пистолет и шагнул в сторону, чтобы оставить джип между собой и Панкратом, но Рашид не дал ему такой возможности — улучив момент, он чуть отступил назад и обеими руками, сжатыми в “замок”, врезал ему по темени.
Подобрав пистолет, выпавший из руки водителя, Суворин стремительно обошел машину и разрядил оружие в силившегося подняться эсбиста. Тот, кем он прикрывался от выстрелов водителя, уже не дышал — пули сослуживца вошли ему прямо в сердце.
— Садись! — крикнул Панкрат Рашиду, забираясь в водительское кресло.
Но чеченец покачал головой и молча протянул в его сторону связанные руки.
Чертыхнувшись, Панкрат колебался недолго. Выбравшись из машины, он рывком выдернул нож из горла эсбиста и двумя короткими взмахами лезвия освободил Рашиду руки от веревок.
— Ты уж извини, — язвительно произнес он, — но оружия я тебе не дам.
Сказав это, Суворин сел в джип и завел двигатель.
Панкрат до отказа вдавил в пол педаль акселератора.
Алексеев, услышав, как взревел мощный мотор, обернулся, вскидывая оружие. Лобовое стекло прошила очередь из “кедра”, и оно осыпалось кристаллической трухой. Суворин успел пригнуться и едва не столкнулся лбом с Рашидом, но продолжал давить на педаль и твердой рукой направлять машину на человека, который никак не успевал отскочить.
Увидев несущийся прямо на них джип, Чепрагин что было силы толкнул Шумилова, опиравшегося на трость, и сам прыгнул в сторону, чтобы не попасть под страшный удар бамперной обрешетки. Илза тоже успела отпрыгнуть.
Алексеева подбросило в воздух, и он врезался спиной в серую стену корпуса, а мгновением позже его припечатало к этой стене вторым ударом бампера. Кровь хлынула из раскрывшегося в немом вопле рта на капот джипа. Конвульсивно дернувшись, Алексеев упал, словно марионетка, у которой разом обрезали все нити. От нижней же части его тела, буквально вдавленной в стену, вряд ли что-нибудь осталось.
Водитель, отскочив в сторону, вскинул пистолет, целясь в Панкрата. Но он совсем зря позабыл об остальных, полагая человека за рулем джипа самым опасным противником. Шумилов, который так и сжимал в руке свою трость, подцепил его набалдашником за щиколотку и резко рванул на себя. Взмахнув руками, эсбист полетел наземь, и на него тут же накинулся Чепрагин, взявший сотрудника Службы в удушающий захват.
Панкрат, кряхтя, выбрался из джипа через лобовое стекло — от удара о стену кабина деформировалась, и дверца со стороны водителя теперь не открывалась. Протискиваясь наружу, он обеими ладонями попал в лужу крови, залившей капот, и содрогнулся от омерзения. Не долго думая, Суворин вытер руки о форму Алексеева.
— Что делать с этим? — спросил Чепрагин, не выпуская эсбиста из захвата.
— Дожать, — однозначно ответил Панкрат, в душе которого уже кипела ярость, грозя превратиться в жажду убийства.
Лейтенант раздумывал недолго — через секунду-другую Суворин услышал, как хрустнули шейные позвонки. Чепрагин встал, мертвенно-бледный, но твердо держащийся на ногах, и обвел каким-то отстраненным взглядом место побоища.
— Теперь нас точно убьют… — почти весело произнес он.
Суворин усмехнулся.
— Главное сейчас — выиграть время, — произнес он. — Если повезет, мы выберемся отсюда и попробуем отсидеться где-нибудь… Вы попробуете, — неожиданно поправился Панкрат.
— Это почему же мы? — спросил Шумилов. Суворин не ответил. Он рассеянно глядел, как Чепрагин снова связывает руки Рашиду, который рассек себе бровь во время удара о стену, и сейчас все его лицо было перепачкано кровью и напоминало страшную маску. Илза села на обломок железобетонной плиты и уткнулась лицом в ладони.
— У меня есть план, — наконец произнес Суворин. — Если нам очень повезет, то он сработает…
За двенадцать часов до прилета президента зона в радиусе полутора километров от места предполагаемой посадки самолета была оцеплена и взята под жесткий контроль сил спецназначения, стянутых сюда в изрядном количестве. Саперы рыли землю носом в поисках мин и прочих взрывных устройств, заглядывая в каждую попадавшуюся под ноги консервную банку.
Канализационные тоннели заблаговременно перекрыли бетонными пробками, распугав тихо-мирно плодившихся там крыс и прочую живность. В памяти военного начальства еще, ох как, свеж был захват госпиталя, в который чеченцы пробрались именно таким путем.
Руины домов, подвалы и чердаки, там, где они уцелели, взяли под контроль бойцы антитеррористического подразделения “Оса”. Они рассадили повсюду своих снайперов с заранее заданными секторами обстрела, способных в мгновение ока устранить всякого, кто попытался бы произвести хоть какие-нибудь противоправные действия в отношении президента. Мало того, они имели полное право стрелять по каждому, кто внезапно появится на вверенной им территории и будет вести себя подозрительно или подозрительно выглядеть.
Над взлетно-посадочной полосой с девяти утра стали барражировать два военных вертолета, с которых велось непрерывное наблюдение за участком пространства, ограниченного все тем же кругом с радиусом в полтора километра. В винтокрылых машинах также находились снайперы — лучшие стрелки особого подразделения внутренних войск под названием “Витязь”.
