Воронин Андрей Николаевич. Панкрат

   Раздалась мелодичная трель сотового телефона. Сориентировавшись, Панкрат вытащил “трубу” из кармана джинсов бритоголового, поднес к уху и услышал голос Димы:
   — Как там у вас дела, Колобок? Уделали парня? Криво усмехнувшись, Суворин ответил:
   — Не совсем. Парень цел и прекрасно себя чувствует. Чего совсем не скажешь о Колобке и его подручном.
   Последовала пауза длиной в три удара сердца, и ледяной голос произнес:
   — Да, секьюрити, я тебя недооценил. Ну ничего, жди гостей.
   — Это ты себя переоценил, урод, — хрипло ответил Панкрат. — А за Машу я тебе твои яйца в жопу засуну.
   — Что, успели мои мальчики порезвиться? — довольно рассмеялся Дима. — А, Панкрат?
   Суворин, не ответив, швырнул “трубу” в стену, и телефон разлетелся на кусочки…
   Маша вышла из душа, кутаясь в его махровое полотенце.
   Опустив глаза в пол, она хотела пройти мимо Панкрата к дивану, на котором он сложил подобранную для нее одежду, но тот не позволил — встав в дверях, он привлек девушку к себе и молча коснулся губами ее горячего лба.
   — Прости… — тихо проговорил он. — Прости, это из-за меня все…
   Она вдруг зажала его рот ладонью и разрыдалась, уткнувшись лицом ему в грудь. Панкрат обнял ее за плечи и стоял, не двигаясь, ожидая, пока Маша выплачется.
   Потом она одевалась, а Панкрат звонил в милицию. Наряд прибыл через пять минут, и за это время он успел проинструктировать Машу насчет того, что ей говорить следователю.
   Майор, внимательно изучив его служебное удостоверение, где указывалось, что Панкрат в совершенстве владеет рукопашным боем и отлично стреляет, посмотрел на Суворина совсем другими глазами.
   — А к нам в оперативный отряд не хотите? — предложил он, обводя взглядом неподвижные тела бандитов. — Впечатляет, ничего не скажешь…
   — Да нет уж, спасибо, — скромно ответил Панкрат, забирая у него свое удостоверение. — У вас там стреляют…
   Майор, прищурившись, посмотрел на него.
   — Да и у вас, я смотрю, тоже пытались… — он вздохнул. — Не хотите — как хотите. Какие-нибудь предположения, связанные с налетом на вашу квартиру, у вас есть? Может быть, кто-нибудь из этих двоих вам знаком?
   Для приличия Суворин еще раз посмотрел на бандитов, застывших в неестественных позах, и отрицательно покачал головой. Маша в ответ на этот же вопрос бросила коротко: “Нет”. Майор глянул на ее пепельно-бледное лицо и прекратил расспросы.
   Через полчаса в квартире Панкрата не осталось ни ментов, ни трупов. Уходя, майор спросил:
   — Может быть, оставить вам пару моих ребят на всякий случай?
   Суворин с вежливой улыбкой отверг это любезное предложение.
   — Знаете, — проговорил он, ненавязчиво вытесняя опера из прихожей. — Мне кажется, это были просто какие-то отморозки. Я не думаю, что подобные вещи случаются дважды за одну ночь, поэтому спасибо, но…
   — Понял вас, Панкрат Олегович, — майор был непроницаем. — Тогда жду вас завтра, адрес — в повестке.
   — До свидания. — буркнул Суворин, захлопывая за ним дверь.

* * *

   Черный город. Спящая громада. Белые огни — словно призраки, населяющие каменный лес. Реклама горит неоновыми сполохами, режет глаза, пульсирует, переливается всеми цветами радуги.
   Такси свернуло с проспекта. Магазины, рестораны и казино остались позади. Впереди — ночная темнота, ее прорезают трассирующие следы, в которые на большой скорости превращаются огни окон.
