Зевако Мишель. Капитан

   – К Лувру! К Лувру! – вопила толпа.
   Гиз побледнел. В эту минуту решалась судьба Франции и его собственная судьба. Он круто повернул коня. На Лувр! Пора! Династия Бурбонов отжила свой век. И вдруг раздался чей-то крик:
   – Из Лувра идет гвардия! Гвардия! Берегитесь, гвардейцы!
   Гиз понял: еще минута, – и начнется кровавая междоусобица. И ему не выйти победителем из этой схватки, потому что король послал против него свою гвардию.
   Гиз взмахнул рукой, и кавалькада понеслась по улице Тиссерандри – к особняку герцога. Лувр спасен! Но прежде чем покинуть площадь, де Гиз успел бросить взгляд на человека, который первым крикнул, что сюда идут гвардейцы. И вдруг герцог узнал того, с кем повздорил сегодня утром на постоялом дворе! Он узнал Капитана! Взгляды шевалье и герцога встретились. Капестан громко расхохотался.
   Кавалькада спешила к особняку Гизов: сторонники Лиги не были готовы к уличному бою. Наконец всадники остановились перед громадным зданием.
   – Опустите подъемный мост! – громко распорядился герцог. – Поднимите решетку!
   В этот момент к Гизу подбежал дворянин из его свиты.
   – Нужно было идти к Лувру: против нас никого не посылали! Из Лувра не вышло ни одного человека! – задыхаясь, вскричал он.
   – На Лувр! На Лувр! – тут же завопили сторонники герцога.
   – Слишком поздно! – прошептал Гиз. Теперь он понял, почему смеялся Капестан. С уст герцога со рвалось яростное проклятье.
 
   Лувр был темен и мрачен. Лишь в нескольких окнах виднелся слабый свет. В одной из освещенных комнат неподвижно стояли люди, похожие на призраков.
   У окна, сжав губы, замер побледневший маленький король. Его волосы стали влажными от ночного тумана. Людовик Тринадцатый смотрел на того, кто завтра взойдет на престол, если пожелает… Юный король слушал неистовые крики, каждый из которых был пощечиной ему. За его спиной стоял Альбер де Люин. Он тоже смотрел в окно. Время от времени Люин наклонялся к Людовику и говорил:
   – Сир, стоит вам только приказать. Какая охота! Какая превосходная охота! Позвольте нашей французской гвардии выйти! Давайте возьмем швейцарцев, сир! Возьмем корсиканцев господина д'Орнано – и на охоту!
   – Сир, – поддерживал его Орнано, подкручивая усы, – стоит вам только пожелать – и мы обнажим шпаги!
   Король отворачивался.
   – Нет, сир! – произносил другой голос. – Схватить сегодня де Гиза – значит возродить Лигу и начать кровавую междоусобицу. Больше выдержки, сир! Будем действовать, как политики! И в один пре красный день мы расправимся с этими надутыми индюками. Давайте подождем, сир!
   Юный король склонил голову. Этот голос его подавлял. И будет подавлять всю жизнь! Этот голос принадлежал Ришелье…
   Люину пришлось уйти. Орнано тоже отступил на несколько шагов. Ришелье, не сомневаясь, что его выслушали и поняли, спокойно и величественно удалился. В дверях он столкнулся с каким-то человеком, одетым во все черное, который поклонился и прошептал:
   – Монсеньор, Марион Делорм и маркиз де Сен-Мар только что вернулись в Париж.
   Ришелье вздрогнул. Ришелье побледнел.
   – Идем! – сказал он негромко.
   Оба, епископ и человек в черном, Ришелье и Лаффема, быстро спустились по лестнице. Внизу они встретили дворянина, который поприветствовал их и стал подниматься по широким ступеням. Это был Ринальдо. Почему-то он бросил на Лаффема странный взгляд…
   В комнате кроме короля, Орнано и Люина было еще несколько человек. У двери неподвижно стоял Витри. В углу смеялась маленькая королева Анна. Она не задумывалась ни о сегодняшних волнениях, ни о будущей жизни. За столом сидела королева-мать; чутко прислушиваясь к шуму, доносившемуся снаружи, она холодно смотрела на своего сына. Иногда королева вполголоса переговаривалась с Кончини – и тогда ее взгляд становился совсем другим. Мария Медичи снова завоевала сердце маршала д'Анкра!