По всей охраняемой и наблюдаемой территории были установлены хитроумные датчики, реагировавшие на движение, малейшее изменение температуры воздуха вблизи них и даже на перемещение металлоизделий или предметов, содержащих металлические детали. Сигналы от этих датчиков поступали на центральный пульт, находившийся в фургоне “форд”, припаркованном у края взлетно-посадочной полосы; этот автомобиль был также оборудован системой связи со спутником, временно осуществляющим слежение за приближающимся к Грозному президентским самолетом, а так же за территорией, вверенной спецназу. В автомобиле дежурили четверо специалистов по всем видам электронной аппаратуры, как импортной, так и отечественной, предназначенной для разведки, слежения и скрытого мониторинга больших пространств. Эти ребята принимали сигналы с датчиков и отдавали приказ на проверку этих сигналов тем, кто находился ближе всех к “тревожному” участку.
Без четверти два пополудни ко взлетно-посадочной полосе подрулили два черных “лэндкрузера” с тонированными окнами из многослойного металлизированного стекла, которое можно было разбить разве что выстрелом в упор из среднего танка. Камеры в их колесах были изготовлены из резины, прошитой особо прочными полимерными нитями, и обыкновенной пулей их тоже было не взять — свинец или сталь попросту отскочили бы от них, как горох от стенки. Днища машин были бронированы, причем благодаря применению тех же многослойных негорючих пластмасс удалось избежать значительного увеличения массы автомобилей, что, как правило, неизбежно в таких случаях.
Обивка салона выполнена была и в том, и в другом автомобиле из искусственных материалов — шиком приходилось жертвовать ради безопасности. Эти материалы абсолютно не воспламенялись, они лишь бездымно плавились при достаточно высокой температуре. Противопожарная безопасность в этих авто была вообще на высоте — в их баках имелись особые капсулы, содержавшие нейтрализатор. При возгорании, когда возникает опасность взрыва бензина в баке, водителю достаточно нажать скрытую на приборной панели кнопку, и это вещество тут же будет впрыснуто в бак через специальные форсунки. Не пройдет и секунды, как оно вступит в реакцию с бензином и превратит его в безвредный студень, отвратительно пахнущий и на вид напоминающий холодец.
Оба этих автомобиля предназначены были для президента и его советника. По прошествии часа к ним добавились “лендровер”, в котором сидели четверо охранников, и фургон “шевроле” с дюжиной спецназовцев внутри. Эти машины тоже были бронированы и оснащены по последнему слову техники — так же, как и те, кто в них сидел. Каждый охранник имел бронежилет, скорострельный пистолет-пулемет “каштан” с глушителем и лазерным целеуказателем, рацию.
Без четверти три спутник принял точечный радиосигнал с президентского самолета, и все, кто был в этот момент на подконтрольной территории, утроили бдительность. В этот момент подъехала последняя машина, в которой находился командующий и еще два генерала — те, кому полагалось встречать президента.
Самолет приземлился без осложнений. Пробежал по полосе и, замер у края. Командующий украдкой отер пот со лба — хотя и просчитали все, выверили, перепроверили, от волнения все-таки избавиться не удавалось.
Джипы без промедления вырулили на полосу и помчались к самолету. Подгонять трап не было никакой необходимости — самолет имел свой собственный, выдвижной, благо низкая посадка позволила сделать лестницу небольшой, и ее легко было прятать в корпусе.
Первой вышла охрана. Следом — президент. Не прошло и пяти секунд, как он уже был в автомобиле, лишь кивнув командующему и генералам. Приветствия — позже, а пока главное — безопасность первого лица государства.
Поднимая серую пыль, автомобили, выстроившиеся в колонну (первый — фургон с охраной), помчались к частично уцелевшему, частично восстановленному зданию Грозненского горисполкома, где под усиленной охраной президенту предстояло находиться в течение ближайших двух дней. На протяжении всего пути, который занял чуть больше пяти минут, были блокированы все подъезды к центральной улице, по которой двигалась колонна, и выставлены бойцы спецназа, а также сотрудники МВД. Оба вертолета проследовали за колонной до самого горисполкома, на площади перед которым сели. Там же, у главных дверей здания, остановился и микроавтобус с охраной.
Все это навевало грустные мысли о безысходности. О том, что войну не выиграть, и все, что можно еще сделать, это выйти из игры, не потеряв лица. На это во время их последних встреч неоднократно намекал чрезвычайный и полномочный посол Штатов Джон Лэкхард.
Президент вздохнул, взял со стола чашку с остывшим кофе, отпил небольшой глоток горькой, очищающей сознание жидкости. Его губы сами раздвинулись в улыбке, той самой, которую россияне уже привыкли видеть на экранах телевизоров — чуть скептической улыбке уверенного в себе человека, на собственном опыте изучившего, что по чем в жизни… Светло-серые глаза (о таких принято говорить — стального цвета) остались, впрочем, холодными и серьезными.
Тогда он ответил послу, что у самих американцев рыло в пуху по самые подмышки, и после Боснии не им судить о российской политике. Разумеется, ответил неофициально, и этот ответ никоим образом не мог попасть в газеты.
Президент умел бороться с невеселыми думами. Придя на самый высокий государственный пост из небезызвестного силового ведомства, он хорошо контролировал свои ощущения и мысли, а также умел избавляться от нежелательных, мешавших работе. Стрессы и депрессии были ему неведомы, он их никогда не испытывал.
Президент опустился в кресло, расслабился на четыре счета и глубоко вдохнул, концентрируя внимание на точке чуть пониже солнечного сплетения. Медленно выдохнул и вдохнул снова, представляя, как тело наливается силой и отваливаются от него, словно сухая глина, все удручающие размышления и чувства.
