Зиновьев Александр Александрович. Русская трагедия

   Эпоха просвещения закончилась. Началась эпоха мракобесия. И наука служит этому мракобесию. Раньше мракобесие шло от невежества, теперь оно идёт от знания. А методы и цели — те же самые. Компьютеры не избавляют от мракобесия, а, наоборот, помогают ему. Они избавляют от ума, примитивизируя интеллектуальные операции и избавляя людей от логических рассуждений. Бороться с новым мракобесием невозможно, ибо оно прикрывается достижениями науки и техники, имеет поддержку власть имущих, владеет всеми средствами воспитания, образования и массовой информации. Попытки противостоять ему либо замалчиваются, либо громятся с высот науки. Пройдут века, прежде чем накопятся силы для нового просвещения. Но его может и не быть. Мракобесие лучше служит тому эволюционному перелому, который произошёл во второй половине XX века. Оно есть часть этого перелома, и конкретнее говоря — один из признаков нисходящей ветви социальной эволюции.

Нисходящая ветвь эволюции

   Широко распространено мнение, будто в России наступило состояние своего рода подъёма. Многие активные и видные представители политических, деловых, культурных и идеологических кругов ведут себя так, будто на самом деле наступает эпоха всестороннего подъёма, оживления, оптимизма и надежд, будто эпоха депрессии, уныния, пессимизма и безнадёжности отступает в прошлое. Трудно сказать, в каких пропорциях тут перемешано желаемое и действительное, театральное и реальное, недомыслие и намеренный обман. Но даже на уровне просто здравого смысла должно быть очевидно, что подъем в каком-то одном аспекте многостороннего процесса не означает подъёма в процессе в целом. Если принять во внимание все важнейшие аспекты жизни страны и если фиксировать изменения в достаточно большой период времени (за последние пятнадцать лет), а не за последний год-два, то не останется никаких сомнений относительно того, что тенденция к упадку является устойчивой и долговременной. Для такого утверждения имеются достаточно серьёзные основания. Назову некоторые из них. Упадок идёт по многим линиям. Если каждую линию взять по отдельности, то кажется, что упадок по ней можно остановить и сделать так, чтобы начался подъем. Такое можно сделать по нескольким линиям. Но когда одновременно упадок идёт по десяткам и даже по сотням линий, то в стране просто не найдётся сил не то чтобы охватить их все, а даже для того, чтобы как-то замедлить и ослабить суммарный упадок. Далее, в современных условиях на планете для эволюционного подъёма требуется все больше материальных и интеллектуальных средств и усилий. Но именно в этом отношении в России идёт процесс противоположный. Имеющиеся потенции и богатства либо остаются неиспользуемыми, либо используются именно как факторы упадка. Например, Россия является самой богатой обладательницей природных богатств. А как они используются?! Россия все более превращается в сырьевую базу для Запада. А как используются интеллектуальные и творческие ресурсы России?! Я не знаю другого большого народа в мире, который так холуйствовал бы перед всем западным и был бы так враждебен к своим гениям, которые могли бы стать национальной гордостью и точками роста именно социального прогресса. И даже вспышка русского национализма в последнее десятилетие имеет результатом ориентацию России не в будущее, а в прошлое.
   Но мало сказать, что в России имеет место упадок. Тут имеет место нечто более серьёзное, а именно — нисходящая ветвь социальной эволюции. А в этом случае имеет силу социальный закон, который я называю законом зеркальности. Суть его, коротко говоря, состоит в следующем. Когда говорят об отражении явлений реальности в сознании, то обычно прибегают к сравнению с отражением предметов в зеркале. При этом игнорируют то, что отражение предметов в зеркале, будучи похоже на отражаемое, является вместе с тем искажённым, зеркально «перевёрнутым». На нисходящей ветви эволюции действуют те же общие социальные законы, что и на восходящей ветви, но действуют именно как зеркальное отражение их действия на восходящей ветви, то есть одновременно похоже, но и наоборот. Российские властители и реформаторы стремятся действовать так, как положено действовать для успеха, но их усилия, которые могли бы принести успех в восходящей ветви эволюции, теперь, в ситуации эволюционного упадка, дают результаты противоположные. Получается на деле лишь имитация подъёма, успеха. Например, действия, которые по замыслу должны были бы привести к подъёму экономики, создают видимость подъёма, а по сути ведут к упадку и разрушению страны. Действия по укреплению власти ведут к её ослаблению в качестве органа целостности и сохранности страны как единого целого. На деле получается, что чем больше успехов на поверхности эволюционного потока, тем дальше страна от реального возрождения и ближе к исторической гибели. Такой эффект неизбежен, поскольку для страны было выбрано губительное направление социальной эволюции, а именно — её направили по нисходящей ветви эволюционного процесса.
   Рассмотренная выше зеркальность имеет объяснение в том, что в процессах социальной эволюции определяющую роль играет сознательно-волевая деятельность людей. Люди осознают (отражают в своём сознании) какие-то явления прошлого и используют прошлый опыт в своей деятельности в настоящем, ориентированном на будущее. Поскольку они осознают прошлую восходящую ветвь эволюции, а действуют в нисходящей ветви, их деятельность помимо их воли оказывается не точной, а перевёрнутой копией прошлого. Неудивительно, что, делая вроде бы то же самое, что с успехом делали предшественники, копировщики получают противоположные результаты.

