Юрис Леон. Боевой клич

   Безукоризненно одетый в чистую выглаженную форму сержант даже отступил назад, словно опасаясь, что эти оборванцы прикоснутся к нему.
   — Вы, ребята, морские пехотинцы, не так ли? — раздался голос у них за спиной.
   Они повернулись и увидели загорелого молодого мужчину с серебряной генеральской звездой на петлице.
   — Да, сэр, мы морпехи.
   — А по форме сразу и не определишь.
   Оба морпеха несколько смутились. Им вдруг стало стыдно за свой неряшливый вид.
   — Боюсь, сержант позабыл хорошие манеры дома, в Штатах, — продолжал генерал. — Этот экипаж элитный и привык к блеску генеральских звезд.
   Он повернулся к сержанту.
   — Вы, наверное, не знаете, что именно морские пехотинцы выбили японцев с этих островов. Вы, ребята, участвовали в десанте?
   — Так точно, сэр.
   — Ну что ж, добро пожаловать на борт. Капрал Флауэрс!
   — Я, сэр! — донеслось из самолета.
   — Эти ребята — морские пехотинцы. Покажите им самолет. Да, парни, о вас много говорят дома, и мы все гордимся вами.
   Побагровевший сержант молча смотрел, как Энди и Дэнни поднялись на борт.
   — Хороший мужик, — заметил Дэнни, когда генерал уехал на «джипе» в сопровождении коммодора Перкинса. — Свой в доску.
   — А те, что помоложе, все ребята что надо, — согласился капрал Флауэрс.
   — Можно мы пойдем в кокпит?
   — Конечно, только ничего не трогайте, — радушно разрешил капрал. — Так, говорите, вы были в десанте? Представляю себе, что здесь творилось...

