Страница:
— После того, что у нас произошло после 1985 года, надо, на мой взгляд, в корне пересмотреть оценку сталинских репрессий тридцатых годов.
— В какую сторону?
— В сторону их оправданности и даже необходимости. Я много думал на эту тему. Сейчас я на сто процентов убеждён в том, что не будь их, мы погибли бы ещё до войны, во всяком случае — в первые же недели войны. Конечно, были перегибы, пострадали многие невиновные, всякие негодяи грели руки на этом. Но в основе своей в правящих кругах и так или Иначе связанных с ними кругах на самом деле возникали группировки, которые логикой борьбы выталкивались в лагерь врагов, становились на путь предательства. Сама борьба за построение нового общества порождала раскол людей на враждебные лагеря. И противники сталинской политики так или иначе пополняли ряды потенциальных и актуальных предателей.
— Насчёт Троцкого это очевидно. А Каменев, Зиновьев, Бухарин?
— Тоже.
— И Тухачевский?!
— Тем более. Вы знаете, мне не легко дался такой пересмотр позиции.
— А творческая интеллигенция? Известные учёные?
— В брежневские годы быть антисоветски настроенным считалось правилом приличия в интеллигентских кругах. Эта тенденция наметилась уже в сталинские годы. Чуть русский человек возвышался в своей сфере, он ощущал себя безнаказанным и начинал «куражиться». Это у нас в характере. Какая-то генетическая безответственность.
— Но сталинские репрессии, пресекая предательства, вместе с тем создавали основу для будущих предательств.
— Совершенно верно! Реальная диалектика жизни. Вся деятельность советской власти по созданию и укреплению нового социального строя одновременно ковала будущих предателей этого строя.
— И выковала их в изобилии. Вся КПСС оказалась из предателей. А это около 20 миллионов!
— Все, что происходило, казалось бы, хорошее в нашей истории, происходило так и имело такие последствия, что это хорошее оказывалось более чем плохим. Так произошло с десталинизацией страны, осуществлённой хрущёвским руководством.
— Но ведь все считали десталинизацию благом. А Хрущёва теперь считают предтечей Горбачёва.
— Вот именно. Но в каком смысле. Я не буду касаться социальной сущности хрущёвского «переворота». Скажу лишь об одном его аспекте, связанном с темой нашего разговора. Никто не обратил внимания на этот аспект: я имею в виду то, что миллионы сталинистов во главе с самим Хрущёвым (а он был сталинским холуём!) молниеносно предали своего вождя Сталина и превратились в активных антисталинистов. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-то публично выразил преданность Сталину и сталинизму. Вся десталинизация в целом прошла как массовое предательство, инициатива которого исходила с высот власти и в которое было вовлечено почти все активное советское население. Она явилась своего рода генеральной репетицией того рокового всеобщего предательства, которое было совершено по инициативе горбачевского и затем ельцинского руководства.
— Хрущёва вовремя скинули.
— Но по другим причинам. А факт предательства не был оценён как таковой. Хотя отдельные люди говорили о предательстве, но не в том смысле, в каком мы видим его сейчас. Превращение сталинистов в антисталинистов не было оценено как предательство.
— Как отказ миллионов марксистов от марксизма, как выход миллионов коммунистов из КПСС в горбачевско-ельцинские годы.
— Верно. Массы советских людей уже были натренированы на предательство.
— Хотя в брежневский период была предпринята попытка остановить эпидемию предательства, остановить её полностью не удалось. Она приняла другие формы, пошла по другим каналам.
Главные из этих каналов — диссидентское движение, эмигрантская волна, «самиздат», «тамиздат». Главную роль в поддержании эпидемии предательства стали играть западные организации и учреждения, занятые в ходе холодной войны разложением Советского Союза, и создаваемая ими «пятая колонна». Вся эта масса предателей нового типа фактически финансировалась Западом и всячески поддерживалась им. В неё попадали случайно отдельные честные люди. Но в массе это была армия сознательных предателей именно Советского Союза и советского коммунизма, — антисоветская и антикоммунистическая эпидемия.
— Она в какой-то мере захватила и вас?
— Увы, да. Видите ли, я с юности сформировался как критик советского коммунизма. Я не имел представления о целях и масштабах холодной войны, какая велась Западом против нашей страны, не знал реального Запада, был уверен в незыблемости Советского Союза и советского социального строя. Я использовал ситуацию, чтобы опубликовать свои книги на Западе. Я не сразу сообразил, что стал орудием Запада в борьбе против моего народа и моей страны и оказался в лагере предателей. Когда я это понял, я стал писать другие работы и предупреждать о надвигающемся предательстве и крахе страны.
Надо всегда помнить о том, что у нашей страны был могучий враг — западный мир, что шла холодная война. Наши внутренние предатели формировались этим врагом, поддерживались им, подкупались им. Они ориентировались на этого врага. Не будь его или будь он слабее и менее активным, такой эпидемии предательства не было бы. Её сумели бы заглушить.
— Западные службы, занятые в холодной войне, сознательно рассчитывали на предательство?
— Конечно. В них работали квалифицированные и осведомлённые люди. Они знали о предательствах сталинских лет. Они знали о капитуляции миллионов советских солдат в начале войны 1941—1945 годов. Они знали о десталинизации именно с точки зрения массового предательства. Западные службы прямо ставили своей задачей создание в Советском Союзе «пятой колонны». У них была разработана технология этой работы.
— Например?