Лжегерои

   В средствах массовой информации регулярно выступают ещё живые деятели культуры, прославившиеся в советские годы, и регулярно говорится об уже умерших. Общая схема такая: эти люди проявили большое мужество и даже героизм, сражаясь с гнусной властью и гнусной социальной системой. Но ведь эти люди награждались орденами и премиями, получали квартиры, дачи и другие блага, всячески прославлялись. Им присваивали звания, назначали на должности. Они печатали книги, делали фильмы, устраивали выставки картин, ставили спектакли и оперы, пели, играли и т.д. и т.п. И все это — вопреки власти и социальной системе? Нет, в реальности все было не так. В реальности они служили власти и системе. В реальности власти не только позволяли им делать свои «геройские» дела, но поощряли их на это, поручали им это, щедро вознаграждая за это. Это была не история борьбы в конфликте с властью и системой, а история именно власти и системы, порождавших и этих псевдогероев и перевёртышей.

Идея единства

   — Сейчас начинает входить в оборот идея единства народа, — говорю я. — Чем, на ваш взгляд, она отличается от идеи национальной?
   — Это на первый взгляд есть вариант на ту же тему, — говорит Защитник. — Но тут есть существенное различие. Оно не столько в словесном выражении, сколько в том, откуда выходят идеи, кто за ними стоит, каковы цели их инициаторов. Национальная идея исходит из кругов населения, озабоченных судьбой России и жаждущих спасти её. А идея единства исходит… Вспомните, кто её высказал?..
   — Ельцин!
   — Вот именно. Она исходит от власти, точнее говоря из «Кремля». Вспомните Гитлера и Сталина! Гитлер: один народ, один фюрер. Сталин: морально-политическое единство народов и всех слоёв населения (дружеские классы рабочих и крестьян и трудовая интеллигентская прослойка). Идея единства населения страны — естественная идея всякой высшей власти. Но она приобретает особое значение в исключительных ситуациях.
   — А что питает её теперь?
   — Целый комплекс условий. В стране беспредел. Нужен порядок, который способна установить лишь сильная власть. Завершился социальный перелом. Нужно закрепить его результаты. Заставить население признать новое социальное расслоение как факт, не подлежащий сомнению. Для жизнедеятельности денежного механизма нужна стабильная жизнь. Это нужно для новых господствующих классов собственников. Оппозиция мешает власти. Особенно — «левая». Особенно — коммунисты.
   — Да, ситуация в стране напоминает ситуацию прихода к власти гитлеризма.
   — И не забывайте о том, что за спиной Гитлера стоял крупный капитал.
   — Хотя массы населения поддержали Гитлера.
   — Массы советского населения поддержали сталинизм, хотя условия в Советском Союзе были другими, чем в Германии. Сейчас условия в России сложные. Даже запутанные и противоречивые. Силы, занятые в российской активной жизни, ещё не разобрались и не выработали ясную позицию.
   — Но дело идёт к этому?
   — Да. Думаю, скоро все прояснится.
   — Как вы себе представляете это?
   — Думаю, что произойдёт перелом. Установится «сильная» власть «Кремля». Гибрид сталинизма и гитлеризма, но не в трагическом исполнении, как было, а скорее как фарс. Имитационно-карикатурная форма.
   — Какова её роль?
   — Окончательно утвердить новый социальный строй. Установить элементарный общественный порядок. Ограничить беспредел во всех сферах общества. Загнать в нужные рамки и оппозицию. Загнать в нужные рамки оппозицию. Добить коммунистов. Обеспечить условия для деятельности глобального денежного механизма.
   — А если новая власть выйдет из-под контроля этого механизма?
   — Эта тенденция не исключена. Но надо же быть реалистом. Ему, конечно, будет дана какая-то свобода действий и закулисная поддержка. Но в пределах, допустимых с точки зрения западных хозяев. Нужно понять как аксиому следующее: основной стратегической установкой Запада в отношении Советского Союза и России было и остаётся разрушение их внутреннего единства, дезинтеграция, атомизация, разрыхление. Демократизация власти, приватизации экономики и деидеологизация менталитетной сферы — средства для этого. Плюс — национальная рознь. Расчленение территории. Подумайте, что обеспечивало единство страны? В системе власти — партийный аппарат, однопартийность КПСС. В менталитетной сфере — единая идеологическая система. В системе хозяйства — единая экономическая система. Все части страны были привязаны к целому во всех основных аспектах. А теперь? Что бы ни говорили о единстве на высотах власти и идеологические слуги, никакого единства не будет без внутреннего притяжения частей к целому и без внутреннего взаимопроникновения различных аспектов общества, — власти, экономики, идеологии. Все аспекты атомизированы, между ними нет соответствия и взаимопроникновения.
   — А на Западе?
   — Там механизм единства есть. Но он не так очевиден, как было у нас. Кроме того, он разрушается, западные страны интегрируются в единое сверхобщество.
   — А у нас наоборот! Но возможно ли остановить процесс распада страны?
   — Такая возможность появилась бы, если бы новая высшая власть стала бы поступать как советская и создала бы партию наподобие КПСС.
   — А коммунисты?

