Феликса Пиа в районе Сен-Мартен, где она останавливалась во время
последних своих приездов. Это рабочий район, живут здесь в основном
итальянцы или же семьи выходцев из Италии.
С этого времени и до своего отъезда в пятницу вечером, 4 октября, днем
она демонстрирует товары своей фирмы в центре города в косметическом
салоне Жаклины д'Арс, на Римской улице. Около девятнадцати часов она
обычно покидает салон и проводит все вечера, включая первый, в обществе
некоего Пьера Бекки, стюарда корабля "Виль д'Орлеан", принадлежащего
Всеобщей Трансатлантической компании.
Приметы Пьера Бекки: высокого роста, брюнет, одевается элегантно,
довольно плотного телосложения, тридцати пяти лет. Сведения о судимостях:
дважды отбывал наказание в Тулоне в военно-морской тюрьме во время
прохождения службы за нанесение побоев и ранений во время драки, после
этого никаких проступков не числится. В начале ноября должен отбыть на
борту "Виль д'Орлеан", который отправляется в десятинедельное плавание на
Дальний Восток. С Жоржеттой Тома познакомился несколько месяцев назад во
время одного из ее приездов в Марсель. Он жил тогда вместе с ней в "Отель
де Мессажери". С тех пор он больше с ней не встречался и не имел от нее
никаких известий.
Во вторник 1 октября после полудня Жоржетта Тома звонит из салона
Жаклины д'Арс в одно кафе на улице Феликса Пиа, которое обычно посещает
Пьер Бекки, когда находится на берегу. Поскольку стюарда в это время нет в
зале, Жоржетта Тома просит хозяина кафе мсье Ламбро передать ему, что она
будет ждать его вечером около двадцати часов.
Около двадцати часов Жоржетта Тома встречается с Пьером Бекки в кафе на
улице Феликса Пиа, где он, ожидая ее, играет в карты с завсегдатаями
заведения.
Они ужинают вместе неподалеку от кафе в одной из пиццерий на бульваре
Насьональ и в двадцать два часа вместе возвращаются в "Отель де
Мессажери".
Все последующие дни после работы Жоржетта Тома встречается со своим
любовником в том же кафе и в тот же час, затем они ужинают все в той же
пиццерии, и только в четверг они отправляются в кино, а затем ужинают в
ресторане на берегу моря.
По утрам она первой покидает "Отель де Мессажери", садится в автобус на
углу улицы Феликса Пиа и бульвара Насьональ и едет на работу. Обедает она
всегда вместе с остальными служащими Жаклины д'Арс в кафе самообслуживания
на Римской улице. Пьер Бекки покидает номер после полудня.
Ни один из тех, кого за несколько часов удалось опросить, не заметил в
поведении Жоржетты Тома ничего необычного.
Пьер Бекки, допрошенный в воскресенье утром, не может сообщить никаких
полезных для расследования сведений. Он был знаком с Жоржеттой Тома в
общей сложности дней десять, пять дней в феврале и четыре дня в октябре,
он ничего не знает о ее жизни в Париже, не знает, есть ли у нее враги, не
знает, каковы могли быть мотивы убийства. В пятницу вечером после того,
как они наспех поужинали в пиццерии, он проводил Жоржетту Тома на вокзал
Сен-Шарль. Они попрощались за две минуты до отхода поезда у выхода на
перрон. Весь следующий день, когда Жоржетта Тома была задушена в Париже,
он находился в Марселе. Все сказанное им подтверждается собранными
материалами.
Полиция продолжит сбор свидетельских показаний всех, с кем встречалась
Жоржетта Тома. Если удастся получить новые сведения, они будут немедленно
сообщены.
В течение всех четырех дней в Марселе стояла прекрасная погода.
Звонивший по телефону инспектор-корсиканец сказал, что солнце светит
по-прежнему ярко.
Прежде чем выйти вместе с Габером из здания префектуры, Грацци заглянул
в кабинет комиссара Таркена, но того уже не было. Он положил ему на стол
сообщение, полученное из Марселя, и увидел там адресованную ему записку:
"Грацци, если все произошло в поезде, значит, налицо ограбление. В
любом случае он псих".
Грацци подумал, что еще неизвестно, кто из них двоих псих, и так далее
и тому подобное, и все-таки безапелляционные утверждения Таркена всегда
производили на него впечатление. Он еще раз перечитал записку, пожал
плечами: у Жоржетты Тома нечего было взять.
Он догнал Габера на лестнице. Засунув руки в карманы своего "дафлкота",
со жвачкой во рту Жан Лу внимательно слушал сетования троих инспекторов
соседнего отдела, но по выражению его лица нельзя было понять, слушает он
их уважительно или с издевкой.
Все трое стояли, прислонившись к перилам, на несколько ступенек выше
него, и рассказывали, сколько ночей уже не спят. На этой неделе им
пришлось обшарить весь Париж в поисках паренька, которого сейчас ищут в
добром десятке департаментов: он то ли убежал из дому, то ли похищен, то
ли с ним еще что-то приключилось. Теперь этим мальчишкой займутся другие,
а их срочно перебрасывают на убийство, которое произошло ночью в туалете
Спортзала, надо же было выбрать такое место!
Сам Габер еще накануне вместе с Грацци занимался этим пареньком, так
как речь шла о сыне муниципального советника из Ниццы. Засады были
устроены в Сен-Жермен-де-Пре, в Латинском квартале, во всех аэропортах и
на вокзалах. Он согласился: это, конечно, подлость, но что тут поделаешь?
Они стали спускаться вниз, Грацци впереди, Габер следом за ним, покачивая
головой с огорченным и понимающим видом.
В машине, которую вел Грацци, Жан Лу вытащил из кармана свою
головоломку. Они проехали по набережной левого берега Сены по направлению
к площади Альма.
- Что ты об этом думаешь?
- О чем?
- О Марселе.
Габер, не отрывая глаз от головоломки, ответил, что надо бы самим туда
съездить, разузнать на месте. Доклад ни о чем еще не говорит, все это лишь
болтовня.
- Этим ребятам, в общем-то, можно доверять, - возразил Грацци. - Раз
они ничего не нашли, значит, там ничего и не было. Шеф уверяет, что все
произошло в поезде.
Не стесняясь в выражениях, Габер в двух словах высказал все, что думает
о шефе и на что годятся его идеи. Они въехали в туннель напротив парка
Тюильри и вынырнули из него на красный свет. Грацци резко затормозил и
достал носовой платок.
- Ты можешь себе представить типа, который встречается с женщиной раз в
полгода, проводит с ней четыре ночи (он высморкался), затем они расстаются
добрыми друзьями (он снова высморкался), и так до следующего приезда?