   Кончино Кончини улыбался. Однако он был бледен, как смерть. Этот человек не хотел больше жить! И все же он продолжал играть свою роль. Мария Медичи страстно шептала:
   – Повтори, Кончино, повтори, что ты любишь только меня!
   Кончини закрывал глаза и, стараясь придать своим словам как можно больше убедительности, отвечал:
   – Я люблю только вас одну…
   Как только маршал опускал веки, перед ним вставал образ Жизели Ангулемской! Мария Медичи вздрагивала от счастья и, чтобы скрыть свое волнение, отдавала распоряжения об обеде. Через некоторое время эта сцена повторялась – с небольшими вариациями. Вдруг Кончини почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Марии в этот момент не было рядом. Он обернулся и увидел Леонору Галигаи.
   – Ты страдаешь? – тихо спросила она.
   – Как проклятый! – простонал маршал д'Анкр.
   – Потерпи еще немного, Кончино, – прошептала женщина. – Ты ее увидишь!
   – Леонора! Мое сердце… – чуть не плача, выговорил Кончини.
   – Мужайся, мой дорогой, – улыбнулась его жена. – Еще несколько дней. Не стоит бросать вызов Провидению: Лоренцо предупредил меня, что этот Капестан может оказаться причиной твоей смерти. Ты же знаешь, с той самой ночи я делаю для тебя все, что могу! Сегодня я наконец нашла Бельфегора… и с его помощью разыщу твою Жизель!
   Кончини вздрогнул… Леонора Галигаи бросила на Людовика Тринадцатого странный взгляд… Затем женщина удалилась.
   «Иди, демон, – подумал Кончини. Он был в бешенстве. – Мне нужно от тебя только одно, чтобы ты вернула мне ту, которую у меня похитила. А тогда… О, тогда тебе придется плохо, Леонора!»
   Поклонившись королю, Кончино Кончини вышел. Вслед ему с ненавистью смотрел Витри. В прихожей маршал подошел к Ринальдо, для которого только что купил графство Леруяк.
   – Ну, что мой дорогой граф? – спросил маршал. Ринальдо что-то тихо проговорил. Затем добавил громче:
   – Я только что встретил господина Ришелье – разумеется, в компании Лаффема. В последнее время этот епископ становится все более влиятельным! Если бы я был маршалом д'Анкром, я быстро бы избавился от него.
   – Всему свое время, граф, всему свое время. Потерпите, – пробормотал Кончини.
   – А может, мы отделаемся пока хотя бы от Лаффема? – настаивал Ринальдо. – Один удар кинжалом – и все…
   – Завтра я вручу тебе приказ о его аресте, а ты доставишь Лаффема в Бастилию, – усмехнулся Кончини. – Я поговорю с комендантом крепости. Десять ударов кинжалом в сердце…
   Теперь Людовик Тринадцатый остался в комнате почти совсем один. Он решил испить горькую чашу до дна. Окно выходило на улицу Бове. Все соседние улицы были запружены народом. Вдали, неизвестно почему, звонили колокола. То там, то тут раздавались возгласы:
   – Гиз! Гиз! – Да здравствует Лотарингия! – Да здравствует месса! – Да здравствует Большой Анри! – Да здравствует спаситель народа!
   Побледневший Людовик отошел от окна и прошептал:
   – О! Ни одного крика «Да здравствует король!»
   Ни одного! Ни одного!
   И в это время под окном раздался звонкий молодой голос. Кто-то бросил вызов всему Парижу!
   – Да здравствует Людовик! Да здравствует король! – кричал смельчак.
   Юноша покраснел от удовольствия.
   – Да здравствует король! – снова зазвенело в воздухе.
   – Этот голос, этот голос! – бормотал Людовик. – Я его знаю!
   – Да здравствует Людовик! Да здравствует король! – разносилось по улице.