Через пять минут он был предельно собран, готов к работе и даже выглядел отдохнувшим. Открыв лежавшую на столе тонкую папку из черной кожи, он вынул из нее листок с текстом с двух сторон (на второй странице — до середины). Это был текст речи, которую ему предстояло произнести завтра на церемонии вручения правительственных наград солдатам, отличившимся в чеченской войне.
Президент вынул “паркер” в титановом корпусе с позолоченным пером и начал вычитывать обращение. Конечно же, он сам не писал его, как и многие другие тексты выступлений, заявлений и прочей официальной болтовни, но перед тем, как озвучивать написанное, он не ограничивался простым прочтением, а, как правило, всегда вносил в текст какие-то свои правки. Он был неплохим психологом, владел умением адаптировать текст к особенностям аудитории, будь то депутаты в Думе или шахтеры, мог блеснуть непринужденным экспромтом в ответ на неожиданный поворот разговора. Президент уже не раз выступал и перед солдатами. Кроме этого, он посещал маневры, присутствовал на испытаниях новой военной техники. Все-таки его тянуло к “силовикам” — сам из них вышел.
Править в этот раз пришлось на удивление мало. Видно, спичрайтер уже приспособился, изучил его предыдущие выступления перед военной аудиторией, учел их особенности и только потом составил текст.
Вычитанный текст ему еще предстояло заучить… Конечно, можно было бы прочитать с бумажки, но перед солдатами это казалось ему просто неприличным. Боец должен услышать слова президента, как если бы шли они прямо из сердца, только при этом условии они попадут в душу слушающего. Он знал, что не сможет удержаться и от какой-нибудь импровизации, как только увидит вместе, на одной площади всех этих простых ребят, не жалеющих себя и крови своей ради России…
— Тьфу ты! — вслух произнес президент. — Уже лозунгами думать начинаю…
Хотя… Что есть лозунг? Как ни крути, а он сжато и немногословно выражает суть происходящего здесь… Они — за Россию, ради России, для России.
У чеченцев тоже есть свои лозунги, подумалось ему вдруг. Во имя Аллаха… За свободную республику Ичкерию… Чей лозунг правильнее?
Эх, метафизика все это. Идея у каждого из них одна. Одна на двоих, для русских и чеченцев. И кто тут правее, кто левее — разобрать тяжело. Уж себе-то он мог в этом признаться.
Но вот то, что взрываются дома, то, что исчезают люди, то, что молодежь мрет от наркоты, а чечены покупают или просто насилуют русских девушек — все это не правильно. А того, что не правильно, быть не должно. За то и стоят русские парни, лучшим из которых он завтра будет вручать награды.
Президент еще раз пробежал глазами текст, отхлебнул совсем уж ледяной кофе и принялся заучивать первый абзац.
Панкрат думал, что за то время, которое понадобилось ему, чтобы подобраться к Гуренко, с него сойдет семьдесят семь потов. В эти несколько минут он, как никогда, был на волосок от гибели — улица перед гостиницей, в которой остановились журналисты, была заполнена военными, перемещавшимися по ней то туда, то сюда и беседовавшими о чем-то с телеведущими и корреспондентами. Но на него никто не обратил внимания. Только один офицер посмотрел было с нехорошим прищуром, но тут же отвлекся, повернувшись в сторону гостиницы — из вестибюля вышел неизвестно зачем прилетевший в Грозный Газманов (концертов его здесь точно не планировалось). Если бы было время на философствование, Панкрат непременно пришел бы к выводу, что Господь послал Газманова в этот город именно для того, чтобы в тот самый момент он отвлек на себя внимание офицера.
Проскользнув сквозь толпу, собравшуюся вокруг фургона ОРТ, Панкрат приблизился к Гуренко, который стоял, явно наслаждаясь вкусовыми качествами американского “Кэмела”. Тележуранлист был одет в джинсы, ботинки на высоком рубчатом протекторе и стеганый жилет, из-под которого торчал толстый ворот свитера модной грубой вязки.
— Сигареткой не угостите? — поинтересовался Панкрат.
Гуренко перевел взгляд на него, помедлил отчего-то, затем, будто спохватившись, кивнул.
— Да, конечно… — он вынул пачку, открыл и протянул Суворину. — Вот, угощайтесь.
— И огоньку, если можно…
— Пожалуйста, — Гуренко вынул зажигалку. Он терпеливо дождался, пока Суворин прикурит и вернет ему зажигалку, но, когда ведущий уже хотел отвернуться от него, Панкрат негромко произнес:
— Нам надо поговорить. И это не терпит отлагательств. Если вы откажетесь мне помочь, я проживу еще от силы час, может быть…
Гуренко рассеянно коснулся указательным пальцем переносицы, поправляя очки в тонкой позолоченной оправе, и секундой позже произнес:
— Наверное, будет лучше сделать это в фургоне.
Они сидели на передвижных вращающихся стульях, друг против друга. Между ними стояла обыкновенная обшарпанная табуретка, место которой было скорее в музее коммунальной мебели, чем в фургоне крупнейшей российской телекомпании. На табуретке стояли пепельница, наполовину заполненная окурками, два стакана и бутылка с минеральной водой, которой и Суворин, и Гуренко время от времени промачивали пересыхающие глотки.
У Панкрата горло пересыхало от того, что он говорил, не переставая, у телеведущего — от предчувствия близкой, падающей прямо в руки сенсации, которая сделает его не просто, а фантастически известным за один день и на всю жизнь.