Жан Лу ответил, что прекрасно может это себе представить, тут нет
ничего сложного. Грацци спрятал платок в карман, провел тыльной стороной
руки под носом. И сказал, что никогда не встречался с женщинами подобным
образом.
- Впрочем, я вообще-то знал не слишком много женщин. Женился в двадцать
лет.
Жан Лу ответил, что сейчас не время рассказывать ему свою жизнь, вон
зеленый свет уже загорелся. Машина тронулась. Над берегами Сены низко
нависало небо, а под мостом Согласия стелился легкий туман.
- На сколько ты назначил прийти Риволани и той дамочке?
- На утро, - отозвался Габер. - Но могу заранее сказать, это пустое
дело. Она ничего не знает, да и он знает не слишком много.
- А он помнит, кто еще находился в купе?
- Очень плохо. Говорит, что сразу заснул и ни на кого не обратил
внимания. Но в общем его описания совпадают, если не считать пассажирки с
верхней полки, Гароди. Он тоже ее не видел, эту Эвелину, и не знает,
лежала ли она уже на своей полке, когда он уснул, или вошла в купе позже.
Это может служить подтверждением как того, что сказала она, так и того,
что сказал Кабур, на выбор.
- А как она выглядит?
- Только не как женщина, которая способна кого-то придушить.
Грацци заметил, что Жоржетта Тома тоже не похожа на женщину, которая
встречается с мужчиной раз в полгода, проводит с ним несколько ночей, а в
остальное время о нем и не вспоминает. Однако дело обстояло именно так.
- Откуда нам известно, что она о нем больше не вспоминала? - возразил
Жан Лу. - На свете многое переменилось, патрон, с тех пор, когда тебе было
двадцать, надо шагать в ногу со временем.
Было пять часов, когда они захлопнули за собой дверцы машины под окнами
дома, где жила Эвелина Даррес, возле знака, запрещающего стоянку
автомобилей. В конце узкой и тихой улицы они увидели как бы висящее в небе
светло-желтое крыло дворца Шайо.
Дом был весьма респектабельный, добротный, на лестнице ни души, лифт
работал.
- Нам еще повезло, - заметил Грацци.
Он чувствовал себя очень усталым, он устал от напряженных раздумий. Он
никак не мог влезть в шкуру этой несчастной девицы, не понимал ее и даже
не пытался понять. Допрашивать свидетелей, делать записи, быть простым
трудягой-муравьем, который возвращается вечером домой, вот и все. Если
дело затянется, за работу возьмутся другие муравьи. В конце концов они
что-нибудь да раскопают, если будут трудиться вместе.
Пока лифт бесшумно и быстро поднимал их наверх, он смотрел на Габера,
но тот не глядел на него: вероятно, думал о чем-то своем, о своей подружке
или еще о чем-нибудь, - в общем, ему наплевать было на всю эту историю.
Грацци завидовал ему, его недовольному виду, презрительной гримасе. Жан Лу
никогда не станет муравьем, у него нет ни малейшего желания что-то
раскапывать, ему не нужны ни продвижение по службе, ни указания
начальства. Он поступил в полицию три или четыре года назад, потому что,
как он сам говорил, его отец просто помешан на правительственной
администрации, помешан до одури и к тому же упрям, и он, Жан Лу,
подчинился, чтобы его оставили в покое. Его отец, должно быть, важная
шишка в каком-нибудь министерстве, может, даже в Министерстве внутренних
дел, а раз так, то он потихоньку протолкнет своего сынка.
Открыв дверцу лифта на четвертом этаже, Габер сказал, что надеется, что
долго они здесь не задержатся. У него свидание на Елисейских Полях ровно в
восемь, а если придется еще заезжать к Кабуру, ему никак не успеть.
Перед двухстворчатой дверью, уже позвонив, Габер аккуратно застегнул
свое пальто на все пуговицы, пригладил ладонью волосы.
- А она какая? - спросил Грацци.
- Кто?
- Та, с которой у тебя вечером свидание.
- Ба, - успел произнести Жан Лу, - такая же малахольная, как и все
остальные.
И дверь отворилась.
На Элиане Даррес был розовый халатик, на ногах - отороченные белым
мехом розовые туфли без задника. Грацци полагал, что не знает ее, потому
что имя актрисы ему ничего не говорило, но стоило ему ее увидеть, как он
тут же узнал ее, потому что видел в добром десятке фильмов, где она
исполняла небольшие, очень похожие друг на друга роли, вероятно, без слов,
так как голос ее его удивил.
Высокий голос, очень жеманный, звучавший с какой-то неприятной
игривостью, голос женщины, которая не знает, на что употребить свое время,
у которой нет служанки, чтобы открыть посетителям дверь, но считающей
своим долгом сказать, что у нее через десять минут назначена встреча и что
в наши дни совершенно невозможно держать прислугу.
Они последовали за ней через маленькую переднюю, стены которой были
выкрашены в розовый цвет, в розовую комнату, где на низеньких столиках
горели электрические лампы. У нее были длинные обесцвеченные перекисью
волосы, собранные в тяжелый узел на затылке, и когда она обернулась, чтобы
указать им на кресла, они разглядели ее узкое лицо с большими темными
глазами, лицо сорокапятилетней женщины, которая выглядит старше оттого,
что желает казаться моложе, и портит себе кожу, злоупотребляя косметикой.
Элиана Даррес, чуть не потерявшая свою туфельку без задника у входа в
гостиную, не успела отодвинуть подальше требующее ремонта кресло-то, что
скрипело, оттого что треснула ножка.
И именно в это кресло, расстегнув пальто, опустился инспектор, которого
звали то ли Грацио, то ли Грацино. Его товарищ, намного моложе его, с
безразличным видом уселся на диван и спокойно вынул из кармана
головоломку.
Она услышала одновременно, как заскрипело кресло и как застучали
металлические фишки игрушки. Молодой светловолосый инспектор, вероятно,
даже не взглянул на нее.
Она хорошо знала молодых людей этого типа: они входят к вам, как к себе
домой, непринужденно усаживаются, охотно выпивают стаканчик предложенного
им вина, не сказав при этом даже "спасибо". Обычно они где-то подолгу
учатся, на каком-то там факультете, на юридическом или восточных языков.
Они спокойны, хороши собой, не отличаются особой вежливостью,
немногословны, они нравятся женщинам, даже когда не обращают на них
внимания, им достаточно один раз заняться с вами любовью, и вы уже теряете
голову, а затем они отговариваются тем, что занятия отнимают у них слишком
много сил - а ведь учеба для них главное, уверяют, что все будет иначе,
когда сдадут экзамены; порой они на ходу целуют вас безразличными и
мокрыми губами или касаются пальцем вашего колена, когда вы возвращаетесь
от парикмахера, и говорят вам ласковые слова, а потом наступает конец, и
вы сходите с ума.