Пережиток коммунизма

   — Я не считаю КПРФ коммунистической. Партия, признающая частную собственность на средства производства и частное предпринимательство как норму, признающая православие как компонент государственной идеологии, считающая марксизм-ленинизм лишь одной из концепций общества наряду с другими (например, с геополитикой), отвергающая революционный путь взятия власти и т.д., не может считаться коммунистической.
   — Есть другие партии, заявляющие о себе как о коммунистических.
   — Они обладают чертами, которые делают их неприемлемыми для меня. Сохранилась КПСС как малюсенькая партия. Но нет Советского Союза. И он вряд ли восстановится. А другие не считаются с теми переменами, которые произошли в мире. Они выглядят как анахронизм.
   — А как вы представляете себе коммунистическую партию, в которую вы сейчас вступили бы?
   — Эта партия должна быть революционной.
   — Почему вы на этом настаиваете?
   — Потому что коммунистический социальный строй в России теперь, как и в прошлом, может быть установлен только путём революции. Парламентский путь исключён. И задачу такой партии я вижу в подготовке страны к такой революции — в подготовке людей, способных совершить революцию именно коммунистическую.
   — То, что делали большевики во главе с Лениным?
   — Похоже. Но не совсем так.
   — А в чём отличие?
   — У нас за плечами семидесятилетний опыт реального коммунизма. Мир изменился. Запад не тот. Структура российского населения не та. Положение России в мире не то.
   — Значит, мыслимая вами партия — не марксистская и не ленинская?
   — Да. Она должна исходить не из идей прошлого, а из понимания советской реальности.
   — Какие идеи марксизма отпадают?
   — Все учение исторического материализма. Весь бред с базисом и надстройками. Идеи отмирания государства и денег. Идеи отмирания классов. Идеи «по потребности» и т.д. Короче, все то, над чем издевались даже в самом партийном аппарате.
   — Но такую партию не разрешат!
   — Конечно! Более того, её запретят. Даже объявят преступной. Будут клеветать на неё, поливать помоями. Обвинят в терроризме. Она должна сложиться нелегально и суметь отстоять себя нелегально.
   — Такая партия не может быть массовой.
   — Конечно. Но в случае революционной ситуации она может выйти из подполья и мгновенно стать массовой. А после переворота она должна образовать аппарат власти.
   — Должна такая партия быть классовой?
   — Она должна предлагать социальный строй, какой фактически был в Советском Союзе. А какие социальные категории поддержат это, это зависит от конкретных обстоятельств. Никакой диктатуры пролетариата или трудящихся. Просто определённая организация общества, и прежде всего системы власти. Предельно откровенно. Никаких сказок о земном рае. То, что фактически было достигнуто в Советском Союзе (в особенности — социальные права и гарантии), будет цениться выше всяких райских обещаний.
   — Вы верите в возможность такой партии?
   — Нет, конечно. Я же не идиот.
   — А возможна ли партия, подобная КПСС, но не коммунистическая?
   — Конечно, возможна. Но для этого нужно по крайней мере миллион человек подкупить деньгами, привилегиями, выгодными должностями. Такими средствами «Кремль» не располагает. Да и как на это посмотрят западные хозяева?!