   «Это он! Мой Капитан! Капитан!» – радостно думал юный государь, и в сердце его оживала надежда…
 
   На следующий день Париж все еще бурлил. Еще с ареста Конде народ затаил ненависть. Однако до последнего времени нельзя было открыто выражать свои чувства. И вот теперь плотину прорвало. Хотя надо признать, горожане не питали особой симпатии к принцу де Конде, который был ужасным скрягой…
   Феодалы, католики-фанатики, мещане, чернь – все объединились вокруг Гиза.
   Поэтому по улицам Парижа бродили толпы, вооруженных людей, которые то вопили: «Да здравствует!», то орали: «Долой» и призывали к погромам и убийствам. «Гиз собирается покинуть свой особняк!» «Гиз решил пойти на Лувр!»
   Но Гиз все не появлялся. Он был занят тем, что спорил со своими домочадцами. А пока герцог колебался, Париж кричал: «На Лувр!»
   Где-то около девяти часов вечера через толпу пробирался какой-то человек. Наконец он попал на улицу Сен-Антуан и зашел в один кабачок, пользовавшийся весьма дурной славой. Этим человеком был Лаффема.
   В кабачке он увидел семерых мужчин. Шестеро сидели за столом в глубине комнаты и играли в кости. Седьмой держался особняком. Перед ним стояла кружка с крепким медом. Это был худой, костлявый субъект с устрашающими усищами. Как только в кабачке появился Лаффема, он встал и поклонился. Затем они уселись друг против друга. Несколько мгновений усатый молча смотрел на Лаффема, а Лаффема – на усатого. Наконец они заговорили.
   – Как твои люди? – поинтересовался шпион Ришелье.
   – Они готовы. А ваши пистоли? – осведомился усач.
   – Тоже готовы, – ответил Лаффема.
   – Хорошо, – кивнул усач. – Что дальше?
   – Остальное вас не касается, – отрезал Лаффема.
   – Пистоли? – поднял брови головорез.
   – Половину сейчас, половину потом, – отозвался шпион Ришелье.
   – Давайте сюда, – потребовал усатый.
   Лаффема вытащил из под полы своего плаща кожаный кошелек и высыпал его содержимое на стол. Не успел он это сделать, как шестеро игроков в кости дружно вскочили и бросились к Лаффема и усачу. Двенадцать жадных рук потянулись к монетам…
   – Полегче, ребята, полегче! – осадил игроков головорез. – Первый, кто дотронется до золота, получит шесть дюймов железа в брюхо! Видите, сеньор, какие они послушные? – улыбнулся он Лаффема. – Все будет в ажуре. Птичку посадят в клетку, не беспокойтесь.
   Минутой позже банда испарилась. Лаффема уплатил по счету и тоже покинул сие сомнительное заведение.
   Он направился к углу улицы Пти-Мюск. Там он зашел под навес и стал ждать. Лаффема думал:
   «Сейчас я окажу монсеньору бесценную услугу. Поэтому я за нее ничего не попрошу. По крайней мере, пока… Нет, монсеньор, не надо денег… Потом, когда вы станете первым человеком в королевстве, Лаффема потребует свою награду!»
   На его тонких губах заиграла коварная улыбка. Однако прошло уже полчаса… Лаффема начал беспокоиться.
   «Еще немного, и маркиз де Сен-Мар вернется в свой особняк. Тогда завяжется драка, в которой мы можем и не победить…»
   Вдруг прямо перед Лаффема выросла тень.
   – Все в порядке, монсеньор, – произнес хриплый голос.
   Лаффема узнал главаря банды и невольно вздрогнул.
   – Ты что, смеешься надо мной? – сердито прошипел шпион Ришелье. – Я не слышал ни одного звука.
   – Все в порядке, – усмехнулся головорез. – Платите! – решительно потребовал он.
   – Я ничего не видел! – забыв об осторожности, вскричал Лаффема. – Негодяй, ты, может быть, хочешь…
   Бандит схватил Лаффема за руку и резко толкнул к стоявшей в десяти шагах карете. Шпион Ришелье заглянул внутрь и увидел женщину со связанными руками и с кляпом во рту. Лаффема сразу узнал ее. Это была Марион Делорм. Ни слова не говоря, Лаффема протянул главарю кошелек. Тут же из темноты появились еще шесть теней. Бандит быстро пересчитал деньги и прошептал:
   – В любое время я к вашим услугам; вы знаете, где меня найти… Все, мы сматываемся!