Этот-полицейский инспектор, но совсем не похож на него. Он не отрывал
глаз от своей головоломки и передвигал фишки с быстротой, которая и
раздражала, и завораживала, словно экран телевизора, который притягивает к
себе, даже если не хочешь смотреть.
- Мы вас долго не задержим, - сказал тот, которого звали Грацио или
Грацино. - Мы уже имели возможность допросить троих пассажиров вашего
купе. К сожалению, хотя это вполне объяснимо, их показания не во всем
совпадают. Ночью в поезде людям хочется спать и каждый замечает что-то
свое.
Она сказала, что это действительно так, и, сев боком в кресло напротив
него, аккуратно расправила на коленях халатик.
- Я вижу, у вас обручальное кольцо, - сказал высокий инспектор с
костистым лицом. - Вы замужем?
- Была замужем. Я потеряла мужа много лет назад.
Он достал из кармана пальто небольшой красный блокнот, открыл его на
страничке, заложенной карандашом, и начал что-то записывать, совсем как в
фильмах. Спросил, не будет ли с его стороны нескромным задать ей сперва
несколько касающихся лично ее вопросов, чтобы побольше узнать о ней.
Он записал, что она актриса, вдовствует уже восемь лет, что настоящая
ее фамилия Дартетидес, ей сорок семь лет и она провела неделю в
Экс-ан-Провансе, где была занята на съемках.
Она надеялась, что он не станет спрашивать ее, вернулась ли она в Париж
сразу по окончании съемок, но он спросил. Она знала, что слова ее нетрудно
будет проверить на студии, и ей пришлось сказать, что она на несколько
дней задержалась в Марселе в надежде сняться еще в каком-нибудь фильме.
Она добавила, что так поступают все, даже самые известные актеры, когда
выезжают на натурные съемки: стараются разом убить двух зайцев.
Наступило молчание, потом худой высокий инспектор сказал не слишком
уверенно, что он это понимает.
- Вы забронировали место 222 в четверг 3 октября, я не ошибаюсь?
- Да, это была нижняя полка справа. Когда я села в поезд, в купе уже
находились два пассажира.
Марсель. Улицы Марселя в десять вечера. Маленький бар на Афинском
бульваре внизу у длинной лестницы вокзала Сен-Шарль, она попросила
принести ей чай и печенье. Ярко освещенный шумный перрон. И тяжелый
чемодан.
Когда она вошла в купе, почти одновременно с мужчиной в кожаном
пиджаке, второй пассажир укладывал наверху свои вещи, встав прямо в
ботинках на нижнюю полку. Она не осмелилась сделать ему замечание, она
никогда на такое не осмеливалась. Впрочем, он помог ей затем поднять и ее
чемодан.
Ее огорчило, что в купе были мужчины. Она даже прикинула в уме, сколько
ей придется доплатить, чтобы пересесть в вагон первого класса. Но
понадеялась, что в купе будут и другие женщины. Однако никто не приходил.
Она ясно представила себе, как сидела боком на своей полке, слегка
наклонившись вперед, потому что над головой было слишком мало места, делая
вид, что ищет что-то в своей сумочке, ожидая, когда наконец тронется
поезд, закончится комедия прощания и коридор опустеет.
- Жертва, значит, вошла в купе после вас?
- То есть та женщина, которая, как я полагаю, была убита, вошла в вагон
перед самым отходом поезда. Вторая же пассажирка, молоденькая девушка,
села ночью в Авиньоне.
Накануне "У Андре", после звонка из полиции, она вернулась к столу, где
ее друзья уже перешли к десерту. Они прямо ушам своим не поверили, кто-то
сразу сбегал на улицу Франциска Первого купить "Франс Суар". Их за столом
сидело человек семь или восемь, среди них начинающая актриса, роковая
женщина со светлыми глазами, которая в этот день озвучивала
короткометражный фильм о Мадагаскаре, они все склонились над лежавшей на
столе газетой. Посетители за соседними столиками вытягивали шеи,
прислушивались.
- Жертва-брюнетка в темном костюме, - сказал инспектор Грацио или
Грацино.
- Да, это она. Я видела фотографию вчера вечером и очень ясно себе ее
представляю. Просто ужасно, что я ее так хорошо запомнила. Я всю ночь
только об этом и думала.
- Встречали ли вы ее прежде, до того как увидели в поезде? Ее зовут
Жоржетта Тома.
- Нет. Никогда.
- Вы в этом уверены?
- Совершенно. Ее полка была прямо над моей.
- Вы разговаривали с ней?
- Да. Знаете, обычный разговор в поезде. Она сказала, что живет в
Париже, занимается духами, если не ошибаюсь. Она узнала мои духи, и мы
несколько минут поболтали.
- Это было сразу же после отправления?
- Нет, позднее.
- Попытайтесь описать нам как можно подробнее вашу поездку, начиная с
той минуты, как вы вошли в купе.
Она кивнула, взглянула на второго инспектора, светловолосого, который
так и не поднял на нее глаз. Она подумала, не следует ли ей предложить им
чашечку кофе или стаканчик портвейна, но, может быть, им запрещено
принимать во время работы подобные предложения.
- Когда я вошла в купе, там уже находились двое мужчин. Один из них
занимал верхнюю полку справа от входа. Он был похож на государственного
служащего, если судить" по его серьезному и чуть печальному виду. В общем,
не знаю, почему я вам это говорю. Мне показалось, что он государственный
служащий. Может, из-за поношенного костюма, который стал ему немного
тесен... Не знаю.
Она невольно взглянула на темно-синее пальто сидящего напротив нее
инспектора, слишком узкое пальто с потертыми рукавами. Он тоже в каком-то
смысле государственный служащий. Теперь он ничего не заносил в свой
блокнот. Смотрел, как она все больше запутывается.
Однако она знала, что ей следует ему сказать. Она не спала всю ночь и
утром в кухне все время думала об этом путешествии, подбирала слова,
которые могли ей понадобиться, чтобы описать эту поездку.
- Есть одно важное обстоятельство, - сказала она внезапно. - У него
произошла ссора с убитой.
Металлический стук прекратился. Она снова перевела глаза на другого
полицейского. И встретила безразличный взгляд молодого блондина, который
спросил:
- У кого? У служащего?
- Его фамилия Кабур, - сказал инспектор с костистым лицом. - Что вы
подразумеваете под словом "ссора"? Он был знаком с убитой?
Она ответила: нет, такого впечатления у нее не создалось.
- Не помню точно когда, я читала иллюстрированный журнал, и эта молодая
особа захотела снять с полки свой чемодан, ей нужно было что-то достать. И
тогда тот, похожий на служащего, этот Кабур, помог ей. Затем они поболтали
немного в коридоре, как люди, которые только что познакомились. Я не
думаю, чтоб он был с ней раньше знаком, так как слышала начало их
разговора. Это трудно объяснить.