* * *

   — Педро!
   — Ну, что там? — сонно спросил Рохас.
   — Педро, проснись!
   Санитар, ошалевший от сна, вскочил с койки с ножом в руке.
   — Тихо, Педро. Это же я, Элкью. Пошли со мной.
   — Что случилось?
   — Дэнни заболел. Сильный жар.
   Санитар схватил свой чемоданчик и побежал за Элкью через весь лагерь третьей роты, на берег лагуны, где стояла палатка связистов.
   Была ночь, но Мэрион уже зажег лампу. Энди стоял на коленях перед койкой Форрестера и влажной тряпкой протирал ему лоб.
   Дэнни метался в бреду и жалобно стонал. Педро пощупал пульс и измерил температуру.
   — Ну что, Педро? Лихорадка?
   — Да, тропическая лихорадка, причем в очень тяжелой форме.
   — Он почти неделю ходил смурной. Я говорил ему, чтобы отправился в санчасть.
   — Вот блин!
   — Что же делать, Педро?
   — Надо срочно доставить его к врачу. Элкью! Зови Шапиро.
   Командир третьей роты не заставил себя ждать.
   — Что случилось, Педро? — встревоженно спросил он, врываясь в палатку.
   — Плохо дело, Макс, очень плохо. Тропическая лихорадка. Тяжелая форма. Я с таким раньше не сталкивался.
   — Так чего же вы ждете? Несите его на «аллигатор» и доставьте к врачу.
   — Боюсь, Макс, он не выдержит транспортировки на «аллигаторе». Ты же знаешь, какая это адская машина, Только от грохота помереть можно.
   Дэнни, укрытый несколькими одеялами, громко застонал. Его затрясло, лицо посерело и стало мокрым от пота. Он изогнулся и закричал от страшной боли, пронзившей все тело.
   — Я слышал, туземцы называют эту лихорадку «костоломной», — подал голос Мэрион.
   — Неужели на Лулу нет врачей? — возмутился Шапиро. — Ведь парень умирает!
   — Они все на острове Хелен. Док Кайзер ближе всех, но он на Байкири.
   — Хватайте один из «джипов». Шпарьте напрямик через лагуны и привезите дока Кайзера.
   — Сейчас прилив, и там полно воды, — напомнил Элкью.
   — Тогда берите мою амфибию! Только не стойте, как стадо баранов! Делайте что-нибудь, черт вас раздери!
   — Макс, если кто-то увидит «дак», то не миновать трибунала...
   — Положить мне на трибунал! Если что, валите все на меня!
   — Есть, командир! — Педро повернулся к Энди. — Свяжитесь с Байкири. Надо переговорить с доком Кайзером.
   ...Я как раз дежурил у радиостанции, когда они вышли на связь. Кайзер прибежал на узел связи через минуту и тут же схватил микрофон.
   — Как он там?
   — Плохо. Жар.
   — Сколько дней он болеет?
   — Никто точно не знает, но, вероятно, уже несколько дней.
   — Боли в спине и в животе?
   — Да, конвульсии... и постоянно бредит.
   — Тогда это точно лихорадка. Боюсь, мы ничем не сможем помочь.
   — Что?!
   — Мы не знаем, как лечить эту болезнь, Педро. Давай ему аспирин и попробуй сбить температуру. Больше мне нечего посоветовать.
   — Но как же, доктор...
   — Я тебе еще раз повторяю, Педро, нам ничего не известно об этой болезни, мы не знаем, что нужно делать.
   — Вы не могли бы приехать?
   — У меня здесь пятьдесят человек с такими же симптомами.
   Педро медленно стащил с головы наушники.
   — Идите-ка спать, я останусь с ним, — предложил он остальным.
   Они все слышали разговор через усилитель. Шапиро ушел, матеря в сердцах неизвестно кого. Энди, Элкью и Мэрион остались дежурить вместе с Педро.