Общество социальной справедливости

   — Если ты внесёшь ясность в какую-то проблему, никто это не оценит. Вот, например, я насчитал: только в этих материалах более двадцати раз авторы самого различного социального положения и уровня образования говорили о справедливости, о справедливом общественном устройстве. И хоть бы кто-нибудь разъяснил, что именно имеется в виду.
   — Когда мы (я и мои знакомые) были студентами, получали грошовую стипендию, жили в свинских условиях и впроголодь, мы часами и со страстью обсуждали эту тему. Оклады доцентов и профессоров казались нам слишком высокими, вопиющей несправедливостью. Почему, кричали мы, так много благ даётся этим людям, если они получили образование за счёт общества?! Они обязаны отдавать силы обществу за более скромную плату! Сама работа на благо общества уже есть награда за их труд! И удовольствие от работы! Уважение! Почёт! Потом мы защитили дипломы и диссертации. Стали получать денег много больше. И другие блага возросли. И мы позабыли о былых разговорах. Мы уже воспринимали это как должное. Мы же трудились и трудимся! У нас же знания и способности, каких нет у большинства других! Мы заслужили! Теперь мы стали возмущаться баснословными зарплатами и прочими платами академиков, их бесплатными шикарными дачами, закрытыми распределителями, санаториями и прочими привилегиями. Но уже с меньшей страстью. Кое-кто из нас попадал в число этих избранников, кое-кто надеялся попасть, прочие разными путями урывали куски благ (совместительство, статейки, книжечки, публичные лекции).
   — Мы тоже на эту тему разговаривали во время войны в связи с наградами, званиями, должностями, личными судьбами. И делали какие-то выводы. Но ведь тут теперь речь идёт не о справедливости в житейском и моральном смысле, а об обществе социальной справедливости. Тут уже претензия более серьёзная и высокая. Что такое общество социальной справедливости?
   — Нас, студентов, учили тому, что наше социалистическое (коммунистическое) общество и было таким.
   — И оно на самом деле было таким. Только вспомните, как вы этому учили?! Давали точные определения понятий?
   — Нет, конечно.
   — Объясняли, что в силу законов диалектики справедливость проявляется в форме массы несправедливостей, на основе справедливости вырастает несправедливость, справедливость переходит в свою противоположность — в несправедливость?
   — Это никому и в голову не приходило!
   — А ведь вы людей диалектике учили! Так что можно ожидать от легиона трепачей и дилетантов в обществе, в котором диалектика и учение о коммунистическом обществе оплёваны, растоптаны и отброшены.
   — Представьте себе, что вам надо прочитать лекцию на эту тему. Что бы вы сказали?
   — Есть моральная и социальная оценка явлений как справедливых и несправедливых. Различие их видно из таких примеров. Продавать и покупать рабов и крепостных крестьян с моральной точки зрения считается несправедливым, а с точки зрения законов и обычаев рабовладельческого и феодального общества — нет. С моральной точки зрения наличие чудовищно богатых и бедных людей в современном западном обществе считается несправедливостью, а с точки зрения социальных и юридических норм этого общества — нет. Я ограничиваюсь здесь исключительно социальным аспектом темы.
   Подчёркиваю, понятия справедливости и несправедливости суть оценочные понятия. Явления оцениваются в этих понятиях относительно некоторых принятых, признанных, узаконенных норм данного человеческого объединения, а не вообще. Справедливо то, что укладывается в рамки этих норм, и несправедливо то, что выходит за эти рамки. Конечно, сами нормы могут оцениваться как справедливые или несправедливые. Но эти оценки приобретают смысл, когда тот или иной тип общественного устройства изживает себя и сами его нормы подвергаются критике. Это говорит об относительности самих критериев оценки явлений как справедливых и несправедливых.
   Оценочные нормы, как и всякие другие социальные нормы, в реальности осуществляются не механически и не с абсолютной точностью в каждом индивидуальном случае. Эти случаи разнообразны, так что неизбежны и отклонения от норм. А главное — в обществе одновременно действуют другие факторы, в силу которых отклонения от норм оказываются регулярными и неизбежными. Так что нормы справедливости реализуются лишь как тенденции и через массу отклонений. И сами нормы в совокупных условиях общества становятся источником отклонений.
