Страница:
Из наполовину разрушенного костела вышел местный священник и медленно, волоча ноги, пошел через площадь к танку. Танкисты глядели на него. О глядел на танк. Подошел и стал не громко говорить, говорить, говорить... Господи, да заткнись ты! Данила Донцов (дед Димедрола) открыл люк. «Чего тебе, поп?» — «Шпрехен зю дойч?» — «нет, не дойч. Говори как можешь». Священник протянул командиру танка сверток. Тот развернул тряпку и увидел старинный кинжал и кусок кожи с непонятными каракулями. «Санкта рес нулиус, санкта рес нулиус (святая вещь, не принадлежащая никому (лат.))», — все повторял германский поп. Стал показывать руками на небо, потом на Димедролова деда, крестить его и говорить, говорить, говорить...
— Данила, — послышался из танка голос механика-водителя. — Да гони ты его прочь. Уже голова болит. Дед и прогнал. Но кинжал привез домой, в Киев. Долго искал переводчика, чтобы перевести на русский язык каракули с куска кожи. Нашел. Кое-как перевели, язык был очень редкий, да выпили еще хорошо и дед перевод забыл. Но одно запомнил. Клинок из Византии и у кого эта вещь находится — тому в жизни вечный фарт! Вот так все просто. И вспомнил сразу, что до Берлина дошел и взял его без малейшей царапины на танке, хоть наших, русских, там полегло очень немало. Особенно танкистов. Дед же, без единого ранения, весь до пят в орденах и медалях, вернулся домой, к жене. А она — жива здорова!
***
Деда Димедрол сильно уважал, и у него никогда даже мысли не возникало продать византийский клинок. Хотя догадывался, какая ему цена. Но вот опять вмешались те же немцы. Приехали за клинком через много десятилетий. Это же надо? Побоялся Дима, что конфискуют вещь. Слишком много шума возникло вокруг нее. А конфискуют — обратно уже не отсудишь, он это понимал. И решил продать поделку. Тем более, не наша, не православная, — успокаивал себя. И успокоил.
Клиента искал Седой. И тоже нашел. У Седого связи обширные и есть на самом верху, ему верить можно. И ехал Дима в «Шевроле» совершенно спокойный, рассчитывая на плюсовой торг. Кинжал был с ним, привязан к спине. Моню взяли как боксера, для общего вида. Вот это и есть предисловие к последующим событиям.
***
А начались они с остановки «Шевроле» дорожным патрулем сразу возле Рыбальского моста.
— Стой, ребята, — шевельнул автоматом омоновец. — Куда едем?
— Да, собственно... К теще. На блины. Срочно вызвала на воскресный завтрак, — сказал меланхолично Седой.
— Давай документы.
Взял водительские права, прочитал: «Суворов Владимир Иванович». Вгляделся в Седого, сравнивая с фотографией.
— Ваши документы, — обратился к Димедролу и Моне.
— А мы при чем? — удивился Дима.
— Я не понял, что, нет документов? — угрожающе сузил глаза милиционер.
— Да есть, есть. Пожалуйста... — Взял свой и Монин паспорт и передал водителю. Тот протянул их патрулю.
Открыл, прочитал вслух: «Донцов Дмитрий Данилович. Вы?»
— Я, я, а кто же еще?
«Маринин Александр Сергеевич. Вы?»
— Я, — сказал Моня, глядя на омоновца.
«Сидите все на месте». И ушел со всеми документами в стоявший у обочины милицейский «Опель».
— Чего это он? — спросил Моня, начиная волноваться.
— Успокойся, — проговорил Седой. — Гоняют по компьютеру.
— Смотри, а там что-то горит, — сказал Димедрол и указал вперед.
— Горит, горит, — подтвердил Седой. — Каждое воскресенье церкви звенят и что-то горит.
Вернулся патруль и отдал документы.
— Разворачивайтесь. Дорога перекрыта.
— А что случилось, шеф?
— Давай, давай. — И пошел прочь, ухватившись за свой автомат.
— Поедем через Московский мост, все равно успеваем, — проговорил Седой.
«Шевроле» развернулся, чуть не зацепив белую «Нисан 60 микро» с нарисованными на капоте женскими глазами, и помчался обратно, в другую сторону. Выехали на Московский мост. Седой включил радиоприемник.
— ... И узнала у знакомого милиционера, что на углу Набережно-Крещатской и Спасской — пожар!
— Слушай, а ведь и правда пожар, мы же только что видели, — заговорил Моня.
— Заткнись, — сказал Седой. — Дай послушать.
— Да что вы, Синкопа?! И что же там так горит? Надеюсь не радиоприемник FM, настроенный на волну Авторадио?
— Мне сказали, что полноприводный красавец «БМВ 745», черный как Майкл Джордан, был обстрелян из гранатомета. Машина была бронированная, граната соскользнула и попала в дом. Угол дома горит, я вижу отсюда сама. Приехали пожарные и очень много... Ш ш ш ш ш ш ш...
— Во дела! Из гранатомета грохнули бмвуху, — усмехнулся Моня. Семьсот сорок пятый — хорошая тачка!
— Теперь перекрыт весь Подол, хорошо, что мы успели Верхний вал проскочить, — проговорил Седой и прибавил скорости.
— Я знаю, у кого есть гранатомет, — сказал Моня.
— Ну и знай себе, а нам не нужно, — разумно проговорил Дима.
— У этого, как его...
— Саша! — включился Седой. — Оставь при себе!
Моня замолчал.
— Вова, а ты не договаривался, сколько их будет человек? — спросил Димедрол, меняя тему.
— Дима, все нормально. Клиент с напарником и мой друган, я же тебе говорил. — Он повернулся к Диме. — Успокойся, я его знаю со школы, знаю где он живет, знаю жену, знаю где учатся дети. Мало?
— Да нормально, нормально... О последней цене ты говорил?
— Говорить будешь сам. Я не маржовщик, Дима. Как договорились, мне пять процентов. Смотри сам, но двенадцатый век...
— Девятый...
— Да, тем более, девятый век. Девятый век! Торгуйся — и больше я ничего не скажу.
— А что получит твой школьный друг?
— Ему оплата с той стороны. Ты об этом не думай.
Димедрол нахмурился и весь ушел в себя, перебирая мысли. Моня молчал. Закурил сигарету.
— Открой окно, Саша. — Открыл. — И не кинь бычок на пол. Новые ковры.
Проскочили проспект Генерала Ватутина, свернули на Братиславскую... Лесной проспект...
— Ох и дебри, Вова, — заволновался Димедрол.
— Здесь живут одни работники МВД.
Въехали в район дач — многоэтажек. Потом в лесопарк на узкую, бетонированную дорогу.
— Лучше бы мы встретились у меня, — продолжал нервничать Дима.
Свернули на развилке и подъехали к красавцу особняку высотой в три этажа.
— Смотри внимательно и запиши адрес, если ты такой нервный. Кругом коттеджей — штук пятьсот. Тут народа — как на Крещатике, — сказал Седой сжавшемуся Димедролу.