— Одним из приёмов их работы было выделение особых личностей, особенно в сфере науки, культуры, идеологии. Эти личности противопоставлялись прочей массе их коллег и сослуживцев. Их превозносили в средствах массовой информации на Западе, а прочих унижали, превращали в объект издевательств. Их печатали на Западе, устраивали их выставки, приглашали к себе, платили большие деньги. В силу логики внутренних взаимоотношений первые превращались в вольных или невольных предателей, заражая прочих завистью и духом предательства. Я думаю, что жажда отнять у диссидентов и критиков режима мировую славу, зависть к ним сыграла важную роль в превращении Горбачёва в эпохального предателя. Этот интеллектуальный кретин и моральный подонок не устоял перед соблазнами, которыми умело манипулировал Запад.
— Значит, наше советское массовое предательство было умышленно спланировано и организовано силами Запада. Это касается и диссидентского движения, и эмигрантской эпидемии, и националистических движений?
— Тут нужно проявить диалектическую гибкость мысли. Отдельные явления такого рода возникали и независимо от Запада. Запад оценил их важность, поощрил их, вложил в них средства и силы, организовал их как массовые. Диссиденты получали паблисити на Западе и в пропаганде на Советский Союз, кампании в их защиту, материальные средства. Имело место даже политическое и экономическое давление на советские власти. Для эмигрантов заранее готовились места работы, давались хорошие подачки. Раздувался и национализм. Создавались особые националистические центры и организации. Намечались лидеры диссидентского и националистического движений. Им создавалась репутация. Аналогично было с религиозными движениями.
— Но почему это предательство?
— Само по себе это все не предательство. Но это все было связано так или иначе с предательством. Ведь во все это были вовлечены советские люди, в огромном числе совершавшие предательство в том или ином смысле, включая работу в пользу секретных служб западных стран.
В начале войны в плен сдавались боеспособные воинские части и даже целые армии. В чем дело? Антисоветчики и антикоммунисты объясняли это ненавистью к советскому социальному строю (к коммунизму). Конечно, отчасти это имело место, но лишь для ничтожной части людей. Я пытался объяснять это тем, что солдаты в массе не имели возможности для индивидуальной борьбы с врагами. И отчасти это было верно. Но лишь отчасти. Я сам был свидетелем случаев, когда можно было сражаться с немцами, а целые части добровольно сдавались и без приказов высшего начальства сложили оружие. Так что введение Сталиным особых заградительных отрядов в тылу у ненадёжных частей было абсолютно правильной защитной мерой. И советские солдаты стали мужественно и самоотверженно сражаться, будучи поставлены в условия, когда отказ от сражения стал угрожать им гибелью.
— Так в чём же дело?
— Думаю, что сыграло роль качество человеческого материала. Различные народы имеют разную склонность к предательству. У нас, русских, эта склонность довольно сильная. Русское холуйство, угодничество, покорность перед силой, хамелеонство и т.д. естественно переходило в соответствующих условиях в предательство.
— А героизм?! А Матросов, панфиловцы, оборона Бреста?!
— Одно другого не исключает. На одного Матросова приходились тысячи трусов, шкурников, паразитов.
— Но мы победили!
— Да. Но главным фактором победы, на мой взгляд, был советский социальный строй и сталинское руководство. Благодаря им тот же самый человеческий материал стал важнейшим фактором победы. Сталинское руководство осталось верным стране и идеалам коммунизма. Оно объявило самую беспощадную войну всяким явлениям предательства. Как вы думаете, что случилось бы, если бы сталинское руководство дрогнуло и встало на путь предательства?
— Страна была бы немедленно разгромлена.
— Говоря о человеческом материале, надо иметь в виду характер народа как целого, а не как суммы отдельных индивидов — факторы массовой психологии (или психического состояния народа как целого). И среди этих факторов важную роль сыграло то, что советский народ в течение семидесяти лет нёс на себе тяжёлый груз исторической миссии. Он устал от него. Он воспринял контрреволюционный переворот как освобождение от этого исторического груза и поддержал переворот или, по крайней мере, не стал ему препятствовать, не задумываясь над тем, к каким последствиям приведёт это освобождение. Никому в голову тогда не приходила мысль, что советский народ, сбрасывая с себя груз исторической миссии, тем самым капитулировал перед врагом без боя — совершал предательство в отношении самого себя.
— Что развязало эпидемию массового предательства?
— Вся эволюция предательства, о которой мы говорили, сконцентрировалась в горбачевско-ельцинском предательстве. Новое здесь присоединилось то, что предательство осуществилось как компонент диверсионной операции Запада, завершившей холодную войну. Горбачёв как глава партии и государства снял запрет на предательство, и подготовленная лавина предательства сокрушила страну.
— На ком лежит ответственность за это?
— Очевидным образом на высшей власти страны во главе с Горбачёвым.
— Каковы критерии такой оценки?
— Чтобы оценить поведение высшей советской власти как предательское или отвергнуть такую оценку, надо, во-первых, исходить из долга власти по отношению к подвластному населению. Этот долг состоит в том, чтобы сохранять и укреплять сложившийся социальный строй, охранять территориальную целостность страны, укреплять и защищать суверенитет страны во всех аспектах её социальной организации (власти, права, экономики, идеологии, культуры), обеспечивать личную безопасность граждан, охранять систему воспитания и образования, социальные и гражданские права, короче говоря — все то, что было достигнуто за советские годы и что стало привычным образом жизни населения. Власть знала об этом. Население было уверено в том, что власть будет выполнять свой долг, и доверяло власти. Выполнила власть этот долг или нет? Если нет — почему?
Во-вторых, надо выяснить, действовала советская власть самостоятельно или манипулировалась извне, планировалось её поведение кем-то вне страны или нет, действовала власть в интересах этой внешней силы или нет?