   Обществом социальной справедливости называется такое общество, в котором в качестве всеобще значимых приняты и утверждены законодательно не просто какие-то, но вполне определённые нормы, а именно — социальные гарантии и права граждан. Они суть следующие: на оплачиваемую работу, на отдых, на бесплатное медицинское обслуживание, на образование, на жильё, на питание, на личную безопасность, на пенсию по старости и инвалидности. Принципом распределения граждан по местам работы является принцип «от каждого по способности». Принципом распределения создаваемых обществом благ является принцип «каждому по труду», а в идеале — «каждому — по потребности». Эти нормы были реализованы в советском обществе. Общество социальной справедливости было построено фактически. Но одно дело — нормы, взятые сами по себе, абстрактно, да ещё в идеологически неопределённом виде. И другое дело — их реальное осуществление. Общество социальной справедливости не есть тот земной рай, каким его изображала советская идеология.
   Соблюдение норм справедливого в социологическом смысле распределения людей по местам работы и жизненных благ не есть устранение социального и материального неравенства. Более того, на этой основе с необходимостью возникают такие отклонения от самих норм, которые сами становятся нормами жизни. И какое-то «равновесие» тут достигается в острой социальной борьбе. Нормы не действуют автоматически. За соблюдение их в каждом индивидуальном случае приходится сражаться.
   Возьмём теперь социальные гарантии и права. Право на рабочее место есть право на какое-то место, а не на то, на какое претендует индивид. Оно означало, что рабочих мест в стране создавалось достаточно для всех, в принципе безработицы в западном смысле не было. Аналогично в отношении прочих прав и гарантий. Люди так или иначе имели какое-то жильё — бездомных практически не было. Это право не гарантировало всем отдельные комфортабельные квартиры.
   — Но люди так истолковали это право. И стали обращать внимание не столько на то, что шло грандиозное жилищное строительство и миллионы получали комнаты и квартиры бесплатно, сколько на то, что получали не все, получали неодинаково, квартиры уже не отвечали их представлениям о современном комфорте.
   — И так во всем прочем. Как говорил сам Маркс, удовлетворённые потребности рождают новые. Установление норм социальной справедливости на некотором первоначальном уровне не исключило и в принципе не могло исключить явления, которые стали казаться несправедливостью в отношении к тем же самым нормам. И никакое общественное устройство не может устранить этот эффект. Но мало этого. Советское общество в конце брежневского периода стало вступать в стадию, когда именно социальные права и гарантии начали превращаться в препятствие в соревновании советского общества с западным, препятствием в осуществлении маниакальной цели советского руководства и привилегированных слоёв догнать Запад. Эти права и гарантии оказались под угрозой их ограничения и даже ликвидации. Так что если бы катастрофа не произошла, всё равно предстояла борьба за сохранение их.
   — А у нас все воспринимали их как нечто само собой разумеющееся и незыблемое при всех обстоятельствах. Когда громили коммунизм, не думали, что тем самым разрушали именно общество социальной справедливости.
   — В современных условиях Россия просто не в состоянии стать обществом социальной справедливости. Она могла сохраниться в этом качестве. Но раз уж она не уберегла его, то на создание чего-то аналогичного в нынешних условиях у неё просто нет сил и времени.
   — Выходит, и коммунисты не имеют перспектив?
   — Партии, считающиеся коммунистическими, могут одержать победу на выборах в «парламент», коммунист может стать президентом. Но этого ещё слишком мало, чтобы восстановить общество социальной справедливости.
   — Значит, лозунг общества социальной справедливости не может стать лозунгом исторического процесса?
   — Боюсь, что он может стать лишь лозунгом в выборной кампании, причём совсем непонятным массам населения или интерпретируемым в эклектическом духе — как некая смесь буржуазного либерализма и стыдливого социализма.
   — Что-то вроде западной социал-демократии.