О том, что этой жизни может остаться всего ничего, он сейчас не думал. Потому что не думал об этом никогда.
— Теперь вы понимаете, почему мне не имеет смысла встречаться с кем бы то ни было, кроме президента, — произнес в конце своего рассказа Суворин, в очередной раз наливая в стакан минералку. — Именно этого я у вас и прошу — помочь мне встретиться с ним. Тогда вся информация, если мы останемся живы, ваша. Можете ставить на нее торговую марку “Горячего времени”.
Гуренко протянул руку куда-то себе за спину. Щелкнула кнопка, и заработал невидимый кондиционер.
— Угощайтесь, — он протянул Панкрату вторую пачку.
— Спасибо, — Суворин взял сигарету, прикурил от лежавшей на табуретке зажигалки и замолчал, вдыхая горьковатый, но все равно слабый дым американского табака.
Звякнул запор двери, и в фургон просунулась чья-то лохматая голова.
— Саша, — даже не поворачиваясь в ту сторону, произнес Гуренко, — закройте дверь, я занят.
Голова издала какой-то странный звук, выражавший, по-видимому, удивление, и скрылась, ухитрившись беззвучно захлопнуть дверь.
Да, Гуренко здесь уважали. Панкрат и сам чертовски зауважал этого человека, когда он наконец проговорил, потирая переносицу:
— Думаю, что смогу вам помочь. Точнее скажу в ближайшие полчаса — я должен связаться со своим другом, он возглавляет личную охрану президента. Да, вы пока посидите здесь. Вот сигареты, вот вода… А здесь, — он вытащил откуда-то пластмассовую коробку с ручкой, — здесь бутерброды, если проголодались.
Слушал он около минуты. Затем кивнул:
— Все понял. Держитесь за мной.
Суворин почувствовал, что осталось немного. По крайней мере так думают эсбисты, явно надеющиеся выполнить от кого-то полученный приказ быстро и без огрехов.
Посмотрим, ребятки, кто кого…
* * *
Джип плавно вильнул и легко вписался в поворот, уводивший с главной улицы в узкий и темный переулок, который больше был бы к месту в старом-старом районе Праги или в каком-нибудь итальянском городишке, где дома издревле лепятся друг к другу, и всегда можно ополоснуть помоями соседа напротив, просто подозвав его к окну.Автомобиль форсировал лужу, на поверку оказавшуюся не такой уж и мелкой, и встряхнулся, как вымокшая собака, перебираясь через трещины, взломавшие асфальт. Какое-то время назад здесь, по всей видимости, лопнула труба теплотрассы или канализации. Убедившись в том, что вторая машина повернула следом, водитель прибавил скорости и вогнал джип в следующий поворот, на улицу, несколько шире той, с которой они свернули.
— Куда мы едем? — с невинным лицом поинтересовался Панкрат.
Тот, что сидел рядом с ним, сразу же ответил:
— Надо уладить кое-какие формальности. С вами будут говорить сотрудники Службы Безопасности.
Суворин кивнул, сделав вид, что он удовлетворен таким объяснением.
Они еще некоторое время петляли по городским улицам, которые становились то уже, то шире, пока у Панкрата не возникло ощущение, что они перемещаются в желудке какого-то огромного организма, по его сокращающимся и расслабляющимся внутренностям. Судя по изменениям в окружающем пейзаже — появились высотные здания, в основном, правда, полуразрушенные, которые перемежались старыми, но уцелевшими “хрущобами” — их везли куда-то на окраину, в промышленную зону.
Потом они выехали к унылому серому зданию, длинному и низкому (три этажа). В нем совсем нетрудно было узнать заводской корпус, несмотря даже на то, что одна из стен лежала в руинах, и обнажилась арматура несущих конструкций. Так обнажаются кости скелета сквозь дыру, прогнившую в рыбьем брюхе.
Водитель остановил джип так резко, что Панкрат едва не ударился подбородком о подголовник его кресла. Чтобы этого избежать, ему пришлось упереться обеими руками в спинку водительского сиденья, и в этот момент на его затылок обрушился удар, погасивший сознание… Правда, через секунду, не больше, он пришел в себя. Но уже не в машине, а в грязи — открыв дверцу автомобиля, эсбист мощным толчком выпихнул его из салона.
Суворин упал на спину, а когда попытался подняться, получил удар ботинком в грудь. Этот, однако, он успел ослабить простым напряжением мышц, но сделал вид, что полностью выведен из строя и распластался на спине, раскинув руки.
Бросив на него презрительный взгляд, эсбист выбрался из машины и сплюнул:
— Шеф говорил — крутой… Хера лысого он крутой, мать его…
Суворин с трудом удержал себя от броска. Он лежал, закрыв глаза и имитируя полную беспомощность. Так уж этот голос и манера выражаться напомнили ему Окорока!
С другой стороны водитель и второй эсбист вытаскивали из салона Рашида. Чеченец попробовал было упираться, но тут же получил в солнечное сплетение и, закашлявшись, повис на руках державших его людей.
— Ну что, будем кончать их, и дело с концом, — предложил кто-то.
Панкрат не видел говорившего, поскольку лежал со старательно зажмуренными глазами, но по незнакомому голосу определил, что предложение сделал третий эсбист, которого он еще не слышал.
Что ж, запомним…
— Не торопись, — судя по интонации, говоривший злорадно усмехнулся. — Сейчас я этого “крутого” расшевелю, может, пригодится на что-нибудь… А то как-то легко я его завалил, слишком легко — никакого удовольствия.