   Они не стали вызывать такси на дом. Слишком долго, решил Суворин. Всякая задержка в этот момент была чревата — Панкрат не мог поручиться, что его квартира еще не взята под наблюдение головорезами Димы, которые только и ждут, когда уберутся менты. Поэтому они поднялись на чердак, по которому перешли в соседний подъезд, и выбежали к ночному магазину-бару, где всегда было полным-полно частников, готовых предложить свои услуги перебравшим посетителям.
   К одному из них и подошел Панкрат, ведя за собой Машу.
   — Куда едем? — спросил водитель старенькой “вольво”, когда они забрались в салон.
   Он был весь под стать своей машине — такой же старый и поблекший.
   — Вперед, — коротко произнес Панкрат, протягивая ему зеленый полтинник. — Не переживай, я буду говорить, куда сворачивать.
   — Нет проблем, — пожал плечами водитель. — Вперед так вперед.
   Они просто петляли по городу. Панкрат понимал, что, скорее всего, перестраховывается, и бандиты их давно потеряли. Но ему просто было приятно сидеть на заднем сиденье дребезжащей “вольво”, курить и чувствовать рядом тепло жмущейся к нему Маши, по телу которой до сих пор пробегали время от времени волны крупной дрожи.
   — У тебя родители где живут? — спросил у нее Панкрат, затягиваясь очередной сигаретой.
   — В Подмосковье. Поселок Зареченский, слышал про такой?
   Он неопределенно кивнул, думая о своем, и произнес, прижимая ее к себе еще сильнее:
   — Поедешь к ним. Переждешь недельку-другую. Она послушно кивнула.
   — Если Полторацкий начнет выкобениваться, плюй на него, — он опустил форточку и щелчком отправил окурок во тьму. — Он — мужик не последний, конечно, но и поганый же.
   Панкрат замолчал. Тяжело вздохнул, чувствуя свою вину: помимо всего, что она пережила из-за него за сегодняшний вечер, ей наверняка предстоит еще пережить и увольнение — этот сукин сын Дима постарается.
   — Поедешь сегодня же, — решительно произнес он. — Электрички еще ходят.
   Маша молчала. Выждав еще пару секунду, Панкрат так и не дождался ответа и бросил водителю, сутулившемуся за рулем:
   — Давай на вокзал.
   Оставшуюся часть пути они проделали молча. Суворин курил, обжигая легкие дымом, и изо всех сил хотел проснуться.
   Когда они подъехали к вокзалу, и водитель, зарулив на стоянку, заглушил мотор, Маша вдруг встряхнула головой, словно очнувшись. Панкрат молча посмотрел на нее: что такое?
   — Мне надо заехать домой, — произнесла она безжизненным, механическим голосом. — Взять деньги для мамы, одежду.
   Суворин про себя чертыхнулся, но от комментариев вслух воздержался, положив в ладонь водителю еще полтинник. Тот довольно улыбнулся и повернул ключ в замке зажигания.
   — Куда ехать-то? — спросил он, выезжая со стоянки.
   Маша назвала адрес.
   Вообще это было рискованно — ехать туда, где их вполне могли ожидать. Но, чувствуя свою вину, Панкрат не смог запретить этого Маше. Да и деньги девушке действительно не помешали бы.
   Такси въехало в небольшой двор, усаженный облетевшими кленами, и Маша, шевельнув плечом, высвободилась из-под руки Панкрата.
   — Я скоро, — в ее голосе звучала смертельная усталость.
   — Я с тобой, — решительно произнес Суворин, выбираясь следом за девушкой из салона “вольво”.
   Перед тем как войти в подъезд, он взял ее за руку и молча показал, что держаться следует позади него. Шагнул в затхлость, пропитанную традиционным для хрущевок букетом неаппетитных запахов, настороженно вслушиваясь в тишину. Под ногой треснула пустая пластиковая бутылка — в темноте не слишком-то разгуляешься.
   — Какой этаж? — полушепотом спросил он.