Капитуляция продолжается

   Первое, что бросилось мне в глаза при виде поднятой части «Курска» (конечно, по телевидению), — это вмятина и зияющая дыра в борту. О вмятине говорилось и раньше, когда «Курск» лежал на дне моря и его обследовали водолазы. И дыра не была для меня неожиданностью — я с самого начала предполагал, что она должна была быть. Меня удивляло то, что её не заметили водолазы и приборы. Впрочем, удивляло недолго: я предположил (и сейчас так предполагаю), что им было запрещено её обнаруживать.
   По телевидению много раз показывали корпус «Курска» с зияющей дырой. Но люди (а сколько их там было и каких людей!) вели себя так, как будто её не видели или никакой вмятины и дыры вообще не было. Лишь мельком упомянули о них как бы виновато. И тут же постарались утопить в потоке словоблудия и зрелищ иного рода. Дыра всё-таки зияет, и полностью её замолчать нельзя. Но сколько говорится слов о других «версиях» и «гипотезах», сколько показывается обломков, ровным счётом ничего не говорящих о причине гибели корабля, чтобы сгладить и заглушить впечатление от очевидного, от явного — от зияющей дыры! И профессионалы напрягают ум, чтобы изобрести что-нибудь такое, чтобы задурить несведущим миллионам зрителей мозги и превратить их в оболваненные безмозглые твари, о которых можно сказать: они видят, не видя.
   Нет, не зря и не из каких-то технических и гуманных соображений оставили на дне моря меньшую, но более важную для выяснения причины гибели «Курска» часть корабля. Похоже на то, что слегка ошиблись, отрезая её. Ещё бы немножко взяли левее, и дыра не зияла бы так явно с экранов телевизоров. И сокрытие тайны произошло бы с меньшими усилиями и затратами и с большей убедительностью.