— Не дури, Роман, — вступил в разговор водитель. — Кончаем обоих, загружаем под пресс и сваливаем. У меня пиво недопитое выдыхается в кабинете…
— Пошел ты со своим пивом, Стае, — беззлобно отозвался первый. — Дай размяться. А то застоялись, как кони в стойлах…
— Делай, как знаешь. Только если шеф своих быстрее кончит и сюда приедет… Смешок.
— Не кончит… Там у них баба еще. Шеф это дело любит, — отреагировал злобно-веселый голос на замечание водителя. — Да и Костя, водитель его, тоже не прочь.
Панкрат открыл глаза. Вовремя — эсбист, ухмыляясь, готовился привести его в чувство пинком под ребра. Суворин без труда перехватил бьющую ногу, рванул ее дальше, перебрасывая через себя, и ударил навстречу кулаком в промежность. От боли глаза эсбиста вылезли на лоб; схватив его за грудь, Панкрат рванулся вверх, прикрываясь обмякшим телом от выстрелов водителя. Тот, выхватив из подмышечной кобуры пистолет, успел дважды нажать на курок. Потом нож, брошенный Сувориным, вошел ему в основание шеи, на выходе пробив шейные позвонки. Водитель сполз в грязь по дверце машины, оставив на ней кровавую полосу и царапину (острие ножа вылезло наружу из затылка).
Третий, карауливший чеченца, вытащил было пистолет и шагнул в сторону, чтобы оставить джип между собой и Панкратом, но Рашид не дал ему такой возможности — улучив момент, он чуть отступил назад и обеими руками, сжатыми в “замок”, врезал ему по темени.
Подобрав пистолет, выпавший из руки водителя, Суворин стремительно обошел машину и разрядил оружие в силившегося подняться эсбиста. Тот, кем он прикрывался от выстрелов водителя, уже не дышал — пули сослуживца вошли ему прямо в сердце.
— Садись! — крикнул Панкрат Рашиду, забираясь в водительское кресло.
Но чеченец покачал головой и молча протянул в его сторону связанные руки.
Чертыхнувшись, Панкрат колебался недолго. Выбравшись из машины, он рывком выдернул нож из горла эсбиста и двумя короткими взмахами лезвия освободил Рашиду руки от веревок.
— Ты уж извини, — язвительно произнес он, — но оружия я тебе не дам.
Сказав это, Суворин сел в джип и завел двигатель.
* * *
Автомобиль, в котором ехал Алексеев, они обнаружили с другой стороны от того же корпуса. Командир эсбистов вознамерился допросить Чепрагина и Шумилова. Ведь они, как понимал теперь Панкрат, работали, сами того не зная, на тех сотрудников Службы, которые, прознав о связи своих коллег с боевиками, хотели, по всей видимости, поиметь с этого круглую сумму. Они стояли у стены корпуса, все трое, перед ними прохаживался Алексеев, а рядом курил водитель, держа спецназовцев и наемницу на прицеле автомата.Панкрат до отказа вдавил в пол педаль акселератора.
Алексеев, услышав, как взревел мощный мотор, обернулся, вскидывая оружие. Лобовое стекло прошила очередь из “кедра”, и оно осыпалось кристаллической трухой. Суворин успел пригнуться и едва не столкнулся лбом с Рашидом, но продолжал давить на педаль и твердой рукой направлять машину на человека, который никак не успевал отскочить.
Увидев несущийся прямо на них джип, Чепрагин что было силы толкнул Шумилова, опиравшегося на трость, и сам прыгнул в сторону, чтобы не попасть под страшный удар бамперной обрешетки. Илза тоже успела отпрыгнуть.
Алексеева подбросило в воздух, и он врезался спиной в серую стену корпуса, а мгновением позже его припечатало к этой стене вторым ударом бампера. Кровь хлынула из раскрывшегося в немом вопле рта на капот джипа. Конвульсивно дернувшись, Алексеев упал, словно марионетка, у которой разом обрезали все нити. От нижней же части его тела, буквально вдавленной в стену, вряд ли что-нибудь осталось.
Водитель, отскочив в сторону, вскинул пистолет, целясь в Панкрата. Но он совсем зря позабыл об остальных, полагая человека за рулем джипа самым опасным противником. Шумилов, который так и сжимал в руке свою трость, подцепил его набалдашником за щиколотку и резко рванул на себя. Взмахнув руками, эсбист полетел наземь, и на него тут же накинулся Чепрагин, взявший сотрудника Службы в удушающий захват.
Панкрат, кряхтя, выбрался из джипа через лобовое стекло — от удара о стену кабина деформировалась, и дверца со стороны водителя теперь не открывалась. Протискиваясь наружу, он обеими ладонями попал в лужу крови, залившей капот, и содрогнулся от омерзения. Не долго думая, Суворин вытер руки о форму Алексеева.
— Что делать с этим? — спросил Чепрагин, не выпуская эсбиста из захвата.
— Дожать, — однозначно ответил Панкрат, в душе которого уже кипела ярость, грозя превратиться в жажду убийства.
Лейтенант раздумывал недолго — через секунду-другую Суворин услышал, как хрустнули шейные позвонки. Чепрагин встал, мертвенно-бледный, но твердо держащийся на ногах, и обвел каким-то отстраненным взглядом место побоища.
— Теперь нас точно убьют… — почти весело произнес он.
Суворин усмехнулся.