- Понятно, - заметил инспектор Грацио или Грацино. - А затем они,
значит, поссорились? Почему?
Она выдержала в течение нескольких секунд его взгляд. У него были
внимательные светлые глаза, бледное измученное лицо. И ответила, что об
этом нетрудно догадаться. Такое часто случается в поездах.
Она чувствовала на себе и взгляд молодого блондина, должно быть,
тяжелый, скучающий взгляд, возможно, немного ироничный. Он-то наверняка
уже догадался, что эта ссора доставила ей удовольствие: ей было завидно,
она завидовала молодой брюнетке, которой строят куры в коридоре поезда,
говорят разные глупости.
- Поболтав с ней немного в коридоре, мужчина, наверное, осмелел,
позволил себе какое-то неуместное выражение, какую-то вольность... Так мне
показалось. Еще в купе он как-то странно смотрел на нее... В общем,
женщины понимают это. У них произошла ссора. Говорила она. Говорила
громко. Дверь в купе была закрыта, слов я не слышала, но по ее тону и так
все было ясно. Через минуту она вернулась, одна, и сразу легла. Он
вернулся гораздо позже.
- В котором часу?
- Не знаю. Когда я пошла в туалет, переодеться на ночь, я взглянула на
часы, было половина двенадцатого. Ссора произошла примерно через час.
- А вы не помните, это было до или после проверки билетов?
- После, в этом я совершенно уверена. В купе тогда появилась еще одна
пассажирка. Та, что села в Авиньоне. Молодая девушка, довольно
хорошенькая, на ней было светлое платье и голубое пальто. Вероятно, она
читала, потому что, когда контролеры открыли дверь и попросили предъявить
билеты, свет горел только у нее одной. Вы знаете, над каждой полкой есть
маленькая электрическая лампочка.
- Значит, это произошло после полуночи?
- Несомненно.
- Что же было потом?
- Ничего, она легла. Затем я услышала, как этот мужчина вошел и
поднялся на свою полку. Другой мужчина, лежавший на нижней полке слева,
уже давно погасил свет. Я уснула.
- Можете ли вы еще что-нибудь припомнить об этой ссоре?
- Нет, думаю, я все вам сказала.
- Показалось ли вам, что Кабур затаил зло на нее? Она вспомнила, как
выглядел мужчина в тесном костюме утром, когда они подъезжали к Парижу,
его ускользающий взгляд, искаженное судорогой лицо, виноватый голос, каким
он, выходя, попросил у нее прощения за то, что должен ее побеспокоить.
Снова возобновилось металлическое постукивание. Она сказала: нет, такого
впечатления у нее не создалось.
- Он вышел из купе, как только поезд остановился, не сказав ей ни
слова, даже не взглянув на нее, чувствовалось, что ему стыдно, особенно
перед остальными пассажирами, и хочется как можно скорее уйти.
- А она?
- Она вела себя совсем иначе. Она не торопилась, не чувствовала
никакого стыда. Она больше не думала об этом или, во всяком случае,
хотела, чтобы у всех создалось впечатление, что не думает. Она немного
поболтала со мной и с девушкой из Авиньона. Мужчина в кожаном пиджаке,
попрощавшись, тоже вышел из купе. Я думаю, если не считать того, что
накануне он поздоровался, это были единственные произнесенные им за все
время слова.
- Кабур, значит, вышел первым. За ним вышел второй мужчина, которого
зовут Риволани, так?
Элиана Даррес отрицательно покачала головой, сказала, что Кабур не был
первым, он вышел после молодого человека с верхней полки. Молодой блондин
сразу прекратил двигать свои фишки, костистый инспектор три раза постучал
себе по губам кончиком карандаша.
- Молодой человек? - спросил Грацио или Грацино. - Какой молодой
человек? О какой полке вы говорите?
- О верхней полке слева. В общем, молодой человек...
- Какой молодой человек? Она, ничего не понимая, переводила взгляд с
одного на другого. Глаза молодого блондина ничего не выражали, глаза
инспектора с бледным измученным лицом смотрели недоверчиво.
И этот инспектор объяснил ей, что им удалось найти того, кто занимал
верхнюю полку. Женщину по фамилии Гароди. При этих словах он посмотрел на
нее, он был явно раздосадован и, пожалуй, даже разочарован; он думал, что
раз она здесь что-то спутала, значит, могла напутать и во всем остальном,
а потому не следует слишком доверять ее показаниям. Актриса без
ангажемента, постаревшая, вероятно, страдающая манией величия, излишне
болтливая.
- Как выглядел этот молодой человек? - спросил он.
- Довольно высокий, худощавый. По правде сказать, я по-настоящему его и
не видела...
Послышался короткий дерзкий вздох молодого инспектора в коротком
пальто, его товарищ моргнул, и гримаса разочарования появилась на его
лице. Она смотрела только на него, потому что не смогла бы спокойно
вынести взгляд молодого инспектора.
- Послушайте меня, мсье Грацино, вы, кажется, мне не верите, но я
знаю...
- Грацциано, - поправил инспектор.
- Простите, Грацциано. Я говорю, что по-настоящему не видела его,
потому что он вошел в купе очень поздно, когда все лампы уже были
погашены. Он не стал зажигать свет, когда ложился.
- Но вы же сказали, что спали.
Это проговорил молодой блондин. Она повернулась в его сторону, но он не
смотрел на нее, он снова занялся своей головоломкой, она ненавидела его, у
него красивый рот скрытного, недоброго ребенка, она бы ударила его по
губам, ей вдруг так захотелось ударить его по губам; если бы она
поцеловала эти красивые равнодушные губы, она бы сразу узнала их, потому
что хорошо знала этих мальчишек, даже слишком хорошо, у их поцелуев один и
тот же привкус.
- Я уснула, - сказала она, и голос ее невольно дрогнул. - Но он, должно
быть, оступился в темноте, тем более что в проходе было очень тесно, там
стояло много вещей... И я проснулась.
Она думала: я-то знаю, что говорю, хорошо знаю, он чуть не свалился на
меня, когда проходил мимо, я узнаю их среди тысячи, узнаю в темноте, у
всех у них такие же красивые, мокрые и равнодушные губы, как у детей, они
сами совсем еще дети, очаровательные и недобрые, я их терпеть не могу.
- Это была женщина, - сказал Грацио (нет, Грацциано, он сейчас скажет,
что я ошиблась, что я сошла с ума). - Вы ошиблись, вот и все.