— Все нормально, Дима, — вставил слова Моня. — Ты чего? Кругом валом людей. Вон, видишь, вдали еще один домик виднеется. Мы что, золото везем?
— Саша, ствол взял?
— Нет.
Димедрол резко повернулся к Моне, сидящему сзади.
— А почему?
— Я что — больной? А менты?
— Так мы вообще без ничего?!!
— Дима, у тебя паранойя. Это пройдет, — сказал Вова Суворов и вышел из машины. Вытащил мобильный телефон. Набрал номер. Ответили.
— Береза, мы у твоей двери. — Спрятал телефон в карман.
Димедрол и Моня вышли на свежий воздух. Стали рассматривать дачу.
— Круто, — оценил Саша Маринин.
Дверь в заборе открылась, и появился небольшой, полненький еврейчик. Поздоровались. Седой представил всех друг другу. Затем прошли в дом мимо большой афганской овчарки, которая безразлично глянула и отвернулась. Расположились в холле, на первом этаже. Димедрол успокоился и настроение его опять поднялось.
Миша Береза (Михаил Березовский), специалист по антиквариату, любил свое дело и относился к нему серьезно. В парке, возле гостиницы «Барселона», где собирался по определенным дням антикварный мир бывшего СССР, не светился. Он совершал только крупные сделки. И только дома. Такая стратегия была ему по душе. Клиентура сложилась постоянная, и все происходило без нервов и кидалова.
Жена принесла кофе и пирожки.
— Ну, где ваш образец? Спросил Миша, уткнувшись увесистым носом в чашку кофе.
— А где покупатель? — намекнул на несоответствие торговой ситуации Дима.
Миша глянул на часы.
_ Сейчас они будут. Вы приехали на десять минут раньше. Пейте кофе. — И снова уткнулся носом в чашку.
— Миша, там все нормально? — спросил Седой.
— Вова, что ты имеешь ввиду? Вы у меня дома!
— Изделие в машине, я потом схожу возьму, — сказал Дима и вытащил несколько фотографий. — А пока посмотрите вот это.
Миша взял фотографии и стал внимательно разглядывать. Снял с полки толстый справочник и стал его листать. Все молчали. Седой странно Посмотрел на Димедрола.
— Византия... Византия... — бормотал Береза себе под нос, уткнувшись в книгу. — 1132 год? Или 888-й?
— Восемьсот восемьдесят восьмой, — уверенно уточнил Донцов. — Микроклеймо на рукоятке, там видно.
— Неизвестно... Неизвестно... — Отложил справочник в сторону. — Ладно, это, в конце концов, проблема покупателя. — Посмотрел на Донцова. — Я вам верю, что 888-й. Поверит ли он? — И опять толстым носом в чашку...
— Миша, а кто он? — не совсем дипломатично спросил Седой. Зазвонил мобильный телефон. Береза взял трубку. «Да, да. иду».
— Вот и наши друзья! — и вышел во двор. Через пару минут вернулся, пропустив перед собой двух человек. Стал представлять: «Норберт»... Норберт со всеми познакомился. Это был парень лет тридцати. Среднего роста, худощавый и жилистый, как пружина, флегматичный блондин с проблесками холерического характера. В руках серебристый кейс. Второго звали Мишель. Его всем представил Норберт. Мишель оказался парнем высокого роста, тоже худой, с длинными, аккуратно подстриженными волосами черного цвета, и с глазами гюрзы. Это подметил про себя Димедрол, как бывший герпетолог. Одет он был в черный костюм. Пиджак расстегнут.
Сели. Закурили.
— Дима, — мягко сказал Норберт. — Можно посмотреть?
Димедрол с невозмутимым видом протянул фотографии. Седой отвернулся. Покупатель вопросительно глянул на «антикварианта» Донцова, потом на сумку Мони.
— В машине, — сказал Димедрол и показал рукой. — Я потом принесу.
Стали смотреть фотографии. Мишель особо не разглядывал. Глянул мельком и вытащил еще одну сигарету. Спросил.
— Он у вас давно?
— Давно. С сорок пятого года. Подарок из Германии.
— Какая, я бы хотел уточнить, ориентировочная цена? — ненавязчиво упомянул Димедрол о сути всей встречи.
— Мы бы хотели взглянуть на изделие, — улыбнулся Норберт.
— Я принесу, но если расхождение в цене будет слишком радикальным, зачем даром ходить? — выговорил длинную фразу Дима и, затянувшись сигаретой, невозмутимо глядел на контрагентов.
— Сколько хотите вы, при условии конечно, что это девятый век. Извините, но обычно цену назначает продавец.
— Я бы хотел сто.
— Что — сто? — полюбопытствовал Норберт и взял в руки чашечку с кофе.
— Евро. Можно доллар, но тогда — сто двадцать.
— Я не понял, как это — сто? — незаинтересованно спросил Мишель.
— Сто тысяч евро.
В гостиной воцарилась тишина. Седой уставился в потолок. Береза отложил недожеванный пирожок. Моня глядел в окно.
Дима слышал о наполеоновском принципе: требуй невозможного — получишь максимум. Но! Но тут он вдруг своим внутренним чутьем почувствовал... что занизил. Это читалось во взгляде Норберта, хотя внешне он изумленно стал глядеть на Димедрола. Моня стал авторучкой, лежавшей перед ним на столе, водить по бумаге каракули, рисовать чертиков...
— Сто тысяч евро?!! — пораженно спросил покупатель.
— Плюс комиссионные. Итого: сто десять.
Норберт сбил пепел в пепельницу и стал глядеть на Димедрола. Спросил.
— Вы хотите за этот клинок сто десять тысяч евро?
— Естественно наличными.
— Я согласен на двадцать пять. Если это не подделка. У нас с собой лазер, мы проверим.
— Вова, поехали. Я же говорил, что сюда брать ничего не нужно. Вещь заберут итальянцы. Мы рискнем.
Седой встал. За ним Моня.
— Приятно было познакомиться, надеюсь, мы еще встретимся в другой раз... — стал раскланиваться Димедрол.
— Дмитрий, успокойтесь. Присядьте. Мы же торгуемся, — сказал Мишель.
Все снова расселись в кресла.
— Надеюсь, мы все же найдем приемлемую середину, коллега? — спросил Норберт. Уступайте, цена малореальна...
— Малореальна для кого? Цена всем нам известна очень хорошо. Настоящая цена, — стал прогонять на ощупь свои догадки Димедрол. — Но я не ев... я не жадный. Сто десять — это очень, очень меньше чем половина! Очень меньше. Верно, Норберт? Верно.
Тот молчал и курил сигарету. Мишель стал смотреть на него. Димедрол принялся увлеченно пить кофе. Береза дожевывал пирожок. Покупатель спросил: «Можно я позвоню?» — «Можно». — Разрешил Дмитрий Донцов. Норберт вытащил телефон и набрав номер, стал говорить с кем-то такими фразами, что ничего нельзя было понять. Спрятал телефон.