Реальность советской истории после 1985 года такова, что оценка поведения советской власти как предательства по отношению к подвластному населению не вызывает никакого сомнения у объективного наблюдателя. Тут мы имеем классически явный образец предательского поведения. Эта оценка не была высказана какими-то авторитетными силами потому, что таких сил просто не было и нет. Внешние силы, манипулировавшие советской властью, умышленно поощряли предательство, изображая его в пропаганде в ложной форме добра, а внутри страны не оказалось сил, способных дать оценку власти как предательства и действовать по отношению к власти так, как положено поступать с предателями. Население стало либо сообщником и орудием предательства, либо осталось пассивным (равнодушным) к нему. Большинство вообще не поняло происходившего. А когда начали что-то понимать, предательство уже совершилось.
— Сыграло ли это предательство решающую роль в крахе советской социальной системы и страны в целом?
— Если понимать слово «решающая» в том смысле, что не будь этого предательства, то социальный строй Советского Союза и сам Советский Союз уцелели бы и страна избежала бы катастрофы, то скорее всего на поставленный вопрос можно ответить утвердительно. Вероятность такого исхода холодной войны усиливалась тем обстоятельством, что на последнем этапе войны западная стратегия почти на сто процентов строилась именно в расчёте на это предательство.
— Почему предательство осталось ненаказанным?
— Потому что инициаторы и руководители (организаторы) предательства вовлекли в ситуацию предательства многие миллионы советских людей, «утопив» своё личное предательство в массовом предательстве и сняв с себя тем самым ответственность за него. Кроме того, вся система советской власти была организована так, что массы подвластного населения были полностью лишены социально-политической инициативы. Последняя была монополией власти. А в рамках самой власти она сосредоточивалась в её верхах, лишь в ничтожной мере распределяясь по её иерархическим ступеням. Население было приучено полностью доверять власти. А внутри власти это доверие фокусировалось на её верхушку. Людям в голову не приходила мысль, что верхи могут встать на путь предательства. Так что когда процесс предательства начался, население восприняло его как мероприятие власти, и аспект предательства остался незамеченным.
— А сейчас?
— Сейчас в стране господствуют те, кто сами были предателями или воспользовались последствиями предательства в своих интересах. Предателей некому судить.
— Американские генетики открыли основу супружеской измены в генах. Возможно ли нечто подобное в отношении предательства, о котором мы говорили?
— Современная «наука» может обосновать любую чепуху. Если американцам будет выгодно такое «открытие» в отношении социального предательства, они это немедленно сделают.
Интеллигенция и идеологенция
Предчувствие и жажда перемен
— В какую сторону?
— В сторону их оправданности и даже необходимости. Я много думал на эту тему. Сейчас я на сто процентов убеждён в том, что не будь их, мы погибли бы ещё до войны, во всяком случае — в первые же недели войны. Конечно, были перегибы, пострадали многие невиновные, всякие негодяи грели руки на этом. Но в основе своей в правящих кругах и так или Иначе связанных с ними кругах на самом деле возникали группировки, которые логикой борьбы выталкивались в лагерь врагов, становились на путь предательства. Сама борьба за построение нового общества порождала раскол людей на враждебные лагеря. И противники сталинской политики так или иначе пополняли ряды потенциальных и актуальных предателей.
— Насчёт Троцкого это очевидно. А Каменев, Зиновьев, Бухарин?
— Тоже.
— И Тухачевский?!
— Тем более. Вы знаете, мне не легко дался такой пересмотр позиции.
— А творческая интеллигенция? Известные учёные?
— В брежневские годы быть антисоветски настроенным считалось правилом приличия в интеллигентских кругах. Эта тенденция наметилась уже в сталинские годы. Чуть русский человек возвышался в своей сфере, он ощущал себя безнаказанным и начинал «куражиться». Это у нас в характере. Какая-то генетическая безответственность.
— Но сталинские репрессии, пресекая предательства, вместе с тем создавали основу для будущих предательств.
— Совершенно верно! Реальная диалектика жизни. Вся деятельность советской власти по созданию и укреплению нового социального строя одновременно ковала будущих предателей этого строя.
— И выковала их в изобилии. Вся КПСС оказалась из предателей. А это около 20 миллионов!
— Все, что происходило, казалось бы, хорошее в нашей истории, происходило так и имело такие последствия, что это хорошее оказывалось более чем плохим. Так произошло с десталинизацией страны, осуществлённой хрущёвским руководством.
— Но ведь все считали десталинизацию благом. А Хрущёва теперь считают предтечей Горбачёва.
— Вот именно. Но в каком смысле. Я не буду касаться социальной сущности хрущёвского «переворота». Скажу лишь об одном его аспекте, связанном с темой нашего разговора. Никто не обратил внимания на этот аспект: я имею в виду то, что миллионы сталинистов во главе с самим Хрущёвым (а он был сталинским холуём!) молниеносно предали своего вождя Сталина и превратились в активных антисталинистов. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-то публично выразил преданность Сталину и сталинизму. Вся десталинизация в целом прошла как массовое предательство, инициатива которого исходила с высот власти и в которое было вовлечено почти все активное советское население. Она явилась своего рода генеральной репетицией того рокового всеобщего предательства, которое было совершено по инициативе горбачевского и затем ельцинского руководства.
— Хрущёва вовремя скинули.
— Но по другим причинам. А факт предательства не был оценён как таковой. Хотя отдельные люди говорили о предательстве, но не в том смысле, в каком мы видим его сейчас. Превращение сталинистов в антисталинистов не было оценено как предательство.