Она отрицательно покачала головой, не зная, какие найти слова для
ответа, думая: я не ошиблась, я не видела его, но я точно знаю, он такой,
последних своих приездов. Это рабочий район, живут здесь в основном
итальянцы или же семьи выходцев из Италии.
С этого времени и до своего отъезда в пятницу вечером, 4 октября, днем
она демонстрирует товары своей фирмы в центре города в косметическом
салоне Жаклины д'Арс, на Римской улице. Около девятнадцати часов она
обычно покидает салон и проводит все вечера, включая первый, в обществе
некоего Пьера Бекки, стюарда корабля "Виль д'Орлеан", принадлежащего
Всеобщей Трансатлантической компании.
Приметы Пьера Бекки: высокого роста, брюнет, одевается элегантно,
довольно плотного телосложения, тридцати пяти лет. Сведения о судимостях:
дважды отбывал наказание в Тулоне в военно-морской тюрьме во время
прохождения службы за нанесение побоев и ранений во время драки, после
этого никаких проступков не числится. В начале ноября должен отбыть на
борту "Виль д'Орлеан", который отправляется в десятинедельное плавание на
Дальний Восток. С Жоржеттой Тома познакомился несколько месяцев назад во
время одного из ее приездов в Марсель. Он жил тогда вместе с ней в "Отель
де Мессажери". С тех пор он больше с ней не встречался и не имел от нее
никаких известий.
Во вторник 1 октября после полудня Жоржетта Тома звонит из салона
Жаклины д'Арс в одно кафе на улице Феликса Пиа, которое обычно посещает
Пьер Бекки, когда находится на берегу. Поскольку стюарда в это время нет в
зале, Жоржетта Тома просит хозяина кафе мсье Ламбро передать ему, что она
будет ждать его вечером около двадцати часов.
Около двадцати часов Жоржетта Тома встречается с Пьером Бекки в кафе на
улице Феликса Пиа, где он, ожидая ее, играет в карты с завсегдатаями
заведения.
Они ужинают вместе неподалеку от кафе в одной из пиццерий на бульваре
Насьональ и в двадцать два часа вместе возвращаются в "Отель де
Мессажери".
Все последующие дни после работы Жоржетта Тома встречается со своим
любовником в том же кафе и в тот же час, затем они ужинают все в той же
пиццерии, и только в четверг они отправляются в кино, а затем ужинают в
ресторане на берегу моря.
По утрам она первой покидает "Отель де Мессажери", садится в автобус на
углу улицы Феликса Пиа и бульвара Насьональ и едет на работу. Обедает она
всегда вместе с остальными служащими Жаклины д'Арс в кафе самообслуживания
на Римской улице. Пьер Бекки покидает номер после полудня.
Ни один из тех, кого за несколько часов удалось опросить, не заметил в
поведении Жоржетты Тома ничего необычного.
Пьер Бекки, допрошенный в воскресенье утром, не может сообщить никаких
полезных для расследования сведений. Он был знаком с Жоржеттой Тома в
общей сложности дней десять, пять дней в феврале и четыре дня в октябре,
он ничего не знает о ее жизни в Париже, не знает, есть ли у нее враги, не
знает, каковы могли быть мотивы убийства. В пятницу вечером после того,
как они наспех поужинали в пиццерии, он проводил Жоржетту Тома на вокзал
Сен-Шарль. Они попрощались за две минуты до отхода поезда у выхода на
перрон. Весь следующий день, когда Жоржетта Тома была задушена в Париже,
он находился в Марселе. Все сказанное им подтверждается собранными
материалами.
Полиция продолжит сбор свидетельских показаний всех, с кем встречалась
Жоржетта Тома. Если удастся получить новые сведения, они будут немедленно
сообщены.
В течение всех четырех дней в Марселе стояла прекрасная погода.
Звонивший по телефону инспектор-корсиканец сказал, что солнце светит
по-прежнему ярко.
Прежде чем выйти вместе с Габером из здания префектуры, Грацци заглянул
в кабинет комиссара Таркена, но того уже не было. Он положил ему на стол
сообщение, полученное из Марселя, и увидел там адресованную ему записку:
"Грацци, если все произошло в поезде, значит, налицо ограбление. В
любом случае он псих".
Грацци подумал, что еще неизвестно, кто из них двоих псих, и так далее
и тому подобное, и все-таки безапелляционные утверждения Таркена всегда
производили на него впечатление. Он еще раз перечитал записку, пожал
плечами: у Жоржетты Тома нечего было взять.
Он догнал Габера на лестнице. Засунув руки в карманы своего "дафлкота",
со жвачкой во рту Жан Лу внимательно слушал сетования троих инспекторов
соседнего отдела, но по выражению его лица нельзя было понять, слушает он
их уважительно или с издевкой.
Все трое стояли, прислонившись к перилам, на несколько ступенек выше
него, и рассказывали, сколько ночей уже не спят. На этой неделе им
пришлось обшарить весь Париж в поисках паренька, которого сейчас ищут в
добром десятке департаментов: он то ли убежал из дому, то ли похищен, то
ли с ним еще что-то приключилось. Теперь этим мальчишкой займутся другие,
а их срочно перебрасывают на убийство, которое произошло ночью в туалете
Спортзала, надо же было выбрать такое место!
Сам Габер еще накануне вместе с Грацци занимался этим пареньком, так
как речь шла о сыне муниципального советника из Ниццы. Засады были
устроены в Сен-Жермен-де-Пре, в Латинском квартале, во всех аэропортах и
на вокзалах. Он согласился: это, конечно, подлость, но что тут поделаешь?
Они стали спускаться вниз, Грацци впереди, Габер следом за ним, покачивая
головой с огорченным и понимающим видом.
В машине, которую вел Грацци, Жан Лу вытащил из кармана свою
головоломку. Они проехали по набережной левого берега Сены по направлению
к площади Альма.
- Что ты об этом думаешь?
- О чем?
- О Марселе.
Габер, не отрывая глаз от головоломки, ответил, что надо бы самим туда
съездить, разузнать на месте. Доклад ни о чем еще не говорит, все это лишь
болтовня.
- Этим ребятам, в общем-то, можно доверять, - возразил Грацци. - Раз
они ничего не нашли, значит, там ничего и не было. Шеф уверяет, что все
произошло в поезде.
Не стесняясь в выражениях, Габер в двух словах высказал все, что думает
о шефе и на что годятся его идеи. Они въехали в туннель напротив парка
Тюильри и вынырнули из него на красный свет. Грацци резко затормозил и
достал носовой платок.
- Ты можешь себе представить типа, который встречается с женщиной раз в
полгода, проводит с ней четыре ночи (он высморкался), затем они расстаются
добрыми друзьями (он снова высморкался), и так до следующего приезда?