— Я согласен.
— Мы бы хотели увидеть деньги, — сказал Дима, не веривший сам себе, что проворачивает сделку с такой непостижимой суммой. Норберт открыл кейс и показал ряды пачек сотенных купюр евро. Закрыл кейс.
— Теперь, я надеюсь, смогу увидеть изделие? — улыбнувшись спросил он.
— Я сейчас, минуту. Вова, дай ключи.
Седой дал, продолжая глядеть странным взглядом на Димедрола. Дима вышел из комнаты, миновал флегматичную овчарку, открыл машину, сел и стал думать. Думал не долго. Кровь Данилы Донцова была в нем представлена в достаточном количестве. А дед дураком не был, хоть и лез под пули. Дмитрий вытащил из своей сумки длинную, узкую картонную коробку и, взяв ее в руки вернулся в комнату. Сел в кресло. Положил коробку на колени и посмотрел на покупателей. Сказал, похлопывая по коробке.
— Ну, я думаю, у нас все пройдет хорошо, верно?
— Верно, верно. Вынимайте, — сказал Мишель, полез в карманы пиджака и неожиданно вытащил сразу два пистолета «ТТ», вскочил и стал у стены, направив стволы на сидящих. Лицо его не изменилось, только взгляд стал еще больше похож на взгляд гюрзы. Двумя щелчками взвел курки.
— Патроны в стволе, — уточнил. — Кейс, быстро, сюда, ко мне, на пол. Кинжал тоже.
По лицу Норберта было видно, что он не в деле. Покупатель побелел, а это не разыгрывается и молча, окаменевшим взглядом, как кролик смотрел на своего напарника. Кое-как сказал сдавленным голосом: «Мишель...» Тот направил один из пистолетов конкретно в лоб любителя старинных изделий. Сказал.
— Кейс сюда! — Махнул стволом пистолета. Норберт взял чемодан и, вытянутой рукой поставил его у ног Мишеля.
— Кинжал! Давай, парень... Не нервируй меня.
Дима встал и понес коробку.
— Медленно ложи. Сначала открой.
Димедрол нагнулся, ложа коробку на пол возле ног налетчика и неожиданно, резким движением, ударил ею между ног любителя пошутить с оружием. В коробке лежала стальная болванка. И в долю секунды Дмитрий Донцов исчез в окне особняка, выбив его вместе с рамой. Такова была психоэнергетика реакции на эдакую подлость. Вслед ему полетели пули. Гюрза успела выстрелить шесть раз из своих пистолетов и согнулась, теряя сознание, у пола. Навел стволы на оставшихся. В глазах все поплыло.
— Все на пол! — прохрипел. — Быстро!
Седой лег на ковер, за ним хозяин дома с женой и бледный Норберт. Лег и Моня. Мишель кое-как поднялся, взял в руки кейс и поплелся к выходу, не сводя оружия с лежащих. Овчарка умиротворенно проводила его взглядом. Но дойдя до ворот, упал без сознания от боли. Лжекинжал Дмитрия Донцова сработал как положено.
Моня, наблюдавший в окно за грабителем, быстро выскочил на улицу, перепрыгнул через овчарку и , нагнувшись над поверженным Мишелем, забрал оба пистолета. Потом поднял кейс и вернулся в дом. Норберт, Седой и Береза молча глядели на него, еще полностью не придя в себя.
— Ну что, — сказал Александр Маринин. — Сдадим этого козла бандитам?
— Да, ты прав, — ответил Владимир Суворов и вытащив телефон, набрал номер.
***
Димедрол, с кинжалом на спине, несся по кустарнику как уссурийский тигр по таежной тропе. Шесть пуль, просвистевших над его головой, рисовали в воображении картину: расстрелянный в упор Моня, мертвый Седой, и их тела распластанные на мохнатом ковре среди разбросанных гильз «ТТ». но отдать кинжал просто так? Не-ет. Дед убил бы Димедрола за одну только такую слабохарактерную мысль! Спасибо Вове за хорошую организацию торговли...
Промчавшись около километра, Дима стал сдавать, спотыкаться и, выскочив из кустарника, неожиданно оказался перед высокой каменной стеной какого-то особняка. Ну, и слава богу! Здесь уже никто не достанет. Рядом люди. Он сел на траву прямо перед стеной, чтобы отдышаться. В какую сторону бежал? Не помнил совершенно. Но главное — кинжал за спиной, на месте. Фарт! Все верно дед говорил!
***
Ей дали лизнуть жабу. По латыни называется REKEKUS MONAKUS. Лягушка выделяет психоделический галлюциноген, вызывающий временную антипаранойю, наводящую на установленную заранее цель. Страх исчезает полностью. Этот способ использовали еще сто веков назад индейцы Южной Америки в побоищах между собой, — проговорила Леся с ненавистью глядящая на брюнетку, привязанную к стулу.
— Ты откуда все это знаешь? — удивленно спросил ее резидент.
— Ахмед, я же закончила медицинский факультет. У меня была тема дипломной работы «Криминальная химиотерапия народов мира». У этой стервы зеленый ободок вокруг зрачка, посмотрите. От этого и взгляд такой бешеный. Через пару часов этот симптом исчезнет и она будет приходить в себя сутки. Возможно, не выживет.
Леся, Ахмед и Мойша сидели напротив киллерши и изучающее глядели на нее, каждый думая свое. Та смотрела на них не отводя взгляда, излучающего фатальный блеск. Черные глаза, твердый обвод губ, широкие скулы волевой, активной лесбиянки.
Нет, не похоже на лягушку. Это характер. (мысли Мойши)
Симпатичная стерва, ничего не скажешь. С такой можно под настроение... (мысли резидента)
Было бы можно, порезала ножом на части... (мысли Леси)
Дама была явно только наполовину нерусская. Эти смеси еже известны.
— Ну, ну... — начал резидент. — Что же ты нам скажешь?
— Не будьте наивным, шеф! Она просто так ничего не скажет, — проговорила секретарша.
— Да я понимаю... Но кто ее знает, что у нее в башке? Может сообразит, что есть возможность остаться в живых. Итак, для начала... Мадам, вы знаете что вас ожидает в случае нашего плохого настроения?
— Мадам!.. — тихо ужаснулась Леся.
— ... Внятно и спокойно отвечайте, кто заказал весь этот карнавал.
Говорили на английском языке.
— Кто тебя нанял, дура? — спросил по-русски негр.
В ответ — тот же взгляд.
— Чего терять время? — спросила Леся.
Она взяла со стола утюг, приложила его к лицу киллерши и включила в розетку. — А теперь можешь молчать. А мы пока поговорим — как ты будешь выглядеть через пять минут. Молчи, молчи... — Леся поставила регулятор мощности в максимальное положение. Связанная зашевелилась. Очевидно, галлюциноген был не в состоянии подавить нимфосоставляющую мотоциклистки.