— Как отказ миллионов марксистов от марксизма, как выход миллионов коммунистов из КПСС в горбачевско-ельцинские годы.
— Верно. Массы советских людей уже были натренированы на предательство.
— Хотя в брежневский период была предпринята попытка остановить эпидемию предательства, остановить её полностью не удалось. Она приняла другие формы, пошла по другим каналам.
Главные из этих каналов — диссидентское движение, эмигрантская волна, «самиздат», «тамиздат». Главную роль в поддержании эпидемии предательства стали играть западные организации и учреждения, занятые в ходе холодной войны разложением Советского Союза, и создаваемая ими «пятая колонна». Вся эта масса предателей нового типа фактически финансировалась Западом и всячески поддерживалась им. В неё попадали случайно отдельные честные люди. Но в массе это была армия сознательных предателей именно Советского Союза и советского коммунизма, — антисоветская и антикоммунистическая эпидемия.
— Она в какой-то мере захватила и вас?
— Увы, да. Видите ли, я с юности сформировался как критик советского коммунизма. Я не имел представления о целях и масштабах холодной войны, какая велась Западом против нашей страны, не знал реального Запада, был уверен в незыблемости Советского Союза и советского социального строя. Я использовал ситуацию, чтобы опубликовать свои книги на Западе. Я не сразу сообразил, что стал орудием Запада в борьбе против моего народа и моей страны и оказался в лагере предателей. Когда я это понял, я стал писать другие работы и предупреждать о надвигающемся предательстве и крахе страны.
Надо всегда помнить о том, что у нашей страны был могучий враг — западный мир, что шла холодная война. Наши внутренние предатели формировались этим врагом, поддерживались им, подкупались им. Они ориентировались на этого врага. Не будь его или будь он слабее и менее активным, такой эпидемии предательства не было бы. Её сумели бы заглушить.
— Западные службы, занятые в холодной войне, сознательно рассчитывали на предательство?
— Конечно. В них работали квалифицированные и осведомлённые люди. Они знали о предательствах сталинских лет. Они знали о капитуляции миллионов советских солдат в начале войны 1941—1945 годов. Они знали о десталинизации именно с точки зрения массового предательства. Западные службы прямо ставили своей задачей создание в Советском Союзе «пятой колонны». У них была разработана технология этой работы.
— Например?
— Одним из приёмов их работы было выделение особых личностей, особенно в сфере науки, культуры, идеологии. Эти личности противопоставлялись прочей массе их коллег и сослуживцев. Их превозносили в средствах массовой информации на Западе, а прочих унижали, превращали в объект издевательств. Их печатали на Западе, устраивали их выставки, приглашали к себе, платили большие деньги. В силу логики внутренних взаимоотношений первые превращались в вольных или невольных предателей, заражая прочих завистью и духом предательства. Я думаю, что жажда отнять у диссидентов и критиков режима мировую славу, зависть к ним сыграла важную роль в превращении Горбачёва в эпохального предателя. Этот интеллектуальный кретин и моральный подонок не устоял перед соблазнами, которыми умело манипулировал Запад.
— Значит, наше советское массовое предательство было умышленно спланировано и организовано силами Запада. Это касается и диссидентского движения, и эмигрантской эпидемии, и националистических движений?
— Тут нужно проявить диалектическую гибкость мысли. Отдельные явления такого рода возникали и независимо от Запада. Запад оценил их важность, поощрил их, вложил в них средства и силы, организовал их как массовые. Диссиденты получали паблисити на Западе и в пропаганде на Советский Союз, кампании в их защиту, материальные средства. Имело место даже политическое и экономическое давление на советские власти. Для эмигрантов заранее готовились места работы, давались хорошие подачки. Раздувался и национализм. Создавались особые националистические центры и организации. Намечались лидеры диссидентского и националистического движений. Им создавалась репутация. Аналогично было с религиозными движениями.
— Но почему это предательство?
— Само по себе это все не предательство. Но это все было связано так или иначе с предательством. Ведь во все это были вовлечены советские люди, в огромном числе совершавшие предательство в том или ином смысле, включая работу в пользу секретных служб западных стран.
В начале войны в плен сдавались боеспособные воинские части и даже целые армии. В чем дело? Антисоветчики и антикоммунисты объясняли это ненавистью к советскому социальному строю (к коммунизму). Конечно, отчасти это имело место, но лишь для ничтожной части людей. Я пытался объяснять это тем, что солдаты в массе не имели возможности для индивидуальной борьбы с врагами. И отчасти это было верно. Но лишь отчасти. Я сам был свидетелем случаев, когда можно было сражаться с немцами, а целые части добровольно сдавались и без приказов высшего начальства сложили оружие. Так что введение Сталиным особых заградительных отрядов в тылу у ненадёжных частей было абсолютно правильной защитной мерой. И советские солдаты стали мужественно и самоотверженно сражаться, будучи поставлены в условия, когда отказ от сражения стал угрожать им гибелью.
— Так в чём же дело?
— Думаю, что сыграло роль качество человеческого материала. Различные народы имеют разную склонность к предательству. У нас, русских, эта склонность довольно сильная. Русское холуйство, угодничество, покорность перед силой, хамелеонство и т.д. естественно переходило в соответствующих условиях в предательство.
— А героизм?! А Матросов, панфиловцы, оборона Бреста?!
— Одно другого не исключает. На одного Матросова приходились тысячи трусов, шкурников, паразитов.
— Но мы победили!