   — Четвертый, — ответила Маша.
   Они стали подниматься по загаженной лестнице.
   Неясное ощущения тревоги все усиливалось, но Панкрат гнал его от себя прочь, стараясь побыстрее покончить со всеми этими делами. О том, что будет после того, как он отправит Машу домой, Суворин старался не думать. Перспектива разборок с уязвленным до глубины души реальным пацаном Димой его совершенно не привлекала. И, прямо скажем, оставляла мало надежд на выигрыш.
   На лестничном пролете между третьим и четвертым этажами Маша протянула ему ключи. Связка слабо звякнула в ее пальцах, когда она передавала их Суворину, и тут же в лицо ему ударил узкий луч полицейского фонарика — такого, каким пользуются патрульные в американских боевиках. Свет резанул по глазам, заставив отшатнуться, и по ушам резанул хриплый крик:
   — Стоять, сука!
   Панкрат, разумеется, и не подумал послушаться. Коротко размахнувшись, он с силой швырнул связку ключей туда, где должна была находиться голова державшего фонарик. Негромко хлопнул выстрел — пистолет у стрелка был с глушителем — и пуля ударила в стену над самой макушкой Панкрата, обдав его пылью и отколовшейся штукатуркой.
   Перед глазами маячило разноцветное пятно — след от луча на сетчатке глаза. Не говоря ни слова, Панкрат толкнул тяжело дышавшую Машу вниз и выхватил из подмышечной кобуры свою “гюрзу”. Девушка, всхлипывая, бросилась вниз по лестнице. Суворин, выстрелив на звук, последовал за ней. Но внизу их тоже ждали. Высокая фигура отделилась вдруг от стены подъезда и шагнула навстречу Маше, загораживая проход. Девушка испуганно метнулась назад, чуть не сбив с ног Панкрата, налетевшего прямо на нее.
   — Ну что, сучонок, допрыгался?
   Говоривший, судя по тону, чувствовал себя хозяином положения.
   Вместо ответа Панкрат выстрелил от живота, перебросив “гюрзу” в левую руку. Пластиковая пуля угодила бандиту в грудь, отбросив его на дверь подъезда, и Суворин тут же бросился вперед, увлекая за собой Машу.
   Они уже почти вырвались — до ожидавшей их “вольво” оставалось не больше пятнадцати метров, когда за позади раздался еще один хлопок.
   На этот раз стрелявший не промахнулся, но пулей, скорее всего, руководил слепой случай, поскольку выпущена она была наугад..
   Что-то горячее и липкое задело щеку Панкрата; обернувшись, он смог только выкрикнуть:
   — Нет!
   Тело девушки медленно оседало на землю, практически лишенное головы. Шальная пуля угодила ей в затылок, и теперь вместо лица у нее была черная дыра.., нет, господи, да не может этого быть!
   Машинально вытерев со щеки Машину кровь, Панкрат, не помня себя, шагнул к ее телу, но тут пистолет хлопнул еще раз, и свист пули над левым плечом тут же привел его в чувство.
   Таксист, почуяв неладное, завел двигатель и явно готовился дать деру. Суворин метнулся к машине, причем в этот момент он совершенно перестал ощущать происходящее: связь с миром в его душе внезапно оборвалась, и если бы не инстинкт солдата, которого учили выживать в любой ситуации, он просто остался бы здесь, рядом с Машей.
   Но его тело в два прыжка оказалось рядом с разворачивавшейся “вольво”. Увидев испуганное лицо водителя, Панкрат сунул “гюрзу” за ремень джинсов и рванул на себя ручку двери.
   Упав на сиденье, он сделал жуткую рожу и выдохнул:
   — Гони!
   Старенький двигатель захрипел, набирая обороты. Ему вторил мощный рык внедорожника — погоня спешно седлала “коней”.