— Уберите утюг, я стану говорить, — низким голосом на английском языке сказала она..
— Вот видишь, как просто, — обратилась Леся к резиденту, отложив в сторону утюг. — Красота — страшная сила. — Она похлопала по лицу снайпершу и отошла на свое место.
— Я буду говорить только с одним человеком.
— И с кем же? С Майклом Джексоном? (Леся)
— Что ты имеешь ввиду? (Мойша. русск.)
— Вы хотите конфиденциально сообщить информацию? (резидент)
— Я буду говорить только с одним человеком...
Резидент внимательно поглядел на нее и предложил всем, чтобы они вышли.
— Хорошо, — сказал негр. — Но потом я тоже с ней поговорю наедине.
Леся, вся вне себя, выскочила из комнаты. Мойша вышел следом. Дверь закрылась. «Валаам!!!» — закричал Мойша. «Принеси выпить!!!»
«Даа! Даа!» — появился из под земли Валаам. — «Выпить? Воодка?» — «Пиво, Валаам. Неси „Оболонь“. Только не говори, что ее у тебя нет». — «Еесть, еесть! Оболоонь! Еесть!» — «Так неси же, черт нерусский!» Валаам убежал.
— Лея. Извините, я ничего не заказал вам.
— Я пью «Оболонь».
— Это хорошо. Там много витамина бэ.
Они сидели в креслах, в небольшой комнатке. На стене висел монитор охранной системы особняка. Экран был разделен на четыре части и каждая показывала свой участок. Валаам принес «Оболонь». Стали пить пиво и смотреть в монитор. Вдали виднелся чей-то участок; дорога, уходящая вдаль от ворот; муха лазила по видеокамере, заняв пол экрана; кусты черной смородины, плотно обступившие здание...
— Ваш шеф достаточно либерален, — заметил Мойша. — Можно подумать, что не она стреляла в него, а наоборот.
— Нет, вам так только кажется. Он словами выражает не все чувства. Восток — дело тонкое. Когда нужно — он действует как положено. Я немного его понимаю... Зачем и в самом деле сразу ломать ей руки?
Чернокожий немец посмотрел на воинственную секретаршу слегка удивленным взглядом.
— Ломать руки? Ну, вы даете...
— Если бы она так долго гоняла по Киеву вас, возможно мнение было бы другое. И... она нечего не расскажет. Без воздействия.
— Ну, вы же на нее воздействовали.
— Мое воздействие нужно подтвердить действием.
— Да в общем я с вами согласен. Подругу гранатометчика жалеть глупо. Кто в тебя пулей — ты в него хлебом? Это отпадает. Надо пустить через нее двести двадцать вольт. Для начала.
— Хорошая идея!
— Потом кинуть в кипяток...
— Мойша, шутки сейчас неуместны.
— А кто шутит?
Кустарник на экране монитора неожиданно зашевелился и из него вышел человек. Посмотрел почти прямо в камеру, огляделся и сел на траву. Мойша с любопытством наблюдал за ним. Грибник, наверное... Нет, бомж скорее... В руках ничего нет, какой-то измученный, тяжело дышит... Впрочем, стоп, стоп, стоп... Негр встал и подошел вплотную к экрану. Молча смотрел, смотрел...
— Этого не может быть, — проговорил. — Таких совпадений не бывает!
— Что случилось? — удивленно спросила Леся. Мойша протянул в ее сторону руку с поднятой ладонью, ничего не говоря. Негр узнал хозяина кинжала, которого очень хорошо запомнил в баре, где их группу избили. Что он делает здесь, у Валаама? Это все очень подозрительно! И вообще, не совсем ясно, какую игру ведет арабский представитель разведки. Ахмед мягковат, а это наводит на размышления. Но неоспоримо одно — если будет найден византийский клинок, то все уезжают домой в Германию. А вот арабскому резиденту спешить некуда. Он здесь работает и живет. Да баба под боком такая, что все за него решить может. Зачем же домой в пустыню?
— Леся, извините, я пройдусь, проверю что это за человек.
Вышел во двор, нашел дверь, открыл засов и шагнул за забор. Пошел вдоль него на цыпочках, крадучись, словно ловя зайца. Вот он, — сидит. Травинку жует. Вид какой-то загнанный, словно пробежал марафонскую дистанцию. Тихо ступая, Мойша подошел к Димедролу сзади... Постоял пару секунд в размышлении... И... похлопал его по плечу. Тот дернулся, как от разряда тока в тысячу вольт и прыжком повернулся к Мойше. Негр был больше Дмитрия в два раза и, схватив его за плечи, не давая возможности вырваться, уставился на того как на кролика. Негр смотрел на Димедрола, Димедрол смотрел на негра... Секунда, другая... Узнал.
— Слушай, давай без шуток, друг, — сказал спокойным шепотом Мойша. — Ответь мне, что ты тут делаешь?
— Собаку выгуливаю, — не растерялся перепуганный Дима, хорошо помнивший этого черного громилу. — Питбультерьера, двух... Вон они, в кустах бродят.
— Ну, позови своих собачек. Чего молчишь?
Димедрол неожиданно для себя задал туповатый, не к месту, вопрос.
— Откуда вы так хорошо говорите по-русски?
— А у меня мама и бабушка — русские. Что — не похоже?
— Да похоже, похоже... Я думал... вообще-то, что вы не местный... Ну, а так — свой парень. Правда, подрались немного по пьянке — так все же бывает! Ты, наверное, родом с Подола? Я и припоминать тебя начинаю. Помню, в детстве бегал такой маленький, черненький... — Замолчал, уставившись в глаза негру.
— Кто?
— Ммм... Украинец!
— Ха-ха. Мне нравится твой любопытный юмор, собаковод. Послушай теперь меня. Ты помнишь, из-за чего была драка в кафе? Помнишь. Но учти, я у тебя ничего не крал. Вот своему знакомому ты морду бил не зря. А мы — совершенно не причем. Мы покупатели.
— Ну, ну...
— От нас сбежал тот придурок Игорек.
— Сбежал и от нас.
— А ножик остался у тебя.
— Это что, твоя вещь?
— Нет, нет, нет! — быстро проговорил Мойша. — Я не об этом. Вещь твоя. Но ... Как бы это тебе сказать...
— Ты приехал за кинжалом из Нойенхагена? — мрачно спросил Дмитрий Донцов и его дед, выглядывающий из глубины души.
— Тебе знаком Нойенхаген? — удивленно спросил негр.
— Да, это мой любимый немецкий город. У меня есть открытки всех красивых мест. Мой дед сфотографирован на площади Вагнера. Он там... прославился в... 45-ом. У него там был хороший друг — священник.
— У меня в Нойенхагене много родни, — ностальгически сказал Мойша. — Мать, бабка... Покойная уже. Мать то сама из Бердичева...
— И моя мать из Бердичева, — удивленно проговорил Димедрол. — Она там родилась. Жила на улице Карла Маркса. Сейчас такой уже нет. Потом, когда родился я, приехали сюда, в Киев.