— Да. Но главным фактором победы, на мой взгляд, был советский социальный строй и сталинское руководство. Благодаря им тот же самый человеческий материал стал важнейшим фактором победы. Сталинское руководство осталось верным стране и идеалам коммунизма. Оно объявило самую беспощадную войну всяким явлениям предательства. Как вы думаете, что случилось бы, если бы сталинское руководство дрогнуло и встало на путь предательства?
— Страна была бы немедленно разгромлена.
— Говоря о человеческом материале, надо иметь в виду характер народа как целого, а не как суммы отдельных индивидов — факторы массовой психологии (или психического состояния народа как целого). И среди этих факторов важную роль сыграло то, что советский народ в течение семидесяти лет нёс на себе тяжёлый груз исторической миссии. Он устал от него. Он воспринял контрреволюционный переворот как освобождение от этого исторического груза и поддержал переворот или, по крайней мере, не стал ему препятствовать, не задумываясь над тем, к каким последствиям приведёт это освобождение. Никому в голову тогда не приходила мысль, что советский народ, сбрасывая с себя груз исторической миссии, тем самым капитулировал перед врагом без боя — совершал предательство в отношении самого себя.
— Что развязало эпидемию массового предательства?
— Вся эволюция предательства, о которой мы говорили, сконцентрировалась в горбачевско-ельцинском предательстве. Новое здесь присоединилось то, что предательство осуществилось как компонент диверсионной операции Запада, завершившей холодную войну. Горбачёв как глава партии и государства снял запрет на предательство, и подготовленная лавина предательства сокрушила страну.
— На ком лежит ответственность за это?
— Очевидным образом на высшей власти страны во главе с Горбачёвым.
— Каковы критерии такой оценки?
— Чтобы оценить поведение высшей советской власти как предательское или отвергнуть такую оценку, надо, во-первых, исходить из долга власти по отношению к подвластному населению. Этот долг состоит в том, чтобы сохранять и укреплять сложившийся социальный строй, охранять территориальную целостность страны, укреплять и защищать суверенитет страны во всех аспектах её социальной организации (власти, права, экономики, идеологии, культуры), обеспечивать личную безопасность граждан, охранять систему воспитания и образования, социальные и гражданские права, короче говоря — все то, что было достигнуто за советские годы и что стало привычным образом жизни населения. Власть знала об этом. Население было уверено в том, что власть будет выполнять свой долг, и доверяло власти. Выполнила власть этот долг или нет? Если нет — почему?
Во-вторых, надо выяснить, действовала советская власть самостоятельно или манипулировалась извне, планировалось её поведение кем-то вне страны или нет, действовала власть в интересах этой внешней силы или нет?
Реальность советской истории после 1985 года такова, что оценка поведения советской власти как предательства по отношению к подвластному населению не вызывает никакого сомнения у объективного наблюдателя. Тут мы имеем классически явный образец предательского поведения. Эта оценка не была высказана какими-то авторитетными силами потому, что таких сил просто не было и нет. Внешние силы, манипулировавшие советской властью, умышленно поощряли предательство, изображая его в пропаганде в ложной форме добра, а внутри страны не оказалось сил, способных дать оценку власти как предательства и действовать по отношению к власти так, как положено поступать с предателями. Население стало либо сообщником и орудием предательства, либо осталось пассивным (равнодушным) к нему. Большинство вообще не поняло происходившего. А когда начали что-то понимать, предательство уже совершилось.
— Сыграло ли это предательство решающую роль в крахе советской социальной системы и страны в целом?
— Если понимать слово «решающая» в том смысле, что не будь этого предательства, то социальный строй Советского Союза и сам Советский Союз уцелели бы и страна избежала бы катастрофы, то скорее всего на поставленный вопрос можно ответить утвердительно. Вероятность такого исхода холодной войны усиливалась тем обстоятельством, что на последнем этапе войны западная стратегия почти на сто процентов строилась именно в расчёте на это предательство.
— Почему предательство осталось ненаказанным?
— Потому что инициаторы и руководители (организаторы) предательства вовлекли в ситуацию предательства многие миллионы советских людей, «утопив» своё личное предательство в массовом предательстве и сняв с себя тем самым ответственность за него. Кроме того, вся система советской власти была организована так, что массы подвластного населения были полностью лишены социально-политической инициативы. Последняя была монополией власти. А в рамках самой власти она сосредоточивалась в её верхах, лишь в ничтожной мере распределяясь по её иерархическим ступеням. Население было приучено полностью доверять власти. А внутри власти это доверие фокусировалось на её верхушку. Людям в голову не приходила мысль, что верхи могут встать на путь предательства. Так что когда процесс предательства начался, население восприняло его как мероприятие власти, и аспект предательства остался незамеченным.
— А сейчас?
— Сейчас в стране господствуют те, кто сами были предателями или воспользовались последствиями предательства в своих интересах. Предателей некому судить.
— Американские генетики открыли основу супружеской измены в генах. Возможно ли нечто подобное в отношении предательства, о котором мы говорили?
— Современная «наука» может обосновать любую чепуху. Если американцам будет выгодно такое «открытие» в отношении социального предательства, они это немедленно сделают.