— Главное сейчас — выиграть время, — произнес он. — Если повезет, мы выберемся отсюда и попробуем отсидеться где-нибудь… Вы попробуете, — неожиданно поправился Панкрат.
— Это почему же мы? — спросил Шумилов. Суворин не ответил. Он рассеянно глядел, как Чепрагин снова связывает руки Рашиду, который рассек себе бровь во время удара о стену, и сейчас все его лицо было перепачкано кровью и напоминало страшную маску. Илза села на обломок железобетонной плиты и уткнулась лицом в ладони.
— У меня есть план, — наконец произнес Суворин. — Если нам очень повезет, то он сработает…
* * *
Президентский самолет приземлился на специально подготовленной взлетно-посадочной полосе на окраине города. Серебристо-белая сигара — воплощение последних достижений российского самолетостроения, странно выглядела среди развалин не первой свежести, оставшихся еще с первой войны. Самолет казался красивой и очень дорогой игрушкой, случайно оказавшейся здесь, на свалке строительного мусора, изъеденной оспинами воронок от бомб и снарядов. Полосу для него подготовили в течение трех дней: взорвали мешавшие останки железобетонных скелетов, выровняли землю бульдозерами, выстлали плитами и залили быстротвердеющим бетоном. В общем, постарались на славу.За двенадцать часов до прилета президента зона в радиусе полутора километров от места предполагаемой посадки самолета была оцеплена и взята под жесткий контроль сил спецназначения, стянутых сюда в изрядном количестве. Саперы рыли землю носом в поисках мин и прочих взрывных устройств, заглядывая в каждую попадавшуюся под ноги консервную банку.
Канализационные тоннели заблаговременно перекрыли бетонными пробками, распугав тихо-мирно плодившихся там крыс и прочую живность. В памяти военного начальства еще, ох как, свеж был захват госпиталя, в который чеченцы пробрались именно таким путем.
Руины домов, подвалы и чердаки, там, где они уцелели, взяли под контроль бойцы антитеррористического подразделения “Оса”. Они рассадили повсюду своих снайперов с заранее заданными секторами обстрела, способных в мгновение ока устранить всякого, кто попытался бы произвести хоть какие-нибудь противоправные действия в отношении президента. Мало того, они имели полное право стрелять по каждому, кто внезапно появится на вверенной им территории и будет вести себя подозрительно или подозрительно выглядеть.
Над взлетно-посадочной полосой с девяти утра стали барражировать два военных вертолета, с которых велось непрерывное наблюдение за участком пространства, ограниченного все тем же кругом с радиусом в полтора километра. В винтокрылых машинах также находились снайперы — лучшие стрелки особого подразделения внутренних войск под названием “Витязь”.
По всей охраняемой и наблюдаемой территории были установлены хитроумные датчики, реагировавшие на движение, малейшее изменение температуры воздуха вблизи них и даже на перемещение металлоизделий или предметов, содержащих металлические детали. Сигналы от этих датчиков поступали на центральный пульт, находившийся в фургоне “форд”, припаркованном у края взлетно-посадочной полосы; этот автомобиль был также оборудован системой связи со спутником, временно осуществляющим слежение за приближающимся к Грозному президентским самолетом, а так же за территорией, вверенной спецназу. В автомобиле дежурили четверо специалистов по всем видам электронной аппаратуры, как импортной, так и отечественной, предназначенной для разведки, слежения и скрытого мониторинга больших пространств. Эти ребята принимали сигналы с датчиков и отдавали приказ на проверку этих сигналов тем, кто находился ближе всех к “тревожному” участку.
Без четверти два пополудни ко взлетно-посадочной полосе подрулили два черных “лэндкрузера” с тонированными окнами из многослойного металлизированного стекла, которое можно было разбить разве что выстрелом в упор из среднего танка. Камеры в их колесах были изготовлены из резины, прошитой особо прочными полимерными нитями, и обыкновенной пулей их тоже было не взять — свинец или сталь попросту отскочили бы от них, как горох от стенки. Днища машин были бронированы, причем благодаря применению тех же многослойных негорючих пластмасс удалось избежать значительного увеличения массы автомобилей, что, как правило, неизбежно в таких случаях.
Обивка салона выполнена была и в том, и в другом автомобиле из искусственных материалов — шиком приходилось жертвовать ради безопасности. Эти материалы абсолютно не воспламенялись, они лишь бездымно плавились при достаточно высокой температуре. Противопожарная безопасность в этих авто была вообще на высоте — в их баках имелись особые капсулы, содержавшие нейтрализатор. При возгорании, когда возникает опасность взрыва бензина в баке, водителю достаточно нажать скрытую на приборной панели кнопку, и это вещество тут же будет впрыснуто в бак через специальные форсунки. Не пройдет и секунды, как оно вступит в реакцию с бензином и превратит его в безвредный студень, отвратительно пахнущий и на вид напоминающий холодец.
Оба этих автомобиля предназначены были для президента и его советника. По прошествии часа к ним добавились “лендровер”, в котором сидели четверо охранников, и фургон “шевроле” с дюжиной спецназовцев внутри. Эти машины тоже были бронированы и оснащены по последнему слову техники — так же, как и те, кто в них сидел. Каждый охранник имел бронежилет, скорострельный пистолет-пулемет “каштан” с глушителем и лазерным целеуказателем, рацию.
Без четверти три спутник принял точечный радиосигнал с президентского самолета, и все, кто был в этот момент на подконтрольной территории, утроили бдительность. В этот момент подъехала последняя машина, в которой находился командующий и еще два генерала — те, кому полагалось встречать президента.