Негр напряженно — удивленно глядел на собеседника.
— Как тебя зовут?
— Дмитрий. Дима.
— А меня зовут Мойша. Но я не еврей.
— Да я вижу...
— Слушай, Дима. Моя мать тоже жила в Бердичеве на улице Карла Маркса. Я это знаю. Она часто вспоминает молодость и хочет уехать туда. Иногда хочет.
— Данила, — послышался из танка голос механика-водителя. — Да гони ты его прочь. Уже голова болит. Дед и прогнал. Но кинжал привез домой, в Киев. Долго искал переводчика, чтобы перевести на русский язык каракули с куска кожи. Нашел. Кое-как перевели, язык был очень редкий, да выпили еще хорошо и дед перевод забыл. Но одно запомнил. Клинок из Византии и у кого эта вещь находится — тому в жизни вечный фарт! Вот так все просто. И вспомнил сразу, что до Берлина дошел и взял его без малейшей царапины на танке, хоть наших, русских, там полегло очень немало. Особенно танкистов. Дед же, без единого ранения, весь до пят в орденах и медалях, вернулся домой, к жене. А она — жива здорова!
***
Деда Димедрол сильно уважал, и у него никогда даже мысли не возникало продать византийский клинок. Хотя догадывался, какая ему цена. Но вот опять вмешались те же немцы. Приехали за клинком через много десятилетий. Это же надо? Побоялся Дима, что конфискуют вещь. Слишком много шума возникло вокруг нее. А конфискуют — обратно уже не отсудишь, он это понимал. И решил продать поделку. Тем более, не наша, не православная, — успокаивал себя. И успокоил.
Клиента искал Седой. И тоже нашел. У Седого связи обширные и есть на самом верху, ему верить можно. И ехал Дима в «Шевроле» совершенно спокойный, рассчитывая на плюсовой торг. Кинжал был с ним, привязан к спине. Моню взяли как боксера, для общего вида. Вот это и есть предисловие к последующим событиям.
***
А начались они с остановки «Шевроле» дорожным патрулем сразу возле Рыбальского моста.
— Стой, ребята, — шевельнул автоматом омоновец. — Куда едем?
— Да, собственно... К теще. На блины. Срочно вызвала на воскресный завтрак, — сказал меланхолично Седой.
— Давай документы.
Взял водительские права, прочитал: «Суворов Владимир Иванович». Вгляделся в Седого, сравнивая с фотографией.
— Ваши документы, — обратился к Димедролу и Моне.
— А мы при чем? — удивился Дима.
— Я не понял, что, нет документов? — угрожающе сузил глаза милиционер.
— Да есть, есть. Пожалуйста... — Взял свой и Монин паспорт и передал водителю. Тот протянул их патрулю.
Открыл, прочитал вслух: «Донцов Дмитрий Данилович. Вы?»
— Я, я, а кто же еще?
«Маринин Александр Сергеевич. Вы?»
— Я, — сказал Моня, глядя на омоновца.
«Сидите все на месте». И ушел со всеми документами в стоявший у обочины милицейский «Опель».
— Чего это он? — спросил Моня, начиная волноваться.
— Успокойся, — проговорил Седой. — Гоняют по компьютеру.
— Смотри, а там что-то горит, — сказал Димедрол и указал вперед.
— Горит, горит, — подтвердил Седой. — Каждое воскресенье церкви звенят и что-то горит.
Вернулся патруль и отдал документы.
— Разворачивайтесь. Дорога перекрыта.
— А что случилось, шеф?
— Давай, давай. — И пошел прочь, ухватившись за свой автомат.
— Поедем через Московский мост, все равно успеваем, — проговорил Седой.
«Шевроле» развернулся, чуть не зацепив белую «Нисан 60 микро» с нарисованными на капоте женскими глазами, и помчался обратно, в другую сторону. Выехали на Московский мост. Седой включил радиоприемник.
— ... И узнала у знакомого милиционера, что на углу Набережно-Крещатской и Спасской — пожар!
— Слушай, а ведь и правда пожар, мы же только что видели, — заговорил Моня.
— Заткнись, — сказал Седой. — Дай послушать.
— Да что вы, Синкопа?! И что же там так горит? Надеюсь не радиоприемник FM, настроенный на волну Авторадио?
— Мне сказали, что полноприводный красавец «БМВ 745», черный как Майкл Джордан, был обстрелян из гранатомета. Машина была бронированная, граната соскользнула и попала в дом. Угол дома горит, я вижу отсюда сама. Приехали пожарные и очень много... Ш ш ш ш ш ш ш...
— Во дела! Из гранатомета грохнули бмвуху, — усмехнулся Моня. Семьсот сорок пятый — хорошая тачка!
— Теперь перекрыт весь Подол, хорошо, что мы успели Верхний вал проскочить, — проговорил Седой и прибавил скорости.
— Я знаю, у кого есть гранатомет, — сказал Моня.
— Ну и знай себе, а нам не нужно, — разумно проговорил Дима.
— У этого, как его...
— Саша! — включился Седой. — Оставь при себе!
Моня замолчал.
— Вова, а ты не договаривался, сколько их будет человек? — спросил Димедрол, меняя тему.
— Дима, все нормально. Клиент с напарником и мой друган, я же тебе говорил. — Он повернулся к Диме. — Успокойся, я его знаю со школы, знаю где он живет, знаю жену, знаю где учатся дети. Мало?
— Да нормально, нормально... О последней цене ты говорил?
— Говорить будешь сам. Я не маржовщик, Дима. Как договорились, мне пять процентов. Смотри сам, но двенадцатый век...
— Девятый...
— Да, тем более, девятый век. Девятый век! Торгуйся — и больше я ничего не скажу.
— А что получит твой школьный друг?
— Ему оплата с той стороны. Ты об этом не думай.
Димедрол нахмурился и весь ушел в себя, перебирая мысли. Моня молчал. Закурил сигарету.
— Открой окно, Саша. — Открыл. — И не кинь бычок на пол. Новые ковры.
Проскочили проспект Генерала Ватутина, свернули на Братиславскую... Лесной проспект...
— Ох и дебри, Вова, — заволновался Димедрол.
— Здесь живут одни работники МВД.
Въехали в район дач — многоэтажек. Потом в лесопарк на узкую, бетонированную дорогу.
— Лучше бы мы встретились у меня, — продолжал нервничать Дима.
Свернули на развилке и подъехали к красавцу особняку высотой в три этажа.
— Смотри внимательно и запиши адрес, если ты такой нервный. Кругом коттеджей — штук пятьсот. Тут народа — как на Крещатике, — сказал Седой сжавшемуся Димедролу.
— Все нормально, Дима, — вставил слова Моня. — Ты чего? Кругом валом людей. Вон, видишь, вдали еще один домик виднеется. Мы что, золото везем?
— Саша, ствол взял?
— Нет.
Димедрол резко повернулся к Моне, сидящему сзади.
— А почему?
— Я что — больной? А менты?