Интеллигенция и идеологенция
— Какую роль в контрреволюции сыграла интеллигенция? — Слово «интеллигенция» неоднозначно. До революции в интеллигенцию включали писателей, учёных, инженеров, учителей, врачей и других более или менее образованных людей, занимавшихся трудом, требовавшим образования и интеллектуальных усилий. Их было сравнительно немного. В советские годы образование стало достоянием миллионов людей. Число людей, ранее относимых к интеллигенции, выросло в сотни раз. Высокообразованные люди заполонили все прочие профессии — государственные учреждения, управленческий аппарат, юридические учреждения, милицию, армию, спорт и т. д. Большое число учёных, писателей, врачей, юристов, профессоров и др. заняли такое положение в обществе, что их скорее следовало отнести к категории чиновников, чем к интеллигенции в старом смысле. Кто-то пустил в ход слово «образованщина». Оно отразило тот факт, что образование перестало быть отличительным признаком интеллигенции. Но социальный статус категории людей, интуитивно считаемой интеллигенцией, остался неопределённым. Возьмём, например, научно-исследовательский институт. Его сотрудники образуют социальную иерархию. Директор, заместители, заведующие отделами и т.д. Доктора наук, кандидаты, без степеней. Академики, членкоры. У всех высшее образование. Зачастую младшие сотрудники лучше образованы, чем начальники. А сколько людей с высшим образованием, с учёными степенями и званиями работали в партийном аппарате, в органах безопасности, в милиции, в судах, в армии и т.д.! И что — все они представители интеллигенции? Но это не социальная характеристика. Чувствуете, что тут требуется новый понятийный аппарат?
— Что вы называете интеллигенцией в социологическом смысле?
— Надо исходить не из слова и затем подыскивать, кого бы назвать этим словом, а из анализа реальной социальной структуры населения. И выделив какую-то категорию граждан, дать ей походящее название. В советские годы сложилась особая категория людей, в которую вошли люди с высшим и специальным средним образованием, занятые интеллектуальным и творческим трудом по профессии — учёные, писатели, профессора, журналисты, художники, музыканты. Для них источником средств существования и жизненного успеха стало их профессиональное образование и заслуги в профессиональной работе. Многие из них заняли довольно высокое положение в обществе, многие — среднее, некоторые — высшее, многие — низшее, но с перспективой повысить свой статус и улучшить жизненный уровень. В целом эти люди имели ряд преимуществ перед другими, сравнительно обеспеченное положение, лёгкость и интересность работы, минимум или отсутствие риска, гарантии положения, возможности улучшений, доступ к культуре, среде общения и т. д. Важно определить социальный статус этой категории людей в совокупности, их функцию в социальной организации общества в целом.
— И какова же эта функция?
— Обработка сознания людей и снабжение их «духовной пищей». Поскольку они действовали под контролем идеологии и были её орудием, их в совокупности можно назвать словом «идеологенция».
— Таким образом, то, что называют словом «интеллигенция», можно разделить на образованщину и идеологенцию?
— Если хотите, да. Резкой грани тут нет. Но для начала такое разделение сгодится. Оно имеет силу и теперь.
— Каково было положение идеологенции в советское время?
— Она была (и остаётся!) наиболее циничной, приспособленческой, трусливой и подлой частью населения. Она была лучше других образована. Она была уверена в своей профессиональной нужности и ценности. Её менталитет был гибок, изворотлив. Она умела представить любое своё поведение в наилучшем свете и найти оправдание любой своей подлости. Она была добровольным оплотом режима. Она была не жертвой режима, а его носителем, его слугой и хозяином одновременно. Она была социально эгоистичной, думала только о себе. Её роль была двойственной. С одной стороны, она поставляла людей в оппозицию к режиму, сочувствовала диссидентам и даже поддерживала их, была подвержена влиянию западной пропаганды. А с другой — она поддерживала антиоппозиционные действия властей и сама активно громила диссидентов и «внутренних эмигрантов».
— Какая сторона доминировала?
— В зависимости от обстоятельств. Но постепенно первая усиливалась. В хрущёвские годы стали приобретать влияние люди, выглядевшие либералами в сравнении с людьми сталинского периода. Они отличались от своих предшественников и конкурентов лучшей образованностью, «большими» способностями и инициативностью, более свободной формой поведения, идеологической терпимостью. Они вносили известное смягчение в образ жизни страны, стремление к западноевропейским формам культуры. Они стимулировали критику недостатков советского общества, сами принимали в ней участие. Вместе с тем они были вполне лояльны к советской системе, выступали от её имени и в её интересах. Они заботились лишь о том, как бы получше устроиться в рамках этой системы и самую систему сделать более удобной для их существования. Но при этом они стремились выглядеть так, будто они суть жертвы «режима». Не рискуя ничем и не теряя ничего, они изображали себя как бы репрессированными. Они жили, как говорится, «с кукишем в кармане». В их число вошли представители науки, литературы, музыки, журналистики, профессуры, театра, изобразительного искусства и других сфер культуры. Это известные личности, имевшие более или менее широкое и сильное влияние на умы и чувства людей. Этот слой «властителей дум» советского общества стал базой западного идейного наступления на советское общество, поставщиком людей в «пятую колонну» Запада в Советском Союзе.
— Каково отношение «либералов» и диссидентов?
— В брежневские годы «либералы» приобрели настолько сильное влияние на всю интеллигентскую среду, что первую половину брежневского правления можно было бы назвать либеральной, причём с большим основанием, чем хрущёвские годы. Во вторую половину брежневского правления «либерализм» пошёл на спад. Но это не означало, что «либералов» потеснили некие «консерваторы». Это означало, что сами «либералы» в массе своей стали эволюционировать в сторону «консерватизма», исчерпав свой «либерализм» и урвав свои куски от благ общества. Они уступили инициативу диссидентам, которые открыто встали на путь антисоветизма и антикоммунизма. Но как только с высот власти была дана установка на «перестройку», реформы и переворот, «либералы» оживились и стали самой активной частью сил контрреволюции, оплотом и апологетами постсоветского строя. Характерный документ на этот счёт — известное письмо видных интеллектуалов-либералов, одобривших расстрел «Белого дома» по приказу Ельцина. Некоторая часть «либералов» оказалась в оппозиции, но в оппозиции довольно вялой, неорганизованной, идейно хаотичной и нельзя сказать, что умной и талантливой.