Самолет приземлился без осложнений. Пробежал по полосе и, замер у края. Командующий украдкой отер пот со лба — хотя и просчитали все, выверили, перепроверили, от волнения все-таки избавиться не удавалось.
Джипы без промедления вырулили на полосу и помчались к самолету. Подгонять трап не было никакой необходимости — самолет имел свой собственный, выдвижной, благо низкая посадка позволила сделать лестницу небольшой, и ее легко было прятать в корпусе.
Первой вышла охрана. Следом — президент. Не прошло и пяти секунд, как он уже был в автомобиле, лишь кивнув командующему и генералам. Приветствия — позже, а пока главное — безопасность первого лица государства.
Поднимая серую пыль, автомобили, выстроившиеся в колонну (первый — фургон с охраной), помчались к частично уцелевшему, частично восстановленному зданию Грозненского горисполкома, где под усиленной охраной президенту предстояло находиться в течение ближайших двух дней. На протяжении всего пути, который занял чуть больше пяти минут, были блокированы все подъезды к центральной улице, по которой двигалась колонна, и выставлены бойцы спецназа, а также сотрудники МВД. Оба вертолета проследовали за колонной до самого горисполкома, на площади перед которым сели. Там же, у главных дверей здания, остановился и микроавтобус с охраной.
* * *
Президент проводил командующего и генералов до двери, затем вернулся к столу, за которым они все вместе только что сидели и беседовали, встал рядом со своим креслом и, опершись на его спинку, задумался. Его взгляд блуждал по руинам домов за окном кабинета, когда-то принадлежавшего председателю горисполкома. Серое небо, темные тучи, наползающие откуда-то из-за горизонта, и непрерывно моросящий дождь в сочетании с пустынным, заброшенным послевоенным ландшафтом оставляли более чем удручающее впечатление.Все это навевало грустные мысли о безысходности. О том, что войну не выиграть, и все, что можно еще сделать, это выйти из игры, не потеряв лица. На это во время их последних встреч неоднократно намекал чрезвычайный и полномочный посол Штатов Джон Лэкхард.
Президент вздохнул, взял со стола чашку с остывшим кофе, отпил небольшой глоток горькой, очищающей сознание жидкости. Его губы сами раздвинулись в улыбке, той самой, которую россияне уже привыкли видеть на экранах телевизоров — чуть скептической улыбке уверенного в себе человека, на собственном опыте изучившего, что по чем в жизни… Светло-серые глаза (о таких принято говорить — стального цвета) остались, впрочем, холодными и серьезными.
Тогда он ответил послу, что у самих американцев рыло в пуху по самые подмышки, и после Боснии не им судить о российской политике. Разумеется, ответил неофициально, и этот ответ никоим образом не мог попасть в газеты.
Президент умел бороться с невеселыми думами. Придя на самый высокий государственный пост из небезызвестного силового ведомства, он хорошо контролировал свои ощущения и мысли, а также умел избавляться от нежелательных, мешавших работе. Стрессы и депрессии были ему неведомы, он их никогда не испытывал.
Президент опустился в кресло, расслабился на четыре счета и глубоко вдохнул, концентрируя внимание на точке чуть пониже солнечного сплетения. Медленно выдохнул и вдохнул снова, представляя, как тело наливается силой и отваливаются от него, словно сухая глина, все удручающие размышления и чувства.
Через пять минут он был предельно собран, готов к работе и даже выглядел отдохнувшим. Открыв лежавшую на столе тонкую папку из черной кожи, он вынул из нее листок с текстом с двух сторон (на второй странице — до середины). Это был текст речи, которую ему предстояло произнести завтра на церемонии вручения правительственных наград солдатам, отличившимся в чеченской войне.
Президент вынул “паркер” в титановом корпусе с позолоченным пером и начал вычитывать обращение. Конечно же, он сам не писал его, как и многие другие тексты выступлений, заявлений и прочей официальной болтовни, но перед тем, как озвучивать написанное, он не ограничивался простым прочтением, а, как правило, всегда вносил в текст какие-то свои правки. Он был неплохим психологом, владел умением адаптировать текст к особенностям аудитории, будь то депутаты в Думе или шахтеры, мог блеснуть непринужденным экспромтом в ответ на неожиданный поворот разговора. Президент уже не раз выступал и перед солдатами. Кроме этого, он посещал маневры, присутствовал на испытаниях новой военной техники. Все-таки его тянуло к “силовикам” — сам из них вышел.
Править в этот раз пришлось на удивление мало. Видно, спичрайтер уже приспособился, изучил его предыдущие выступления перед военной аудиторией, учел их особенности и только потом составил текст.
Вычитанный текст ему еще предстояло заучить… Конечно, можно было бы прочитать с бумажки, но перед солдатами это казалось ему просто неприличным. Боец должен услышать слова президента, как если бы шли они прямо из сердца, только при этом условии они попадут в душу слушающего. Он знал, что не сможет удержаться и от какой-нибудь импровизации, как только увидит вместе, на одной площади всех этих простых ребят, не жалеющих себя и крови своей ради России…
— Тьфу ты! — вслух произнес президент. — Уже лозунгами думать начинаю…
Хотя… Что есть лозунг? Как ни крути, а он сжато и немногословно выражает суть происходящего здесь… Они — за Россию, ради России, для России.
У чеченцев тоже есть свои лозунги, подумалось ему вдруг. Во имя Аллаха… За свободную республику Ичкерию… Чей лозунг правильнее?
Эх, метафизика все это. Идея у каждого из них одна. Одна на двоих, для русских и чеченцев. И кто тут правее, кто левее — разобрать тяжело. Уж себе-то он мог в этом признаться.