— Так мы вообще без ничего?!!
— Дима, у тебя паранойя. Это пройдет, — сказал Вова Суворов и вышел из машины. Вытащил мобильный телефон. Набрал номер. Ответили.
— Береза, мы у твоей двери. — Спрятал телефон в карман.
Димедрол и Моня вышли на свежий воздух. Стали рассматривать дачу.
— Круто, — оценил Саша Маринин.
Дверь в заборе открылась, и появился небольшой, полненький еврейчик. Поздоровались. Седой представил всех друг другу. Затем прошли в дом мимо большой афганской овчарки, которая безразлично глянула и отвернулась. Расположились в холле, на первом этаже. Димедрол успокоился и настроение его опять поднялось.
Миша Береза (Михаил Березовский), специалист по антиквариату, любил свое дело и относился к нему серьезно. В парке, возле гостиницы «Барселона», где собирался по определенным дням антикварный мир бывшего СССР, не светился. Он совершал только крупные сделки. И только дома. Такая стратегия была ему по душе. Клиентура сложилась постоянная, и все происходило без нервов и кидалова.
Жена принесла кофе и пирожки.
— Ну, где ваш образец? Спросил Миша, уткнувшись увесистым носом в чашку кофе.
— А где покупатель? — намекнул на несоответствие торговой ситуации Дима.
Миша глянул на часы.
_ Сейчас они будут. Вы приехали на десять минут раньше. Пейте кофе. — И снова уткнулся носом в чашку.
— Миша, там все нормально? — спросил Седой.
— Вова, что ты имеешь ввиду? Вы у меня дома!
— Изделие в машине, я потом схожу возьму, — сказал Дима и вытащил несколько фотографий. — А пока посмотрите вот это.
Миша взял фотографии и стал внимательно разглядывать. Снял с полки толстый справочник и стал его листать. Все молчали. Седой странно Посмотрел на Димедрола.
— Византия... Византия... — бормотал Береза себе под нос, уткнувшись в книгу. — 1132 год? Или 888-й?
— Восемьсот восемьдесят восьмой, — уверенно уточнил Донцов. — Микроклеймо на рукоятке, там видно.
— Неизвестно... Неизвестно... — Отложил справочник в сторону. — Ладно, это, в конце концов, проблема покупателя. — Посмотрел на Донцова. — Я вам верю, что 888-й. Поверит ли он? — И опять толстым носом в чашку...
— Миша, а кто он? — не совсем дипломатично спросил Седой. Зазвонил мобильный телефон. Береза взял трубку. «Да, да. иду».
— Вот и наши друзья! — и вышел во двор. Через пару минут вернулся, пропустив перед собой двух человек. Стал представлять: «Норберт»... Норберт со всеми познакомился. Это был парень лет тридцати. Среднего роста, худощавый и жилистый, как пружина, флегматичный блондин с проблесками холерического характера. В руках серебристый кейс. Второго звали Мишель. Его всем представил Норберт. Мишель оказался парнем высокого роста, тоже худой, с длинными, аккуратно подстриженными волосами черного цвета, и с глазами гюрзы. Это подметил про себя Димедрол, как бывший герпетолог. Одет он был в черный костюм. Пиджак расстегнут.
Сели. Закурили.
— Дима, — мягко сказал Норберт. — Можно посмотреть?
Димедрол с невозмутимым видом протянул фотографии. Седой отвернулся. Покупатель вопросительно глянул на «антикварианта» Донцова, потом на сумку Мони.
— В машине, — сказал Димедрол и показал рукой. — Я потом принесу.
Стали смотреть фотографии. Мишель особо не разглядывал. Глянул мельком и вытащил еще одну сигарету. Спросил.
— Он у вас давно?
— Давно. С сорок пятого года. Подарок из Германии.
— Какая, я бы хотел уточнить, ориентировочная цена? — ненавязчиво упомянул Димедрол о сути всей встречи.
— Мы бы хотели взглянуть на изделие, — улыбнулся Норберт.
— Я принесу, но если расхождение в цене будет слишком радикальным, зачем даром ходить? — выговорил длинную фразу Дима и, затянувшись сигаретой, невозмутимо глядел на контрагентов.
— Сколько хотите вы, при условии конечно, что это девятый век. Извините, но обычно цену назначает продавец.
— Я бы хотел сто.
— Что — сто? — полюбопытствовал Норберт и взял в руки чашечку с кофе.
— Евро. Можно доллар, но тогда — сто двадцать.
— Я не понял, как это — сто? — незаинтересованно спросил Мишель.
— Сто тысяч евро.
В гостиной воцарилась тишина. Седой уставился в потолок. Береза отложил недожеванный пирожок. Моня глядел в окно.
Дима слышал о наполеоновском принципе: требуй невозможного — получишь максимум. Но! Но тут он вдруг своим внутренним чутьем почувствовал... что занизил. Это читалось во взгляде Норберта, хотя внешне он изумленно стал глядеть на Димедрола. Моня стал авторучкой, лежавшей перед ним на столе, водить по бумаге каракули, рисовать чертиков...
— Сто тысяч евро?!! — пораженно спросил покупатель.
— Плюс комиссионные. Итого: сто десять.
Норберт сбил пепел в пепельницу и стал глядеть на Димедрола. Спросил.
— Вы хотите за этот клинок сто десять тысяч евро?
— Естественно наличными.
— Я согласен на двадцать пять. Если это не подделка. У нас с собой лазер, мы проверим.
— Вова, поехали. Я же говорил, что сюда брать ничего не нужно. Вещь заберут итальянцы. Мы рискнем.
Седой встал. За ним Моня.
— Приятно было познакомиться, надеюсь, мы еще встретимся в другой раз... — стал раскланиваться Димедрол.
— Дмитрий, успокойтесь. Присядьте. Мы же торгуемся, — сказал Мишель.
Все снова расселись в кресла.
— Надеюсь, мы все же найдем приемлемую середину, коллега? — спросил Норберт. Уступайте, цена малореальна...
— Малореальна для кого? Цена всем нам известна очень хорошо. Настоящая цена, — стал прогонять на ощупь свои догадки Димедрол. — Но я не ев... я не жадный. Сто десять — это очень, очень меньше чем половина! Очень меньше. Верно, Норберт? Верно.
Тот молчал и курил сигарету. Мишель стал смотреть на него. Димедрол принялся увлеченно пить кофе. Береза дожевывал пирожок. Покупатель спросил: «Можно я позвоню?» — «Можно». — Разрешил Дмитрий Донцов. Норберт вытащил телефон и набрав номер, стал говорить с кем-то такими фразами, что ничего нельзя было понять. Спрятал телефон.
— Я согласен.
— Мы бы хотели увидеть деньги, — сказал Дима, не веривший сам себе, что проворачивает сделку с такой непостижимой суммой. Норберт открыл кейс и показал ряды пачек сотенных купюр евро. Закрыл кейс.
— Теперь, я надеюсь, смогу увидеть изделие? — улыбнувшись спросил он.