   Однако им удалось оторваться. Водитель “вольво” начал вдруг выписывать такие кренделя по узким, забросанным мусором улицам, что их преследователи потеряли след уже на первых минутах. На всякий случай Панкрат, ненавязчиво продемонстрировав водителю засунутую за ремень “гюрзу”, заставил его покружить еще, что тот и сделал, в душе, видимо, проклиная тот день и час, когда решил заняться частным извозом.
   Потом они остановились под аркой, куда не проникал свет уличных фонарей. Повернувшись к водителю, Панкрат спросил, сочувственно глядя на его белое, как мел, лицо:
   — У вас платка не найдется?
   Порывшись в бардачке, мужик, смешно суетясь, протянул ему какую-то тряпицу, относительно, впрочем, чистую. Содрогнувшись, Суворин вытер Машину кровь со щеки, еще раз осмотрел свое лицо в зеркало и выбросил тряпку в форточку.
   — Я вам больше не нужен? — осторожно спросил таксист.
   — Да нет вроде бы, — ответил Панкрат. — А я вам не должен?
   Таксист красноречиво промолчал.
   — Вы уж извините… — глядя в сторону, произнес Суворин. — Да, вот еще что — не дай вам бог…
   — Понял-понял, — заторопился таксист, предвосхищая невысказанную угрозу. — Я нем как рыба.
   — Тогда до свидания, — попрощался Панкрат, нисколько, однако, не уверенный в том, что таксист будет держать рот на замке.
   Он выбрался из “вольво”, подождал, пока машина отъедет и растворится в темноте ночи, потом достал из наполовину пустой пачки сигарету и закурил.
   Ветер неприятно пропитался осенней сыростью и все норовил забраться под джинсовую куртку, застегнутую наглухо. Огонек сигареты задрожал во мраке, сгустившемся под аркой, и стайка юнцов, выискивающих легкую добычу, двинулась было в его сторону, но вовремя остановилась, разглядев выражение лица курившего.
   Никуда не хотелось идти. Вообще не хотелось двигаться. Хотелось лечь прямо на асфальт и застрелиться из нелетальной “гюрзы” — так, чтобы череп на куски и по углам…
   Сегодня из-за него погиб человек. Молодая красивая девушка, пусть и не слишком хорошего поведения. Ее не за что было упрекнуть, а вот его… Чертов крутой Дима и конченый придурок Полторацкий! Ну кто же, мать его, знал, что все так сложится!
   «Нет, Панкрат, не увиливай, — сказал он сам себе. — Ты мог это предвидеть. Уже по тому, как засуетился Полторацкий при виде длинноволосого. И вполне мог догадаться, что эти ребята не станут откладывать на потом свои разборки. Ты был слишком уверен в себе, Панкрат. Ты дал себе послабление, и вот чем это обернулось. Да, на войне было честнее…»
   — Дерьмовый мир! — неожиданно для самого себя выругался Суворин. — Прогнивший дерьмовый мир!
   Окурок раскрошился в сжавшемся кулаке. Посмотрев на то, что осталось от сигареты, Панкрат начал медленно приходить в себя. Как-никак, а в пачке их оставалось уже не слишком много.
   Прислонившись спиной к холодной стене, с которой давно осыпалась штукатурка, он пересчитал деньги, которые захватил из своего домашнего сейфа. Оказалось ровным счетом две штуки “зелеными” — на какое-то время этого должно было хватить.
   Домой теперь лучше не возвращаться. На работу — бывшую работу — вообще не стоит носа показывать.
   Можно уехать в другую часть города… В другой город. Устроиться на другую работу…
   Однако больше всего ему хотелось сейчас найти Диму и поговорить с ним с глазу на глаз. Уж он-то без труда разворотил бы башку этому патлатому ублюдку — и пистолет не понадобился бы.