Но вот то, что взрываются дома, то, что исчезают люди, то, что молодежь мрет от наркоты, а чечены покупают или просто насилуют русских девушек — все это не правильно. А того, что не правильно, быть не должно. За то и стоят русские парни, лучшим из которых он завтра будет вручать награды.
Президент еще раз пробежал глазами текст, отхлебнул совсем уж ледяной кофе и принялся заучивать первый абзац.
* * *
За последние полтора часа Панкрат понял, что при наличии очень сильного желания можно пробраться в любой участок “освобожденного” города. Конечно, за исключением той зоны, которая была оцеплена в целях обеспечения безопасности президента. Но туда Суворин и не собирался лезть самостоятельно. В этом он рассчитывал на помощь.., тележурналистов. Они просто обязаны были крутиться где-то поблизости накануне церемонии награждения. И он не ошибся. Более того — ему просто несказанно повезло. Рядом с фургоном с надписью “ОРТ” он увидел лицо, знакомое всем российским телезрителям — лицо ведущего передачи “Горячее время” Семена Гуренко.Панкрат думал, что за то время, которое понадобилось ему, чтобы подобраться к Гуренко, с него сойдет семьдесят семь потов. В эти несколько минут он, как никогда, был на волосок от гибели — улица перед гостиницей, в которой остановились журналисты, была заполнена военными, перемещавшимися по ней то туда, то сюда и беседовавшими о чем-то с телеведущими и корреспондентами. Но на него никто не обратил внимания. Только один офицер посмотрел было с нехорошим прищуром, но тут же отвлекся, повернувшись в сторону гостиницы — из вестибюля вышел неизвестно зачем прилетевший в Грозный Газманов (концертов его здесь точно не планировалось). Если бы было время на философствование, Панкрат непременно пришел бы к выводу, что Господь послал Газманова в этот город именно для того, чтобы в тот самый момент он отвлек на себя внимание офицера.
Проскользнув сквозь толпу, собравшуюся вокруг фургона ОРТ, Панкрат приблизился к Гуренко, который стоял, явно наслаждаясь вкусовыми качествами американского “Кэмела”. Тележуранлист был одет в джинсы, ботинки на высоком рубчатом протекторе и стеганый жилет, из-под которого торчал толстый ворот свитера модной грубой вязки.
— Сигареткой не угостите? — поинтересовался Панкрат.
Гуренко перевел взгляд на него, помедлил отчего-то, затем, будто спохватившись, кивнул.
— Да, конечно… — он вынул пачку, открыл и протянул Суворину. — Вот, угощайтесь.
— И огоньку, если можно…
— Пожалуйста, — Гуренко вынул зажигалку. Он терпеливо дождался, пока Суворин прикурит и вернет ему зажигалку, но, когда ведущий уже хотел отвернуться от него, Панкрат негромко произнес:
— Нам надо поговорить. И это не терпит отлагательств. Если вы откажетесь мне помочь, я проживу еще от силы час, может быть…
Гуренко рассеянно коснулся указательным пальцем переносицы, поправляя очки в тонкой позолоченной оправе, и секундой позже произнес:
— Наверное, будет лучше сделать это в фургоне.
Они сидели на передвижных вращающихся стульях, друг против друга. Между ними стояла обыкновенная обшарпанная табуретка, место которой было скорее в музее коммунальной мебели, чем в фургоне крупнейшей российской телекомпании. На табуретке стояли пепельница, наполовину заполненная окурками, два стакана и бутылка с минеральной водой, которой и Суворин, и Гуренко время от времени промачивали пересыхающие глотки.
У Панкрата горло пересыхало от того, что он говорил, не переставая, у телеведущего — от предчувствия близкой, падающей прямо в руки сенсации, которая сделает его не просто, а фантастически известным за один день и на всю жизнь.
О том, что этой жизни может остаться всего ничего, он сейчас не думал. Потому что не думал об этом никогда.
— Теперь вы понимаете, почему мне не имеет смысла встречаться с кем бы то ни было, кроме президента, — произнес в конце своего рассказа Суворин, в очередной раз наливая в стакан минералку. — Именно этого я у вас и прошу — помочь мне встретиться с ним. Тогда вся информация, если мы останемся живы, ваша. Можете ставить на нее торговую марку “Горячего времени”.
Гуренко протянул руку куда-то себе за спину. Щелкнула кнопка, и заработал невидимый кондиционер.
— Угощайтесь, — он протянул Панкрату вторую пачку.
— Спасибо, — Суворин взял сигарету, прикурил от лежавшей на табуретке зажигалки и замолчал, вдыхая горьковатый, но все равно слабый дым американского табака.
Звякнул запор двери, и в фургон просунулась чья-то лохматая голова.
— Саша, — даже не поворачиваясь в ту сторону, произнес Гуренко, — закройте дверь, я занят.
Голова издала какой-то странный звук, выражавший, по-видимому, удивление, и скрылась, ухитрившись беззвучно захлопнуть дверь.
Да, Гуренко здесь уважали. Панкрат и сам чертовски зауважал этого человека, когда он наконец проговорил, потирая переносицу:
— Думаю, что смогу вам помочь. Точнее скажу в ближайшие полчаса — я должен связаться со своим другом, он возглавляет личную охрану президента. Да, вы пока посидите здесь. Вот сигареты, вот вода… А здесь, — он вытащил откуда-то пластмассовую коробку с ручкой, — здесь бутерброды, если проголодались.