— Я сейчас, минуту. Вова, дай ключи.
Седой дал, продолжая глядеть странным взглядом на Димедрола. Дима вышел из комнаты, миновал флегматичную овчарку, открыл машину, сел и стал думать. Думал не долго. Кровь Данилы Донцова была в нем представлена в достаточном количестве. А дед дураком не был, хоть и лез под пули. Дмитрий вытащил из своей сумки длинную, узкую картонную коробку и, взяв ее в руки вернулся в комнату. Сел в кресло. Положил коробку на колени и посмотрел на покупателей. Сказал, похлопывая по коробке.
— Ну, я думаю, у нас все пройдет хорошо, верно?
— Верно, верно. Вынимайте, — сказал Мишель, полез в карманы пиджака и неожиданно вытащил сразу два пистолета «ТТ», вскочил и стал у стены, направив стволы на сидящих. Лицо его не изменилось, только взгляд стал еще больше похож на взгляд гюрзы. Двумя щелчками взвел курки.
— Патроны в стволе, — уточнил. — Кейс, быстро, сюда, ко мне, на пол. Кинжал тоже.
По лицу Норберта было видно, что он не в деле. Покупатель побелел, а это не разыгрывается и молча, окаменевшим взглядом, как кролик смотрел на своего напарника. Кое-как сказал сдавленным голосом: «Мишель...» Тот направил один из пистолетов конкретно в лоб любителя старинных изделий. Сказал.
— Кейс сюда! — Махнул стволом пистолета. Норберт взял чемодан и, вытянутой рукой поставил его у ног Мишеля.
— Кинжал! Давай, парень... Не нервируй меня.
Дима встал и понес коробку.
— Медленно ложи. Сначала открой.
Димедрол нагнулся, ложа коробку на пол возле ног налетчика и неожиданно, резким движением, ударил ею между ног любителя пошутить с оружием. В коробке лежала стальная болванка. И в долю секунды Дмитрий Донцов исчез в окне особняка, выбив его вместе с рамой. Такова была психоэнергетика реакции на эдакую подлость. Вслед ему полетели пули. Гюрза успела выстрелить шесть раз из своих пистолетов и согнулась, теряя сознание, у пола. Навел стволы на оставшихся. В глазах все поплыло.
— Все на пол! — прохрипел. — Быстро!
Седой лег на ковер, за ним хозяин дома с женой и бледный Норберт. Лег и Моня. Мишель кое-как поднялся, взял в руки кейс и поплелся к выходу, не сводя оружия с лежащих. Овчарка умиротворенно проводила его взглядом. Но дойдя до ворот, упал без сознания от боли. Лжекинжал Дмитрия Донцова сработал как положено.
Моня, наблюдавший в окно за грабителем, быстро выскочил на улицу, перепрыгнул через овчарку и , нагнувшись над поверженным Мишелем, забрал оба пистолета. Потом поднял кейс и вернулся в дом. Норберт, Седой и Береза молча глядели на него, еще полностью не придя в себя.
— Ну что, — сказал Александр Маринин. — Сдадим этого козла бандитам?
— Да, ты прав, — ответил Владимир Суворов и вытащив телефон, набрал номер.
***
Димедрол, с кинжалом на спине, несся по кустарнику как уссурийский тигр по таежной тропе. Шесть пуль, просвистевших над его головой, рисовали в воображении картину: расстрелянный в упор Моня, мертвый Седой, и их тела распластанные на мохнатом ковре среди разбросанных гильз «ТТ». но отдать кинжал просто так? Не-ет. Дед убил бы Димедрола за одну только такую слабохарактерную мысль! Спасибо Вове за хорошую организацию торговли...
Промчавшись около километра, Дима стал сдавать, спотыкаться и, выскочив из кустарника, неожиданно оказался перед высокой каменной стеной какого-то особняка. Ну, и слава богу! Здесь уже никто не достанет. Рядом люди. Он сел на траву прямо перед стеной, чтобы отдышаться. В какую сторону бежал? Не помнил совершенно. Но главное — кинжал за спиной, на месте. Фарт! Все верно дед говорил!
***
Ей дали лизнуть жабу. По латыни называется REKEKUS MONAKUS. Лягушка выделяет психоделический галлюциноген, вызывающий временную антипаранойю, наводящую на установленную заранее цель. Страх исчезает полностью. Этот способ использовали еще сто веков назад индейцы Южной Америки в побоищах между собой, — проговорила Леся с ненавистью глядящая на брюнетку, привязанную к стулу.
— Ты откуда все это знаешь? — удивленно спросил ее резидент.
— Ахмед, я же закончила медицинский факультет. У меня была тема дипломной работы «Криминальная химиотерапия народов мира». У этой стервы зеленый ободок вокруг зрачка, посмотрите. От этого и взгляд такой бешеный. Через пару часов этот симптом исчезнет и она будет приходить в себя сутки. Возможно, не выживет.
Леся, Ахмед и Мойша сидели напротив киллерши и изучающее глядели на нее, каждый думая свое. Та смотрела на них не отводя взгляда, излучающего фатальный блеск. Черные глаза, твердый обвод губ, широкие скулы волевой, активной лесбиянки.
Нет, не похоже на лягушку. Это характер. (мысли Мойши)
Симпатичная стерва, ничего не скажешь. С такой можно под настроение... (мысли резидента)
Было бы можно, порезала ножом на части... (мысли Леси)
Дама была явно только наполовину нерусская. Эти смеси еже известны.
— Ну, ну... — начал резидент. — Что же ты нам скажешь?
— Не будьте наивным, шеф! Она просто так ничего не скажет, — проговорила секретарша.
— Да я понимаю... Но кто ее знает, что у нее в башке? Может сообразит, что есть возможность остаться в живых. Итак, для начала... Мадам, вы знаете что вас ожидает в случае нашего плохого настроения?
— Мадам!.. — тихо ужаснулась Леся.
— ... Внятно и спокойно отвечайте, кто заказал весь этот карнавал.
Говорили на английском языке.
— Кто тебя нанял, дура? — спросил по-русски негр.
В ответ — тот же взгляд.
— Чего терять время? — спросила Леся.
Она взяла со стола утюг, приложила его к лицу киллерши и включила в розетку. — А теперь можешь молчать. А мы пока поговорим — как ты будешь выглядеть через пять минут. Молчи, молчи... — Леся поставила регулятор мощности в максимальное положение. Связанная зашевелилась. Очевидно, галлюциноген был не в состоянии подавить нимфосоставляющую мотоциклистки.
— Уберите утюг, я стану говорить, — низким голосом на английском языке сказала она..
— Вот видишь, как просто, — обратилась Леся к резиденту, отложив в сторону утюг. — Красота — страшная сила. — Она похлопала по лицу снайпершу и отошла на свое место.
— Я буду говорить только с одним человеком.
— И с кем же? С Майклом Джексоном? (Леся)
— Что ты имеешь ввиду? (Мойша. русск.)