   И в мгновение ока банда улетучилась. Лаффема захлопнул дверцу кареты и уже собрался опуститься на сидение, как вдруг на углу улицы показался всадник. И тут же дверца экипажа распахнулась и чей-то зычный голос завопил:
   – На помощь! На помощь! Скорей! Сюда!
   Уже почти усевшийся Лаффема неожиданно почувствовал, как кто-то схватил его за ноги и потащил вниз. Это был всадник, подоспевший на крик.
   – Трогай! – заорал Лаффема, очутившись на мостовой. Кучер подхлестнул лошадей, и экипаж рванулся с места.
   – На помощь! Караул! – продолжал завывать отчаянный голос.
   – Замолчи, луженая глотка! – приказал человек, уже державший Лаффема за горло.
   – О! Господин маркиз! Пощадите! Я… – залепетал тот, кто только что испускал истошные вопли.
   – Так, Лантерн, объясни мне, зачем сюда приезжала эта карета, кто этот человек и почему ты кричишь? – спросил мужчина, не выпуская из рук Лаффема.
   – Только что похитили госпожу маркизу! – снова взвыл лакей.
   Анри де Сен-Мар испустил яростный крик. Экипаж уже исчез из вида. Сен-Мар подумал и решил, что единственный шанс отыскать Марион – это допросить человека, которого он задержал.
   – Ты был там? – проревел маркиз.
   – Нет, – прохрипел шпион. – Я просто проходил мимо и услышал шум…
   – Ты был там! – дрожа от ярости, повторил Сен-Мар. – Если не сознаешься, тебе конец!
   И маркиз выхватил кинжал.
   – Не убивайте меня! – взмолился перетрусивший Лаффема. – Я все вам расскажу…
   Сен-Мар наконец опустил руку, сжимавшую горло шпиона, и убрал кинжал. Лаффема прокашлялся, отдышался и заявил:
   – Мадемуазель Марион Делорм не сделают ничего плохого.
   – Кто приказал ее похитить? – вскричал маркиз, бешено сверкая глазами. – Куда ее отвезли? Говори!
   Молодого человека душила ярость. Лаффема подумал: «Если я сознаюсь, меня убьет Ришелье. Если нет, то меня прикончит Сен-Мар. Ох, ну и влип же я!»
   – Решайся! – прогремел маркиз.
   Он приставил кинжал к груди Лаффема. Но шпион вдруг мрачно улыбнулся.
   – Я ничего не могу вам сказать, – произнес он.
   – Хорошо! Сейчас ты умрешь, собака! – прорычал Сен-Мар.
   – Но я могу провести вас в тот дом, где находится Марион Делорм, – предложил Лаффема.
   – Если ты сделаешь это, то я осыплю тебя золотом, понимаешь? – вскричал маркиз.
   – Золотом? Почему бы и нет? – усмехнулся шпион. – Идемте, – решительно сказал он Сен-Мару.
   И они отправились в путь. Сен-Мар дрожал, как в лихорадке. Время от времени он судорожно сжимал руку Лаффема. Наконец они остановились перед старым особняком.
   – Здесь! – заявил Лаффема.
   – Идем! – ответил маркиз.
   Шпион особым образом повернул дверной молоток, и дверь открылась. Они вошли в переднюю.
   – Где мы? – спросил Сен-Мар.
   – У епископа Люсонского, – откликнулся Лаффема.
   Маркиз скрипел зубами.
   – Ришелье! – Сен-Мар злобно расхохотался. – Как же я раньше не догадался! Проводи меня к своему хозяину. Быстро!
   – Хорошо, – кивнул Лаффема. – Сейчас монсеньор вас примет.