   Нет, на войне не было честнее, поправил он сам себя. Там тоже атаковали подло, из-за угла, отлавливали российских миротворцев поодиночке, чтобы навалиться кодлой человек в двадцать. По ночам подтаскивали к окопам трупы похищенных с отрезанными носами и ушами, снятыми скальпами, выколотыми глазами и отрубленными пальцами. Комбат заставлял их смотреть на это — смотреть внимательно, запоминая все, чтобы рука не дрогнула, когда придет время-Десантник Панкрат Суворин выделялся среди своих однополчан во всех отношениях. Непревзойденный рукопашник, стрелок, он к тому же еще и по-английски общался без всяких там словарей и разговорников, прекрасно водил все, что ездило, включая внедорожники и бэтээры, и мог сварганить из подручных материалов довольно “громкое”, как говорили саперы, взрывное устройство. Отслужив полгода, он решил продлить контракт, и тогда комбат вызвал его к себе на личную, с глазу на глаз, беседу.
   Впрочем, при этом присутствовал еще один человек. Можно даже сказать, человечек. Невеликий такой — метр с кепкой, да и то в прыжке — человечек с ничем не примечательной внешностью, одетый в помятый серый костюм. Он в основном молчал, слушая комбата, и время от времени кивал с рассеянным видом. Но Панкрат сразу понял — то, что предлагает ему комбат, целиком и полностью исходит от этого на вид невзрачного человечка. Он — тот, кто решает.
   Суть предложения, которое сделал Суворину комбат, заключалась в переходе на службу России в совершенно новом качестве — “охотника за головами”, бойца элитного спецподразделения, задачей которого было выполнение превентивных операций в тылу противника.
   Зарплата полагалась довольно-таки солидная, почти адекватная риску, на который шли “охотники”. Существование этого подразделения с кодовым названием “Велес” было строго засекречено, и, само собой, с Панкрата взяли подписку о неразглашении.
   Да, на войне не было честнее. Но там было проще. Противник был ясно виден и не прятался под тысячей личин. Он был за условной линией фронта, которая постоянно изменялась, текла, словно ртуть, но не исчезала.
   Здесь же все, будто в насмешку, могло в один далеко не прекрасный момент обернуться своей противоположностью — как это сегодня испытал на собственной шкуре Панкрат.
   Он вытряхнул из полупустой пачки очередную сигарету, прикурил, затянулся и двинулся вверх по улице, совсем не ощущая ветра, швырявшего ему в лицо облака мельчайшей водяной взвеси. Ноги несли его сами: куда, он понял, только выйдя на проспект и оказавшись рядом с небольшой, знававшей и лучшие времена, гостиницей.
   Да, это идея. Он остановится в гостинице. Кому придет в голову искать его здесь, в этом квартале, да еще и в гостинице? Все документы с собой, зеленая бумажка с портретом американского президента всегда поможет отыскать свободный номер. Так тому и быть. Отлежаться, отдышаться, а там… Там все решится. Но только на спокойную, проветренную голову.
   Панкрат взбежал по ступенькам, подергал массивные железные двери — заперто. Подергал еще, но уже значительно резче, намеренно стараясь произвести как можно больше шума.
   Через минуты две из глубины неосвещенного холла показался ночной дежурный, который, неторопливо подойдя к двери с обратной стороны, смерил его незаинтересованным взглядом и повесил на ней табличку с надписью “Мест нет”.
   Видимо, Панкрат совсем не произвел на него должного впечатления.
   Когда парень повернулся к нему спиной, чтобы отправиться обратно на свое место, Суворин достал из кармана заранее заготовленную купюру, двадцатку, и негромко постучал по стеклу костяшками пальцев.
   Дежурный обернулся, и Панкрат показал ему развернутую банкноту.
   Колебания его были недолгими: кивнув, парень исчез в тени, скрывавшей большую часть холла, и тут же появился снова, чтобы отворить дверь.
   — Добрый вечер, — с этими словами он сунул дежурному двадцатку. — Номера свободные есть?