Жан Лу ответил, что прекрасно может это себе представить, тут нет
ничего сложного. Грацци спрятал платок в карман, провел тыльной стороной
руки под носом. И сказал, что никогда не встречался с женщинами подобным
образом.
- Впрочем, я вообще-то знал не слишком много женщин. Женился в двадцать
лет.
Жан Лу ответил, что сейчас не время рассказывать ему свою жизнь, вон
зеленый свет уже загорелся. Машина тронулась. Над берегами Сены низко
нависало небо, а под мостом Согласия стелился легкий туман.
- На сколько ты назначил прийти Риволани и той дамочке?
- На утро, - отозвался Габер. - Но могу заранее сказать, это пустое
дело. Она ничего не знает, да и он знает не слишком много.
- А он помнит, кто еще находился в купе?
- Очень плохо. Говорит, что сразу заснул и ни на кого не обратил
внимания. Но в общем его описания совпадают, если не считать пассажирки с
верхней полки, Гароди. Он тоже ее не видел, эту Эвелину, и не знает,
лежала ли она уже на своей полке, когда он уснул, или вошла в купе позже.
Это может служить подтверждением как того, что сказала она, так и того,
что сказал Кабур, на выбор.
- А как она выглядит?
- Только не как женщина, которая способна кого-то придушить.
Грацци заметил, что Жоржетта Тома тоже не похожа на женщину, которая
встречается с мужчиной раз в полгода, проводит с ним несколько ночей, а в
остальное время о нем и не вспоминает. Однако дело обстояло именно так.
- Откуда нам известно, что она о нем больше не вспоминала? - возразил
Жан Лу. - На свете многое переменилось, патрон, с тех пор, когда тебе было
двадцать, надо шагать в ногу со временем.
Было пять часов, когда они захлопнули за собой дверцы машины под окнами
дома, где жила Эвелина Даррес, возле знака, запрещающего стоянку
автомобилей. В конце узкой и тихой улицы они увидели как бы висящее в небе
светло-желтое крыло дворца Шайо.
Дом был весьма респектабельный, добротный, на лестнице ни души, лифт
работал.
- Нам еще повезло, - заметил Грацци.
Он чувствовал себя очень усталым, он устал от напряженных раздумий. Он
никак не мог влезть в шкуру этой несчастной девицы, не понимал ее и даже
не пытался понять. Допрашивать свидетелей, делать записи, быть простым
трудягой-муравьем, который возвращается вечером домой, вот и все. Если
дело затянется, за работу возьмутся другие муравьи. В конце концов они
что-нибудь да раскопают, если будут трудиться вместе.
Пока лифт бесшумно и быстро поднимал их наверх, он смотрел на Габера,
но тот не глядел на него: вероятно, думал о чем-то своем, о своей подружке
или еще о чем-нибудь, - в общем, ему наплевать было на всю эту историю.
Грацци завидовал ему, его недовольному виду, презрительной гримасе. Жан Лу
никогда не станет муравьем, у него нет ни малейшего желания что-то
раскапывать, ему не нужны ни продвижение по службе, ни указания
начальства. Он поступил в полицию три или четыре года назад, потому что,
как он сам говорил, его отец просто помешан на правительственной
администрации, помешан до одури и к тому же упрям, и он, Жан Лу,
подчинился, чтобы его оставили в покое. Его отец, должно быть, важная
шишка в каком-нибудь министерстве, может, даже в Министерстве внутренних
дел, а раз так, то он потихоньку протолкнет своего сынка.
Открыв дверцу лифта на четвертом этаже, Габер сказал, что надеется, что
долго они здесь не задержатся. У него свидание на Елисейских Полях ровно в
восемь, а если придется еще заезжать к Кабуру, ему никак не успеть.
Перед двухстворчатой дверью, уже позвонив, Габер аккуратно застегнул
свое пальто на все пуговицы, пригладил ладонью волосы.
- А она какая? - спросил Грацци.
- Кто?
- Та, с которой у тебя вечером свидание.
- Ба, - успел произнести Жан Лу, - такая же малахольная, как и все
остальные.
И дверь отворилась.
На Элиане Даррес был розовый халатик, на ногах - отороченные белым
мехом розовые туфли без задника. Грацци полагал, что не знает ее, потому
что имя актрисы ему ничего не говорило, но стоило ему ее увидеть, как он
тут же узнал ее, потому что видел в добром десятке фильмов, где она
исполняла небольшие, очень похожие друг на друга роли, вероятно, без слов,
так как голос ее его удивил.
Высокий голос, очень жеманный, звучавший с какой-то неприятной
игривостью, голос женщины, которая не знает, на что употребить свое время,
у которой нет служанки, чтобы открыть посетителям дверь, но считающей
своим долгом сказать, что у нее через десять минут назначена встреча и что
в наши дни совершенно невозможно держать прислугу.
Они последовали за ней через маленькую переднюю, стены которой были
выкрашены в розовый цвет, в розовую комнату, где на низеньких столиках
горели электрические лампы. У нее были длинные обесцвеченные перекисью
волосы, собранные в тяжелый узел на затылке, и когда она обернулась, чтобы
указать им на кресла, они разглядели ее узкое лицо с большими темными
глазами, лицо сорокапятилетней женщины, которая выглядит старше оттого,
что желает казаться моложе, и портит себе кожу, злоупотребляя косметикой.
Элиана Даррес, чуть не потерявшая свою туфельку без задника у входа в
гостиную, не успела отодвинуть подальше требующее ремонта кресло-то, что
скрипело, оттого что треснула ножка.
И именно в это кресло, расстегнув пальто, опустился инспектор, которого
звали то ли Грацио, то ли Грацино. Его товарищ, намного моложе его, с
безразличным видом уселся на диван и спокойно вынул из кармана
головоломку.
Она услышала одновременно, как заскрипело кресло и как застучали
металлические фишки игрушки. Молодой светловолосый инспектор, вероятно,
даже не взглянул на нее.
Она хорошо знала молодых людей этого типа: они входят к вам, как к себе
домой, непринужденно усаживаются, охотно выпивают стаканчик предложенного
им вина, не сказав при этом даже "спасибо". Обычно они где-то подолгу
учатся, на каком-то там факультете, на юридическом или восточных языков.
Они спокойны, хороши собой, не отличаются особой вежливостью,
немногословны, они нравятся женщинам, даже когда не обращают на них
внимания, им достаточно один раз заняться с вами любовью, и вы уже теряете
голову, а затем они отговариваются тем, что занятия отнимают у них слишком
много сил - а ведь учеба для них главное, уверяют, что все будет иначе,
когда сдадут экзамены; порой они на ходу целуют вас безразличными и
мокрыми губами или касаются пальцем вашего колена, когда вы возвращаетесь
от парикмахера, и говорят вам ласковые слова, а потом наступает конец, и
вы сходите с ума.