   И шпион распахнул перед маркизом какую-то дверь. Но не успел Сен-Мар войти в комнату, как услышал, что дверь за его спиной захлопнулась. Молодой человек стремительно обернулся. Лаффема в комнате не было! Маркиз колотил в дверь, пока не разбил руки в кровь. Затем он принялся кричать, но скоро понял, что никто его не услышит, убежать отсюда было невозможно: Сен-Мар не обнаружил в комнате ни одного окна, зато увидел, что дубовая дверь окована железом. Несчастный пришел в отчаянье. Он плакал, умолял, рычал от бессильной ярости. Наконец, весь окровавленный, маркиз потерял сознание…
   На следующий день, в два часа пополудни Лаффема покинул особняк на набережной Огюстен – тюрьму Марион Делорм и Сен-Мара. До этого у шпиона состоялся долгий разговор с хозяином.
   «Ну, что ж, сегодня ночью я нанес двойной удар, – думал Лаффема, шагая по улице. – Теперь монсеньор у меня в руках. Остается Гиз: теперь тебе придется следить еще и за ним, мой маленький Лаффема. Схватить герцога будет нетрудно: повод всегда найдется… И если мне удастся привести Гиза на виселицу или, по крайней мере, в Бастилию, я пойду дальше. Кончини? В сущности, этот Кончини глупец, и я…»
   В этот момент он почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча. Лаффема обернулся и увидел Ринальдо, которого сопровождали трое или четверо стражников.
   – Сударь, я должен препроводить вас в замечательное место, – с любезной улыбкой заявил Ринальдо. – Обстановка там такая, что ей не погнушается даже принц, а кормить вас будут, как епископа. Вы узнаете королевскую печать?
   И Ринальдо сунул под нос шпиону документ с печатью короля. Это был приказ об аресте Лаффема!
   – Вам велено схватить меня? – пролепетал слуга Ришелье. – Куда вы собираетесь меня отвести?
   – В Бастилию, дорогой мой, – усмехнулся Ринальдо. – Как принца де Конде!
   И через час Лаффема был в камере…
 
   Этим утром епископ Люсонский долго совещался с таинственным монахом-капуцином, которого иногда принимал у себя. Епископ звал своего гостя отцом Жозефом. После ухода монаха Ришелье долго пребывал в задумчивости.
   «Итак, – размышлял он, – Лаффема посадили в Бастилию. Неужели Кончини перестал мне доверять? Значит, это начало войны?»
   Несколько минут Ришелье медленно прогуливался по залу. Затем епископ надел перчатки, прикрепил к поясу шпагу и уверенным шагом вошел в комнату, где было лишь одно окно – слуховое. В эту комнату вчера поместили Марион Делорм. Красавица казалась немного бледнее, чем обычно, и все же она улыбалась.
   «Как я устал от этой улыбки!» – подумал Ришелье.
   Некоторое время они молча смотрели друг на друга. В глазах Ришелье полыхала любовь, смешанная с презрением.
   – Позавчера я предложил вам миллион, – без всяких вступлений начал епископ. – Кроме этого, особняк в Париже и загородный дом. Я обещал подарить вам любые драгоценности, какие вы только пожелаете…
   Марион расхохоталась.
   – Да! – воскликнул Ришелье. – Именно таким и был ваш ответ.
   – Простите меня, господин епископ, – ответила женщина, по-прежнему смеясь, – но вы выражаетесь, как нотариус. Это не объяснение в любви, а опись имущества!
   Ришелье побагровел. Он чувствовал себя униженным.
   – Может быть, вы соизволите присесть, монсеньер? – нежно спросила Марион. – Нет? Ну, что же! В таком случае позвольте мне сидеть перед моим пастырем!
   – Вчера, – продолжил Ришелье, – я предупредил вас, что вам предъявят обвинение в государственной измене. Вы участвовали в заговоре, и все доказательства собраны…
   Марион снова залилась звонким смехом.
   – Да! – скрипнул зубами Ришелье. – Во второй раз вы ответили мне точно так же.
   – Сами посудите, ведь теперь вы говорите, как судья! – произнесла женщина. – Это не объяснение в любви, это обвинительная речь!
   Ришелье почувствовал, как в его душе закипает ярость.