   Дэнни метался в бреду всю ночь, непрерывно повторяя имя жены: Кэтти... Кэтти... Кэтти... Голос его постепенно слабел, а под утро он сбросил с себя одеяла и сел на койке с открытыми остекленевшими глазами. Педро силой уложил его на место и сделал все возможное, чтобы сбить температуру до следующего приступа.
   Утром температура немного спала. Рохас счел это хорошим признаком и даже позволил себе немного вздремнуть, когда в палатку ворвался босой и заспанный Маккуэйд.
   — Педро, загляни в мою палатку. У одного из ребят сильный жар и, по-моему, он умирает.
   Рохас быстро собрал лекарства.
   — Спасибо, Педро.
   — Когда он придет в себя, заставьте его выпить как можно больше сока. У него обезвоживание организма. А я вернусь, как только смогу.

* * *

   Дэнни открыл глаза. Все вокруг было как в тумане. Он попытался что-то сказать, но из груди вырвался только хрип. Сильные руки приподняли его, и он почувствовал на губах вкус сока. Присмотревшись, Дэнни различил лицо Хуканса. Все плыло перед глазами, и он напрягся, чтобы стряхнуть с себя эту бредовую пелену. И тут же кинжальная боль прокатилась по всему телу.
   — Тихо... тихо, братан. — Энди обнял его за плечи. — Выпей еще сока.
   С трудом проглотив пару глотков, Дэнни, тяжело дыша, привалился к груди Энди.
   — Я умру...
   — Да ты что, спятил?
   — Я знаю... я умру.
   Элкью стало не по себе от уверенности Дэнни и от того, как страшно осунулось его лицо.
   — Это то же самое, что и малярия, так что держись, старик, — бодро сказал Джонс. — Пару дней, и будешь на ногах.
   И тогда Дэнни заплакал.
   Энди, Мэрион и Элкью молча смотрели, как слезы катятся по его небритым щекам, и холод жуткого предчувствия охватил их сердца. Они так привыкли видеть Форрестера сильным и уверенным в себе, что вид Форрестера сломленного, Форрестера, воющего от боли, как побитая собака, просто ошарашил их.
   — Все болит... все больно... Я хочу домой... А мы все воюем и воюем... Мы никогда не вернемся... никогда...
   — А он прав, черт возьми, — прорычал Энди. — Если нас и отправят домой, то уже в гробу.
   — Ты-то чего завелся? — укоризненно спросил Элкью, но Энди уже понесло.
   — Сначала Ски, потом Левин и Бернсайд. Думаете, на этом конец? Как бы не так! Корпус всех нас сожрет. Если не получишь пулю, то сдохнешь от лихорадки, дизентерии, сгниешь в джунглях!
   — Тебе просто жаль самого себя, — тихо заметил Мэрион.
   — Ну и что? Морпехам запрещено жалеть себя? Запрещено тосковать по дому?
   Дэнни снова скрутило от боли.
   — Ну что же ты замолчал, Мэри? — яростно прошипел Энди, — Давай, расскажи ему какую-нибудь героическую историю из твоих чертовых книг!
   — Слушай, Энди, заткнись, а? — беззлобно попросил Мэрион.
   — Ты погляди на него. — Энди кивнул на корчащегося от боли Форрестера. — Тебе что, нравится смотреть, как он плачет?
   — Знаешь, Энди, почему бы тебе не смотаться отсюда на первом же транспорте? — взорвался Элкью. — Хочешь, помогу?
   — Да заткнитесь вы оба! — не выдержал наконец и Мэрион. — Мы все здесь в одной лодке. Чего вы ожидали, когда шли в морскую пехоту?
   — Сраных орденов и заупокойной мессы, — огрызнулся Энди и вышел из палатки.