Этот-полицейский инспектор, но совсем не похож на него. Он не отрывал
глаз от своей головоломки и передвигал фишки с быстротой, которая и
раздражала, и завораживала, словно экран телевизора, который притягивает к
себе, даже если не хочешь смотреть.
- Мы вас долго не задержим, - сказал тот, которого звали Грацио или
Грацино. - Мы уже имели возможность допросить троих пассажиров вашего
купе. К сожалению, хотя это вполне объяснимо, их показания не во всем
совпадают. Ночью в поезде людям хочется спать и каждый замечает что-то
свое.
Она сказала, что это действительно так, и, сев боком в кресло напротив
него, аккуратно расправила на коленях халатик.
- Я вижу, у вас обручальное кольцо, - сказал высокий инспектор с
костистым лицом. - Вы замужем?
- Была замужем. Я потеряла мужа много лет назад.
Он достал из кармана пальто небольшой красный блокнот, открыл его на
страничке, заложенной карандашом, и начал что-то записывать, совсем как в
фильмах. Спросил, не будет ли с его стороны нескромным задать ей сперва
несколько касающихся лично ее вопросов, чтобы побольше узнать о ней.
Он записал, что она актриса, вдовствует уже восемь лет, что настоящая
ее фамилия Дартетидес, ей сорок семь лет и она провела неделю в
Экс-ан-Провансе, где была занята на съемках.
Она надеялась, что он не станет спрашивать ее, вернулась ли она в Париж
сразу по окончании съемок, но он спросил. Она знала, что слова ее нетрудно
будет проверить на студии, и ей пришлось сказать, что она на несколько
дней задержалась в Марселе в надежде сняться еще в каком-нибудь фильме.
Она добавила, что так поступают все, даже самые известные актеры, когда
выезжают на натурные съемки: стараются разом убить двух зайцев.
Наступило молчание, потом худой высокий инспектор сказал не слишком
уверенно, что он это понимает.
- Вы забронировали место 222 в четверг 3 октября, я не ошибаюсь?
- Да, это была нижняя полка справа. Когда я села в поезд, в купе уже
находились два пассажира.
Марсель. Улицы Марселя в десять вечера. Маленький бар на Афинском
бульваре внизу у длинной лестницы вокзала Сен-Шарль, она попросила
принести ей чай и печенье. Ярко освещенный шумный перрон. И тяжелый
чемодан.
Когда она вошла в купе, почти одновременно с мужчиной в кожаном
пиджаке, второй пассажир укладывал наверху свои вещи, встав прямо в
ботинках на нижнюю полку. Она не осмелилась сделать ему замечание, она
никогда на такое не осмеливалась. Впрочем, он помог ей затем поднять и ее
чемодан.
Ее огорчило, что в купе были мужчины. Она даже прикинула в уме, сколько
ей придется доплатить, чтобы пересесть в вагон первого класса. Но
понадеялась, что в купе будут и другие женщины. Однако никто не приходил.
Она ясно представила себе, как сидела боком на своей полке, слегка
наклонившись вперед, потому что над головой было слишком мало места, делая
вид, что ищет что-то в своей сумочке, ожидая, когда наконец тронется
поезд, закончится комедия прощания и коридор опустеет.
- Жертва, значит, вошла в купе после вас?
- То есть та женщина, которая, как я полагаю, была убита, вошла в вагон
перед самым отходом поезда. Вторая же пассажирка, молоденькая девушка,
села ночью в Авиньоне.
Накануне "У Андре", после звонка из полиции, она вернулась к столу, где
ее друзья уже перешли к десерту. Они прямо ушам своим не поверили, кто-то
сразу сбегал на улицу Франциска Первого купить "Франс Суар". Их за столом
сидело человек семь или восемь, среди них начинающая актриса, роковая
женщина со светлыми глазами, которая в этот день озвучивала
короткометражный фильм о Мадагаскаре, они все склонились над лежавшей на
столе газетой. Посетители за соседними столиками вытягивали шеи,
прислушивались.
- Жертва-брюнетка в темном костюме, - сказал инспектор Грацио или
Грацино.
- Да, это она. Я видела фотографию вчера вечером и очень ясно себе ее
представляю. Просто ужасно, что я ее так хорошо запомнила. Я всю ночь
только об этом и думала.
- Встречали ли вы ее прежде, до того как увидели в поезде? Ее зовут
Жоржетта Тома.
- Нет. Никогда.
- Вы в этом уверены?
- Совершенно. Ее полка была прямо над моей.
- Вы разговаривали с ней?
- Да. Знаете, обычный разговор в поезде. Она сказала, что живет в
Париже, занимается духами, если не ошибаюсь. Она узнала мои духи, и мы
несколько минут поболтали.
- Это было сразу же после отправления?
- Нет, позднее.
- Попытайтесь описать нам как можно подробнее вашу поездку, начиная с
той минуты, как вы вошли в купе.
Она кивнула, взглянула на второго инспектора, светловолосого, который
так и не поднял на нее глаз. Она подумала, не следует ли ей предложить им
чашечку кофе или стаканчик портвейна, но, может быть, им запрещено
принимать во время работы подобные предложения.
- Когда я вошла в купе, там уже находились двое мужчин. Один из них
занимал верхнюю полку справа от входа. Он был похож на государственного
служащего, если судить" по его серьезному и чуть печальному виду. В общем,
не знаю, почему я вам это говорю. Мне показалось, что он государственный
служащий. Может, из-за поношенного костюма, который стал ему немного
тесен... Не знаю.
Она невольно взглянула на темно-синее пальто сидящего напротив нее
инспектора, слишком узкое пальто с потертыми рукавами. Он тоже в каком-то
смысле государственный служащий. Теперь он ничего не заносил в свой
блокнот. Смотрел, как она все больше запутывается.
Однако она знала, что ей следует ему сказать. Она не спала всю ночь и
утром в кухне все время думала об этом путешествии, подбирала слова,
которые могли ей понадобиться, чтобы описать эту поездку.
- Есть одно важное обстоятельство, - сказала она внезапно. - У него
произошла ссора с убитой.
Металлический стук прекратился. Она снова перевела глаза на другого
полицейского. И встретила безразличный взгляд молодого блондина, который
спросил:
- У кого? У служащего?
- Его фамилия Кабур, - сказал инспектор с костистым лицом. - Что вы
подразумеваете под словом "ссора"? Он был знаком с убитой?
Она ответила: нет, такого впечатления у нее не создалось.
- Не помню точно когда, я читала иллюстрированный журнал, и эта молодая
особа захотела снять с полки свой чемодан, ей нужно было что-то достать. И
тогда тот, похожий на служащего, этот Кабур, помог ей. Затем они поболтали
немного в коридоре, как люди, которые только что познакомились. Я не
думаю, чтоб он был с ней раньше знаком, так как слышала начало их
разговора. Это трудно объяснить.