— Что вы называете интеллигенцией в социологическом смысле?
— Надо исходить не из слова и затем подыскивать, кого бы назвать этим словом, а из анализа реальной социальной структуры населения. И выделив какую-то категорию граждан, дать ей походящее название. В советские годы сложилась особая категория людей, в которую вошли люди с высшим и специальным средним образованием, занятые интеллектуальным и творческим трудом по профессии — учёные, писатели, профессора, журналисты, художники, музыканты. Для них источником средств существования и жизненного успеха стало их профессиональное образование и заслуги в профессиональной работе. Многие из них заняли довольно высокое положение в обществе, многие — среднее, некоторые — высшее, многие — низшее, но с перспективой повысить свой статус и улучшить жизненный уровень. В целом эти люди имели ряд преимуществ перед другими, сравнительно обеспеченное положение, лёгкость и интересность работы, минимум или отсутствие риска, гарантии положения, возможности улучшений, доступ к культуре, среде общения и т. д. Важно определить социальный статус этой категории людей в совокупности, их функцию в социальной организации общества в целом.
— И какова же эта функция?
— Обработка сознания людей и снабжение их «духовной пищей». Поскольку они действовали под контролем идеологии и были её орудием, их в совокупности можно назвать словом «идеологенция».
— Таким образом, то, что называют словом «интеллигенция», можно разделить на образованщину и идеологенцию?
— Если хотите, да. Резкой грани тут нет. Но для начала такое разделение сгодится. Оно имеет силу и теперь.
— Каково было положение идеологенции в советское время?
— Она была (и остаётся!) наиболее циничной, приспособленческой, трусливой и подлой частью населения. Она была лучше других образована. Она была уверена в своей профессиональной нужности и ценности. Её менталитет был гибок, изворотлив. Она умела представить любое своё поведение в наилучшем свете и найти оправдание любой своей подлости. Она была добровольным оплотом режима. Она была не жертвой режима, а его носителем, его слугой и хозяином одновременно. Она была социально эгоистичной, думала только о себе. Её роль была двойственной. С одной стороны, она поставляла людей в оппозицию к режиму, сочувствовала диссидентам и даже поддерживала их, была подвержена влиянию западной пропаганды. А с другой — она поддерживала антиоппозиционные действия властей и сама активно громила диссидентов и «внутренних эмигрантов».
— Какая сторона доминировала?
— В зависимости от обстоятельств. Но постепенно первая усиливалась. В хрущёвские годы стали приобретать влияние люди, выглядевшие либералами в сравнении с людьми сталинского периода. Они отличались от своих предшественников и конкурентов лучшей образованностью, «большими» способностями и инициативностью, более свободной формой поведения, идеологической терпимостью. Они вносили известное смягчение в образ жизни страны, стремление к западноевропейским формам культуры. Они стимулировали критику недостатков советского общества, сами принимали в ней участие. Вместе с тем они были вполне лояльны к советской системе, выступали от её имени и в её интересах. Они заботились лишь о том, как бы получше устроиться в рамках этой системы и самую систему сделать более удобной для их существования. Но при этом они стремились выглядеть так, будто они суть жертвы «режима». Не рискуя ничем и не теряя ничего, они изображали себя как бы репрессированными. Они жили, как говорится, «с кукишем в кармане». В их число вошли представители науки, литературы, музыки, журналистики, профессуры, театра, изобразительного искусства и других сфер культуры. Это известные личности, имевшие более или менее широкое и сильное влияние на умы и чувства людей. Этот слой «властителей дум» советского общества стал базой западного идейного наступления на советское общество, поставщиком людей в «пятую колонну» Запада в Советском Союзе.
— Каково отношение «либералов» и диссидентов?
— В брежневские годы «либералы» приобрели настолько сильное влияние на всю интеллигентскую среду, что первую половину брежневского правления можно было бы назвать либеральной, причём с большим основанием, чем хрущёвские годы. Во вторую половину брежневского правления «либерализм» пошёл на спад. Но это не означало, что «либералов» потеснили некие «консерваторы». Это означало, что сами «либералы» в массе своей стали эволюционировать в сторону «консерватизма», исчерпав свой «либерализм» и урвав свои куски от благ общества. Они уступили инициативу диссидентам, которые открыто встали на путь антисоветизма и антикоммунизма. Но как только с высот власти была дана установка на «перестройку», реформы и переворот, «либералы» оживились и стали самой активной частью сил контрреволюции, оплотом и апологетами постсоветского строя. Характерный документ на этот счёт — известное письмо видных интеллектуалов-либералов, одобривших расстрел «Белого дома» по приказу Ельцина. Некоторая часть «либералов» оказалась в оппозиции, но в оппозиции довольно вялой, неорганизованной, идейно хаотичной и нельзя сказать, что умной и талантливой.
Предчувствие и жажда перемен
После финансового краха положение в стране стало ещё более ухудшаться. Росла ненависть к Ельцину и ельцинизму. Настойчиво говорили, что Ельцин вот-вот умрёт, и с нетерпением ждали этого, надеясь на улучшения. О переменах говорили и мои собеседники.
— Перемены неизбежны, — сказал Защитник. — Но на радикальные не рассчитывайте. Все значительные события уже произошли. Будущее уже наступило. Но попытка остановить или хотя бы затормозить движение России к исторической гибели возможна. Шанс для этого, по всей вероятности, представится.