* * *

   Три дня они посменно дежурили у койки Дэнни. Док Кайзер приезжал в лагерь третьей роты, чтобы переправить на Байкири тех, у кого была более легкая форма болезни. Но таких, как Дэнни, перевозить было очень опасно, ведь тогда врачи очень мало знали об этом вирусе, переносимом комарами и мухами.
   За день до Рождества второй батальон находился в жалком состоянии. Лагерь на Байкири больше походил на морг. Даже те, кто был здоров, стали нервными и раздражительными. Я, вероятно, тоже находился на пределе, поэтому, когда индеец и Гомес вернулись на Байкири из третьей роты, старшина Китс отправил туда меня.
   Когда я сошел с «аллигатора» на берег, меня встретил Мэрион и повел в палатку связистов.
   Я не видел Дэнни пять недель и был потрясен переменой в его облике. Он выглядел как настоящий скелет — заросший, бледный, измученный болью и жаром. Я, конечно, знал, что он болен, но не ожидал увидеть живой труп.
   — Привет, Мак, — прошелестел он.
   Я сел к нему на койку.
   — Ну, как ты?
   — Как видишь.
   В палатку вошел Рохас. Поздоровавшись со мной, он сунул термометр в рот Дэнни и взял флягу с соком, которую оставил ему утром. Она была полной.
   — Черт возьми, Дэнни, как ты собираешься выздоравливать? Ты же даже глотка не выпил!
   — Я... я не могу.
   Педро тихо выругался и вышел из палатки. Я последовал за ним.
   — Что происходит, Педро?
   — Не знаю, Мак. Лихорадка то проходит, то возвращается. Но он же ничего не ест. Уже целую неделю ничего не ест!
   К нам подошел Эрдэ, который принес из столовой котелок с обедом.
   — Привет, Мак. Надолго к нам?
   — На пару дней, — буркнул я. — Дэнни что-то совсем плох.
   — Не жрет, паразит. Может, поможешь покормить его?
   — Ты иди обедай, а я сам управлюсь.
   Забрав у Эрдэ котелок, я вернулся в палатку.
   — Ну-ка, больной, давай обедать. Смотри, что Эрдэ упер для тебя из столовой. Индейка! Пальчики оближешь.
   Он молча отвернулся, но я не собирался так просто сдаваться.
   — Послушай, сукин сын. Или ты будешь жрать, или я заткну тебе этот обед в задницу, усек?
   Дэнни чуть улыбнулся. Я помог ему сесть и с грехом пополам заставил съесть немного мяса.
   — Надеюсь, меня не стошнит, — мрачно пошутил он, откинувшись на подушку.
   — Я тоже надеюсь, иначе придется повторить, — серьезно ответил я.
   — Хорошо, что ты приехал, Мак.
   Я кивнул и принялся разбирать свой «эрдэ».