- Понятно, - заметил инспектор Грацио или Грацино. - А затем они,
значит, поссорились? Почему?
Она выдержала в течение нескольких секунд его взгляд. У него были
внимательные светлые глаза, бледное измученное лицо. И ответила, что об
этом нетрудно догадаться. Такое часто случается в поездах.
Она чувствовала на себе и взгляд молодого блондина, должно быть,
тяжелый, скучающий взгляд, возможно, немного ироничный. Он-то наверняка
уже догадался, что эта ссора доставила ей удовольствие: ей было завидно,
она завидовала молодой брюнетке, которой строят куры в коридоре поезда,
говорят разные глупости.
- Поболтав с ней немного в коридоре, мужчина, наверное, осмелел,
позволил себе какое-то неуместное выражение, какую-то вольность... Так мне
показалось. Еще в купе он как-то странно смотрел на нее... В общем,
женщины понимают это. У них произошла ссора. Говорила она. Говорила
громко. Дверь в купе была закрыта, слов я не слышала, но по ее тону и так
все было ясно. Через минуту она вернулась, одна, и сразу легла. Он
вернулся гораздо позже.
- В котором часу?
- Не знаю. Когда я пошла в туалет, переодеться на ночь, я взглянула на
часы, было половина двенадцатого. Ссора произошла примерно через час.
- А вы не помните, это было до или после проверки билетов?
- После, в этом я совершенно уверена. В купе тогда появилась еще одна
пассажирка. Та, что села в Авиньоне. Молодая девушка, довольно
хорошенькая, на ней было светлое платье и голубое пальто. Вероятно, она
читала, потому что, когда контролеры открыли дверь и попросили предъявить
билеты, свет горел только у нее одной. Вы знаете, над каждой полкой есть
маленькая электрическая лампочка.
- Значит, это произошло после полуночи?
- Несомненно.
- Что же было потом?
- Ничего, она легла. Затем я услышала, как этот мужчина вошел и
поднялся на свою полку. Другой мужчина, лежавший на нижней полке слева,
уже давно погасил свет. Я уснула.
- Можете ли вы еще что-нибудь припомнить об этой ссоре?
- Нет, думаю, я все вам сказала.
- Показалось ли вам, что Кабур затаил зло на нее? Она вспомнила, как
выглядел мужчина в тесном костюме утром, когда они подъезжали к Парижу,
его ускользающий взгляд, искаженное судорогой лицо, виноватый голос, каким
он, выходя, попросил у нее прощения за то, что должен ее побеспокоить.
Снова возобновилось металлическое постукивание. Она сказала: нет, такого
впечатления у нее не создалось.
- Он вышел из купе, как только поезд остановился, не сказав ей ни
слова, даже не взглянув на нее, чувствовалось, что ему стыдно, особенно
перед остальными пассажирами, и хочется как можно скорее уйти.
- А она?
- Она вела себя совсем иначе. Она не торопилась, не чувствовала
никакого стыда. Она больше не думала об этом или, во всяком случае,
хотела, чтобы у всех создалось впечатление, что не думает. Она немного
поболтала со мной и с девушкой из Авиньона. Мужчина в кожаном пиджаке,
попрощавшись, тоже вышел из купе. Я думаю, если не считать того, что
накануне он поздоровался, это были единственные произнесенные им за все
время слова.
- Кабур, значит, вышел первым. За ним вышел второй мужчина, которого
зовут Риволани, так?
Элиана Даррес отрицательно покачала головой, сказала, что Кабур не был
первым, он вышел после молодого человека с верхней полки. Молодой блондин
сразу прекратил двигать свои фишки, костистый инспектор три раза постучал
себе по губам кончиком карандаша.
- Молодой человек? - спросил Грацио или Грацино. - Какой молодой
человек? О какой полке вы говорите?
- О верхней полке слева. В общем, молодой человек...
- Какой молодой человек? Она, ничего не понимая, переводила взгляд с
одного на другого. Глаза молодого блондина ничего не выражали, глаза
инспектора с бледным измученным лицом смотрели недоверчиво.
И этот инспектор объяснил ей, что им удалось найти того, кто занимал
верхнюю полку. Женщину по фамилии Гароди. При этих словах он посмотрел на
нее, он был явно раздосадован и, пожалуй, даже разочарован; он думал, что
раз она здесь что-то спутала, значит, могла напутать и во всем остальном,
а потому не следует слишком доверять ее показаниям. Актриса без
ангажемента, постаревшая, вероятно, страдающая манией величия, излишне
болтливая.
- Как выглядел этот молодой человек? - спросил он.
- Довольно высокий, худощавый. По правде сказать, я по-настоящему его и
не видела...
Послышался короткий дерзкий вздох молодого инспектора в коротком
пальто, его товарищ моргнул, и гримаса разочарования появилась на его
лице. Она смотрела только на него, потому что не смогла бы спокойно
вынести взгляд молодого инспектора.
- Послушайте меня, мсье Грацино, вы, кажется, мне не верите, но я
знаю...
- Грацциано, - поправил инспектор.
- Простите, Грацциано. Я говорю, что по-настоящему не видела его,
потому что он вошел в купе очень поздно, когда все лампы уже были
погашены. Он не стал зажигать свет, когда ложился.
- Но вы же сказали, что спали.
Это проговорил молодой блондин. Она повернулась в его сторону, но он не
смотрел на нее, он снова занялся своей головоломкой, она ненавидела его, у
него красивый рот скрытного, недоброго ребенка, она бы ударила его по
губам, ей вдруг так захотелось ударить его по губам; если бы она
поцеловала эти красивые равнодушные губы, она бы сразу узнала их, потому
что хорошо знала этих мальчишек, даже слишком хорошо, у их поцелуев один и
тот же привкус.
- Я уснула, - сказала она, и голос ее невольно дрогнул. - Но он, должно
быть, оступился в темноте, тем более что в проходе было очень тесно, там
стояло много вещей... И я проснулась.
Она думала: я-то знаю, что говорю, хорошо знаю, он чуть не свалился на
меня, когда проходил мимо, я узнаю их среди тысячи, узнаю в темноте, у
всех у них такие же красивые, мокрые и равнодушные губы, как у детей, они
сами совсем еще дети, очаровательные и недобрые, я их терпеть не могу.
- Это была женщина, - сказал Грацио (нет, Грацциано, он сейчас скажет,
что я ошиблась, что я сошла с ума). - Вы ошиблись, вот и все.
Она отрицательно покачала головой, не зная, какие найти слова для
ответа, думая: я не ошиблась, я не видела его, но я точно знаю, он такой,