   – Итак, монсеньор, позавчера была опись, вчера – обвинительная речь, – сказала Марион. – Что же я услышу сегодня?
   – Сегодня я не буду ни нотариусом, ни судьей, – мрачно ответил Ришелье.
   – Значит, вы будете палачом? – холодно осведомилась красавица.
   Ришелье отшатнулся, словно его хлестнули по лицу. Он опустил голову, но через секунду снова поднял ее. Лицо епископа страшно исказилось. Марион встала.
   – Палачом? – медленно произнес Ришелье. – А почему бы и нет?
   Марион была отважной женщиной. В ее глазах вспыхнуло пламя – пламя бунта. Ришелье попятился. Марион наступала на него.
   – Пусть будет так! – воскликнула она. – Я могу выбирать, поцелуй смерти на моей шее или ваш поцелуй на моих губах. Что ж! Я предпочитаю первый!
   – Нет! – вскричал Ришелье. – На эшафот взойдешь не ты! На плаху ляжет голова того, кто тебе дорог! Это будет твой любовник! Слушай: Сен-Мар в моих руках. Теперь только ты можешь спасти его!
   Марион Делорм задрожала. Она прошептала:
   – Бедный мальчик! Любовь, которую я начала к нему испытывать, не принесет ему счастья!
   Ришелье заметил, Что происходит с его пленницей, и подумал:
   «Теперь она моя!»
   – Послушайте, Марион, – продолжал епископ. – Вы разбили мое сердце. Тем хуже для вас! Вашего любовника я ненавижу. Хотите знать, что я сделаю? Отправлюсь в Лувр, пойду к королю, объявлю ему, что раскрыт заговор герцога Ангулемского, и докажу, что маркиз де Сен-Мар – один из самых ярых сторонников сына Карла Девятого! Этим же вечером ваш любовник окажется в Бастилии и вскоре предстанет перед судом. Может быть, вы и теперь находите, что я выражаюсь как нотариус или как судья? А может быть, это и есть то самое объяснение в любви, которое вам так хотелось услышать?
   И в третий раз Марион рассмеялась.
   – Объяснение в любви? Скажите лучше – донос шпиона! – воскликнула она. – Если бы здесь был маркиз де Сен-Мар, он поговорил бы с вами так, как вы заслуживаете. Но поскольку его нет, то вам отвечу я!
   Марион резко шагнула вперед и дала епископу звонкую пощечину.
   Герцог даже не шевельнулся. Пощечина, полученная от женщины, – это же почти ласка…
   – А теперь уходите, – решительно потребовала Марион.
   – Ухожу, – ответил Ришелье. Он был спокоен, однако его тон заставил Марион содрогнуться от ужаса. – Но на прощание хочу вам сказать, что вы только что приговорили Анри де Сен-Мара к смерти. Пусть он попробует избежать ее, если сумеет… Завтра или через неделю, через год или через десять лет – но я приведу приговор в исполнение.
   Побледневший епископ поклонился и вышел. «Тебе аукнется эта оплеуха, Сен-Мар!» – подумал он.
   Ришелье спустился на первый этаж и подошел к двери комнаты, где был заточен Сен-Мар. Епископ взглянул в потайное окошко. Первое, что бросилось ему в глаза, – это переломанная мебель. Затем он заметил лежавшего в углу молодого человека.
   Ришелье улыбнулся, закрыл окошко и удалился. Минуту спустя он вскочил на коня и помчался в Лувр.
   Епископ нашел юного короля на самом оживленном дворике Лувра. Людовик находился здесь в обществе своего учителя соколиной охоты. Увидев Ришелье, Люин сердито пробурчал себе под нос:
   – Настанет день, когда этот ястреб обрушится на меня. Пора бы его остановить!
   – Здравствуйте, господин епископ, – улыбнулся король.
   Ришелье низко поклонился и ответил:
   – Я очень сожалею, сир, что отвлекаю вас от дел…
   – Вы хотите сказать, что желаете поговорить со мной наедине? – спросил обеспокоенный король.
   – Да, сир, осмеливаюсь просить аудиенции… Речь идет о благе государства.