* * *

   Рождество... В прошлом году мы встречали его в Веллингтоне. В этом — посреди Тихого океана. А где следующее? И сколько останется в живых, чтобы встретить его?
   Непоседа взял гитару, но настроение было ниже среднего, и он со вздохом положил ее на место.
   Снаружи послышались голоса. Сначала тихо, потом все громче и громче. Рождественская песня! Мы недоверчиво переглянулись и вышли из палатки, где увидели удивительное зрелище. По дороге из деревни в лагерь шли островитяне со свечами и рождественскими подарками. Остановившись, они продолжали петь:
   "Тихая ночь, святая ночь.
   Все так спокойно и так светло..."
   Усталые морпехи третьей роты высыпали из палаток и молча слушали.
   «В райском блаженстве усни...»
   Они разошлись по палаткам морпехов дарить подарки. Мэрион привел в нашу палатку подростка, которого мне представили как Макартура, знаменитого разведчика, и его отца Александра, вождя племени.
   Макартур положил подарки у изголовья Форрестера.
   — Мой отец спрашивать, почему друг Дэнни не приходить к нам?
   — Он болен, очень болен, — пояснил Мэрион.
   Макартур перевел его слова вождю. Старик понимающе покивал головой, наклонился над Дэнни и осторожно ощупал его спину и живот. Потом положил руку на лоб больному и что-то быстро сказал Макартуру. Тот пулей вылетел из палатки и помчался в деревню. Не прошло и десяти минут, как он вернулся назад с половиной кокосового ореха, в которой плескалась желтоватая жидкость.
   — Пей, — сказал он Дэнни.
   Форрестер приподнялся на локте и взял орех. Старый Александр покивал головой. Дэнни одним глотком проглотил жидкость и, скривившись от мерзкого вкуса, снова откинулся на койку. Через пять минут он уже спал.
   Мы тихо вышли из палатки и присоединились к островитянам и морпехам, рассевшимся вокруг большого костра.
   Островитяне выбивали ритм на пустых коробках и ящиках, в то время как местные девушки, удивительно грациозные и пластичные, танцевали свои диковинные танцы. Морпехи дружно рукоплескали их искусству и больше не чувствовали себя одинокими. По кругу пошли бутылки с пивом, и началось веселье, которое достигло своего апогея, когда в круг танцоров вышел Маккуэйд. На его груди было повязано три лифчика, позаимствованных у местных красавиц. Правда, их пришлось связать в один, чтобы застегнуть на необъятной груди сержанта. На обширном животе Маккуэйда красовалась набедренная повязка, сплетенная из травы. Дополняли наряд высокие армейские ботинки на голых ногах и толстая сигара в зубах. Его танец с деревенскими танцовщицами вызвал бурю восторга, которая сменилась громовыми аплодисментами и восторженным свистом. К танцующим присоединились Ковбой Шапиро, майор Велмэн и капитан Марлин, одетые в таком же стиле.
   Я аплодировал и веселился вместе со всеми, когда чья-то рука легла мне на плечо. Обернувшись, я увидел Дэнни. Глаза его оживленно блестели, лицо чуть порозовело.
   — С Рождеством, Мак! — весело крикнул он. — Надеюсь, вы не вылакали все пиво?