— Будет этот шанс использован в интересах России? Будет ли эта попытка успешной?
— И да, и нет.
— Как это понимать?
— По форме — да, по существу — нет. Запад уступит в поверхностных и второстепенных явлениях, но утвердится в глубинных и главных. Ему нужно удержать Россию за собой во что бы то ни стало. И он это сделает опять руками самих русских, умело манипулируя нашими внутренними силами. Кое-чем и кое-кем он пожертвует, но главные позиции удержит. Думаю, что эта попытка закончится утверждением результатов антикоммунистического (прозападного) переворота, но в национально русском обличий. Не исключено, что это обличие будут искусственно раздувать, чтобы скрыть историческую капитуляцию. Подчистят крайности ельцинизма. Кое-кого прижмут. Но суть нового пути России останется.
— Надолго?
— Навечно.
В таком же духе думает и Критик. Он считает, что будущее уже предопределено, никаких радикальных перемен не будет — они уже произошли. Что предстоит лишь перераспределение ролей и смена исторических актёров, перестановка декораций и смена костюмов.
— Но для них это и есть будущее!
— Надо различать будущее в социальном и физическом смысле. Будущее наступило в социальном смысле: то, что в этом смысле будет, это уже есть. А в физическом смысле, конечно, что-то будет происходить. И это будет рутинная жизнь того социального монстра, который уже родился.
— Но с ним может произойти что-то значительное?
— Что считать значительным? Произойдёт приведение внешних форм российского социального монстра в соответствие с его сущностью.
— А как это произойдёт конкретно?
— Как это и происходит в таких случаях: перелом (а возможно, переворот) в верхах власти.
— Какого рода переворот?
— Согласно моей теории, «Кремль» (т.е. президентский аппарат) попытается стать тем, чем он и должен быть в системе власти, а именно органом сверхвласти, подобным ЦК КПСС в советское время.
— Но ведь президент избирается!
— Генсек тоже избирался.
— Другие выборы!
— Это формальные мелочи.
— ЦК был лишь вершиной партийного аппарата.
— «Кремль» является вершиной президентского аппарата.
— Тогда была КПСС!
— И теперь попытаются создать нечто подобное. Ведь поговаривают о «партии власти» или о «президентской партии».
— Думаете, получится что-то?
— Конечно, что-то получится. Но не подлинное нечто, а лишь имитация. Сейчас в России вообще наступила имитационная эпоха. Игра в большую историю.
— Но хуже не будет?
— Как и положено по законам бытия, сначала будет видимость улучшения и даже кое-какие улучшения, а потом… Одним словом, потом будем пожинать настоящие плоды контрреволюции.
— Перемены неизбежны, — сказал Защитник. — Но на радикальные не рассчитывайте. Все значительные события уже произошли. Будущее уже наступило. Но попытка остановить или хотя бы затормозить движение России к исторической гибели возможна. Шанс для этого, по всей вероятности, представится.
— Будет этот шанс использован в интересах России? Будет ли эта попытка успешной?
— И да, и нет.
— Как это понимать?
— По форме — да, по существу — нет. Запад уступит в поверхностных и второстепенных явлениях, но утвердится в глубинных и главных. Ему нужно удержать Россию за собой во что бы то ни стало. И он это сделает опять руками самих русских, умело манипулируя нашими внутренними силами. Кое-чем и кое-кем он пожертвует, но главные позиции удержит. Думаю, что эта попытка закончится утверждением результатов антикоммунистического (прозападного) переворота, но в национально русском обличий. Не исключено, что это обличие будут искусственно раздувать, чтобы скрыть историческую капитуляцию. Подчистят крайности ельцинизма. Кое-кого прижмут. Но суть нового пути России останется.
— Надолго?
— Навечно.
В таком же духе думает и Критик. Он считает, что будущее уже предопределено, никаких радикальных перемен не будет — они уже произошли. Что предстоит лишь перераспределение ролей и смена исторических актёров, перестановка декораций и смена костюмов.
— Но для них это и есть будущее!
— Надо различать будущее в социальном и физическом смысле. Будущее наступило в социальном смысле: то, что в этом смысле будет, это уже есть. А в физическом смысле, конечно, что-то будет происходить. И это будет рутинная жизнь того социального монстра, который уже родился.
— Но с ним может произойти что-то значительное?
— Что считать значительным? Произойдёт приведение внешних форм российского социального монстра в соответствие с его сущностью.
— А как это произойдёт конкретно?
— Как это и происходит в таких случаях: перелом (а возможно, переворот) в верхах власти.
— Какого рода переворот?
— Согласно моей теории, «Кремль» (т.е. президентский аппарат) попытается стать тем, чем он и должен быть в системе власти, а именно органом сверхвласти, подобным ЦК КПСС в советское время.
— Но ведь президент избирается!
— Генсек тоже избирался.
— Другие выборы!
— Это формальные мелочи.
— ЦК был лишь вершиной партийного аппарата.
— «Кремль» является вершиной президентского аппарата.
— Тогда была КПСС!
— И теперь попытаются создать нечто подобное. Ведь поговаривают о «партии власти» или о «президентской партии».
— Думаете, получится что-то?
— Конечно, что-то получится. Но не подлинное нечто, а лишь имитация. Сейчас в России вообще наступила имитационная эпоха. Игра в большую историю.
— Но хуже не будет?
— Как и положено по законам бытия, сначала будет видимость улучшения и даже кое-какие улучшения, а потом… Одним словом, потом будем пожинать настоящие плоды контрреволюции.