   – Хорошо, сударь, – вздохнул Людовик Тринадцатый. – Через пять минут я буду в своем кабинете и прикажу собрать совет.
   – Нет, сир! – тихо проговорил Ришелье. – То, что я должен сообщить Вашему Величеству, не должны слышать ничьи уши.
   С этими словами епископ Люсонский проследовал во дворец. Однако Люин сделал все возможное, чтобы задержать Людовика Тринадцатого подольше. Наконец через час слуга проводил Ришелье в кабинет. Там епископа ждал король.
   – Я слушаю вас, – проговорил Людовик.
   – Сир, Париж спокоен, – начал Ришелье. – Гроза кончилась. Теперь мы можем благодарить Господа за то, что Он внушил вам недоверие к советчикам, призывавшим к насилию. Но это еще не все. Сир, мне кажется, что настало время, когда нужно действовать, как действовал ваш прославленный отец: используя и хитрость, и силу.
   – Итак, вы собираетесь посоветовать мне схватить герцога де Гиза? – жадно спросил король.
   – Боже сохрани, сир! – вскричал Ришелье. – Может быть, позже… Позвольте мне объяснить свою мысль с помощью притчи. Однажды…
   В этот момент внезапно распахнулась дверь, и лакей объявил:
   – Ее Величество королева!
   Ришелье согнулся в низком поклоне. Людовик Тринадцатый встал, приблизился к Марии Медичи и поцеловал ей руку.
   – Какой приятный сюрприз, мадам! – произнес юноша.
   – Сир, я действительно пришла сюда, чтобы сделать вам сюрприз, – ответила королева. – Вернее, я хочу рассказать вам о сюрпризе, который приготовил всем нам маршал д'Анкр. Он устраивает праздник в садах нового дворца, и я поспешила к вам, сир, чтобы просить вас принять участие в этом торжестве.
   – Праздник у Кончини! – промолвил король.
   – Нет, сир! У меня! – сухо сказала королева.
   – И когда же он состоится? – осведомился Людовик.
   – Сегодня, сир! – откликнулась Мария Медичи.
   – Но это невозможно, мадам! – вскричал юноша.
   – О, какая жалость! – произнесла Мария Медичи таким же тоном, каким сказала бы: «Мне это совершенно безразлично!» – В таком случае, прощайте, сир, – заявила она. – Я пойду к молодой королеве.
   С этими словами Мария Медичи удалилась. В предвкушении праздника королева-мать пребывала в радостном возбуждении. Людовик вздохнул и опустился в кресло.
   – Итак, однажды, господин епископ?.. – вернулся он к прерванной беседе.
   – Однажды, сир, некоему пастуху сказали, что в горах бродит лев, который угрожает его стаду. Один человек посоветовал пастуху: «Вооружись своим посохом и напади на льва!» Второй добавил: «Возьми свой лук, свои стрелы и срази его!» А третий сказал: «Вон там, у подножия скалы, его логово, – и тебе нужно только замуровать вход в пещеру». Но пастух все сделал по-своему. Он подождал, пока лев уснет, а потом отрезал ему один коготь. Однако лев лишь притворился спящим и прекрасно видел, что делает пастух. Но ведь один коготь – это такой пустяк, что лев только рассмеялся. На следующий день пастух пришел снова и отрезал еще один коготь. Но и это не обеспокоило льва: когтем больше, когтем меньше – какая разница! Так продолжалось до тех пор, пока лев не обнаружил, что пастух отрезал ему последний коготь. Тогда он зарычал: «Пастух, ты поплатишься за свою дерзость!» Но пастух, не говоря ни слова, заковал льва в цепи – ведь теперь тот уже не мог защищаться! Вот какова моя притча, сир! Людовик Тринадцатый улыбнулся и сказал:
   – Согласитесь, ваш лев был чересчур снисходителен!
   – Нет, сир: он был слишком тщеславен, вот и все, – пожал плечами епископ. – Нам не поймать герцога де Гиза в его собственном логове. Но если вы вырвете ему один коготь, он только посмеется. Коготь за когтем, сир, и через три месяца лев будет в оковах. Ваше Величество, я имею честь предложить вам заняться Сен-Маром.