Часть VI

Пролог

   После Нового года наш батальон погрузили на транспорт «Принц Георг» и перебросили на Хило, один из Гавайских островов. Местечко там было — не дай Бог, несмотря на то, что это Гавайи. По ночам холодно, днем жарко, воды так мало, что ее выдавали порциями. Но хуже всего пыль. Она был везде и днем, и ночью. Стоило убрать и вычистить палатку, как через пять минут ветер приводил все в прежний вид.
   Увольнительные на Хило не приносили былой радости. Остров населяли американцы японского происхождения. К тому же кто-то пустил слух, что вторая дивизия морской пехоты — это наемные убийцы. Так что отношение к нам было более чем прохладное. На острове имелось несколько борделей, но длинные очереди солдат, выстраивавшиеся туда каждый день, отбивали всякое желание. И тогда снова, как раньше, улыбка и дружеское слово товарища становилось для нас той бесценной поддержкой, которой не понять никому, кроме нас самих.
   И было чертовски обидно находиться совсем рядом с домом и не иметь возможности попасть туда. Мы чуть с ума не сходили, слушая американские передачи по радио, читая свежие американские газеты...
   Но вскоре опять начались марш-броски, строевые занятия, учения, смотры. Прибыло и пополнение. Совсем зеленые самоуверенные салаги. Мы даже не пытались показать им свое превосходство, потому что они и так с почтением и восхищением смотрели на ветеранов Таравы и Гвадалканала, опытных, усталых двадцатилетних ветеранов. Мы все делали лучше их, нам легко давались многомильные марш-броски, но если они это делали с азартом, стараясь доказать, что ни в чем не уступают ветеранам, то мы просто выполняли свою работу, тянули лямку. В нас уже не осталось прежнего задора и честолюбия. Даже Сэм Хаксли перестал выдумывать для нас головоломные маршруты. Мы просто хотели вернуться домой.
   Шли недели, и росла надежда, что этот десант станет для нас последним и что шестому полку наконец дадут идти в авангарде. Настроение постепенно менялось, и мы уже тренировались с каким-то ожесточенным остервенением.
   А потом пришло известие, что четвертая дивизия морской пехоты десантировалась на Маршалловы острова, в то время как в Штатах уже формировалась пятая дивизия.

Глава 1

   "Дорогой Сэм,
   Я только что встречалась с полковником Мэлколмом. Мы пообедали в офицерском клубе, и он много рассказывал о тебе. Любимый мой, я так рада за тебя и горжусь тем, что я твоя жена. Мне говорили, как здорово воюет твой батальон и что тебя представили к очередной награде. Мэлколм также сказал, что в ближайшее время ты станешь его преемником на должности командира полка. Правда, меня смущает название твоего батальона. Неужели ребята не могли придумать что-нибудь поприличнее?
   Я знаю, что полковнику Мэлколму не полагалось сообщать мне, где ты, но он сказал и я очень благодарна ему, хотя сердце замирает каждый раз, когда думаю, что ты так близко, на Гавайях.
   Помнишь старого полковника Дрэйка, который вышел в отставку несколько лет назад? Он живет на Мауи, это остров рядом с Гавайями. Уже несколько раз приглашал навестить его. Я могу приехать.
   Милый, любимый мой, не отказывай мне в этом. Я пыталась быть женой морского пехотинца, но теперь я просто жена, которая очень хочет увидеть своего мужа. В последние годы мы мало времени проводили вместе. А потом ты приехал из Исландии, и снова разлука... Я устала от этих бесконечных разлук и хочу видеть тебя. Хоть на день, хоть на час, мне все равно, только бы увидеть тебя, прикоснуться к тебе...
   Видишь, начала письмо, как полагается жене офицера, но мысль о том, что ты совсем рядом, сводит меня с ума. Я люблю тебя, всегда любила и всегда буду любить.
   Твоя жена Джин".
   Дрожащими руками Джин Хаксли распечатала конверт с ответным письмом мужа.
   "Моя Джин!
   Я отправляю это письмо не по почте, а через своего друга, который улетает в Штаты.
   Родная моя, когда я читал твое письмо, мне было страшно за свой рассудок. Мысль о том, что я могу обнять тебя, любить тебя, чуть не свела меня с ума. Сколько раз я мечтал об этом последние два года!
   Но, любимая, я прошу тебя, заклинаю, потерпи еще немного. Помнишь, когда два года назад я приехал из Исландии и принял этот батальон? Они же были совсем мальчишки, а мне требовалось сделать из них морпехов. И я сделал это. Теперь они настоящие морпехи, самые лучшие в Корпусе. Может, они и недолюбливают меня, может, даже ненавидят, я не знаю, но мне известно другое — мы вместе прошли через ад. А ведь эти мальчишки не профессионалы, как я. Им было куда труднее оторваться от своих семей. И они хотят увидеть своих жен не меньше, чем мы с тобой хотим увидеть друг друга. Просто для них это куда сложнее, чем для нас с тобой. Видит Бог, я не приношу себя в жертву ради них, но как я посмотрю им в глаза, если позволю себе то, о чем они тоже мечтают, но не имеют такой возможности? Зачем тешить себя несбыточным и обманывать друг друга? Ты же знаешь и понимаешь, что я должен находиться с ними до конца, ведь я их командир. Прости и пойми меня, любимая.
   Я никогда не писал тебе об этом раньше, но сейчас хочу, чтобы ты знала. Еще когда ты совсем юной согласилась стать моей женой, то уже наверняка знала, что я буду женат не только на тебе, но и на морской пехоте. Ты никогда не жаловалась, и много раз я хотел сказать тебе, какая ты смелая и сильная женщина. Сколько раз я проклинал себя, что не могу уделить тебе того внимания и дать тебе той жизни, каких ты достойна. Я не мог подарить тебе ни домашнего очага, ни детей, которых ты хотела. И слова, которые ты слышала чаще всего, были: «Береги себя. Я скоро вернусь». Но пойми, родная, что без тебя я никогда бы не смог стать таким, какой я есть, добиться того, чего добился в жизни. Где бы я ни был, меня всегда согревала мысль, что дома ждет любимая женщина. И женщина такая прекрасная, что я просто не знаю, чем заслужил подобное счастье. Сейчас я знаю одно, что когда вернусь, то уже ни за что и никогда не расстанусь с тобой. Я не жалею о прожитой жизни и о выбранном пути, но мне очень больно, что тебе пришлось испытать из-за меня столько невзгод.
   Еще чуть-чуть, любимая. Я вернусь, родная.
   Люблю тебя, твой Сэм".
   Письмо выпало из рук Джин Хаксли. Она невидяще смотрела в окно, предчувствуя, что больше никогда не увидит своего мужа.