— Вы хотите конфиденциально сообщить информацию? (резидент)
— Я буду говорить только с одним человеком...
Резидент внимательно поглядел на нее и предложил всем, чтобы они вышли.
— Хорошо, — сказал негр. — Но потом я тоже с ней поговорю наедине.
Леся, вся вне себя, выскочила из комнаты. Мойша вышел следом. Дверь закрылась. «Валаам!!!» — закричал Мойша. «Принеси выпить!!!»
«Даа! Даа!» — появился из под земли Валаам. — «Выпить? Воодка?» — «Пиво, Валаам. Неси „Оболонь“. Только не говори, что ее у тебя нет». — «Еесть, еесть! Оболоонь! Еесть!» — «Так неси же, черт нерусский!» Валаам убежал.
— Лея. Извините, я ничего не заказал вам.
— Я пью «Оболонь».
— Это хорошо. Там много витамина бэ.
Они сидели в креслах, в небольшой комнатке. На стене висел монитор охранной системы особняка. Экран был разделен на четыре части и каждая показывала свой участок. Валаам принес «Оболонь». Стали пить пиво и смотреть в монитор. Вдали виднелся чей-то участок; дорога, уходящая вдаль от ворот; муха лазила по видеокамере, заняв пол экрана; кусты черной смородины, плотно обступившие здание...
— Ваш шеф достаточно либерален, — заметил Мойша. — Можно подумать, что не она стреляла в него, а наоборот.
— Нет, вам так только кажется. Он словами выражает не все чувства. Восток — дело тонкое. Когда нужно — он действует как положено. Я немного его понимаю... Зачем и в самом деле сразу ломать ей руки?
Чернокожий немец посмотрел на воинственную секретаршу слегка удивленным взглядом.
— Ломать руки? Ну, вы даете...
— Если бы она так долго гоняла по Киеву вас, возможно мнение было бы другое. И... она нечего не расскажет. Без воздействия.
— Ну, вы же на нее воздействовали.
— Мое воздействие нужно подтвердить действием.
— Да в общем я с вами согласен. Подругу гранатометчика жалеть глупо. Кто в тебя пулей — ты в него хлебом? Это отпадает. Надо пустить через нее двести двадцать вольт. Для начала.
— Хорошая идея!
— Потом кинуть в кипяток...
— Мойша, шутки сейчас неуместны.
— А кто шутит?
Кустарник на экране монитора неожиданно зашевелился и из него вышел человек. Посмотрел почти прямо в камеру, огляделся и сел на траву. Мойша с любопытством наблюдал за ним. Грибник, наверное... Нет, бомж скорее... В руках ничего нет, какой-то измученный, тяжело дышит... Впрочем, стоп, стоп, стоп... Негр встал и подошел вплотную к экрану. Молча смотрел, смотрел...
— Этого не может быть, — проговорил. — Таких совпадений не бывает!
— Что случилось? — удивленно спросила Леся. Мойша протянул в ее сторону руку с поднятой ладонью, ничего не говоря. Негр узнал хозяина кинжала, которого очень хорошо запомнил в баре, где их группу избили. Что он делает здесь, у Валаама? Это все очень подозрительно! И вообще, не совсем ясно, какую игру ведет арабский представитель разведки. Ахмед мягковат, а это наводит на размышления. Но неоспоримо одно — если будет найден византийский клинок, то все уезжают домой в Германию. А вот арабскому резиденту спешить некуда. Он здесь работает и живет. Да баба под боком такая, что все за него решить может. Зачем же домой в пустыню?
— Леся, извините, я пройдусь, проверю что это за человек.
Вышел во двор, нашел дверь, открыл засов и шагнул за забор. Пошел вдоль него на цыпочках, крадучись, словно ловя зайца. Вот он, — сидит. Травинку жует. Вид какой-то загнанный, словно пробежал марафонскую дистанцию. Тихо ступая, Мойша подошел к Димедролу сзади... Постоял пару секунд в размышлении... И... похлопал его по плечу. Тот дернулся, как от разряда тока в тысячу вольт и прыжком повернулся к Мойше. Негр был больше Дмитрия в два раза и, схватив его за плечи, не давая возможности вырваться, уставился на того как на кролика. Негр смотрел на Димедрола, Димедрол смотрел на негра... Секунда, другая... Узнал.
— Слушай, давай без шуток, друг, — сказал спокойным шепотом Мойша. — Ответь мне, что ты тут делаешь?
— Собаку выгуливаю, — не растерялся перепуганный Дима, хорошо помнивший этого черного громилу. — Питбультерьера, двух... Вон они, в кустах бродят.
— Ну, позови своих собачек. Чего молчишь?
Димедрол неожиданно для себя задал туповатый, не к месту, вопрос.
— Откуда вы так хорошо говорите по-русски?
— А у меня мама и бабушка — русские. Что — не похоже?
— Да похоже, похоже... Я думал... вообще-то, что вы не местный... Ну, а так — свой парень. Правда, подрались немного по пьянке — так все же бывает! Ты, наверное, родом с Подола? Я и припоминать тебя начинаю. Помню, в детстве бегал такой маленький, черненький... — Замолчал, уставившись в глаза негру.
— Кто?
— Ммм... Украинец!
— Ха-ха. Мне нравится твой любопытный юмор, собаковод. Послушай теперь меня. Ты помнишь, из-за чего была драка в кафе? Помнишь. Но учти, я у тебя ничего не крал. Вот своему знакомому ты морду бил не зря. А мы — совершенно не причем. Мы покупатели.
— Ну, ну...
— От нас сбежал тот придурок Игорек.
— Сбежал и от нас.
— А ножик остался у тебя.
— Это что, твоя вещь?
— Нет, нет, нет! — быстро проговорил Мойша. — Я не об этом. Вещь твоя. Но ... Как бы это тебе сказать...
— Ты приехал за кинжалом из Нойенхагена? — мрачно спросил Дмитрий Донцов и его дед, выглядывающий из глубины души.
— Тебе знаком Нойенхаген? — удивленно спросил негр.
— Да, это мой любимый немецкий город. У меня есть открытки всех красивых мест. Мой дед сфотографирован на площади Вагнера. Он там... прославился в... 45-ом. У него там был хороший друг — священник.
— У меня в Нойенхагене много родни, — ностальгически сказал Мойша. — Мать, бабка... Покойная уже. Мать то сама из Бердичева...
— И моя мать из Бердичева, — удивленно проговорил Димедрол. — Она там родилась. Жила на улице Карла Маркса. Сейчас такой уже нет. Потом, когда родился я, приехали сюда, в Киев.
Негр напряженно — удивленно глядел на собеседника.
— Как тебя зовут?
— Дмитрий. Дима.
— А меня зовут Мойша. Но я не еврей.
— Да я вижу...
— Слушай, Дима. Моя мать тоже жила в Бердичеве на улице Карла Маркса. Я это знаю. Она часто вспоминает молодость и хочет уехать туда. Иногда хочет.