   Тот молча ухмыльнулся, и Панкрат, верно истолковав эту ухмылку, добавил еще двадцатку, подумав при этом про себя, что сегодняшний вечер обходится ему слишком дорого. Тут же вспомнил о Маше и от всколыхнувшейся внутри ярости закусил губу; парень, случайно подняв глаза на лицо Панкрата, невольно отшатнулся назад, испуганный его выражением. Почти забежав за стойку, он торопливо снял с дубовой панели ключи от номера и подал их Суворину, не заикнувшись даже о том, чтобы вписать его в регистрационную книгу.
   Номер оказался одноместным и паршивым. Побелка на потолке облупилась, обои выцвели, а постельное белье было уже явно не первой свежести. Зато был телевизор (черно-белый) и радиоточка, а на скособочившемся столике, что стоял у изголовья кровати, имелся ночник.
   Первым делом Панкрат разделся и направился в душ. Чередуя холодную и горячую воду, он через некоторое время добился просветления в мозгу, перегруженном не слишком приятными впечатлениями. С некоторой опаской растеревшись хлопковым полотенцем, висевшим на крючке в ванной, он снова облачился в свое и повалился на кровать, изнемогая от усталости.
   Уже засыпая, он вспомнил, что так и оставил дверь номера не запертой. Заставил себя подняться с постели и дойти до двери, повернул ключ в замке и, вернувшись назад, распластался поверх серого пододеяльника, забывшись тревожным сном.
   Утро застало его врасплох — солнечные лучи хлынули в лицо ярким потоком, прервав самый лучший из снов — сон без сновидений. Он сел на кровати, непроизвольно сжав кулаки, и завертел головой, пытаясь понять, где находится и почему.
   Воспоминания о вчерашнем дне вернулись сразу же. Они обрушились на Панкрата, словно сорвавшаяся с гор судьбы лавина, погребая под собой его недавний безмятежный сон и такую же — до вчерашнего дня — безмятежную жизнь.
   Суворин тяжело вздохнул и протер глаза. Свет солнца был так ярок, что на мгновение ему показалось, будто проспал он не одну ночь, а, как минимум, осень и зиму, вместе взятые, и на дворе — долгожданная весна. Набежавшая вдруг туча накрыла комнату серой тенью, вернув его к реальности…
   Маша убита. Он заскрипел зубами — ее уже не вернешь. Можно только проклинать себя за неосмотрительность, но от этого легче не станет.
   Работы нет. Денег хватит на месяц, не больше. Ищут же его, скорее всего, теперь не только бандиты, но и менты — связать вместе налет на квартиру Панкрата и гибель Маши, когда ее опознают, несложно.
   Суворин вынул из внутреннего кармана куртки “гюрзу”, а из правого — коробку с пластиковыми пулями. Перезарядил оружие и спрятал его обратно.
   С такой пукалкой долго не повоюешь против ребят, вооруженных до зубов. Конечно, раздобыть оружие — тоже не проблема, но обставить в гонке со смертью саму костлявую… Панкрат, не любивший фильмы о суперменах, сокрушавших в одиночку мафиозные кланы, прекрасно понимал, что у него нет никаких шансов.
   Выстоять самому против отлично отлаженной машины — просто-напросто нереально. В лучшем случае он сможет только потянуть время, но выйти на Диму не стоит даже пытаться. Плюс милиция… Эти станут разыскивать Панкрата уже для того лишь, чтобы повесить на него заведомого “глухаря”.
   Куда ни кинь, всюду клин. Обложили, а если еще нет, то в самом ближайшем будущем обложат так, что не выберешься.
   Нашарив в кармане пачку “Десанта”, Суворин вытряхнул из нее смятую сигарету и закурил. Встал с кровати, подошел к окну и начал смотреть, как заполняются улицы просыпающегося города людьми, спешащими, словно мурашки, по своим одним им известным делам, и машинами, постепенно сливающимися в урчащий железный поток.