* * *

   По всей видимости, шестой полк готовили к необычной операции. Это стало ясно, когда во время маневров нас ознакомили с новыми амфибиями «баффало», которые были больше и мощнее их предшественника «аллигатора». Шестой полк тренировался теперь в десантировании на «баффало», в то время как восьмой и второй полки занимались боевой подготовкой в горах.
   Окрыленные надеждой, что это наша последняя компания, мы работали, как дьяволы. Теперь мы снова были в боевом настроении и снова нас подстегивала ревность к славе восьмого и второго полков, которые чаще нас принимали участие в боевых операциях.
   Скоро наша подготовка закончилась, и мы приготовились грузиться на транспорт, который должен бы доставить нас в Перл Харбор, когда неожиданное известие нарушило все планы командования: в Перл Харборе потоплено пять транспортов. Вероятно, они предназначались и для нашего полка, потому что нас оставили в лагере, а Сэм Хаксли на первом же самолете вылетел в Гонолулу выяснить обстановку.
   ...Подтянутый адъютант генерал-майора Снайпса открыл дверь в кабинет.
   — Сэр, к вам полковник Хаксли.
   — Пусть войдет.
   Адъютант пропустил Хаксли в кабинет и закрыл за ним дверь.
   Снайпс совсем недавно принял командование второй дивизией. О нем ходила легенда, что он никогда в жизни не улыбается. С этим никто не спорил.
   — Вы просили разрешения поговорить со мной, Хаксли, и вижу, что зря время не теряли.
   — Сэр, мой батальон все еще в лагере на Гавайях.
   — Это не значит, что они останутся там до конца войны.
   — Генерал, я знаю, что вмешиваюсь не в свое дело, но разрешите задать вопрос. Один из взорванных транспортов предназначался для нас?
   — Вы правы, Хаксли. Это действительно не ваше дело.
   — Значит, мы должны были десантироваться в авангарде какой-то крупной операции?
   — Не вижу смысла продолжать этот разговор.
   — И тем не менее мы его продолжим.
   — Что?!
   — В связи с тем, что транспортов теперь не хватает, наше участие в десанте оказалось под вопросом, не так ли?
   Снайпс смерил его ледяным взглядом.
   — Мы сами решим, что нужно делать в сложившейся ситуации, полковник. А ваше дело выполнять приказы. И убирайтесь отсюда, пока я не предал вас трибуналу.
   Генерал склонился над картой, давая понять, что разговор окончен. Однако Хаксли продолжал стоять навытяжку посреди кабинета.
   — Генерал, война скоро закончится. Сейчас в Корпусе пять дивизий, и это наш последний шанс попасть в авангардный десант.
   Снайпс молча взялся за телефон.
   — Ну что ж, давайте, звоните! Вызывайте военную полицию! Вы все завидуете шестому полку, а тут такой повод не дать нам отличиться!
   Генерал несколько секунд разглядывал рослого плечистого полковника.
   — Мне все уши прожужжали, как вы досаждали генералу Причарду на Гвадалканале. Теперь взялись за меня?
   — Это ложь, и вы знаете это. Мы столько готовились, и вы, черт возьми, отлично понимаете, что наш полк лучший во всем Корпусе. По крайней мере в данный момент.
   — Ладно, Хаксли. — Генерал, казалось, успокоился. — Подойдите сюда, я кое-что покажу вам.
   Он достал из сейфа толстенную папку и швырнул на стол.
   — Когда-нибудь видели это?
   — Нет, сэр. — Хаксли подошел поближе и прочитал надпись на обложке: «Операция Кингпин. Совершенно секретно».
   — Две тысячи страниц, Хаксли. Приливы, ветры, приблизительные потери, количество патронов, литры бензина, топография, информация о командовании противника, диспозиция японского флота, даже расчет туалетной бумаги, если он вам нужен. — Снайпс наклонился вперед, оперевшись на стол. — Задействованы три дивизии. Шестьдесят тысяч штыков. Мы захватываем этот остров, потому что с него можно бомбить Токио круглые сутки. Понимаете? А вы хотите изменить план, рисковать жизнью тысяч людей и миллиардами долларов. Да за кого вы себя принимаете?
   Хаксли побелел от ярости.
   — Генерал, — медленно произнес он. — Можете взять этот талмуд и сунуть его сами знаете куда. Вы же отлично знаете, что после первого выстрела эту книгу можно выкинуть. Или вы считаете, что такая книга выиграла битву за Гвадалканал? Или, может, она помогла нашим ребятам идти через лагуны к Синим пляжам на Тараве? Вы же понимаете, что в итоге все решает серая скотинка с винтовкой в руках, которая ничего не ведает об этой умной книге, а просто подставляет грудь под пули и выигрывает войну. А мои ребята лучшие в Корпусе, и они заслужили почетное право идти в авангарде десанта!
   — Да, Хаксли, а ведь когда-то мы считали вас умным молодым офицером. Ну, ничего, после этой кампании вы до конца службы будете проверять бирки на писсуарах! Я не потерплю нарушения субординации!
   Хаксли сжал огромные кулаки.
   — Генерал, когда я шел сюда, то знал, что у меня отсюда два пути. Либо в гарнизонную тюрьму, либо в десант во главе моего батальона. Я не вернусь к своим ребятам, зная, что мы снова будем убирать дерьмо после скачек!
   Снайпс вдруг решительно сел за стол, надел очки и открыл секретную папку.
   — У меня нет больше военных транспортов, Хаксли, но есть небольшое вспомогательное судно. Как раз достаточно места для вашего батальона. Но через месяц вы раскаетесь, что пришли ко мне. Вас ожидает преисподняя, уж поверьте моему опыту.
   Хаксли хотел было что-то сказать, но только беззвучно шевельнул губами.
   — Вы шли сюда, зная о моей репутации в Корпусе, Хаксли. Меня ведь считают злющим сукиным сыном, верно? Теперь вы добились, чего хотели, и наверняка задаете себе вопрос: «Зачем я это сделал и почему Снайпс в конце концов сдался?» На первый вопрос вы можете ответить сами, а на второй отвечу я. Потому что на таких сумасшедших отчаянных дьяволах, как вы, держится морская пехота. Так что можете гордиться своей победой.