   Постояв так некоторое время, он подошел к столику, на котором, кроме ночника, стоял еще и телефон, и заказал себе завтрак из крепкого кофе и шести бутербродов с ветчиной. Заказанного пришлось ожидать целых полчаса — за это время Панкрат успел проделать обычный разминочный ряд из восьми тао и двух формальных комплексов борьбы — так называемого славянского рукопашного боя. Затем он с горем пополам проветрил номер, который уже начал пропитываться едким сигаретным дымом.
   Завтрак принесла горничная из числа так называемой старой гвардии — та еще бабуся. Видно, девчонки помоложе перебрались в более прибыльные заведения, где и валюты подзаработать можно при случае, и собственной красивой мордашкой поторговать в комплекте с остальными частями тела, разумеется.
   Эта же горничная годилась Панкрату даже не в матери — в бабушки. Хотя лет тридцать-сорок назад и она, быть может…
   Поставив поднос с кофе и бутербродами прямо на столик, бабуся прошамкала что-то типа “приятного аппетита” и ретировалась. Только теперь Панкрат почувствовал, что очень проголодался. Набросившись на еду, он в мгновение ока умял бутерброды, после чего почувствовал прилив свежих сил и энергии.
   Включив телевизор, он бездумно уставился на экран, лежа на кровати с чашкой кофе в руке. Передавали утренний информационный выпуск программы “Вести”, и без Чечни, конечно же, здесь обойтись не могло. Чем еще пощекотать нервишки сытого телезрителя, уже успевшего позабыть о взрывах в Москве и Санкт-Петербурге?
   Он вполуха слушал военного корреспондента, молодого парня с нервной улыбкой, уверенным голосом вещавшего о том, что федеральные войска успешно отбили ночную атаку боевиков, пытавшихся пробиться в Гудермес, где со времен последней зачистки минуло уже едва ли не полгода.
   За этим сообщением последовал репортаж из военного госпиталя, находившегося в самом городе. Камера перемещалась с одной койки на другую, показывая улыбающиеся — иногда через силу — лица раненых и милые улыбки сестричек с темными кругами вокруг глаз, что не сомкнулись всю ночь.
   И тут Панкрат вздрогнул от неожиданности, расплескав обжигающий кофе себе на джинсы. Боли, однако, не почувствовал — его взгляд был прикован к женскому лицу на экране., Ира. Ирочка. Ируся… Он звал ее по-разному, но всегда нежно. Выдумывал всякие ласковые слова, теряя голову от ее улыбки. Она была старшей медсестрой в полевом госпитале и его любимой женщиной.
   На войне чувства особенно ценятся. И они тоже берегли свое как зеницу ока, и обещали друг другу, что обязательно встретятся после того, как в Чечне все утихнет.
   Не получилось.
   Что-то говорил журналист, задавал какие-то вопросы. Что-то отвечала она, Ирина Соболева, по-прежнему старшая медсестра. Панкрат же не слышал ни его, ни ее — он смотрел на лицо женщины, такой дорогой для него, и не обращал никакого внимания ни на новые морщинки, собравшиеся у лучистых карих глаз, ни на усталый вид, ни на белую черточку шрама, едва прикрытую непокорной каштановой прядью, которая выбилась из-под светлой шапочки.
   Из бегущей строки он узнал точный адрес госпиталя и после того, как закончился сам репортаж, сидел неподвижно, повторяя про себя снова и снова улицу и номер дома. Так, чтобы никогда уже не забыть. Ручки при себе не оказалось, поэтому пришлось доверить адрес памяти, и тут Панкрат, которого в спецшколе ФСБ учили запоминать довольно солидные объемы текста при первом чтении, впервые испугался, что забудет вдруг или перепутает что-либо в координатах госпиталя.
   Через минуту сизый дымок потянулся к открытой форточке, а Суворин погрузился в воспоминания, откинувшись на подушку и глядя в потрескавшийся потолок.
   Он встретил Иру, когда валялся с простреленным плечом в полевом госпитале своей части, штурмовавшей небольшое, но хорошо укрепленное село с типично чеченским языколомным названием. Каким, он уже точно не помнил.